Рассказов целый таз

Дарёна Хэйл, 2022

Сборник рассказов, в который вошли самые разные тексты самых разных жанров – от фэнтези и антиутопий до светлого (а иногда и мрачного) реализма. Женская дружба, любовь, поиски себя, андроиды и немного тоски – в общем, всё как обычно. Содержит нецензурную брань.

Стрижа назвали Дружище

Стрижа назвали Дружище.

Никто не придумывал это имя специально, просто так получилось: эй, Дружище, как у тебя дела? эй, Дружище, проголодался? эй, Дружище, хватит скрести коробку!

Вообще-то, его нашёл Юра, тётин коллега. Коллегами людей называют, когда они работают вместе, и работа моей тёти — это экология, если говорить просто. Если говорить сложно, можно потратить несколько дней на то, чтобы выучить одно только правильное название её места работы, но суть заключается вот в чём: вместе со своими коллегами моя тётя охраняет природу. Они убирают мусор там, где нельзя мусорить (но люди мусорят всё равно), ловят браконьеров и защищают животных, но не обычных, а только тех, которые занесены в Красную книгу…

Красная книга, если кто не знал, это такой список, где перечислены все животные и растения, которые «находятся на грани исчезновения». Мудрёные слова чаще всего означают, что человек ― а кто же ещё? ― так долго и так усиленно делал со зверями и птицами что-то плохое, что теперь их почти не осталось. Но само по себе занесение в Красную книгу зверей и птиц не спасёт: для того, чтобы они сохранились в дикой природе, а не только на книжных страницах, их нужно по-настоящему охранять.

Охранять физически, как это называется у тёти на работе. Специально обученные люди в камуфляжных костюмах и с красными удостоверениями обходят свои территории, ловят на них нарушителей и строят для животных кормушки, а ещё ― пишут статьи в газеты и рассказывают школьникам и студентам о том, как правильно вести себя в лесу (чтобы ничего себе не сломать и чтобы не напороться на штраф). Вот и моя тётя ― одна из таких.

Вместе со своими коллегами они защищают животных, занесённых в Красную книгу, и стриж в Красную книгу занесён только один ― иглохвостый… В то время как Юра нашёл стрижа самого обыкновенного, чёрного. А значит, и помогать ему был не обязан, но так уж устроена жизнь: если человек добрый, он будет помогать даже тем, кому ничего на целом свете не должен.

Добрые люди будут помогать даже самому обыкновенному чёрному стрижу, случайно найденному Юрой возле работы.

Юра позвонил им и сказал:

— Девочки!

Девочки (а даже взрослые женщины, да чего уж там, даже бабушки так себя называют) переглянулись и настороженно сказали:

— Что такое?

«Девочки» не любили, когда им звонили. Раньше, когда они были маленькими и жили со своими родителями в квартирах, где все говорили только по домашнему телефону, то легко брали трубку и могли часами болтать чуть ли не с десятком подружек по очереди. Сотовых телефонов тогда ещё не было, так что к домашним прикручивали самые длинные шнуры, какие только удавалось найти, ― и только тогда аппарат можно было унести к себе в комнату.

Позже появились телефоны с отдельными трубками. Их можно было уносить безо всяких шнуров.

Ещё позже появились мобильники, и вот тогда стало ясно: когда позвонить тебе может абсолютно любой человек и в абсолютно любую секунду, разговаривать как-то не хочется. Сильнее всего не хочется разговаривать с незнакомцами, но и «знакомые» звонки иногда настораживают. В конце концов, практически обо всём на свете можно рассказать в смске, а если звонят — значит, что-то случилось.

— Что случилось? ― так и спросили они.

Они — это моя тётя и её подружка Аня. Вообще-то, они работают вместе, а значит, тоже должны называться коллегами, но мне кажется, Аня и тётя ― именно подружки, а не коллеги.

— Выйдите во двор? ― вместо того, чтобы нормально ответить, сказал Юра.

Юра, если верить моей тёте, всегда такой. Вместо нормальных ответов задаёт вопросы, вместо того чтобы описать ситуацию, просит подойти и посмотреть. В чём-то он, наверное, прав: гораздо проще было дождаться, пока Аня и тётя сами увидят стрижа и сами же разберутся, в чём дело, чем объяснять по телефону. И потом… невозможно объяснить, что происходит, если ты сам ничего в этом не понимаешь. А Юра по образованию был совсем не биолог и служил в этой организации программистом, так что вряд ли отличил бы обычного стрижа от иглохвостого.

Да и от ласточки бы, наверное, не отличил. Разве что от синицы…

Учёные, которые занимаются птицами, называются орнитологами, и несмотря на то, что тётя орнитологом не была, чёрного стрижа она сразу узнала.

— Это же стриж! ― сказала тётя.

— Точно, стриж, ― подтвердила Аня.

Чаще всего они говорят хором и одинаковыми словами, но в этот раз немного сбились. Наверное, от удивления.

А Юра перевёл взгляд с них на маленькую птицу, с растерянным видом сидевшую на земле, и спросил о самом главном:

— Что будем делать?

Сам он принимать такое важное решение не хотел. Потому что не был орнитологом и ничего не знал о чёрных стрижах, да ещё и считал, что раз работа у них ― общая, то и птицы, найденные возле работы, тоже.

А чёрный стриж сидел на пыльной земле и смотрел глазами-бусинками непонятно куда. Его крылья перекрещивались за спиной, отбрасывая на асфальт длинную тень, но не делали ничего для того, чтобы поднять его в воздух и унести куда-нибудь подальше отсюда.

