Красная тетрадь

Дария Беляева, 2022

Арлен Жданов живет на закрытой планете Аврора, а у него в голове живет червь. Если Арлен будет учиться хорошо, червь изменит его и позволит ему стать настоящим героем и космическим солдатом. Тогда Арлен отправится в Космос и найдет своего папу. Космофэнтези без космоса, киберпанк, который мы не заслужили, история о взрослении детей и история о взрослении их инопланетных мозговых паразитов – дарвиновская «бесконечность прекрасных форм» и ретро-дискотеки. А еще – невероятно милый и наивный ностальгический боди-хоррор об отдыхе у моря. Книга содержит нецензурную брань

Запись 12: Ночное беспокойство

По поводу прошедшей ночи необходимо отметить несколько вещей. Во-первых, я снова очень мало спал. После отбоя Максим Сергеевич ничего не контролировал, и началось. Во-первых, Боря курил на балконе, а Володя его покрывал. Я сегодня обязательно расскажу об этом Максиму Сергеевичу. Во-вторых, позже Володя вообще ушел, сказав, что у него запланирована «встреча». На все расспросы отвечал уклончиво, вернее, почти ничего не прояснял. Боря сказал, что у Володи свидание. Это грубо нарушает правила, но я был слишком уставшим, чтобы как-то решить эту проблему, да и не обладал достаточными полномочиями.

Потом Боря вроде как лег спать, и мы говорили с Андрюшей. Андрюша жаловался на боли в мышцах. Я сказал, что такое бывает из-за нервных перегрузок. Я перевернулся, заглянул под его кровать и увидел там полотенце из набора белья, который выдали нам в поезде.

Я страшно удивился, и мне не хотелось в это верить.

Я спросил Андрюшу:

— Зачем ты это сделал? Ты ведь украл.

Андрюша сказал:

— Не знаю. Просто мне захотелось, чтобы у меня было такое полотенце. На память.

Он говорил ровным, ничего не выражавшим тоном, будто озвучивал заданный текст. Мне стало грустно. Я сказал:

— Ты — большая умница. Я думаю, ты очень сильно нервничаешь из-за того, что будет.

— Да, — сказал Андрюша.

— Но полотенце надо вернуть на вокзал.

— Да, — сказал Андрюша.

— И сдать в поезд.

— Да, — сказал Андрюша.

— Потому что это наша социалистическая собственность.

И он, конечно, еще раз сказал:

— Да.

А я разволновался. Мой лучший друг — и ворует. И такую вещь — полотенце. Я бы разозлился, если бы Андрюша воровал то, что могло бы ему по-настоящему пригодиться. А своровать полотенце — это так беспомощно. Я стал думать, как бы мне ему помочь, какие найти верные слова, как успокоить его и убедить в том, что все будет хорошо, потому что когда человеку плохо, тогда он и занимается всякими антиобщественными делами. Мне хотелось найти нужные слова.

Андрюша не спал, он смотрел в потолок.

Я сказал:

— Ты боишься сейчас, потому что все будет новое. Но ничего страшного нет, потому что все тяжелые вещи произойдут с тобой совсем не просто так. Ты будешь частью чего-то великого. Тебе не будет страшно умирать. Я читал в одной книжке, что умирать страшно тем, кто жалеет о прожитой жизни. Тогда хочется что-то исправить, переиграть. А если ты будешь героем, то тебе не будет хотеться ничего исправлять. Жить надо так, Андрюша, чтобы не захотеть изменить ни дня.

— Ты всегда так хорошо говоришь, Арлен, — сказал мне Андрюша. Он и не пошевелился толком, и губами двигал едва заметно.

— Но ты боишься?

— Я боюсь. Я всего всегда боюсь. А мы пойдем завтра откапывать майских жуков? Они уже закопались?

— Нельзя их откапывать, — сказал я. — Они там делают детей, это очень ответственное дело.

— Жуки мне нравятся. А вдруг на других планетах их нет?

— Но ты же вернешься на Аврору.

— Умирать.

— На пенсию, а еще в отпуск, что будет не так уж редко, — сказал я. — Но ты ведь не просто так это выбрал.

Андрюша перевернулся набок, посмотрел на меня, и мне показалось, будто он хочет что-то сказать, но вот никак не может решиться.

— Смелее! — сказал я, прижав руку к сердцу. — Ты мне можешь во всем довериться, ты же мой товарищ.

— Да «еб твою мать», Жданов, твое бедное коммунистическое сердечко не выдержит, если дрочер скажет правду!

Наверное, мы разбудили Борю.

— Господи боже мой, Борис Шиманов в стране удивительных лошар.

— Бога нет, — сказал я.

— Да «отъебись» ты! В общем, дрочер сюда сам попросился, чтобы убивать людей. Не чтоб его родителям жилплощадь расширили, не чтоб много денег получить, не чтоб то, не чтоб се, а просто ему хотелось убивать как можно больше людей, и чтоб ему за это ничего не было.

