Горлица и лунь

Дарья Зимина

Из степей на земли княжеств напал незнаемый народ. Бортэ, дочь хана, желает удачи кочевникам и собственной безопасности. В городе Светлоровск князь Даниил с помощью мудрой матери Евпраксии пытается защитить Родину от новых врагов, а сестру Агафию – от нее самой. Бедной сироте Добраве приходится каждый день бороться за жизнь, дружбу и любовь. Но и в юртах, и в теремах, и в избах одинаково боятся люди волколаков, умеющих принимать облик зверей, птиц, рыб и творить, по народным поверьям, зло…

Глава 7

Случиться думать, — бояре на то, чтоб думать…

А. Н. Толстой, «Петр Первый»

Сразу после заутрени собрались бояре в княжеском тереме. На улице морозило, оттого распустились на окнах гридницы цветы ледяные. Внутри же было тепло Каменный пол покрыт коврами алыми. С высоких стен и потолка на гостей смотрели ясное солнце и светлый месяц, рогатый индрик-зверь (единорог) — всем зверям отец, райские птицы (грустная Сирин и веселая Алконост), травы, завитками неведомыми растущие, пляшущие львы, сухие телом святые с лицами благообразными и к небу поднятыми очами, и еще много всего. По стенам и под потолком — золотые и серебряные светильники. В конце на помосте и пестрых персидских коврах стояло два резных кресла из слоновой кости, где княгиня Евпраксия восседала сначала с любимым мужем, а потом с повзрослевшим сыном. По стенам длинные лавки, устланные мехами и парчой, тянулись. У дверей гридницы два витязя с копьями да мечами. Бояре занимали свои места, кланялись друг другу, говорили тихо с соседями кто о Бату-хане и Сороцке, кто о свадьбе сегодняшней, на которую все из сидевших были позваны, а потому жаждали совет быстрее окончить и поехать в терем Кирилла, где уже начали обряжать Марфу в свадебный наряд под песни сенных девушек. Шептались:

— Поехала ли княжна Агафия с другими боярышнями к твоей дочери?

— Отказалась по причине нездоровья.

— Может, замуж не выдают, потому что хворая?

Воевода Федор — широкоплечий, высокий, человека легко саблей пополам перерубающий — из гридницы выходил и вернулся с епископом Иларионом, величественным старцем в черных одеждах, опиравшимся на посох с золотым крестом. На приветствие бояр ответил он крестным знамением. Все уже стали приходить в нетерпение — когда же начало? Наконец отворились еще раз обитые красной медью двери.

Даниил в шелковой рубахе с широкими рукавами и парчовой затканной золотом тунике до пят и с венцом на голове гордой шествовал к своему месту. За ним, чуть позади, плыла Евпраксия. Последним шел Владимир, неся знамя с грустным солнцем на алом поле. Государи подошли под благословение и сели на свои места. Кашлянув, начал Даниил:

— Должно быть, известно вам, бояре, что на соседнее с нами княжество Сороцкое движутся несметные полчища. Бату-хан жесток и бесчестен, люди его сильны, как медведи дикие. В стане кередском зарезали они на пиру послов, перед этим хлеб вместе вкушая, дары богатые приняв. Не пощадили даже князя Ярослава. Не должны ли мы с дружиной идти в Сороцк на подмогу, погубить злодея лютого? Решим вместе, бояре, — дело это великое и раздумий требует. Сколько у нас дружинников, воевода Федор?

— Десять тысяч наберем, — ответил он басом, задумавшись.

— В Сороцке вдвое больше собрать можно! — сказал с лавки седой благообразный боярин.

— Соберут ли? — спросил Даниил. — Города богатые у них с юга, туда Бату-хан и нападет первым, если не напал уже.

— Позвольте мне слово молвить, — вступила в разговор Евпраксия. — Князь Ярослав убит. На молодых сыновей его лежит тяжесть подготовки к обороне, но мысли их отуманены скорбью. Справятся ли они с этим?

— Очистим себя милосердием, отрем сим прекрасным злаком нечистоты и скверны душевные, и убелимся, одни, как волна, другие, как снег, по мере благосердия нашего¹⁹, — сказал нараспев епископ Иларион слабым старческим голосом.

