Блудное чадо

Дарья Плещеева, 2016

Середина XVII века. Боярин Афанасий Ордин-Нащокин, выполняя ответственные поручения царя Алексея Михайловича, ведет переговоры с иностранными дипломатами. А его единственный избалованный сын – Воин, наслушавшись баек о просвещенной Европе, в один прекрасный день удирает в Польшу, увезя с собой секретные письма государя. В погоню отправляются подьячий Посольского приказа Арсений Шумилов и его лихие подчиненные – Ивашка с Петрухой. К ним присоединяется француженка Анриэтта, несколько лет назад волей судьбы попавшая в Москву. Много приключений ждет и беглеца, и догоняющих его московитов. Но им удается вернуть поумневшего за годы странствий Воина домой, и немалую роль в этом сыграл знаменитый художник Рембрандт ван Рейн…

Глава седьмая

Королевский замок, великолепное здание, гордость Варшавы, лежал в развалинах. Не весь, кое-что уцелело, но восстанавливать такое огромное строение — дорогое удовольствие, и у Яна-Казимира просто не было пока на это денег. Как оно обычно бывает, в развалинах дворца поселились всякие подозрительные людишки. Ивашка и Петруха знали об этом, сильно подозревали, что «благородного рыцаря» заманивают с какими-то дурными намерениями, но обоим страх как хотелось узнать, что собой представляют полячки при более близком знакомстве.

Но рассказывать Шумилову при записку было опасно — посмотрит тусклыми глазами, сморщится, и ощутишь себя последним дурнем, которых ложку мимо рта проносит.

Сообразительный Петруха догадался, как сбежать от начальства.

Когда Шумилов вышел от ксендза и махнул подчиненным рукой, чтобы шли за ним, Петруха, пройдя два десятка шагов, удержал Шумилова и прошептал:

— Ты, Арсений Петрович, ступай, а мы с Ванюшей здесь побудем.

— Какого черта? — шепотом же отвечал Шумилов.

— Ксендзы хитры, если этот тебя в чем-то заподозрил, может человека с запиской к иезуитам послать. А мы — следом. Может, так и докопаемся, куда они наше чадушко спрятали.

— Так… Ладно. Пройдем еще до вон того костела, потом сделайте крюк и возвращайтесь.

Уловка удалась.

— Одним камнем двух зайцев убьем, — сказал Петруха Ивашке. — Ну как и впрямь ксендз парнишку пошлет?

Они бродили по дивной улице, Королевскому тракту, не упуская из виду ни дверей костела Святого Креста, ни дверей дома по соседству, где жил ксендз, ни переулка, куда выходили другие двери этого дома. Вскоре они ощутили голод и заспорили, караулить ли еще или пойти на поиски хоть какой харчевни. О том, что сказать Шумилову, объясняя Петрухино ночное возвращение, тоже следовало посовещаться.

Съев по большой миске отличного, три дня выстаивавшегося бигоса, куда повара не пожалели ни перца, ни кориандра, ни чеснока, они сочинили правдоподобное вранье: как Петруха пошел за мальчиком-посланцем и зашел бог весть куда, как оказалось, что мальчик не посланец, а просто послан ксендзом с корзинкой творить милосердие — покормить болящих стариков в верстах трех от костела Святого Креста, как Ивашка, оставшийся на всякий случай еще покараулить, видел входящих к ксендзу монахов, и далее — в том же духе, со множеством всякой суеты, ни к чему путному не приведшей.

Пока доели роскошный бигос, запивая зубровкой, настал долгожданный закат.

— Не по душе мне эта затея, — сказал Ивашка, когда они уже подходили к Замковой площади. — Хоть бы пистоли у нас были… Одни карабели, будь они неладны, и теми махать не умеем!

— Если там просто старуха, я деру дам, — пообещал Петруха. — Но ты поразмысли — баба не простая, раз у нее такая девка на посылках. И баба по Королевскому тракту в карете ехала, оттуда меня и высмотрела. Что, ежели знатная пани?

— На кой ты ей сдался?

— А на кой я сдался Машке Шварцевой? Охота от старого мужа погулять, если путаться с немцами, весь Кокенгаузен сразу прознает, а с русским можно тайно, он болтать языком не будет.

История с Матильдой Шварц, женой булочника, и была той каплей, что переполнила бочку воеводского терпения.

