Забытые-3: Хранители перемен

Дарья Гущина, 2022

Древние земли Шамира хранят немало загадок – ловушки Стужи разбросаны и по Обжитым, и по заброшенным пределам. Но не меньше тайн кроется и в самих героях. И мало обезвредить убийственные чары Забытого, надо ещё и понять, для чего мир позвал на помощь столько разных людей. У каждого есть своё важное место в истории, о котором необходимо узнать «до», чтобы помочь, а не навредить. А время тает. До «без четверти весны» и последнего нападения Стужи остаётся всего ничего. Третья и заключительная книга цикла.

Глава 2. Осколки

— Зим, прожорливое ты хладнокровное! — я в сердцах запустила в знающего парой искр.

Он в ответ лишь рассмеялся и легко увернулся. Я глянула на него исподлобья, подбросила на ладони увесистое солнышко и с трудом подавила желание швырнуть чары по назначению. Так и до драки недалеко. А за еду стоит драться, лишь когда она есть.

А её не было.

Пока я просвещалась в склепе памяти, Зим ухитрился истребить всё съестное, что хранилось в сумках. Почти всё, кроме небольшого кулька с крупой и связки сушёных себряшек. Вьюж перетаскал ему еду из верхнего города, не иначе. Мы же там все вещи оставили, прежде чем в гробницы спуститься. Вот знала бы… припрятала бы свою половину.

— Не злись, Верн, — примирительно попросил он. — Я волновался. И время тянулось медленно. И, честно говоря, думал, у нас ещё есть. У тебя, — и указал на мою сумку.

Я молча распустила завязки и показала содержимое — одежда, мешочки с травой и пара мёрзлых веточек укропа. Зим приуныл и заизвинялся. Я сжевала одну ветку и, повоевав с собой, протянула вторую знающему.

— А поблизости нет города с кладовыми? — с надеждой спросил он, жестом отказавшись от укропа.

— Нет, они только у Южной гряды уцелели, — я закрыла сумку. — Пошли вниз. Может, там что-то найдётся. В верхний город искры не только умирать приходили, но и подумать. Поди, есть кладовые. Хорошо, если зачарованные и с ледниками. Всё равно пока наставители набираются сил, нам идти некуда. Надо ждать Светлу. А внизу безопасно. Отдохнём, обговорим… пообедаем, если повезёт.

Не повезло.

В городе искрящих мы сразу разделились и внимательно обшарили все постройки, даже странные одно — и двухстенные. Кладовые встречались, но съестные припасы давно превратились в труху и пыль. Мы обшарили весь городок, но зря.

Вернувшись раньше Зима в тот дом, где мы ночевали накануне, я разожгла очаг и решила, что Шамир с ней, с едой. В конце концов, мы же знающие, полумёртвые. Сейчас перебьёмся кашей, а потом протянем как-нибудь несколько дней без еды, затыкая голодное урчание животов чаем. Конечно, без еды в паутине худо будет, но…

— Верн, смотри!

Я обернулась. Зверёк Вьюжен появился рядом со мной — соткался из снежинок и улыбнулся. Стряхнул с крыльев снежную крупу, сжал в ледяных зубах ремешок сумки — и исчез, чтобы появиться у порога, где и стоял Зим. Безлетный шевельнул хвостом и снова появился рядом со мной, по-прежнему держа в зубах сумку.

— Ты же можешь перемещаться на большие расстояния, да? — дошло до меня. — И до целых городов хватит сил добраться?

Вьюж кивнул. Вёртка немедленно забралась в сумку: мол, с тобой пойду. Зверёк-безлетный тихо фыркнул и исчез, лишь сверкнула в воздухе пригоршня мелких снежинок.

— Живём! — взбодрилась я, доставая из другой сумки котелок.

— Интересно, а нас он так перетащить сможет? — предположил знающий, разуваясь.

— Стужа тебя с собой не прихватил — значит, нет, — я занялась кашей.

— Расскажешь? — Зим присел у очага. — Что в склепе видела?

Я помешала крупу, отложила деревянную ложку, вскипятила в кружках воду для чая и за мелкими делами начала неспешно пересказывать недавние события и открытия, ничего не утаивая. Услышав о своей роли в исчезновении записей Весела и Бела, знающий помрачнел, но смолчал. Дождался, когда я закончу, встал и вышел наружу.

Наверное, иногда не помнить отдельные моменты прошлого — это благо… или проклятие.

Я поела в одиночестве, подремала, подогрела кашу и снова начала клевать носом, когда Зим наконец вернулся. И с порога хмуро заявил:

— Всё равно хочу всё вспомнить. Если буду точно знать, где и что я натворил, то смогу с этим сжиться. А если не буду, изведусь, думая, я или не я, под чарами или по собственному желанию.

— Лады, — я зевнула и указала на котелок. — Ешь. И ложись спать. Не хочу торчать в пределах больше необходимого.

— Думаешь, Стужа вернётся в Обжитые земли? — он сел на пол у очага, поджав ноги.

— Да. Среди людей затеряться проще, чем в пустынных землях. Проклятые «скользкие» чары… — проворчала я, обустраивая лежак. — Из-за них мы и тебя не разглядели, и Стужу не найдём. Спрячется так, что ой. И не всплывёт, пока не придёт время.

— Время для чего? — знающий поднял брови.

— Время для стужи, — тихо ответила я, — лютого мороза, который не щадит никого. Он копит силы для одного-единственного удара. Стужа достаточно времени провёл в Обжитых землях, чтобы раскидать повсюду свои чары. И я не уверена, что даже безлетные способны их распознать под «скользкостью» и обезвредить. Когда Забытый наберётся сил, он просто выплеснется стужей… и всё.

— Люди — под защитой городов и чар, — понимающе кивнул Зим. — Если старой крови в городах не будет, люди не пострадают.

— Или пострадают отдельные дома и кварталы, где спрячется старая кровь, — угрюмо добавила я. — Но люди — большинство людей — выживут. И у Стужи будет бездна живой силы от убитой старой крови и гора материала для её усвоения. Всё просто, Зим. Забытому нужно немного времени, чтобы создать ледяную среду и набраться там сил.

— А что безлетные? — возразил он. — Их-то чары не возьмут.

— Как знать… — я начала плести лежак. — Если они сейчас, укрывая Шамир и людей, вывернутся наизнанку… Они же смертны. И у них есть слабые места. И Стуже о них отлично известно.

