Локаин

Дарья Безинская, 2023

Сложна жизнь… Если ты бог обмана. Тебя так и норовят заточить в обсидиановый кулон и отправить по человеческим рукам на две тысячи лет. Сложно не потерять себя. Но я справился. А когда хотел уйти в небытие. встретил свою родственную душу. Теперь в Вальхалле нет спокойствия.Обложка сделана в нейросети lexica.art

Обсидиановый пленник

1

Когда меня вызывают, у меня обязательно чешется нос. Это настолько раздражительно, что чих разбирает меня минут пять. Забавно, конечно. Меня за две тысячи лет даже пару раз выкидывали, не дождавшись, пока я прочихаюсь и объясню, что я такое. Вот и сейчас меня разбирает. Ага, значит, меня выкинет наружу. Ну, уж в тысяча пятьдесят третий раз я успеваю приземлиться красиво. Как сейчас снимают смертные в своих смешных фильмах. Упор делаю на колене левой, ступне правой ноги и на кулак правой. Ой, как неудобно вышло… пробил паркет. Но проклятая аллергия на дурацкий человеческий мир не даёт всё равно выглядеть по-настоящему эпично.

— Твоюжматьналевораскудрытьтыктотакойбоюсьспаситепомогите! — орёт светловолосая девочка…

Хм… нет. Девушка. Э… нет. Женщина. Сложно определять возраст у людей. Судя по ругательствам, русская. Я всё ещё курсирую по России. Сколько ж можно. Вывезите меня куда — нибудь в Анды, повыше, да и киньте со всей дури так, чтобы этот проклятый обсидиан разбился.

— Разрешите представиться, — говорю, закончив чихать. — Я — сильф. Дух воздуха и ветра.

— Японскийгородовойедритьколотитьежкинкотманьякнаркоманубийца!

Она слишком частит словами. Прошлая женщина говорила растяжно-протяжно. Тогда я был в Самаре. Куда же сейчас меня занесло. Смертные часто хотят сначала меня убить. Но эта бедняга забилась в угол и расплакалась.

— Так вот. Мое имя Хведрунг. Но если хотите можно просто Хвед.

— Пожалмилипотекаясовскммолодаяумеудентыберитеденьгитолькожизньсохраните!

— Милейшая леди, — надо говорить мягко и вежливо. — Я вас убивать не собираюсь. Равно как и грабить.

Поднимаю пустые руки вверх, чтобы показать, что оружия при мне нет. Хаха. Я могу и так задушить, конечно. Или шею свернуть. Но ладно. Я тогда снова пойду в вонючем и тесном кулоне по липким и жадным рукам. А тут передо мной — моя цель. Чистая душа.

— А что у вас с кожей? — наконец — то незнакомка перестала паниковать и заговорила членораздельно.

Ох, какая неловкая ситуация… забыл, что кожа-то у меня синяя. Людей пугает всё непонятное. Меняю цвет на такой же, как и у собеседницы.

— Ну, я же сказал, что я сильф.

Она встает, не отводит недоверчивого взгляда, обходит кругом. Причем в позе женщины чувствуется желание бежать прочь. Одно из самых логичных решений. Я бы тоже улетел, но дальше пятидесяти метров от подвески нельзя уходить. Сразу прискачет летучий отряд и так меня отходит молниями, что придется притворяться мёртвым лет пятьдесят точно. В целом, это немножко. Но это тоже штраф. Мол, я не работал. Ну, подумаешь пару минут отдыхал…

— Их не существует.

— Как же не существует, если вот он я.

— Хорошо, — блондинка взялась за голову и горестно застонала. — Почему вы тогда чуть меня не раздавили?

— Э… я не вижу, куда меня выбрасывает магия из кулона.

— Из кулона?

— Да.

— Из этого?

Смертная указывает на мою тюрьму. Чёрный обсидиан в серебряной оправе. Рядом с вещицей рассыпан порошок, валяется губка. Да ты ж моя заботливая. Чистила мою клетку. Поэтому и вызвала.

— Ага, — боюсь смотреть на минерал слишком долго, хотя он меня не затянет без желания своей новой хозяйки. — А будьте добры: подскажите год, страну и город.

— Две тысячи двадцать первый. Россия. Екатеринбург.

— Здесь я еще не был, — говорю и осознаю, что отдыхал всего лишь три года. — Хорошо… а своё имя мне скажете?

— Зачем вам?

— Видите ли, милейшая, — главное не давать воли нотам раздражения, — я тысячелетия сижу вот в этом артефакте. Моя задача вырваться из его плена. А для этого я должен служить на благо людям. Как у вас говорят? Пройти квест.

— Угу, — кивает женщина.

Она уже не трясется, но из поля зрения меня не теряет.

— Так как же к вам обращаться, дражайшая?

— Оля.

— Мне, пожалуй, нужно ваше полное имя.

— Ольга.

— А, это как княгиню. Она там… ой, да и ладно… неважно, что она хотела…

— Вы про княгиню Ольгу? Вы её знали?

Любопытство у смертных всегда сильнее, чем инстинкт самосохранения.

— Кхм. Ну да. Было дело. А вы думаете, уж прямо ни у одного голубя огонёк не потух, пока они летели. Нет уж… не обошлось без меня.

Ольга смотрит на меня огромными глазами с расширенными зрачками.

— Ах да. Паркет. Простите.

Воздеваю руку над разбитым полом и заставляю дерево срастаться заново и укладываться в узор. Женщина отступает за дверь с мистическим ужасом, написанным на ее лице. Да это же логично, что я из потустороннего мира, следовательно обладаю магической силой. Что ж так бояться…

— Ольга, пожалуйста, успокойтесь, — поворачиваюсь медленно и плавно, чтобы отследить, куда пошла женщина. — Мне нужно вас страшиться. Потому что обсидиан выбрал и позвал вас. Вы его хозяйка. А это моя темница. Так что… технически…

Как я ненавижу этот момент… Моё наказание — это не только общаться с людьми, но и каждый раз говорить эту ужасную фразу…

— Ну, в общем, вы моя хозяйка тоже.

Отвратительно и унизительно. Столько веков произношу эти слова. И всё равно во мне поднимается чёрное желание убить очередную женщину, которая завладела кулоном. Я сам себе хозяин!

— В вашей власти меня отпустить или уничтожить.

На последнем глаголе делаю смысловое ударение. Давай же… хоть ты… разбей чёртов камень.

— Знаете… — Ольга вернулась к дверям комнаты, но уже в пальто. — Простите… вылетело из головы ваше имя…

— Хвед.

— Хвед, я пойду за хлебом. Закончился внезапно. А вы тут… ну это… хотите живите… хотите уничтожайтесь, освобождайтесь и всё такое… я приду, когда вы закончите. Прощайте.

Завершив свою пламенную речь, смертная бежит к выходу, торопливо звенит ключами. Слышно, как она с трудом попадает в замки. Да что за времена такие… Эх, вот княгиня Ольга. Вот это была женщина. Она сразу хотела разрубить кулон. Но я тогда ещё надеялся освободиться. Уговорил её подождать. А когда она отомстила древлянам, прискакали мои надсмотрщики. Избили меня так, что у меня не было сил ни на что. Ну и многоуважаемой Ольге тогда объяснили, что я выполняю только те желания, которые не несут угрозы для остальных.

