Дурная кровь

Даха Тараторина, 2022

Дурной колдунье нечего терять. Родных, друзей и побратимов – всех отогнал от неё проклятый дар. Так почему бы не распахнуть дверь, когда в неё стучится мужчина с колючим взглядом? Почему бы не согласиться, когда он предлагает пуститься в путь по заснеженному лесу? И, может, тогда вновь научится любить тот, кто думал, что давно уже очерствел сердцем. Непобедимая троица главных героев: смелая умница, брутальный охотник и хитрый толстячок. В этой истории всё совсем не так, как кажется. Сочетание силы и нежности в женщине. Послевкусие чистоты, свежести и добра. Нестандартный, но очень хороший конец!

Глава 3

Не всякий зверь — лютый

Как оказалось, пить Талла не умела. К сожалению, Верд осознал это только тогда, когда что-то делать стало уже поздно.

— Вези меня, мой верный конь! — С третьей попытки колдунья выбрала из нескольких двоящихся Вердов правильного и попыталась взобраться к нему на плечи, одновременно указывая путь в глухую стену. Афера не удалась, но попытки девушка прекращать не собиралась.

— Женщина есть греховный сосуд, способный токмо уводить мужей с пути истинного, — икнул тоже изрядно захмелевший Санни. — И я вообще-то оскорблён, что его, — навалившись пузиком на стол, он ткнул охотника в грудь, — его ты с пути уводишь, а меня нет! Мой путь всяко праведней!

— Рожей не вышел, — польщённо хмыкнул Верд, в очередной раз ссаживая Таллу на скамью. — Угомонишься ты или нет, дурная?

Девушка активно замотала головой:

— Нам сегодня лютозверя ловить! Мне угонима… у-го-ни-ма-вы… тьфу! Никак нельзя, в общем!

— Нормальных не нашёл, — ответил охотник на безмолвный вопрос служителя. — Видать, теперь все колдуньи малость на головку пришибленные.

— И ничего я и не пришибле… ой!

Сверзившись, Талла внезапно поняла, что устроилась невероятно удобно, а потому, не теряя времени, тут же и уснула: с раскинутыми руками и заброшенными на лавку стопами.

— А вот теперь, пожалуй, немного пришибленная, — сонно пробормотала она.

— Если каким-то чудом я довезу её живой, — Верд приподнял и сбросил на пол сначала одну, потом вторую ногу колдуньи, — пожертвую твоим богам золотую монету.

— Так уж и золотую? — Санни обнюхал опустевшие чашки и с тоской признал, что ни в одной из них не осталось ни глотка хмельного.

— Ну на медьку они рассчитывать точно могут, — хмыкнул охотник, перекидывая ровно посапывающую девчонку через плечо. Вот так бы её и везти: тихая, спокойная, не суетится и не задаёт глупых вопросов. — Показывай, куда эту ненормальную положить. И давай о деле. Лютозверь?

— Шалит с полгода как. — Служитель побежал впереди, пузом распахивая двери. — Летом не слишком-то беспокоил, видать, всё больше по полям бегал. А как похолодало, обосновался в храме. Пока Плессий, да обрадуются ему боги, был с нами, прихожане толпились здесь днями и ночами. А нечистые твари не любят толпы, потому и не совались. Но одинокий служитель — лёгкая добыча.

Он обеспокоенно ощупал живот.

— Знаешь, Верд, мне иногда кажется, что лютозверь охотится за мной лично. Других смертей в деревне пока что не было. Куры пропадают, двух телят недосчитались. А люди все в целости, даже никто по пьяни в колодец не свалился или не заплутал в лесу.

Санни пошёл медленнее, чтобы поравняться с приятелем. Поджал губы, точно очень хотел, но не мог сказать что-то важное.

— Совсем молоденькая, — отметил он, кивая на мотающуюся туда-сюда белоснежную косу колдуньи.