Знающий задумчиво подъел кашу и, конечно, спросил:

— А мы ему зачем? Забытому?

— У Стужи Равс на хвосте, — напомнила я. — И не только он. Мы — дополнительная защита, только и всего. Заслоном нас, как верных псов, поставить, чтобы опять удрать от погони. Или натравить на старую кровь, а потом от пойманных пленников набраться сил. Ему нужны помощники, чтобы закончить дело наверняка. Но и без них он способен устроить на Шамире смертоносное стихийное бедствие. Мы поздно поняли, что Стужа давным-давно проснулся. Слишком поздно.

Посреди комнатки соткался из снежинок Вьюж — довольный, сияющий, с полной сумкой еды и не менее довольной Вёрткой. Но нас уже таким дурным настроением накрыло, что радости показать не получилось. Безлетный всё понял и требовать благодарности не стал. Отнёс сумку в сторону, дохнул на неё, укрыв ледяной крошкой, и тихо выскользнул из дома.

Зим допил чай и завалился спать. Вёртка вернулась ко мне и с восторгом поведала, что безлетный уже очень-очень даже очень. Я поворочалась с боку на бок, села, прислушалась к нервно-сонному дыханию знающего и сдалась.

Не успокоюсь же, пока не узнаю…

Вьюж лежал в десяти шагах от домика — на спине, раскинув лапы и крылья, любуясь чаротворным солнцем. При моём появлении он перевернулся на живот и принял более подобающую древнему существу позу. Льдистые глаза внимательно уставились на меня.

— Я хочу знать, сколько, — прошептала я и опустилась на колени напротив бывшего странника. — На сколько частей делится безлетный? На сколько осколков распался Стужа? Есть ли они здесь, в пределах? И сможешь ли ты их найти?

Безлетный смешливо прищурился и склонил голову набок.

— Извини, — я виновато улыбнулась. — Конечно, ты даже мысленно общаться пока не можешь… Кивай, если да, хорошо?

Он важно кивнул. Теперь главное — правильно составить вопрос.

— Все безлетные распадаются на одно и то же количество осколков?

Нет.

Плохо…

— Оно от чего-то зависит? Количество?

Да.

Так. От возраста оно зависеть не может, безлетные все из одного десятилетия, если не сказать из одного дня. Значит…

— От числа возвращений? — и меня осенило. — Вы именно так и дробите душу? С помощью силы Гиблой тропы?

Вьюж одобрительно кивнул.

— То есть чем чаще возвращаешься, тем больше осколков… — я задумчиво закусила губу. — А ты можешь объяснить, как это… выглядит? Как всё это… происходит? Какая душа главнее? И как осколки связаны между собой? Ты ведь теперь можешь чаровать, да? Изобрази, я пойму.

Очень постараюсь понять.

Безлетный прикрыл глаза, встряхнулся и вспыхнул холодным зимним солнцем. А его лучами стали вытянувшиеся крылья, лапы и хвост. Последний оторвался от тела и заметался безумным странником.

— Лучи одного солнца, — поняла я. — И здесь — тоже… Все оторванные частички души теряют разум?

Нет, качнул головой Вьюж.

— И думающие чары помогают поддерживать связь и управлять?

Да.

— На сколько частиц мог раздробиться Стужа? Хотя бы примерно?

Безлетный вернулся в прежнюю форму, погас, встал и резко выдохнул. Клочок дороги между нами покрылся коркой льда, и острым коготком Вьюж коряво нацарапал: десять-пятнадцать.

— Да чтоб его, заразу… — не сдержалась я.

Зверёк грустно вздохнул.

— Как тебя зовут? — я отодвинулась и указала на лёд. — Напиши, если помнишь. А то мы зовём тебя… как прежде звали Стужу.

Он лишь улыбнулся и качнул головой. Выходит, забыл имя. И всё равно ему, как зовут. Лишь бы не бросали, поняла я по щемящей просьбе в льдистых глазах.

— Конечно, нет, — заверила я. — Нам нужна любая помощь и поддержка. Да и не дело это — своих бросать.

Вьюж снова улёгся на живот и выразительно, совсем как Равс, поднял брови: мол, ещё вопросы?

— Ты хоть что-нибудь помнишь из времён Забытых? — поёрзав, я села, скрестив ноги.

Нет. Да. Плохо, в общем. Осколками.

— Слабые места безлетных? — я спросила на всякий случай. Ну а вдруг?

Вьюж зубасто улыбнулся, и в его глазах сверкнул недобрый огонёк. И вспыхнуло обещание. Да, поняла я, кое-что об этом он помнит. И найдёт способ передать знания. И просто сделает в нужный момент.

— А правда, что если хоть один осколок души уничтожен, в целое безлетному уже не собраться? — сведения вроде бы достоверные, от Добры, но проверить не помешает.

Короткий кивок: да.

— И Стуже — тоже?

Пауза. Неприятная. И до меня дошло. Огрызки тоже уходят на Гиблую тропу. Стужа не сможет собраться здесь — но явно сможет там, на Тропе. А оттуда вернуться обратно.

Вьюж словно мои мысли читал — закивал, подтверждая.

— То есть если его и сможет кто-то грохнуть, то только сам Шамир? — мрачно уточнила я. — И лишь после того, когда мы вышвырнем Стужу за пределы живого мира? И даже с Гиблой тропы?

Он снова кивнул.

Я хмуро посмотрела на безлетного — в отличие от меня он искрил улыбчивостью. Как мало иногда для счастья нужно…

— Верн? — Зим, конечно, не спал, а давно и тихо сидел на крыльце, прислушиваясь. Да, уснёшь тут… — Я вот о чём думаю. Если Стужа проснулся пять лет назад, почему Шамир начал предупреждать так поздно? Ты спрашивала про два года назад — когда появились призраки городов, — а на самом-то деле…

— Думается, он и раньше предупреждал, — признала я. — Просто мы не видели. Мы, искры, живём почти безвылазно в блуждающих домах типа «потеряшек», а что там увидишь? Ничего. А замечали ли что-то другие старокровные… Наверное. Но молча.

Безлетный, поддакивая, заискрил.

— Ничего, — бодро сказал Зим, — если Стужу тогда напугали до спячки, значит, с ним можно справиться. И сейчас нам уже легче, чем несколько дней назад, когда мы вообще ничего не знали.

