Во имя Абартона

Дарья Алексеевна Иорданская

Леди Мэб Дерован и Реджинальда Эншо многое разделяет. Она аристократка, наследница старинного рода; он – простолюдин, всего добившийся благодаря своему уму и таланту. Они постоянно ведут войны и что-то делят: часы, учебные планы, с недавнего времени – жилье. А теперь еще и постель. Проклятье, которое обрушилось на них, приходится держать в тайне, чтобы скандал не разрушил репутацию Университета, и самостоятельно искать решение. Но, кажется, запрещенное зелье – не самая большая беда в Абартоне. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Мэб решает, что ей не жаль кушетку, а Реджинальд варит свой особый ночной кофе

В чем-то утрата контроля над собой была восхитительна. Мэб выпустила вожжи, позволяя своим страстям нестись на максимально доступной скорости, от которой кружилась голова, а перед глазами мелькали цветные пятна. Это было как катиться кубарем с холма, то и дело носом утыкаясь в метелки медоносов: и больно, и стыдно, и сладко. Остатки разума порой еще напоминали о себе, и Мэб оттащила Эншо от лестницы. Только не спальни, там им еще спать.

— Кушетка…

Эншо кивнул, такой же ошалевший, переставший сдерживать себя. Пахнущий закатившимся солнцем и теплой озерной водой. Приближающимся летом.

Желание стало почти нестерпимым. Это было острее, ярче, чем в прошлый раз, чем в позапрошлый; ярче всего, что Мэб когда-либо испытывала в жизни. Она еще пыталась сохранить рассудок, но за считанные секунды его смыло приливной волной желания. Ее затопило это желание, оно превратилось в необходимость: содрать одежду, коснуться горячей кожи, ощутить колючие золотые нитки в вычурной немного помпезной обивке кушетки. Они царапали голые ягодицы Мэб, оставляя тонкие длинные царапины, и это лишь усиливало восторг. Боль, которой обычно побаивалась, она сейчас готова была принять с радостью. Сейчас боль мешалась с наслаждением так прочно, что одно нельзя было отделить от другого. Эншо вошел, грубо, резко, кушетка скрипнула, резанув этим звуком по оголенным нервам. Мэб застонала, вонзая ногти в спину любовника, а потом, когда темп стал быстрее, резче, чем она могла перенести, впилась в его плечо зубами, глуша крики. Экстаз закружил ее, смыл в водоворот, в темноту, где Мэб, не различая времени, парила, раскинув руки и ноги в бесстыдстве.

Потом вернулось сознание, а вместе с ним и стыд. Мэб оттолкнула от себя тяжело дышащего Эншо, сдернула со спинки кушетки шаль и накинула сверху. Шаль была почти прозрачная и мало что скрывала.

Эншо поднялся, медленно, лениво — Мэб отвела взгляд от его гибкого, сильного тела, не желая, чтобы к наколдованным фантазиям прибавились еще и реальные, — и начал не спеша одеваться. Натянув брюки и наспех застегнув рубашку, он подержал свой жилет и пиджак на вытянутых руках, а потом небрежно бросил на кресло. Босой, с растрепанными волосами, в которых играли золотистые искры, он был слишком хорош собой, и странно, что Мэб прежде этого не замечала. Она закусила губу. Это все следствие чар, проклятого зелья. Она не считает Реджинальда Эншо привлекательным человеком, как и он в действительности не желает ее. В этом одна из опасностей «Грёз» — ты быстро начинает путать и смешивать реальность и фантазии.

— Кофе хотите?

Суховатый при всей дружелюбности тон вернул Мэб к действительности. Эншо сидел на корточках у камина, неторопливо разжигая магическое пламя. Оно скользило по аккуратно уложенным поленьям, танцевало, разбрасывая разноцветные искры, но не грело и даже не повреждало дерево.

— Так кофе?

Мэб неуверенно пожала плечами. Шаль, и без того ажурная, сползла, задев все еще напряженный сосок, и пришлось закусить губу. Эншо, как показалось, с некоторым трудом отвел взгляд и молча вышел. Скрипнули половицы, затем ступени лестницы. Мэб поднялась, неуверенно кутаясь в шаль, дырявую, словно сеть. Ее одежда была неопрятными кучками разбросана по всей комнате от самой двери и до кушетки. В памяти почти не осталось, как они раздевались. Только вспышки, словно из стробоскопа. Мэб посмотрела на кушетку с некоторой ненавистью, словно несчастный предмет мебели совершил предательство. Хорошо, пусть будет происходить здесь. А потом Мэб порубит кушетку на кусочки и сожжет.

Больше не оборачиваясь, не поднимая глаз от пола, Мэб дошла до двери, поднимая предметы одежды один за другим, и на пороге столкнулась с Эншо. Все еще почти обнаженная, все еще возбужденная — отголоски чар вызывали мурашки на коже. Рубашка Эншо оказалась гладкой на ощупь, сделанной из великолепного хлопка — такие продают на Грайз-сквер по десять фунтов за штуку.