Ни одно дикое животное не направится к людям, если у него всё в порядке, рассказала мне тётя. Если медведи выходят к городам или дачам ― это не от хорошей жизни, а от того, что в лесу им нечего кушать. Если белые медведи выходят к поселениям или арктическим станциям, это всё тоже от голода. С лисичками ― точно такая же история, ну а стрижи… Стрижи, хоть и живут рядом с человеком и часто попадаются нам на глаза, тоже не садятся возле наших домов просто так.

Точнее, стрижи вообще не садятся на землю. Вся их жизнь состоит из сплошного полёта. В школу им ходить не надо, в университет и на работу тоже, а телевизоров и компьютеров они ещё не придумали. Нежиться под одеялом им тоже не нравится, да и одеял у них нет, что и говорить о других привычных нам развлечениях ― книгах или каком-нибудь там футболе. Совсем другая жизнь у стрижей, и небо ― её главная часть.

Без полёта стрижи проводят только два месяца в году. Меняют свои поднебесные радости на необходимость продолжения рода. Выбирают себе пару, вместе строят гнездо, по очереди высиживают птенцов, а после ― вместе с ними улетают в тёплые края. В августе.

Стоит ли говорить, что, когда Юра нашёл стрижа, за окном стоял как раз август?

То самое время, когда тётя забирает меня от родителей и увозит к себе. Моё любимое время года, если уж честно. Все, наверное, ждут лета как праздника, потому что не нужно ходить в школу и делать домашние задания, а вместо этого можно гулять, купаться и заниматься всем, чем захочется… Но я жду лета особенно. Потому что каждое лето на несколько дней из своего маленького городка я уезжаю к тёте в город большой ― и там мы каждый день придумываем что-нибудь интересное.

Прожигаем жизнь, как говорит тётя. Едим огромные воздушные вафли, пьём кофе удивительно яркого лазурного цвета, ходим в кино, катаемся на аттракционах, покупаем игрушки, о которых я до этого в течение всего года мечтала, а иногда ― и игрушки, о которых и мечтать невозможно было, потому что я просто не знала, что такие бывают…

В этот раз мы прожигали жизнь, спасая стрижа.

Но чтобы кого-то спасти, сначала нужно выяснить, как это сделать, иначе можно только навредить.

— Заберём его к себе? ― медленно, будто бы с сомнением, сказала Аня, хотя на самом деле для себя уже всё решила.

Тётя тоже решила, потому что пройти мимо и выбросить птичку из головы ни одна из них не смогла бы, но на всякий случай всё равно покачала головой.

— А что если… ― Толком сформулировать мысль с первого раза у неё не получилось, пришлось попробовать снова. ― Ну, ты же сама знаешь: если потрогать птенца или там покопаться в гнезде, некоторые птицы больше в гнездо своё не вернутся и к птенцу своему больше не подойдут. Что если это птенец, а мы его потрогаем, и родители от него отвернутся?

Как я уже говорила, тётя не была орнитологом и понятия не имела, чем стриж-птенец отличается от взрослого стрижа, но на всякий случай всё равно волновалась.

Она всегда волнуется именно так ― на всякий случай, и называет это предус-мот-ри-тель-нос-тью. Мол, лучше я заранее всё продумаю и обо всём побеспокоюсь, а если что-то плохое случится, буду к этому готова.

Аня присела на корточки, разглядывая стрижа.

Стриж сделал вид, что вся эта ситуация не имеет к нему ни малейшего отношения. Он сидел ― маленький, гордый и весь какой-то нахохлившийся, и непонятно было, что он вообще думает о происходящем.

Глаза у него были тёмные и как будто бы матовые, похожие на потёртые бусинки.

— Ну… ― Аня оглянулась на тётю. ― Ты же уверена, что это стриж?

Она тоже не была орнитологом, и потому искала поддержки.

Тётя кивнула.

— Уверена.

Юра благоразумно промолчал. Он, как и все остальные, так близко стрижа видел впервые в жизни и потому решил не привлекать к себе лишнего внимания.

Не для программиста это задача, определять, к какому виду относится пострадавшая птица и пострадала ли она.

Так что решение ложилось на плечи девочек, но им было не привыкать. Они к такому были готовы, а работая вдвоём, чувствовали себя особенно уверенными в себе и друг в друге.

— Раз это стриж, ― подытожила Аня, ― то нам точно придётся забрать его с собой. Это единственная птица, на которую твоё правило не распространяется. Если птенец выпал из гнезда, мама-птичка и папа-птичка уже никак ему не помогут. Сам он тоже себе не поможет: взлетать с земли они не умеют. Придётся нам.

— Стать папой-птичкой и мамами-птичками?

— Спасти стрижа.

Вот так вот.

Аня, может, и сомневалась, что перед ними стриж, но интересные факты о них знала как наизусть заученные стихотворения. Всё потому, что все эти факты им рассказывали в университете. Это называется теория ― когда человек много чего знает, но ещё не успел свои знания потрогать, пощупать или хотя бы просто увидеть.

А тётя была практиком. Это когда сначала смотрят, щупают и трогают, а потом уже делают выводы.

Стрижа она, правда, трогать и щупать не стала, ограничилась только осмотром. Он-то и показал, что по перьям у этой птицы бегают мелкие насекомые.

Паразиты.

Стрижиные паразиты никого не испугали. Они же бегают по перьям, а у людей перьев нет.

— Давайте дадим ему попить? ― предложил Юра.

Дело было утром, но приятная прохлада уже понемногу сменялась душной городской жарой. Солнце поднималось, а тени наоборот укорачивались, и, оглядевшись по сторонам, Юра добавил:

— Скоро он на солнцепёке окажется.

