Мёртвое время

Дарья Гущина, 2022

Мёртвое время в Семиречье – это время долгих колдовских туманов, злых ветров и древних тайн. И очень старых призраков, которые просыпаются от спячки и, напившись колдовской силы туманов, выползают из своих убежищ. Мстить. Узнавать правду. Возвращать украденные из могилы ценности. Или просто убивать.Две недели до начала зимы матушке Шанэ и команде сыскников скучать не придётся.Общего сюжета нет. Есть семь детективно-колдовских историй, и каждая со своим сюжетом. Но город и герои – одни и те же.Вторая книга цикла «Семиречье».

Дело 1: Невеста для мертвеца

С самого обеда дел было невпроворот. И выходной день, и с очень «прибыльным» дождём — с таким, который сначала закончится (и тучи разойдутся, и солнце поманит и пригреет), а потом внезапно как хлынет и на три часа. И все, кто рискнул выйти на прогулку, конечно, быстро разбрелись по закусочным, рюмочным и чайным. А к ужину ещё и гроза засверкала и разворчалась: молнии били одна за другой, гром гремел без остановки, дождь хлестал, как одержимый.

В чайной матушки Шанэ все, включая её саму, бегали с подносами. Залы с раннего вечера заполнились промокшими людьми, даже дополнительные столы и стулья пришлось поставить. И, тревожно поглядывая на часы, матушка потихоньку смирялась: сегодня призраку прийти будет некуда. В лучшем случае она улучит момент и зажжёт путеводную свечу на своей кухне наверху или в тёплой беседке. Правда, и туда призрак вряд ли явится — они пугаются большого скопления народа. Хотя… Может, и повезёт. И убийств сегодня не случится. Осень-то закончилась. Настала пора буйного Мёртвого времени, когда люди отсыпаются, зато из подземий выползает старая гадость, — пора древних призраков и полузабытого колдовства.

Однако ближе к одиннадцати ночи посетителей в чайной осталось немного — кто-то сам по себе рискнул убежать в грозу, за кем-то друзья и родственники с колдовскими плащами и склянками зашли. В зале-прихожей задержались лишь трое сонных одиночек да парочка, парень с девушкой, за дальним столиком.

То и дело проходя мимо них, матушка Шанэ хмурилась: что-то с ними (или с кем-то одним) было не так. И лишь незадолго до полуночи, когда появилась минутка выдохнуть, матушка присмотрелась к парочке и с изумлением поняла: девушка была живая, а парень мёртвый. А ещё она явно знала о его присутствии и общалась с ним без волшебных чаёв.

Заметив, что девушка давно сидит с пустой чашкой, матушка быстро сбегала на кухню, наполнила поднос необходимым и вернулась. И, подливая чай, украдкой шепнула:

— Дочка, ты знаешь, что не одна здесь? За своим столом?

Девушка вздрогнула и вскинула на неё глаза — тёмные, испуганные. Кожа, как и у всех северян, очень светлая, а волосы чёрные, южные. Полукровка. Потому, подумалось матушке, и призрак чувствуется. Колдовство творить на Юге немногие могут, а вот видеть или слышать духов там в порядке вещей.

— Знаю, — прошептала девушка. — Он меня сюда и привёл. Ну и слухи. Что вы… их видите.

— А ты видишь? — матушка Шанэ поставила перед ней блюдце с медовиком.

— Слышу только. Плохо… но слышу.

— Никуда не уходи, — предупредила матушка. — Чайку попей пока, тортик съешь. Я скоро вернусь. И поговорим. Хорошо?

Девушка нервно кивнула. А парень, во время разговора сидевший рядом с ней тише мыши, глянул исподлобья, с вызовом. Светлые волосы, светлые глаза, никаких признаков чужого насилия — не отличить от обычного посетителя. Разве что одежда — штаны да рубаха — слишком мятые и странно несвежие.

— Не балуй, — матушка Шанэ погрозила ему пальцем. — Вижу, что набрался силы от рек, вижу. Не первый день как помер. Но не балуй. Не то плохо упокаивать буду. Неприятно. А то и навсегда. И не свидишься с ней в следующем своём воплощении. Понял?

Призрак неохотно кивнул.

— Ждите, — матушка подхватила поднос с грязной посудой.

А сама уже думала, как провести их наверх незаметно для остальных посетителей. Или всё-таки к тёплой беседке ключ дать, и пусть там подождут? Или выдать грустным одиночкам по склянке с заклятьем-непромокайкой — за счёт заведения? В Семиречье — краю дождей, луж и вечной сырости — непромокаемые плащи не были роскошью, однако спасали они не от всякого дождя, да и недолго.

Решено. Беседка — это удобно, но старые кости матушки так возражают против улицы…

***

Спустя полчаса прихожая почти опустела.

— Сюда, — матушка Шанэ открыла неприметную дверку наверх. — Поднимайтесь и будьте как дома. Я сейчас.

Подсчитать оставшихся гостей и раздать указания служанкам — дело десяти минут. Когда матушка снова открыла дверь, то обнаружила странную парочку в коридоре — призрачный парень сидел на нижней ступеньке, а девушка мялась рядом, теребя тёмную клетчатую юбку.

— Поднимайтесь, — мягко повторила матушка Шанэ. — Не стесняйтесь. Ещё не все посетители разошлись, а я не могу говорить с призраком и о призраках у всех на виду. Мне хватает тех слухов, которые уже ходят о моей семье. Ну же!

Парень встал и посторонился, пропуская девушку. А она если и не видела, то точно ощущала — поняла, что лестница свободна, и, подобрав юбку, поднялась по ступенькам. Призрак, бросив на матушку предупреждающий взгляд, поднялся следом. А хозяйка чайной, уже сгорая от любопытства, устремилась за ними.

Какая интересная парочка…

На кухне матушка Шанэ заставила девушку снять плащ и сесть за стол. Хотела привычно предложить чаю, но, вспомнив о несъеденном пирожном и полной чашке на столике внизу, передумала. Молча указала парню на второй стул и принесла из спальни третий. А после зажгла свечу и, шепча призыв на южном языке, внимательно всмотрелась в трепещущий огонёк. Тот, помедлив, запылал не привычным голубым, а тёмным багрянцем.

— Так я и знала, — матушка цокнула языком. — Не по адресу вы пришли, дети. Ко мне убитые приходят, а ты, сынок, сам умер. Своей смертью. Тебе к моей старшей дочке надобно. Я тебя отпустить к Причалу не смогу. А ну-ка, скажи что-нибудь. Да не упрямься!

Призрак что-то недовольно пробурчал.

— Кьюн, — упрекнула девушка, — ну зачем ты так? Привёл, пообещал помощь, а сам?

Парень угрюмо посмотрел на матушку и сипло сказал:

— Меня Кьюн зовут. А это Гарэ. Моя невеста. И почти жена. Хотя я уже давно… — и закашлялся, будто до сих пор болел.

— Так-так-так! — оживилась матушка Шанэ. Вместо любимого чая запахло не менее любимыми тайнами. — Кто расскажет?

— Я, — девушка достала из кармана длинной зелёной безрукавки мятый носовой платок. — Дурная у нас история… но вы нам верьте, ладно?

— А есть в чём сомневаться? — уточнила матушка.

— Вы южанка, — пояснила Гарэ тихо, — как и я. Но я тут родилась и выросла. Как и мои родители. Мы чуть больше законов знаем, понимаете? Старых законов. Древних.

Тайной запахло ещё сильнее. Матушка Шанэ выжидательно откинулась на спинку стула.

