Иллика и Оккар

Дарья Быкова, 2018

Эта история начинается со свадьбы. Нежеланной и неправильной. Со свадьбы, где невеста боится и ненавидит жениха, а жених презирает и не желает невесту, но колдовством заставляет её сказать «да». Союз, благословлённый Тёмным – плохое начало для долгой и счастливой совместной жизни. Но даже боги не всегда могут угадать, как лягут дороги в руках Безымянной… и со свадьбы и в самом деле всё только начинается.

Глава 4

Оккар

Всё-таки она странная, эта его жена. Он-то думал, что она спит давно, ан нет, вдруг появилась на пороге в гостиной, отобрала вино и размышлять помешала. Впрочем, за последнее он на неё нисколько не злился — мысли его сплошь были безрадостные и какие-то безнадёжно-тягучие. Всё зашло в тупик. Собственно, в тупик зашло оно не сегодня и даже не вчера, ему и деньги-то были нужны, чтобы как-то организовать всё и сдвинуть дело с мёртвой точки, но становившийся всё яснее день ото дня вывод, что надо ехать в Тарргон, пугал. Да. Если честно, то пугал, и весьма сильно. Но ехать надо. Информации, получаемой окольными путями явно недостаточно, да и искажается она ох как сильно. Значит, ехать. И жену, увы, придётся тоже взять.

Он ещё пытался вернуться к нерадостным, но необходимым раздумьям, но с ней это оказалось попросту невозможно. Сначала она его просто отвлекала. Затем оскорбила, вернее, попыталась. Потом удивила, и — чего ещё от неё ожидать-то? — снова оскорбила. Ну и насмешила под конец. Мышей боится, как же.

Её любезное предложение прибить, чтобы не мучился, он воспринял совершенно спокойно. Сам бы так отреагировал, наверное, на её месте, хорошо хоть право выбора оставила, а то от его жены всего можно ожидать, могла и сразу броситься «прибивать», даром, что не смогла бы.

Но головой на всякий случай покачал.

— Тогда езжай, — пожала она плечами. Как-то совершенно не по-женски, очень резко и чётко, словно нож метала, а не сомнение выражала, но его почему-то это движение заворожило. Возможно, в ней всё же есть некий шарм. А может, это он уже от безысходности, сам себя уговаривает? Или дело в вине… А она тем временем добавила, так же резко и решительно, как и двигалась. — А я останусь.

— Это опасно, — спокойно сообщил он, не желая признаваться самому себе, что любуется её необычной пластикой, и собирался уже добавить, что не сможет её защитить, находясь на расстоянии, а у него есть враги, и они не упустят случая навредить ему, а венчанные богами супруги обычно не переживают один другого, увы, но не успел.

Она расхохоталась и почему-то вдруг согласилась. Ну, почти:

— Ладно, поеду с тобой, мой заботливый супруг… если отдашь мне клинки р’Рах!

Вот дались ей эти клинки. Что она с ними делать-то будет? Небось, позанималась пару месяцев раз в неделю с каким-нибудь наставником, который вообще танцы преподаёт, а оружие и сам еле держит, и возомнила себя великой воительницей. Даже если бы ему было и не жалко — а ему жалко! — всё равно бы не дал: порежется ещё.

— Нет, — терпеливо и спокойно — впору гордиться собой! — ответил колдун. — Ты поедешь, потому что у нас истинный брак, и если убьют тебя, то и я погибну. А на расстоянии я не смогу тебя оберегать и защищать.

— Ты. Меня. Оберегать? Защищать? — переспросила Иллика. Вот даром, что уши оттопыренные, слышит плохо, — с раздражением прищурился Оккар. Впрочем, сейчас уши были прикрыты волосами, но он-то хорошо запомнил её при первой встрече, когда ему показали товар лицом, так сказать. Впрочем, его начинали мучить некоторые сомнения, что «товар», вопреки воле купца Бернея, повернулся тогда к нему совершенно другим местом, и вообще, он получил кота в мешке. Волчицу — вспомнилась ему ассоциация, посетившая его в храме. Ну точно, подсунули волчицу в шкуре овцы. Ладно бы ещё что умела… а то ведь только гонор.