Стриж был чёрным, и на солнцепёке ему бы вряд ли понравилось.

Его точно нужно было забирать к себе.

Непременно.

Ни один добрый человек не допустит того, чтобы стриж из-за него изжарился под горячим августовским солнцем, даже если по перьям у этого стрижа скачут насекомые-паразиты.

Главный принцип, которым пользуются добрые люди: «Не навреди». Чтобы не навредить, девочки позвонили в другой отдел и пригласили на улицу специалистку по орнитологии. На улицу специалистка по птицам вышла с радостью ― там было куда интереснее, чем в кабинете, но ничего определённого девочкам и Юре сказать не смогла. Посмотрела на стрижа, повздыхала, подтвердила, что если его оставить здесь, он погибнет, но секрета о том, как со стрижом правильно обращаться, никому не раскрыла.

Может быть, это была профессиональная тайна.

— Придётся самим, ― хором подытожили девочки, и Юра, который за три года совместной работы научился хорошо их понимать, сразу же полез в Гугл: спрашивать у всемирно известной системы, как теперь быть и что дальше делать.

Первое, что стало понятно из Гугла: люди находят стрижей постоянно и существуют целые сообщества, в которых новичкам рассказывают, как правильно помогать беспомощным птицам. Это было хорошо.

Второе, что стало понятно из Гугла: жизнь теперь изменится и не будет простой. И это было… ну, не плохо, но неожиданно.

— Хочется как лучше, а получается как всегда, ― прокомментировал Юра, и девочки согласно кивнули.

— Так оно обычно и происходит, ― добавила тётя. ― Не бывает так, чтобы ты кому-то помогла, и ничего в твоей жизни при этом не изменилось. Разве что мелочь кому-нибудь на улице бросишь, и дальше пойдёшь, но если уж притаскиваешь кого-то домой…

— Если уж притаскиваешь кого-то домой, приготовься к тому, что под него придётся подстраиваться, ― Аня вздохнула.

Они знали, что любая помощь ― это, прежде всего, большой труд. Особенно такая вот неожиданная. Нужно делать то-то и то-то, придумывать разное, узнавать новое, перекраивать свои планы и решать вопросы, которыми никогда раньше не занимались.

— Ну, Юра, ну удружил, ― хором причитали девочки.

Юра не обижался. Он знал, что причитают они не потому, что злятся на него или не хотят помогать стрижу, а потому что так им проще справляться со стрессом.

Все вместе они отыскали огромную переноску, застелили её бумажными полотенцами и на время поселили стрижа туда, а потом разделились: Аня и Юра остались изучать всё, что необходимо изучить для того, чтобы стать стрижиными мамочками, а тётя пошла по магазинам ― за птичьей едой и ситцевой тканью.

Ситцевой тканью нужно обивать стенки стрижиных убежищ, чтобы они могли цепляться за них коготками и так висеть. Просто стрижиные лапки предназначены для того, чтобы прижиматься к брюшку во время полёта, а вовсе не для того, чтобы на них сидеть, как какая-нибудь обычная кошка.

С едой всё было ещё интереснее.

Эти дурацкие стрижи едят по тысяче раз в день, писала ей Аня смски.

Аня немного преувеличила: взрослые стрижи едят в день примерно три раза, а маленьких нужно кормить через каждые два часа, но проблема была в том, что никто не знал, взрослый им достался стриж или маленький. И ещё в том, что едят стрижи мучных червей, сверчков и тараканов. То есть, в природе-то они, может, их и не едят. Где там на лету таракана поймаешь? Но в неволе нужно этих птиц кормить именно ими.

Иначе у стрижа от неправильного рациона выпадут перья на крыльях и на хвосте, и он навсегда останется с теми, кто его отыскал.

Так себе перспектива, думала тётя.

Дикие птицы должны летать в своём диком небе.

Поэтому, чтобы пока ещё безымянный стриж мог от них улететь, нужно было воспитать его правильно. Купить несчастную ситцевую ткань, если ему так жизненно важно на ней висеть, и купить несчастных сверчков, тараканов и мучных червей, но только последних ― немного, потому что если стриж будет есть мучных червей слишком часто, то у него… выпадут перья на крыльях и хвосте, правильно.

И он никогда не сможет от вас улететь, вот что самое главное.

Каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет назад тёте, Ане и Юре пришлось бы выращивать мучных червей и ловить сверчков самостоятельно, но в двадцать первом веке прогресс шагнул вперёд. Оказалось, что всю стрижиную еду можно купить в зоомагазине или у людей, которые для заработка или по душевному призванию, разводят у себя дома колонии питательных для стрижей насекомых.

Адреса и телефоны таких людей подсказал всё тот же Гугл (а некоторые ещё говорят, что прогресс ― это плохо!), и девочки принялись звонить. Разговаривать по телефону они, конечно, всё ещё не любили, но когда от тебя зависит чья-то жизнь и свобода, ты делаешь даже то, что не любишь. И получается оно легче и проще, потому что ты понимаешь, как это важно.

После нескольких телефонных звонков Юра отправился за тараканами. Так было решено: кто стрижа нашёл, тому и ехать за пропитанием, хотя на еду скидывались все вместе. А девочки остались приглядывать за птицей.

Первоочерёдной задачей было определить её возраст, а главной мечтой ― найти в своём городе хоть кого-то, кто разбирался бы в чёрных стрижах.

Увы, в миллионном городе не нашлось ни одного специалиста.

— Подумать только, ― вздыхала тётя, одним глазом поглядывая на коробку со стрижом, а другим косясь в монитор компьютера.

Коробку уже успели обтянуть изнутри симпатичным ситцем в цветочек, а на мониторе сменяли друг друга открытые страницы и списки.