2

В целом, для меня проходит очень мало времени. Эта смена дня и ночи за окном ничего не значит после долгой темноты и тесноты в граненом минерале. Изучаю жилище этой странной Ольги. Мда, обсидиан любит выбирать мне одиноких. Спасибо, конечно. Их будто бы легче подсадить на эмоции. Чаще всего, да. У меня даже пару раз почти получилось освободиться. Что ж, может повезти в третий. Подхожу к зеркалу. Мать моя ётунья! Я ж забыл про глаза. Я бы на месте смертной и не возвращался домой вообще, зная, что меня поджидает тварь со змеиными зелёными глазищами. Пардон тысячу раз!

— Дружок, ты плохо выглядишь, хотя спал всего несколько лет, — грожу своему отражению пальцем.

Потом провожу рукой, меняя черты лица. Сейчас же ещё в моде этот паяц из боевиков с супергероями? Голубые глаза с поволокой, чёрные длинные волосы, высокие скулы, бледная кожа, идеальный нос, широкая улыбка. В прошлый раз я в таком виде зашёл"на ура". Учитывая, что этот типчик играет именно меня.

— Давай, не подведи, — изучаю черты, которые придал себе, с разных сторон. — Так… лицо худее надо. Ах да. Реснички тоже должны быть чёрными.

Щёлкаю пальцем, завершая выбранный образ. Слоняюсь еще по жилплощади. Открываю холодильник. Эх, Ольга. Не густо. Оставила живое существо запертым, и ничего поесть нет. Наконец слышу неуверенные попытки открыть дверь тихо. На всякий случай смотрю в глазок. Ага, пришла, хозяюшка. Надеюсь, хотя бы молока принесла. Уперевшись в мою грудь взглядом, Ольга замирает. Поднимает глаза. Вздергивает брови. Потом звонко сглатывает и говорит:

— Насколько я помню мифологию, сильфы не умеют превращаться.

— Ну то другие. А это я…

— А можете обратно перекинуться в свой образ? — женщина придирчиво осматривает меня, всем видом выражая неприятие. — Пожалуйста.

Вот сейчас обидно было. Я старался. Тратил силы.

— Почему? Вроде бы хороший вид, — поджимаю губы. — Я хотел понравиться.

— Мне вот это вот всё не нужно, — смертная обводит овал в воздухе передо мной рукой.

Ну, может, ей блондины нравятся. Ладно. Щелчок пальцами снова. Становлюсь похожим на другого мужчину. Повыше, накачанного, светловолосого, бородатого.

— Нет, — она качает головой.

Разувается, теснит меня и несёт пакет на кухню. Перевоплощаюсь в еще одного актера. Следую за объектом своей магии. Ну, давай же, взгляни благосклонно. И начнём уже маленькую игру под названием"Ох, я, такой влюблённый в тебя". Со многими леди это хорошо срабатывает. Особенно, с одинокими.

— Я же попросила, — голубые глаза смотрят с укоризной. — Останьтесь в своём обличии. Мне дешёвые трюки не нужны.

— С чего вы решили, что ДЕШЁВЫЕ? — на последнем слове уже восклицаю от раздражения.

Ольга в этот раз меня совсем не боится. Я улавливаю запах. Ах, ты пьяная домой пришла!

— А как назвать эту клоунаду?

— Эта клоунада мне стоит больших усилий и белка, которого уже не хватает в организме! — ворчу, как последний зануда. — А в холодильнике пусто.

— Да сейчас всё будет! — отвечает Ольга.

Достает из морозильной камеры кусок мяса.

— Разморозить быстро можете, раб лампы? — она обдаёт меня перегаром.

— Отойдите на метр от меня, пожалуйста, — стараюсь быть вежливым из последних сил. — А то от вас разит.

Держу руку над свининой и дрожу от того, что теряю последнюю энергию.

— Отлично. Спасибо. Садитесь, а то вы уже прозрачный.

— Это очень плохо, — смотрю на смертную сквозь свои руки.

Женщина торопливо обжаривает куски. Выдаёт мне весь килограмм на большой тарелке. Шумно вздыхает. Садится рядом и начинает кормить меня с вилки.

— Спасибо, — бурчу в ответ, когда организм приходит в себя и становится похожим на человеческий.

— Мораль сей басни такова, — Ольга округляет глаза. — Не нужно притворяться.

— Нет, это значит, что не нужно так бояться неизведанного, — дальше доедаю мясо самостоятельно. — Бросили меня, не отправив в кулон. Я без него хирею.

— Ну я же не знала…

— Так надо было меня дослушать.

— А что бы было? Вы бы умерли?

— Нет, но был бы похожим на прозрачное чудовище.

— То бишь на себя?

— Я не чудовище. Я красивый. Ну… по меркам того мира, из которого пришёл.

— Ну, так — то все мы прекрасны, — мечтательно тянет Ольга. — В общем, убирайте с себя чужую личину.

— Ну — ну, — ехидно смеюсь.

Отпускаю собранный образ. Он рассеивается, словно туман. Давай, смотри, смертная, на мои суженные зрачки, на шрам от яда, который капал на меня тысячу лет, на следы от нитей, которыми мне зашивали рот.

— А водку вы пьёте? — женщина задает внезапный вопрос, созерцая меня настоящего.

— Не особо, но могу. А что? Я слишком сексуальный?

— Да нормальный, — машет рукой Ольга. — Всё хоккей, как говорил мой папа. А веснушки так, вообще, бомба.

— Угу. Ладно. Где водка?

Выпиваю целый стакан залпом. Почему людям так нравится ощущение опьянения? Оно помогает им забыться?

— Ох, — устало выдыхает моя компаньонка. — Я, наверное, пойду спать. Тяжёлая неделя была.

— Не забудьте про кулон, — поспешно напоминаю.

Мне ещё не хватало опять остаться на неделю без отдыха.

— Так вы совсем без него не можете? — она с трудом стоит на ногах.

— Могу, но меня тогда придётся кормить, — нехотя помогаю Ольге плестись в комнату.

— Сколько раз в день? Раза три хватит?

— Да.

— Ну тогда зачем туда — сюда ходить, — машет смешно руками смертная. — В кулон, из кулона. Живите так. Я завтра утром встану, наготовлю.

— Ну, это хлопотно. Проще… — хочу поумничать.

— Да всё в порядке вещей, — хохочет Ольга. — Я была замужем. Вот это хлопотно было.

— А где мне спать? Я тоже сплю.

— Ну вон диван. Спи… ой, то есть спите, сколько хотите.

3

Нет, мне не дают отдыхать, сколько хочу! В шесть утра уже Ольга шумит водой, хлопает дверями, гремит посудой, ещё и напевает. Ну ладно. В целом, глупо будет выдвигать претензию. Это её жилище.

— Доброе утро, — здоровается она.

— Да, оно определенно доброе.

— Во всяком случае, сегодня воскресенье. И это хорошо.

Она выглядит пободрее, получше. Главное, что трезвая.

— На"ты"можно? — спрашивает женщина. — Всё ж вчера вместе выпили.

— Ну давай.

— Яичницу будешь? Пока борщ варится.

— Ничего из перечисленного не пробовал, — честно признаюсь.

— А сколько уже живёшь?

— Ну так — то пять тысяч лет.

— Едритьтвоюналевоочуметьневстать! — Ольга роняет лопатку.

— В России я — где — то век.

— И не пробовал борща. Чем же ты питался?