Так-то да… Конечно, истина прошлого, как безлетный, раздроблена на множество осколков, но мы уже начали собирать из них одно целое. И собрали достаточно, чтобы составить чёткий план работы, а не метаться бесцельно по миру, надеясь где-нибудь что-нибудь ухватить.

— Когда очнутся мои наставители, пойдём искать записи Весела и Бела, — я встала с тёплой земли. — После — в «потеряшку», к Дремню и Дорогу. Записи пишущих способны понять лишь они сами. И пусть разбирают. А мы тем временем найдём одну мою знакомую безлетную. Хочу, чтобы она посмотрела на тебя и рассказала… что-нибудь хорошее. Или плохое. Но правдивое. Заодно и Стужу обсудим. И то, как устроить на него западню. Боюсь, без помощи безлетных нам тяжко придётся.

— А как мы её найдём? — поинтересовался знающий.

Я улыбнулась зверьку-безлетному:

— Ты же сможешь найти своего?

Вьюж привычно кивнул.

— Да и Шамира попросим на всякий случай, — подытожила я. — Пусть переплетает пути. Чтобы не просто найти, но и побыстрее добраться.

— А сейчас ты опять отправишь меня спать, а сама уйдёшь за новыми сведениями или догадками? — улыбнулся Зим, тоже встав.

— Да, — мне стало неловко оттого, что он так быстро всё понял. — Не усну, пока всё не обдумаю раз на тридцать. Меня беспокоит раздробленность Стужи. И очень хочется найти его всего. Да, ему не слиться в действительно мощное создание, но… Их же можно как-то использовать, да? — я посмотрела на Вьюжена. — Как помощников?

Тот наморщил мордочку, встряхнулся, и снова отцепил от себя хвост — и снова над пустынным городом заметался безумный странник. Безумный — но неопасный. Сейчас. А вот от Стужи…

— Дров наломают… — негромко заметил знающий, наблюдая за воздушными коленцами хвоста.

Мама в прошлую нашу встречу чётко сказала: кроме моих, нашлись ещё три дыхания, один зверь Стужи и мелочь всякая. Надо спросить, что за мелочь… и всё-таки — сколько. Хотя бы примерно сколько осколков Стужи найдено и уничтожено.

Хвост вернулся к своему хозяину, и Вьюж вопросительно посмотрел на меня: мол, есть ещё вопросы?

— Подумаю, — решила я. Искоса глянула на Зима и добавила: — Пойду пройдусь. И по новым знаниям — тоже. Пробежишься раз тридцать по известному — на тридцать первый обязательно наткнёшься на важную мелочь.

Так, например, в очередной раз не ощутив холода крови Стужи, я наконец смирилась с тем, что знающей никогда не буду чувствовать так, как живой искрой. Потому что во мне есть тот же холод Гиблой тропы, что и в Стуже, и прочих «недо-», и даже в ледяных паразитах. И он делает нас похожими.

А ещё, думая о помощниках Стужи, я вспомнила об одном говорящем — том самом, который когда-то подтолкнул Тихну к убийству Видена, тем самым пробудив от спячки дыхание Стужи. Думается, что он не из знающих. И до сих пор прячется где-то среди людей. А я в круговерти дел совершенно о нём забыла.

О говорящем надо предупредить. И обязательно найти этого предателя. Между делом. Может, даже с помощью Зима — вероятно, у них есть что-то общее, какая-то метка, по которым Стужа спустя столетия находил потомков своих помощников, а самого Зима не обнаружил лишь благодаря «скользким» чарам безлетных.

— Как думаешь, твоя карта — чьих рук дело? Стужи?

Зим, уже скрывшийся за сухим плющом — «дверью», выглянул наружу и твёрдо сказал:

— Да.

— Тогда похожие штуки могут быть у других его помощников, — закинула удочку я.

— Задачу понял, — кивнул знающий и вернулся в дом.

А я отправилась бродить по верхнему городу. Думать. Искать осколки и понятные собирать в фигуры, а непонятные — откладывать в сторону. И впитывать тишину. И ловить песенные мотивы. Скоро, чую, так всё закрутится… Надо подготовиться. И подобрать для мамы вопросы о частичках Стужи.

И, да, поспать.

Потом. Хоть немного.

…Меня разбудил голос дяди Смела — такой тихий, что я не сразу его узнала. Примерно так же звучал мамин голос, когда я пряталась от неё в сундук с одеялами, а она бродила по комнатам, окликая меня, — глухо, не всегда внятно, издалека.

Слишком мало сил набрались — рано говорить.

— Ты должна… — донеслось сердитое.

Светла промолчала. Дядя Смел снова забубнил.

Я села, обнаружила, что Зим уже ушёл, оставив мне котёл воды и горку снежков, и снова прислушалась. Голос дяди зазвучал громче, и я разобрала:

–…должна сказать!

Ух ты. Светла явно выкопала из памяти нечто необычное. И… неприятное?

Я не торопила наставителей. Умылась, размялась, согрела воду и заварила травяной чай. Нашла в новых припасах хлеб, сыр, копчёное мясо, огурцы, блины и поняла, что летал Вьюж не в мёртвые города, а в Обжитые земли. В «потеряшку» — её масляные блины я ввек не забуду. Какой молодец — и спасибо, Шамир, за подмогу…

— Если ты не скажешь, то я сам!.. — пригрозил дядя Смел.

Я устроилась на одеяле у очага, согрела тарелку с блинами и с аппетитом набросилась на завтрак.

— Нет, — донёсся слабый голос Светлы — тихий и отчего-то несчастный. — Сама. Но пусть поест.

— Потерплю, — я отложила блин. — Что случилось?

— Зной — это Ясен, — мёртво сообщила наставительница.

Я чуть не выронила тарелку:

— То есть?..

— То и есть… — Светла вдруг явственно шмыгнула носом. — Не понимаю, как он влип в эту историю… Но я его узнала. Там, с Дивной… Это Яс был. Он, знаешь, потому и вспомнил всё так быстро — потому что родная кровь к родной крови. Дивна же из нашего рода. Да, она его не вспомнила, мы — родичи дальние, они прежде не встречались… Но девочка Яса почуяла, поверила, потянулась к нему… Это точно он.

Ну и ну…

— Так он выжил, выходит? — осторожно спросила я. — Не сгинул в тех подземельях?

— Выходит… — прошептала она. — Он всегда доводил начатое дело до конца. Если решил, что таким созданиям не место среди живых людей… То это должно было коснуться всех Забытых. Он не уймётся, пока жив Стужа. Пока искры, да и его семья, в опасности.