— Никого?

— Никого. Только в Хабаровске и Владивостоке…

Каких-нибудь лет пятнадцать-двадцать назад у тёти и Ани вряд ли появилась бы возможность не то что связаться со стрижиными специалистами из Хабаровска и Владивостока, но и узнать о них. А теперь они запросто нашли их страницы в известной социальной сети ― и без промедлений отправили им сообщения, описав всё случившееся и приложив фотографии утреннего найдёныша. Потом ― сделали то, что сейчас делает практически любой, оказавшийся в трудной и непонятной ситуации человек: нашли в той же социальной сети тематическую группу и написали туда, сопроводив своё сообщение теми же фотографиями.

И стали ждать.

Ждать, сидя на месте, девочки не умели и не хотели учиться, поэтому было решено открыть статью «Как определить возраст стрижа?» и самостоятельно начать определение возраста по фотографиям и инструкциям.

Помочь в этом нелёгком деле смогли бы специальные кухонные весы, способные измерить вес с точностью до последнего грамма, но у весов у девочек на работе не было. Переноска для животных была, склянка с оливковым маслом была, мешок с резиновыми перчатками был, круглая шляпа и клетчатый галстукбабочка были, даже шлейка для выгула кролика почему-то была, а вот кухонных весов не было. Пришлось полагаться исключительно на фотографии и описания.

Совсем маленьких, ещё неоперённых птенцов, похожих на замороженную курицу в магазине, отмели сразу же. Следом отмели птенцов двухнедельных, с рябыми тёмно-серыми перьями и мутными глазками. Потом отмели и тех, что постарше.

— Посмотри, ― командовала Аня, читая с компьютера, ― у него крылья уже скрещиваются?

— Почему сразу «у него»? ― возмущалась тётя, которая ещё с первой встречи с найдёнышем помнила, что скрещиваются. ― Может быть, это «она», а не «он»?

— Может быть, и она, ― соглашалась Аня. Для спасения это большой роли не играло, а как определить пол стрижа, в статье написано не было. ― Так что там, с крыльями?

А с крыльями было вот что.

Пока стрижонок маленький, крылышки у него тоже маленькие. Птенец растёт ― и вместе с ним растут крылья. Они вытягиваются, становясь длинными, прекрасными, надёжными помощниками в полёте, и в конечном итоге дорастают до такой степени, что скрещиваются у стрижа за спиной. Скрещиваться они начинают дней в тридцать, но должна пройти ещё пара недель прежде, чем птица станет способна к полёту. Для этого нужно, чтобы скрещённые кончики крыльев вытянулись на несколько сантиметров дальше хвоста, а ещё ― чтобы отвалились ненужные «трубочки» в перьях.

То есть, нет. Ничего по-настоящему ненужного в природе, конечно же, не бывает. Так уж она устроена: если что-то в ней есть, то зачем-то оно необходимо, какое-то важное место в устройстве мира оно занимает. И в случае со стрижами, «трубочки» предохраняют маховые перья, пока эти самые перья растут. Но потом они должны отвалиться, иначе перо не расправится и полететь стрижонок не сможет. А тёте, Ане и Юре, как мы помним, очень надо было, чтобы их стрижонок сумел улететь: вряд ли им бы разрешили постоянно держать его на работе, а дома у всех были свои собаки и кошки и неизвестно, как бы они отреагировали на птицу. Или, наоборот, известно и очень даже понятно.

— Ну что, иди сюда, дружище, ― сказала тётя. ― Будем изучать твои трубочки.

— И измерять крылья, ― добавила Аня. ― Только нельзя его брать голыми руками. На перьях останется наш кожный жир, и взлететь с ним он не сумеет.

Ох и тонкое дело, этот стрижиный полёт.

С земли ― не оттолкнутся. Останутся перья в трубочках ― не полетишь.

Будешь неправильно питаться ― растеряешь все перья, и снова не полетишь.

Намнёшь от долгого сидения хвост ― не полетишь. Как с такими условиями вообще хоть какие-то стрижи умудряются полететь?

А вот ведь летают. Я своими глазами видела целую стаю над перекрёстком у тётиной работы. Летали.

Чтобы не замарать своим кожным жиром стрижиные перья, тётя решила обрезать носок и использовать его как перчатку. В тумбочке у неё обнаружились два белых гольфа (я же говорила: чего только не было у девочек на работе!), оба были приспособлены в дело. Натянув обрезанные гольфы до самых кончиков пальцев, тётя осторожно взяла стрижонка, прижав его крылья к телу, а Аня линейкой замерила расстояние между чёрными кончиками и хвостом.

Линейка, кстати, у них была только одна, и то вся поломанная, а расстояние оказалось чуть больше трёх сантиметров.

— Теперь ищем «трубочки», ― предупредила тётя, оттягивая стрижу крыло.

— Не бойся, дружище.

— Так его и назовём, ― засмеялась Аня.

Но смеялась она не потому, что ей было весело, а потому что она понятия не имела, как найти в стрижином крыле то, о чём имеешь самое смутное представление. Статьи в Интернете статьями, фотографии фотографиями, но если ты ни разу в жизни не видела «трубочку», опознать её не так-то и просто.

— Нет у него никаких трубочек, ― уверенно заявила Аня после тщательного осмотра.

— Значит, Дружище у нас совсем взрослый…

— Похоже на то. Давай ещё проверим лапки и клювик.

Лапы и клюв ― ещё один «паспорт» стрижа. У птенцов лапки розовенькие, а оперение под клювом и на горле ― светлое. С возрастом и лапки, и перья темнеют.

