Осторожно, двери закрываются!

Даша Берег, 2021

В 2021 году Россия отмечала 874-летие своей столицы. В преддверии этой знаменательной даты ЛитРес совместно с Московским метрополитеном провел литературный конкурс, результатом которого стал сборник рассказов «Осторожно, двери закрываются!». Участникам предложили ситуации, обычные для столичной подземки. Метро – удивительное место, где может случиться что угодно. Ежедневно проходя привычным маршрутом, мы можем не замечать чудес, которые творятся прямо рядом с нами. Но авторы-победители заметили и обратили на них читательский взор. Герои рассказов приходят к неожиданным выводам, несясь по электрическим подземным лабиринтам. Находят и теряют. Встречают и провожают. Влюбляются, грустят, слушают и слышат знакомые и незнакомые голоса. Погружаются в свои мысли, забывая выйти на нужной станции и обнаруживая, что попали в другой, совсем непривычный мир. Книга, как и метрополитен, наполнена простыми и понятными, но такими запутанными человеческими историями. И, чтобы сделать это впечатление завершенным, ЛитРес превратил истории победителей конкурса в аудиосериал о Московском метрополитене. Благодаря голосам чтецов проекта "ЛитРес: Чтец" и звукам метро новеллы оживут, заиграют другими, непривычными красками, позволяя со стороны взглянуть на то, что каждому кажется знакомым.

Даша Берег. «Москва. Кольцевая»

— Уважаемые пассажиры, занимайте обе стороны эскалатора! — звенело в душном воздухе, и Аня расслаблялась, переставая вжиматься вправо, пока лента несла ее вниз.

Она жила в Москве уже третий год, и вроде бы хорошо жила, но в местах скопления большого количества людей в ней до сих пор просыпалась Аня из курортного городка. Та Аня терялась в метро, со старательностью отличницы следовала указаниям на табличках — не прижиматься к дверям, отойти от края платформы на безопасное расстояние, на эскалаторах держаться правее. Последнее было самым сложным — Ане нравилось метро, и хотелось встать поудобнее, чтобы любоваться сводами потолков, нависающими фонарями и чудными людьми, но ее вечно окрикивали: «Дорогу! Дайте пройти!» В Сочи приезжих называли бздыхами, в Москве — Аня так и не поняла. Вся Москва была приезжей, разномастной, разноголосой и громкой. Всегда на бегу, все на бегу, будь то чашка кофе, отношения, работа, сама жизнь.

Город, в котором Аня выросла, тоже был большим — не таким, конечно, как Москва, но миллионником, и тоже с метро. Две ветки, тринадцать станций. Но перед Аниным одиннадцатым классом вся ее семья переехала в Сочи — ближе к морю, солнцу и олимпийской стройке. Так Аня стала жительницей маленького городка — закончила сочинскую школу и там же поступила в университет. Ей нравился юг. Но и уехала она оттуда с легким сердцем — то ли была так влюблена в Сережу, который нашел перспективную должность в Москве, то ли сама была легкой, не привязанной к месту, Аня так и не разобралась. И сейчас, уже три года спустя, все стало еще более запутанным.

Казалось, их отношения с Сережей в новом городе должны были стать только крепче — ведь они оказались в нем вдвоем, как на краю света. В Сочи у них были разные дома, разные друзья, хоть и из одного вуза, а тут — одна квартира на двоих, общая цель, новые знакомые, но тоже на двоих. Вроде бы все напополам, но с каждым месяцем Аня понимала, что там, дома, под ярким солнцем и тенью от кипарисов, они были ближе, роднее друг другу, а тут их перелопачивали сотни поездов метро, разрывали километры ежедневного пути и тысячи рабочих дел.

Аня не строила на Москву грандиозных планов — ей хотелось просто жить, смотреть, любить Сережу, маленькими дощечками сколачивать их семью. Но с работой ей сразу повезло, и она незаметно для самой себя пошла вверх, ступенька за ступенькой. А вот у Сережи с Москвой не складывалось. Ему хотелось взлететь сразу высоко, но людей в столице было много, а взлетная полоса и небо — одна на всех. Он злился, закрывался от Ани и ее нечаянных успехов, так некстати мозоливших глаза. У них сложился разный круг общения — у Сережи с его работы, у Ани с ее, спортзалы оба тоже выбрали не рядом с домом, а ближе к офисам — так было удобнее. Возвращались домой поздно, часто уже поужинавшие, ложились в постель и молчали. Ане так много хотелось рассказать про каждый минувший день, что проще было не говорить ничего — слишком долгим бы получилось вступление. Разговор о свадьбе иссяк еще в прошлом году — они даже не успели выбрать место для торжества, а все слова уже кончились, высохли, как лужи на солнце. Стало сухо и пыльно.