— Да в обсидиан возвращался, там отдыхал, брал силы…

— Ага… то есть ты у экономных людей гостил?

— Сложно назвать это словом"гостил", — вспоминаю прошлых хозяек моей тюрьмы.

— Да неважно. Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста.

Яичницей оказались жареные яйца. В целом, логичное название. Ладно. Мне важно, что это белок. Смертная догадливая. Она ставит мне тарелку с двойной порцией.

— А сколько тебе лет? — надо как — то поддерживать разговор.

— Много.

— Ну сколько?

— Да много, говорю! — видимо, это больной вопрос.

— Не думаю, что больше, чем мне.

— Ладно. Тридцать пять.

— Да ты совсем маленькая.

После завтрака Ольга берёт дрель, начинается опять шум — гам. Рука женщины дрогнула, сверло летит по стенкам шкафа. В этот момент смертная похожа на героя блокбастера, который даёт очередь из автомата.

— Может, я как — то помогу? — вопрошаю ехидным тоном.

— А ты знаешь, что такое дрель и сушилка для посуды?

— Нет. Но я должен выполнять твои желания.

— А, точно. Ну, давай, маг, чаровник, дух ветра.

Сначала касаюсь руки женщины, чтобы прочесть её мысли и понять, как должна висеть эта сушилка. Потом заставляю вещи самостоятельно выполнять работу.

— Здорово как! Спасибо большое! — Ольга, по сути, первая, кто очень рад такой мелочи, ещё и благодарит.

Она, счастливая, как ребёнок, выставляет кружки и тарелки.

— Хвед, а ты не мог бы ещё и с кондиционером поколдовать?

— Да легко.

Аппарат находится на грани издыхания.

— Его проще пристрелить, как лошадь, чтобы не мучался, — сообщаю смертной.

— Ишь ты, стрелять он тут собрался. У меня нет денег на новый. Я в университете работаю! Где мне взять так резко тысяч двадцать?

— Не поверишь, — скалюсь, искоса смотря на возмущенную женщину.

— Что? Фальшивые деньги мне наштампуешь?

— Нет. У тебя же есть купюры? Покрупнее. Дай мне.

Клонирую тысячные бумажки. Люди всегда трепетно относятся к звонкой монете. Это их главная слабость. Но Ольга придирчиво пересчитывает сумму. Отдаёт мне половину:

— Это лишнее.

— Ну, потом будет не лишним.

— Нет уж. Ты тут нафальшивил. И если я пожадничаю, мне точно потом прилетит.

— От кого? — удивляюсь такой силе воли.

— От вселенной.

Ответ вызывает у меня хохот. Обычно от вселенной достаётся мне.

— У тебя очень маленькие и простые желания, — изучаю светлые глаза женщины, подведённые чёрным карандашом.

В них плещется грусть. Смертная подпирает голову кулаком.

— Глобальное ты не осилишь.

— Насколько глобальное?

— Ну, может, ты отменишь пандемию?

— Нет, это вряд ли.

— Тогда даже не знаю.

4

— Куда ты собралась?

Ольга крутится у зеркала, как всегда, поёт. Потом надевает кулон с обсидианом. Это меня пугает. Э, нет! Ты никуда в нём не пойдёшь! Особенно, без меня.

— На свидание.

— А зачем надела мою тюрьму?

— Нельзя, что ли? — она, когда удивляется, чуть задирает подбородок.

— Без меня внутри нельзя.

— Почему?

— Ну там… прилетят грубые женщины на пегасах и хорошенько меня отстегают молниями.

— За что? — слушая мой рассказ, она уже готова обуваться.

— Засчитают мне, как попытку побега.

Смертная крепко задумывается. Снимает кулон.

— Ну, хорошо. Не скучайте тут вдвоём.

— Да я просто внутрь залезу…

На самом деле, мне нужно увидеть, какие мужчины Ольге нравятся. Потом напою её… и рано или поздно в процессе соблазнения она меня поцелует. Да… это мой унизительный квест. Заставить человека с чистой душой подарить мне поцелуй любви.

— Нет уж! — смертная трясет завитыми кудрями. — Я, может, потом на кофе к мужчине зайду. А ты будешь подслушивать!

— Я там ничего не слышу.

Я умею врать, не моргнув и глазом. Моя специализация все — таки.

— И не видишь?

— Мамой клянусь.

Хаха… обожаю эту фразу. Которой из матерей? Той, которая меня бросила? Или той, которая потом отвернулась от меня? В целом, жалко обеих. И в то же время, обеим ничего не грозит.

— И не чувствуешь?

— Нет, конечно.

— Ладно. Заходи, гостем будешь.

Оказываюсь снова в ощущении черноты и тесноты. Слышу стук сердца и дыхание женщины. Меня уже давно не носили на шее. Обычно — в кармане. А то и вовсе оставляли в потайном месте.

— Ой, Владимир, не стоило…

"Мда, две герберы — это романтично".

В целом, я почти не обманул Ольгу. Из кулона я ничего не подслушаю и не подсмотрю. Но я соприкасаюсь с ней физически. А значит, могу настроиться на её мысли, эмоции, слова. Этот ухажер — редкостный зануда. Расстраивает даму тем, что не понимает шуток. И не заказывает вино. К концу свидания Владимир платит только за себя… Я, конечно, могу протранслировать своей спутнице:"Ольга, беги от этого ничтожества!"Но тогда раскроется моя афера. Превращаюсь в антенну, получающую сигнал от носительницы кулона. Фууу… ну нет… Разве тебе такие подходят? Он лысеет. У него — живот. Да и черты лица не благородные.

— Да спасибо, не стоит! Я сама до дома доеду.

"Ух, пронесло!"

— Нет, что вы, Владимир, кофе на ночь вредно… нет, дело не в раздельном счете! И не в том, что вы платите алименты…

"Вот душнила".

Чувствую её усталость. Потом кровь горячеет, голова кружится, сердцебиение становится чаще. Ага, выпила. Алкоголичка — хозяйка, горе — несчастному Локи! Потому что Ольга так и ложится спать: в одежде и со мной на шее. Слушаю её мерное дыхание и сам постепенно успокаиваюсь.

— Нет! Нет!

Из — за того, что я соприкасаюсь с телом женщины, ее сны становятся моими. Я вижу, как она колотится в истерике над маленьким гробом.

— Женечка! — слабые руки пытаются объять деревянный скафандр.

— Не позорься, — мужчина рядом грубо одёргивает Ольгу. — Не уберегла. Теперь ревёшь белугой.

— Ольга! — выхватываю ее криком из кошмара.

Она вскакивает. Сидит молча, потом чувствую, что смертная плачет. Что с тобой случилось?

5

— Нет, конечно, это мило, — ворчу, занимаясь кондиционером, — что я тут у тебя, как муж на час.

— Да почему же на час? — хихикает Ольга. — На каждый день полноценный такой супруг. Вечно всё тебе не так, ешь за двоих, сам своими руками ничего не умеешь.

— Здрасьте! — возмущенно указываю на почти готовую сплит — систему. — А это кто сделал? Дэвид Копперфильд?

— Да, только рыжий и хитрый.

— Я отказываюсь работать в такой обстановке!