Что ж… Это многое объясняет. Я с трудом верила, что некая искра, даже из прошлого, даже с подмогой в виде Равса, рискнула бросить вызов Стуже и напугала его до спячки. А вот Зной — это уже другой разговор.

— Интересно, — протянула я, снова подогревая блины, — а что он попросил взамен? У Шамира? За время тишины? Получается, это ведь Ясен уничтожил Бурю. Да и с Потопом помог. И, наверное, с их помощниками. И Стужу загнал в угол. И сейчас не позволяет ему развернуться. И сам… не делает то, ради чего его… создали. О чём он попросил?..

— А ты бы что-то взяла? Ты бы что-то потребовала? — вдруг резковато спросил дядя Смел. — Вот сейчас ты из штанов выпрыгиваешь, лишь бы успеть и всё сделать правильно. Потребуешь потом плату? За спокойную жизнь в живом мире без Забытых?

Я невольно вздрогнула:

— Да нет, ты что!..

— Вот тебе и ответ, — фыркнул дядя. — Шамир с перепуга мог пообещать что угодно, но умный и честный человек понимает, что, помогая миру, он в первую очередь спасает самого себя. Свою семью. Своих любимых. Свои земли. А уже потом — всё остальное.

— Интересно, — с порога, подражая мне, протянул Зим, — почему я всё должен узнавать, подслушивая?

Я обернулась и пожала плечами:

— Блины будешь?

— А ты поменьше болтайся где попало, — подколол дядя Смел.

— А я и не там был, — с достоинством возразил знающий. — Буду.

— А ну, покажь, что принёс! — оживился дядя.

— А вестями вовремя делиться будете? — насмешливо хмыкнул знающий и сел рядом со мной. — Смотри, Верн.

На его раскрытой ладони осколками янтаря мерцали крохотные семена. Я чуть снова тарелку с блинами не выронила.

— Дымник! — радостно взревел дядя Смел. — Светла, смотри! Да кончай ты хныкать! Жив твой братец и на нашей стороне, слышь! Сопли подбери, воительница! Всё образуется! И мы возродим наши земли! Дымник!.. — и его голос упал до восхищённого шёпота: — Где ты его взял, парень? Ну хочешь, извинюсь? За это, за поучения?.. Ну, тогда, во вратах Стужи?..

— Не надо, — весело ответил Зим. — Ты был прав, а на правду не обижаются. Верн, это всё твой браслет. Он постоянно что-то шептал, но я не понимал слов. А здесь, в этом городе, его голос стал громче. И я понял. Мы вчера еду искали, помнишь? Оказывается, в некоторых домах двойной подпол. В верхнем — труха вместо еды, а вот во втором — сундуки с семенами. Браслет мне чуть руку не спалил, пока я искал туда входы.

— Они знали, — подозрительно сглотнув, выдохнула Светла. — Они забыли о вернувшихся, но не о беде. Они понимали, чем всё закончится. И приготовились.

— Вот заразы! — восхищённо цокнул языком дядя. — И ни слова не сказали, ни намёка не оставили…

— Меняю на блины, — знающий сжал кулак.

— На, — я сразу протянула ему тарелку. — И чай.

Тёплые семена покалывали кожу рук и грели душу. Я сжала ладони, зажмурилась и отчётливо уловила мягкую пульсацию — как биение крохотных сердечек. Будто не спящие семена в руках держала, а живого трепещущего зверька. Он дрожал, льнул к ладоням и отчаянно пытался заговорить — запеть. Но я вместо слов слышала лишь шелест — упоительный, умиротворяющий шелест листвы. И от него так сладко щемило сердце…

— Это так важно… для вас? — осторожно спросил Зим.

Оказывается, он не ел, а во все глаза смотрел на меня. И удивлённо слушал — а мы втроём плакали в три голоса, и дядя Смел громче всех, с пронзительными трубными звуками и ругательными покашливаниями.

— Очень, — я улыбнулась сквозь слёзы. — Это… дом. Это наш дом. Ты ешь-ешь. Подогреть?

Знающий мотнул головой.

Я осторожно ссыпала семена в зачарованный внутренний кармашек сумки и пообещала:

— Когда-нибудь, когда мы избавимся от Стужи и прочих гадостей, когда мы вернёмся в наши земли и солнечные леса опять поднимутся до небес… Ты всегда будешь желанным гостем в землях искр. И там, тогда… поймёшь. Должен понять.

— Я всё утрясу, — вставил дядя. — И ни одна скотина не обзовёт тебя хладнокровным.

— Это же браслет, это же не я… — смутился Зим. — И это же ты мне его дала…

— А ты мог бы не слушать. Не ходить и не искать, — мягко заметила я. — Или найти — и не показать. Ешь.

Да, людям надо помогать, особенно хорошим. Хорошее дело всегда вернётся добром. И чем больше вокруг хорошего — тем лучше мир. А нам всем в нём жить, и лишь от нас зависит, каким он будет. От нас — и от наших мыслей и поступков.

— Я помню, где стоял город Приозёрный, — неловко сменила тему Светла. — И Алый — тоже. Это недалеко отсюда. К обеду доберётесь до Алого. А от него — двадцать вёрст до Приозёрного. Но, боюсь, пешком. Всё в округе уничтожено, никаких паутин. И тебе плести новую не советую. Мы не знаем, какими чарами пишущий Мечен накрыл записи.

— Прогуляемся, — согласилась я, вставая.

Зим поспешно сунул в рот предпоследний блин, прожевал, проглотил и торопливо сообщил:

— А я вспомнил, что у безлетных вместо паутин было. Точно их чары повторить не смогу, но путь немного срежем. Да, — он спокойно и с долей вызова встретил мой взгляд, — я ещё и вспоминал. Зачем Стуже оружие без прежней силы? И я многое вспомнил — и что могу, и сколько, и когда. И не жалею, что рискнул.

— Нет худа без добра, — кивнула я, гася солнечное пламя в очаге. — Проверим. Путь срезается чем-то вроде ледяной горки, так?

— Угу. Чем-то. Вроде.

Мы быстро собрались. Светла уже бормотала что-то тихо, явно прикидывая путь. На крыльце Зим показал на свои метки — на каждом доме со вторым подполом мерцала снежинка. Вёртка, доселе отдыхавшая, проснулась, встряхнулась и выбралась наружу — обойти и запомнить на всякий случай необходимые строения. А Вьюж уже ждал нас наверху — лёжа на грибной шляпке камня-входа.