Пару месяцев назад перед Аней замаячил перевод в другой офис, на должность выше и зарплату больше, но ездить бы пришлось далеко, а квартиру они сразу договорились снимать ближе к Сережиной работе. Это казалось правильным — он мужчина, он главный, и все, что его, — важнее. От повышения Аня отказалась.

— Уважаемые пассажиры…

Иногда в метро ее охватывало странное состояние. Аня называла его сочинский синдром. Ей казалось, что она повсюду видит знакомые лица. Глаза сами выхватывали их в толпе, длинной кишке эскалатора, трясущихся вагонах. Вот спешит к выходу продавщица овощного ларька на улице Вишневой, а вот Анина учительница по физике, Карина Романовна, пополняет карту «Тройка» в терминале. Пожилая абхазка в смешном платке, что ездила на сорок шестом автобусе каждое утро, идет к переходу на красную ветку, а массажистка Лусина выходит из вагона. Потом видения пропадали и незнакомцы теряли знакомые обличья, а Аня чувствовала себя брошенной. Сережа на все это говорил, что она неадаптивная и что нужно уметь расставаться с прошлым и писать новую историю, а потом начинал ругать столичный уклад жизни. В Сочи по городу кружили и улыбались друг другу одни и те же люди, и из-за этого было уютно, как в коконе. Но Москва была слишком большой, слишком людной, слишком занятой, и в многоликой толпе и в их с Сережей маленькой квартирке Аня чувствовала себя одинокой, потерянной.

В квартирке даже чуть больше потерянной, чем в самой Москве.

Сочинский синдром всегда наваливался на Аню, когда она была в плохом настроении или сильно уставала. Вот и сейчас она зашла в вагон, прислонилась к стене и крепко зажмурилась, чтобы прогнать видения абхазок, соседок и Лусин, смотрящих на нее с каждого лица. К «Краснопресненской» Аню отпустило, и она уже привычно полезла в карман за телефоном, как ее внимание привлек ярко-бирюзовый стаканчик с кофе в чьей-то руке. В приглушенных тонах старого вагона он сиял, как кромка моря в утреннем солнце. Аня вздохнула, а сочинский синдром снова постучал по голове, потому что сжимал стаканчик ее бывший одноклассник Вартан Григорянц, которого невозможно было ни с кем спутать даже спустя девять лет после школы и двадцатиметровый вагон метро. Аня снова зажмурилась, но синдром не отпускал, потому что человек, прикидывавшийся Вартаном, вдруг уверенно зашагал ей навстречу и сказал:

— Вот это да!

* * *

Они проучились вместе только год, но именно Вартан привел ее после сентябрьской линейки в класс и представил остальным.

«Ты не местная? — только и спросил он, уверенно ведя Аню по школьным коридорам и лестничным пролетам вверх на третий этаж. — Не бойся, все будет хорошо».

«А я и не боюсь», — ответила она, хотя так изнервничалась, что искусала губу до крови.

Вартан был похож на диснеевского Алладина, только слишком высокий и от этого сутулый. Он открыл ей дверь и пропустил в класс первой. Там все как-то сразу замолчали, и с этого момента Аня поняла, что она действительно переехала в другой город. Началась новая жизнь.

* * *

–…Ты же учился в Питере? — на «Киевской» из вагона вывалилась толпа людей и они сели.

— Да, — улыбался Вартан, продолжая сжимать свой голубой стаканчик, — но после института переехал сюда. Я каждый день езжу по этой ветке, в это самое время. Странно, что мы не виделись раньше.

— Ты смеешься! Тут столько людей! Если бы не твой стаканчик, я бы ни за что тебя не заметила. И как тебе Москва после Питера?

Вартан пожал плечами и постучал пальцем по крышке стакана. В шуме поезда это было беззвучно и бессмысленно.

— Нормально. Это к Питеру после Сочи было сложно привыкнуть, а тут уже без разницы — большой город и большой город.