За несколько недель с женщиной я освоился так хорошо, что знаю: она не будет меня наказывать. Другие дамы мне за любое непослушание что — то придумывали. Одна затейница отошла с кулоном на сто метров. Она с удовольствием следила, как меня стегают молниями валькирии. Другая заперла в комнате на месяц. Конечно, без обсидиана и еды. Третья вызывала в самых разных и неожиданных местах и заставляла совокупляться с ней. Я не ханжа… но в гостях у бабушки… серьёзно?

— Ладно вам, Хвед Поликарпыч! — тянет весело Ольга. — Я ж там уже пирожки пеку.

— С мясом, надеюсь?

— С чем же ещё, дражайший?

Перекидываться вопросами, шутками, колкостями… возможно, если бы я был смертным, я бы только за это пригласил женщину на свидание. Ладно — ладно… полюбил бы! Чувство юмора очень важно. Без него можно рехнуться. Ох, пирожки, вообще, невероятные. Не просто полюбил бы… потащил бы под венец!

— Вкусно?

— А то. Спасибо.

— Тебе большое спасибо.

— На улицу мы сегодня пойдём?

— Ну давай.

Сам я держать обсидиан не могу. На нём стоит специальное заклятие, которое прожигает мои руки. Да — да, всё было продумано до мелочей, чтобы я ничего не смог вытворить в своём духе. Поэтому Ольга надевает кулон, а я иду рядом, как живой и свободный человек. Причём в своём обличии. Дышу свежим воздухом, слежу за этим странным миром, который мелькает лицами, машинами, огнями. Сегодня мы отправляемся в парк. Очень здорово лежать на траве. Я давно этого не делал. Женщина доверительно прислоняет голову к моей груди. Меня накрывает цунами её воспоминаний, связанных с этим местом. Прогуляла школу. Отмечала последний звонок. Первый поцелуй. Свидание. Катала здесь коляску… от картинок мороз пробирается мне между рёбер. Нужно отвлечь Ольгу.

— Знаешь, — говорю задорным тоном, — а ты мне сначала так не понравилась. Орёшь что — то. Пугаешься.

— Так на тебя свалился бы абы кто, я бы на тебя посмотрела.

— Я не абы кто! — поднимаю палец вверх. — Я абы что!

— Ты, короче, мне тоже не понравился. А так если присмотреться, нормальный такой сосед.

— Да, ты тоже хорошая. Прямо хорошая — хорошая.

Вижу себя со стороны, глазами женщины. Весь синий, с изуродованным лицом, страшными горящими глазами. Бррр… Ольга, ты героиня… я бы умер на месте. А ты ещё нашла в себе силы вернуться домой через неделю.

— Да ладно… хорошая — хорошая… — у женщины очень забавный и заразительный смех. — С тобой могут поспорить мои студенты.

— Ты просто плохо знаешь людей, — вспоминаю кучу неприятных моментов. — Я попадал к таким экземплярам.

— Ну например…

— Например, одна женщина создала секту и выманивала деньги у своих последователей.

— И ты ей помогал?

— Нет, но и не мешал. Хорошо… ещё одна дамочка, вот предыдущая… заставляла меня ходить в одном и том же образе. Другого мужчины. И творила со мной всякое… — от мыслей о прошлом пробирает омерзение. — И я ничего не мог сделать в ответ. Не имею права.

— Тебя бы убили?

— Хаха… если бы. Это было бы здорово, — сажусь и смотрю на встревоженное лицо Ольги. — Нет, меня бы наказали и заставили бы продолжать. Ты думаешь, я не сопротивлялся?

Да, именно после предыдущего эпизода длиной в два года я понял, что лучше представляться сильфом или джинном. Богом обмана точно нельзя.

— Бедненький, — смертная обнимает меня.

Сегодня впервые ощущаю сочувствие от того, кто владеет кулоном. Она так ласково гладит меня по спине, что моя земная оболочка покрывается мурашками.

— Ну ничего, — у Ольги очень серьёзное выражение лица. — Теперь ты со мной. Я твой друг. Да? Я тебя никогда не обижу.

— Никогда?

— Никогда — никогда!

6

— Давай, не ходить же тебе в одном и том же, — уговаривает меня Ольга.

— Мне нормально.

На самом деле, я могу создавать либо иллюзии, которые рано или поздно рассеиваются, либо вполне реальные вещи, но на основе реально существующих. Поэтому одежда у меня — одна и та же. Футболка, джинсы, кеды.

— Без куртки ты привлекаешь внимание прохожих. Уже холодает. Ну и мне как — то неудобно, что ты в одном и том же, — тянет смертная. — Да и некому посмотреть на меня со стороны. А я хочу платье. И куртку. И шарфик.

— Эх… женщины… — смотрю в её хитрые глаза. — Ладно. Только покупать ничего не надо. Я скопирую то, что нам понравится.

— Это нечестно!

— Это экономно. Ты же мало получаешь.

Но в многочисленных магазинах меня ждало серьёзное испытание.

— Ты чудесно выглядишь, — пытаюсь ускорить процесс выбора одежды Ольгой. — Просто богиня!

— Нет, оно меня полнит.

— Ни капельки.

— Конечно! — обижается почему — то женщина. — Меня полнят пирожки, которые я с тобой за компанию ем.

— Ты успеваешь съесть буквально парочку, пока я за стол не сяду. И потом ты больше тратишь калорий, пока готовишь, — спорю в ответ. — Поверь мне. У меня хороший глазомер.

Тысячелетия общения с людьми показали, что человечество склонно к лишним комплексам.

— Я просто стесняюсь. Оно слишком облегающее.

— Хорошо. Тогда выбери вот это мешковатое.

— Ну уж нет. В нём я похожа на корову.

Я со вздохом копирую мужскую одежду, которую выбрала Ольга. Да, хороший вкус. Странно не следовать ему.

— Послушай, милейшая, я сделаю тебе дома все эти платья, — вбираю информацию о нарядах, проводя рукой, — и ты потом окончательно решишь.

— Не торопи меня.

— Мне уже надоело. Это десятый магазин, — скриплю зубами, но держусь пока.

— Ладно. Нет в тебе эмпатии.

Ольга повинуется, загоняет меня снова в кулон, чтобы переодеться. А потом я чувствую пустоту и тишину… сердце и дыхание не слышны… видимо, моя темница упала с шеи смертной.

— Ольга! Оля! — зову на всякий случай, забыв про свои меры предосторожности. — ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА!

Спустя какое — то время ощущаю, что кулон подобрали. Но это не та женщина! Чужие руки несут меня куда — то.

— Застёжка сломана, — мелькают чужие мысли.

— Ничего себе. Серебро — то очень старое, — слышу размышления какого — то мужчины.

Судя по всему, чинят цепочку. Потом понимаю, что у меня безумно чешется нос. Нет, я не хочу наружу! Бам! Выпадаю на ламинат перед незнакомкой. Она испуганно отскакивает в сторону. Чихаю проклятые долгие пять минут.

— А вы, собственно, кто? — новая хозяйка обсидиана озадачена, но не сильно напугана.

— Конь в пальто, — у меня задача сейчас ей максимально не понравиться.

У этой дамы очень хищный взгляд. Внимательно меня изучает. Ну уж нет. Я устал от этой свистопляски. Я хочу к Ольге, туда, где хорошо кормят и не командуют.

— Уважаемая, сейчас отнесите, пожалуйста, кулон туда, где взяли, — стараюсь говорить вежливо.

— Это сон? Это какая — то магия?

— Сейчас не время для вопросов.

