Незнакомцы. Найти в Тиндер себя. Количество рваных историй

Даша Левкович, 2019

Кто они – первые встречные? Только ли те, кто посылает комплиментом бокал и черешню в баре, цветы инкогнито, развлекает бесполым флиртом с соседнего кресла в самолёте? Бродя по континентам, чужим тайнам и собственным детским травмам, героиня раскрывает правду о незнакомцах: они живут рядом годами – мужья, друзья, родители, она сама, наконец. Приложение для виртуальных знакомств становится ее психологической лабораторией и калейдоскопом собирательных образов вошедшего в кризис поколения X. В оформлении обложки использована фотография автора из личного архива.Содержит нецензурную брань.

Рвань вторая, сборная

Тенерифе

Одиннадцатое июля

Лингвистическая самооценка уверенно оторвалась от липкого пола. Сегодня вечером Джеймс, инвест-блондин из Лондона, понимал меня, а я понимала Джеймса. Парню тридцать шесть, его дочери девятнадцать и он растит её один с рождения, у него очень британское поло с бараном all saints (у all saints есть поло?!?) и его главное приключение под грибами — написать «неуместный» комментарий на «фАйсбук».

Несколько минут размышляю над сложной конструкцией его пост-динер (*после ужина) сообщения.

I would have liked to have kissed you.

Мне бы хотелось поцеловать тебя?

Мне бы хотелось хотеть поцеловать тебя?

Мне жаль, что я тебя не поцеловал?

Для чего столько «иметь» в одном не случившимся поцелуе?

Тиндер обеспечивает меня ежедневными практическими занятиями английским, досугом по настроению: от устриц и оперы до путешествий на выходные; Тиндер поставляет мне заказчиков по копирайту и костюмам bespoke, по немыслимому стечению обстоятельств выдает людей, чьи советы и экспертиза мне нужны сию минуту.

«Всегда говори да», где Джим Керри сначала лежит на диване с мухой на лбу, а потом начинает бросаться во все авантюры и встречает отличную девчонку, — один из моих настольных фильмов. Именно настольных, а не любимых, потому что люблю я красивое, странное и шероховатое. «ВГД» же эстетически никакой, как и большая часть американского, идея не нова. Зато она мне очень близка. Пока ты сопротивляешься всему приходящему — ты лузер и тебе скучно. Как только соглашаешься и перестаешь нервно пихать в нос судьбе свой план, все становится интересней, легче и лучше, чем ты мог бы планировать.

Три недели назад привычно проснувшись близко к полудню с тяжелой после Атаракса головой, я открыла Фейсбук и увидела рекламу в сообществе triptodream. Распродажа билетов Москва — Тенерифе — восемь с чем-то тысяч туда-обратно. Еще полчаса в постели листаю ленту с друзьями — с большой частью из них никогда не ела и не съем яблоко на набережной. Все скулят, что в Москве феврюнь, потому что плюс десять и им тошно. Мне тоже тошно, от их шуток даже больше. Пара коротких спонтанных прыжков по Европе, две неудачные (или нужные?) встречи, веселая сорвиголова депрессия — вот что случилось в последний месяц. Надо уметь замечать и срывать символы. Где вообще это Тенерифе?

«Тенерифе — самый крупный остров в составе архипелага из семи Канарских островов в Атлантическом океане. С относительно небольшой площадью в 2034,38 км² и населением в 906 800 человек, что составляет 43 % численности населения всего архипелага, он является самым населённым в Испании…»

Испания. О’кей. Дней пять там, потом Барселона, Париж и прочий евротрип. Больше сорока стран за тринадцать лет. Всегда любила путешествовать, всегда спасалась путешествиями. Сколько романов сейчас начинается с «Пришли мне копию загранпаспорта».

Сколько рушится с обнаруженного «левого» штампа из Шереметьево.

