Призмы Шанбаала

Дарья Борисова, 2021

Девятнадцать лет Пандора и ее отец, бывший лидер восстания против королевской власти в Загранье, скрывались среди людей. Но их нашли и разлучили. Пандора – дочь Предателя, поступает в Академию, пытаясь стать своей в чужом мире. Все меняется, когда Миледи узнает, что у Пандоры есть ключ к местонахождению утраченных древних артефактов. Теперь ей придется найти Призмы Шанбаала, разгадав загадки, оставленные отцом в письме. Но как успеть всё, если знаешь, что кроме Миледи в них заинтересован кое-кто могущественный? И как найти в себе силы предать отца и стать покорной Миледи? Комментарий Редакции: Перед нами – сверкающий мир фэнтези, полный немыслимых загадок, восторженных открытий и занимательных исследований. Невесомый слог гармонично переплетается с серьезными моральными вопросами. Какой ответ созрел у вас, дорогой читатель?

Глава 2

Пойманная

Чернота опустилась на меня, и в этой черноте не было моего тела, только сознание, и страх — первобытный, переполняющий с головы до ног. Потом я почувствовала комья крови, выталкиваемые из раны на животе. Я закашлялась, поперхнулась. Тело подбросило вверх, я села и, прижав руку ко рту, я попыталась удержать внутри рвотные позывы. Склизкий ком всё не глотался, и я отвернулась в сторону, выплевывая наружу жидкие вязкие комки. Я натянула рукав кофты на ладонь, утерла рот и медленно повернула голову.

Осколки стекла торчали из коленки. Тела лежали на полу, темная кровь рисовала причудливые узоры, подсыхая на каменной плитке. Мухи гудели, садясь на мертвых. Одна приземлилась на мое плечо. Я передернула им, сгоняя ее. Противное жужжание раздалось над ухом, и я взмахнула плечом еще раз, но оно, словно каменное, едва мне подчинялось.

Ко мне постепенно возвращалось зрение и слух, муть в глазах развеивалась. Я увидела светлого дэва, спешащего ко мне, сквозь дымку четко разглядела татуировку на шее. Символ меча, вписанный в красный треугольник, носят Хранители.

Меня снова замутило, и я прижала руку ко рту, зажмуриваясь. Дэв коснулся моего виска.

— Ты в порядке? — спросил он, в голосе звенело беспокойство.

Я отрицательно помотала головой. Упершись рукой в пол, я попыталась подняться, но неведомая сила тянула меня обратно. Я бы упала, но он подхватил меня под лопатки. Нервные окончания в спине среагировали на это движение, но странно, не так, как я привыкла. Вздрогнув всем телом, я дернулась, и ощутила незнакомые позвонки, о существовании которых то ли не подозревала, то ли не была способна их прежде прочувствовать.

Дэв что-то говорил, но я его не слышала. В оглушительном звоне, гудевшим в моих ушах, я не слышала ничего. Я обернулась через плечо. Мои глаза широко расширились, рот приоткрылся от удивления, и новая волна шока и страха окатила меня, бросая в холодный пот.

Два крыла развернулись за моей спиной — мокрые, покрытые черной жидкостью, что слетала с них во все стороны. Рука непроизвольно сжалась, стискивая край кофты, а с губ сорвалось громкое и неприличное слово.

— Эй, — нежным движением мужчина поймал меня за подбородок, поворачивая лицо ко мне. — Полукровка, ты меня слышишь? Пойдем, нужно оказать помощь.

Сердце в груди пропустило удар, и этого хватило, чтобы кислород закончился. Я закашлялась, выплевывая новые комки черной грязи на себя. Мужчина просунул руки под мои колени и талию, и подхватил меня на руки, медленно вставая.

— Я сама могу идти, — я вцепилась ему в плечи, пытаясь удержать равновесие. — Поставьте меня, пожалуйста.

— Ты сейчас не удержишь равновесие, — строго, но спокойно произнес он. — Это ведь новое приобретение. Даже не высохли еще. Хотя поздно ты их отрастила, обычно лет в тринадцать уже справляются.

Он понес меня в сторону, и я попыталась сосредоточиться на том, чтобы меня не вырвало на себя снова. Я опустила голову вниз, смотря на живот. Сквозь порванную кофту просвечивала кожа, покрытая черной жижей. Черная жижа была у меня во рту, осталась на юбке, и я была уверена, что в волосах ее тоже полно.

Дэв опустил меня на кушетку, и повернулся к девушке в униформе врача. Она кивнула ему, развернулась, и склонилась надо мной.

— Повезло тебе, — сказала она, поднимая верхний край кушетки так, чтобы я могла сидеть. В спину упиралось два жестких отростка, ощущение было такое, будто бы я рюкзак неправильно собрала. — Твоя мама нефилим, да?

— Без понятия, — соврала я, мотая головой. — Я ее не знала.

— Точно нефилим, — сказал мужчина. — Видишь какая она высокая?

— Последи за светом, — врач посветила фонариком мне в глаза. — Думаю, физически ты будешь в порядке.

— Она потеряла много крови.

— Морены, Хранитель. Не люблю, когда равняют с обычной кровью.

Морена. Наследие Архаев, то, что делает бессмертных бессмертными. Черная жижа, черная кровь, обладающая настолько сильной регенерацией, что способна залечивать даже тяжелые раны, сращивать кости. Морена — кровь дэвов, только некоторые полукровки могут унаследовать ее. Я знала, что мне повезло сейчас дважды: и пыталась убедить себя, что цвет моей крови не выдаст моего настоящего имени.