Колдун пожал плечами и не стал говорить, что он сильнее всех известных ему собратьев по ремеслу. Зачем? Глупое хвастовство он никогда не любил, а женщины — они такие. Он-то ей, положим, скажет, просто чтобы она не волновалась и на него положилась, а она ведь хвастаться побежит. А это секрет. Он, Оккар, совершенно не тщеславный и очень осторожный, потому что жить страсть как хочется. И обет незавершённый опять же…

— А зачем нам туда? — наконец, проявила здравый смысл Иллика, и он, поколебавшись, ответил:

— Десять лет назад я принёс обет… разобраться в обстоятельствах одного дела. — Раздражённо нахмурился и дёрнул плечом, когда она выразительно присвистнула — намекает, что за десять лет только неудачник не справится. А манеры? Словно не дочь купца, а солдат! Но продолжил. — И я долго откладывал путешествие в Тарргон, я не самоубийца, но всё наглухо застопорилось и зашло в тупик. Ключ к разгадке, если не сама разгадка, там, в Тарргоне.

— Тебе для этого… обета нужны были деньги? — внезапно спросила она неожиданно даже немного участливым голосом.

— Да, — сказал Оккар, отставляя бутылку в сторону. Изначально он планировал её допить, и так жена его немного «обнесла», отняв первую, но теперь подумал, что хватит. Потому что он, кажется, уже почти достиг стадии «некрасивых женщин не бывает», и вообще резко поглупел и размяк — собственная жена показалась ему вдруг симпатичной, волнующей и не такой уж тупой. Нет-нет-нет. Первое впечатление о человеке — самое верное.

Впрочем, это не меняет того, что придётся как-то с ней уживаться.

Словно почувствовав, что его отношение, совершив виток где-то в области между «можно потерпеть» и «хочется общаться», устремилось к «тупая и страшная» — ну, первое впечатление же, Иллика встала и отправилась спать, как бы случайно обронив про кинжал под подушкой. Смешная, ей-богу. Она так много рассуждает о брачной ночи и его гипотетических поползновениях и домогательствах, что он уже почти чувствует себя обязанным потребовать супружеский долг. Чур его, чур.

Ушла, и хвала Тёмному. И вовсе не чувствует он, Оккар, никакой досады. И поделиться ему не хотелось, с чего бы вдруг? Десять лет не делился ни с кем, а тут вдруг захотел бы? Да ну. Он ещё не настолько стар, чтобы впасть в сентиментальность.

И всё же… всё же колдун поймал себя на том, что вместо того, чтобы вернуться к планам, он подбирает слова, чтобы рассказать ей. Что-то такое умудрилась она всколыхнуть в нём своим немного участливым тоном, но её заслуги в этом, разумеется, никакой, просто так совпало. Вино, тоска одиночества, беспокойство о будущем…

Желание рассказать не проходило.

А, собственно, почему бы и нет? Она — его супруга в истинном, осенённом милостью богов, браке, навредить ему для неё самоубийство. Да и как она навредит? Он ведь не будет делиться с ней планами? Просто выплеснет на неё свою боль. Это ведь не потому, что она какая-то особенная и он ей доверяет, вовсе нет, он вообще никому не доверяет, только поэтому и жив до сих пор… А рассказать… и именно ей… ну, наверное, потому что ему всё равно, что она о нём подумает. Да, он уже давно понял, что тот наивно-восхищённый взгляд ему либо померещился, либо предназначался его клинкам, скорее второе — не зря же она о них всё время говорит, а на него самого его жена смотрит как на змеюку. Опасную и отвратительно-холодную.

Да что он тут сидит и сам себя уговаривает? Это его дом, и жена — тоже его. И он в своём праве вот прямо сейчас пойти и рассказать! И пойдёт!

И Оккар действительно пошёл. Правда, сначала допил вино. Нет, вовсе не для храбрости, так просто, для души. И не поленился прихватить щит из оружейной — мало радости получить вазой в лицо или по голове, не говоря уже об этом её мифическом кинжале, вдруг со страху и метнёт как надо. Женщины, они вообще непредсказуемы. И в довершение всего, он постучал. Это в своём-то доме и к супруге, узнай кто — засмеют. Но никто не узнает, а смущать лишний раз жену ему не хотелось. Он ведь поговорить пришёл, а не ругаться.

Ответа не дождался и, помедлив секунд десять, отворил дверь и вошёл. Огляделся, постоял немного, озадаченно хмурясь, и быстрым шагом направился в свою спальню. Ибо комната его жены была пуста. А значит, либо она сбежала к любовнику, либо шарится по дому, и он готов почти поручиться, что эта дурёха сунет нос к его клинкам.