Сколько заканчивается в том же бизнес-лаунже по халявному Priority Pass (*карта обладателей депозитных счетов Сбербанка, открывающая доступ в бизнес залы по всему миру вне зависимости от класса обслуживания в полете), где чокались вином, а теперь пьешь чай с лимоном и респектабельно с достоинством смотришь в окно.

Так весело, что хочется в самолет, так грустно, что хочется в самолет.

Тенерифе, билет в одну сторону, вылет через два дня.

Так я оказалась на острове.

Каждый второй здесь когда-то писал или пишет книгу. Восемь страниц, больше пока не слышала. Сказать, что сюда стекаются слабаки и неудачники со всего мира? Возможно. Только вот одна вещь. Эта единственная европейская деревня, откуда не уезжает молодёжь. На время они утекают в Барселону, Мадрид, Майами, Лондон или Нью-Йорк учиться, ласкать амбиции, выдергивать листки своего жизненного календаря. Но всегда возвращаются. И если мы, чужие, как правило приезжаем сюда побитыми, они приходят домой, радостно и на трезвую выбрав вива ла вида вместо погони за не своими мечтами.

Карлос, высоченный в честных два метра канарский испанец с кудрявой смолью и имеющей значение на Тенерифе фамилией, именно такой. Лондон и Майами — чтобы стать недостижимой высотой в своей псевдо-испанской колыбели. Учился, путешествовал, вернулся, прошлой ночью играл для меня в своём, самом модном здесь, клубе, переставляя диски и подозвав нажать кнопку выпуска бумажек в толпу.

Позапрошлой — ненавязчиво демонстрируя фамильный бутик-отель с балийскими мамиными находками, напротив гольф-поля, под гул толпы, экзальтированной концертом самого желанного сальсамена современности.

Клуб на самом деле дурацкий. Не люблю такую музыку бит в лоб, душно. Им всем нравится. Они будто модные, на каблуках, куча русских блондинок в поддельных Herve Leger и черных узких шортах. Некоторые в солнцезащитных очках. Бог мой. Карлос забрал меня с пляжа, я в соли, волосы уже почти рыжие, так выгорели (приехала коричневой дорогой брюнеткой), торчат копной. Кеды, майка, джинсовая подростковая мини.

— Как тебе? Мы заказали эту музыкальную аппаратуру два месяца назад и заплатили огромные деньги. Зато теперь мы единственные с таким звуком!

— Здорово! Я удивлена таким качеством и уровнем, Карлос. После Москвы, Парижа и прочего… У тебя даже лучше!

Карлос расплывается, целует в щеку и просит подождать в «випе» — огороженном загончике-возвышении над баром и диджеем. Ужасно душно. В толпу бьют ледяной струёй каждые десять минут, Вип берегут от простуды.

Каждый при своём. Карлос получил комплимент и пошёл налаживать свет, я — возможность наблюдать без восхищений.

Столько смешных, ей богу, ну зачем ты в очках? Есть красивые, груда тел и прокаченных мышц, но по расположению глаз — очень близко посаженных — глупые испанцы. Карлос толстоват, рассказал, что недавно обнаружил проблемы со щитовидной железой и ещё не научился контролировать вес в новых обстоятельствах. Майки, плечи, руки, идеальные торсы и впадины над самой низкой точкой бедра. Дибильноватые лица. Видимо, так только и бывает. Толпа у бара подо мной машет руками, счастливцы отходят со стаканами из плотного пластика над головой.

Ну что ты так смотришь? То ли еврей, то ли испано-армянин… Момент… Ах, так Аркаша! Записан мудаком в телефоне, оставив кучу красивых фоток на фоне Монтанья Роха (*Красная гора — самая известная гора, символ острова Тенерифе, расположенная на пляже Ла Техита в городке Эль-Медано), несостоявшийся якобы проспанный ужин и моё глубоко желанное сообщение «Ясно, что это в никуда, но не могу не сделать тебе комплимент. Ты поступил как отменный мудак. Зная, что у девчонки и так сейчас пиздец, ещё подарить ей такой неприятный осадок. Мерзко» — без ответа.

