Моя нежность

Дарина Александровна Стрельченко, 2022

Земля – планета, где заканчивается тепло. «Сол» – проект «Заслона», призванный зачерпнуть кусочек Солнца, чтобы это исправить. Игорь Атласов – инженер корабля, мчащегося к светилу. Оля – навигатор, управляющий кораблём с Земли. Миссия рассчитана на одиннадцать лет, а ждать всегда трудней, чем идти на риск. Что останется, когда корабль вернётся? И будет ли куда возвращаться?..

Старая квартира. Сентябрь 2051-го

— Могу предложить чай, зелёный и чёрный, — сказал Игорь, впуская её внутрь. — А больше ничего нет. Если бы ты предупредила, я бы…

Оля поднялась на цыпочки и приставила палец к его губам.

— Всё хорошо, Игорёк. Всё отлично.

— Давай пальто…

Они прошли в крохотную комнату, устроились в сумерках на диване. Оля заметила на окне алоэ, на этажерке — штук тридцать книг, все фантастика.

— Мама твоя, наверно, опять ругалась? — спросил Игорь, подбирая с полу брошюры.

— Мама не знает, что я тут, — засмеялась Оля. — Она вообще много чего не знает. Например, что я выбрала физику вместо литературы.

— Оля! Зачем?

— Буду поступать на твою кафедру, чтобы отбираться на практику в экипаж.

— Практикантов в такие экспедиции всё равно не берут.

— Тогда буду ассистентом в «Острии». Буду следить за тобой с Земли.

Игорь неловко хмыкнул, встал, походил по комнате из угла в угол. С улицы уже наплывал вечер, и на другом конце двора зажгли фонари.

Вытащив зажатые между книг исписанные бланки, Игорь подошёл к дивану. Сел на пол у Олиных ног. Протянул ей бумаги.

— Посмотри. Там формулы. Но ты должна разобраться.

Оля взяла листы, щурясь, вгляделась. Рассеянно заскользила глазами по строчкам, второй рукой ероша Игорю шевелюру.

— Это про время полёта, так?

— Про космическое время, — пробормотал он, упираясь лбом в её колени.

Оля читала долго; в комнате стало совсем темно. Игорь хотел подняться, чтобы включить свет.

— Не надо, — как дальний шелест, услышал он.

— Не надо читать в темноте, — откликнулся он. — И так зрение никакое…

— Я дочитала уже.

— И?..

— Это значит, на Земле пройдёт одиннадцать лет?

— Одиннадцать с четвертью, — прошептал Игорь. — Если всё пойдёт по плану. Одиннадцать лет.

Произнёс — и почувствовал всю неотвратимость этой цифры, будто она налилась силой, свинцом, цинком, легла на плечи.

— Но до полёта ещё сколько, — рассудительно сказала Оля. — Ещё целых два года.

— Это только подготовка. Потом экзамены. Потом ещё тренировочный вылет внутри Системы, наладка к старту — ещё месяцев пять…

— Ну вот. Два с половиной года. Разве это мало? Кто знает, что случится за это время. И разве значит это, что стоит их упускать?

— Олька-Олька…

— Что «Олька-Олька»? Я вот сдам физику, поступлю на туннельщика и закончу экстерном. И, может, ещё с тобой полечу. Может, отберусь в экипаж как специалист, не как практикант. А?

Оля засмеялась — глуховато, тяжеловато, но Игорь всё равно поднял голову.

— Ты улыбаешься — и кажется, что не всё ещё пропало, — проговорил он. — Но я тебя прошу, Оля, подумай, подумай хорошенько…

— Я обо всём уже подумала, — весело сказала она, откладывая бумаги. — А ты? Вдруг тебе надоест меня терпеть так долго?

Игорь взял её руки в свои, покачал туда-сюда.