Даже если я никак не могла вспомнить свое фальшивое.

— Я бессмертная? — спросила я, изображая удивление. — Тогда мне повезло, что эта психопатка была не из тех, кто может убить бессмертных. Жуть такая, правда? А разве в Первом мире разве можно пользоваться магией?

Улыбка покинула их лица. Я посмотрела на мужчину, в чьих глазах отразилась тревога.

— Ты ее хорошо разглядела? — спросил он, протягивая мне руку.

Мне было не до того, кого я там разглядела. Из спины у меня торчали два черно-белых пятнистых крыла, — типичные крылья полукровок. Заботясь о конспирации, я задрала браслеты сперва на одном запястье, потом на другом. Черные печати, уничтожающие магию в Первом мире, исчезли. Я сглотнула слюну, судорожно соображая, что мне говорить и что делать дальше.

— Не очень, — сказала я, отдергивая браслеты обратно.

— Если верить камерам, она тебе что-то сказала.

Темный дэв приземлился на пол, и я застыла, глядя на сильно выпирающие из-под формы ребра. Я его знала — видела по телевизору несколько раз, когда Миледи прибывала с дипломатическими визитами, или просто в сети. Но никогда не думала, что вживую увижу Белиала, генерала Темнокрылых, самого лучшего отряда военных, что есть у темных. По позвоночнику пробежались мурашки, когда равнодушные фиолетовые глаза беззастенчиво посмотрели на меня в упор.

Что такого сегодня случилось, если пригнали и Хранителей, и Темнокрылых?

— Что она тебе сказала? — повторил он вопрос, подходя ко мне.

— Белиал, не лучше ли тебе вернуться к Агарь? — с неприязнью сказал мужчина с татуировкой Хранителя.

Ух ты. Значит, мало того, что Темнокрылые и Хранители здесь, так еще и оба их лидера? Что такого произошло в этом торговом центре, и кто была та сумасшедшая, и почему все так беспокоятся?

А потом пришла другая мысль, куда более реалистичная и опасная. Она назвала мне имя, я знала, кто она такая, а она знала, кто такая я. Отец в опасности. Мы все в опасности, если эта женщина на свободе, и у меня даже не было времени думать о ней, нужно было бежать, предупредить его, собрать вещи, уехать как можно быстрей.

— Она твердила про какого-то Люциана, — сказала я, пытаясь изобразить в голосе как можно более неуверенную и ранимую натуру.

Для всех жителей Пятимирья в последние лет сорок Люциан существовал только один, но об этом варианте я постаралась не думать. Я запрещала себе даже залезать мыслями на эту территорию. Думать было опасно, мысли могли обрести материальную форму, сорваться с губ словами, а там, кто знает, к чему могла бы привести меня дорожка собственных оправданий.

Полуправда прозвучала неубедительно — я поняла это еще до того, как уголок губы Белиала дернулся, обозначая усмешку.

— Тут было человек триста-четыреста, но из всех она сказала что-то только тебе, — сказал он, делая шаг вперед. — Не лги.

— Она твердила про Люциана, — упрямо повторила я, заглядывая ему в глаза. — Все это слышали. Но не снаружи, а здесь, в голове. Я сама не рада таким совпадениям, но я совершенно не имею отноше…

— Погрузите как обычно, — сказал он, разворачиваясь.

Хранитель вздохнул и протянул мне руку.

— Не волнуйся, — сказал он, помогая мне встать и придерживая под крылья так, чтобы я могла стоять.

Стоять впервые в осознанной жизни было сложно, потому что меня кренило назад, клонило то вправо, то влево, и я никак не могла поймать равновесие, ни понять, по какому принципу держатся у меня за спиной два крыла.

— Когда подсохнут, будет легче, — сказал Хранитель, мягко мне улыбаясь. — Сейчас я тебе помогу. Как тебя зовут?

— Атропос, — отчеканила я, вспоминая, какое из имен сейчас принадлежит мне.

И застыла, почувствовав, как шевелятся волосы на голове.

А откуда та дэва знала мое настоящее имя? Мы с отцом не говорили его никому, мы пользовались каждой раз ложью, мы врали о наших именах, потому что в именах было сокрыто кое-что опасное, неправильное. И кто мог сказать ей в тюрьме, что я существую?

Белиал настойчивее кивнул головой в сторону. Я постаралась дышать ровно, сохранить каменное лицо. Этим летом мне должно было исполниться девятнадцать, я не умела играть в их игры, но прекрасно осознавала свои возможности. Мы покинули здание торгового центра. Душной, сухой воздух раздирал мне легкие, я снова закашлялась, сгибаясь пополам. Хранитель заботливо наклонился, чтобы придержать меня.

Я развернула крыло, ударяя по нему рукой, отталкивая хранителя в сторону. Раздался чей-то крик, но у меня было несколько секунд. Развернувшись, я побежала, каблуки застучали по асфальту. Один подломился, я рухнула, разбивая коленки в кровь, вскочила на ноги и побежала снова, петляя и петляя, пока воздуха не перестало хватать в легких. В подворотне сверкнули оранжевым кошачьи глаза, я поползла за кошкой, забиваясь в пространство между мусорным баком и стеной.

«Пожалуйста, пусть мы успеем», — подумала я, закрывая глаза и растворяясь в звуках.

