Золотая середина ослика Иа

Дарья Донцова, 2020

Не все же время сидеть на диете, правда, девочки? Вот и Татьяна Сергеева с наслаждением съела в кафе три порции шоколадного пломбира с орехами. Твердо пообещав себе, что на ужин будут только листья салата, она вышла из бистро и зашагала к офису. Впереди по тротуару неторопливо двигалась миловидная блондинка. Вдруг из припаркованного джипа выскочил субтильный мужчина с пистолетом и направил его на девушку. Через мгновение, скрутив неудачника в бараний рог отработанным приемом, начальница особой бригады позвонила своим коллегам. Но это уже было лишним. Выяснилось, что «нападение» – всего лишь постановочная съемка для соцсетей блогерши Меньшиковой. Тут бы Тане выдохнуть и расслабиться, однако история на этом не закончилась. В офис детективов заявилась настоящая шантажистка, и сотрудникам Татьяны пришлось вспомнить старое дело об убийстве их коллеги Петра Заикина. Вдова несчастного совершила очень странный поступок: сдала в интернат единственную дочь и исчезла…

Глава 7

Я окончательно перестала понимать происходящее.

— Пластмассовую Мэри?

— Да! — заплакала Нинель Михайловна. — Сказали: «Прекрасный современный вариант!» А по мне, так они лишь в гостиницах работают и только мужикам из деревни нравятся!

— Проститутки? — шепотом осведомилась Рина.

Нинель схватилась ладонями за голову.

— Давайте вернем Гаврилу Гавриловича. Пожалуйста! Согласитесь! Да, это дорого, но в нашем доме не поселится нечто жуткое. Ох! Рина, прости, мне срочно надо в туалет. Придется воспользоваться вашим. Не провожай меня, санузел у вас расположен там же, где у меня! Дорогая, не волнуйся, я аккуратна, ничем не больна…

Последние слова Нинель произнесла, убегая в глубь квартиры.

— Она сошла с ума, — заявила Рина, — у нас в доме никогда не жил Гаврила Гаврилович.

— Может, сходить за ее дочкой? — предложила я.

Ирина Леонидовна махнула рукой.

— Она с детства странная, ничего вокруг себя не видит, двадцать лет пишет книгу про разведение кроликов. На днях открыла мне дверь подъезда и сказала: «Рада вас видеть, Иван Никифорович». С одной стороны, это приятно. Ваня — молодой красивый мужчина. Не с йоркширским терьером, который у Лидии Григорьевны живет, меня перепутали. С другой стороны, странно, Ваня-то почти два метра ростом, вес у него… м-да, не такой, как у меня. Хотя, может, мне худеть пора.

И тут в двери заворочался ключ, и через пару секунд в прихожую вошел Иван.

— Что-то случилось? — насторожился он, глядя на нас.

— Ваня, тихо, — шепотом попросила Рина.

— У нас в гостях Нинель Волынская? — улыбнулся мой муж.

— Да. А как ты догадался? — удивилась я.

Иван открыл дверь на лестницу и показал на туфли, которые стояли на коврике.

— Соседка всегда спускается по лестнице в уличной обуви, потом надевает свои тапки и входит в чужую квартиру.

— Ванечка, — донеслось из коридора, — хорошо, что ты пришел, — пожалуйста, возьми на себя труд уговорить всех реанимировать Гаврилу Гавриловича.

— Нинель Михайловна, пойдемте в столовую, — предложил Иван, — там спокойно поговорим.

Мы переместились в комнату.

— Нинель, тебе какой чай? — осведомилась Рина. — Черный, зеленый, фруктовый?

— Я люблю всякий, но пить не стану, — заявила соседка, — ты мне нальешь скороспелый.

— Какой? — хихикнула я.

— Скороспелый, — повторила Волынская, — зальешь листики водой, они пять минут постоят, и пей, дорогая.

— Ты разве иначе делаешь? — заинтересовалась Рина, которая всегда готова записать чужой рецепт.

— Конечно, да, — ответила Нинель, — любой напиток должен созреть. Кипятим заварку двадцать минут, потом сажаем на него Нюру.

— Кого? — удивился Иван.

— Нюру, — повторила Волынская, — она устраивается сверху на чайнике. И там сидит час и сорок две секунды.

— Сорок две секунды, — ошалело повторила я. — Почему не минуту?

— Потому что не минуту, — отбила мяч соседка. — Нюре положено сидеть по часам.

— Сколько ты домработнице платишь? — воскликнула Рина.

— Дорогая, ты задаешь очень интимный вопрос, — поморщилась соседка, — о любой другой женщине, которая проявила такой интерес, я мигом подумаю: «Птица эта — не моего поля ягода, она дурно воспитана». Но поскольку мы с тобой родные по подъезду, отвечу так: прислуга довольна.

— Не каждая согласится на чайнике сидеть, — протянула я, — это неудобно, наверное. И жарко, в особенности летом.

Глаза Нинели расширились.

— Детонька, ты откуда в столицу приехала?

— Таня — коренная москвичка, — встала грудью на мою защиту свекровь.