Чёрный камень на ее груди пытается сковать мою волю."Нет, — транслирую ему. — Это не чистая душа. Мы ей служить не будем".

— Успокойтесь, — чёрт, первый приказ прозвучал.

Я веду себя тихо, но внутри всё равно клокочет мой привычный коктейль из недоверия, ненависти и презрения.

— Скажите, как вас зовут.

— Хведрунг, — я не лгу, это одно из моих многочисленных имён.

Брюнетка допускает ошибку. Подходит слишком близко и касается меня. Я чувствую её странные и похотливые мысли. Не даю женщине произнести очередной приказ. Хватаю её за горло и требую:

— Я сказал: верни меня на МЕСТО!

И вот мы с незнакомкой бежим по улице. Она — потому что теперь точно испугалась меня до потери пульса. Я — потому что нельзя отставать от обсидиана.

— Хвед! — слышу крик Ольги.

— Назад! — командую слабовольной и неудавшейся хозяйке. — Отдай кулон этой женщине!

Дрожащая брюнетка отдает мою тюрьму Оле.

— Спасибо, — моя подруга такая добрая, я бы убил за то, что взяли без спроса мою вещь.

Теперь я обнимаю смертную.

— Я так испугалась, — шепчет Ольга мне в плечо. — Все магазины обошла. Думала, уже не увидимся.

— Ты Маша — растеряша, — бурчу в ответ.

7

— Кофе вредно, — конечно, Ольга меня не спрашивала, — особенно для сердца.

— Тебя так послушаешь, так и жить вредно, — отмахивается женщина.

Мы стоим перед маленькой будкой, в которой выдают всякие напитки с собой.

— А то. Это вреднее всего, — хитро щурюсь.

— Ладно. Тебе что заказать?

— Стакан молока.

— Мне, пожалуйста, капучино и стакан молока.

Садимся на лавке. Соприкасаемся плечами. Не хочу отодвигаться. Тяну понемногу из смертной негатив, который она набрала на работе. А что? Ей легче на душе. Мне тёмная энергия только помогает. Скажем так, это мой бодрящий кофе.

— Это что за идиллия? Я вам не помешаю?

Над нами вырос брюнет с карими глазами. Он упёр руки в бока. Моя спутница ёжится при виде незваного гостя. Я ощущаю её ненависть, неловкость, обиду.

— Куда шёл? — поднимается она с лавки.

— На свидание.

— Отлично, Илюша. Туда и иди дальше.

— Нет уж. Объясни, кто это?

Я тоже встаю и синхронно с Ольгой подхожу к нахалу.

— Я тебе не должна ничего объяснять.

— Хороша мать! — выплевывает со слюной отвратительные слова Илья. — Год только прошёл со дня смерти дочери. А ты уже скачешь по мужикам!

— Нет, милейший, — подношу палец к его губам, затыкая фонтан злости, — ты сам по бабам побежал.

Да, вижу обрывки его воспоминаний… это бывший муж Ольги. Изменял ей. Айяяяй… я вот женам никогда… ну, один раз. С конём. Ой да ладно. Это долгая история!

— Да кто ты такой?! — мужчина толкает меня.

Изменники чаще всего — патологические ревнивцы.

— Я не собираюсь падать до вашего уровня, то есть ниже плинтуса, — парирую.

Но Илья еще и патологический придурок. Его кулак уже летит к моему лицу. Да кого ж мы тут собрались бить? Легко уворачиваюсь. Блокирую новые удары.

— Вы пожалеете, сударь, — предупреждаю между делом.

— Да ладно вам! — Ольга пытается вклиниться между нами. — Илья, отстань!

— Нет, — беру ее за руку и отвожу в сторону. — Ты, возможно, никогда не чувствовала себя леди? Просто милой и слабой, за которую должны драться.

— Хвед…

— Вот у тебя сейчас есть такая уникальная возможность. Посиди вон там, на травке.

Возвращаюсь к ее бывшему. У него очень наглое выражение лица. Но, в целом, он симпатичный. Вот значит, какие мужчины нравятся Ольге.

— Слушай сюда, — не хочу разговаривать с ним уважительно. — Отвали от неё. От нас.

По глазам горе — муженька понимаю: лучший удар для него — не физический. Нужно солгать что — нибудь эдакое. Но Илья кидается с кулаками на меня. Отбиваю все атаки.

— Это моя жена! — ревёт раненым быком ревнивец.

— Скоро будет моей женой.

Так нормально соврал? Может, сказать что — то про пирожки? Противник почти попадает мне по лицу. Слишком сильно злюсь и бью его хорошенько в поддых. Шлёпаю по щеке согнувшегося Илью:

— Остынь, дружок. Ольга — моя.

Потом иду к женщине, поднимаю её с земли.

— Это ужасно, — тараторит она. — Я не приемлю насилие.

— Да ладно тебе.

Нет уж. Наши руки соприкоснулись, я чувствую, как ей приятно, что есть рядом кто — то, кто может заступиться. Вот парадокс. Она изображает сильную женщину, а так — то очень даже слабая. Но Илья слишком упёртый. Он догоняет нас и бьёт меня в затылок исподтишка. Ах так! Злость — единственное чувство, с которым до сих пор не могу совладать нормально. Прихожу в себя в тот момент, когда почти задушил недотёпу. А небо над нами покрылось чёрными тучами и полыхает синими огнями. Отец мой ётун! Приехали. Из воронки смерча вылетают семеро валькирий на своих крылатых конях. У каждой в руке — по кнуту, выкованному двергами.

— Локи, ты опять за своё? — вопрошает зычным голосом Регинлейв.

— Давайте сначала все успокоимся, — отпускаю горе — муженька, который валится на землю снопом.

— Да тебя слушать — себе дороже! Смертных обижать нельзя? Нельзя. Значит, получай!

Но воительницы не успевают приступить к экзекуции.

— Подождите! — меня заслоняет Ольга. — А что делать, если он меня спас? Этот смертный — то напал. Со спины, между прочим.

— Локи чуть не убил его, — занудничает Труд.

— Это была самооборона! — не унимается моя защитница. — Честное пионерское!

Наступает неловкая пауза.

— Да что это мы! На ложный вызов, что ли, примчались? — сердится Гейр. — Давайте просто всыпем Локи. Из — за него у нас теперь нет Асгарда.

— Ну почему только из — за меня? — бесит, когда всю вину спихивают на меня.

— Нет, пожалуйста, дорогие… — Ольга окидывает взглядом всадниц в доспехах. — Дорогие валькирии. Чем вам отплатить за беспокойство? Чтобы это не выглядело, как ложный вызов.

6

Сижу в кулоне, слушаю сердце и дыхание живой женщины. Она хохочет, ест и пьёт с мёртвыми. Технически валькирии уже давно полноценные обитатели Вальгаллы.

— А ему и говорю:"Локи, убить новую хозяйку не выход!"

Ох… плохо дело… если Ольга пропустила через себя эту фразу и задрожала, значит всё ужасно. Я так старательно и постепенно выстраивал с ней доверительные отношения… эх… и какой — то бывший муж дракой всё перечеркнул.

— А что, он много кого придушил?.. Эм… всего лишь двоих? Ну, в целом, да. Немного.

Ну, Оля! Они были погаными тварями. Одна постоянно била своих детей. И я немного переборщил, защищая их. А вторая хотела уничтожить меня за непослушание. Я же тогда только начал отбывать наказание. Был ещё идиллически настроен.