— А дури на десяток старух хватит. Не отвлекайся. Размеры? Когда появляется?

— Я видел его только издали и в темноте. А потому, сам понимаешь, показался не меньше быка. Верд, я обещал впредь молчать, но…

— Вот и молчи! — рявкнул охотник. — Наши пути разошлись. У тебя своя работа, у меня своя. И мы поклялись не учить друг друга жизни.

— Но девочка же…

— Вполне себе взрослая! Ей замуж давно пора, а не в одинокую знахарку играть! Благодаря мне она устроится куда как лучше, чем в своей избушке! У неё в стенах щелей было больше, чем брёвен!

— И что же, лучше стать куклой для какого-нибудь богача?!

Руки Таллы мотнулись, точно и правда были кукольными. Она пробормотала сквозь сон что-то ласковое и поёрзала на широком плече.

— Да. Лучше, чем дождаться, пока в голодный год односельчане сдадут её королю и порадуются казни.

— Она хоть знает, сколько ты за неё получишь?

— Не нужно, Санни. — Верд остановился и прошил служителя взглядом, точно прибивая к старому гобелену. Спокойно, но веско. Без лишних слов, одними раздувшимися ноздрями давая понять: друг или нет, но святоша лезет не в своё дело.

Толстячок и не попытался выдержать суровый взгляд. Сразу наклонил голову, сдаваясь, и прошептал:

— Я понял тебя. Лютозверь появляется после полуночи. Откуда-то с северной части храма, она уже лет пятнадцать как нежилая…

Верд удовлетворённо кивнул: кажется, Санни и правда всё понял.

Значит, после полуночи… Несколько часов кряду пялиться в темноту, фантазиями взращивая мышиный шорох до скрежета слюнявых челюстей точно не стоит. Но и засыпать, если по-хорошему, тоже нельзя. Потому охотник позволил себе слабость: всё-таки потребовал баню, дабы, в случае чего, монстра не слишком мучило несварение.

— А то за такую трапезу лютозверь тебе спасибо не скажет, — добавил он.

— Не о телесной чистоте нужно заботиться, а о духовной, — нравоучительно изрёк Санни.

Верд демонстративно принюхался:

— То-то я чую, ты давненько не предпочитал духу тело…

— Хватит с тебя и бадьи, — вспыхнул служитель, украдкой занюхнув подмышку и тут же брезгливо поморщившись. — Сам воды нагреешь и наносишь. Не знатный господин.

Охотник ухмыльнулся: проси гору золота, если хочешь получить хоть один кошель. Это правило он усвоил давно. Потребуй он у Сантория сразу бадью, получил бы таз с холодной водой. Не благородный господин, правда что.

Санни он отправил греть воду. Служитель заупрямился: как так, оставить невинную деву наедине с беспринципным наёмником?! Но когда Верд охотно предложил ему присоединиться в качестве третьего, смутился и сбежал.

Колдунье выделили одну из многочисленных пустующих келий. Давненько подсвечники храма не звенели от слаженного хора братьев. Видно, достоинства праведного образа жизни уступили соблазнам мирского. Неудивительно, что в пустынном каменном мешке завелась хищная тварь. Больше странно, что одна. Люто-звери редко наслаждаются уединением, предпочитая собираться в стаи. И вот тогда-то против голодной своры не поможет ни меч, ни тем паче молитва.

Комнатушка Талле досталась прохладная и уж точно не уютная, но с крепким засовом на случай, если нечисть унюхает лёгкую добычу, и толстыми стенами.

Не слишком осторожно сбросив ношу на кровать, Верд приостановился. Выругался сквозь зубы, порылся в пыльном сундуке и небрежно набросил поверх свернувшейся клубочком девушки тонкое одеяло.