— Да ну? — вдохновенно изобразила удивление Волынская. — А рассуждает, как пэтэушница из местечка «Курятня у дороги». Танечка, ты впервые слышишь про бабу на чайнике? Ватную куклу? Твои родители никогда не готовили правильную заварку?

— У тебя работает горничная Нюра, а у нас есть грелка для чайника, — вмешалась Рина, — я тоже решила, что твоя домработница на чайнике с заваркой устраивается!

— Да чтобы я наслаждалась напитком, который поломойка высидела! А вдруг она… э… звук издаст! — пришла в негодование соседка. — Хорошо же вы обо мне думаете! И как вы себе представляете сие действо? Я закрываю крышку, а баба плюхается на чайник? Она же его раздавит! Удивительная глупость может прийти некоторым людям в голову.

— Меня подтолкнуло к этой мысли имя Нюра, — зачем-то стала оправдываться Рина.

— И что? — с угрозой в голосе осведомилась соседка. — Так зовут ватную куклу.

— Господи, да зачем ей имя? — расхохоталась Ирина Леонидовна.

Нинель Михайловна сдвинула брови.

— В интеллигентном старомосковском доме, в семье, где прапрадедушка жил на Тверской, а прабабушка на Мясницкой, даже половик у двери имеет свое прозвище.

— Правда? — не поверила я.

— Моего зовут Федор Евгеньевич, — гордо заявила соседка, — ложась спать, я всегда здороваюсь с подушкой Карелией Петровной и одеялом Семеном Сергеевичем.

— Лифт Гаврила Гаврилович — не человек, — осенило меня, — это просто лифт. Подъемник.

— Именно так, — согласилась Нинель. — А вы что, никак не поймете, в чем дело? Я давно вам разжевываю: Гаврила Гаврилович умер.

— Сломался, — нашла я более подходящий глагол.

— Умер! — взвизгнула Волынская. — Лифт работал с двадцатых годов прошлого века. Помню, как я возвращалась из школы, а он меня вез, любимый, заботливый Гаврила Гаврилович!

Иван сделал глоток из чашки.

— Нинель Михайловна, сколько вам лет?

— Ваня, что за вопрос? — рассердилась соседка. — Фу прямо, как невоспитанно. Но тебе отвечу — тридцать два.

Я быстро закрыла рот салфеткой, а мой муж стал сосредоточенно размешивать ложечкой сахар.

— Кто такая тогда пластмассовая Мэри? — решила рассеять все нелепости Рина.

Нинель воздела руки к потолку.

— Да что с вами сегодня? Ужасный, мерзкий лифт современного образца, очень похож на этот… как его, слово плохое такое…

— Проститутка? — подсказала Рита. — Это существительное литературное, его употребляли классики. Например, Куприн в романе «Яма».

— Ой, нет! — занервничала гостья. — Лифты такие теперь установлены почти во всех гостиницах. Мода на них пришла из Америки, и там же придумали пакость, которая сейчас всем нравится. Ногти! О! Точно! Вспомнила! Ногти! Современный лифт похож на эти ногти! Прямоугольные, маленькие, гаденькие, в панировке из гнилых сухарей.

Глаза Рины загорелись факелами.

— Ногти в панировке? Никогда не пробовала, не готовила. Рецептом поделишься? А чьи ногти надо взять?

Волынская с шумом выдохнула.

— Я не ем эту дрянь. Зайди в любую харчевню у метро и спроси у повара. Ногти подают почти в каждой.

— Интересно, чьи там ногти? — с самым серьезным видом спросил Иван. — Медвежьи? Слоновьи? Коровьи?

— Чаще всего куриные, — ответила соседка, не поняв, что Иван Никифорович просто иронизирует.

— Наггетсы! — осенило меня.

— А я что вам говорю, — фыркнула Нинель, — вы до невозможности непонятливые. Наш старый лифт — антикварное произведение искусства: железные двери с орнаментом, стены деревянные, пол тоже, висит зеркало в бронзовой раме, стоит обитая бархатом скамеечка. Едет плавно, ты ощущаешь себя истинной королевой, аристократкой. У Гаврилы Гавриловича что-то сломалось. А все разбитое чинится. Есть человек, который его восстановит, но он дорого берет. И ясно почему: он сделает уникальный лифт новеньким. Понятно объясняю?

— Сейчас да, — кивнула Рина, — а раньше не очень. Ты так выражалась, что мы с Танюшей решили, что у Гаврилы Гавриловича фамилия Лифт и он умер.

— Я такого не говорила, — отрезала Волынская.

— Мы так поняли, — вздохнула я.

Нинель пожала плечами.

— И кто виноват? Я ответила на все ваши вопросы. Теперь очередь Рины и Вани. Дорогие, что вам больше нравится: наш родной, уютный, антикварный Гаврила Гаврилович или пластмассовая, противная Мэри, похожая на типичный ноготь из харчевни?

— Я за Гаврилу, — кивнула Рина.

— Присоединяюсь, — согласился Иван. — А ты, Танюша?

Волынская вздернула подбородок.

— Ее мнение мне не интересно, она не наша, не родная, не подъездная. Есть вещи, которые должны обсуждать только те жильцы, которые в этом доме со дня его существования живут. Без обид, Татьяна. Я просто сказала правду, выразила мнение большинства аристократии подъезда.