Глава 7
Не успели мы с Кисой открыть железную калитку, как на крыльце маленького аккуратненького домика показалась старушка и ласково спросила:
— За яичками пришли? Завтра к полудню прибегайте. Сколько вам оставить?
— Здравствуйте, Серафима Кузьминична, — отозвалась я, — меня к вам Елена Ивановна, нянечка из садика, отправила.
Старушка прищурилась.
— Так все равно яиц нет. Расхватали все, потому что вкусные очень, не с птицефабрики, домашние.
Я решила сразу начать с главного вопроса.
— Хочу про кафе-кондитерскую спросить, которая при въезде в поселок «Крот» работает. Я собралась там пирожное девочке купить, а Елена Ивановна меня остановила, посоветовала сначала к вам зайти, вроде вы что-то о кафе знаете.
Бабуля начала креститься.
— Свят, свят, свят… Да, да, не ходите туда!
— Почему? — спросила я.
Пенсионерка обернулась.
— Катька!
Из домика выглянула девочка лет десяти.
— Чего?
— Оденься и погуляй с ребенком, — распорядилась старушка. — Козочек ей покажи, кролей, кур. А мы пока потолкуем.
Катя закатила глаза.
— Рожу-то не криви, — одернула внучку бабушка, — схлопочешь за кривлянье. Велено — делай.
Девочка не посмела спорить.
— Сейчас. Только в куртку влезу.
— Так-то лучше, — одобрила Серафима Кузьминична и поманила меня рукой. — Скидывай сапоги, ступай в кухню.
В неожиданно просторной комнате с современной электроплитой вкусно пахло какой-то травой. Я подергала носом.
— Чабрец аромат дает, — пояснила хозяйка. — Чаю хочешь?
— Не откажусь, — ответила я, — холодно на улице.
Старушка включила чайник.
— Да уж, зима на дворе, не август. Садись. Как тебя звать?
— Евлампия, — представилась я.
Хозяйка всплеснула руками.
— Надо же, как мою бабушку покойную, царствие ей небесное… Ну, слушай про кондитерскую. В «Кроте» какой-то праздник устроили и позвали на него из Мишкина наших простых людей, кто в поселке работал. И на банкете целая семья померла, Варфоломеевы. Они в соседнем доме жили: Светлана Петровна, Алексей Борисович и Рома. А еще Лариса Прокофьева, тоже из наших. Во какое дело. Яд был в пирогах-пирожных. Нинка, жена нашего участкового, мне сказала, что там вся еда была с отравленной начинкой. Вроде хотели всех «кротовцев» поубивать, но остальные поесть не успели. Полиция преступника нашла — хозяйку кондитерской. Ее посадили, кафешку закрыли, долго она запертой стояла, а в конце нынешней осени открылась. Но наши из Мишкина туда никогда не пойдут. И старые «кротовцы» тоже. Новые же, вроде матери Антона Крокова, ничего не знают. Она нам из того кафе торт принесла. Но я его есть не стала и других отговорить пыталась, за что от директора выговор получила. Нет бы Алене Петровне мне спасибо сказать, что я хотела коллектив от смерти уберечь.
— Убийцу же поймали, — напомнила я, — она, по вашим словам, заключена под стражу.
— Все равно опасаюсь, — поморщилась Серафима Кузьминична. — Мало ли чего, вдруг еще одна психованная появилась. Правильно вас Елена Ивановна притормозила, не хотите неприятностей, не покупайте там ничего. И вообще «Крот» гиблое место. Вечно там гадости происходят: то женщина из окна выпадет, то ребенок в песочнице покалечится, то в кафе народ отравится.
— Ничего об этом не слышала, — удивилась я.
— А где сами живете? — проявила любопытство Серафима. — Не из наших вы, смотрю. Может, из Рогожина? Или в Янтарной слободе поселились? В округе столько поселков понастроили. Раньше тут одно наше Мишкино было, а теперь народу, словно муравьев, развелось. Так откуда будете?
— Из «Крота», — пробормотала я, — мы с мужем дом там совсем недавно купили.