Потому что если мы не успеем, всё будет кончено. Со мной, с ним, с нашим будущем — будущим, в котором всё так же будут одни побеги, но будущим, которое будет хотя бы привычным для нас.

Будущим, в котором мы оба живы.

Когда я открыла глаза, уже сгущались сумерки. Темнота медленно наползала на город, но впечатление было обманчивым, пройдет несколько минут, и ярким светом вспыхнут огни, засветится иллюминация, запылают разноцветными лампами окна, фонари подсветят дорогу, и город будет залит электрическим светом, снова становясь прекрасным и дружелюбным для своих обитателей. Уперевшись руками в асфальт, я встала, отряхнула с кофты крошки морены. Видок у меня был так себе, но меня не нашли.

Я уходила неторопливым шагом. Но едва лишь торговый центр скрылся за поворотом, пустилась бежать со всех ног. Меня кренило то вправо, то влево, я запнулась и упала, больно стукаясь локтем, вскрикнула от боли и со злости стукнула кулаком об асфальт. Я поднялась на ноги, схватилась за столб и взмахнула рукой, пытаясь остановить такси.

Сердце бешено колотилось в груди, и страх опоздать предупредить отца остро колол внутри.

Такси притормозило. Я судорожно стала соображать, есть ли у меня деньги. Перед глазами быстро мелькали картинки: вот я не нахожу заветной бумажки в карманах, или вот водитель отказывается меня везти, вот я приезжаю домой, а дверь нараспашку, внутри Темнокрылые и скованный отец. Плохие, автоматические мысли. Я глубоко вдохнула и выдохнула, перебежками подобралась к такси.

— Здрасти, — сказала я слабым голосом, на ходу шаря по карманам и выгребая смятые бумажки.

Забравшись в машину, я обняла себя руками, закрыла глаза, и не заметила, как провалилась в дрему. Словно организм израсходовал последние остатки своих сил, и не мог больше меня держать.

Когда такси качнулось, останавливаясь, я вылезла наружу, наугад протягивая деньги, и не смотря, совпадает ли сумма с той, которую назвал таксист. Судя по округлившимся глазам, которые я приметила краем глаза, заплатила я намного больше.

— Сдачи не надо! — крикнула я, вылетая на улицу.

Это был плохой поступок, не отвечающий правилам безопасности. Если я заплатила слишком много, то он меня запомнит. У меня сейчас хватало примет: я была в драной одежде, ехала с места, где было «происшествие», еще и переплатила. Оставалось надеяться, что когда его будут допрашивать, я буду уже в другом городе, в безопасности, и с отцом, который поможет нам запутать следы.

Я побежала за здание, перелезла через решетку пожарной лестницы, потеряла равновесие, оказавшись наверху и повисла на своих руках. Позвоночник пронзило болью. Я была в хорошей физической форме, но лишний вес за спиной в лице двух перьевых довесков мешался. Приземлившись на корточки, я выпрямилась, обернулась через плечо и сосредоточилась на отростках, пытаясь заставить их силой мышц шевелиться. Они задвигались, но неуверенно. Я прикрыла глаза и представила себя летучей мышью, медленно свела крылья воедино, и, оказавшись под перьевым плащом, открыла глаза. Легче от этого не стало, но по крайней мере, они перестали болтаться из стороны в сторону, мешая мне ходить.

Я взялась за перила и осторожно стала подниматься по лестнице. В обычной ситуации я бы перескочила все пролеты, а потом вбежала бы в квартиру, но сейчас спешка могла бы помешать. Закусив губу, я с огромным усилием воли заставляла себя идти медленно, считая про себя каждую ступеньку. Соседка-морф снизу, — серая фигура, едва повторяющая очертания тела, — выглянула из окна. Я занавесилась волосами, надеясь остаться неузнанной за льняной пеленой.

Я поднялась наверх, взялась за ручку, дернула раз, другой, третий. Пожарная лестница в доме, где мы снимали квартиру, примыкала к балконам. Застонав, я запрокинула голову, чувствуя, что по щекам почти начинают стекать слезы беспомощности. Никогда еще в осознанном возрасте я не чувствовала свое тело настолько чужим и неподатливым. Даже когда я пару лет назад сломала ногу, и весь путь домой проделала, опираясь на чужое плечо.

— Папа! — я заколотила в дверь, что было силы. — Папа! Папа-папа-папа!

Мой голос сорвался не просто на крик, а на безумный вопль, и я с удивлением осознала, что рыдаю, а осознав это, застыла. Дверь распахнулась мне навстречу, силуэт отца возник в дверном проеме. Я вскинула руки, и бросилась к нему на шею. От удара моего тела он по инерции сделал шаг назад, но поймал в объятия, подхватил под бедра и занес в дом. Я зарылась носом ему в плечо, обхватывая руками шею, и бессвязно пытаясь рассказать ему про торговый центр, про Рахель, и про то, как я поползла не в ту сторону. Про то, что ее ищут, и кажется, Люциана тоже, про опасность, и про то, что не нашла Хат и Джея живыми, и боюсь, что они умерли.

— Тихо, тихо, — он усадил меня на кровать, пытаясь высвободиться из плеча моих рук, но я крепче его сжала руками. — Пандора! Хватит!

Настоящее имя прозвучало как пощечина. Я выпрямилась, заглядывая ему в глаза, моргнула и разжала руки, вытирая слезы со щек рукавами.