— Среди своих молодца искать — опасно, а по моей роже, видать, ясно было, что я в Варшаве чужой, — совсем понятно растолковал Петруха.

— Не в развалинах же…

— А это уж ее забота! Так вот, коли баба из знатного рода, да еще не такая молодая, она непременно с ксендзами дружбу водит. Понял? Вот мы ее и приспособим искать пропажу.

— Чушь ты несешь… Только что придумал! Ох, была бы тут моя сестрица…

— Да… — погрустнев, согласился Петруха. — Она бы сообразила, как след взять.

Огромный замковый двор был пустынен. Пахло всякой дрянью — не иначе, под рухнувшей стеной лежал покойник, а то и не один. Петруха подошел к тому месту, где, статочно, раньше были кованые ворота, а Ивашка затаился за углом. Было не настолько темно, чтобы не видеть, как вышагивает взад-вперед Петруха. Ивашка подумал: «Вот любопытно, товарища в карете увезут или тут же, в развалинах, уцелел какой-то чуланчик?» И тут он услышал хруст — кто-то крался по обломкам и осколкам.

Стараясь ступать как можно бесшумнее, Ивашка заскользил, обтирая стенку новеньким жупаном.

Он вовремя увидел троих верзил, изготовившихся нападать на Петруху и только ждущих, чтобы московит подошел поближе.

— Петруха, берегись! — заорал Ивашка и выхватил из ножен карабелю.

Петруха едва успел изготовиться к обороне. Саблю у него из руки выбил куда более опытный рубака, но Ивашка, наскочив сзади, ударил рубаку по шее, словно собирался снести ему голову с плеч.

Тут выяснилось, что в темноте скрывался и четвертый разбойник.

Пришлось удирать без оглядки.

Видно, сильные у них были ангелы-хранители — московиты выскочили на берег Вислы и чуть не кубарем полетели с крутого склона.

Неведомо, что было бы, если бы ночные налетчики, лучше знавшие окрестности замка, спустились за ними следом в подходящем месте. Но Ивашка чуть не влетел в разведенный под самой кручей и почти что у воды костерок. Сидевший у костерка человек вскочил.

— Вы кто такие? — испуганно спросил он.

— А ты кто такой?

— Никто я! Убирайтесь отсюда оба!

Но Петруха сообразил, что уходить от этого костерка и этого человека опасно — в темноте как раз напорешься на сабельный удар.

— Мы люди мирные, — сказал он. — Если пан пустит погреться, заплатим. Дадим целый орт.

— На что мне ваш орт…

— А что пану потребно? — со всей шляхетской любезностью осведомился Ивашка.

Человек, на вид бывший их ровесником, задумался:

— А что, панове? Может, вас сюда сама Матерь божья послала. Тадек, эй, Тадек!

— Чего тебе?

Голос шел прямо из реки.

— Тадек, цепляй чего побольше. Нашлось кому тянуть! Вот веревка, панове. Тадек, готово?

Ответа пришлось ждать несколько минут. В реке плескались и бултыхались по меньшей мере двое. Наконец человек, сидевший у костра, получил приказ тащить, и все трое ухватились за веревку.

Из воды на берег выползла белая голова.

— Свят-свят-свят… — забормотал, бросив веревку и крестясь, Ивашка. Петрухе тоже стало не по себе.

— Это не утопленник, — успокоил их приятель Тадека. — Это бог Феб.

И тут только выяснилось, чем занимаются молодцы ночью, тайно, на берегу Вислы.

Захватившие Варшаву шведы вывозили все, что считали ценным, на баржах. В королевском замке они даже выломали мраморную напольную плитку. Две или три баржи, которым полагалось спуститься по Висле к морю и потом через море достичь шведских берегов, затонули, даже не отойдя от дворца. И вот нашлись умные люди, сообразившие, что до груза можно добраться и взять за него хорошие деньги. Богатые паны вновь строят дома — и в городе, и загородные, они охотно покупают мраморных богов, богинь и сатиров, не задавая лишних вопросов. Главное было — в лунную ночь выудить побольше этого добра, пока вода не стала совсем холодной.

Как бы то ни было, мраморные болваны спасли Ивашку с Петрушкой, а ныряльщики, согревшись, вывели их к более пологому склону.