— Ну что, ― сказала, в конце концов, Аня. ― Лапы тёмные, перья тоже.

— Большой уже.

— Да.

По всем показателям получалось, что Дружищу было не меньше сорока дней. Скорее всего, сорок два — сорок три. Это было хорошо, потому что именно в таком возрасте стрижиные птенцы готовы к полёту (а ещё потому, что такого взрослого стрижа надо кормить чуть реже, чем маленького). Но у всего на свете есть и другая, чуть менее приятная сторона, и здесь она заключалась в том, что сам открывать свой рот Дружище не будет.

— Что я, маленький, что ли? ― скажет Дружище, и в чём-то будет, конечно же, прав.― Я уже вышел из того возраста, чтобы меня кормили, ― добавит он, и вот тут ошибётся, потому что хорошо кушать надо в любом возрасте. ― Не буду открывать рот и хватать всё подряд!

Уж если ты сидишь в картонной коробке, обтянутой изнутри ситцем в цветочек, то самостоятельно добывать пищу у тебя вряд ли получится. Изволь разевать рот и кушать, что дают.

Когда вернулся Юра с тараканами, выяснилось, что разевать рот и кушать что дают Дружище действительно не собирается.

И вообще, всё было не так-то просто. Совсем не просто, если точнее.

Прежде всего, тараканов нужно было заморозить.

— Стоит ли спасение одной стрижиной жизни смерти сотен тараканов? ― задумчиво протянула тётя.

— Суй, давай, их в морозилку, ― ответил ей Юра. Тараканы продавались поштучно и он только что потратил на них много денег, так что выпускать на свободу не собирался.

Правда, можно было заняться их разведением ― с прицелом на других стрижиных спасителей. Наверняка в таком случае Юра бы покрыл все расходы. Но раз уж на работе не позволили бы держать стрижа, то и тараканью ферму не потерпели бы, а Юрина машина хоть и была большой, да только для таких дел не годилась. Городская квартира тоже не подошла бы: там вместе с Юрой жила не только собака породы «хаски», но и невеста, и если хаски добрые, игривые и готовы прощать своему хозяину мелкие странности, то мало кому из людей улыбается жить по соседству с тараканьей колонией.

В общем, потом замороженных тараканов нужно было разделать, потому что их жёсткие крылья и головы стриж есть бы не стал. Разделывать тараканов досталось тёте, потому что это она всё время говорит, что все профессии нужны, все профессии важны и грязную работу тоже нужно делать, ничего в ней такого. А раз ничего такого в ней нет, то ты и занимайся, так все решили.

Тётя и занималась. Таракану к десятому у неё началось получаться ловко и быстро.

— Ха! ― приговаривала она, отрезая жёсткие крылышки, хотя в душе наверняка всё ещё размышляла о том, стоит ли спасение одной стрижиной жизни такого количества тараканьих смертей.

А тараканов стрижам действительно требуется очень и очень много.

Стрижи, наверное, самые прожорливые птицы на свете и едят даже больше, чем мы с тётей, когда приходим в очередное кафе, где вместе с едой вам подают чёрные перчатки, а супы наливают в стеклянные чайники.

За раз стрижу нужно скормить четыре грамма мягких тараканьих брюшек. И это только кажется, что четыре грамма ― полная ерунда, потому что в четырёх граммах этих тараканьих брюшек больше пятнадцати.

Знай себе, разделывай и складывай в горсточку.

Если вместо тараканов у вас сверчки, то сверчков понадобится штук двадцать. Если мучные черви, их нужно примерно столько же, да не простых, а только беленьких ― тех, что сбросили плотную шкурку. Ещё стрижей можно кормить муравьиными куколками, и их нужно две чайных ложки, но все экологи знают, что разорять муравейники нельзя, поэтому Дружище обходился без них.

Про количество тараканьих брюшек и прочего девочки прочитали, конечно же, в Интернете ― в тех самых сообществах, посвящённых стрижам. Там люди на этих тараканах уже собаку съели и могли на глаз определять их вес. Девочкам и Юре до такого профессионализма было ещё далеко, поэтому они договорились, что на следующий день Юра всё-таки принесёт из дома точные кухонные весы.

Он оказался единственным, у кого они были.

Юра оказался и тем, кому выпало запихивать тараканов в клювик стрижу.

Тётя крепко держала маленькое хрупкое тельце, а Аня разжимала тоненький клюв: у неё были самые ловкие пальцы, как будто специально предназначенные для такого ювелирного дела.

— Это и называется командной работой, ― в процессе она ещё и дурачилась!

А вот тёте, я знаю, было не до смеха. Она потела и волновалась, удерживая Дружище, потому что сидеть на месте, да ещё и в чьих-то чужих руках, он не хотел, а мять его перья или марать его оперение своим кожным жиром было ни в коем случае нельзя.

Чтобы предохранить драгоценные перья от загрязнения, стрижа замотали в бумажное полотенце.

Из такого же бумажного полотенца ему, кстати, сделали в коробке гнездо.

Гнездо стриж игнорировал, а попытки выбраться из своего полотенечноручного кокона не оставлял. В конце концов, он победил тётину хватку и уселся ей на запястье.

— Дружище, ― только и сказала она, и было непонятно, то ли это обида, то ли осуждение, то ли восхищение (потому что на самом деле Дружище был действительно очень красивый).

Так прошло первое утро.

За утром на работе у большинства людей следует обеденный перерыв, и несмотря на стрижиное вторжение, было решено от него не отказываться.

Дружище ведь не единственный, кому нужно хорошо и много питаться. Если тётя, Аня и Юра сами не будут кушать и отдыхать, сил заботиться о стриже у них не останется.