Уставился прочно, не ожидал, а я, лучше не придумаешь, не сразу узнала. Чуть приподняла руку, лёгкий кивок и ухмылка уголком губ. Отлично. Я над, с владельцем всея Тенерифе — ты топчешься у бара. Какая удачная встреча. Отличный клуб! Отличный Monkey Beach! Танцевать!

Аркаша и Triangl

Вообще-то я редко встречаюсь с русскими в путешествиях. Есть что-то отталкивающее в наших иммигрантах, что-то жалкое и одновременно претенциозное. Они уже плохо говорят по-русски, но еще не хорошо по-английски. Ну а я никак по-испански. Они зачем-то ругают все, что случалось в России (даже если они, например, из Латвии), а хвалить Евросоюз им пока что тоже не за что, потому что еще совсем не устроены. Даже если богаты. Устроенность — это же совсем не про деньги. Русскоязычные иммигранты удручают даже когда не работают таксистами.

Однако первые недели поездок устаешь настраивать ухо и кипеть мозгом на английскую речь, особенно в испанском смуглом диалекте.

Arkadiy, 29

Аркадий пишет решительно и по делу. За пару сообщений он узнает, где я остановилась и как, а, важнее, где, провожу дни. Мы договариваемся о встрече в трехстах метрах от моей пляжной соломки на Лос Кристианос.

Пляж огромный, белый и шумный. Четыре часа назад меня привез швейцарец на арендованной новенькой БМВ, поспрашивал про Путина и пигментные пятна, рассказал про секты, не выдержал жары и уехал. Его сменил местный канарский пожарник в модных оранжевых плавках-боксерах. Он принес воды и без спроса сделал массаж стоп. Вечер по-прежнему был свободен. Поэтому пройти расслабленными ступнями триста метров вдоль гудящего испанской брехней океана, чтобы встретить русскоязычного пусть и Аркадия было не жаль. Ну и поужинать, конечно.

На фото Аркадий был моложавым худым и высоким евреем. С большой смешной шапкой кудрявых волос, но модной футболкой и чем-то ироничным в лице. Еще он любил очки, а я с детства млею от очков на мужских носах.

В общем, не знаю, как опоздав на полчаса, я узнаю Аркадия по росту и кудрявой шапке волос у входа в торговый центр.

— Привет! Извини, пожалуйста, что-то не рассчитала со временем, оказалось, идти сюда почти километр.

— Я уж думал, передумала. — радуется Аркадий, притягивает и целует меня в щеку. На нем даже по мне слишком модные очки. Почти круглые, крупные на пол-лица и светлого оранжеватого стекла. Парень выглядит долговязой курчавой черепахой и в лучшем случае метросексуалом. Все вроде бы и ладно вместе: белое поло, светлые брюки, мокасины. Во всем, кроме очков, тихая дороговизна. В очках — громкая. Старался в отличие от меня. Я в песке, трехдневной пляжной майке, мокром купальнике и с особенно белым от spf-защиты на фоне вот-вот заката лицом.

Всегда неловко за людей с дурацкими именами. Обычно при встрече я сразу говорю свое имя. Но зачем ставить Аркадия в неловкое положение.

— У меня вообще план есть. Я придумал программу, шо тебе показать. Сейчас пойдем, здесь Мохито бар на набережной и будем смотреть закат.

Шо. На странице в Тиндер было несколько флажков, один из которых желто-голубой. Украина, ну и ШО же? Ох, шо я за сноб.

— Класс, пойдем. Только я не пью Мохито.