— Держите, — Эншо протянул аккуратно сложенный халат, Мэб помнила, как бросила его в спальне на кресло. — Я все-таки сварю кофе.

Он вышел, так что Мэб не успела сказать «спасибо». Пользуясь отсутствием Эншо, она быстро привела себя в порядок, надела халат — застегнутый на все пуговички, перепоясанный, он вполне мог сойти за домашнее платье — и присела на краешек кушетки. Прошло всего несколько минут, а Мэб ее уже ненавидела, ненавидела тот скрип, который старая кушетка, набитая соломой, издает при малейшем движении. Больше в гостиной — за вычетом кресла Эншо, сесть было некуда.

Нужно было уйти наверх, но Мэб почему-то продолжала сидеть и ждать Эншо. Ах, да, она же собиралась поговорить о Лили Шоу и о Миро.

Запахло кофе с пряностями, цитрусами и почему-то — пеплом. Эншо вошел, легко удерживая одной рукой большой деревянный поднос, щелкнул пальцами, и столик выбежал из угла и замер на разделительной полосе.

— Выпейте, — Эншо наполнил чашки. — Полегчает.

— Да вы позёр! — фыркнула Мэб. Отчего-то эта выходка со столом, столь явно демонстрирующая магическую силу Реджинальда Эншо, одновременно разозлила и позабавила. Среди аристократии считалось хорошим тоном сдерживать свою магию, там столы и кресла не расхаживали по дому. Впрочем, расхаживали слуги.

Мэб взяла чашку, избегая соприкасаться с Эншо пальцами, вернулась на кушетку и поерзала, морщась от противного, напоминающего о минутах позора скрипа. Реджинальд словно и не замечал ничего, удобно устроился в кресле — Мэб впервые обратила внимание, насколько же оно комфортное, несмотря на свой непрезентабельный вид — закинул ногу на ногу и перевел взгляд на волшебный огонь в камине. Ложечка размешивала кофе сама, и это тоже не одобрялось светским обществом. Наконец Эншо очнулся, перехватил ложечку и улыбнулся мимолетно.

— Извините, привык.

Мэб закатила глаза. Потом она сделала глоток кофе, осторожный — никогда не была любительницей этого колониального напитка — и ощутила на языке горечь, и сладость меда, и легкую пряность. Совсем как нынешняя ее жизнь: вкусно, но в целом не по нраву. Мэб сделала еще один глоток, скрестила щиколотки и посмотрела на свои босые ступни.

— Я разговорила Лили Шоу. Это что угодно, но только не романтическое приключение. Человек, который соблазнил — если не изнасиловал — ее, угрожает проклятьем. А еще, у него есть фотоснимки.

— Проклятье? — с тревогой переспросил Эншо.

— Я ничего не почувствовала, — пожала плечами Мэб. — Но я в этом не сильна. Лили также ничего не чувствует, не знает наверняка, но верит.

— Этого уже достаточно, — согласился Эншо. Ложечка вновь принялась сама по себе размешивать кофе. Он только рассеяно щелкал пальцами.

— Я думаю, это кто-то из Королевского колледжа, — неохотно добавила Мэб. На секунду показалось — вот глупость — она предает свой класс. Потом пришло осознание, что это мамины слова. Сама Мэб никогда в жизни не ощущала себя представительницей не то, что класса — собственной семьи.

— Я тоже так думаю, — кивнул Эншо. — Подруга Лили видела парня, его значок, но не лицо. Это может быть кто угодно.

— Я бы поставила на Миро с дружками. У него есть фотокамера. А Барнли и Барклен изучают магию.

— Да, — рассеяно кивнул Эншо. — И Барклен учится у Дженезе, во всяком случае — формально. Боюсь, он столь же ленив, как и все прочие.

Мэб неприятно царапнуло при звуках имени Дженезе Оуэн. Наколдованная ревность оказалась еще противнее наколдованной страсти.

— Если все это станет известно, вспыхнет скандал, — Эншо поморщился. — С одной стороны министр Миро, с другой — ее величество. Пресса ухватится за такие новости, юного Миро в конце концов найдут, чем оправдать, а Лили Шоу навсегда ославят шлюхой.

— У вас пессимистичный взгляд на мир, — заметила Мэб. Она и сама не сомневалась, что студенты Королевского колледжа выйдут сухими из воды, просто хотелось сказать и сделать что-то в пику Реджинальду.

— Реалистичный, леди Дерован, — покачал головой Эншо. — Вы ведь не знаете, кто были родители Лили? Отец — какой-то моряк, которого занесло в Танталлон, а мать — проститутка, скончавшаяся от болезней в благотворительном госпитале. Как вы думаете, сколько пройдет времени, прежде чем на девушку навесят ярлыки?