— Мы дружили с детства, — начала девушка неловко. — Жили по соседству — так и познакомились. А вот родители не общались. Совсем. Моя семья — торговцы. Две луны в дороге — пару дней дома — опять три луны в дороге. Меня всегда с бабушкой оставляли. Вот и сейчас моих в Семиречье ещё нет. И домой они вернутся только к зиме. К холодам. В мороз в пути неуютно.

Матушка Шанэ согласно кивнула: конечно, неуютно.

— Жениться мы вообще-то не собирались, — продолжила Гарэ ещё тише и опустила глаза. — Дружили и дружили. Общались и общались. Привыкли друг к другу. А любви большой не было.

— Была, — поправил парень хрипло. — Но не та, которая для семьи.

Матушка снова закивала понимающе. Старая дружба…

— Недавно мы с родителями переехали на другой остров, и с тех пор отец Кьюна начал намекать на храм, — девушка вздохнула. — А потом и прямо спрашивать, когда я в гости приезжала: когда, мол, образумитесь? Мы с Кьюном поговорили, и он решил уехать — вроде как на заработки. А я бы тем временем мужа выбрала. Родители давно сватают то одного, то второго.

— И я, дурак, уехал, — скривился призрак.

— Кто же знал, что так всё выйдет… — грустно посмотрела на него Гарэ. — И кто знает, что бы было, если бы не уехал…

Из-за приоткрытой двери выглянул полосатый кот — принюхался, в упор посмотрел на Кьюна и с нагло-ленивой грацией вспрыгнул на стол. И разлёгся на светлой скатерти.

— Может, чаю всё-таки? — улыбнулась матушка Шанэ, вставая.

Кот тихо заурчал — он сегодня ещё не ужинал и мягко намекал, что пора. И хозяйке бы тоже поесть не помешало.

— Вы ужинайте, конечно! — встрепенулась девушка. — Простите, что мы вот так… Мы подождём!

Матушка сманила кота на пол миской с молоком, перестелила скатерть и принесла из спальни поднос с «призрачным» чаем. Заварила свежий для них с Гарэ и поставила перед девушкой пёструю чашку. И мягко попросила:

— Ты рассказывай, дочка, рассказывай.

За окном по-прежнему ворчала гроза. Колотил по крыше дождь, заливали окно ручьи, озаряли небо призрачные вспышки ветвистых молний. А на тёплой кухоньке потрескивало в очаге пламя. Мерцали золотые светильники. Урчал довольный кот. И вкусно — и для каждого по-своему — пахло чаем.

Матушка Шанэ накрыла на стол — сыр, овощи, зелень, печенье. А пока она готовила поздний перекус, Гарэ поведала очень неприятную и крайне странную историю.

— В прошлом Севера было несколько страшных периодов — войны с островитянами за землю, тёмные поветрия с Юга и тех же островов. Иногда молодые люди проживали каждый день как последний — и никто не знал, на войну ли его призовут, болезнь ли заберёт. Умирало много, но и рождалось тоже. А чтобы дети не росли без семьи, чтобы их матери не умирали от голода и нищеты, если они и сами осиротеют, в храмах разрешили жениться без присутствия жениха. Достаточно было его письма, что он согласен и признаёт ребёнка. И в храм с невестой за него шёл и отец, и даже дед, и даже младший брат — и даже если ему до брачного возраста расти и расти. И девушка выходила замуж даже за мертвеца.

Матушка аж перестала жевать:

— Что?..

— Да, — подтвердила Гарэ. — Даже если парень умирал, он всё равно… женился. И невеста, особенно если ребёнка ждала, всё равно за него выходила.

Матушка Шанэ быстро глянула на угрюмого призрака, на бледную взволнованную девушку и начала кое-что понимать.

— Дичь какая… — проворчала она. — Неужто это до сих пор в ходу?

— Редко, — мрачно заметил Кьюн. — Но бывает. И у нас — вы же поняли, да? — тот самый случай.

— Но если вы не собирались жениться, значит, и писем никаких не должно быть? — нахмурилась матушка.

— Моё отец подделал, — парень скривился. — У него с деньгами плохо в последнее время. Он этот… игрок, в общем. То много выиграет, то всё спустит. А нормально работать не хочет. Видать, проигрался сильно, надеялся на приданое Гарэ. И деньги, поди, собирался из её родителей тянуть — по-родственному.

— А я в детстве, когда Кьюн сильно болел, письма ему писала, — опустила глаза Гарэ, пуще прежнего затеребив платок. — И в одном написала, что замуж за него пойду, только бы поправился… — и с упрёком посмотрела на тот стул, где сидел призрак: — Почему ты их не сжёг? Зачем хранил?

— Да кто бы знал… — огрызнулся парень. — А что такого? Ну хранил и хранил. Жалко было.

— Получается, ушлый твой папаша, сынок, одно поддельное письмо подкрепил вторым письмом-согласием… — матушка Шанэ взяла с тарелки кусочек сыра. — И этого хватило?

— В храмах чтят древние законы, — кивнула Гарэ. — Хватило, чтобы женихом-невестой объявить. Для начала. Уехал парень — и испугалась девица, что он с невестой вернётся, а она в положении… А через луну он бы другое письмо за сына сочинил и подделал — умираю, мол, а девушка-то ребёнка ждёт… и всё. А мне бы сказали, когда бы мои родители вернулись. И его отец пришёл бы со свидетельством и за приданым. И никак эти узы не разорвать. Даже если за мертвеца замуж вышла, лет пять придётся быть женой — пока траур и прочее.

— Я узнал о помолвке, — Кьюн передёрнул плечами. — И сразу же предупредил. А о вашей южной силе ещё по дороге домой наслушался. От призраков.

— Чай пейте, дети, — матушка Шанэ встала и отошла к окну.

И долго смотрела на текущие по стеклу мутные потоки дождя, обдумывая услышанное. Вроде не её это дело, но как отвернуться? А дочери опыта может не хватить. И нужных связей.

Она обернулась к столу. Гости, конечно, к чаю снова не притронулись — лишь смотрели искоса то друг на друга, то на хозяйку дома.

— А сходить в храм и объяснить ситуацию ты не пробовала? — матушка Шанэ оперлась о подоконник.

— Мне страшно, — тихо ответила Гарэ. — Я ведь не знаю, из какого храма свидетельство. Их же десятки — храмов Семи рек. Пока буду бегать туда-сюда, папаша Кьюна прознает. И поторопится с женитьбой. Кьюн предупредил, что он подкупить может. И меня украсть и опоить, чтобы «жениться». На всё ради больших денег готов. А после и к бабуле пристать — подписывай бумагу на приданое… и не только на него. А бабуля с головой плохо дружит. То при памяти, то как ребёнок. Если он в такой момент явится, мы вообще на улице окажемся и без денег — дом-то бабушке принадлежит, как и торговое дело.

— И других взрослых родственников у тебя здесь нет?

Девушка грустно покачала головой, а Кьюн зло напрягся.

— Момент-то какой выбрал, подлец… — сердито сплюнула матушка. — И ты, права, конечно, не стоит тревожить мошенника. Пусть думает, что ты ничего не знаешь. А мы так поступим…

Она ещё раз всё взвесила и медленно произнесла:

— Ты, дочка, домой. А ты, сынок, со мной пойдёшь. С тобой мы ещё поработаем. А завтра утром я схожу к знакомому сыскнику и попрошу совета. Тело в любом случае кому-то надо искать, а для этого нужны основания. Если папаша подделал письмо после твоей смерти — а «возраст» бумаги и чернил колдун определит быстро, — решить проблему будет просто. Если же нет… то я даже не представляю, как вывести этого негодяя на чистую воду. Но, к счастью, для этого есть сыскники. Главное — для начала доказать факт смерти. И не спугнуть мошенника.