Мы встречаемся с Аркашей несколько дней. Он кормит нас осьминогами, развлекает дальними пляжами и местными клубами. Он из Киева, говорит и правда немного смешно, но в целом умно. В начале он был архитектором, потом решил изобрести в Украине уже изобретенные в Америке премиальные бургеры. Говорит об этом вдохновенно, как сам готовил, сколько котлет соорудил, прежде чем вышло на столько вкусно, на сколько дорого. Как создавали бренд, потом сайт, как придумали резиновые перчатки (он правда верит, что это уникально его изобретение), как снимали клипы. А потом пришли киевские ресторанные монополисты, сперва предложили сотрудничать, выудили рецепт и открыли ресторан с тем же названием, но уже без Аркаши. Аркаша пошел в суд, но не преуспел, и затем почему-то решил уехать жить на Тенерифе. Он из богатой армянской семьи, поэтому иммигрантство для него началось с покупки пентхауса в одной из лучших резиденций в Эль Дюк. А Эль Дюк — место с самыми дорогими здесь резиденциями. Он даже несколько месяцев был женат на украинской русоволосой Инстаграм модели, но здесь некому было класть ей на ногти шелак и снимать в интернет-рекламе, поэтому семья, увы, распалась. Пары диссидентства, видимо, распылялись на всем постсоветском пространстве.

Аркаша хороший, но какой-то беспомощный. Во второй вечер он, не спросив, привозит меня к себе домой.

— Привез — заявка. Мне лень разыгрывать оскорбление и драму. Но я не буду с тобой спать. — снисходительно говорю в лифте, пока он хвалит мне брови. Тогда Аркаша смиренно идет на кухню готовить нам витиеватый салат с авокадо и маргариту без сахара.

В другой день он везет меня на r&b вечеринку в Папагайо — пляжный клуб с претензией и дерматиновыми белыми диванами (кстати, главный конкурент monkey beach и Карлоса). Поит текилой и пристально оценивает эффект после каждого шота. Сегодня, кстати, без ужина. Семья все ж, наверно, армянско-еврейская.

— Даш, я тебя не понимаю… Мы взрослые люди, мы друг другу нравимся. К чему тянуть? — если бы Аркаша мог раздражаться, здесь было бы много отчаяния. Он проводил меня в мои апартаменты в Лос Америкас, сидит в моем пластиковом стуле на моей террасе и гладит мои ноги. Он даже дышит уже так, будто преуспел.

— Устала. Провожу тебя.

Честно говоря, мне и ответить-то нечего. Я не выдерживаю правило семи свиданий, не проверяю, не вожу за нос. Есть что-то в этих встречах бессмысленное, но в то же время приятное. Пик удовольствия — провожать взглядом грустную спину и юркую руку, которая поправляет брюки. Мне с ним больше не надо.

В конечном итоге он говорит не совсем так и не совсем то, он шокает, у него тонковатые руки. Мы танцевали и даже сальсу — не коротнуло. Мне даже кот его абиссинец не очень нравится, а ведь я обожаю котов. Из плюсов: огромная в дереве терраса в Эль Дюк, где Аркаша мастерски сервирует коктейли, рассказывает про звезды с бургерами и не оставляет попытки стать ближе.

Однако в субботу мы едем на дальний кайтсерферский пляж Ла Техита. Там непрерывно лупит песком, а потому людей немного, места предостаточно. Знойно и ветрено, Сахара прямо напротив через сотню километров океаном. Аркаша ни с того ни с сего начинает водить меня за руку и протягивает черное надушенное полотенце, говоря «для лица». Я почти плыву, так как всегда ведусь на отеческую заботу.

— Классный купальник. Триангл? — он деловито рассматривает именно оранжевые полоски из неопрена, как это делал бы Доменико или Стефано (*дизайнеры бренда Dolce&Gabbana, геи). Тут-то я понимаю, что к чему. Зачем секс, если он ни одной из сторон особенно-то не нужен.

— О, да ты эксперт, — вру.

— В нашей семье был такой. У жены.

После обеда он отвозит меня домой, предложив поужинать вечером, и пропадает до утра. Мой первый и последний вечер на острове без свидания и ночь с мелатонином без сна. Больше мы не виделись, и вот случайно в Monkey beach.