— Большей чуши я в своей жизни не слышал!

Боря громко засмеялся, заблестели в темноте его зубы.

— В общем, дрочер, скажи, если б ты знал, что завтра тебе отхреначат башку к чертовой матери, ты бы как провел свой последний день?

— Я бы гулял и читал книжку.

Но Борю ни в чем никогда нельзя переубедить.

— Ну да-да-да. А на самом деле ты бы нас всех убил? А?

— Да, — сказал Андрюша очень печально и просто. Это была шутка Володи и Бори, давняя и обидная, про то, что Андрюша — потенциальный маньяк-убийца. Здесь сошлось несколько факторов:

1) Андрюша — Андрей Романович, как известный серийный убийца земных времен.

2) Андрюша странный, он любит за всеми подглядывать, у него есть дурные и чудаковатые привычки, и он много фантазирует.

3) Однажды он случайно выстрелил в Фиру. Все, к счастью, обошлось, пуля только поцарапала ей руку, но Володя и Боря (и, мне кажется, сама Фира) были уверены в том, что Андрюша сделал так специально.

Сначала он, мне кажется, обижался на эти шутки, а теперь принимает их послушно, и совсем привык, и даже сам как будто комедианствует на эту тему в своей странной манере. Я таких шуток не одобряю и считаю их обидными. Я так Боре и сказал.

А Боря ответил:

— Глаза разуй. Дрочер собирается резать межгалактических проституток, сто пудов.

— Что?

— В межгалактических борделях.

«Межгалактический» — его любимое слово, хотя люди еще даже не освоили соседние Галактики.

— Жаль, что мы разбудили Борю, — сказал Андрюша.

А Боря принялся рыться под наволочкой, вытащил пачку сигарет и пошел на балкон. Я, конечно, выбежал за ним. Было холодно, и ветер дул, и так темно, и так звездно. Красный огонек Бориной сигареты мерцал, то он угасал, то вспыхивал вновь.

Я сказал:

— Брось эту гадость и веди себя прилично! Твои пустые способы самоутвердиться позорят честь пионера!

Боря мне сказал:

— А ты отбери!

И я попытался, и он снова, как и месяц назад, ткнул сигаретой мне в руку, ловко, прямо в то же самое место. Я разозлился не на шутку: сегодняшний морской эпизод, и ожог, и обидная запись в этой тетрадке, все меня будто ослепило. Я кинулся на него, а его на месте уже не было. Клянусь, я совсем теперь не хотел спать, у меня даже зубы скрипели от злости.

А Боря легко вскочил на парапет балкона, уселся лицом ко мне.

— Давай-давай, — сказал он, сделал пустую затяжку (сигарета потухла, когда он меня обжег), а потом щелчком отправил окурок вниз.

— Беги, пожалуйся Максе, — сказал Боря, а потом откинулся назад, раз — и он висит вниз головой. Я страшно испугался, а Боря засмеялся. Он сказал:

— Дрочер трусит, а ты — скучная зануда, девчонок не считаем. Володя ничего, но лучше всех все равно я. Я просто огонь! Когда я отправлюсь в Космос, стану межгалактической звездой. Буду зажигать по полной и умру героем. Не хочу подохнуть беспонтово. Хочу умереть красиво, я буду таким красивым, когда я умру!

— Если ты это не прекратишь, то умрешь сейчас, — сказал я.

— Ну, — сказал Боря. — А я готов.

Голос его казался гнусавым из-за того, что он висел вниз головой.

— Я готов умереть, — сказал он. — Ну просто в любой момент. По любой самой незначительной причине. Хочешь расскажу прикол?

— Что? Не надо мне ничего рассказывать, слезай.

Я стоял босой, ногам было холодно, и ночной ветер жег между пальцами.

— Значит так, если б батя скопытился раньше и меня б сюда не отдали, я б пошел в психологи или в психиатры. И мне б когда-нибудь сказали сделать доклад, «заебатый» такой доклад. И я бы взял такую тему: предикторы суицида.

— Кто суицида? — спросил Андрюша. Он стоял рядом со мной, а я и не заметил его сразу. Андрюша тоже был босой, и пальцы у него на ногах покраснели.

— Предвестники, — сказал Боря. — Предвестники суицида. Я бы прочитал длинный доклад: как это, понять, что кто-то хочет себя мочкануть. А потом знаете, знаете, знаете, что бы я сделал?

— Нет, — сказал я.

— Я бы достал пушку и выстрелил себе в висок.

Я сказал:

— Не смешно.

— Но смешно же!

Мне было страшно к нему подойти, и я боялся, что он сиганет вниз.

— Если так идти по балконам, — сказал Боря, — можно и до девчонок добраться. Но Максе все равно «по хуям». А знаете почему ему «по хуям»? Он нас жалеет.

— Глупости, — сказал я. — Во Вселенной множество людей куда несчастнее, им нужна наша помощь.