Гарэ послушно встала, а Кьюн набычился и процедил:

— Одну её не отпущу.

— Я тоже, — улыбнулась матушка Шанэ. — За тобой теперь присмотр будет, дочка. Всегда. Пока всё не разрешится. И не украдёт никто, и на бабушку не надавит. За это не волнуйся. Вряд ли ты их увидишь, но услышишь точно. Мои помощники не спят, не едят и всегда на страже, — и строго добавила: — Чай. Оба. Выпейте. Не обижайте старую женщину.

Гости, покраснев, схватились за чашки, а матушка Шанэ достала из кармана передника мешочек, прошептала южные слова и подбросила в воздух горсть песка. И встали с пола два зверя — поджарый серый пёс и мощный, крупнее пса, пятнистый пустынный кот.

Матушка, присев, шёпотом объяснила помощникам задачу. Кьюн, поперхнувшись чаем, уставился на них во все глаза. А Гарэ, быстро проглотив свой, засобиралась — сняла плащ со спинки стула, расправила, оделась.

— Кто это?.. — выдохнул призрак.

— Таким же будешь, если меня не послушаешься, — строго посмотрела на него матушка. — Преступником, заколдованным на вечную службу во имя искупления старых грехов. Силу, что набрался, не тронь. Из дома, куда приведу, ни ногой. Отца убивать не смей, даже если очень зол. От такого ввек не отмоешься. Гарэ, видишь? — она указала на неподвижных помощников. — Хоть что-нибудь?

— Две тени, — прищурилась девушка.

— Хорошо, — матушка Шанэ улыбнулась. — Не бойся их. Это защита. Один всегда рядом с тобой будет, второй за домом присмотрит. Сама тоже лишний раз никуда не ходи. Вести появятся — зайду или через помощника письмо передам. Уговор?

Гости нервно переглянулись и кивнули.

— Идём, — матушка быстро переобулась и взяла непромокаемый плащ. — Девочку до пристани проводим, в лодку посадим, а потом в гости.

— К кому? — насторожился Кьюн.

— А много ли ты, сынок, помнишь? Предсмертного? Наверняка мало. Я предполагаю, как ты умер, — скорее всего, заболел. И вряд ли в последние дни жизни соображал и понимал, где находишься. А у меня нет над тобой власти — я с убитыми работаю. Ничем тебе не помогу. А вот моя старшая дочь — да, она поможет. И идти к ней недалече.

— А ничего, что посреди ночи? — внезапно вспомнил о вежливости парень.

— А она тебя наверняка уже ощущает и ждёт, — усмехнулась матушка Шанэ. — Не придём — сама сюда явится.

***

— Ну, где очнулся-то я помню, — сварливо бурчал Кьюн, следуя за матушкой по тёмной улице. — Ну… когда помер уже.

По-прежнему лил дождь, глухо ворчал гром, а серые тучи оплетали призрачные сети молний. Изо рта при выдохе вырывались облачка пара — вот-вот дождь сменится снегом и вступит в свои права зима.

— Это мало что даст, — отозвалась матушка Шанэ из-под капюшона. — Если человек умирает в беспамятстве, его дух тоже какое-то время в растерянности и плохо соображает. И мечется. Тебя могло унести с места смерти и в соседний город, и ещё дальше. Конечно, хорошо, что есть отправная точка для поисков. Но это всего лишь отправная точка, сынок. Так где? И когда? Во времени ты ориентируешься?

— Само собой, — обиделся парень. — Я сразу, как очнулся, нашёл мужика с газетой и посмотрел на число. И потом наблюдал и считал, пока сюда добирался.

— Погоди, дойдём, — попросила она. — Время терпит.

У лавки булочника матушка Шанэ свернула в проулок. Третий остров, торговый и оживлённый, был застроен очень плотно — тесные проулки между домов и никаких оград. И люди чаще всего жили там же, где и работали: первый этаж — лавки или мастерские, второй — спальный. И все дети матушки жили на Третьем острове, неподалёку друг от друга.

Их действительно уже ждали — в тёмном окне призывно горел багряный огонёк, а входная дверь была открыта. И старшая дочь матушки, Данэ, караулила в прихожей, одетая, несмотря на за полночь, в рабочее синее платье.

— Ма, где ты его нашла? — Данэ чмокнула матушку в щёку и с любопытством посмотрела на хмурого Кьюна. — Заболел, да? Недели две назад, полагаю. Проходите, — она закрыла дверь и поёжилась: — Гроза-то ледяная какая… Ма, у меня на ночь останешься. Девочки обрадуются — они тебя всю осень только из окна видели. И не спорь. Я знаю, что свеча у тебя с собой. Давай плащ. Мои спят давно, в дальний кабинет пойдём.

Дом дочки был одним из самых старых в Семиречье — с тремя этажами, длинными широкими коридорами и лестницами, высокими потолками и окнами в пол. И противными ледяными сквозняками, от которых не спасали ни халаты, ни жарко растопленные очаги, ни согревающие стены заклятья. Однако и Данэ, и её гости отчего-то любили это неуютное строение. На первом этаже жила её семья — муж, две дочки и родители мужа, а на втором и третьем несколько лет назад обустроили гостевой дом, и его комнаты никогда не пустовали.

Выдав матушке тёплые тапки и пушистую шаль, Данэ, зябко кутаясь в шерстяной платок, взяла с тумбочки свечу и поспешила по сумеречному коридору вглубь дома — мимо дверей первого коридора, библиотеки, кладовок и кухни, до поворота налево и дверей гостиных. Второй кабинет из-за общения с призраками она нарочно обустроила как можно дальше от спален.

— Две недели… — пробормотала матушка Шанэ, идя за дочерью. — Сынок, а папаша твой когда в храм с письмами бегал?

— Да кто бы знал… — поморщился Кьюн. — Дат-то на подделке и помолвочном свидетельстве нет. Но я могу их стащить — силы есть. Надо?

— Ни в коем случае, — отказалась матушка. — Папаша твой заметит — неладное заподозрит. Но вот тщательно изучить свидетельство… А ещё больше надо признать тебя хотя бы пропавшим без вести, чтобы сыскники взялись за дело. Кто-нибудь, кроме папаши и подружки, может тебя хватиться? И есть ли у них повод?

— Матушка с отцом не живёт давно, — мрачно качнул головой парень. — Уж лет пять как у неё другая семья, и мы не общаемся. У нас никогда отношения не складывались. Дедов нет. Друзья есть — пара хороших ребят, но мы нечасто встречаемся и не переписываемся. Да и не спохватятся они — я им даже не говорил, что уезжаю. Думал, по дороге напишу, но не успел.

Данэ открыла дальнюю дверь и пропустила гостей вперёд.

Кабинет был крохотным — стол с зажжённой багровой свечой, два стула, кресло в дальнем углу и книжный шкаф подле. Вот и вся нехитрая обстановка. И, конечно, чайник, над которым вился, вытекая из длинного носика, ароматный дымок. Данэ отдёрнула штору и взяла с широкого подоконника поднос с чистыми кружками и пряниками.

— Садись, — кивнула она призраку. — Рассказывай. Да чай пей. Слишком давно ты умер, парень, потерянная память нескоро вернётся. Сразу нужное не вспомнишь, но чай поможет.