И почему эта история так меня задела.

Саймон был первым островным Тиндер-рыцарем, который уже через пару часов после моего прилёта на Тенерифе вёз меня на пляжную вечеринку. Сан Хуан — по-нашему Иван Купала — самый длинный день в году, когда прыгают через костры, оставляют прошлогоднее всё и обновляются по большей части алкоголем, лёгкими наркотиками и пляжными танцами в маловатых шортах. Об этом я узнала позже и, конечно, улыбнулась символизму. Случайный дешевый билет в один конец на испанский остров на подбородке у Африки. Не успели сойти отеки после полёта со щиколоток — вечеринка-закрытие прошлого и позапрошлого с первым же Тиндер-мэтчем. Решиться и с разбегу прыгнуть через костёр прямо в океан — самый оперативный способ нащупать себя здесь и сейчас, а не блуждать среди незакрытых гештальтов.

— Будешь джин-тоник? — Саймон собирается проталкиваться к бару, оставив меня на белой пляжной кровати.

— Я могу пить только текилу. Потом расскажу. Можно мне шот с лаймом.

Я на бессахарной, безглютеновой и безлактозной диете. Все для укрепления иммунитета, очищения организма, вечной жизни и молодости. Я ж решила ребёнка заводить, какая разница, что теперь не от кого, а сама буду готова.

— Ты куришь?

— Да, Саймон, это то немногое, что у меня осталось из способов приятно себя убивать. Что это за место такое, что сегодня за праздник?

— Ты очень вовремя прилетела, Даша, сегодня главная вечеринка года. Сан Хуан. Единственный день, когда разрешают жечь костры, обычно пожарные службы с этим очень строги. Здесь и так большая вероятность пожаров летом, особенно в районе Тейде. А это самый модный здесь пляжный клуб. В обычное время эти кровати стоят 85 евро в день.

Саймон из Уэльса, и не производит впечатление того, кто часто арендует эти кровати. Ему свежие, загорелые и тем не менее сорок девять. Он профессиональный парапланерист, главную страсть своей жизни он решился сделать бизнесом, поэтому тринадцать лет назад перебрался на остров спускать туристов с высшей точки вулкана на пляж Ла Калетта. Я его хорошо понимаю. А это значит, что он много общается с русскими и его Британский шепоток адаптировался.

— Ты вообще одна приехала? Как так вышло?

— Ну для меня никогда не было проблемой одной путешествовать. Если нужна компания, как видишь, она легко находится, — понимающе улыбается, — Но на самом деле я только развелась. Я в порядке, но нужна перезагрузка.

— Понимаю, я тоже был женат. У меня три дочки. — Саймон открывает галерею в Айфоне и показывает трёх кристальных блондинок от пяти до двадцати с небольшим. Младшие ещё красивые, вытянутые как худые единороги, старшая уже грубовата.

— Золушки.

— Спасибо. У меня было два брака. Старшая дочь от первого — и живет в Швеции, две младшие от второго и живут с их мамой здесь, в Адехе. Сейчас они у меня на каникулах две недели. Ты голодная?

Два часа ночи, а в Москве четыре (и у меня тоже пока с непривычки). Я выпила три шота текилы и ела во время семичасового рейса орехи. Конечно, я голодная. На удивление некрасивые тусовщики на модных кроватях невкусно пьют черти что из пластиковых стаканов и жуют сэндвичи, некоторые делят на пятерых пластиковую тарелку несексуальной паэльи.

— Немного. Но уже, наверно, без шансов найти что-то нормальное. Это все я не ем.

— Поехали, мы отвезём тебя домой, — Саймон вместе со своим двадцатипятилетним Икаром — итальянцем Маттино. Он как огромный несуразный ребёнок с крупными зубами и громким невпопад смехом. Смеётся, когда не очень понимает английскую речь.

— По пути будет БиПи, там перекусим.

— Давай.

