Монологи с размышлениями

Дара Преображенская

Жанр – мемуары. В этой книге описана жизнь автора, она дана как исповедь. Автор связал свою болезнь с тем, что неправильно смотрел на мир с точки зрения целостности этого мира. Дано описание того, как медленно и постепенно автору удалось излечиться от своей болезни. В целом наша жизнь рассматривается как некая Школа, в которой мы постигаем свои уроки, которые даются бесплатно, но, к сожалению, которые очень дорого стоят.

3

«…Величайший триумф не в том,

чтобы не падать,

а в том, чтобы

подниматься каждый раз,

как упадёшь….»

(Неизвестный).

…..Папа родился в 1934 году в селе под названием Алтайское в обычной крестьянской семье. Позже спустя много лет, когда мне исполнилось лет 9 — 10 мы всей семьёй побывали на родине отца в том самом бревенчатом доме. После этот дом был продан другу отца Геннадию.

Мне он запомнился каким-то большим, тёмным, закопчённым.

Дед Николай служил в Красной Армии, участвовал в гражданской войне 1918 — 1921 гг. В нашем семейном фотоальбоме сохранилась фотография дедушки, сделанная примерно в эти годы. Передо мной двое высоких крепких красноармейца в будёновках. Мой дед в самом центре — белокурый с большими голубыми глазами. Говорили, он был очень красивым. После войны дед стал водителем-дальнобойщиком. Со слов отца он не очень-то ладил с дедом, потому что не помнил ни его ласку, ни заботу о нём, как о единственном сыне.

Семейная жизнь с бабушкой Ниной у деда как-то не сложилась. Со слов отца дед приезжал домой, устраивал попойки своим приятелям, затем вновь уезжал на долгое время. Семью он практически не содержал.

Возможно, из-за того, что у моего папы было отчуждение с его отцом, существовало в будущем некоторое отчуждение между ним и моим братом. Словно по какой-то заезженной колее. Мой брат был старше меня на десять лет.

Папа являлся не единственным ребёнком в семье. У дедушки Николая и бабушки Нины кроме отца была ещё общая дочь Валентина. В связи с тем, что бабушка Нина вышла замуж, уже будучи вдовой, у папы и Валентины существовал ещё сводный брат Василий (от первого брака бабушки Нины Григорьевны и её покойного мужа Егора). О первом муже бабушки Нины в семейных хрониках не осталось практически никакой информации. Осталась лишь фотография Василия. Большой глянцевый портрет в картонной раме, местами заретушированный опытным фотографом того времени.

Передо мной молодой парень лет восемнадцати с короткой стрижкой и голубыми, какими-то даже задумчивыми глазами. Внешне с отцом Василий не был похож (я имею в виду с моим отцом — т.е. со своим сводным братом). Его дальнейшая судьба сложилась очень трагически. Папа рассказывал о том, что Василий любил выпить. Случилось так, что он упал с коня и повредил себе позвоночник.

— Если бы его никто не трогал, а дождался врача, возможно, он бы остался жить, — говорила бабушка Нина Григорьевна, — но все начали его активно двигать, перетаскивать куда-то.

Наверное, повредился спинной мозг и жизненно важные центры, заложенные в нём. Это я так думаю сейчас с позиции уже дипломированного врача.

Папа рассказывал, что со стороны его отца Николая родственники как-то не поддерживали отношений, он их почти не помнил. Знал только, что у них была в деревне хорошая пасека, но мёдом внуков они почему-то практически никогда не угощали.

Мой прадед — отец бабы Нины, являлся деревенским старостой, в деревне его очень уважали и всегда советовались с ним. Вот передо мной фотография прадеда с прабабушкой. Я вижу крепкого коренастого человека, эдакого богатыря с бородой и добрым совершенно открытым лицом. Я думаю, что у этого человека был незлобливый характер и добрая душа. Рядом с ним — его жена, моя прабабушка Домна.

Папа рассказывал, что Домна была верующей женщиной. Она знала все церковные праздники, все посты, которые очень тщательно соблюдала. Также Домна Алексеевна (так звали мою прабабушку), знала много молитв, научив им своего внука Сашу — то, есть моего отца. На фотографии рядом с прадедом я вижу простую деревенскую женщину темноволосую с чёрными глазами. У них была единственная дочь Нина и несколько сыновей.

Один из них являлся прокурором Новосибирской Области в 1937 году. Папа рассказывал, что его арестовали по доносу и вместе с его соратниками замуровали в каменном доме.

…..Все эти люди погибли от недостатка воздуха. Когда через какое-то время этот дом вскрыли, они уже все были мертвы. Папа рассказывал, что его предки когда-то переселились из Орловской губернии центра России в Сибирь, потому что бежали от бедности и проблем. Их фамилия была Образцовы — типичная русская фамилия. Затем во время Великой отечественной Войны, когда вся деревня была превращена в рабов, люди жили и работали лишь «для страны», для «победы». У них не было паспортов, т.е. они не могли сменить место жительства.

Приезжали сборщики податей, которым вменялось с каждой семьи собрать столько-то литров молока, килограммов мяса и т. д. Если положенное количество не сдавалось в государственный «общак», значит, на эту семью налагался штраф, или эти люди рассматривались как «враги народа, подрывающие советскую власть».