— А мне везде сочинцы мерещатся, — призналась Аня, — знаешь, простые прохожие, которые обычно встречались мне на улицах. Я и тебя сначала за глюк приняла.

— Ну вот, видишь, я не глюк, а настоящий.

— Вижу. Я сначала твой стакан увидела — такой яркий, как море. Знаешь, то место, где море сливается с небом в солнечный день…

— Да ты скучаешь по нашему городу!

— Скучаю. Не всегда, но иногда находит.

— О! Я сейчас тебе что-то дам! Только не смейся, — Вартан одной рукой полез в свою сумку и выудил оттуда запечатанный в целлофан брелок для ключей, — держи. Будет напоминать тебе о доме.

Брелок оказался типичной затравкой для туристов — круглый брусок можжевельника с выжженной надписью «Тисо-самшитовая роща» и почему-то пальмой.

— Бздыший брелок, — шуточно закатила глаза Аня, сжимая подарок в руке.

— Да, бздыший. Московский коллега мне их зачем-то летом привез штук десять. Порадовать хотел, наверное.

— Спасибо.

— Следующая станция — «Павелецкая», — объявили в вагоне.

— Мне выходить.

— Ты торопишься домой? Давай… — начал Вартан, и Аня подумала, что сейчас он предложит выйти и посидеть где-нибудь в кофейне. По крайней мере, ей бы очень хотелось, чтобы он предложил. — Проедем по кругу?

— Что?

— Мы же на кольцевой. Проедем еще, поговорим.

Предложение было странным, немного детским и совсем не шло серьезному Вартану. Аня вспомнила, как в тринадцать лет так же каталась с мальчиком по кольцевому маршруту на автобусе. В заиндевевшее окно дышала холодная сибирская зима, а в автобусе жарила печка, смешно трясло на кочках и добродушный кондуктор не требовал денег за новый круг. Кажется, Аня была влюблена, но, скорее, не в мальчика, а в саму юность. И вот сейчас — Москва, кольцевая, и лет ей в два раза больше, и предложение такое глупое, нелепое, что надо бы и отказаться. Но домой, в мрачное одиночество Сережиного молчания, совсем не хотелось.

— Хорошо, — согласилась Аня и удобнее откинулась на спинку сидения. Вартан тоже заметно расслабился и обмяк.

— Расскажи о себе, — попросил он, — ты ведь, наверное, не одна приехала?

— Да, я приехала с моим Сережей. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

— А, лучший парень во всем универе, да, помню. Значит, вы до сих пор… Здорово. Знаешь… а я ведь так и не попросил у тебя прощения за нашу первую встречу после школы. Извини. Я еще злился на тебя за то, что ты…

* * *

Аня вспомнила, как подобрала подол выпускного платья и, шлепая босыми ногами по плитке, побежала в сторону моря. Там встречали рассвет — шестнадцать парней в снятых ночью галстуках и двенадцать девчонок, сжимающих надоевшие туфли в руках. И пока смущающийся Вартан пытался ей что-то сказать у колонны Зимнего театра, Аня, хохоча, рванула туда. От слов и ненужных в то утро признаний становилось скучно, а ей хотелось выдохшегося шампанского со смятой салфеткой вместо пробки, хотелось самого утра — свежего, пряного; солнца, всплывающего над водой, как всегда, но теперь совсем по-другому. Ей хотелось взлететь, а не слушать Вартана, и она полетела.

В следующий раз они встретились только зимой, когда он приехал на каникулы из Питера. Аня радостно пошла ему навстречу, совершенно забыв про тот несостоявшийся разговор у колонны, а Вартан сделал вид, что ее не узнал и прошел мимо. Аня тогда страшно обиделась.

* * *

— Мне просто хотелось успеть встретить рассвет, — с грустной улыбкой сказала она.

— А мне хотелось сказать тебе, что…

Вартан нарочно не закончил. Не сказанное когда-то не было смысла говорить и сейчас.

В окне напротив темнота тоннеля прерывалась синью «Таганской», золотом «Комсомольской», витражами «Новослободской». Вспышка света — и снова темно. Этот свет словно высасывал людей из вагона и вдувал новых. Те галдели с ним в одной тональности, но голос Вартана Аня слышала так ясно, будто это были собственные мысли в ее голове.