Когда к нам присоединился Маттино, мне стало комфортней. Хотя Саймон и так держался в стороне, не пытался меня коснуться, тем более приобнять, не разглядывал мои ноги, пока мы ехали от моих апартаментов, хоть я и сидела на соседнем сидении совсем под рукой. И все равно втроём лучше. Тогда точно не будет неловкого момента. Вообще они оба мне нравятся. Они ржут, дурачатся и не стараются мне понравиться. Маттино совсем как дибильновато-наивный оленёнок-подросток, Саймон как уже старый и тихий, но при этом гораздо крепче градусом молодого. С ними легко, мы прямо банда без подвоха и сексизма. Хохочу вместе с ними как самая громкая.

На заправке и правда оказывается отличная круглосуточная забегаловка со свежими тапасами (*традиционные испанские закуски). Ребята уже знают мой фуд-райдер и заказывают мне ведро тунца в масле и кучку листьев, сами по пиву и сэндвичу.

— Эй, чуваки! Брат, этим ребятам по рому за мой счёт! И то, что они уже заказали, тоже на меня!

Не угрожающе шатаясь и, конечно, без приглашения за наш стол падает сухой испанец лет сорока, пьяный или сумасшедший, а может все вместе. Я почти его не понимаю, но не только потому, что не знаю испанский. Маттино знает, но тоже хмурит брови. Наш новый знакомый так нам рад, что даже неловко просить его уйти. Надеюсь, за улыбками и весёлой автоматной очередью из «коньё» и «пута мадре» (*испанский отборный мат) не последует отменная латиноамериканская заточка.

— Таша, почему не пьешь ром? — испанец выспросил наши имена и почти запомнил. Мы так растерялись, что не спросили в ответ.

— Даша. — Саймон зачем-то поправляет мне имя и едва заметно раздражается.

— Таша, ты очень красивая, сколько тебе лет? — испанец весело плещется стаканом рома, говорит быстро и расхлябано, но радостно и безопасно, — Это твоя женщина? — поворачивается он к Маттино, выдавая предельную непроницательность. Ну какая женщина может питать к Маттино чувство принадлежности? Разве что сам Маттино может принадлежать своей итальянской властной маме.

— Это моя женщина. — почти без улыбки рубит Саймон, — и она устала. Поехали.

Ребята отвозят меня домой на минивене (Саймон возит там клиентов и парашюты). Маттино засыпает на заднем сидении.

Каждое упоминание Лондона по-прежнему электризуется. То вдруг соберусь выходить на пробежки, то лететь учить британский английский. Четыре дня. Слишком острая раковина-уродина.

— Единственное, о чем мы не спорили с моей бывшей, — это имя нашей дочери. Хлоя. Она всегда пользовалась парфюмом с таким названием, я всегда ей его дарил, и мне нравился аромат.

Кике испанец. Его бывшая, кажется, бельгийка. Хлое четыре года. Они никогда не были женаты и разошлись совсем, когда дочери было полгода.

Мы встречаемся второй раз. Первый ужин как-то слишком магически попытался нас сблизить, вплоть до рассуждений о совместной поездке в Марракеш. Теперь мы обедаем в моей пляжной Тиндер-резиденции — пафосной террасе ресторана El Mirador — по соседству с архипелагом лучших островных пятизвездников. В двух шагах от пляжа, где я привыкла дремать в течение дня, да и официанты тактично не удивляются моим неизменным визитам с каждый раз меняющимися мужскими лицами.

Кике сорок девять, но он очень кинематографично красив. Блестяще серебристые уложенные кудри, щетина, вытянутое лицо правильной формы и не грубо крупными чертами. Он из Мадрида, но живёт на Тенерифе больше пятнадцати лет. Малодушно-случайно став химиком и проработав несколько лет в лабораториях, Энрике потерял всякое любопытство к карьере и особо ничем не занимался. Пока его баскская мама не принесла ему газету с объявлением о наборе в авиадиспетчеры. Там был колоссальный конкурс, и не нужно было знать ничего, кроме английского, который у Кике всегда был в совершенстве, поэтому он, конечно, оказался среди счастливых кандидатов из двадцати тысяч пытавшихся. Не из-за английского, конечно, а потому что Кике фартовый. Потом было обучение и распределение по аэропортам Испании. Среди них был Тенерифе Сюр. С тех пор Кике живёт здесь. Удивительно.