— Переоденься, — он бросил мне сверток, лежащий на тумбе. — Быстро переодевайся, умывайся и поехали. Твою сумку я уже собрал.

— Как ты?.. — я поймала сверток, прижимая его к груди.

— Новости. Быстрее, кошечка!

Он застыл, медленно повернул голову вбок, прислушиваясь. Губы отца зашевелились, и голубые камни, что заменили ему глаза, окончательно обратились в непроницаемую стену. Но я видела, как мелко начинает дергаться у него щека.

Он взял меня за руку, бесшумно открыл дверь шкафа, толкая меня внутрь, метнулся в сторону, вытаскивая из раскрытой сумки шкатулку с резным узором, и сунул её мне в руки.

— Сиди тут, — сказал он, шепча так тихо, что я едва слышала. — Сиди тут и не шевелись. Спрячься за одежду. Зажмурься. Не дыши. Поняла?

Я кивнула.

Я не знала, что он делает. Я не знала, почему мы это делаем. Но он мой папа, и я ему подчинялась, потому что никому так не верила, как ему.

— Пандора, — он заглянул мне в глаза.

Я села на корточки, прижимая шкатулку и сверток с одеждой в груди.

— Никогда и никому не верь, — сказал он, берясь за дверь шкафа, и смотря в сторону, куда-то, где были слышны звуки, ведомые ему одному. — Никогда и никому не верь, и ни во что не впутывайся. Я тебя найду.

Дверь шкафа закрылась, и приглушила все звуки. Я слышала, что он сказал что-то еще, но не могла разобрать. Я зажмурилась, замерла и застыла. В темноте остался лишь бешено колотящийся звук моего сердца.

А потом раздался хлопок, звук ломающейся створки, и треск дерева Я вгрызлась в собственную губу, приказывая себе не кричать. Я пыталась быть максимально тихой и незаметной. Я пыталась, но сквозь плотно прикрытые веки мелькнула полоска света, и я не смогла сдержать крик, а закричав, выкричала всё, что накопилось у меня на этот день.

Дэв с нашивкой черного крыла на плече формы, — удивительно, но я хорошо ее разглядела, даже то, что из шва сбоку торчала нитка, — наставил на меня пистолет. Он наклонил голову вбок, задумчиво хмурясь, а я вцепилась в шкатулку, прижимая ее к груди.

— Тут только девка, — крикнул он.

Ему что-то ответили, но я не слышала.

— Выходи, — он мотнул головой.

Я думала, что он опустит пистолет, но он его не опускал. Медленно я выбралась наружу, передвигаясь на корточках, встала, обнимая шкатулку и робко подняла глаза на вошедших.

— Пандора? — спросила светлая дэва с татуировкой хранителя.

Я повернулась к ней, делая шаг назад, и узнавая в девушке Агарь, которую видела по телевизору, Агарь, которая была лидером Хранителей, и которая в реальной жизни оказалась мне где-то по плечо, но более крепкой, сбитой, похожей на рысь перед прыжком.

— Бросил и ушел, — темнокрылый опустил пистолет. — Девчонку грузим?

— Девочку грузим, дверь запереть и опечатать, — Агарь убрала короткую прядь волос за ухо, шумно вздохнула и посмотрела на меня. — Прости, ребенок, но придется тебе пожить некоторое время в Пределе.

Я почувствовала, что земля уходит из-под ног, но приказала себе держаться на ногах. Отца они не поймали. Значит, шанс на победу еще есть.

Я должна была думать о том, что мне следует сказать, а чего говорить не следует, но вместо этого смотрела на выпирающие в вырезе рубашки ключицы Белиала. Мне хотелось коснуться этих ключиц, чтобы проверить, обрежусь я о них или нет, и я покрепче сцепила руки на шкатулке.

Агарь помогла мне пройти через портальный камень. Сердце, устав безумно колотиться в груди, теперь просто тихо болело, покалывая. Меня все кренило то в одну, то в другую сторону, но попытки уловить равновесие я прекратила. Навалилась огромная физическая усталость, и всё, чего я хотела, это уснуть.

«Да гори оно огнем», — подумала я, ловя позу наибольшего равновесия и застывая.

Осознание произошедшего бродило где-то рядом, но решило не мучить мою голову. Будучи вымотанной и усталой физически, морально, умственно и духовно я желала только одного: чтобы меня наконец-то оставили в покое.

— Тебе будет проще, если поймешь, что крылья движутся вместе с твоими плечами, — сказала Агарь. — Движение на скручивание. Ты научишься со временем, Пандора.

Я не называла ей своего имени, но она откуда-то его знала. Я посмотрела на девушку, моргнула тяжелыми, едва подчиняющимися мне, веками и что-то невнятно пробормотала. Мне казалось, что это были слова благодарности, а там кто знает, что кому послышалось.

— Нельзя ее сейчас допрашивать, — Агарь обернулась через плечо, смотря на Белиала. — Ей нужно отоспаться, и только после этого она будет способна отвечать.

— С них проще выбить правду, когда они измучены, — его голос уколол меня в спину острием рационального подхода. — И пока воспоминания свежие.

— Это ребенок, Белиал.

— Этот ребенок знался с Люцианом.

— Если я всё расскажу, меня отпустят? — я уцепилась за плечо Агарь и наклонилась к ее лицу. — Я очень устала, и хочу поскорее с этим покончить.