* * *

После они столкнулись где-то в середине учебы в институте, летом. Аня была с подругой Элей, Вартан — с двоюродным братом, который откуда-то знал Элину родню — все, как обычно, в маленьком городке. Лед растаял, и именно тогда Аня, уже влюбленная по уши в Сережу, рассказала, что встречается с лучшим парнем на своем курсе. Конечно, Сережа был лучшим и во всем мире, но так говорить было бы невежливо.

* * *

— Значит, ты переехала в Москву с лучшим парнем? Или он уже не парень, а…

— Нет, мы не женаты, — быстро ответила Аня и вдруг поняла, что это не колет ее так, как раньше. Это вообще ее больше не колет. — А ты?

— Я женился сразу после института. У меня уже две дочки — Наира и Анаит.

— Ты счастлив, Вартан?

Улыбка Вартана стала особенной — сильной и ранимой одновременно.

— Да, — сказал он, — наверное, так нельзя говорить, но очень счастлив. Так счастлив, что сердце иногда замирает…

— Ну вот видишь, — попыталась улыбнуться Аня, но вышло все равно как-то грустно, — может, даже хорошо, что я тогда…

— Сбежала, — закончил за нее Вартан, впервые дав тому моменту название, — да, может, и хорошо. Но тогда я был очень обижен, чтоб ты знала.

Аня поправила сумку на коленях и опустила глаза.

— А мне здесь так одиноко, — вдруг сказала она, — так невозможно. Все получается, а я впервые не понимаю, зачем живу. Просто трясусь в метро туда-сюда, каждый день по кругу.

— Это тебе не здесь одиноко, — проговорил Вартан, глядя на свой голубой стаканчик без подписи, — тебе одиноко там, в квартире. С ним тебе одиноко. А из-за него одиноко даже с самой собой.

Ответить Ане было нечего. Было уже поздно, а поезд в очередной раз приближался к месту назначения. Пора было выходить.

— Такой красивый стаканчик, — сказала Аня невпопад, — смотришь на него, и становится веселее.

— Я каждый день езжу этим маршрутом. Машина у нас одна, я отдал ее жене, чтоб удобнее было с малышками. Мне на метро даже проще. Хочешь, я каждый день буду покупать кофе именно в этой кофейне? Раз уж для тебя это такой символ. Встретиться в толпе тяжело, а тебе мелькнет голубым и станет приятно. Хочешь?

— Хочу, — улыбнулась Аня, — спасибо. Я ужасно рада, что тебя встретила. В таком большом городе это почти чудо.

— Не чудо. В большом городе больше людей и больше встреч. Всего больше. Не грусти и ни о чем не жалей. Такая красивая девушка должна жить в Москве, Аня. Она тебе к лицу.

Толпа вынесла ее из вагона, как волны выносят задохнувшуюся рыбу. Двери захлопнулись, Аню потащило дальше, а Вартан продолжил движение по кругу.

Брелок из самшитовой рощи она распаковала прямо в прихожей и сразу повесила на него ключи. Усталость навалилась на Аню горой, и она просто села на пол возле шкафчика. Даже снимать ботинки было лень. Из кухни выглянул Сережа, помахал ей и продолжил говорить с кем-то по телефону. Аня потерла брелок и поднесла к носу. Странно, но он ничем не пах.

С Вартаном они почему-то так и не обменялись номерами и больше не сталкивались, но периодически Аня действительно видела в гуще кольцевой ветки ярко-голубой стаканчик. Кто-то держал его на высоко вытянутой руке и иногда приветственно махал второй. Может, это был и не Вартан, но у Ани теплело на душе, а сочинский синдром, как ни странно, отступал, и хотелось лететь вперед за этим стаканчиком, как за путеводной звездой.

* * *

Несколько месяцев спустя к Ане нагрянула подруга Эля, та самая, из Сочи. Под предлогом оказания дружеской поддержки при расставании Эля заставила весь коридор чемоданами с бирками из разных аэропортов и громко мешала шампанское в бокале, чтобы не было пузырьков. В жизни ей хватало и собственных продуктов бурления — она бросила универ на пятом курсе, чтобы выйти замуж, но не вышла, а теперь нашла своего единственного, но женатого, и в качестве моральной компенсации колесила по всему миру за его счет.

Ане поддержка была и не нужна — она ушла от Сережи тихо, решительно, одним днем. Чудесным образом нашлась недорогая квартира всего в нескольких станциях от работы, а новая должность оказалась не такой страшной, и жить стало даже легче и сытней. Сережа ее уходом был так ошеломлен, что не нашел слов, а только молча смотрел, как она собирает чемоданы и выносит ею же и разобранный комод. И даже от этого его молчания Ане почему-то было легче. Может, она уже привыкла к тишине.