— Совсем молоденькая, — вполголоса припомнил он слова Санни и недовольно резко выдохнул: у молоденьких девочек небось слишком мелкая рубашка не топорщится на груди, а завязки не расходятся в стороны, маня проверить, что там за ними спрятано. Была бы девка умная, выскочила бы замуж в этом году, а то и парой лет раньше. Красивая ведь, хоть и дурная. Небось нашёлся бы олух, согласный связать себя с неугодной богам колдуньей. И может, тогда Талла была бы в безопасности: мужних ищейки короля почти что и не проверяют. Всем известно: дурная в семье — горе на весь род, да к тому ж и потомством обзавестись не выйдет.

Но устроилась бы! Жила спокойной жизнью, а не ёжилась на твёрдой кровати, точно продрогший зайчишка! Дура!

Верд не удержался, присел рядом и, демонстративно глядя в сторону, подтянул повыше одеяло, закрывая проклятую шнуровку под тонкой девичьей шеей. Постарался не задеть ладонью, даже случайно. Кто её знает, колдунью эту? Лежит, что тонкая ледяная статуэтка: красивая, нежная. Так и тянет обвести пальцами вздёрнутый носик, смешливо поджатые губы, жилку на шее, ныряющую за ворот… А тронешь — растает. И нету красоты. А то ещё уронишь случайно, разобьёшь на мелкие кусочки, и никто так никогда и не увидит, не узнает, что была на свете эдакая невидаль.

Её бы на полку, чтоб никто не трогал, да на ключ в дальней комнате. Кукла… Красивая будет кукла. У кого-то.

Резко мотнув головой, охотник отвернулся, убрал с лица прядь пепельных волос, как нарочно, всегда лезущих в глаза. Не про него такая кукла, нечего и разглядывать.

Больше не оборачиваясь, размашистым шагом вышел из кельи.

Другое дело — горячая вода! Вот это радость для таких, как он! Охотник уже и не помнил, когда в последний раз доводилось не наскоро ополоснуться над ведром, а то и над ледяным ручьём, а с наслаждением скинуть штаны и целиком погрузиться в бадью. Да в жаре, не хуже бани! В закутке на кухне, отгородившись занавеской, чтобы тепло медленнее уходило, спиной чуя пыхтение печи… Старые шрамы, обласканные мыльной водой, кажется, стали ныть чуть меньше, а уж какая благость для изнурённых долгим путешествием мышц! Точно женщина ласкает, гладит напряжённые плечи, дышит в ухо.

Непростительная слабость! Но Верд так и не заметил, когда задремал.

Наверное, сон был очень приятным. Глубоким и тягучим, как золотистые ленты мёда, похожие на жидкое солнце. Они стекали по спине, щекотали лопатки. И ветер пах весной и талым снегом, путался в волосах, тянул за ухо… Упорно тянул, терпеливо, до боли…

— Верд! Ве-е-е-ерд! — шёпотом звал ветер.

Тело среагировало быстрее, чем проснулось. То не ветер дёргал его за ухо, лохматил волосы и тряс плечо.

— Верд! А-а-а-ай!

Кого другого, наверное, удалось бы только сбить с ног, чтобы выгадать мгновение дотянуться до меча. Но Талла, лёгкая, тонкая, да к тому ж ещё слегка пошатывающаяся после хмельного, с воплем плюхнулась прямо в бадью.

Трепыхаясь, озираясь, не успев сообразить, что произошло, она визжала, вместо того чтобы выглянуть из-под слипшейся чёлки и удостовериться, что всё в порядке.

— Убива-а-а-ают! Убивают же?! — неуверенно уточнила она.

— Да кому ты нужна! — простонал мужчина, которого поганка ушибла в единственное покамест убережённое от травм место.

Талла замолчала так же резко, как начала орать. Замерла, аккуратно поделила чёлку пополам, словно раскрывая занавески:

— Ой, так я, выходит, зря перепугалась?

Рассмеялась, как ни в чём не бывало плюхнулась в воду, изрядно её при этом расплескав, откинулась назад и невозмутимо поинтересовалась:

— Ты тут как?