— Что? Нууу…когда умру, я, конечно, только с вами, девчонки, — веселится смертная. — Подвиг совершить? Обязательно! А мне коня дадут?.. Покататься? А я не упаду?

Ольга оказывается той еще бедовой и пьяной экстремалкой.

— Я свободен, словно птица в небесах! — поёт она.

Чувствую, как её сердце сейчас порвётся от нагрузки. И ловлю себя на том, что мне страшно за женщину. Не хочу, чтобы она умирала.

— Ой, спасибо, золотые мои!

Нет, валькирии сами понимают, что могут стать причиной чужой смерти. Поэтому полёт недолгий.

— Пирожки вам с собой завернуть? Да я ещё напеку! Что мне… и вина положу, конечно. Одину привет передавайте.

Оставшись одна, Ольга трёт кулон. Меня выбрасывает в комнату.

— Ну что, Локи, бог обмана? — сейчас у неё взгляд такой же жёсткий, как и у ее собутыльниц.

— Ну, понимаешь, — да почему мне так неловко?! — Понимаешь… Сейчас такие времена непростые. Я двум предыдущим сразу честно представился. И через такой кошмар прошёл. Сейчас все какие — то озабоченные…

— И ты подумал, что я тоже озабоченная. Ну, допустим сразу не сказал. А потом что мешало, милейший? И, вообще, ты сам там перевоплощался в этих актёров…

Ольга стоит, сложив руки на груди.

— Так это… у меня просто задача вот… сложная… с тобой сложная…

— Да, мне Труд рассказала. Поцелуй любви. Этого я дать не смогу. Тем более, обманщику. Я, наверное, верну тебя туда, где взяла. Пусть другие расхлёбывают этот супчик лжи.

— Оля…

— Для вас Ольга Дмитриевна. Полезайте, уважаемый, на место.

Обсидиан затягивает меня внутрь. В бесконечной тьме тонет мой крик досады. Ну и не нужен мне этот поцелуй любви! В кои — то веки я встретил нормального человека. Я бы мог быть просто другом. Зачем тогда было защищать меня перед валькириями? Ольга очень нелогично поступает. Что мне остается? Погрузиться в кому в ожидании нового вызова. Но меня не трогают. Я просыпаюсь от того, что снова слышу стук сердца. Меня надели на шею. Тянусь к энергии. Ольга.

— Так, орлы, это несерьёзно. На носу — сессия… да что ты говоришь, Балаев… я же сказала: доклады по Малой Эдде должны быть готовы.

Дома она хихикает, пока читает. Концентрируюсь на её зрении. Опять эта худая рожа с длинными чёрными волосами. Один из студентов сдал Ольге доклад про меня и распечатал персонажа фильма, как иллюстрацию. Преподаватель поступает не по этике. Дорисовывает чужой фотографии бороду, веснушки, шрамы.

— Ай, всё равно не похож, — вздыхает женщина.

Потом ее пальцы ложатся на обсидиан. Хочешь позвать? Ну давай же! Нет, отпускает кулон.

7

Периодически Ольга надевает украшение на шею. Тогда я выхожу из своего летаргического сна. Слушаю её мысли.

— Да, спасибо. Знаю, что штука классная, — снова берётся за обсидиан. — Нет, Катюха, поносить не дам.

Ты обещала меня вернуть туда, откуда взяла. Эх, ты. Тоже обманщица. После посиделок с подругами смертная сначала идёт спокойно. Потом начинает бежать. Пульс сходит с ума, лёгкие с трудом справляются.

— Помогите! — кричит женщина.

— Зови МЕНЯ!!! — ору ей в голову.

Ольга успевает потереть кулон. Выскакиваю из своей тюрьмы прямо на какого — то мужчину с ножом.

— Нехорошо обижать дам! — бью его в челюсть со всей силы.

Бандит падает и роняет изо рта зуб.

— Ты что за чёрт? — удивляется незнакомец.

Я не удостаиваю его ответа. Бью ещё раз ногой, чтобы выключить. Потом волоку на себе в отделение полиции. Убить его, конечно, не могу. А то Ольга опять будет пить с валькириями.

— Мы вас вызовем потом ещё раз, — участковый очень внимательно смотрит на женщину.

— Ага, хорошо, — она в растрёпанных чувствах, поэтому не замечает, что понравилась полицейскому.

Возвращаемся домой вдвоём. Специально беру Олю за руку, чтобы внушить ей спокойствие.

— Спасибо, конечно, что спас, — женщина, как всегда, тянется за вином. — Но только вот у меня вопрос…

— Эх… я знаю, какой, — опять неудобная ситуация. — Да, я не совсем изолирован от мира в кулоне. Я соприкасаюсь с тобой, поэтому слышу твои мысли, ощущения и всякое такое.

Под мой рассказ смертная выпивает залпом два бокала.

— Ты, конечно, нечестно поступил со мной, — задумчиво наливает себе третью дозу.

— Но это тебя спасло сегодня, — поспешно добавляю. — Так что не стоит меня держать взаперти.

— О, как мы заговорили, — Ольга отпивает, не отрывая глаз от меня. — Полгода назад умничал, что тебе в кулоне лучше.

— Когда — то было лучше, — нервничаю от того, что смертная наполняет бокал уже в четвёртый раз. — Оля, ты не хотела бы остановиться? Кажется, уже много.

— Не указывай мне, сколько пить.

— Хорошо. Тогда поделись со мной.

Когда выпиваем бутылку, Оля входит в новое состояние. Она закрывается в ванной и плачет.

— Что случилось? — тревожно стучусь в дверь.

Одна девушка так порыдала в ванной, а потом вскрыла себе вены. Не то, что бы я сильно переживал из — за чужого самоубийства… но чувствую себя немного виноватым. И не хочу повторения ситуации… ну ладно! Признаюсь: боюсь за Олю.

— Долго рассказывать, — сдавленно отзывается она.

— Ну давай поболтаем.

Женщина выходит красная, в размазанной косметике. Мои руки сами обнимают её.

— Я просто вспомнила… дочь… Женю…

Усаживаю Ольгу на диван, кладу её голову себе на плечо, глажу по волосам.

— Она заболела… очень тяжело… и я её не спасла.

Ужасная боль из сердца женщины пронизывает и меня. Мне кажется, что моя физическая оболочка сейчас порвётся от дикого ощущения пустоты…каково же смертной?

— Я очень виновата, — Оля снова плачет. — Поэтому пью, пытаюсь с кем — то познакомиться… чтобы забыться… хотя бы на день. И Илья прав… я мамаша века просто…

— Нет… — прижимаю женщину к себе крепче. — Ты была отличной матерью. Со мной тебе не сравниться.

Со стыдом оборачиваюсь на свою биографию. В целом, и дети — то у меня были странные. Но это не отменяет того, что я был никаким отцом. И плохим мужем. Не уберёг, не спас, не предупредил, ввязал в ужасные события.

— Мои дети погибли из — за меня, — шепчу женщине.

Она прижимается ко мне сильнее, обнимает.

— Я знаю, Локи, — отвечает вполголоса. — Но ты не виноват. Ты же не мог знать…

Сидим дальше молча, чувствуя одно и то же: ненависть к прошлому.

8

— Так, дражайший, — смеётся Ольга. — Мне лишних свидетелей не нужно!

— Никуда теперь без меня, — требую наставительным тоном.