Это всегда так. Если у тебя нет сил позаботиться о себе, то откуда им взяться на заботу о ком-то другом?

Из пустого чайника воды не нальёшь. И никого не напоишь.

Пока «спасатели» наполняли свой чайник (не в прямом смысле, конечно, а в переносном), стриж ухитрился выбраться из закрытой коробки и забился в угол кабинета, повиснув на жалюзи. Он отчаянно хотел летать ― и пытался, да только получалось у него очень плохо.

Оставалось выяснить причины, и сделать это помогли люди из Хабаровска, Владивостока и Интернета.

— Скорее всего, он истощён, ― прочитала тётя ответ от специалистки, за свою жизнь выпустившей в небо несколько десятков стрижей. ― Бывает так, что родители покидают гнездо, не дождавшись взросления своих птенцов, и те остаются в одиночестве. Соответственно, еду им никто не приносит, и, в конце концов, голодные птенцы отправляются на поиски пропитания сами.

Чаще всего, понятное дело, такие поиски заканчиваются падением на землю: невозможно улететь далеко-далеко, если ты нормально не ел уже несколько суток. Да чего уж там, «далеко-далеко»! Даже просто «далеко» без еды не улетишь. Ну, а взлететь, как мы уже знали, с земли стрижонок не может.

Подбрасывать или выпускать с двенадцатого этажа этих птиц тоже нельзя: стрижи не умеют взлетать резким прыжком, а с огромной высоты могут и разбиться.

— Хорошо, что никто из нас не живёт на двенадцатом этаже, ― пошутила тётя.

— И что никому из нас в голову не пришла бы такая идея, ― ответила Аня.

Аня всегда отвечала метко, язвительно и очень смешно, поэтому с ней было легко и немножко страшно одновременно. Ну, не по-плохому, а скорее захватывающе, как на каруселях, когда ты знаешь, что никакая опасность на самом деле тебе не грозит, но от резких подскоков и поворотов всё равно дыхание перехватывает.

Когда люди выпускают стрижей, они садят их на ладонь и протягивают руку вперёд. Такой высоты достаточно для того, чтобы птица пустилась в полёт, но кроме высоты, в порядке должны быть и вес, и силы, и перья.

Дружище и правда оказался слишком тощим для своего возраста. Для оптимального веса ему не хватало нескольких граммов.

— У него может быть сотрясение, ― прочитала тётя ещё один комментарий. ― Попробуйте перевернуть его на спину и поглядеть, как он вернётся в обратное положение.

Дружище справился с задачей так ловко, будто всю жизнь только и делал, что тренировался для этого трюка. Но стрижеспасатели из Интернета всё равно посоветовали наблюдать за ним и даже подсказали, за каким лекарством, если вдруг что, обращаться в аптеку. В обычную, человеческую аптеку, потому что птичьих не существует, а ещё потому что некоторые лекарства, оказывается можно и людям, и нашим меньшим братьям, но всегда ― осторожностью и по наказу врача.

Лекарство, которое посоветовали стрижу, стоило столько же, сколько большая человеческая пицца.

— Никогда не думала, что воспитывать стрижа так сложно! ― устало воскликнула Аня. У неё уже болела голова от количества новой информации.

— Никогда не думала о том, чтобы воспитывать стрижа в принципе! ― тётя опустила голову на руки. Кроме стрижа, у неё на попечении были две кошки, кролик и я.

— Жизнь иногда подкидывает сюрпризы, ― сказал Юра философским тоном и сделал вид, что он сам к подкинутому сюрпризу не имеет никакого отношения.

Девочки, конечно, всё равно его рассекретили.

— Это ты его нашёл! ― сказали они, по своему обыкновению, хором.

Юра только пожал плечами. Он хорошо понимал, что обвиняют его не всерьёз. Сколько бы тётя и Аня ни жаловались на сложности воспитания стрижей, если отмотать время назад, они всё равно бы подобрали стрижонка. И, скорее всего, ни за что на свете не отдали бы его кому-то другому, потому что обе верили в правило «Хочешь сделать хорошо, сделай сама».

Обычно людям, которые верят в это правило, приходится сложно. Просто некоторые вещи настолько огромные, что сделать их в одиночку нельзя, а передоверить кому-то ― волнительно или даже по-настоящему страшно. Мало ли, какую ошибку может допустить другой человек? Вдруг он возьмёт стрижонка без перчатки из гольфа или без бумажной салфетки? Или не обтянет его коробку ситцевой тканью? Или начнёт насильно поить его из пипетки ― и зальёт водой дыхательные пути? Никогда не знаешь, как сильно другой человек может всё испортить, а за себя вроде как отвечаешь. Но всё равно всех дел на свете не переделаешь, поэтому иногда делами, обязанностями и сложностями нужно делиться.

Взрослые называют это сложным словом «делегировать». Но простое слово «делиться» мне нравится больше.

Тётя с Аней и Юрой хорошо поделили. Настоящая командная работа, как они сами сказали (а я подумала, что команда командой, работа работой, а Юра им тоже ― друг, а вовсе не какой-то коллега).

Они решили, что вечером, когда закончится рабочий день, все вместе покормят стрижа, а через три часа, перед сном, мы с тётей и Аней зайдём его проведать. Просто тётя живёт в десяти минутах ходьбы от работы, а Аня по вечерам ходит учиться играть на гитаре неподалёку.

Я всегда думала, что учатся чему-то только в детстве. Ходят в школу, в музыкалку, на танцы… А оказалось, что учиться можно в любом возрасте. В двадцать восемь лет Аня поняла, что хочет играть на гитаре и заниматься вокалом ― и записалась на курсы! Теперь она поёт и играет, а моя тётя сказала, что ничего удивительного в этом нет ― и её собственная тётя, например, в пятьдесят лет исполнила мечту всей своей жизни и прыгнула с парашютом!