— Что ты ерунду такую говоришь. Такую ерунду… Ты подумай вот о чём. О том, что мне ведь нечего тебе предложить ни в эти два года, ни когда я вернусь. Старая квартира, головные боли, курево… Я не сплю по ночам, читаю подолгу. Не умею готовить. Совсем не умею, Олька. Я только курю и учусь. Курю и тормошу «Хвою». И пропадаю в Синем секторе постоянно. А тут всегда пусто, пыльно, холодно…

Оля оглядела комнату. Пожала плечами.

— Немного уборки и художественного вкуса — и всё будет в ажуре.

Игорь улыбнулся через силу.

— Оленька, я ведь серьёзно говорю. Не обращай всё в шутку. Я не уверен, что я вернусь, и мне нечего тебе предложить. Совсем нечего, кроме любви.

— А чай?

— Чай?..

— Я когда зашла, ты сказал: я могу предложить тебе чай, зелёный или чёрный. Я за зелёный. Попьём?

— Попьём, Олька…

Она принялась хозяйничать в чужой кухне, и совсем скоро по квартире поплыл запах заварки — душистый, как свежескошенный луг, как жасминовая роща.

— Как ты эту труху сделала такой вкусной?

Оля не ответила, только наклонила пузатый заляпанный чайник над стеклянной чашкой. Налила. Подняла, будто это был бокал. Глядя Игорю в глаза, серьёзно сказала:

— Стаканчик чаю за победу над космосом. За «Остриё», за «Хвою», за «Сол».

— И ещё за тебя.

Учебный сектор «Заслона». Ноябрь 2053-го

Холод стоял собачий. Кто-то выдал абитуриентам пледы, Оля закуталась, но зуб всё равно не попадал на зуб. За прозрачной стеной корпуса принимали экзамен, последний экзамен на пятёрку инженеров в полёт. Их пока было десять, отобранных со всего потока. Оля попыталась вспомнить, что Игорь говорил про число поступавших два года назад — около десяти тысяч? Больше?.. Конкурс был бешеный. А теперь осталось десять человек. И совсем скоро будет пять.

Она видела, как Игорёк быстро пишет, устроившись с краю длинного стола. Последним экзаменом был ТККП¹, Игорь даже не переживал накануне — с полётами у него всегда было неплохо, ни одной пересдачи за все годы учёбы и практики в лабораториях «Заслона».

Её последним экзаменом была нейроэлектроника — устройство головного компьютера «Острия». Прошло уже два часа с окончания, но пальцы до сих пор были ледяными, и сердце никак не могло успокоиться — то ли от страха, что она не сдаст. То ли от страха, что сдаст Игорь.

— Ольга? Цикорская? — окликнул кто-то. Оля обернулась, недоверчиво прищурилась и радостно ахнула.

— Профессор Золь!

— Здравствуйте, Оленька! Не ожидал вас тут увидеть. Неужто решили пробоваться в экипаж?

— Какой мне экипаж, — махнула она, постучав себя по переносице: — Я пыталась. Не прошла медосмотр.

— По зрению?

— Ага…

— А тут что делаете?

— Жду знакомого.

Золь перевёл взгляд на прозрачную стену, вгляделся в фигуры десятерых претендентов.

— Вот как… Долго придётся ждать. Если пройдёт.

Оля съёжилась. Золь спохватился:

— Простите. Жутко бестактное замечание. Но, может, ещё не пройдёт?

— Может, и не пройдёт, — с нервным смешком кивнула Оля. — Может, и я не пройду.

— Так вы всё-таки экзаменовались?

— Не в «Хвою». В «Остриё».

— Вот как! И до сих пор не знаете результатов?

— Откуда? — с горечью спросила Оля, в сотый раз проверяя телефон. — Ещё не выложили.

Золь наклонился к ней и, понизив голос, заговорщически сказал:

— Вышло так, что я состою в проверочной комиссии по экобезопасности. Конечно, у меня в ведомости отображаются баллы только по моей дисциплине. Но я вполне могу уточнить у коллег. Экзаменаторы ушли на перерыв, значит, подсчёт завершился по всем предметам. Хотите?

