Бриллиант мутной воды

Дарья Донцова

Никогда не сдавайся! По этому принципу живет богатая бизнес-леди Элеонора, прикованная к инвалидному креслу. Иван Подушкин, ее личный секретарь, тоже вынужден следовать этому лозунгу. Все бы ничего, но Нора вообразила себя великой сыщицей, и Иван гоняет по городу, закинув язык на плечо, выполняя ее поручения. Дело в том, что с Нориной подругой Соней произошло несчастье. Ее обвинили в жестоком убийстве невесты сына. Все свидетельствует против нее, она арестована, но Нора не верит, что интеллигентная Соня может обидеть даже муху. Иван мечется по знакомым убитой и сам не замечает, как выходит на убийцу, который уже приговорил незадачливого сыщика…

Глава 3

Вечером, около восьми, к нам приехал Максим Иванович Воронов. Макс работает на Петровке, он имеет звание майора. Мы познакомились совершенно случайно, во время очень неприятных событий, связанных с внучкой Элеоноры Ритой. Когда ситуация, о которой я даже не хочу тут вспоминать, разрешилась, Нора отправила Маргариту от греха подальше. Сейчас Риточка учится в Лондоне, в очень дорогом закрытом колледже. Студентов выпускают за его пределы только три раза в год: на Рождество, Пасху и летние каникулы.

Максим прошел в комнату и сел в кресло. Он один из немногих, кого я зову просто по имени и на «ты».

— Хочешь чаю? — заботливо поинтересовалась Нора.

— Лучше бутерброд с колбасой, — попросил Макс, — весь день ничего не ел.

— Одно не исключает другого, — хмыкнула Нора, — только извини, сегодня на самом деле угощу тебя бутербродами, ужина нет. Впрочем, завтрака и обеда тоже не было. Ну нельзя же считать едой ту тошниловку, что приготовила Ленка. Ладно, велю ей соорудить сандвичи, надеюсь, хоть на это она способна.

Нажав на кнопку, спрятанную в ручке кресла, Элеонора выкатилась в коридор.

— У вас же вроде была кухарка, Туся? — недоуменно спросил Максим. — Готовила вполне прилично…

Я кивнул.

— Точно, была такая, но вчера Нора ее выгнала.

— За что?

— Хозяйке первый раз за год пришла в голову идея проверить счета, и выяснилась интересная вещь.

— Какая?

— Десяток яиц в нашем городе стоит сто рублей, а батон хлеба — тридцать. Я уже не говорю про мясо, рыбу, чай и кофе.

— Где она нашла такие цены? — изумился Максим.

— Вот и Нора задала себе такой же вопрос, — ухмыльнулся я, — а потом выставила наглую воровку за дверь. И теперь мы живем в условиях, приближенных к фронтовым. Горничная Лена хорошо убирает, чудесно гладит, но ее варево пахнет так отвратительно, что и пробовать не хочется.

Не успел я закрыть рот, как в гостиную вкатилась Нора, держа в руках поднос, заставленный тарелками. Максим подскочил к ней.

— Спасибо, право, мне неудобно, что вы…

— Намекаешь на то, что я немощный инвалид, неспособный подать гостю чай? — прищурилась Нора.

Максим слегка растерялся:

— Нет…

Элеонора ухмыльнулась. Вот всегда она так! Сконфузит человека и довольна. Я ринулся на помощь Максиму:

— Нора всегда сама угощает тех, кого любит.

Хозяйка дернула плечом, но промолчала. К слову сказать, она совсем не сентиментальна и терпеть не может дамские присюсюкивания и причмокивания. Плачущей я видел ее только один раз, ревела моя хозяйка не от отчаяния или горя, а от злости.

Максим мигом проглотил бутерброды, залпом выпил чай и машинально вытащил из кармана сигареты, потом спохватился и засунул пачку обратно. Кабы я не знал, что Макса растила мама-алкоголичка, трезвевшая только после ночи, проведенной на морозе, подумал бы, что он получил отличное воспитание. Майор ведет себя как светский человек: встает, когда в комнату входит дама, ловко говорит комплименты, улыбается окружающим и не дымит вам в нос. До знакомства с Максом у меня было иное мнение о представителях закона.

— Кури, кури, — разрешила Нора и вынула золотой портсигар, набитый папиросами «Беломор».

Где она достает омерзительные цигарки, для меня остается загадкой, мне ни разу не поручали их покупать. Впрочем, иногда у Норы на столе можно увидеть упаковку «Казбека», она не переносит ничего другого, даже крепкий «Житан» кажется ей слишком легким.

— Давай, — велела Элеонора, — рассказывай.

Макс спокойно произнес:

— Да ничего хорошего. К сожалению, гражданка Чуева совершила действие, наказуемое законом. Может, она была в состоянии аффекта, что слегка облегчит ее участь, но не избавит от ответственности.