Мэб передернуло: от тона Эншо, от сквозящего в нем превосходства и брезгливости, от слов о семье Лили Шоу, да и от себя самой тоже. «Это не мое дело», — твердил внутренний голос, и слушать его было противно.

— И что вы предлагаете делать?

Эншо отставил недопитую чашку и потер переносицу.

— Понятия не имею. У нас и без Лили хватает проблем, но… Я не могу бросить девочку, леди Дерован.

— Ясно, — кивнула Мэб. — У вас профессиональная деформация. Или комплекс рыцаря? Не забудьте про ваше обещание составить антидот.

— О, — саркастически откликнулся Эншо, — леди Мэб, не переживайте. Мне эта связь нужна не больше вашего. Поверьте, я от нее не получаю, как и вы, ни малейшего удовольствия.

Это было, честное слово, не совсем верно. При одном напоминании о сексе с этим мужчиной кровь приливала к щекам. Наколдованное оно или нет, удовольствие всегда остается удовольствием. Просто это оставляет после себя дурной привкус. Чтобы избавиться от него, Мэб сделала еще один глоток кофе, и он начал ей нравиться. Сочетание горечи, сладости и пряности делало привычный кофе, который мама подавала в огромном серебряном кофейнике, потому что колониальное — это модно, чем-то иным.

Минут пятнадцать они пили свой кофе молча, в тишине. Слышно было, как тикают часы в маленькой прихожей, как потрескивает магический огонь и как приближается к коттеджу дождь. Вот он нахлынул, сперва истрепал кустарники за оградой, затем розы, а потом ударил тысячей капель по крыше, по старинной черепице, очень музыкальной. По полу пробежал сквозняк, заставляя сожалеть о том, что ноги босы и просто неприлично подбирать их, скрещивать вульгарно под полами халата. Впрочем, кого тут стесняться? Хочет Мэб того или нет — они с Эншо любовники.

Мэб забралась с ногами на кушетку, отложила блюдце и вцепилась в чашку обеими руками, слегка подогревая ее магией.

— Боюсь, леди Дерован, вы назовете меня параноиком, но… почему столько всего произошло одновременно? — если бы Эншо не назвал ее имя, Мэб решила бы, что он разговаривает сам с собой. Он не сводил взгляда с огня в камине, а ложечка продолжала размешивать давно растворившийся мед. — Эта склянка, пожар, гибель Дьюкена, Лили Шоу. Неприятности и раньше случались одновременно, но это, как правило, прорвавшиеся в нескольких общежитиях трубы, засорившаяся канализация и прохудившаяся крыша.

— А это не может быть из-за гранта Верне? — предположила Мэб.

— Он, я так полагаю, не нам одним его обещал? — хмыкнул Эншо. Мэб кивнула. — И каковы его условия, критерии отбора, так сказать?

Мэб пожала плечами.

— Я не знаю. Однако глупо отрицать, единственные, кому принесет выгоду скандал в Абартоне — Эньюэлс.

— Дикие предположения множатся, — Эншо тяжело вздохнул. — Ладно, давайте пока не будем забивать этим себе голову, леди Мэб. Лучше будем решать проблемы постепенно. Найдите мне для начала достоверные упоминания о применении «Грёз».

— А как же Лили Шоу?

— Бросьте, это не ваша забота. Вы ведь у нее не преподаете?

Мэб ощутила вдруг себя оскорбленной этим тоном. Само собой разумелось, что ей нет дела до девушки-простолюдинки, дочери портовой шлюхи, у которой она даже не преподает. Само собой разумелось, что леди Мэб Дерован заботят только люди благородного происхождения.

— Знаете, — процедила Мэб, — если бы мне не лень было вставать, я бы вам залепила пощечину.

— Мне подойти? — хмыкнул Эншо.

Мэб сама поднялась, подошла, печатая шаг, и поставила с громким дребезгом чашку на столик. И нависла над Эншо, такое ей нечасто удавалось. Он смотрел на нее снизу вверх, взгляд ненадолго задержался на лице и скользнул вниз, туда, где халат распахнулся, почти обнажая грудь. Мэб вспыхнула и сгребла бархат в кулак.

— Я возьму Лили Шоу себе в помощницы, — процедила она. — Может быть, мне удастся узнать имя. А вы, будьте так любезны, сосредоточьтесь на составлении антидота. Я бы хотела в этом году съездить на каникулы, у меня совершенно нет настроения проводить их у вас в постели.

И, развернувшись на пятках, Мэб вышла из комнаты, гордо подняв голову. В прихожей она поскользнулась на небольшой луже, которая натекла через незакрытую входную дверь и едва успела ухватиться за лестничные перила. По счастью, свидетелей ее позора не было.