Ёкнуло в животе. Оля сжала кулаки и кивнула. Золь, прихрамывая, устремился вперёд, к административным зданиями, на ходу набирая кому-то, и Оля побежала за ним. У входа профессор глянул в телефон, озабоченно оглянулся на бывшую студентку и проговорил:

— Придётся подняться в информаторий. Все ведомости пока там, в бумажном варианте.

Оля кивнула. Взлетая на верхушку Синего сектора в дрожащем, узком лифте, она насмешливо размышляла, правда ли хочет узнать результат раньше времени. Размышляла, хочет ли вообще попасть в команду «Острия».

— Захватывающий вид, правда?

Двери лифта раздвинулись, и они оказались у бескрайнего окна в холле информатория. Отсюда, с крайнего корпуса, открывался вид на всю территорию «Заслона»: огромные ангары, оранжереи, тепловые установки, жилые постройки и административные здания. И, конечно, цеха — даже днём увешанные гроздьями огней, сияющие, устремлённые в небо.

И «Хвоя». Сверкающая ослепительная «Хвоя» с громадным ковшом, детище проектов «Остриё» и «Сол».

— Я пойду посмотрю ваши результаты, а вы наслаждайтесь.

Оля не была уверена, что услышала эти слова. Прошептала:

— Правда.

Оглянулась и заметила, что Золь исчез. Вернулась к стеклу и словно слилась с этим дышащим небом, с хрупкими галереями труб, со стальной зеленоватой обшивкой «Хвои», отражающей все виды радиации.

Она не знала, минута прошла или час, когда за спиной раздались шаги, и знакомый голос радостно сообщил:

— Оленька! Поздравляю! Вы в числе вторых дублёров команды «Острия»!

«Вы в числе вторых дублёров… команды “Острия”»… В числе дублёров… «Острия»…

Она подняла руки и прижала ладони к лицу. В «Проданном смехе» она читала, что жесты плачущего и смеющегося человека очень похожи. Она и сама не понимала, смеётся сейчас или плачет.

Когда, вечность или мгновение спустя, зазвонил телефон, Оля поднесла его к уху на автомате, даже не посмотрев на номер.

— Олька! Олька, я прошёл! Меня взяли в «Сол», Олька!

Она опустила глаза и взглядом нашла среди зданий учебный корпус. Из дверей как раз выходили люди — крохотные точки на серой осенней траве. Среди них особняком стояли пятеро — было нетрудно догадаться, что это пять членов экипажа, пять новых, действующих, отобранных среди тысяч, лучших из лучших инженеров проекта «Сол».

Синий корпус «Заслона». Март 2053-го

На панели перемигивались огни — пока зелёные, но уже с угрожающей, золотой прожилкой.

— Ну… пора, наверно? — неловко спросила Оля, вставая из-за стола.

Она ненавидела прощания — с тех пор, как на Гевесту улетала семья Алины Белозёровой, с тех пор, как они с курсом провожали на Нептунию Ирму — жену профессора Золя, уезжавшую исправлять его ошибки, улетавшую, может быть, навсегда. Оля ненавидела прощания и сделала всё, чтобы оказаться на борту «Хвои». Получилось только попасть в число дублёров «Острия». Но это всё равно было лучше и ближе, чем оставаться в неведении во время всего «Сола», узнавать новости из сети, не иметь прямой связи. А так она будет в курсе всего, так у неё будет право на пакет почты раз в неделю, и целых девятнадцать часов после запуска «Хвоя» будет доступна прямому зову Земли…

«Это всё самоутешение, Оля, — сказал ей на это Золь. — Можно придумать что угодно, чтобы оправдать себя и утешить. И поверить в это. Иногда это оказывается ложью, иногда ложью во спасение, а иногда — сущей правдой». Тогда, услышав это, Оля замотала головой, отчаянно отшатнулась, желая отстраниться от страшных слов. А теперь, глядя на Игоря, с холодной усмешкой думала, что профессор прав. Слишком прав.