Удивительно, но у него большой красивый дом на берегу океана в Эль Медано, виндсерферском городке недалёко от аэропорта. Он держится гордо и даже величественно как олдскульный француз, при этом тепло и просто как состоявшийся итальянец. Прекрасно образован, интересен, но напрочь лишён любой хватки. Только красивые длинные пальцы с изящными ногтями и стареющей кожей.

— Мне не раз предлагали другую работу, с большими возможностями. Но первое, что я слышал: ты должен быть на связи 24 часа в сутки, — и я всегда отказывался. Я хорошо зарабатываю и мне нравится мой график. Моя работа ответственная, но позволяет мне жить, путешествовать, кататься на виндсерфе. Но главное — когда я закончил работу, я ушёл и забыл про неё до завтра. Никаких мыслей, терзаний и сомнений.

Пока подавали тар-тар, я не то чтобы специально разглядела, как солнце все же прилепило годы к его красивому лицу. А может быть представлять себя блуждающей по базарам Марокко с напрочь лишенным амбиций баском по крови, но не по сути, захватывающе только в первый вечер текилы с лаймовым соком.

У Карлоса плитка в гараже под зебру и знатный уголок с рыболовными снастями. Сегодня он надел Бриге с ярко-желтым каучуковым ремешком и явно настроен решительно. Это уже смешно, но каждый мужчина, который когда-либо хотел произвести на меня впечатление, начинал с еды. Ну хорошо, почти каждый. Вот и Карлос стоит у своей рестораторской плиты, время от времени до мурашек подбрасывая на сковороде овощи.

— Этого тунца я поймал сам и забрал сегодня из ресторана, чтобы приготовить для тебя. — У него несколько ресторанов и клубов не островного уровня. Кухня божественная. Вчера он водил меня в свой самый первый и самый до пустоты приличный — японский, — жаловался, что местные слишком просты, чтобы по достоинству оценить все его задумки. Даже иронизировать не стала. Правда.

— Почему же тогда ты вернулся сюда из Штатов? Если считаешь, что здесь для амбиций тесновато.

— У меня здесь лодка, и я люблю выходить рыбачить. Я родился на океане, и он мне необходим. Амбиции? Я много сделал, достаточно для себя, Даша. Здесь моя семья. Я хочу жить, а не гнаться.

Любимое детище Карлоса — Monkey beach club — до треска наполняется европейскими столицами и островными поигрывающими мускулами каждые выходные.

Несмотря на некоторые наивные перегибы, мне нравится его новый дом. Здесь все гигантское. Диван «Честерфилд» в четыре деления вместо стандартных и так значительных двух, огромная жестяная пальма-лампа на террасе напротив вертикального сада с кактусами (только эти растения у него выжили). Но потолки низкие, как и во всей Испании. Особенно на фоне его двухметрового роста.

Карлос не приглашал меня на свидание неделю. Только независимые сообщения и один звонок. А все потому, что очень любим и желанен для всех соискательниц прекрасной партии, ну и для себя самого, разумеется.

В субботу днём он прислал мне семь одинаковых фотографий с собой, братом и пойманным двухметровым марлином. Семь одинаковых фотографий. Это что-то да значит.

D: «Класс. Мне занимать вечер или у тебя есть план для меня?»

К черту, спрошу, не детей с ним крестить. Сегодня в Манки вечеринка, он всегда меня приглашает. Но тут решил показать, кто принцесса.

Carlos: «Я прихожу в порт в семь, встреть меня»

Ни пожалуйста, но сослагательного наклонения.