— Пока ты не явилась, был в порядке, — прорычал охотник, попутно отмечая, что мыла в бадье почти что и не осталось.

Талла развела руками, отчего старательно нагребённая Вердом пена снова разлетелась по краям.

— Я не виновата. Показалось, пыхтит кто-то за дверью, я и пошла тебя искать.

— Вместо того чтобы запереться и не высовывать носа?

— А вдруг бы с тобой что-то случилось? — лукаво подмигнула колдунья.

— Со мной и случилось! — Верд сгоряча шлёпнул по воде и подумал, что, если так и дальше пойдёт, сидеть ему в пустой бадье голым под надзором синих глаз. А учитывая, что кипяток совсем остыл, пока он дрых, сидеть будет крайне обидно. — Ты со мной случилась, ненормальная! Пошла вон отсюда! Хоть бы смутилась для приличия!

— А то я не знаю, где в мужской бане глазок проделан, — фыркнула колдунья. — Напугал, тоже мне.

И тут охотник разозлился. Девчонка ещё не поняла, что он с ней не шутки шутить собирается? Он подался вперёд и навис над ней, заставляя либо нырнуть, либо зажмуриться, чтобы спрятаться от колючего взгляда:

— Послушай, девка. Ты, видно, ещё не уразумела, с кем связалась. Я не друг тебе, не побратим и уж точно не муж. Я лишь не хочу, чтобы ты сдохла раньше, чем доберёшься до города. Но, честное слово, если это всё-таки случится, не слишком расстроюсь.

Её рот приоткрылся, вот-вот меленько задрожит и выпустит наружу накопившиеся рыдания! И польётся рекой всё, что девчонка сдерживала раньше: все страхи, обиды, всё одиночество выплеснется, как вода из бадьи!

— Поняла?! — гаркнул Верд, сердито засопев.

Колдунья едва заметно опустила подбородок, кивая, но остановилась. Уставилась исподлобья и… улыбнулась.

— А мне кажется, — и голос её был твёрд, точно говорила немолодая прошаренная баба, а не напуганная девка, — что я нужна тебе едва ли не больше, чем ты мне. Действительно считаешь, что я жила в своей избушке на отшибе и знать не знала, кто такие охотники?

Улыбка стала шире. Верд хотел ответить что-то. Что-то резкое, злое, что-то, что заставит колдунью замолчать… Но она набрала в грудь воздуха и нырнула, выражая полнейшее пренебрежение мнением мужчины.

Вода словно мгновенно нагрелась. Верд выскочил как ошпаренный, а Талла как ни в чём не бывало вынырнула, утёрла лицо и поднялась в полный рост. Тонкая рубашка облепляла тело, мешала перенести бледную ножку через бортик. Колдунья невозмутимо ступила на пол, ничуть не заботясь о стекающих на него струях, глядя прямо на Верда, нащупала утиральник на печи, промокнула волосы, скомкала и бросила охотнику. Ну и кто тут теперь жертва?

— Ну всё, девка, — он обвязал полотенцем бёдра и угрожающе шагнул вперёд, — зарвалась.

Она округлила глаза, от чего они ещё больше стали походить на ледяные озёра, и шумно сглотнула слюну.

— Ой-ёй.

— Иди-ка сюда, — почти ласково позвал охотник.

— Ёй-ёй-ёй! — продолжила девушка.

— Сюда иди, сказал! — рыкнул Верд, делая резкое движение и подсекая рыбку.

Талла завизжала, бросилась влево, пытаясь обогнуть мужчину, поскользнулась на натёкшей мыльной жиже. Мгновение, когда мужчина заломил ей руку, не давая двигаться, колдунья и вовсе упустила. Он приподнял её, давая касаться пола лишь носочками, и хорошенько припечатал ладонью по ягодице.