И что ему потом с безрукой — в прямом смысле, в самом прямом! — женой делать? Вот только этого ему не хватало!

— Положи! — выкрикнул он, едва отворив дверь в свою комнату и увидев один из клинков в её руках. Поморщился, ибо в голосе было больше паники и облегчения, чем приличествующей строгости. Живая. Целая и невредимая. Хорошо. Но выпороть бы надо.

— Боишься, что надеру тебе… уши? — насмешливо спросила жена и взмахнула клинком.

Ну, надо отдать должное её учителю танцев, это движение у неё вышло вполне красиво и грациозно. Если отвлечься от всего остального, что он про неё знает — избалованная и изнеженная купеческая дочка, ни в чём не знавшая отказа с самых малых лет, то можно даже на мгновение поверить, что она может быть опасна. Хотя, если не отвлечься, то тоже приходится признать, что опасна. Для себя самой. Своей непроходимой тупостью и безалаберностью!

— Ты ещё жива только благодаря истинному браку! — неприязненно сказал он. — Будь у нас обычный брак, не осенённый милостью Тёмного, ты бы уже валялась тут без руки, а то и с перерезанным горлом! — И не удержался, добавил. — Дура! Ну и дура!

— Я не поняла, — как-то на удивление спокойно и почти весело отозвалась жена. — Ты что… убогий, мне угрожаешь?

И ещё какой-то этакий пируэт сделала, он даже невольно залюбовался. А Иллику понесло.

— Сразимся? — почти пропела она. — Победишь — буду тебя слушаться, в этот твой Тарргон поеду… проиграешь — клинки отдашь.

Вот ведь идиотка, начитавшаяся романов, где любой тюфяк уже через месяц крутой вояка. Сразимся, как же. Острейшими клинками, в тесной и полутёмной комнате, да он даже если просто стоять будет, эта клуша, наверняка, умудрится порезаться. Даже если клинок вообще из ножен не доставать, и то…

— Шарр арр р’Рах! — прошипел колдун, и клинок, вырвавшись из рук удивлённо вскрикнувшей девушки, лёг к ногам Оккара. Тот был зол и раздосадован. И этой вот девчонке, которая вообще с головой и с реальностью не дружит, он собирался изливать душу? Вот дурак тоже…

— Спать! — рявкнул он, но получилось, что команда эта была самому себе. Не клинкам же. А Иллики уже и след простыл.

А ему… Ему почему-то хотелось завыть, хотя оборотней в роду никогда не было. Вот и поговорили.

На следующий день они избегали друг друга, жена оставила ему записку, что останется ночевать в доме у отца, так как будет готовиться к свадьбе, и он невольно почувствовал облегчение. Ведь даже при мысли о ней сразу вспоминалась собственная слабость, пусть и недолгая, пусть и не рассказал он ей в итоге ничего, но всё равно — досадно, а уж если она будет постоянно глаза мозолить, то к вечеру он возненавидит и себя, и её. А так, может, отойдёт за сутки… Тем более что свадьба — этот пышный и заранее ненавидимый им праздник абсурда — уже завтра. Так что побыть одному — это очень кстати.

Весь день он перебирал свои записи, ещё раз, наверное, уже десятый, выверяя план действий и легенду, и выходило, что жена-то ему очень даже пригодится. Тарргонцы верили, что рыжие — любимцы Девы, и что помочь девушке с рыжими волосами — это практически самой богине пособить. Так что, может, Тёмный не так уж и посмеялся над своим бестолковым сыном, глядишь, и выйдет толк из этой нелепой женитьбы.

В том, что Иллика будет делать то, что он говорит, Оккар не сомневался. Это здесь она выкобенивается, чувствуя поддержку отца, всё же Берней — один из самых влиятельных людей в городе, даром что происхождения самого простого, а вот в Тарргоне… В общем, будет слушаться, как миленькая. Никуда не денется.

В этой уверенности он пребывал до того момента, как переступил порог своей спальни… и ведь ничего не почувствовал, вот подстава от истинного брака: супруги воспринимаются одним целым, и хоть увешайся ты охранными заклинаниями и амулетами, не почувствуешь.

Что что-то не так он понял, только когда его шеи уже коснулось лезвие кинжала, а холодный и яростный голос жены произнёс:

— А ну снимай своё поганое колдовство! Быстро!