D: «Я занята до восьми — полдевятого, после готова обсудить с тобой планы»

Carlos: «Я не привык быть вторым блюдом»

О, так у принцессы еще и пмс.

D: «Я тем более»

Carlos: «Я на рыбалке со своими коллегами»

D: «Я пишу свою книгу»

Carlos: «Прекрасно, встречай меня в семь»

D: «Тебе не кажется странным и невежливым просить девушку встретить тебя где-либо, тем более если ей это неудобно? Просто интересно.»

Carlos: «Нет».

D: «Карлос, я не могу встретить тебя, так как я занята своей работой и книгой до восьми тридцати»

Carlos: «Очень жаль. Ведь если ты не придешь в порт, то не увидишь рыбу, которую я поймал»

Последняя фраза переворачивает моё видение неслыханного хамства на сто восемьдесят. Вот что со мной не так? Почему везде видится война и противостояние, желание обмануть и оседлать. Подавить волю, быть в дамках. Почему в дамках может быть лишь один из двух? Он просто хотел показать мне рыбу. Порт в десяти минутах от меня. На самом деле я не занята ни работой, ни книгой. Он зовёт меня прийти встретить его с братом на яхте. Что также означает — он без женщины. Ему нечего скрывать. И он хочет похвастаться своей добычей именно мне.

D: «Я постараюсь закончить главу быстрее. Напиши мне за полчаса»

Carlos: «Отлично» Веселый смайлик.

Как я уже говорила, поскольку я никогда не довожу дело до конца, я решила писать книгу. Для тренировки. Вот и с новыми знакомствами так. Тиндер — мой психиатрический тренажёр. В подобной ситуации «встреть меня в порту» я бы просто возмутилась, не ответила и смахнула переписку в архив. И больше никогда с ним не встречалась. И с Карлосом-рыболовом мне хотелось сделать так же. Но хрупкая секундная мысль «Мы общаемся на ни мне, ни ему не родном английском, мы общаемся в вотсап. Возможно недопонимание» — дала мне шанс увидеть повергнутого двухметрового марлина у ног двухметрового Карлоса и понять, сколько ерунды было сделано просто от того, что мужчина хотел показать мне добычу, а я стояла на независимости.

Вечеринки в Манки Бич и в субботу, и в воскресенье. Воскресенье даже более прожженное, кто бы знал, почему, понедельник-то стандартно рабочий, даже с учётом сиесты. Самые тугие по наполненности вечеринки в Манки именно по воскресеньям. В общей зоне клуба не протолкнуться, все хотят твои руки, щеки, губы. Однако в полночь Хавьер, брат Карлоса и диджей, включает свет как на школьной дискотеке, и гламур послушно разбредается. Хавьеру я явно не нравлюсь. Долго старается не пересекаться со мной взглядом, чтобы не здороваться, а при первой встрече и приветственных поцелуях по-хозяйски похлопал меня по бедру. Насмотрелся с младшеньким всяких телок, не охота запоминать в лицо. Но лицо все мелькает и мелькает, значит, фартовый до глупых баб Карлос в этот раз неуспешен.

— Как дела? — Брайан, индийский друг Карлоса, такой же огромный, но только вширь, смотрит ухоженным рэпером, с огромными стразами в обоих ушах, пытается говорить по-русски. Он называет себя дизайнером одежды, и я ему верю, потому что он первый здесь, кто понимающе кивает при звуке Кристиан Лабутен и Агент Провокатор.

— Очень хорошо, — отвечаю по-испански. Оба горды своими тщедушными познаниями.

Брайан смотрит на меня почти с почитанием друга семейства, будто у нас с Карлосом успели родиться дети. Хавьер — как на очередную русскую шлюшку, просто несговорчивую. А сам Карлос просто восхищён, что сегодня я с макияжем и у меня красные матовые губы. Он гордо ведёт меня за руку и периодически целует в макушку.

Конец ознакомительного фрагмента.