— Ещё нет, — мягко отозвался Игорь, расслабленный предполётным транквилизатором. Точность на старте требовалась только команде навигаторов и командиру, обязанности инженеров начинались за пределами Солнечной системы, и перед стартом экипажу давали транквилизатор — для упрощения расставаний.

А вот сотрудникам «Острия» транквилизаторы не полагались — тем более дублёрам основного состава. Зато им всё-таки выдали значки — похожие на монетки, выпуклые, как старинные линзы, с тончайшим мерцающим напылением абдрамона и изумрудной иглой внутри.

Вертя значок в руках, Оля спросила:

— Я знаю кого-нибудь из экипажа?

— М-м… Сомневаюсь. Разве что Нату.

— Нату?

— Наташу Карецкову. Помнишь? Она училась тремя курсами младше.

— А… смутно.

— У вас ещё будет время познакомиться, — засмеялся Игорь, потягиваясь. Лампочки на панели стремительно желтели, мигая рыжими всполохами. — А вот теперь, пожалуй, пора.

Он встал, протянул руку Оле.

— До скорого?

Оля доверчиво, беззащитно улыбнулась. Безжалостно попросила:

— Не ври, пожалуйста. Ты же знаешь, что не скоро.

Игорь сжал её ладонь своими, осторожно прижал к губам.

— Всё это кончится быстрее, чем думаешь. Оглянуться не успеешь, как «Хвоя» прилетит домой с кусочком солнца. А ещё я тебе привезу какого-нибудь солнечного кофе, обязательно. Чтобы дома было, что выпить, кроме чая.

Оля натянуто улыбнулась. Огоньки вспыхнули горячим блеском. Что-то полыхнуло, до предела накалилось внутри.

— Ладно, Олька. Мне ещё нужно попрощаться с мамой. Милая моя…

Она стояла, по-прежнему беспомощно, беззащитно улыбаясь.

— Ну милая моя… Не смотри так, пожалуйста…

В уголках глаз скопились слёзы, но Оля решила, что, если вытирать их, обязательно появятся новые, а ей не хотелось плакать. Но слёзы копились, лицо Игоря смазывалось, и что-то солёное, скатываясь по щекам, щипало искусанные губы. Оля мотнула головой и вырвала руку.

— Иди уже!

— Иду.

Синий сектор «Заслона». Апрель 2053-го

«Оленька, — через две недели после старта «Хвои» написал ей Золь. — Как продвигается ваша работа в «Острие»? Впрочем, не буду лукавить, знаю, что никак, что вторых дублёров пока даже не подпускают к проекту.

Я вам предлагаю вот что. У вас светлая голова, и я помню ваши прекрасные эссе по биобезопасности, по экологической дестабилизации. Как вы смотрите на то, чтобы присоединиться к моей группе? Формально вам даже не придётся переустраиваться: я прикреплён к Зелёному сектору «Заслона», нам выделили оранжерею, чтобы работать над созданием биома — если придёте, сможете воплотить свои институтские проекты. Тема вашей дипломной, если не ошибаюсь, была про мутации плодовых культур в условиях низкой температуры? Это очень актуально сегодня — если наработки будут успешны, я уверен, их получится внедрить и на Луне, и даже в рамках «Сола».

Оленька, я понимаю вашу тоску и хандру сейчас, но работа — лучшее средство от скорби. А на «Острие» — буду честен — работать вам не дадут ещё долго, вы всё-таки ещё слишком юны. Да и кто знает, сколько займёт полёт до Солнца, — может быть, «Хвоя» обернётся быстрей, чем планировалось, и до вторых дублёров дело не дойдёт вовсе. Присылайте резюме, Оленька. Жду».

«Профессор Золь, здравствуйте!

Спасибо вам огромное за письмо. Мне очень приятно и очень лестно получить от вас такое предложение. Но, увы, откажусь. Не буду выдумывать причины и, как и вы, скажу прямо: я бы очень хотела работать с вами, работать над экопроектами. Но «Остриё» даёт мне возможность выходить на связь с членами экипажа. Я думаю, вы уже поняли, что это очень важно для меня. Поэтому — нет.