— Карабеля, будь она неладна… — сказал Петруха. — Надо отыскать, а то Шумилов меня съест.

— Думаешь, эти изверги уже ушли? Не ждут ли они нас там?

— Бес их знает. Подойдем потихоньку. Может, что услышим.

— Может, и услышим. Палку, что ли, подбери…

Ивашка не хотел возвращаться — вдруг испугался правды. Что, как он порешил того подлеца, что первым напал на Петруху? Рубил-то со всей дури, и тот повалился, не вскрикнув.

Но во дворе было тихо.

Карабелю нашли не сразу, она отлетела к полуразрушенной стене, а вот кое-что неожиданное отыскали. Это была меховая шапка-«рогатывка», у которой спереди имелся султанчик из белых перьев, прикрепленный дорогой жемчужной пряжкой.

— Это ты с того налетчика, поди, сбил, — догадался Петруха. — Забирай добычу. Пряжку продадим, шапку выкинем.

— Нет, продавать ее нельзя. Может, мы по пряжке хозяина сыщем. Раз уж у нас враги тут завелись, неплохо бы понять, кто таковы, — рассудил Ивашка. — Только что мы Шумилову скажем? Извозились, как две свиньи…

— Скажем правду. Он должен знать, что нас тут кто-то выследил.

— Ох, и достанется нам!

— А как быть?

Шумилов не спал — ждал донесения. И дождался — правда, не такого, на какое рассчитывал.

— Дураки, — сказал он, услышав о странном приключении. — Выпороть бы обоих. Ну, показывайте шапку.

У Ивашки с Петрухой недостало ума прощупать «рогатывку», а Шумилов нашарил под ее подкладкой что-то твердое. Взяв засапожник, он подпорол подкладку и извлек вчетверо сложенный листок плотной бумаги.

Это был список прозваний — сплошь польские.

— Панов каких-то переписали, — удивился Ивашка.

— Для кого-то список приготовили. А кто все эти люди — бог весть. Вот что, соколики вы мои, нужно бежать из Варшавы. Статочно, ты, Ивашка, того человека порешил.

— Я его порешил? — Ивашка задумался. Все свидетельствовало о правоте Шумилова. В удар была вложена вся силища, и жертва не на своих ногах ушла — ее унесли, а позабытая шапка не то что говорила, а прямо кричала: я своему хозяину больше не пригожусь! Конечно, попавший под удар человек мог и остаться в живых, но вряд ли что он здоров и бодр.

— Надо бы сходить поглядеть, есть ли там, где он повалился, кровь. Но это опасно. Кто-то хорошо знает в лицо тебя, Петрушка, да и тебя, Ивашка, тоже — вы вместе по Варшаве носились. Сдается, что и меня. Но кто? Хотел бы я знать, во что мы впутались.

— Иезуиты? — предположил Петруха.

— Может, и они. Отгоняют от нашего беспутного чадушка. Значит, оно для них представляет немалую ценность. Так, выходит, этот подлец в Варшаве… выходит, мы уже близко к нему подобрались…

— Доброе дело сделает для государя тот, кто сунет подлецу нож меж ребер, — вдруг сказал Петруха.

— Да, — согласился Шумилов. — Иезуиты думают, что нас именно с этой целью и прислали. Потому и берегут чадушко поганое… В этот раз не удалось — в другой до нас доберутся.

— А куда бежать? — спросил сильно огорченный Ивашка. — Домой? Мне чем к Башмакову приползти с повинной головой, лучше сразу камень на шею да и в реку.

— Нет, домой мы не побежим. Мы поедем туда, где нас искать не станут. В Краков.

Лицо Шумилова, принявшего такое странное решение, было спокойным — как если бы распорядился подать себе ковшик кваса.

Ивашка знал это выражение шумиловского лица — несколько отрешенное, словно бы подьячий был беспредельно равнодушен ко всему земному и мирскому. Точно так он глядел на огромную змею, которую везли в зверинец герцога Якоба, когда с холодным любопытством ощупывал ее голову в поисках ушей.

— А что? В Кракове сейчас королевский двор, — согласился Петруха, — там народу — тьма-тьмущая, затеряемся. Только какой с того прок? Те государевы письма, может, уже и смысла никакого не имеют…

Конец ознакомительного фрагмента.