Пятьдесят лет ― это, конечно, много, и мне даже страшно заглядывать так далеко. Может, прыгнуть с парашютом я успею и раньше, но зато теперь знаю, что никогда не поздно придумать что-то другое! Если я уже сейчас могу похвастаться тем, что знаю, как воспитать стрижонка, то и дальше, наверное, будет много всего интересного…

Правда, взрослым интересными кажутся самые странные вещи.

Например, все как один спрашивают:

— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Откуда я знаю? Может быть, писательницей, а может быть, инженером, как мама и бабушка, или буду в шахте работать, как папа. А может быть, я вообще вырастать не хочу, или оно обязательно?

Тётя и Аня сказали, что нет.

То есть, ты, конечно же, вырастешь, никуда от этого не денешься, ещё ни у кого не получалось, так они сказали, но вот прямо брать и вырастать при этом совершенно необязательно.

Не знаю, как объяснить это словами, но достаточно на них поглядеть ― и всё становится ясно.

Больше тем вечером ничего особенно интересного не произошло. Ни по моим меркам, ни по чьим-нибудь взрослым. Ну, разве что маркер, которым подписывают кофе на вынос, размазался по крышке, пока тётя пила, и на носу у неё осталось тёмное пятно. Второе тёмное пятно осталось на, собственно, крышке ― вместо хрюшки, которая там была нарисована.

Тётя пила кофе с солёной карамелью. Я пила холодный лимонад с настоящими ягодами. Аня пила кофе со вкусом попкорна.

Я уже говорила, что люблю приезжать к тёте, потому что здесь есть всё, чего в моём родном городе нет?

В моём городе не пройдёшь вот так вот, с кофе и лимонадом, по улице, и старинных зданий с резными белыми узорами в нём тоже нет. Но зато в моём городе тихо, по нему почти не ездят машины, а проснувшись утром, за окном можно увидеть корову.

У тёти за окном только мусорка. Там она, кстати, нашла одну из своих кошек.

Кота.

Наверное, есть такие люди, которые притягивают к себе брошенных или заболевших животных. Как кот по имени Кафка или как стриж по имени Дружище.

Дружище встретил нас бешеным шебуршаньем в коробке. Про людей говорят, мол, руки чешутся что-нибудь делать, а у него крылья чесались летать.

Механизм, вложенный природой в стрижиную голову, подсказывал ему, что уже август, а значит, скоро улетать на зимовку ― и становиться на крыло нужно как можно быстрее.

— Нельзя тебе становится на крыло, Дружище, ― сказала я коробке. ― Ты ещё худенький.

Худенький Дружище смотрел на меня из тётиных гольфово-перчаточных рук с печалью и осуждением. Наверное, думал, что мне-то хорошо так говорить, мне не надо срочно набирать вес и тараканов из чужих рук кушать тоже не надо.

Коробку на этот раз он открыть не сумел. Всё потому, что тётя и Аня прикрыли её сверху двумя тяжеленными томами ― Красной книгой, конечно же.

Полезное издание: можно рассматривать красивые рисунки и фотографии, можно узнавать много нового, много запоминать длинные непонятные слова, можно прикрывать коробку со стрижом, чтобы он оттуда не выбрался. Много чего можно, только в обычном магазине такую книгу не купишь (а в моём городе и книжного магазина-то нет).

— Давай, Дружище, ― сказала тётя и Аня запихнула ему в клюв таракана, ― приятного аппетита!

Дружище захлопнул клюв и как будто бы нехотя проглотил свой деликатес, а потом завертел головой в поисках добавки. Дело пошло ― и дальше всё складывалось без происшествий.

Дальше всё складывалось без происшествий: ещё несколько дней стрижа слаженно и ловко кормили через каждые пару-тройку часов, морозилку рабочего холодильника забили сверчками и тараканами, и даже к постоянному шуму из коробки привыкли. Он стал вместо музыки.

Коллеги с работы заходили на него посмотреть, потому что Дружище стал местной достопримечательностью, и каждый, конечно же, что-то советовал. Чаще всего ― что-нибудь из того, что делать нельзя, или из того, что уже сделано. Так ведь оно обычно и бывает: когда доходит дело до советов, все в первую очередь предлагают самые очевидные вещи. Перезагрузить компьютер, если он завис, или поискать в Гугле, если чего-то не знаешь, или дать стрижу какой-нибудь стрижиной еды, как будто остальные сами бы не додумались. Просто люди хотят помочь, но иногда не знают, как…

В общем, всё шло вполне себе гладко, пока не наступили выходные. Они всё не наступали и не наступали, неделя тянулась долго, как будто резиновая, и вместе с тем ― пролетела за пару секунд, как будто время специально ускорили.

На выходные с Дружищем надо было что-то решать: либо забирать его домой, либо пробовать отправлять в свободное плавание, точнее, в полёт, благо, вес он набрал подходящий. Выбрать один из двух вариантов было сложно. С одной стороны, хотелось удостовериться, что с ним всё в порядке. С другой, приносить Дружище домой означало подвергать его опасности, а все они ― тётя, Аня и Юра ― закупались насекомыми, учились их разделывать и постигали тонкости стрижиного воспитания не для того, чтобы кто-то из питомцев съел несчастную птицу.