Едва мы вернулись в Долину тысячи ветров, как Светла предупредила:

— Смотрите под ноги. Видите тропу? Это путь до Приозёрного. Доберёмся до того, что от него осталось, — поищем то место в холмах. Я помню путь Славны и Мечена. Идите по ней. И не заблудитесь, и в снег не провалитесь.

— Я тоже путь помню, — я глянула на землю. — Если остатки городских ворот найдём, то до зачарованных бумаг быстро доберёмся.

Точно, тропа. Снег словно золотым песком присыпали. В лучах солнца он искрил сотнями тёплых звёзд.

Зим посопел неуверенно, но всё же, неловко подбирая слова, спросил:

— А когда… ну, тогда, в Приозёрном… Это же я его?..

— Нет, — ответили мы со Светлой в один голос.

— Ты был в беспамятстве, — пояснила я, вслед за легкокрылым Вьюжем пробираясь меж каменных изваяний. — Не знаю, что случилось в городе, но тебя я рассмотрела хорошо. Нельзя винить безумца. Особенно если им управляли чужие чары.

— Приозёрный чадил, то есть горел, — напомнила наставительница. — А холод вымораживает. Это не ты, Зим. Это кто-то из пишущих-говорящих постарался. Скорее всего, от страха.

Знающий явственно выдохнул. Надолго ли, если он нацелился всё-всё-всё вспомнить?..

А Светла так горько вздохнула… Да, Зной. Ясен. Прежде чем вспомнить себя, он, поди, успел наворотить… Или нет?

Частокол каменных изваяний постепенно редел. Чем дальше мы уходили от гриба, тем меньше становилось фигур, и расстояние между ними незаметно увеличивалось. И всё чаще взъерошивали снег хлёсткие порывы ветра.

— Светла, поройся у меня в памяти, — посоветовала я. — Найди и изучи новую карту — ту, которую составили после Забытых. Следов Зноя в пределах немного, и те начинаются ближе к Южной гряде, перемешиваясь со следами остальных Забытых. Мы так и не поняли, почему он прокладывал свою тропу, как другие. Думали, он помогал. А теперь я думаю, что он им мешал. Что его следы — это охота на Забытых. Возможно, по каким-то причинам он позже остальных появился. Или пробудился. И очень шустро вспомнил. Не возводи на брата напраслину раньше времени.

— Да, — наставительница вдохнула-выдохнула, успокаиваясь. — Спасибо.

— И ты, — я обернулась к Зиму, — тоже. Успеешь ещё заклеймить и выпороть себя, когда добудешь точные факты. Без них этим заниматься бессмысленно. Пустая трата времени и сил. Лучше подумай, как на тропу Светлы наложить свою горку, — и сурово добавила: — Оба подумайте.

— Правильно, нечего сопли разводить, — подытожил дядя Смел. И после паузы заявил: — А я знаю как.

Началось обсуждение — сначала вялое, потом бурное, с возражениями и «а вот я думаю!..» Я не участвовала. Шамир больно молчалив. И, посматривая на тропу, я прислушивалась к себе.

Ничего не хочешь сказать, а?..

Вчера, когда я бродила по одинокому городу, размышляя о свойствах безлетных и вспоминая легенду, рассказанную Дремнем, я невольно задумалась и о Шамире. Если безлетные — его эхо, если они, молчащие и душа мира, похожи… Не могло ли с Шамиром случиться то же самое, что и безлетными?

Не потому ли — на самом деле — он не смог дать Забытым отпор и защитить нас? Не потому ли ему сейчас так трудно говорить? Не потому ли, что он тоже в распаде? И именно поэтому после Забытых появились духи излома, голодные стаи и прочее?

А, Шамир?

И мир так красноречиво замер…

А ведь я всегда думала, что духи излома — явление древнее. Но, задумавшись о раздробленности Шамира, я задавала памяти прошлого вопрос за вопросом и получала лишь один ответ: нет. Не было прежде ни духов, ни стай. А душа Песни, которую я посчитала ипостасью Шамира, — это просто душа Песни. Это осколки душ первых искрящих, которые слились в одно создание, чтобы помогать своему народу и присматривать за нами.

Духи изломов же и дети зимы…

Почему это случилось, Шамир? Это чьи-то злые чары — или, как и в случае с Забытыми, твоя юность и недальновидность? Почему теперь ты раздроблен на десятки осколков? И сможешь ли «собраться» в себя прежнего? Или уже нет, никогда?.. И не потому ли после Забытых с наступлением нового года мы больше не видим древнее созвездие — «лицо мира»? Потому что ты «разбился» на чёткие времена года? А ещё до Забытых ты мог «подселиться» к чужому вещуну… а сейчас смог бы — если бы было к кому? Смог бы заговорить?

Мир молчал, лишь тоскливо завывали в каменных изваяниях позади нас вернувшиеся ветра. Я не понимала, что значит такой ответ. Да и ответ ли это? Или просто обычная тишь пределов? Но ощущала острую потребность поговорить с Шамиром — честно, вдумчиво и спокойно, а не на ходу. И может, мы с ним даже найдём время и способ. Когда-нибудь. Как-нибудь.

— Верна!

— Племяша! Очнись!

Я вынырнула из задумчивости.

Каменные изваяния кончились — в солнечных лучах вновь знакомо искрила снежная степь. Позади нас синели, скрытые дымкой, предгорья Восточной гряды. В стоячем морозном воздухе мерцали крохотные крупинки льда. Солнечные лучи обнимали притихший мир. На безмятежном небе — ни облачка. И по-прежнему весело бежала вперёд золотая путеводная тропа Светлы.

— А может, не надо? — я опасливо поёжилась. Горки мне ещё во вратах Стужи не понравились. — Может, сами дойдём, а? Я бы и в Алом покопалось — нашла бы пепел силы от Славны, узнала бы, кто их с Меченом убил… А к ночи будем в Приозёрном. И мало ли какая гнусь там спит — силу, в смысле, поберечь бы. Не?..

— Зимой? — фыркнул знающий. — Беречь силу? Мне?

Ну да, признала я. Глупо.