— Ты не можешь нормально говорить? — взвилась Нора.

— Запросто, — ответил Макс, — значит, так. Ваша Соня прирезала эту Беату с особой жестокостью. Ой, простите, снова на свой суахили скатываюсь. Она искромсала бедную девушку кухонным ножом, нанесла ей двадцать четыре раны, что, в общем, слегка облегчает ситуацию.

— Не понима-аю, — протянул я.

— Хуже было бы, ударь она точным движением, ну, допустим, прямо в сердце, хотя нетренированному человеку трудно с одного раза точно попасть в него, — абсолютно спокойно объяснял приятель, — и уж совсем было бы нехорошо, принеси она с собой опасную бритву или пистолет. А так, кухонный нож, множество ранений. Суд может проявить снисходительность.

Я удивился:

— По-моему, ты несешь чушь! Двадцать четыре ранения лучше, чем одно?

— Ну конечно! — неожиданно ответила Нора. — Сам посуди. Если бы она прихватила из дома кинжал, ловко ударила и сразу убила, следовательно, планировала преступление, тщательно готовилась. А ежели схватила ножик для резки хлеба и била им во все попадающиеся под руку места, значит, находилась в состоянии аффекта. Временное помрачение сознания облегчает участь виновного. Ведь так?

Максим кивнул. Я покачал головой.

— Извините, но Соня совершенно не похожа на человека, способного кинуться на девушку с ножом. Она интеллигентный, воспитанный человек…

— Знаешь, Ваня, — вздохнул Макс, — я могу тебе такого порассказать про образованных и милых. Вот недавно взяли одного доктора наук и профессора, большого ума человек, то ли двадцать, то ли тридцать книг написал, по его учебникам армия студентов выучилась. Этакий благородный отец семейства: седые волосы, очки, костюм, речь великолепная, ну вроде тех экземпляров, что ходят к твоей матери на вечеринки.

— Ну и что? — спросил я.

— Любовницу убил, — спокойно сказал Макс, — двадцатилетнюю девчонку. Позвал к себе на дачу, придушил, потом в ванне на части разрезал, в мешочки упаковал, в саду в разных уголках зарыл. И спокойно пошел работать. Он, понимаете ли, ни дня без строчки прожить не может. Кстати, и в СИЗО пишет, очень уважаемый в камере человек.

Меня затошнило. Очевидно, Макс понял, какую реакцию вызвал его рассказ, потому что добавил:

— Хороший человек, плохой, добрый, злой… Это слова, а есть улики.

— Какие? — напряженным голосом поинтересовалась Нора.

— Извините за каламбур, убийственные.

— Ну! — поторопила его Элеонора. — Говори.

— Время смерти Беаты было определено достаточно точно, — ответил приятель. — Она скончалась во вторник, между девятнадцатью и двадцатью часами.

— Откуда это известно? — не утерпел я.

Макс спокойно пояснил:

— Установление давности смерти проводится по многим показателям. Когда известно время последнего приема пищи, то судят по особенностям содержимого желудка, имеются энтомологические исследования, касающиеся развития насекомых, преимущественно мух, уже спустя пару часов после кончины личинки…

Я сглотнул слюну и быстро сказал:

— Хорошо, хорошо, я тебе верю. Значит, между семью и восьмью часами вечера?

— Да, — кивнул Макс, — именно в это время Соня приехала к Беате. Ее видела соседка, у которой Чуева спросила: «Двадцать девятая квартира на каком этаже?» Девушка ответила: «На третьем», — и потеряла всякий интерес к тетке, потому что ее ребенок начал засовывать в рот снег.

Мы с Норой молча слушали. Следующим свидетелем оказалась пенсионерка Коростылева из тридцать пятой квартиры. Она несла из магазина тяжело набитую сумку, притомилась и остановилась на лестничной площадке третьего этажа передохнуть. Свою торбу она плюхнула около двери Беаты. Не успела бабуська перевести дух, как из недр квартиры донеслись звуки скандала. Ругались две женщины, одна, судя по звонкому, резкому голосу, довольно молодая, другая — в возрасте. Двери в пятиэтажке как картонные, стены словно из бумаги, поэтому старушка великолепно услышала перепалку.

— Оставь в покое моего сына, негодяйка, — злилась пожилая.

— Пусть он сам решает, с кем быть, — парировала молодая.

— Ты стара для него, испорченный продукт!

— Отвяжись и вообще убирайся из моего дома!

— Дрянь, сволочь! — взвилась дама постарше. — Только о деньгах и думаешь! Имей в виду, моего материнского благословения на этот брак нет!

— А оно нам надо? — захихикала молодая. — Подавись им, кретинка старая. Я, между прочим, нормально к вам относилась, но раз так себя ведете… Сегодня же велю ему ко мне перебираться с вещами.

— Только посмей!