Матушка Шанэ пристроилась в кресле и с интересом выслушала историю Кьюна: уехал в начале осени, почти добрался до Приграничья, где жил друг и где парень собирался немного погостить. Но в дороге что-то случилось. До друга не добрался — это Кьюн помнил точно. А вот как и чем заболел, где слёг — нет.

— Очухался в Большеустье, — угрюмо закончил он. — Это мелкий городок в паре дней от Приграничья, где разливается Говорливая, а других рек нету. Своё тело не нашёл. Повезло ещё, что в городе уже лет сто, что ли, какой-то дед призраком торчит — вроде как сторожит его. Он мне и объяснил всё, и сюда направил. Я окрестности обшарил — а вдруг бы себя нашёл, — но нет. И сюда рванул.

Матушка, загодя достав из кармана плаща блокнот и песчаное перо, быстро записала данные и мягко спросила:

— А зачем остался? Почему от Призрачного причала отказался? Из-за девочки?

— Сначала из-за тела, — сморщился Кьюн. — Нечего валяться где попало. Хоть и не заплачет обо мне никто… а всё равно. Когда до дому добрался, думал, напишу папаше письмо — пусть найдёт. Отец всё-таки. Я к тому времени уже мог держать в руке предмет — минут пять, но мне бы хватило. А у него это свидетельство на столе. Сначала хотел в реку его… Но главное-то не в бумажке. А в храме. Оттуда-то запись никуда не денется.

— Сколько дней прошло между тем, как ты осознал себя призраком, и появлением дома? — Данэ разлила всем чай. — Как добирался? Что последнее живым помнишь?

Кьюн нахмурился и зашевелил губами, подсчитывая. Данэ поставила перед ним чашку с чаем, вторую отнесла матушке и села с третьей напротив призрака.

— Живым помню лодку, — наконец сказал он. — Бурная Говорливая… трусливый лодочник. Дед лодкой правил — колоритный, знаете, такой. С бородой до пупа и брови густые, глаз не видать. А ещё боялся он — реки боялся. Всё около берега держался почему-то. Как звать, не знаю. Но сел я к нему… в Тихолесье. Да. Вроде там. Поутру. А к ночи уснул… и всё. У деда ещё лодка очень старая и маленькая — там едва ли двое-трое усядутся.

Матушка и это быстро записала.

— От Большеустья досюда… неделя, — Кьюн снова нахмурился. — Но могу напутать — спешил я очень. Почти не останавливался, день и ночь торопился. Шёл на север по Говорливой. Бежал даже.

— И, конечно, набрался от неё, — покачала головой Данэ. — Да ещё и к началу Мёртвого времени поспел — когда силы рек из берегов выходят и пропитывают призраков туманами и днём, и ночью.

— А я виноват? — огрызнулся парень.

— Нет, конечно, — вмешалась матушка Шанэ. — Как вышло — так уж вышло. Не ссорьтесь, дети. Лучше вот что, сынок, скажи. Ты уехал в начале осени. Путешествовал. Как думаешь, не мог папаша сразу после твоего отъезда заженихаться?

— Нет, — ответила за него Данэ. — Я читала об этом обряде, ма. Не мог. Сначала помолвка — чтобы подумать и чувства проверить. Но через луну молодые — или живой молодой — обязан прибыть в тот же храм для свадьбы или разрыва. В тот же день. Ровно через тридцать дней. Раз нашлось только помолвочное свидетельство, то время ещё есть.

— Но оно может кончиться в любой момент, — прошептала матушка.

— Что же случилось, из-за чего твой папаша заторопился? — проницательно посмотрела на призрака Данэ.

— Да проигрался поди, — скривился он. — Сильно. Сильнее обычного.

— Или всё-таки узнал от кого-то, что ты умер? — прищурилась матушка Шанэ. — Если в твоих документах написан папашин адрес, а твои вещи никто не стащил… Ему написали. Он подделал твоё согласие. И теперь выжидает. Эх, знать бы, сколько у нас времени до…

— С поддельными документами обряды сочтут недействительными, — заметила дочка. — Даже свадебный, если тот самый день случится завтра. Ма, ты куда?

— Однако девочку и её семью ограбят. Да убегут из Семиречья, да на дно залягут, — матушка Шанэ встала и поставила на стол пустую чашку. — Я к сыскникам, дорогая. Ну-ну, не сверкай глазками на мать. Негоже тянуть.

— Я тоже, — подскочил Кьюн и торопливо проглотил чай. И с вызовом посмотрел на матушку: — Не запрёте здесь. Не смейте. Поздно. А запрёте — всё равно сбегу. Я смогу.

— Сможет, — со вздохом подтвердила Данэ, глядя на яростно полыхающую свечу. — У меня не хватит сил его удержать. Да и у тебя, ма, не хватило бы. Дай поручение. Лучше мы вместе полезное дело сделаем, чем он один всех до беды доведёт.

— Идите в дом папаши, — помедлив, решила матушка Шанэ. — Найдите это свидетельство. Раз ты его утопить хотел, значит, не изучил толком от злости, да? А там ведь много полезного — подпись главного служителя, храмовая печать… Узнаем, кто служитель или какой именно храм, — узнаем и дату. И сыскники придумают, как тебя пропавшим без вести объявить. И до той даты успеть, которая указана в храмовой книге.

— Сядь пока, Кьюн, — Данэ встала, и в её смуглых пальцах затрепетал багровый огонёк. — На минутку. Попробую помочь тебе вспомнить… или начать вспоминать. Это буквально на минуту-две обряд. И лишнюю силу заберу. Иначе как мы в дом попадём, если ты в стене застрянешь? Кто-то же должен меня впустить. Ровно столько оставлю, чтобы и на ключ хватило, и стены не мешали.

***

— Допустим, найти парня несложно, — Рьен, сунув руки в карманы домашних штанов, задумчиво прошёлся по кухне взад-вперёд. — И даже дело заводить необязательно. Скажу главному, что это родственник подруги моей жены, что мальчишка как уехал, так и с концами, и она переживает. И она по-свойски попросила мою жену, чтобы она попросила меня… Через нас много таких дел проходит — без официального расследования и документации. Как вы чаем знакомых поите бесплатно, так и мы ищем.

Матушка Шанэ с облегчением кивнула. Хвала великим пескам, да. Она часто угощает чаем знакомых бесплатно (как и с призраками, кстати, помогает).

— Имя, фамилия, адрес — и мы и без колдовства проследим его путь от Семиречья до последнего встреченного лодочника, — продолжал он, прохаживаясь. Движение бодрило и сгоняло остатки сна. — Если папаша парня узнал о смерти сына, значит, кто-то ему об этом написал. Значит, умер парень среди людей. А если папаша сообразил нанять кого-нибудь избавиться от тела… Да и в этом случае найдём. Даже если в болотах труп утопили. Говорите, они за свидетельством отправились?

— Да-да, — подтвердила матушка. — Кьюн и дочка моя, Данэ. Она усыпит всех неспящих или добавит крепкого сна тревожным. И ни одного следа не оставит. Ей не впервой. Это моим подопечным нужны знания. Её ребяткам, внезапно умершим своей смертью, чаще нужно другое — завещание найти, ценность передать, прощальное письмо оставить, сказать всё, о чём при жизни молчал…

Раздражённо сверкнула молния, и почти сразу же откликнулся гром — резко, точно кто-то невидимый кнутом щёлкнул. Дождь зарядил пуще прежнего.