— Я буду на свидании с полицейским. Он меня защитит, если что.

— А от него тебя кто спасёт?

Она закатывает глаза. Но всё же берет кулон, приглашает внутрь, надевает украшение. Внутри прислушиваюсь к её пульсу, который становится особой симфонией для меня, обсидианового пленника. А Ольга — моя обсидиановая ведьма. Единственная, которая понимает меня и ни в чём не винит. Единственная, с которой у меня так много общего.

— Ой, что вы, Семён…

Ага, правоохранитель целует ей ручку. Вот как тебе нравится, Оля? Что ж… возьмём на заметку. Еще этот мужчина смеётся над её шутками. Ну ладно тебе, милейшая… Я тоже зубоскалю над твоими приколами. И сам тебя веселю. Ещё смертный дарит ей розы. И сердце женщины радостно замирает. А я терзаюсь холодной ревностью. Более того, она разрешает проводить себя домой и даже приглашает на чай.

— Оля, не совершай глупостей! — транслирую ей в голову. — Ты его совсем не знаешь… а уже впускаешь к себе!

— Ты ревнуешь? — она берёт кулон в руку.

— Нет, конечно! Я выражаю беспокойство!

Семён стучит в ванную.

— Оля, а с кем ты там?

— Я по телефону говорю. Извини.

Жестокая женщина снимает мою темницу с шеи, кладёт на полку и уходит. Утром смотрю на неё максимально осуждающе.

— Будешь омлет? — спрашивает обсидиановая колдунья.

— Ничего не хочу, — цежу в ответ.

— Ты обиделся?

— Нет.

— Ты обиделся.

Ольга делает вид, что прямо уж видит меня насквозь.

— Я не имею права тебя осуждать, — стараюсь поставить себя на место женщины. — Но это… это слишком…

Ну — ну, смертный… рано или поздно я сверну тебе шею. Пусть потом прилетают валькирии. Мне всё равно. Я не изменник. Но ревнивец.

— Ничего не было, — обрывает мои чёрные мысли Оля. — Хочешь — проверь.

Подаёт мне руку. Хватаюсь за её пальцы, жадно всматриваюсь в воспоминания. Семён полез целоваться к моей… к моей соседке… а она отвернулась от него.

— Прости, пожалуйста, — она проговорила серьёзным тоном.

— Да брось, — полицейский так и льнул, тискал её. — Мы взрослые люди.

— Но я… просто… сложно объяснить.

В этот момент Оленька вспомнила, что оставила меня в ванной, пожалела об этом.

— Что не так? У тебя кто — то есть?

— Не так, что бы есть… так… давний знакомый. Но думаю только о нём.

Семён шумно выдохнул, но отступил.

Когда воспоминание заканчивается, всё равно не отпускаю руку моей… колдуньи. Смущённо улыбаюсь.

— И вообще, как ты можешь меня в чём — то укорять? У богов — то, вообще, чёрте — те что с половыми связями! — Ольга всё же высвобождает ладонь.

— Эээ… это на Олимпе, — умничаю. — А в Асгарде всё относительно консервативно.

— Правда, что ты родил коня?

— Эм… ну дааа… но я был кобылой. Так что ничего противоестественного. Ещё я произвел на свет всех ведьм.

— Ух ты! И деканшу нашу тоже? — женщина становится веселее.

— Это, наверное, моя самая любимая дочурка.

Полгода… полгода в черноте без Ольгиного смеха показались мне веком.

9

— Ах да, что — то такое припоминаю, — слежу за тем, как моя обсидиановая колдунья наряжает ёлку. — Это Новый год? Праздник такой.

— Да. Угадал. Но это завтра. Сегодня ещё буду готовить.

— Кого — то позвала в гости?

Представляю, как к моей женщине опять приходит тот самый полицейский. Конечно, меня загонят в кулон и запрут в ванной.

— Некого мне звать, — откликается Ольга. — Родителей уже нет со мной… подруги все замужем… нормального мужчины нет рядом.

— А этот… — хочу выругаться, но нельзя. — А следователь?

— Да ладно тебе. Ещё припомни мне Владимира. Или Илью.

Внимательно смотрю на Олю. Постепенно открывал в ней очень смелую натуру, умную, весёлую, сильную, честную. Я её с трудом уговорил расплатиться с ипотекой с моей помощью. Ну, банки обманывают вас, смертные, почему бы не наколоть их немножко? С самого начала моя подруга запретила называть её такими словами, как"хозяйка","госпожа"и всё такое. Хотя другие дамы с удовольствием слушали эти гадкие словечки из моих уст. Сама кличет меня"хорошим","золотым","Локушкой". Ты мою рожу видела? Какой я Локушка? Я хтоническое чудовище.

— Ну так… я вот ещё есть… не совсем, конечно, нормальный. Но за мужчину сойду, — сообщаю Ольге.

— Да почему же… — слышу смущение в её голосе. — Ты мужчина хоть куда.

Впервые меняю свой облик не для того, чтобы достичь какой — то своей цели. Хочу просто понравиться. Хочу походить на обычного человека. Хочу порадовать мою женщину. Убираю свои шрамы, откатываю три тысячи лет назад, стирая морщины, придаю нормальную форму своим зрачкам. Хорошо, сознаюсь… веснушки тоже чуть убавляю.

— Нет, Локушка, — смеется моя колдунья. — Верни всё, как было.

— Почему? Я, может, стесняюсь всего, что убрал…

— Вроде бы живёшь дольше меня, — рука смертной так ласково касается моей правой щеки, — и такой глупый. Разве внешность — это главное?

— А если я хочу пригласить тебя на свидание? На нормальное человеческое такое. В ресторане меня примут за бандита.

— Хорошо. Для ресторана побудь таким. Только морщины верни, пожалуйста. Хотя бы их. Иначе все решат, что я кручу роман со своим студентом.

— Ну хорошо, — щёлкаю пальцем, возвращая свой истинный возраст.

— Да это завтра. Сегодня же ещё куча дел!

Женщина вскакивает и несётся на кухню, как метла ведьмы.

— Нет уж, милочка! — вытягиваю руку.

Не глядя даже, приказываю посуде и продуктам самоорганизоваться и всё сделать без женских рук. Ольга смеётся, садится обратно на диван.

— Я с тобой разленюсь окончательно.

— Ну и пусть.

10

Вечером идём в ресторан. Ольга надевает красное платье, которое чрезвычайно ей к лицу. Просто королева, а не женщина! Я тоже перевоплощаюсь так, чтобы и на меня смотрели. Чтобы про нас сказали:"Какая красивая пара!"Даже немного делаю себя повыше.

— Ты опять за своё? — моя спутница грозит мне пальцем.

— Дома я стану прежним.

Ведём светскую беседу. Насколько это возможно. Всё равно скатываемся к обычным вещам. Моя женщина рассказывает, как сняла кошку с сосны.

— А потом мне ветеринар и говорит:"Раз вы спасли её, сами и выхаживайте", — смеётся Оля. — Ну, потом я ей нашла хозяев.

— А кличку давала?

— Да просто звала кошкой.

Смертная отказывается от вина. И всё так же прожигает меня своими голубыми глазами. Я и сам уже пьян от странного ощущения, которого не было очень давно. Несколько тысяч лет меня обуревали злость, жажда мести, презрение, брезгливость… А сейчас поверх них лепестками легли любовь, нежность, благодарность, желание заботиться и защищать.

