#ЛитФак. Лучшие тексты первого сезона

Дарина Александровна Стрельченко

В сборник вошли лучшие тексты авторов первого сезона литературного образовательно-развлекательного шоу «#ЛитФак» Проекта Литературных инициатив.

Дарина Стрельченко. «Чай, кофе, вино»

— Руку круглее, Алекс. Как будто держишь яблоко. Вот так…

Учиться надо долго и вдумчиво — она всегда говорила это детям. Только с годами, только через слёзы и отвращение, через стёртые пальцы и часы за инструментом появляются мысль и любовь — разве что ученик не гений. Сашка был не гений. Но он был фантастически упёртый, амбициозный звездолов, и Клара Игоревна часто вздыхала в учительской:

— Был бы помладше, взяла б на Чайковского.

— Так сейчас бери, — не без зависти советовали коллеги.

— Мало времени, — морщилась Клара. — Не успеть подготовиться.

К зиме об этих разговорах прознал сам Саша.

— Клара Игоревна, давайте поедем на Чайковского в будущем году. Я смогу!

— Туда тренируются годами, Алекс. Ты без году неделя знаком с инструментом!

Саша мрачнел, умолкал, приставал снова, но Клара была достаточно мудра, чтобы не поддаваться рыжекудрому обаянию. А в остальном всё шло отлично: они одолели элегию Металлиди и «Ариэтту» Скултэ, Санёк освоил вибрато, и звук стал удивительно живым. Однако к концу второго года жадная учёба всё же дала перегиб: стала болеть шея, пальцы стёрлись о струны, в сборнике попался неподдающийся «Танец» Бабаджаняна, и Сашка пошёл вразнос: начал прогуливать, отказывался заниматься дома.

Как-то вечером Кларе позвонила его мать — огненно-рыжая женщина с печальными глазами, — сказала, что им придётся выкупить школьный инструмент: Александр исчиркал деку чёрным маркером. Клара даже растерялась, но мать была растеряна ещё сильней: к концу разговора она почти плакала, умоляя повлиять, что-то сделать…

Клара попыталась: провела долгий разговор, после которого Саша не появлялся всю четвёртую четверть. Явился только на последний урок — угрюмый, злой, с гигантским букетом. Следом за ним шла мать.

— Клара Игоревна, мы решили, что больше не будем заниматься скрипкой, — уныло произнесла она. — Но мы вам очень благодарны, Саша говорит, вы чудесный педагог…

Ученик не глядя опустил на стол красные маргаритки в фольге. Потом всё-таки поднял глаза, зыркнул исподлобья.

— Оставьте нас на минуту, — вдруг попросила Клара. Дождалась, пока мать выйдет, и, понизив голос, сказала: — Слушай, Сашка. В ноябре конкурс Чайковского. Будем участвовать.

И он кивнул, и даже не сказал ни слова — как будто, так и надо.

…У них не было ни идиллии, ни тихих вечеров за инструментом. Были крики и ссоры, такие, что прибегала директор. Саша швырял ноты, Клара хлопала дверью, выставляя его вон, но он упорно возвращался на следующий день — с наломанной сиренью, с дешёвыми шоколадками, с маргаритками или с пустыми руками и глазами в пол.

— Давайте дальше, Кларигоревна.

И они продолжали, и летнее время до её отпуска пролетело незаметно. А через три недели они встретились снова — он выросший и загорелый, она тихая и опустошённая поездкой в родной городок.

— Клара Игоревна… Что-то случилось?

— Сначала собираешь, выигрываешь, копишь… — вздохнула она. — А когда вроде бы всё есть, даже понять не успеваешь, как начинаешь терять…

Сашка ничего не спросил; сам поставил чайник, сам сходил вымыть её вечно грязные кружки.

— Пейте.

— А ты?..

— А я поиграю.