— Наглых девок полагается учить уму-разуму, — напутствовал он, шлёпая во второй раз. Талла пискнула, дёрнулась, но куда там?! Не вырвешься! — Девкам, которые никак не уразумеют, кто в отряде главный, науку передают оплеухами.

Шлепок!

— Ай! Ну хватит, хватит! Я всё поняла! — взмолилась Талла, пытаясь вывернуться.

— Что ты поняла?

— Что ты сильнее, упрямее и дурнее! — вырвалось у неё. Колдунья тут же прикусила язычок, но сказанного не воротишь.

— Сильнее? — Шлепок! — Это да. Упрямее? — Шлепок! — Точно! Как ты там дальше сказала?

— Уи-и-и-и! — прохныкала Талла. — Дура-а-а-ак!

— Я в умные и не метил! А вот тебя поумнеть заставлю. Ну-ка пошли!

Рано колдунья обрадовалась: едва выпустив её руку, охотник намотал на кулак мокрую косу. Потянул в сторону двери, распахнул…

Снаружи стоял лютозверь с занесённой для стука лапой. И он действительно был размером с быка.

— Мы, наверное, очень шумели, — прошептала Талла, пытаясь воспользоваться ситуацией и высвободиться. — Извините, пожалуйста.

Верд же вежливостью никогда не отличался. Он одновременно отпустил и отпихнул Таллу в сторону одной рукой, а вторую сложил в кулак и направил прямо в изумлённую клыкастую морду, которую зверь чуть наклонил, чтобы заглянуть в проём.

Приветствие хищнику не понравилось. Он зарычал, хватаясь передними чуть коротковатыми лапами за морду, огромными волосатыми плечами задел дверь. Та стукнулась о стену и с удвоенной скоростью полетела обратно, чтобы припечатать монстра ещё и по затылку.

Дважды благословив богов, с которыми, вообще-то, никогда не был в хороших отношениях, охотник метнулся к сваленной на скамье куче одежды, венчал которую меч. Какое же счастье, что Верд достаточно подозрителен и недоверчив! Не захвати он с собой оружие, спасся бы, только скормив лютозверю добычу послабее и повизгливее.

Вышеупомянутая добыча, быстро осознав, что визг делу не поможет, ухватилась за кочергу и принялась размахивать ею. Больше покамест страдала кухонная утварь, ну да хоть мешать дурная не станет.

Лютозверь был поистине огромен. Волосат, мышцат, зубаст. Будто перемолотый жерновами бык, которого строптивый мальчишка попытался собрать заново ради игры в войнушку. Клыки торчали неровно, во все стороны. Устрашать врага годится, а вот как рвать и жрать, когда настигнешь его и победишь?

— А-а-а-а-ар-р-р-р! — постаралась тварь донести до Верда своё негодование, и ответ на вопрос сразу нашёлся: помимо торчащих во все стороны клыков, в пасти имелось ещё два ряда ровных треугольничков, отличающихся белизной и остротой.

Не желая упускать столь удачную возможность, охотник плеснул в глотку первое, что попалось под руку. Попался ковшик с обмылками, над которым мужчина успел побриться с вечера, так что зверь, распробовав, обиженно рявкнул и полоснул когтями.

Мимо.

Верд кувыркнулся, проскочил меж мощных длинных задних лап, созданных для того, чтобы загонять добычу, выскочил в коридор и, продолжая движение, наподдал монстру под зад, чтобы тот не вздумал сунуться в кухню.

В просторном храмовом коридоре нелюдь ориентировался с трудом, неповоротливо задевая колонны и роняя лампады, точно собственные габариты неприятно удивляли его. Но для охотника это только на руку.

— Ыр-р-р-р-р! — недовольно заурчал зверь, случайно намотавший на лапу цепочку масляного светильника, с корнем вырвал крепление из потолка и тут же попытался пристроить на место. Не удалось, ясное дело. Только гобелен со стены снёс. Ветхая ткань зацепилась за костяные наросты вдоль хребта и принялась развеваться, точно рыцарский плащ.