Тень пробежала на лице девушки, и я осознала, что она снова смотрит на Белиала, но теперь в ее глазах вместо раздражения читалась мольба, смешанная с решимостью. Словно она хотела меня защитить. Капитан темнокрылых шумно вздохнул, и, — я почти уверена в этом, — закатил глаза.

— Темная сторона не видит препятствий в данный момент времени, — сказал он.

— Светлая сторона не видит препятствий в данный момент времени, — в голосе Агарь зазвучало облегчение. — Идем, ребенок. Тебе нужно отдохнуть.

Мне было плевать, куда она меня ведет, хоть на заклание Совету, хоть в клетку к Фафниру, или к диким львам, на расстрел, в постель к принцу или в бордель. Едва передвигая ноги, я двинулась за ней, не осознавая ни пространство, в котором шла, ни то, что куда-то иду с главой Хранителей. Мои веки слипались, и я перестала сопротивляться этому. Я только шла — сознание мое уже дремало.

— Тебе повезло, что ты в хорошей форме, — сказала Агарь.

Я приоткрыла глаза, чтобы увидеть, как она отпирает тяжелую железную дверь.

— Тут нет комнат, только камеры, — она виновато улыбнулась. — Но кровать хорошая. Душ с туалетом за той дверью. Мы понаблюдаем за тобой по камере слежения. Спи спокойно.

Я прошлепала по каменному полу, на ходу роняя туфли, и упала на кровать, прижимая к груди шкатулку. С ней в обнимку я и уснула.

Когда я проснулась, то сначала не поняла, где нахожусь. Застонав, я перевернулась на спину и вскрикнула от боли, пронзившей позвоночник. Я выпустила шкатулку из рук, выталкивая ее в пространство над головой, перевернулась на живот и замерла, стискивая зубы. Иногда боль просто нужно перетерпеть — этому меня тоже учил отец.

Постепенно боль стихала. Я закрыла глаза, сосредотачиваясь на источнике боли, и стала дышать, представляя, что вдыхаю через нос, а выдыхаю через центр боли, выдувая ее. Чистая психосоматика, но всегда со мной работала.

Глаз я не открывала, оттягивая время. Я помнила до неестественно точных подробностей весь вчерашний день. Рахель в торговом центре. Отца, закрывающего двери шкафа. Агарь, проводящую меня через портал. Искаженное злостью лицо Рэя, когда он понял, что я его обманывала.

Вспоминая это, я пообещала себе, что полежу ровно минутку и пожалею себя. Я считала про себя секунды, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. Я никогда столько не плакала, как в эти сутки.

И когда в мыслях пронеслось: «Ноль», — я встала.

Я спустила ноги с кровати, ставя босые ступни на пол. Мои туфли лежали посредине камеры. Шкатулка — на кровати. Порванная кофта еще больше поползла по швам во сне, и открывала мой лифчик любому, кто захотел бы на меня посмотреть. Юбка казалась целой, но на ней запеклись черные пятна. Я уперлась руками в кровать и оттолкнулась, вставая на ноги, а встав, схватилась за изножье, чтобы удержать равновесие. Холодная поверхность металла под пальцами слегка отрезвила, и я подумала, что хочу ледяной душ. Такой, чтобы сердце перехватило, дыхание сбилось, и осталось одно желание — побыстрей этот душ покинуть.

— Иди, — спокойным ровным голосом сказала я себе.

И пошла. Медленно переставляя ноги, придерживаясь за стену, как, наверное, придерживалась в детстве. Крылья тянули то назад, то в сторону, и я не представляла, что буду делать, когда они намокнут. Ведь, если я правильно понимала, так они станут еще тяжелей.

Я стянула одежду через ноги, роняя ее на пол. Попыталась нагнуться, но не удержала равновесие, и клюнула лицом прямо в железную раковину. Нос пронзила острая резкая боль. Я схватилась рукой за раковину, выпрямилась и прижала руку к носу, зажимая его. Боль длилась несколько секунд, а потом ушла. Отняв пальцы, я посмотрела на застывшую на них черную вязкую жидкость.

Пространство, отведенное под душ, обозначалось плоским, впаянным в пол, керамическим прямоугольником с бортами. И вставать на него босиком было не лучшей идеей, но мне было не до правил гигиены. Я встала, выкрутила кран и потрогала воду. Я подумала было, что горячий душ тоже был бы неплох, но как я не вертела из стороны в сторону смеситель, вода теплей не становилась. Задержав дыхание, я сделала шаг под струи воды и едва не завизжала от ледяной воды, в груди перехватило. Сперва вода сильно била по коже, и холод был адский… но потом притерпелось.

На раковине обнаружился кусок мыла, и им я принялась тереть себя, отскребая от кожи грязь, засохшие комья морены и чужую кровь.

Вода сначала была почти черной, потом постепенно светлела, а в конце стала стекать чистой. И мой разум тоже прояснился. Запрокинув голову, я набрала полный рот воды, прополоскала его и сплюнула себе под ноги. Я вымыла мылом волосы, морщась от осознания, как сильно я их порчу. Но все равно намылила — от корней до самых кончиков, и когда растирала кончики между пальцев, прямо чувствовала, как они истончаются, превращаясь в паклю.

Закончив с душем, я выбралась наружу. Вода стекала с крыльев, с плохо отжатых волос. Как смогла, я обтерлась полотенцем и закуталась в него. Я вернулась в камеру, подобрала грязную одежду с пола, но надевать ее не стала — разум уже вернулся ко мне, а с ним и элементарные правила гигиены вспомнились. Внезапно я осознала, что стою полуголая, в одной из камер для преступников, доставленных в Предел, а единственная одежда у меня в руках. Мокрые крылья повисли, стали тяжелыми, почти неподъемными, и от них текли струйки воды. Как их высушить я не знала. И фена с собой не было.