— Передайте-ка дочке прямо сейчас — пусть личную вещь парня принесёт, — попросил Рьен. — Такую, чтобы папаша пропажи не заметил. А если они старую кровь найдут — ещё лучше. Сразу же поручу Мьёлу создать поисковое заклятье и приступать. Смерть свежая. Он и из Семиречья тело найдёт, если вдохновится. И у папаши в бумагах пусть как следует пороются. Вдруг оно есть — извещение о смерти сына. И вдруг по какой-нибудь сентиментальной причине папаша от него не избавился.

Матушка Шанэ достала из кармана тёплого тёмного платья крошечный мешочек, высыпала на стол песок, прошептала что-то и дунула. Песок сверкнул серебряными звёздами и растаял.

— С Гарэ сложнее, — Рьен украдкой зевнул в кулак и снова заходил по кухне. — Это в любом случае крупное мошенничество, но как его вскрыть без призраков… Даже если мы узнаем, в каком храме оформили помолвку… — и нахмурился. — Храм — особая территория, туда просто по подозрению не прийти даже мне, нужны веские доказательства. Но если мы будем знать, где и кто… Покопаемся в старых делах. И, возможно найдём жалобы на этот же храм или на его служителя. И если да, то заодно с остальными и эту аферу вскроем. Но если нет…

— А пока суд да дело, я Гарэ прикрою, — пообещала матушка, взволнованно перебирая пальцами песок в мешочке. — Мои помощники будут рядом с ней и днём, и ночью. За бабушкой тоже присмотрят, как и за домом вообще. Может, — встрепенулась она, — и к папаше Кьюна кого-нибудь приставить? У меня второй стервятник пока свободный.

Первый же кружил над домом Гарэ, и гроза была ему нипочём. Наоборот, выплески речной силы наполняли помощников колдовством до краёв, делая мощнее и опаснее.

— А приставьте, — согласился Рьен. — Паршивое дело, матушка. В таком всякая мелочь сгодится.

Стервятник бесшумно вспорхнул со стола, пролетел сквозь закрытое окно и растворился в дождливой ночи. Впрочем, ненадолго. Буквально через десять минут он вернулся, намёл крыльями песка на стол и снова исчез. А матушка, разворошив песок, достала замызганный носовой платок.

— Вот и вещь, — заметила она, ладонью аккуратно сгребая песок. — Документы если и будут, то позже.

— Отлично, — одобрил Рьен. — Минутку погодите, переоденусь. И пойдём в ведомство к Мьёлу. Пусть приступает.

— Это за какие же прегрешения ты мальчика на дежурстве в ночь оставил? — удивилась матушка Шанэ.

— Котов по очереди кормим, — усмехнулся он. — И Мьёл очень хочет поблагодарить вас за бессонные ночи.

— Пустяки, — отмахнулась матушка. — Вы оба пока не поняли, кто именно вам доверился. Погодите луну-другую — ещё благодарить будете. А то и раньше. Мёртвое время — штука опасная, гиблая. В это время много древней гадости выползает. Вы о ней мало знаете… потому что мы стараемся, чтобы вы не узнали. До моего приезда в Семиречье, да и после, когда я молода была, многие убитые улизнули. Набрались в Мёртвое время силы и затаились. Чтобы в своё время вернуться и… Ой, что это я! — одёрнула она себя. — Ты собирайся, сынок, собирайся. А я пока песчаный купол сделаю, чтобы мы не вымокли хотя бы в первые пять минут.

***

Мьёл в сомнении изучил носовой платок Кьюна — мятый, с каплями старой крови.

— Говорите, мастер, у Приграничья искать? — переспросил он. — А вы меня не переоцениваете, нет?

— Мы ориентиры дадим, — Рьен вопросительно посмотрел на матушку.

Она достала из кармана платья пару сложенных листов с записями:

— Вот, сынок. Города, река, направление.

— Ну найду, допустим, — колдун взял листы. — И что нам это даст? Перетащить труп сюда я не смогу. Понять издалека по его состоянию, когда и как он умер, тоже.

— Дальше я напишу в тамошнее Сыскное ведомство. Сначала парня на месте осмотрят и нам о результатах доложат, а потом доставят тело в Семиречье, — Рьен сел за свой стол. — А пока новостей нет, надо делать хоть что-то полезное и проясняющее.

— Котов, например, покормить, — проворчал Мьёл, берясь за дверную ручку. — У себя буду. Найду — скажу.

Дверь за ним закрылась. Коты, спящие в коробке на столе, даже не шелохнулись. Матушка Шанэ поёрзала в кресле и вздохнула — она очень не любила сидеть без дела, особенно когда это самое дело дёргало и требовало работы. Однако, к сожалению, оно было со всех сторон и не её, и не Рьена — не убийство же.

— Не переживайте, — негромко сказал Рьен. — Нам тоже есть чем заняться.

Он достал из ящика склянку, встал из-за стола, подошёл к дальней стене и плеснул на неё водой. И в деревянных панелях проступили многочисленные узкие ящички.

— Это сводки со всего ведомства, — пояснил Рьен, открыв ближайший ящик, заполненный мелкими плотными карточками. — Здесь и кражи, и мошенничества, и убийства, и пропавшие люди. Только сводки. Вперемешку. Предлагаю поискать жалобы или странные дела, касающиеся храмов или их служителей. Может быть, эти знания нам не пригодятся… но пока хоть что-то по Кьюну и его папаше не прояснится, мы точно не уснём. И без дела изведёмся. У вас с дочкой есть связь?

— Могу написать, — матушка Шанэ встала и расправила юбку. — Но зачем отвлекать? Я сообщила, что найти, и предупредила, где буду ждать. Данэ или сюда придёт, или из дома напишет, когда закончит.

— Мои слева, ваши справа? — предложил Рьен.

Матушка кивнула, обошла стол и открыла первый же ящичек.

За окном громыхало, сверкало и лило. В коробке тихо сопели коты. Шуршали бумаги. Мьёл молча и бесшумно колдовал в своём кабинете. Ночь перевалила за середину, но даже при такой сонной погоде и обстановке как расслабиться?.. И матушка про себя попросила старшую дочку поторопиться… и не торопиться. Поторопиться рассказать узнанное, но не торопиться уходить из папашиного дома без всех возможных сведений. Действительно, скверное дело. Любая мелочь пригодится.

***

Сумеречное утро дышало в окна липким туманом, стучалось злыми ветрами. Такое явление — туман стеной при сильных ветрах — матушка встречала только в Семиречье и только в Мёртвое время. Задувало порой так, что сбивало с ног, но при этом с вечерних сумерек до полудня скользкий туман стоял как заколдованный. Или не «как».

Они по очереди подремали в креслах между делом, и матушка проснулась, когда скрипнула дверь и появился Мьёл — тоже заспанный. Смущённо признавшись, что его срубило усталостью, колдун плюхнулся в свободное кресло.

— Нашёл, — сообщил он сосредоточенно, согревая в чайном кувшине воду. — А если бы вы, матушка, не сказали, что парень сам помер, я бы решил, что убили. Его же не похоронили толком. Закопали на краю леса, как бродягу приблудного, — без ритуалов прощаний, без оградки, поминальных знаков на могиле и именной таблички. Так ещё ненужных свидетелей прикапывают, чтобы подольше не нашли.

— Знал папаша, — задумчиво кивнул Рьен, собирая в стопку разбросанные по столу карточки. — Или всё-таки просто ограбили и закопали, лишь бы спрятать.