— Что, приятель, денёк паршивый выдался? — Верд сорвал полотенце с бёдер, резко хлестнул им по глазам твари.

— Фью-фью, — немыслимым образом присвистнула она, оценив телосложение обнажённого охотника.

— Но-но! — пригрозил он. — Не для тебя роза цвела!

Лютозверь оскорблённо отшатнулся: недоодетый (или перераздетый) мужчина интересовал его в последнюю очередь! Монстр подобрался, напряг мускулистые ноги и прыгнул, преодолев коридор почти до самого конца. Испугайся Верд, побеги от зверя, точно угодил бы в когти. Но он, наоборот, побежал навстречу и снова оказался за спиной врага, к тому ж успев полоснуть его мечом поперёк спины. Гобелен, временно исполняющий обязанности рыцарского одеяния, удалось разодрать от начала до конца, а вот спину, защищённую панцирем и толстой шкурой, повредить не вышло.

— Плохо дерёшься, — процедил охотник. — Без огонька.

С этими словами он подхватил с пола масляную лампу и зашвырнул вперёд, пока медлительный лютозверь не успел развернуться. Хорошо горит масло! Легко занимается, ярко! К тому ж старый, уродливый гобелен давненько просился в костёр. За секунду-другую пламя перекинется на мохнатую шкуру. Главное, уследить, чтобы тварь не умчалась в глубь храма и не устроила пожар. А как обезумеет от страха, можно и закончить её мучения клинком.

Но, как известно, если не знаешь, чем испортить дело, позови бабу.

Боевой клич у Таллы вышел хороший, звонкий. Нет бы спрятаться в уголке да подождать, пока воин разберётся. Так нет же, влезла!

— Спасайся кто может! — прокричала колдунья и с воодушевлением принялась… сбивать с лютозверя огненные языки!

— Ты что делаешь, идиотка?! — Верд бросился перехватить её, но проклятая девчонка успела сорвать кочергой горящую ткань. Подпалины на шерсти нелюдя остались, но смертельной опасности они не несли.

Пришлось, рискуя собственным животом, хватать девку поперёк пояса, оттаскивать, пока монстр, не осознавший ещё, что спасся, катался по полу, избавляясь от потухшего уже огня.

— Жить надоело? Он сожрёт тебя и не поперхнётся! — Так бы и влепить затрещину по этой упрямой мордашке, чтобы искрящиеся глаза наполнились слезами, чтобы не смотрели на Верда как… как на дурака.

Не пытаясь сопротивляться, Талла выглянула из-за плеча охотника и обратилась к лютозверю:

— Ты собираешься меня сожрать?

— А-а-а-а-ар-г-х!

— По-моему, звучит вполне доброжелательно, — заключила колдунья.

— Доброжелательно?! Это?! — Верд обвинительно ткнул мечом в сторону лютозверя.

— Аргх? — не меньше удивился монстр.

— А ты смог бы разговаривать более внятно с такой-то челюстью?

— С такой челюстью я бы жрал людей!

— Ты — да, — насупилась колдунья. — Не сомневаюсь. А вот лютозверь никого, кроме живности, не ест, умничка такая.

Монстр смущённо шаркнул ножкой и махнул лапой: дескать, да ладно вам!

— Откуда ты знаешь?

— А ты тоже это знаешь. Просто не помнишь. Санни сказал, что с тех пор, как лютозверь появился в селении, ни одного человека не пропало. Уверена, зубастик ещё и из леса выводил заплутавших. Так, зубастик?

Тот глухо рыкнул, а потом уселся на корточки в противоположном конце коридора, как дворняга какая, и тоскливо, протяжно завыл.

— Бедняжечка! Разве ты не слышишь, Верд? Он расстроен!

— Он жрать хочет!