— Это тебе.

Оля дарит мне печатку.

— Не стоило. Зачем мне?

— Ну так. Я подумала тебя порадовать.

Кольцо подходит только на мой безымянный палец. У людей же это что — то значит? Дома женщина зажигает огни на ёлке. Зачарованно следит за ними. Сажусь рядом так, чтобы соприкоснуться с ней. Чувствую волну тепла, которая перекидывается из безбрежного океана Олиной души в меня.

— Скоро полночь. Можно загадать желание, — она берёт мою руку и ласково перебирает пальцы.

— Ты и так можешь загадать любое желание…

Наши взгляды встречаются.

— А вдруг я попрошу у тебя сжечь весь мир?

— Сожгу, не моргнув и глазом.

— Ладно… какая — то чёрная романтика… загадай тогда ты…

Сжимаю её ладонь крепко — крепко.

— То, что я хочу… оно не сбудется…

— Ну вдруг. Новый год. Чудеса… давай побьёмся, что исполнится!

Ах, глупая малышка. Она думает, я сейчас пожелаю свободу.

— Быть с тобой рядом всю вечность.

Ольга замирает. Её смущение колет меня миллионом игл. Опускаю свои глаза. А моя обсидиановая колдунья снова кладёт руку мне на щёку и тянется ко мне губами.

— Нет, пожалуйста, — прошу её. — Остановись. Нельзя.

— Почему?

— Я же не просто стану свободным… меня заберут в Вальгаллу. Я этого не хочу.

— Ну так и вечность ты со мной не проведёшь.

— Ты — то поживёшь ещё полвека и всё, — вздыхаю. — Я же буду оплакивать наше расставание бесконечно.

— Ты какой — то нелогичный, — Оля отворачивается и вытирает проступившие слёзы.

— Почему? Всё логично, — хватаю ее за плечи. — Я проведу с тобой эти пятьдесят — шестьдесят лет. А перед смертью ты разобьёшь обсидиан. И всё случится, как в сказке. Умерли в один день.

— Что делать, если я хочу тебя поцеловать?

— А говорила, что не озабоченная.

Что такое поцелуй против возможности оттянуть момент прощания?

11

— У нас абьюзивные отношения! — Ольга любит кидаться такими словами.

Стоит и красит губы перед выходом.

— Надень кулон. У меня просто предчувствие.

— Какое? Ревностное?

— Прекращай! — злюсь так, что бежит трещина по зеркалу. — Я боюсь за тебя!

— Не сердись, Локушка, — она уже привыкла ко всем моим проявлениям.

Обнимает, гладит по спине. Застёгивает украшение на шее и зовёт внутрь. В своём укрытии с наслаждением чувствую её сердцебиение. Мою музыку. А Оленька торопится на посиделки с подружками.

— Ну, как — нибудь познакомлю… да, он подарил… очень заботливый…

Это всё про меня. Про хтоническое чудовище, которое внезапно обрело самое светлое чувство, находясь в своей темнице. Я тоже преподнёс моей женщине кольцо. Тоже на безымянный палец. Ведь для смертных это означает серьёзные отношения.

— Нет, Катя, даже примерить не дам. Извини.

Эта Катюха меня достала. Видимо, обсидиан её зовёт. Но я сопротивляюсь всеми силами. В конце концов, кто тут бог?

— Олечка, долго ещё слушать жалобы на чужих мужей? — капризно интересуюсь, транслируя слова ей в голову. — Я устал в темноте.

— Золотой мой, скоро пойдём, — она отвечает мысленно, едва заметно касается кулона.

На обратном пути Ольга что — то слышит. Бежит. Срывает с себя пальто.

— Ольга!!! — кричу ей.

Но не могу остановить. Ощущаю падение, мурашки, лёд.

— Держись, мальчик! Дыши! Люди!!!

Моя женщина пытается бороться с течением, льдинками на реке, держит ребёнка. Сконцентрировавшись на её зрении, вижу, как Ольга отдает мальчишку мужчине, который подплыл к нам. А потом она теряет силы. Впускает в лёгкие холод воды.

— Вызови меня! Вызови! Оля!

Я просто бессильный лжец, запертый в чёрной клетке. Когда её тело достают из реки, мне уже всё равно. Если кто — нибудь снимет кулон и потрёт, я сам разобью обсидиан. Не хочу больше ничего.

— Это её любимое украшение, — к цепочке прикасается женская рука. — Пусть будет с Олей.

Теперь я лежу в двойной тюрьме. В черноте минерала и во тьме гроба. На остывшей груди моей женщины. Воображаю себе её стук сердца и звук дыхания. Будто бы моя Олюшка просто спит…

— Именем Одина, в память Асгарда!

— Да отвалите вы от меня, — злобно огрызаюсь.

Нет, нос ужасно чешется. Меня выбрасывает прямо в грязную лужу посреди кладбища. Чихаю и трясу головой. Вижу перед собой лошадиные ноги.

— А, это вы, подруги дней моих суровых, — поднимаю глаза на валькирий. — Бить будете? За что?

— Нет, тебя призывает Один, — отвечает Регинлейв.

— Я не хочу. Я тут посижу.

— Влазь в седло, а то полетишь на кнуте следом.

— Ладно. Это убедительный аргумент.

В Вальгалле все, как всегда, пьяные. В основном, же здесь обретаются смертные герои, вошедшие в историю. Они редко знают свою меру.

— Я тут Одина ищу, это типа верховный бог, — пытаюсь объяснить одному из забулдыг.

— Локи, братец, — он сам меня находит.

Хлопает по плечу, будто бы не убивал мою семью и не сажал меня в кулон на две тысячи лет.

— Врагу можно только пожелать такого братика, как ты, — не могу молчать в ответ.

— Ну кто старое помянет…

— Зачем звал? У меня просто в Мидгарде куча дел.

— Лежать на груди смертной и плакать? — Один хохочет мне в лицо.

— Это хорошая психотерапия. Очень тебе советую.

Вдруг чувствую, что меня сзади обнимают крепко и горячо.

— Локушка! — знакомый до боли в сердце голос заставляет обернуться.

— Оля!

Она стоит, вся закованная в латы валькирии.

— Спасибо вам большое, многоуважаемый! — кивает моя уже бессмертная женщина Одину. — Мы можем отойти?

— Конечно. Только не забудь: у тебя завтра первый рабочий день, Бармхэртиг.

Наедине не могу оторваться от своей нежной колдуньи. Целую её руки. Любуюсь бледным лицом.

— Твой подвиг воспели, — не верю до сих пор в происходящее, — раз попала сюда.

— Да, конечно. Там инстаграм, тикток, ютуб. Соцсети сейчас упрощают эту процедуру, — машет смущённо Оленька рукой. — А как здесь оказалась, мне что — то не понравились местные развлечения. Едят кабана. Он отращивает бока на следующий день. И всё… Как — то однообразно.

— Это точно.

— Труд очень попросила за меня. Сказала, что невеста Локи не может быть обычной героиней за столом. А уж я… ну, в общем, я испекла пирожки для Одина. И очень — очень попросила, чтобы мне вернули моего жениха.

— Ах ты пирожковая ведьма, — хохочу, вызывая у неё румянец. — Или как мне теперь тебя называть?

— Да как хочешь, — моя ласковая валькирия снова обнимает меня. — Только признай: ты проиграл спор. Твоё новогоднее желание сбылось.