Матушка захлопотала по хозяйству — утренний чай, завтрак, молоко котам… Пока колдун докладывал обстановку, Ийрэ прислала с призрачным помощником утренние пироги. И передала записку от дочки — она слишком вымоталась, обуздывая беспокойного призрака, чтобы в ведомство идти. Заглянула в чайную, перекусила, написала письмо и отправилась спать. А Кьюн наверняка скоро заявится — не удержит его Данэ надолго, не смогла она всю лишнюю силу из парня забрать. Удерёт. И хорошо, если сюда.

— Адрес — Двадцать Третий остров, восьмой дом, — матушка пробежалась глазами по письму дочери. — Папашу зовут мастер Хьёт, и живёт он на широкую ногу: дом большой, обстановка — дорого-богато. Кроме него в доме никого. Ночью спал пьяным. Письмо о смерти сына не нашли, а в свидетельстве расписался некий служитель Амьюр. На каком острове храм находится, не узнали — печать старая и нечёткая. Но по имени служителя его можно найти, да?

— Конечно, — Рьен снова перебрал карточки, уже осознанно ища конкретное имя. — И он у нас в сводках… отсутствует. Надеюсь, временно. Мьёл, поднимай Сьята. Ищите этого служителя и его храм. И решайте, кто из вас срочно хочет жениться.

— Чего это мы? — возмущённо взъерошился колдун. — Чего это сразу жениться?

— Потому что я уже занят, — ухмыльнулся начальник. — И при помолвке, и при женитьбе молодые расписываются в храмовой книге. Вам надо туда заглянуть и посмотреть, кто расписывался до вас. И очень надо узнать дату помолвки Кьюна и Гарэ. Если придумаешь другой законный способ — пожалуйста, используй. А нет… Откажешься от помолвки через луну, да и всё. Труп парня где нашёл?

— В полудне от Тихолесья, — недовольно ответил Мьёл. — У кромки леса, к югу от городка. Я хотел метку поставить, но далеко слишком. Там рядом с могилой несколько цветущих кустов. Не знаю, какая тварь в такое время цветёт, но оно есть. Штук пять насчитал, колючие, красная листва, в белых шариках. Саму могилу плохо видно. Эти умники сначала слой земли сняли, потом яму выкопали, а потом на закопанное этот слой вернули. Говорю же, прятали.

— Найдут, — Рьен достал из ящика стола пухлый блокнот и быстро перелистал. — Тихолесье, значит… Там хорошие сыскники — найдут тело, изучат, доложат. И того, кто привёз больного, отследят, и того, кто прикопал труп, вычислят. А ты давай в храм.

Дверь скрипнула, и в кабинет осторожно заглянул Сьят.

Мьёл подскочил с кресла и деловито спросил:

— Сьят, у тебя же подружка есть?

— Ну есть, — рыжий и насторожился, и расстроился.

Он надеялся поработать с отчётами — даже нарочно загодя остался ночевать в ведомстве, в гостевой комнате, полагая, что из-за туманов и ветров все, кроме пары дежурных, сидят по домам. А выходило, что придётся побегать.

— Пора тебе жениться, — довольно заключил колдун. Прихватил куртку и скомандовал: — Пошли. Расскажу по дороге.

— И я пойду, — засобиралась матушка Шанэ. — Побуду с Гарэ. Неспокойно мне, что она одна. Сообщи, сынок, что выясните.

— Конечно, — кивнул Рьен.

И, быстро написав и отправив письмо, он снова занялся сводками. Имя служителя нигде не мелькало, однако в трёх старых сводках упоминался один и тот же храм на Сто Седьмом острове. Рьен смутно помнил, что островок этот мелкий и скалистый, неудобный для заселения, далёкий — почти на границе Семиречья. В списках жилых островов его не было… зато была тёмная история, с ним связанная, — в те времена, когда нынешний глава отдела убийств начинал обычной ищейкой. И после храм на Сто Седьмом не то закрыть собирались, не то запретить проводить там отдельные ритуалы…

Он отодвинул карточки и набросал вторую записку — в архив.

***

Когда матушка Шанэ добралась до Одиннадцатого острова, жалящие ветра стихли, а туманы почти растащило, лишь над фиолетовыми водами реки Глубокой стелилась густая дымка. На шестом причале матушка выбралась из лодки, поднялась по старым ступенькам на набережную и огляделась.

Низкое серое небо в переплетении густых голых ветвей, кучи палой листвы беспорядочными стожками, массивные каменные дома «гнёздами» среди частых деревьев, горечь далёких костров в речной влажности. Матушка сходу заметила четыре дома в окружении низких каменных оград, а глазами помощников увидела больше пятидесяти. Крупный остров, много жителей. Но сейчас на Одиннадцатом стояла тишина, даже птицы молчали.

Матушка снова посмотрела на остров глазами одного из помощников и уверенно отправилась по тропе к пятнадцатому дому. Полчаса ходьбы — и она на месте, у пухлого двухэтажного дома, очень старого, у фундамента затянутого мхом, а у крыши — багровым плющом.

Гарэ в одиночестве сидела в крохотной беседке, куталась в плед и пила чай. И матушке, когда та открыла незапертую калитку, обрадовалась чрезвычайно.

— Кьюн где-то здесь, — поведала она тихо. — Я постоянно слышу его сопение. Он не показывается… в смысле, за спиной не стоит и пытается быть незаметным, но я его слышу.

Матушка Шанэ огляделась и вскоре заприметила среди мшистых древесных стволов сначала своего пса, потом пустынного кота, а после и Кьюна. Будучи замеченным, парень вышел из-за дерева и вызывающе улыбнулся: ну, мол, что сделаете?

— Не дразни меня, — предупредила матушка. — Я многое могу с вами сделать, даже с теми, кто не в моей власти. Ты даже не представляешь себе всей мощи южного колдовства, а я ведь потомственная. И с большим опытом. Не дразни, понял? Не сидится у дочки — хорошо, будь здесь. Но отсюда ни шагу. Уговор?

Кьюн неохотно кивнул и снова исчез за деревьями. Но затаился совсем рядом с беседкой — сел у дерева, прислонившись к нему спиной.

— Вы замёрзли, наверное? — забеспокоилась Гарэ. — В дом или?..

— Или, — улыбнулась матушка. — Я люблю чай на свежем воздухе, даже зимой иногда устраиваю. И огонька безопасного для тепла могу добавить.

Девушка кивнула и скрылась в доме, вернувшись через несколько минут с подносом и пледом через плечо. Однако едва они устроились на лавках друг напротив друга, как на столе расплылась чёрная лужа и выплюнула письмо.

— Мастер Рьен что-то раскопал, — матушка Шанэ споро развернула лист, прочитала и сообщила: — Он просит тебя написать заявление на имя мастера Увье о том, что Кьюн пропал без вести. Прямо сейчас. А я ответ с помощником в ведомство передам. И дату поставь вчерашнюю. Точно раскопал, если бумага понадобилась.

— Но как я объясню? — удивилась Гарэ. — Ведь нужна причина…

Матушка фыркнула:

— Да брось, дочка. Парень уехал из Семиречья сезон назад, а вы большие друзья. Вставь, что он обещал писать и рассказывать о путешествии, а не пишет. Целый сезон вестей нет — это ли не причина заволноваться? Я плохо понимаю, как работает северная почта… Но если ты парню напишешь, а он мёртвый, то что с письмом будет?

— Оно самоуничтожится, — девушка понимающе кивнула и встала. — Хорошо, сейчас напишу. А мастер Увье — это кто?