Серафима Кузьминична пару раз моргнула, потом завела:
— Замечательное место, в лесу строили. Прежде там начальники из организации, которая тоннели строит, жили. Мы, мишкинцы, им по гроб жизни будем благодарны — они газ себе тянули и нам провели. Хорошие люди, не чванные. А за одного из них, за Андрея Николаевича Кутузова, я утром и вечером молюсь. Он мою дочь в клинику устроил, в ведомственную. Причем бесплатно. Раиску туда положили, и я ни копейки денег не заплатила. В нашей-то больничке в Мишкине руками развели и в лицо мне сказали: «Зачем такую девочку лечить? Только ее и себя измучаете. Оставьте дочь умирать спокойно». И мы с тем домой и поехали. Рая-то еще школьницей была, не поняла, что ей добрые доктора скорую смерть накаркали, а я в автобус села и про себя твержу: «Господи, вот ужас-то! Только не зареви, Сима! Не надо на людях чувства показывать!» Дочка, как назло, давай просить: «Мам, купи мороженое!.. Мам, хочу пломбир…» Вышли мы с ней на станции, в магазин заглянули, дочка побежала к морозильнику, а у меня слезы сами собой потекли. Я в ряд, где консервы, бросилась, рукавом утираюсь и прямо в мужика врезалась. Он высокий такой, уж не молодой, но красивый, в дорогом костюме, сначала недовольно отреагировал: «Женщина, осторожнее, вы мне на ногу наступили». А потом присмотрелся и стал расспрашивать: «Что случилось? Почему вы плачете?» И я ему, совсем незнакомому человеку, возьми да и выложи про скорую кончину Раи. Мужчина выслушал, не перебивая, из кармана носовой платок вынул и в руки мне сунул, потом визитку достал. «Завтра по указанному здесь телефону в час дня позвоните. Ответит секретарь, вы ей свое имя-фамилию назовите, и она объяснит, что делать надо. Лицо вытрите, не стоит девочке ваши слезы видеть. Все будет хорошо. Как вас зовут?»
Серафима Кузьминична сложила руки на груди.
— Дальше прямо как в сказке было. Женщина на телефоне адрес мне продиктовала, имя врача назвала, Растопов Валерий Валерьевич, велела ехать срочно. Я ей робко так намекнула: «Денег у меня совсем нет». А она в ответ: «Не нужно платить, ничего вам визит стоить не будет». И вылечил Раису доктор. Я с тех пор в церкви свечи за Валерия Валерьевича и Андрея Николаевича ставлю. Дай им бог здоровья! Всегда с праздниками их поздравляла. Растопову до сих пор на Новый год и в день рождения банки с вишневым вареньем отправляю, он его любит. Кутузов уважал мою наливку из черной смородины, я специально для него пятилитровую бутыль настаивала. А потом у него молодая жена разбилась.
Серафима Кузьминична перекрестилась.
— Из окна выпала. Олеся Фокина, уборщица в администрации «Крота», мне рассказала, что Кутузова случайно свалилась, не самоубивалась. Подошла к окошку воздухом подышать, у нее, наверное, голова закружилась, и бац! Вроде не особенно высоко, второй этаж всего, могла руки-ноги покалечить, но живой остаться, да не повезло, шею сломала. Андрей Николаевич сразу из дома уехал, ни адреса его, ни телефона теперешнего не знаю.
Плавную речь старушки прервал телефонный звонок.
— Господи! — всполошилась бабулька. — Совсем позабыла про внука, надо его с продленки забрать.
— И нам с Кисой пора, — сказала я.
— Вы с кошкой? Где же она? Очень этих зверьков люблю, — засуетилась хозяйка.
— Нет, — улыбнулась я, — Киса это домашнее прозвище девочки, которая ходит в детский садик в группу к воспитательнице Ольге.
— Хорошая женщина, — сказала хозяйка, — Олю все наши любят, она о чужих детях, как о своих, заботится. Сейчас садик образцовым стал, а заслуга в том Алены Петровны. Раньше им Надежда Федоровна рулила, так о той доброго слова никто сказать не мог.
Я встала.
— Спасибо вам за предупреждение о кафе, пирожные мы с Кисой там покупать не станем.
— Вот и правильно, — одобрила Серафима Кузьминична, — береженого бог бережет.