— И что? — издевалась молодая. — Что вы сделаете? Накажете? В угол поставите? Материнское порицание выскажете? Держите меня, сейчас скончаюсь!

— Я тебя убью! — заорала пожилая.

Послышался дикий грохот. Бабушка Коростылева испугалась, что дверь квартиры распахнется, подхватила торбу и побежала к себе. Дома она очутилась без пятнадцати восемь.

— Так точно помнит время? — тихо спросила Нора.

— Да, потому что успела быстренько запихнуть продукты в холодильник и сесть смотреть «Вести», — пояснил Макс. — Евдокия Петровна Коростылева никогда не пропускает эту программу, ну привычка у нее такая — ровно в восемь включать второй канал.

Пока Евдокия Петровна сидела перед голубым экраном, события продолжали развиваться своим чередом. Мамонтова Катя, та самая девушка, которая подсказала Соне, на каком этаже находится нужная ей квартира, мирно пасла своего малыша около подъезда. Внезапно тяжелая железная дверь распахнулась, чуть не пришибив молодую мать.

— Эй, — возмутилась та, — нельзя ли поосторожней дверью шваркать!

Из подъезда вылетела тетка, толкнув дитя. Ребенок упал, ударился головой о землю и зарыдал. Катя кинулась к сыну и заорала:

— Ты, дура! Ребенка уронила!

Но женщина даже не подумала извиниться.

Она стремглав бежала по дорожке, ведущей к метро. Незастегнутая шуба развевалась у нее за спиной. Катя хотела было помчаться вдогонку и как следует пнуть беспардонную бабу, но сынишка продолжал хныкать, и ей пришлось утешать малыша, у которого на лбу быстро наливался темно-фиолетовый синяк. Катерина подхватила сына, вошла в подъезд и увидела на полу крохотную сумочку.

Внутри обнаружился паспорт на имя Чуевой Софьи Михайловны, носовой платок, дешевая губная помада, кошелек и ключи. Обрадованная Катя прихватила добычу с собой. Сумку явно потеряла обидевшая ребенка тетка, вот теперь-то она попляшет! Катя вычислит ее телефон и потребует хорошую денежную сумму за возврат документа.

Макс замолчал, потом спросил:

— Достаточно?

— А что, еще имеются улики? — осведомилась Нора.

— Да, — ответил Максим. — Соня ехала домой на машине. Поймала бомбиста, пообещала ему двести рублей. Мужчина согласился.

Он довез Чуеву почти до дома, когда она попросила притормозить у продовольственного магазина:

— Подождите минуточку. Только хлеб куплю.

Шофер послушно остановился у входа, но через пару минут он заметил, что его пассажирка пересекает улицу. Очевидно, она вышла через второй выход и хотела убежать, не заплатив. Водитель выскочил из «Жигулей», поймал нахалку и стал требовать деньги. Та решительно отказывалась отдавать обещанные две сотни, заявляя:

— С ума сошел? Ни с кем я никуда не ехала! Вы меня перепутали с другой женщиной!

От подобной наглости водитель даже растерялся, но потом взял себя в руки и собрался надавать мерзкой обманщице пощечин. Вся сцена разворачивалась на глазах у сотрудника ГИБДД, стоявшего на перекрестке. Поняв, что в двух шагах от него закипает скандал, постовой двинулся в сторону ссорящихся. Соня увидела милиционера, испугалась и быстро сказала:

— Я потеряла сумку с деньгами, на, возьми.

Шофер посмотрел на симпатичные дамские часики, смахивающие на золотые, и буркнул:

— Давай.

Потом, правда, он пожалел о том, что взял безделушку. Ни продать, ни подарить ее своей любовнице он не мог. С внутренней стороны имелась гравировка: «Сонюшке в день рождения».

— Это я ей подарила, — вздохнула Нора.

В гостиной повисло молчание. Приятель опять закурил и сказал:

— Уж извините, я забыл упомянуть сущие мелочи. На столе в кухне остались стоять две полупустые чашки с чаем. На одной полно отпечатков пальцев гражданки Чуевой, а вот на ручке ножа, которым убили Беату, их нет. Кто-то стер, что очень подозрительно. Очевидно, сначала беседа развивалась вполне мирно, и жертва выпила со своей убийцей чай. Еще учтите, что все знакомые Софьи Михайловны в один голос твердят, будто она ненавидела будущую невестку и не упускала возможности сказать о той гадость. Думаю, дело обстояло просто. Соня приехала к Беате незадолго до свадьбы. Наверное, хотела заставить ее отказаться от бракосочетания, а когда разгорелся скандал, не справилась с собой и схватилась за нож.

— Чем мы можем ей помочь? — тихо спросил я.

Макс пожал плечами:

— Наймите хорошего адвоката, но дело тухлое, лет на десять тянет. Хотя, учитывая возраст, состояние аффекта и первую ходку, может отделаться «семеркой».