— Хочет, — согласилась девушка. — Но тебя всё равно не сожрал, хоть и мог бы. Пусти!

— Вот ещё!

— Пусти, Верд! Он пытается что-то сказать!

Нелюдь и правда пытался. Не слишком успешно, объясняясь отрывистыми жестами, меняя интонации рычания.

— Что из тебя выйдет отличное жаркое! — подсказал охотник.

— Ой, это же шарада! Он показывает шараду! — восторженно завопила Талла и завертелась таким угрём, что удержать её под мышкой стало решительно невозможно. — Это он! Он показывает себя!

Девчонка заплясала на месте от нетерпения, а люто-зверь совершенно по-человечески принялся водить лапами. На всякий случай Верд поудобнее перехватил меч, но, чуть погодя, и сам увлёкся загадкой.

— Он показывает, что он идёт.

— Да какое идёт? — поправил Верд. — Лыжи он показывает! Лыжи!

— Идёт!

— Р-р-р-ра! — прервал спор лютозверь, указал когтем на Таллу и коснулся кончика крючковатого носа.

Колдунья показала язык и пихнула наёмника:

— Видишь? Я же говорила. Идёт. Куда ты шёл, зубастик?

Лапа обвела своды храма.

— Здесь? Ты ходишь здесь?

— Мы и так это знаем, — раздражённо буркнул охотник, перекидывая меч из руки в руку. — И нам это не нравится!

Талла зыркнула на мужчину и поджала губки.

— Ну что ж ты такой глупый? Он показал, что это случилось давно, а лютозверь когда завёлся? С полгода? То-то же!

Охотник нахмурился:

— Девка, это всё Санни говорил мне. Наедине. Пока ты спала без задних ног.

— Выходит, что с ногами, — пожала плечами колдунья и лукаво сверкнула очами. — Так, не отвлекайся. Что дальше, зубастик? Песочные часы? Груша?

— Бабу он показывает, — усмехнулся Верд, с ходу распознав формы, обрисованные зверем в воздухе. — И ещё показывает, что она колдовала. Как ты.

Талла подскочила на месте и захлопала в ладоши:

— Баба! Колдует! Это получается, что зубастика прокляли!

— Р-р-р-р-ра-а-рх! — горестно завыл лютозверь.

— Я знаю, что нужно!

Сообрази Верд, что эта ненормальная собирается делать, он успел бы её остановить. Но кому ж придёт на ум, что молодая красивая девица на полном серьёзе помчится к уродливой зубастой твари, чтобы смачно и звонко чмокнуть её в клыкастый рот?!

И самое обидное, что это ещё и помогло.

Громыхнул гром (потому что всем известно, что любое проклятие снимается исключительно под аккомпанемент грома), многочисленные светильники зашипели, грозя потухнуть, и сразу же взметнули огоньки до потолка. А потом всё успокоилось. Только на месте лютозверя сидел грязный отощавший немолодой мужчина с крючковатым носом.

У нынешнего служителя храма была одна крайне удобная черта: Санни всегда являлся на драку к шапочному разбору, а помощь предлагал ровно тогда, когда и без него всё успевали сделать. Вот и сегодня, явившись на грохот и крики, прикрывший голову кастрюлей и вооружившийся подсвечником, он застал лишь счастливую Таллу, изумлённого Верда и…

— Господин Плессий?

Старший служитель храма Трёх Богов хотел было встать во весь рост, но, обнаружив отсутствие густой шерсти по всему телу, предпочёл остаться на полу. Верда же подобные мелочи не смущали, и он нагло проигнорировал укоризненное покашливание приятеля, накинув полотенце на сгиб локтя, да ещё и выставив вперёд одну ногу.

Бывший лютозверь, растеряв навык, с некоторым трудом проговорил:

— Здравствуй, брат Санторий. Надеюсь, за время вынужденного отсутствия начальства ты не весь приход разогнал?