Я, держась за стенку, дошла до кровати и тяжело свалилась на нее. Подышала, потом села, оглядываясь вокруг. Они же не бросили бы меня без одежды? Покрутив головой, я увидела сверток, лежащий в изножье кровати, развернула его и тихо рассмеялась. Тюремные спортивные штаны серого цвета, кофта, застегивающаяся на спине, майка и хлопчатобумажные трусики, но никаких носочков. Неплохо, приятная забота, и никакой альтернативы. Я оделась. Выглядела я, конечно, не на показ мод, но хотя бы была одета.

Я взяла шкатулку и обняла ее, прижимая к груди. А теперь, пока за мной не придут, у меня есть время хорошо подумать, вспомнить все, что я узнала от отца, а вспомнив все, наконец-то сообразить, что именно я буду отвечать на вопросы Агарь.

Но подумать я не успела, потому что дверь распахнулась и, пригибая голову, вошел нефилим. Он был даже выше меня, что случалось так редко, когда я жила в Первом мире. Он подал мне руку, и я приняла ее, опираясь на него весом тела.

— Обувь тебе не принесли? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— Есть туфли, но я не могу наклониться, чтобы не упасть, — ответила я.

Вздохнув, он усадил меня на кровать, взял туфли и подошел ко мне, садясь на корточки и ловя за лодыжку. Я быстро отдернула ногу, ощущая острую вспышку стыда, но потом перестала ломать комедию и сдалась. Не в том я была положении, чтобы выкаблучиваться.

Обув меня, нефилим помог мне подняться, придерживая за спину под крылья.

— На допрос? — спросила я.

Он был выше меня почти на голову, и было так приятно сознавать, что даже когда я на каблуках, есть кто-то выше, кто-то, на кого приходится задирать голову.

Только он ничего мне не ответил, лишь провел по длинному витиеватому коридору в комнату, усадил на стул и спросил, нужно ли мне чего-нибудь. Я попросила что-то горячее, все равно, чай или кофе, или просто стакан горячей воды, он кивнул и ушел.

Ожидание длилось недолго. Вошла Агарь с дымящимся стаканом, и сочный запах свежезаваренного чая заполонил пространство. Хмурый Белиал зашел за ней, посмотрел на меня и закатил глаза снова, в фиолетовой радужке мелькнула неприязнь. Но вроде бы не ко мне, а к Агарь, и это почти меня успокоило.

— Держи, Пандора, — сказала она, ставя передо мной кружку. — Как ты, полукровка?

— Все нормально, — я сделала глоток кофе, жмурясь от удовольствия. — Откуда вы знаете мое имя?

Внутри выскочил красный флажок: ошибка. Это не мое имя, у меня сейчас другое. Отца зовут Персей, а меня… я уставилась в стол, пытаясь его вспомнить, но в голове звенела пустота. Птица Рах прилетела всей конспирации, как говорится.

— Война закончилась до твоего рождения, но Предателей Пятимирья мы ловим до сих пор. Были те, кто обмолвились, что Люциан и Климена так назвали дочь. А когда я позвала, ты откликнулась. Позволило отсечь то, что ты его любовница, — Агарь мягко улыбнулась.

По спине у меня пробежал холодок. Я-то думала она добрая и милая, раз так вежлива со мной, а Агарь даже мое имя сделала оружием против меня.

— Есть что сказать? — Белиал подпер голову рукой, водя пальцем по столу.

Я отрицательно помотала головой. Я не настолько сошла с ума, чтобы пытаться с ними сражаться обманом.

— Что ты знаешь о темном дэве по имени Люциан? — спросила Агарь.

Я сделала большой глоток кофе, беря паузу. Я чувствовала себя нелепой, маленькой и совсем юной перед этими двумя, смотрящими на меня с таким ласковым, но в тоже время жалостливым взглядом. Словно я маленький котенок под дождем.

— Что Люциан участвовал в Восстании Иерофантов. Он брат Фафнира, — я сообщала факты сухо, словно на уроке в школе отвечала. — Участвовал почти во всех крупных сражениях. После поражения исчез вместе со своей женой.

Сердце бешено заколотилось в груди, а тело обдало вспышкой жара. Мне оставалось только надеяться, что на губах не выступят предательские капли пота.

Они молчали, и молчала я, решив, что не буду говорить, пока меня не спросят. Мой болтливый язык мог завести меня очень далеко, и я могла бы выболтать то, чего болтать не стоило.

— Ты знала, что твой отец Предатель Пятимирья Люциан? — спросил Белиал, откидываясь назад на спинку стула.

Я посмотрела в фиолетовые камни его глаз. Вдохнула, выдохнула, а потом ровным голосом ответила:

— Я знала, что моего отца зовут Люциан, но это всё.

— Лжет, — зевнула Агарь.

— Лжет само собой, — согласился Белиал, усмехнулся ей, потом повернулся ко мне. — Пандора. Попробуй руководствоваться здравым смыслом.

— Он бросил тебя. Тебе не нужно его покрывать, — вторила ему Агарь.