— А то! Голова так кружится, кружится, кружится!

Я испугался, сделал шаг к нему, и меня посетила страшная и постыдная мысль: если Боря свалится, больше не будет ничего такого ужасного и унизительного. А Боря — сам виноват. Мысль эта меня испугала и расстроила.

Боря засмеялся, будто знал, о чем я думаю, а потом сделал очень страшную вещь — отцепил одну руку от перил.

— Помоги мне, — сказал он.

Поступать по-товарищески необходимо даже тогда, когда это сложно. И ценнее всего так поступать именно тогда, когда это сложно. Я крепко схватил его за одну руку, за вторую и помог подняться. Потом ладони у меня еще долго пахли чем-то металлическим, железный запах перешел с Бориных рук на мои.

Боря сказал:

— Ну, счастливо оставаться, стукач и «дрочер», до свиданья, господа, и удачи вам во всем!

— Не господа, — сказал я. — А товарищи.

— Ну товарищи.

Мы с Андрюшей еще некоторое время стояли на балконе. Я совсем-совсем замерз, но почему-то не мог заставить себя вернуться в комнату. Мне больше не хотелось спать. Я видел звезды и знал, что люди умеют летать, я тоже хотел летать.

Звездное небо казалось низким, отчетливым и ярким, как картинка.

Андрюша стоял рядом со мной. Он вдруг сказал:

— Тебе не нравится, когда тебе причиняют боль?

Вопрос такой странный. Я сказал:

— Нет.

— Понятно, — сказал Андрюша. — Если бы Боря упал, наверное, его мозги вытекли бы на асфальт.

— Наверное, — сказал я.

— Пойдем спать, Арлен. Мы с тобой совсем устали.

— Ладно, — сказал я, хотя спать мне не хотелось.

Я взял Андрюшу за рукав пижамной рубашки и потянул за собой в комнату.

Очень замерз, никак не мог отогреться. Потом пришел Володя, и они о чем-то шептались с Борей, а я думал: если бы я не подал ему руку, как бы я жил тогда дальше? Хуже нет — предать товарища, даже если тебе товарищ и не нравится-то вовсе.

Я не мог разобрать, о чем они там шепчутся. Блеснуло по векам светом, и Володя сказал отчетливей:

— Во, глядите, тут к кому-то черная машина приехала!

— Значит, кто-то «шизоебнулся», — сказал Боря.

— А если б батяня неудачно «шизоебнулся», нас бы с тобой не было.

Так они разговаривали о черных машинах, которые приезжают ночью за теми, у кого долго держится очень высокая температура.

Есть, конечно, и другие виды врагов и вредителей. Все вредители одинаково вредны.

Я заснул не сразу, но все-таки заснул.

Снился мне случай, который со мной в самом деле произошел, однако сон вышел еще более тревожный, чем сам тот случай. Это случилось на праздновании дня рождения Володи год назад. Мы сидели за столом с ребятами, я чувствовал себя некомфортно, а Андрюша — еще более некомфортно, чем я. Фира показывала нам красивые открытки. Товарищ Шиманов зашел нас проверить.

— Веселимся, молодежь? — спросил он.

Так мне все это и снилось, как было на самом деле.

Товарищ Шиманов сел за стол, засмеялся, отрезал себе кусок торта. Шиманов был пугающим и обаятельным.

— Водку вам вроде бы рано, — сказал он. — Или ты взрослый уже, Володь?

Товарищ Шиманов плеснул в Володин стакан газировки, отпил, поставил. Потом кровь потекла у него из носа. Кровь потекла, а он не обратил внимания. Лимонад стал розовым, и он его выпил. Все лицо было в крови, но мы почему-то ничего ему не сказали.

Тогда я понял, что он умирает.

А во сне я понял, что тоже так умру.

Вот какой тревожный мне приснился сон. А проснулся я оттого, что меня куда-то несут. Боря и Володя швырнули меня в комнату к девочкам. Все могло бы быть ужасно, но девочки уже не спали. Я быстро вскочил с пола, отряхнулся, сказал:

— Доброе утро!

И принялся колотить в дверь.

— Выпусти меня! Выпусти меня отсюда!

Но дверь не поддавалась.

— Это что же, Арленчик, с нами так страшно? — спросила Фира. Она расчесывала свои густые, темные волосы. Но сколько бы Фира ни расчесывала их, они никогда не становились гладкими.

«Когда-нибудь, — говорила Фира, — я совсем перестану это делать».

Валя завязывала шнурки на ботинках.

— Не обращай на них внимания, — сказала Валя. — Будешь паниковать, они и вовсе не отстанут.

Я вздохнул, развернулся и прислонился к двери. В комнате девочек пахло шампунем и было светло-светло.

Через пять минут меня выпустили, и Максим Сергеевич повел нас на зарядку, а теперь мы уже скоро пойдем на завтрак.

Очень мне хочется бутерброд с маслом.