В конце концов, решили так. У Юры ― самая большая квартира, трёхкомнатная, причём одна из комнат пустует, а значит он может выделить её под коробку с Дружищем. Уж как-нибудь пару дней потерпят ― и он, и собака-хаски, и невеста, которая, кстати, услышав про стрижа, даже обрадовалась. Я её понимаю: я бы тоже обрадовалась! И, раз Юра эту птицу нашёл, раз у него есть место и невеста, которая радуется, то ему, стало быть, эту коробку и забирать, но сначала Дружище нужно попробовать выпустить.

Выпускать тоже выпало Юре. Я бы не отказалась посмотреть, ещё как не отказалась бы, если честно, но мне уже нужно было ехать домой. За мной приехал дедушка и все билеты были уже куплены, так что…

— Ничего не попишешь, ― вздохнула тётя. ― Но в жизни же, наверное, есть вещи поинтересней стрижей?

Я тоже вздохнула.

Взрослые иногда такие глупые, даже самые лучшие. Как будто может быть что-то интереснее, чем делать что-нибудь вместе. На равных. Чтобы вместе о чём-то беспокоиться и пить кофе в картонных стаканчиках перед тем, как пойти на «вечернее дежурство» к стрижу, или вместе взвешивать его корм, или вместе смотреть на то, как он вертит головой в ожидании ужина. Разве может быть что-то интереснее, чем вместе что-то узнавать и чему-то учиться, и вместе о ком-то заботиться ― а потом смотреть, как он улетает с твоей руки, и знать, что ты сделала что-то хорошее?

Это, конечно, не я нашла стрижа. И не я принесла его домой, точнее, даже не домой ― в кабинет. И за ситцевой тканью ходила не я, и за сверчками тоже не я ездила. Но я была рядом, и смотрела на это, и видела, и удивлялась, и радовалась, и тоже всё это переживала.

— Я тебе позвоню, ― сказала тётя, имея в виду, что позвонит, когда будут новости про Дружище.

Когда я от неё уезжаю, первое время мы всегда перезваниваемся и обе скучаем. Потом у меня начинается учёба, а у неё продолжается работа и всё остальное, и нам становится не до звонков. Но на самом деле это неважно, потому что бывают такие люди, которых ты всё время носишь с собой, и вам даже не нужно разговаривать каждый день или каждую неделю, чтобы оставаться близкими и родными. Тётя приезжает к нам часто ― так часто, как только может, и даже немножко чаще. Хоть в её большом городе и можно заниматься всем чем угодно, только здесь, как она говорит, ей по-настоящему спокойно и хорошо.

Я рада, что ей спокойно и хорошо там, где я.

Она позвонила мне на следующий день и вместо «Привет» сразу же сказала:

— Дружище улетел.

Мне стало грустно и радостно одновременно.

— Как?

Тут можно было засмеяться и ответить, мол, как-как, крыльями, конечно, он же птица, но тётя всё рассказала подробно. Она рассказала, что Юра увёз его на пейнтбольную площадку, которой занимается вместе с друзьями, и там хотел покормить перед полётом, но Дружище не стал дожидаться ужина. Он повертел головой и вдруг увидел, что кроме привычных тараканьих брюшек ему сегодня предлагают всё небо ― и выбрал именно небо.

— Перебрался Юре на руку и взлетел с неё быстрее, чем тот успел что-то сообразить! ― рассмеялась тётя.

— А Юра что?

— А что Юра? Побежал за ним…

Я представила себе эту картину. Как Юра, широкоплечий и совсем взрослый, бежит от своей огромной машины за маленькой ускользающей птичкой. Он бежит по пейнтбольной площадке, покрытой зелёной травой, кое-где вытоптанной, а коегде уже начинающей увядать. Он бежит, и за спиной у него шумит город, а по бокам высятся деревья ― вперемежку, тонкие берёзки и высокие сосны, а над головой ― бесконечное синее небо. Высокое и гостеприимное, не только для стрижей. Для кого угодно.

Юра понимает, конечно, что никакого стрижа не догонит, но остановиться не может. Хочет подхватить, если тот вдруг упадёт. И посмотреть ― если вдруг улетит.

Он бежит за стрижом ― для себя, и для Ани, и для тёти, и для меня тоже.

А Дружище летит, летит, летит ― и, в конце концов, улетает, но вместе с тем для каждого из нас ― остаётся.

— Я так рада, ― улыбаюсь я в трубку.

— Мне кажется, я с этим стрижом поседела, ― смеётся тётя.

Она, конечно же, шутит. Седых волос у неё пока ещё нет. А когда появятся, однажды сказала она, я их не буду закрашивать, разве что в безумный цвет какой-нибудь ― розовый или зелёный… А так ― ни за что. Буду носить их с гордостью.

С радостью.

— Хорошо, что это был только стриж, а не нарвал, ― говорю ей я.

Я же успела полистать Красную книгу и знаю теперь про нарвала. Это такой небольшой кит, он живёт в северных водах. Ну, как «небольшой»… Несколько метров в длину и с трёхметровым бивнем впридачу. Бивень вырастает у нарвалов из зуба: на верхней челюсти их всего два, и один из них прорывает губу, чтобы превратиться потом в длинное витое сооружение, способное на конце изгибаться в разные стороны.

Бивень нужен нарвалу, чтобы определять разные свойства воды и понимать, есть ли рядом препятствия. А ещё для того, чтобы разбивать толщу льда над нарваловой головой или поднимать ил со дна, пугая мелких рыбёшек, которыми нарвал и питается.

Удобная штука, этот бивень нарвала.

Тётя снова смеётся.

— С нарвалом мы бы тоже как-нибудь справились, ― говорит мне она.

И я не сомневаюсь.

Так уж некоторые люди устроены: они со всем что угодно справляются.

Вот кем я хочу стать, когда вырасту.