Я молчала. Им было не понять. Для них он был Предателем, а для меня он был отцом. И я знала, я отчаянно верила в то, что он меня не бросил. У отца было много плохих качеств, но если бы он хотел меня бросить, сделал бы это, когда я была еще в несознательном возрасте.

— Она с ними связана. В курсе всего, — Белиал перевел взгляд на Агарь. — Она знает имена и связи, была подле отца. Рахель знала, где ее искать, и к ней единственной подошла что-то сказать.

— Нет! — выпалила я… и тут же пожалела.

Белиал медленно повернул ко мне голову, и в его взгляде я прочитала все, что сейчас положено на чашу весов. На одной — моя верность отцу, и совершенно естественное желание защитить его, где бы он сейчас ни был, и какие бы шаги не собирался предпринять дальше. А на второй лежал здравый смысл, что настаивал, что отец выкрутится. Он старше, умнее, давно в бегах.

Он спас меня, или бросил?

Он подставил меня, или защитил?

Я не могла знать четкого ответа. Если я принимала за условие слепой веры то, что мой отец — действительно меня любил, чему подтверждений в последние годы было мало, но они все-таки были, я выбрала бы его. Но если допустить обратную ситуацию… но тогда зачем ему таскать меня за собой? Почему бы не бросить в приюте, или в канаве?

И могла ли я действительно его предать, сказав, что всё знала? Знала, кто мой отец и не пошла к властям, знала, как тесно наша семья связана с Восстанием, и что мы скрывались, прятались, убегали от того момента, когда нас обнаружат, почти девятнадцать лет?

— Пандора, лучше ответь, — Агарь постучала костяшками пальцев по столу. — То, что ты его ребенок, не перекладывает на тебя его грехи. Тебя не накажут за то, что ты дочь Люциана.

Я молчала, прокручивая в голове снова и снова то, что знала и то, что считала нужным сообщить им, как предельный уровень моих знаний, взвешивая и прикидывая, и от этих умственных усилий уже начинала болеть голова.

— Пока ты не начнешь говорить, тебе придется остаться в камере. Оно того стоит? — голос Белиала вторгся в мой разум острыми ядовитыми иглами.

Я продолжала играть в молчанку, укореняясь в каком-то мрачном настроении тупой решимости молчать до последнего.

Оставалась крошечная надежда, что если я буду выдавать правду дозировано, то смогу добиться для себя хорошего результата. Это была опасная игра. Я не более суток назад видела, как одного из Предателей обратили в камень. И знала, что даже находясь в камне бессмертные продолжают жить, а я — бессмертная.

Я сделала несколько глотков кофе, допивая его. На минуту желудок опалил жар, а потом стало холодно. В молчании я огляделась по сторонам, по серым стенам, едва заметно светящихся магией. Очевидно, тут стояла сфера отрицания звука. Я побарабанила пальцами по столу, поелозила на стуле. Окон не было. Света тоже.

Слишком много серого цвета. Мне показалось, что он начинает поедать меня. Я перебросила мокрые волосы на плечо и наскоро принялась заплетать косу, но пряди выскальзывали из пальцев, и я бросила это дело на середине, вытерла мокрые руки о тюремные штаны. Я уперлась взглядом в стол. Ни трещинки, ни пятнышка.

Стены пока еще не начинали сближаться, но я почувствовала, что воздух в помещении спертый. Я нормально переношу замкнутые пространства, хотя, как и любое магическое существо, спокойней себя чувствую, когда есть окно.

Я покусала губу, зачесала волосы руками назад. Их взгляды сверлили, пронзая насквозь. Их взгляды — спокойные и расслабленные, — проникали под мою кожу. Я почувствовала, что начинает зудеть плечо, и усилием воли попробовала убедить себя, что ничего там не зудит, но он этого раздражение стало невыносимым. В остервенении я почесала плечо, оставляя на нем красные полосы, наткнулась взглядом на свою руку.

— Я ничего не знаю, — сказала я, чтобы хоть как-то обрушить наступившую тишину.

— Пандора… — устало протянула Агарь, ероша короткие волосы у основания шеи. — Перестань думать, что мы враги.

— Как Рахель выбралась из Тюрьмы? — рявкнул Белиал, резко поднимаясь на ноги и упираясь руками в стол.

Он склонился ко мне так близко, что я сама вскочила, поднимая одну руку к лицу, а вторую удерживая согнутой у живота. Привычная защитная стойка вместо того, чтобы придать уверенности, выбила из колеи. Я покачнулась, крылья потянули в сторону, потом назад, и запутавшись в том, какая нога опорная, а какая нет, я неловко взмахнула руками, пытаясь удержаться на ногах, уцепилась за край стола и ковырнула коленом пол. Несколько капель черной крови выступило на коже. Я смахнула их рукой, подтянулась и села обратно на отъехавший стул.

— Я не знаю, — ответила я, чувствуя себя униженной.

— Она вела переговоры с Фафниром? — в ледяных фиолетовых глазах Белиала читался смертный приговор.

— Я не знаю!

— Как твой отец передал сообщение Рахель о том, где находится? — Агарь подперла голову рукой, упираясь локтем в стол.

— Я не знаю! — закричала я, закрывая лицо руками. — Я в этом не участвовала! Я не думаю, что отец вообще стал бы это делать!

Меня резко заштормило, и мир стал раскручиваться перед глазами. Я склонилась вперед, почти упираясь лбом в край стола. Мои друзья то ли мертвы, то ли нет, мой отец меня бросил, и передо мной два самых изощренных охотника Пятимирья.