— Если победит хан князей Сороцких, то на Светлоровск откроется ему прямая дорога, — продолжила Евпраксия.

— А кто Светлоровск защитит, если все войско под Сороцком поляжет? — спросил высокий боярин чуть ли не из угла гридницы.

— Кабы были мы одни, мигом собрали бы войско доброе да на Бату-хана ополчились. Только в теремах и избах бабы, старики, ребятишки малые. Перво-наперво их защищать должно, — соглашались прочие на лавках.

— Может, выделить все же отряд малый для помощи Сороцку, — предложил Даниил.

— Не было еще от молодых князей гонца с кликом на подмогу торопиться, — сдвинул брови еще один боярин. — Если же не выйдет с Бату-ханом в чистом поле биться и окажутся люди в городе запертыми, будут только в тягость защитникам, ведь придется кормить наших витязей и лошадей их.

Евпраксия прислонила руку ко лбу, задумалась. Надобно решать скоро — а чего решить? Все напуганы — даже воевода Федор. Тешили матери детей сказками о Бату-хане, а теперь он сам идет сюда, но нет рядом ни витязей на конях, через реки широкие скачущих и с мечами-кладенцами, ни дев премудрых, ни вещей волшебных вроде шапки-невидимки. Это сейчас они решают, оказать ли помощь — скоро сами будут ждать спасения у милосердия людского и Божьего.

Оплывал воск в светильниках. Выступил пот на лицах боярских. Утомились все. Иные с тоской уже глядели в окошки морозные. Наверху в горнице княгини трудилась мамка Агафии Варвара — круглая, вертлявая, с плутовской ухмылкой и взглядом ласковой любимой кошки, с темными кудрями из-под льняной шапочки-сороки белого цвета, без вышивки и украшений. На круглые плечи и тяжелую темно-синюю душегрею, отделанную желтой тесьмой, падал кусок холста — ширинка. Пухлые губы и тонкие брови были подкрашены, а румянец на щеках, как наливные яблочки, свой. Бережно раскладывала Варвара на широкой постели алые одежды из парчи.

— И ты бы на свадьбу поехала, Агафия. Вмиг тебя соберем! — говорила она растрепанной княжне, сидевшей задумчиво на сундуке и вертевшей в длинных пальцах жемчужные нити.

— Что там делать? Слушать, как боярышни хихикают, на Даниила поглядывая? — ответила девушка весело.

— Наш князь самый пригожий, — гордо согласилась мамка. — Нигде такого другого не сыскать. А если б был такой второй, да тебя в жены взял — я бы больше других на свадьбе пела да плясала от радости.

— Ты свою свадьбу помнишь, Варвара?

— А как же? Невесте и жениху кушать не положено на пиру. Все угощаются, а я, с утра не евшая, в платье тяжелом, от запаха лакомств с лавки мешком на пол грохнулась. То-то все перепугались!

— Ха-ха-ха, голубушка! Ха-ха-ха! Ой! — Агафия даже рукой закрылась от смеха. Потом спросила серьезно:

— Ты любила мужа?

— Я ведь из бедной семьи. Седьмой сын боярский от отца много не получит. Дома босиком ходила, помогала сенной девке мыть полы и стряпать. Летом пошла в лес по ягоды — в лапотках! — и встретила боярина Тимофея, вдового да немолодого. Приглянулась ему, видать. Два раза к батюшке погостить наведывался, на третий сватов прислал. У него терема в деревне и Светлоровске, скот в хлеву, кони на конюшне, сани расписные и возки, меха и злато-серебро. Разве смела я отказаться? Приданого готовить не могли, потому скоро нас обвенчали. Тимофей братьев моих устроил в дружину, сестрам дал меха, ткани и золото, помог замуж выйти. Меня в палаты княгини Евпраксии ввел. Не бил меня, хоть и держал строго. Я ему была женой верной и сейчас только с благодарностью вспоминаю.

Обе женщины смотрели друг на друга с нежностью. Яркое зимнее солнце светило в окошко горницы. Внизу послышался шум.

— Никак кончили! — Варвара перекрестилась на икону с лампадкой в углу.

— Пойду узнать, что решили! — Агафия соскользнула с сундука и открыла дверь.

— Куда простоволосая! — испугалась мамка.