Обязательно передавайте привет госпоже Ирме!

С наилучшими пожеланиями, Оля Цикорская».

«Оленька, вы ещё слишком юны и не понимаете, как сложно может оказаться девушке, скажем, тридцати лет, у которой нет реального опыта работы. Я узнавал по своим каналам, пытался просить, чтобы вас перевели хотя бы в первы дублирующий состав, — тщетно. Вам не дадут работать на «Острие», Оля. Вы просидите с дубль-пособием весь полёт «Сола», а что будет потом? Устроиться куда-то параллельно вам мешает контракт, реальной работы нет.

Оля, я прошу, не подумайте, что я сманиваю вас к себе; я просто боюсь за вас, потому что в моей жизни уже был такой пример, и я знаю, что такие времена, как наши, могут сделать с такой девушкой, как вы. Так или иначе, выбор за вами, и если вы перемените решение, если вам понадобится какая-то помощь, — я к вашим услугам.

Привет Ирме, к сожалению, передать не могу. Связь с Нептунией оборвана, её восстановление, в свете проекта «Сол», отложили на неопределённый срок».

Оля прочитала последнюю строчку и почувствовала, как болезненно, резко сжалось сердце. Лицо Ирмы Золь на перроне, закаменевшее, с на миг слетевшей маской, а под ней — сырая, неприкрытая боль. И алая «Малиновка» сзади — громадная, с гравировкой «Заслона», флагманский скоростной маршрут по ближним планетам — облёт Системы всего за неделю..

Это было… когда же? Она ещё училась, а Игорь уже метил в экипаж «Хвои». Значит, года четыре назад. Выходит, Золь не виделся с женой уже четыре года, а теперь у них нет даже простой связи. Немыслимо в наш век, но… «Я просто боюсь за вас, потому что в моей жизни уже был такой пример».

Оля тряхнула головой, быстро напечатала: «Ещё раз спасибо, профессор Золь. Если понадобится, я обращусь за помощью. С уважением и благодарностью, Оля Цикорская».

И закрыла глаза, вдыхая холодный, сырой запах стартовой площадки. Дожди и близкая зима почти стёрли выжженный круг от взлёта «Хвои», и сюда, в сердце Синего сектора «Заслона», уже водили экскурсии. Иногда сюда приходила и она — представить, как плывёт по реке времени, и солнечные блики, как рыбки, как метки дней, влекут вперёд, к успешному завершению проекта «Сол».

Ей показалось, она почувствовала лёгкий аромат мяты. Открыла глаза, почти уверенная, что увидит спускающуюся «Хвою». Нет. Нет.

Только лёгкий, мягкий, дождливый предзимний свет. Пустота.

«“Хвое” по шифру “Лист”, строка три. Инженеру Игорю Атласову.

Игорёк, привет. Ну как ты там? У нас тут полный зверинец после отлёта. Никогда бы не подумала, что в космической сфере столько бюрократии, но, как выяснилось, бумаг ТАК много, что перепадает даже вторым дублёрам. Мне написал профессор Золь, сказал, настоящей работы пока не жди. Он абсолютно прав: перебираю архивы, побиваю справки по снабжению и подготовке “Хвои” задним числом. Глупо как-то всё это.

Дома всё как прежде, кроме того, что нет тебя. Мне кажется, я ещё не осознала, не поняла пока, что тебя тут нет. Иногда захожу к тебе, когда твоя мама дома. За стеклом твои чертежи, в шкафах твоя одежда. В ванной пахнет твоей этой пастой жуткой, этой мятой перечной…

А ещё, мне кажется, твоя мама жутко гордится. Звездит перед коллегами, что сын — инженер миссии, которая должна вернуть на Землю тепло.

Странная лёгкость, Игорь. Странная лёгкость. Мне внутри кажется, что ты уехал на пару дней, может быть, на неделю. Я ещё ничего не поняла, Игорь. Я не знаю, что будет, когда пойму.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

ТККП — теоретический курс космического полёта, один из экзаменов, который сдавали первые космонавты.