— Пандора, — ласково позвала Агарь. — Пожалуйста, посмотри на меня.

Я осторожно подняла голову и раздвинула пальцы, прячась от нее, как в детстве. Силы снова покидали меня. Серый мир заиграл разноцветными пятнами перед глазами, но хотя бы остановил свое вращение.

— Я ничего не знаю, — сказала я, опуская руки и стискивая ими ткань джинсов на коленях. — Я не знала о том, где появится Рахель, и я не знала, что она будет в торговом центре.

— Где твоя мать? — спросила Агарь.

И я испытала облегчение. Ответ на этот вопрос у меня был.

— Она умерла. Папа говорил, что она умерла вскоре после моего рождения, когда они укрывались в фамильном особняке, — сказала я, а начав говорить, уже не могла остановиться. — Он сказал, что ее так и не догнали, и мы должны быть очень осторожными, чтобы нас не догнали тоже. Он показывал мне, что происходит с бывшими сторонниками Фафнира. Я не хотела оказаться в камне.

— Отец сказал тебе, что тебя будут судить как Предателя? — глаза Агарь широко раскрылись.

Я кивнула.

— Папа сказал, что дети Предателей тоже Предатели, — мои руки расслабились, спокойно ложась на колени. Сейчас я была на территории, которую хотя бы знала. — И то, что с нами могут очень быстро покончить.

— Не страшно было так жить?

— Нет, — я помотала головой. — Я его ненавидела когда-то, а когда-то очень любила, но всё вышло, как вышло, и мы убегали очень долго. А пока мы бежали, я без него не могла.

— И Службе по надзору за магическими существами ты поэтому же не доложила?

— Да, — я подалась вперед, ощущая порыв радости. — А еще я не думала, что они мне поверят, что я дочь того самого Люциана.

Кажется, я набрела на верную позицию. Окрыленная, — в переносном смысле, в прямом крылья доставляли пока больше хлопот, чем радости, — я схватилась руками за край стола.

— Папа говорил, что они нас быстро схватят.

— А нормальной жизни не хотелось?

— Да нормально все было! — тьма отступила, и я почувствовала, что немного снова становлюсь собой. — Он учил меня разгадывать разные загадки, и не был идеальным папой, но он старался, и я старалась, и у нас получалось.

— Вы оба яркие личности. Не встречали старых знакомых?

— Нет, мы не возвращались дважды. Он находил способ меня защитить.

— Какая ты хорошая, — Агарь мило улыбнулась.

И вот тут я напряглась. Потому что разговор мог сколько угодно быть милым, но сейчас зашел на территорию дружбы. Я вспомнила, что они мои враги. Что они меня допрашивают. Я спешно принялась прокручивать в голове всё, что сказала. Немногое, с одной стороны, ничего такого, что могло бы раскрыть его нынешнее местоположение. Но я сказала о прошлом, и о том, что я правда его дочь.

Агарь откинулась на спинку стула, скрещивая руки на груди и с выражением победительницы смотря на Белиала. Тот слегка развел кистями рук в стороны, словно признавал поражение.

— Не вини себя, — сказала девушка. — Никто в твоем возрасте не справлялся лучше. Ты хорошо держалась. Надеюсь, в следующий раз мы не встретимся. Или встретимся по одну сторону стола.

Я вздрогнула.

— Что со мной будет? — осипшим голосом спросила я.

— Престол Миледи, ничего с тобой не будет! — Белиал закатил глаза. — Реабилитационный центр, где тебе помогут научиться обращаться с крыльями. Обычно этому учат родители, но твои тебя бросили. Потом поедешь в Академию.

— Почему не в Институт? — Агарь перевел взгляд на Белиала.

— Программа помощи пострадавшим от Восстания. Личное распоряжение.

— Родословная есть родословная, да уж. Быстро вы там порешали всё, а нас спросить не забыли?

Как полукровка я могла пройти среднюю магическую подготовку в любом высшем учебном заведении. Я слышала от отца, да и в интернете шерстила информацию. Академия и Институт не носят ничьих титулов и имен, и созданы для магической подготовки существ Пятимирья. Темных учат в Академии, светлых в Институте, расположены они в безопасных местах. После войны нас осталось слишком мало, чтобы можно было разбрасываться детьми так, как раньше. Но даже в детстве я не лелеяла мечту туда попасть. Магическая часть Пятимирья меня не привлекала, и нигде учиться я не собиралась.

— Я могу остаться в Первом мире, просто наложите печати! — я протянула руки запястьями вверх. — Я не хочу в Загранье.

— Нет, в Первом мире ты не останешься, — Агарь посмотрела мне в глаза своими белесыми, подсвечивающимися изнутри глазами. — Не потому, что ты дочь Люциана, а потому что магическое существо должно расти так же, как остальные. Вопрос лишь в том, какая сторона готова тебя опекать.

Она выразительно посмотрела на Белиала.

— Можешь лично походатайствовать Судье, — сказал он.

— Я это сделаю, — Агарь снова улыбнулась, словно искренне радовалась происходящему. — Я подам прошение. А пока — светлая сторона видит препятствие в данный момент времени, и требует справедливого Суда.

— Да пожалуйста, — Белиал поднял руки вверх. — Так тому и быть.

Нефилим, тот же, что привел меня сюда, зашел в допросную и помог подняться.

«Никогда и никому не верь», — сказал мне отец. А я забыла его наставление в первые сутки расставания.