Эля бестолково ходила по маленькой квартирке, звенела ложечкой, зачем-то подбадривала и так не хандрящую Аню и все сетовала, что из-за китайского вируса пришлось срочно вылетать из Вены.

— Навели панику, бред какой-то. Ходят там все в масках, как придурки. Кашлять боятся. Ладно. Скоро все наладится. Я в мае хотела в Ниццу махнуть, хочешь со мной? А, тебе же отпуск нужен. Да-да. Ладно. В прошлом месяце Лерка фотки с Красной площади выставляла, вы не встречались?

— Нет, — Аня по Элиной просьбе подыскивала ей на букинге приличный отель неподалеку, — никого тыщу лет не видела. Хотя нет, вру. Завтрак тебе нужен?

— Я спать до обеда буду, можно без завтрака.

— Окей. Я видела Вартана в ноябре, помнишь, мы как-то давно гуляли все вместе летом? Мой бывший одноклассник.

— Подожди. Это тот Вартан, что живет на Пасечной или который брат Гарика?

— Который брат Гарика.

— Это не он был, ты обозналась, — Эля махом допила шампанское и полезла в холодильник.

— Да как не он, мы же… — начала было Аня, но Эля, противно шурша фольгой от шоколадки, ее перебила:

— Я его помню, хорошенький такой, на Алладина похож. Он же умер, я тебе не рассказывала? Блин, там такая история, кошмар.

— Когда умер? — недоверчиво спросила Аня, надеясь, что речь идет все-таки про Вартана с Пасечной или любого другого Вартана.

— Да давно, год назад, что ли. Я как раз приехала к маме, а к ней пришла тетя Аделя стричься, а она с Гарика мамой…

— Ну, ну и что?

— Короче, этот твой Вартан же в Питере учился. Там он женился, и они с женой переехали к ее родне сюда, в Москву. Дети у них были, маленькие совсем, и жена сама малолетка какая-то. Ну, армяночка, конечно…

— Ну!

— И у него с сердцем стало плохо, представляешь? Прямо в метро, на этой вашей круговой…

— Кольцевой, — тихо поправила Аня.

— Да, на кольцевой. Остановилось сердце. Молодой парень, сколько ему? Как нам, выходит. Пока скорая приехала, он и умер. А у него жена, дети, у родителей он единственный сын, ну, ты представляешь, какая там трагедия. Мне как тетя Аделя это стала все рассказывать, я и слушать дальше не стала, невозможно просто…

Аня молча встала и, не обращая внимания на Элю, пошла в темный коридор. Ключи висели на крючке, как и обычно. Брелока на них не было.

«Я очень счастлив. Так, что сердце иногда замирает…» — вспомнилось ей. Дрожащими руками она стала выгребать содержимое из своей сумочки, просматривать все полки и даже заглянула под шкаф.

— Эля, на моих ключах был брелок? — крикнула Аня.

— Не знаю! — донеслось из кухни.

Кусочка можжевельника, так подозрительно ничем не пахнущего, нигде не было. Эля в кухне уже переключилась с чужой трагедии на майскую Ниццу. Аня обмякла на коврик для обуви, сжимая в руке одинокие ключи без брелока.

* * *

После окончания карантина Москва снова казалась ей пугающе большой и громкоголосой. Анину компанию переформировали, и она четыре месяца проработала на удаленке, а потом еще три — выбираясь в центральный офис только раз в неделю. Ощущения были похожи на те, когда садишься на велосипед после долгого перерыва — ездить не разучилась, но ехать страшно. В метро шумели вагоны, двигались эскалаторы, спешили, перепрыгивали через ступеньки люди, и Аня послушно следовала указателям, жалась вправо, обрабатывала руки в желтых автоматах. Сочинский синдром снова атаковал ее, как в первый день, и то и дело хотелось здороваться с незнакомцами и спрашивать: «Лусина, ты теперь принимаешь в Москве?», «Эль, надолго прилетела?», «Мама, какими судьбами?» Аня высматривала в толпе бирюзовый стаканчик, но все было серое, размытое, будто она смотрела на мир через мутную воду.

Конец ознакомительного фрагмента.