— Не бойся, я — не Стужа, — поддел Зим. — И горки у меня такими же не получатся. Они будут проще, медленней и короче. Зато к ночи мы не только в Приозёрном будем, но и записи отыщем. Сама же говорила, не надо откладывать на послезавтра то, что можно сделать сейчас.

— Дело не в страхе, — я пока не могла понять, почему меня отталкивала здравая мысль сократить путь.

Да, повторюсь, не понравились горки. Но если надо, то я что угодно вытерплю. Даже силу осени и отрезанность от внутреннего солнца целый сезон терплю. Нет. Это что-то другое.

— Это что-то другое… — повторила я, озираясь.

Давай же, не молчи! Подскажи!

Но Шамир молчал.

Хорошо. Сыграем в знакомую игру. Правила ты знаешь. Молчи, если нет. Толкни ветром, если да.

Дело не в горках? Дело в полезном пути? Мы можем что-то увидеть по дороге? Полезное и важное?

Ветер взъерошил мои волосы, а солнце, показалось, улыбнулось.

— Идём пешком, — «перевела» я намёк Шамира. — Внимательно смотрим по сторонам… и не только. В нашем прошлом скрыто множество тайн, а пределы — ключ к ним.

— Всё правильно, — прошептала Светла. — Восточная гряда собрана из осколков разных городов, но не все слиты в скалы. Мелкие и ненужные разбросаны по округе. Здесь можно много, очень много интересного найти. Особенно когда сопровождает знающий. И много времени мы не потеряем. Полдня погоды не сделают.

Зим выглядел и разочарованным, и заинтересованным. Конечно, хотелось покопаться в загадках пределов. Но и попробовать чары ледяных горок — тоже.

— Нам ещё обратно идти, — напомнил дядя Смел. — Сохрани чары, парень. Пригодятся. А до Южной гряды можно будет и с ветерком.

Я поправила сумку и первой устремилась вперёд.

Осколки…

Да весь наш мир — одни сплошные осколки. Во времена Забытых он рухнул с высоты своего самомнения, да так и остался лежать разбитым. Города — в осколки. Народы — в осколки. Память — в осколки. Дух Шамира — в осколки. И сколько нам всё это собирать в одно целое, и будет ли оно «рабочим»… Хотя — безлетные же собираются, если все осколки целы. И мы соберёмся. А если трещины останутся, если рубцы будут болеть на погоду… Пускай остаются и болят. Жестоким напоминанием.

Вёрт? Пошурши-ка по окрестностям. Вдруг что найдёшь. Все осколки здесь скрыты снегом.

Подруга нырнула в ближайший сугроб, и вслед за ней рванул, поднимая облака снега, Вьюж. Вроде поумнел, «собравшись», а от желания быть нужным и некоторой ревности явно не избавился. Без чувства собственной полезности жить сложно, да.

— Верн, а расскажи подробнее, что в Алом было, где ребят убили, и в Приозёрном, где записи припрятали, — попросил Зим, поравнявшись со мной.

Я собралась с мыслями и пересказала в деталях, как сама увидела, а не в общих чертах, как накануне. Всё равно больше делать нечего. Дорога одна. Заснеженное поле — одно и то же, и разнообразят его лишь наши помощники, один сверху, вторая снизу, выныривая из сугробов. А до Алого путь неблизкий.

— В записях Весела и Бела всяко будут имена их проклятых продолжателей, — голос дяди Смела сочился зловещим удовлетворением. — Уверен. По ним несложно будет вычислить потомков и спалить всю эту гниль. И с вниманием и тщанием спалить, чтоб даже пепла не осталось.

— Думаю, Шамир неслучайно свёл наши пути — Дорога и мой, — я кивнула. — Ему можно доверять. И записи отдать. Только пишущий сможет разобрать каракули пишущего. Отправим записи в «потеряшку», как только найдём.

И если благополучно найдём.

— А наставительница Снежна? — поднял брови Зим. — С ней Шамир тебя свёл раньше. Почему не ей? И почему не Дремню?

— Не знаю, — я пожала плечами. — Просто чувствую, что записи — для Дорога.

— Вероятно, он — потомок, — предположила Светла. — Если выжили семьи предателей, то почему бы не уцелеть и потомкам Весела и Бела?

— И Хмура? И Золота? — оживилась я.

Проклятье Стужи и это зацепило — многие искрящие потеряли свои корни. У кого выжили родители — те помнили, а кто остался сиротой — нет, запомнили лишь приёмных родителей. Моя семья как раз из таких — наши корни бесследно сгинули в тумане прошлого. Ни деды, ни бабушки не помнили родных, только приёмных. А ведь так интересно знать, чей ты потомок на самом деле…

— А вот это мы узнаем, когда память вернётся, — вздохнула Светла. — Я сейчас не могу даже путь Дивны проследить. Не знаю, выбралась ли она с родителями тогда из пределов, выжила ли… Но мы отвлеклись. Ты понял, Смел, да? От имён толку мало, если на память пишущих и говорящих легло то же проклятье. Имена предателей вычеркнули из памяти так, что их там и нет поди. Словно их никогда не существовало.

— Значит, есть что-то другое, — упорствовал дядя. — Иначе зачем из-за них убивать?

— Вот с этим соглашусь.

— И я тоже зачем-то пошёл именно за записями… — пробормотал Зим, щурясь на солнце. — Ну, тогда…

— Потому что это не ты был, — я держалась своего. — Потому что тебя вели чары. Не отпустил бы тебя Стужа на вольные хлеба — тебя, одного из немногих первых и удачных, на кого потратили силу помнящего. Мой наставитель Силен чётко сказал: ты — с благом Шамира, помнишь? А значит, ты появился тогда, когда это проклятое дело только начиналось и Шамир ещё не передумал.

— Забытые потеряли память, да? — знающий внимательно посмотрел на меня и задал один из своих противных вопросов: — А почему нынешние «недо-» с памятью получаются? Они даже свои прежние имена вспоминают. А я вот не могу. Если вы отказались помогать тогда и, само собой, не помогаете сейчас? А может, Забытые тоже прокляты? Тоже были под чарами?

Я вспомнила то, что видела в склепе: мёртвые глаза Потопа, мёртвые глаза Зноя…

— Потому что сейчас на Гиблой тропе очень много нашей силы, — ответил вместо меня дядя Смел. — Ты же помнишь, раньше мы умирали, когда хотели. То есть не слишком часто. И нашей силы везде было мало. А сейчас и Гиблая тропа много её впитала, и живой мир. Шамир до сих пор судорожно пристраивает нашу силу к летникам, и ещё не на одно поколение знающих хватит того, что выплеснулось во времена Забытых. Но это же мёртвая сила. Посмертная. Она не годится для полноценной жизни. И для полноценной памяти.