По широкой белой галерее мимо пестрых окон княжна побежала к лестнице. Владимир поднимался навстречу. Высокая, легкая девушка, как облаком, золотыми легкими прядями покрытая чуть ли не до колен, поразила его. Не сразу вспомнил ловчий, что надо Агафии поклониться. Казалось ему, что все, что было прекрасного во всех крестьянках, купчихах и боярынях этой земли, слилось в молоденькой княжне и сияло изнутри, как звезды тихой ночью. Кроткая горлица, нежная яблонька в цвету, дивная девица!

— Владимир, что решили князь и бояре?

— Соберем дружину малую для помощи Сороцку.

— С ней пойдет мой брат? — испугалась Агафия.

— Посылают боярина Андрея.

— А! — ответила девушка рассеянно.

— Сказывают, Бату-хан мог уже взять Ижеславец. Это город маленький, деревянные стены слабые, войска мало…

— Матушка моя поднимется скоро? Варвара ее ждет.

Владимир вздохнул. Далеко было еще милой девочке до княгини!

Уже начало темнеть, когда к высокому крыльцу подали тонконогого гнедого коня и расписные красными цветами, жар-птицами и львами сани с тройкой белоснежных лошадок с лентами в гривах. Шелестя мехами и парчой, Даниил и Евпраксия спустились во двор. Отворила стража ворота тяжелые, и князь, княгиня и свита малая отбыли на свадьбу в боярский терем. Агафия стояла под навесом над лестницей, но снег сбоку падал на ступени каменные, а ветер холодный трепал выбившиеся из длинной косы пряди и легкие белые рукава рубахи. Варвара выскочила на крыльцо, прижимая к широкой груди пуховую шаль.

— Агафия, замерзнешь! Ступай в горницу.

Княжна приняла платок и с улыбкой ласковой накинула его себе на плечи. В сенях прислужница веником ловко отряхнула сапожки хозяев своих от снега. Мамка увидела метнувшийся в дверном проеме подол светло-серой рубахи.

— Кто там от работы бежит?

— Тебя искала, Варвара, — аккуратная сенная девушка вышла из палаты, поклонилась. — Дозволь сегодня вечером гусляра в княгинину мастерскую светлицу позвать. Потешит нас.

— Позовем? — спросила мамка у Агафии.

— Я не пойду. Я спать лягу. Гусляра зовите. А еще возьмите пироги с поварни — матушка и братец со свадьбы сытыми воротятся. И пряники медовые.

— А прясть да вышивать им когда? — возмутилась Варвара.

— Успеется. В точности все исполнить, как я просила, а не то проснусь и приду проверю! — ответила княжна полушутя.

Прислужницы хитро улыбнулись. Гусляр был пригож, а пироги сегодня удались на славу.

Три сенные девушки помогли Агафии раздеться. Теперь первая ворошила кочергой угли и поленья в печи до потолка, выложенной молочного цвета плитками с узором из львов, птиц с головами женскими и в княжеских коронах, единорогов и павлинов, виноград клюющих. Вторая убирала в сундук тяжелый наряд. Третья укладывала нежные жемчуга и звеневшие пясы в ларчик слоновой кости. На колени перед большой иконой в золотом окладе опустилась Агафия. Это знак был прислужницам быстрее удалиться.

Не молитва была у княжны на уме. Тенью беззвучной кинулась она к столику с резными ножками-лапами. Свет от лампады заиграл на драгоценностях, высыпанных из ларца на подушку. Длинными ногтями подцепила Агафия что-то внизу — второе дно! Неторопливо, будто дело привычное, достала девица маленький нож из рыбьей кости и прочный шнурок. Поднатужившись, распахнула окно. Холодный ветер, тихо свистя, занес снежные хлопья на ковер заморский. Связала вместе Агафия крюк из стены и крохотную ручку на раме деревянной. Получилась щель. Повернула княжна ларец на бок, захлопнула крышку, воткнула ножик свой между стенками и верхом ящичка и прыгнула через него. Мышь белая, смешно шевеля носом чутким, вылезла через щель на улицу, скользя голым хвостом по слюде, и прыгнула вниз, обернувшись белой горлицей. Полетели снежные пчелы на перья белые.

Примечания

19

св. Григорий Богослов, 13, 43