— Глава отдела общих правонарушений, — пояснила матушка Шанэ. — Формально-то они пропажами занимаются, но в отделе убийств тоже хорошие мальчики работают. В беде не бросят и дело до конца доведут, хотя оно их не касается.

Гарэ снова скрылась в доме и быстро вернулась с чистыми листами, пером и склянкой.

— Вы знаете, как заявления составлять? — она с надеждой посмотрела на матушку.

— Конечно, — матушка Шанэ встала и разлила по чашкам свежий чай. — Пиши так…

Через несколько минут со стола, зажав в клюве конверт, поднялся стервятник и, набрав приличную высоту, скрылся среди туч.

Можно было, конечно, и обычной почтой отправить, но Гарэ с ней не очень ладила — как и всякий южанин, даже не колдун, с речной водой в склянках. Что-то получалось, что-то — не всегда, а что-то — совсем нет. С островными людьми вода, кстати, тоже иногда конфликтовала, даже если они родились на Севере. Матушка нарочно этим интересовалась — любопытно было.

— А расскажите о Юге, — попросила Гарэ, кутаясь в плед. — И о колдовских песках. Родители обещали свозить, но пока с поездкой не выходит. А я, хоть и полукровка, постоянно в себе Юг ощущаю. И во сне часто вижу. И слышу, как шуршат реки песка. А когда просыпаюсь… чувствую его в себе — песок. Его шорох. Его тепло. Это колдовское?

— Нет, — качнула головой матушка Шанэ. — Это тоска по дому — по истинному дому. Мы все — песчинки Великой пустыни. У неё есть тайные тропки к каждому из нас. И во сне её дух приходит к тебе, рассказывает, показывает, зовёт… Ты не полукровка, дочка. Ты настоящая южанка. Ничего от рек Севера не взяла, только от южных песков. Тебе обязательно надо на Юг. Хотя бы познакомиться с ним. А может, и остаться навсегда.

— Вот возьму и уеду, — Гарэ опустила глаза. — Мне здесь слишком холодно и сыро. Мама как-то привыкла… и вы тоже. А я не могу.

— А я слышу в себе северные реки, — матушка улыбнулась. — Я, чистокровная южанка, дочь великих песков, чья родня сплошь южане, которые ни разу не были на Севере, слышу реки. Я часто спрашивала у своих, не затесался ли северянин среди наших прапра? А мне каждый раз отвечали: нет. И откуда этот зов… не знаю. Вероятно, всё-таки разбавила нашу южную кровь капля Севера, но либо так давно, что все забыли, либо так, что признаться стыдно.

Гарэ тоже улыбнулась.

Неспешно потекла беседа. Из чашек поднимался ароматный дымок. Из глубины острова снова потянуло кострами. Влажный ветер ворошил голые ветки, срывая последние чахлые листья. Звучали тихие торопливые голоса — кто-то шёл от набережной и причалов домой.

Мёртвое время не зря так назвали — из-за колдовских туманов и ветров жизнь на Севере на две недели замирала. Поэтому обитатели покидали свои дома осторожно и лишь по самым неотложным делам — в короткий промежуток между полуднем и первыми сумерками. И то если ветра стихали совсем, как сегодня. И то велик шанс, что внезапные дожди, ветра или туманы надолго загонят под ближайшую же крышу. В первые дни (как вчера) люди ещё рисковали, но теперь уж точно даже в тихое время далеко своих домов не отойдут.

Матушка Шанэ и не надеялась вернуться сегодня домой, твёрдо решив напроситься на ночлег и приглядывать за девушкой, сколько понадобится, но судьба распорядилась иначе. Сначала рядом с беседкой зарычал пёс. А после из-за дерева выглянул угрюмый Кьюн.

— Папаша идёт, — сообщил призрак сухо.

Гарэ испуганно посмотрела на матушку и прошептала:

— И что нам делать?

Матушка думала буквально минуту.

— Встречать, — она недобро улыбнулась. — Я — твоя дальняя родственница. О помолвке мы ничего не знаем и пьём чай. А ты, сынок, — и в смуглых пальцах пойманной бабочкой затрепетал голубой огонёк. — Лови.

Кьюн послушно поймал огонёк и ругнулся:

— Жжётся!

— Потому что не эта сила тебя поддерживает. Дочка бы сделала — не кусалось бы пламя. Терпи. Спрячься за дерево и жди. Когда заклятье впитается, ты станешь видимым и материальным — минут на десять, не больше.

В светлых глазах парня зажглись опасные огоньки:

— Точно?

— Да, — матушка Шанэ достала из кармана плаща мешочек с песком. — Ты сейчас колдун, поэтому да. Но помни — времени у тебя будет чуть-чуть. Распорядись им с умом.

Кьюн кивнул и спрятался за дерево. Скрипнула калитка. Зашуршали вкрадчивые шаги. Гарэ напряглась, и матушка прошептала:

— Расслабься. Он не должен понять, что ты знаешь. Что мы знаем.

Гарэ съёжилась под пледом и опустила глаза. А на тропинке из-за деревьев показался мужчина, с виду совершенно в деньгах не нуждающийся. Щегольские серые плащ, шляпа и перчатки, дорогие ботинки. Упитанный, с аккуратными седыми усиками, прилизанными светлыми кудрями и масляным взглядом.

— Моё почтение, — приблизившись, неприятно улыбнулся мастер Хьёт и снял шляпу. — Гарэ, дорогая, могу ли я переговорить с тобой с глазу на глаз?

— Нет, — спокойно отказала матушка Шанэ. — Досточтимые родичи, да хранят их вечные пески, просили присмотреть за дочкой. Нет.

Папаша Кьюна никак не выразил недовольства, лишь поклонился и надел шляпу. И достал из внутреннего кармана плаща светлый конверт.

— В таком случае свидетелем будете, — кротко улыбнулся он. — Гарэ, девочка моя, я взял на себя смелость сделать вам с Кьюном подарок. Жаль мне вас, нерешительных. Давно жаль. Всю жизнь влюблённые, а на главный шаг никак не соберётесь. Поэтому прими от меня подарок, — и, поднявшись по ступенькам в беседку, протянул девушке конверт.

Гарэ посмотрела на него как на ядовитую змею:

— И что там?

— Открой, — настойчиво попросил мастер Хьёт и положил конверт на стол. И замер с довольной улыбкой, сложив руки на животе.

Матушка Шанэ взяла конверт, распечатала, достала свидетельство, изучила его и строго нахмурилась:

— Помолвка? А по какому праву вы оформили её в обход родительского благословения? Что-то не припомню, чтобы родичи меня об этом предупреждали.

Мастер Хьёт пустился в длинные объяснения древних законов Севера. Гарэ же сидела ни жива ни мертва — побледнела, сжалась, закусила губу, чтобы не заплакать.

–…срок помолвки истекает через две недели, — бодро заключил он. — Сначала я хотел вручить подарок позже, но потом подумал, что тебе нужно время — наряд сшить, приглашения родне и друзьям отправить, стол заказать. Свадьба — это же не только две подписи в храме. Это праздник. Прекрасный, чудесный праздник. И я решил, что негоже тебя, молодую и красивую, лишать свадебных радостей. Да и Кьюн, глядишь, к свадьбе успеет.

— А я уже тут, — прозвучало насмешливое.

Мастер Хьёт вздрогнул и резко обернулся. И побелел больше Гарэ. Кьюн ухмыльнулся, и в его левой ладони вспыхнул клубок багрового огня.

— Я уже тут, — повторил он издевательски. — Привет, что ли?

Папаша беспомощно посмотрел на матушку Шанэ, но та и бровью не повела.