— Да и сами Забытые ещё опытами были, — добавила я. — Думается, Стужа сообразил, как делать «недо-» лишь тогда, когда ему Шамир невольно показал. Безлетные же знающие и хранят все знания мира. Они к ним ручьями стекаются сами по себе благодаря старым чарам. Даже если Шамир не хочет делиться — всё равно стекаются.

Ветер тихо и печально вздохнул.

Ну и наломал же ты дров…

— Скоро Алый, — предупредила Светла, и куколка, искря глазищами, высунулась из нагрудного кармашка. — Я ощущаю знакомый пепел. Будьте настороже.

Даже при однообразии дороги за интересными обсуждениями время быстро летит, да.

— Славна — кем она вам приходилась? — вспомнила я симпатичную искрящую.

Которая ненароком сказала очень правильные слова: дома искры с памятью общались чаще, чем друг с другом, да и друг с другом — в основном семьёй, обсуждая всё те же находки из всеобщей. И теперь — тоже. И, не столкнись я с миром людей, не задумалась бы, что это ненормально. Не совсем нормально. Такая «необщительная» жизнь всегда была нашей нормой. Привычкой. Традицией. Но — традиции ценны там, где их понимают и уважают. К людям с ними идти глупо. С людьми надо быть другими, хоть немного. И я обязательно обсужу этот вопрос со своими.

Интересно, а где Силена носит? Вот бы его после пределов отловить… и амулет-«имя» Ясена вернуть. Зной, поди, обрадуется пропаже.

— Славна — моя внучатая племянница по отцовской линии, — грустно ответила Светла. — Первый ребёнок, папина любимица. Когда я приезжала работать в гробницы, она всегда прибегала побыть рядом. Любопытная, как котёнок. Хорошая девочка. Очень.

— Извини… — пробормотала я.

— Ничего, — грустно улыбнулась искрящая. — Всем своя судьба отмерена. Я, видишь, тоже не слишком хорошо жизненный путь завершила. Но о себе-то я не жалею. Я многое успела сделать и долгий путь прошла. А вот деток… Деток до слёз жаль. Они же не виноваты. И кабы в честном бою, а не так, со спины…

Впереди затемнели обломки камней. Вблизи — мелкие, почти скрытые снегом и напоминающие сугробы, вдали — выше человеческого роста, со снежными шапками и выбеленные мелкой крошкой. Нелепые, уродливые и угрюмые на фоне безмятежной белизны бесконечной степи и под лучами смеющегося солнца. Жалкие и жуткие до дрожи, если вспомнить, чьи руки их сотворили.

— Это ещё не Алый, — предупредила Светла. — Это Яблочный — городок небольшой, трёхстенный. Алый — как раз следом за ним.

— Мы идём тропой Стужи, — пояснила я, встретив вопросительный взгляд Зима. — Говорят, от его чар лопался камень. Если в городе было мало старой крови, Забытый его просто вымораживал. И на его пути мы находили много целых городов вроде Лунного — помнишь? Целые, но замороженные. А если старой крови было много, мороз схватывал камень, и одного его прикосновения хватало, чтобы стереть город в пыль.

Знающий нахмурился, и я снова повторила:

— Это не ты уничтожил Приозёрный. Я слышала грохот и видела дым. И снег с пеплом. Уймись, совестливый ты наш. Снег — вероятно, твой, а вот пепел — нет. Или ты знаешь какие-нибудь сжигающие чары?

— Нет, — признал он. — И даже сочинить не получается.

— И не получится, — уверенно сообщила Светла. — Не то солнце. Совсем не то.

— Ну и всё, — подытожила я, понимая: это заткнёт невероятную совесть Зима ненадолго. То есть надо его отвлекать. Постоянно.

На дальний, самый высокий и длинный огрызок не то городской стены, не то стены дома, льдисто поблескивающий на солнце, села, сложив крылья, крупная белая птица. Склонив голову набок, она хитро прищурилась. Мы с Зимом переглянулись и наперегонки рванули на встречу с Шамиром. Да и по пути было — тропа упиралась в обломок, огибала его и исчезала за ним.

Я, конечно, добежала первой, опередив своего спутника на добрую сотню шагов. Подняла голову, ободрилась добродушным подмигиванием, нацепила на ладони «царапки» и шустро взобралась на обломок — пожалуй, всё-таки стены. Знающий, на бегу соорудив вьюжную лестницу, взобрался следом.

— И?.. — он огляделся.

Неподалёку, на маковке обломка поменьше, примостился Вьюж. Вёртка, доселе нырявшая из сугроба в сугроб и испещрившая снег кроличьими норками, замерла, наполовину высунувшись из новой.

Шамир снова распахнул крылья, и во все стороны брызнули белые перья. Мир враз накрыло снежной пеленой — ни зги не видно. Зим, стоящий в шаге от меня, превратился в размытую тёмную фигуру. Солнце исчезло за густыми снежными хлопьями.

— Тебе же нельзя чаровать!.. — выдохнула я испуганно.

— Почему? — немедленно заинтересовался знающий.

— Потому что… — я осеклась.

Город восставал из мёртвых.

Поднимались из земли остовы домов и нарастали сверху крыши. Прокладывались дороги. Заново возводились стены. Тысячи невидимых рук неустанно лепили из снега постройку за постройкой. А когда с домами, дорогами и стенами было закончено, чары взялись за деревья. За животных. И за людей.

Они проступали из снежной заверти, закутанные в пушистые белые шали — суровые лапы елей, сильные спины ездовых псов, покрытые головы и сутулые плечи людей. Сначала — неподвижные, точно кто-то на вдох-выдох остановил время, а потом… живые. Дрожащие под порывами вьюжного ветра, бегущие и стряхивающие снег.

Вспыхнули, бессильные в метели, волшебные фонари — одна золотая цепочка под нами, у городской стены, и вторая вдоль шумных домов. Потянуло свежим хлебом и сладкой выпечкой. Зашумели ели. Обмениваясь короткими фразами, бежали к домам люди, придерживая шапки и прикрывая глаза от снега. Фыркая, встряхивались псы. Скрипели по свежему снегу сани. И тепло, маняще, разгорались огоньки за морозными узорами стёкол.