С того дня ссоры сошли на нет, да и ссориться стало некогда: до конкурса оставалось три месяца. В первом туре Санька играл двадцать четвёртый каприс Паганини и вальс-скерцо Чайковского — за бесконечными повторениями ей даже перестал сниться бывший жених. Снился теперь Алекс — всегда отражение в зеркале, всегда со скрипкой, с идеальной постановкой рук, ног и спины.

…После того, как они отправили запись на заочный тур, Клара пригласила ученика в гости и всё восклицала:

— Что за манеры!

И шлёпала по рукам, вручая десертную ложку, и заставляла сидеть и есть торт как следует… Санька смеялся, они пили каркадэ из белых чашек, а из колонок неслась запись — вальс Ребикова и «Джульетта-девочка» Прокофьева, которые они выбрали для следующего концерта.

…После второго тура она поймала его за кулисами, усадила на плюшевый пыльный пуф, и, захлёбываясь, сжимая холодные, влажные от пота пальцы бормотала:

— Спина прямая, плечи расправлены, изгиб рук изящный, как у балерины, шея лебединая… Я смотрела на тебя из боковой ложи, Алекс, и думала: ты ли это? Совсем кавалер, Алекс… Совсем скрипач.

…После третьего тура она отпаивала его чаем в гостинице, где финалистам выделили целый этаж. Сашку била дрожь, и он всё спрашивал:

— Вторая? Ведь вторая же, Клара Игоревна?

— Вторая, Алекс! Пей, отогревайся… Ещё простыть не хватало, — едва сдерживаясь, говорила она, а пузырь счастья всё надувался внутри, давил на голосовые связки, делая голос сиплым, дрожащим.

— Вторая же, да?

— Вторая. Вторая! Вторая премия, Алекс! Пей…

***

Хоть Клара и говорила, что ученики её пойдут в консерваторию только через её труп, Сашка пошёл. Они разругались страшно. Он уехал, так и не получив её благословения, и год спустя не без страха стучал в знакомую дверь.

В кабинете визгливо замолкла скрипка, шаркал стул за учительским столом. Клара знакомым, летящим шагом подошла к дверям.

— Ольга Евгеньевна, чего тако… Ой! Алекс! Алекс… Проходи…

Она быстро свернула урок с белобрысой девочкой, с любопытством глазевшей из-под чёлки, выписала ей домашку и, напутствуя «Мизинец! Мизинец на грифе!», отпустила восвояси.

— Какая вы красивая! — вместо приветствия нервно произнёс Сашка.

Клара, смутившись, одёрнула тёмное с искрой платье.

— Сегодня играем в администрации… Сколько лет, сколько зим, Алекс! Не звонил, не писал…

— Так я думал… Клара Игоревна!.. Закрыл сессию — и сразу к вам… Вы сердитесь ещё?

— Алекс… — выдохнула она, пожимая его веснушчатую руку обеими своими. — Как ты там? Рассказывай!

Он некоторое время молчал, успокаиваясь, собираясь с мыслями. Провёл пальцем по лакировке скрипки, сел на привычное место у стола — неожиданно долговязый, не знающий, куда деть длиннющие ноги. Огляделся:

— Я смотрю, всё как прежде?

— Время у нас не торопится. — Клара притворила дверь, села на учительское место, украдкой глянув в зеркальную дверцу шкафа. — Тебе ли не помнить, музыке надо учиться…

— Долго и вдумчиво, — со смешком подхватил он. Наткнулся взглядом на свою грамоту за Чайковского.

— До сих пор храните?

— А как же. Такие грамоты у педагога случаются раз в карьеру.

Он покраснел.

— Я знаю, что делать, чтобы было два.

— Ну-ка, ну-ка?

— Давайте сыграем дуэтом. Я серьёзно, Клара Игоревна. Давайте. У них уже три года есть эта номинация. — У Сашки даже глаза загорелись, совсем как раньше. — Я всегда хотел играть с вами. По-настоящему играть…

— Алекс, — ласково протянула она, — не чепуши. Я тебе уже и в подмётки не гожусь.

Конец ознакомительного фрагмента.