— В-вы что, н-не видите?.. — заикаясь, пробормотал мастер Хьёт.

— Мальчика? — вежливо уточнила матушка. — Почему же, вижу. Он давно с нами.

— Но он же умер!.. — выдохнул папаша и неловко обернулся к сыну: — Ты же умер!..

— Откуда узнал? — вкрадчиво поинтересовался Кьюн, и пламя в его руке зло заискрило. — И не потому ли со свадьбой заспешил, что узнал?

Гарэ не выдержала и тихо, молча заплакала. А матушка вытянула из мешочка щепотку песка, напряжённо наблюдая за парнем — призрак-колдун в принципе опасен, а уж если он в ярости…

— Так это же твоя мечта, сын… — залепетал мастер Хьёт. — Я хотел исполнить твою мечту…

— Врёшь! — рявкнул Кьюн, и его глаза полыхнули багрянцем. — Ограбить ты её хотел! — огонь стёк по его нервным пальцам, щёлкнул кнутом. — А ну говори! Правду!

Мастер Хьёт открыл рот, побагровел, тоненько пискнул и рухнул в спасительный обморок — матушкина песчаная змея едва-едва успела подхватить его тучное тело и уложить на скамью. А Гарэ всхлипнула, сорвалась с лавки и, уронив плед, выскочила из беседки. И порывисто обняла старого друга. Кьюн моментально сдулся — глаза потухли, кнут ушёл в землю талой водой. Матушка Шанэ сразу расслабилась. Всё, кажется, пронесло грозу мимо…

— Думаю, дочка, тебе следует написать второе заявление — на этого ушлого негодяя, — заметила она негромко. — О том, что он обманом пытался выдать тебя замуж за мертвеца. Я подтвержу. И после никаких кнутов не понадобится — под заклятьем правды всё как миленький выложит. Всю правду.

И что же Рьен-то накопал?.. Надо срочно ему написать…

***

— Храм на Сто Седьмом острове давным-давно недействующий, — рассказывал Рьен. — Ещё лет тридцать назад его со скандалом закрыли за мошеннические дела. Его единственный служитель — Амьюр — поставил свадьбы с мертвецами на поток. В то время орудовала целая банда, которая занималась тем, что сначала вычисляла юных и внезапно осиротевших наследников больших состояний, а потом быстро, пользуясь шоковым состоянием, женила их или выдавала замуж за собственных мёртвых родственников. Долгое время им это сходило с рук, потому что запуганные жертвы боялись жаловаться. Но одна девушка не испугалась, пришла в Сыскное ведомство и всё рассказала.

Папашу уже забрал Мьёл с клятвенным обещанием допросить лично и жестоко, хотя это не в его полномочиях. Рьен сидел на лавке рядом с матушкой Шанэ, а напротив жались друг к другу старые друзья. Кьюн подобрал ключи к заклятью видимости-материальности и обнимал подругу за плечи, а Гарэ, похоже, наконец начала осознавать, что больше никогда его не увидит, и то и дело вытирала краем пледа молчаливые слёзы. И стыл в чашках свежий горячий чай — всем было не до него.

— Членов банды отловили и сослали на каторгу, храм закрыли, — продолжал Рьен. — И только для Амьюра сделали послабление — служитель рек всё-таки. Это священно. Он отбыл наказание в закрытом храме и вернулся пять лет назад. И сразу взялся за старое, но без прежнего размаха. Каким-то образом он умудрился спрятать и сохранить — или всё-таки подделать — официальную колдовскую печать храма, чтобы свидетельства имели видимость настоящих. Пустил среди нужных людей слух о себе. И за пять лет поженил обманом минимум троих.

— И вы этого не заметили? — поразилась матушка Шанэ.

— Служители очень просили, чтобы дело закрылось без большой огласки, — пояснил Рьен. — Во-первых, честь храмов, а во-вторых, не стоит напоминать людям о забытом. Не то у многих соблазн появится преступным путём пойти. А нынешнее поколение отдела общих правонарушений молодое да раннее. Оно об этом деле ни сном ни духом. Я вот тоже едва вспомнил. И только когда нашёл в архиве дело, а в деле — имя того же служителя, который выдал вам, молодые люди, помолвочное свидетельство, сообразил, что к чему. И даже «женить» для уточнения фактов никого не пришлось. Служитель Амьюр сразу во всём сознался и сдал папашу Кьюна с потрохами.

— Но ещё до служителя кто-то сказал ему, что я мёртв, — напряжённо напомнил парень.

— Сыскники Тихолесья молодцы, — улыбнулся Рьен. — Они за полдня дело раскрыли. Во-первых, нашли того деда-лодочника, который отвёз тебя, заболевшего, в больницу, причём вместе с сумкой и документами. И ни монетки у тебя не взял. Во-вторых, нашли в той больнице лекаря, который подтвердил твою смерть, узнал по документам адрес и написал твоему папаше. И в-третьих, быстро лекаря раскололи. Он даже письмо папаши предъявил, в котором тот обещал лекарю двадцать золотых за сокрытие факта смерти. И расписку прилагал. И твоё тело…

— Оставьте, — перебил Кьюн. — А если достали, верните на место. Не надо сюда тащить. Никто здесь ко мне не придёт. А там… — он запнулся и покосился на Гарэ. — К Приграничью близко. И к Югу.

Девушка тихо всхлипнула и уткнулась носом в плед.

— Пойдём, — тихо позвала матушка Шанэ, вставая. — Лодочник близко. Пусть вдвоём побудут. Да и время к туманам. До свидания, дети. Гарэ, приходи в любое время — о Юге узнать, посоветоваться, поплакать… Кьюн, сынок… быстрой воды.

Рьен сочувственно попрощался и вслед за матушкой вышел из беседки. И сразу прошептал:

— Жалко парня… Всё время думаю — почему реки молодых так рано забирают? Жить да жить ещё…

— Потому что таков срок, — еле слышно отозвалась матушка Шанэ. — А почему каждому из нас отводится именно столько времени, нам не понять никогда. Значит, всё необходимое мальчик сделал. Судьба категорией «жить да жить», к сожалению, не мыслит, у неё на нас совсем другие планы. О которых мы никогда не узнаем. И лишь отчасти поймём, когда река позовёт… если на то будет время.

И, помолчав и подумав, она добавила:

— А может, Кьюн ей понадобился для другого дела. Срочно. Потому и так быстро. Но я с тобой согласна, сынок. Жаль мальчика. И девочку.

— С родителями Гарэ поговорю, как вернутся, — сурово сказал Рьен. — Негоже ребёнка одного бросать. Красивая и богатая девушка без защиты родителей или мужа — всегда потенциальная жертва. А у нас в Семиречье проходимцев, к сожалению, с избытком. И Сьята попрошу несколько статей написать. Родители должны знать, как опасны для их детей древние законы Севера.

— Лучше бы их совсем отменить, — покачала головой матушка Шанэ.

— Не мы их придумали, и не нам отменять. Они существовали задолго до нас и, боюсь, просуществуют ещё столько же. Потому что в народе появились как традиции, а не на бумаге от Городского ведомства. Но напомнить о них мы можем. И обязательно это сделаем.

Над тихими фиолетовыми водами реки Глубокой уже вилась лёгкая сизая дымка, и на мгновение матушке почудились в ней очертания призрачной лодки. Подождёт ли Лодочник, пока старые друзья прощаются?.. И сразу поняла, точно ей ответили: да, подождёт. В Мёртвое время у Лодочника обычно немного работы.