— Зачем?.. — хрипло прошептал рядом Зим. — Зачем он нам это показывает?..

Я знала ответ. Но побоялась его озвучить.

— Смотри, — ответила тихо.

Снег на мгновение замер, опав на землю. И жизнь тоже замерла — опять, точно некто остановил время. Зим выругался, явно догадываясь, что сейчас случится, дёрнулся, но ничего не успел сделать. Я повернулась и перехватила его руку, больно сжав запястье.

— Это прошлое, Зим, — напомнила шёпотом. — Ты ничего не сможешь изменить. Ты можешь только смотреть. И понимать. Прошлое не изменить. Но вот настоящее и будущее, зная прошлое, — да. Если страшно… закрой глаза.

Но он не отвернулся. Снова ругнулся и уставился в одну точку — в добрый огонёк за чьим-то окном в ближайшем доме. Я тоже глянула на него искоса и поняла: не хочу верить. Не хочу верить в то, что городок вот-вот рассыплется мёртвым снежным комом вместе с его замечательно живыми жителями.

Но…

Мороз ударил с такой силой, что даже я враз замёрзла — и моментально окоченела до полной неподвижности. И не было никаких взрывов, никаких искр и горящих боевых солнц. Просто похолодало так, что стало больно дышать и невозможно вздохнуть, шевельнуться… подумать. Остались лишь стужа… и защитно бьющаяся пульсом в висках песня. А после ударил ветер — один мощный порыв, и всё живое и неживое осело снежным пеплом.

— Он отсюда чаровал, — сообразил ни на искру не замёрзший Зим. — Стужа. Потому и место цело.

Снова взметнулся снег, и мороз исчез. И опять вместо города — кусок стены и несколько каменных, изломанных чарами, уродливых осколков прошлого.

Я выдохнула и плюхнулась на стену, дрожа и закутавшись в согревающую искристую пелену. Нет, Шамир это показал и для меня тоже, хотя я прожила подобное много раз в склепе памяти. Прожила с болью за живых — но не до конца поняла.

Если Стужа войдёт в силу, мы ничего не сможем сделать — замёрзнем так быстро, что даже не сообразим начаровать тепло. Или мгновенно взорвёмся, с нашей-то реакцией на лютую стужу.

Да, или — или, и всё без шансов. Песня защитит от взрыва, но не от мороза, а без неё… Ух. Да, без шансов.

Потому что теперь Стужа не будет брать город за городом, щадя те, где живут одни люди, и уничтожая холодную кровь, как здесь — в Яблочном, вместе со старой. Теперь, когда на его хвосте Зной, да и мы в состоянии защитить себя, мороз накроет едиными чарами сразу все живые земли. И наверняка только старую кровь. У Забытого было несколько свободных лет после спячки, чтобы понаблюдать за нами и усовершенствовать чары. И раскидать их по всем Обжитым землям. Даже, поди, по подземельям, заодно потревожив древнюю нежить.

Тьма и все гиблые затмения…

Знающий сел рядом. В отличие от меня, он на своей шкуре угрозу не ощутил. Но помрачнел ещё больше, и угрюмые глаза уставились в одну точку — да, опять туда же, где ещё вдох-выдох назад мерцал уютный, милый любому сердцу домашний огонёк.

— Паскуда… — крякнул Зим, промолчавшись, и метнул злой взгляд на Шамира.

Тот по-прежнему сидел птицей, сложив крыла, и наблюдал за нами, склонив голову набок.

— Зараза… — снова ругнулся знающий.

Я поджала губы, сдерживая улыбку. Это было жестоко, Шамир, да. Очень. Но теперь Зим точно пошлёт Стужу с его обещаниями грязно, далеко и навсегда. В нём слишком много чисто человеческой доброты, чтобы обменять свою память на сотни чужих жизней.

— Его ж душу… — всё не отпускало знающего.

Я повернулась к Шамиру и мягко спросила:

— Значит, ты можешь чаровать? Иногда и по чуть-чуть?

Птица моргнула, и я уловила очень чёткое обещание: в нужный момент он нас не бросит и сотворит кое-что очень важное.

— А это не будет… последней каплей? — опасливо уточнила я.

Шамир фыркнул, распахнул крылья и взмыл в небо.

Не будет. Стужа явно преувеличивал беспомощность и «замусоренность» Шамира. Может быть, из-за распада сил уничтожить Забытого у раздробленной души мира нет… Но если все его осколки с остатками чар соберутся в одном месте, то у Шамира наверняка получится необходимое и явно давно запланированное чудо.

— Почему ему нельзя чаровать? — отвлёкся от своих переживаний Зим.

Я коротко объяснила.

Знающий выслушал и недоверчиво посмотрел вслед птице.

— А я, Верн, думаю, что он сам распался на части, — произнёс он задумчиво. — Или чтобы не сорваться и новых бед не натворить… или потому что только таким, мелким, Шамир и может чаровать. По чуть-чуть, но без опасности для нас. И, кажется, даже используя свою сезонную силу. Ту самую, вредную, которой слишком много.

Птица заложила над нами круг и вспыхнула вторым холодным солнцем.

— Похоже, — согласилась я, щурясь. — Что-то в этом есть. Наверное, ты прав.

И мне неважно, как до тебя дошло это знание, да. И я не ревную, ни-ни, Шамир, честно-честно!

— Ладно, передохнули — и в дорогу, — я тряхнула головой. — Покопаемся в Алом — и без остановок до Приозёрного. Там и заночуем где-нибудь. И это… ты меня прости. За хладнокровного.

И ещё раз за него. И ещё раз.

— И меня, — очнулся дядя.

А я и не заметила, как наставители примолкли на время Шамировых чар… А мне так хотелось расспросить дядю о Зиме — о том ли они со Светлой подозревали, что вскрылось, на правую ли руку Стужи он намекал… Но, думается, да — именно на это. Карта-метка Забытого — последняя тайна Зима, все остальные мне Силен ещё в Гостевом раскрыл.

— Да я и не сердился, — знающий улыбнулся. — У всех свои странности. Ну и правда же это. Ты говорила, что по крови мы теплее людей, но по силе-то я их точно холоднее.

— Кровь и сила — не главное, — заметила я. Теперь — твёрдо в это веря. — Главное — человеком быть хорошим. И чтобы странности не разъединяли. И не ссорили. Пошли, короче. Дел невпроворот.