Правительству было неважно, беден ты, сколько у тебя ртов в семье, ты обязан был отдать от себя «план» а выживешь ты или нет, никому до этого не было никакого дела. Денег в деревне практически тоже не было. Каждому работнику в колхозе насчитывались «трудодни». Ты также должен был успевать работать одновременно на себя и на государство. Папа рассказывал, как он, ещё будучи ребёнком, помогал матери зарабатывать эти самые «трудодни». Это было тяжёлое время для советской деревни. Бабушка была вся в работе, утром она давала задание детям прополоть огород.

Папа рассказывал, как однажды он с Валентиной целый день бесились на свежем воздухе — грядки так и остались нетронутыми. Бабушка пришла обратно домой. Увидев, что дети проигнорировали её задание, она по-простому сорвала веник крапивы и начала гоняться за ними по огороду, приговаривая при этом:

— Ах, вы, такие-разэдакие!

Папа рассказывал, что у него остались воспоминания из детства — мать идёт из бани, вокруг лютая сибирская зима, но ему тепло, потому что бабушка держит его — маленького ребёнка, под шубой. Он помнил также, как он с Васькой лежал на печи в доме и тихонько засыпал. А в доме велись размеренные усыпляющие разговоры. Увы, бабушка Нина прожила тяжёлую жизнь. Первый её муж повесился, второй не любил её, она практически сама «подняла» и воспитала троих детей — Александра, Василия и Валентину.

Всё это не могло не сказаться на её здоровье. Я помню, как я очень боялась бабушку, потому что она гонялась за мной по двору, не давая играть с подружками. Я убегала от неё, а она всё равно находила меня. Один сосед по дому однажды сказал маме:

— Почему Вы оставляете ребёнка с этой женщиной?

Мама ответила:

— Это — моя свекровь.

— Она же искалечит вашу дочь, — сказал сосед.

У бабушки было заболевание «старческий склероз», влияющее на её поведение и память. Бывало, она встанет на подоконник во весь рост, раскинет в стороны руки и так и стоит. Родители спрашивали бабушку:

— Почему ты за ней бегаешь по двору?

Она, пожав плечами, говорила:

— Нужна она мне очень! Пусть бегает!

Когда мне было ещё несколько месяцев, а тогда не предоставляли женщине после родовый отпуск такой длительности, как сейчас, мама ушла на работу (она работала постовой медсестрой в детской соматике) и оставила в холодильнике специально для меня в бутылочках кефир из молочной Кухни. Мама перестала кормить меня грудью, когда мне исполнилось четыре месяца (у неё тогда произошло отравление после съеденной рыбы, поднялась температура, и вмиг исчезло молоко).

Мама очень беспокоилась за меня и звонила домой:

— Ой, — махала рукой бабушка, отвечая по телефону, — а она орьёть и орьёть! И чё ей надо?

— А ты её кормила? — спрашивала мама.

Оказалось, что бабушка просто забыла меня покормить.

Однажды, когда мне был всего годик, мы с бабушкой потерялись. Мама рассказывала, как они с отцом целый день искали нас, но не могли найти. В тот день прошёл сильный дождь. Мы вернулись уже под вечер, высохшие после дождя.

— Бабушка, куда вы ходили? — спросила мама.

— А мы всё тут были, — беззаботно отвечала бабушка Нина, будто ничего особенного не произошло.

Не помню, куда в тот день мы уходили; помню только, что в тот день на мне был белый платочек с узорами в виде ярко-красных земляничек.

Ещё папа рассказывал про бабушкины странности тот эпизод — когда брат Вова учил уроки, она таскала его за ухо, приговаривая при этом:

— Сюсило-сюсило, сему мать усила. Не бздеть, не пердеть, не в окошечко глядеть.

Вовка обижался на неё.

— Не обижай бабушку, — говорила мама, — она — старенькая.

Когда мама только забеременела мной, она поначалу боялась рассказать бабушке, своей свекрови, об этом радостном событии. Что-то, какое-то «шестое чувство» мешало ей сделать это. Бабушка узнала только лишь от соседей. Она восприняла это негативно.

— Ишь чё придлумали! — воскликнула она, — Не буду я водиться! Пусть сами водятся!

Брата Вову она любила, почему-то считая его своим сыном, ведь к тому времени у неё совсем почти не было памяти.

Мама рассказывала, что отношения со свекровью у неё были нормальные, однако бабушка обижалась, возможно, потому что все старики бывают капризными и придирчивыми.

— Меня сноха обижает, — говорила она соседям.

Мама рассказывала, что тогда соседи даже «ополчились» на неё всем подъездом. Но мама вообще-то всегда заботилась о бабушке, делала ей уколы, кормила её. Она не чувствовала материнской любви в детстве и несмотря на это, заботилась о бабушке, как заботится дочь о родной матери. Когда, наконец, соседи поняли это, они перестали косо смотреть в мамину сторону. Одна соседка как-то сказала:

— Мы уже хотели к тебе с претензиями идти, Тамар. А потом, когда всё поняли, сказали твоей свекрови, дескать, что тебе-то на свою сноху обижаться нечего. Она заботится о тебе.

Бабушку пришлось отправить обратно в Горно-Алтайск к сестре Валентине. Мама рассказывала, что, прощаясь с ней, она рыдала, потому что чувствовала тогда, что никогда её больше не увидит.

….Бабушка умерла через два года после того, как уехала от нас. Проблески в её сознании стали происходить всё реже и реже. Однажды она приняла свою внучку Ольгу, дочь Валентины, за курицу и едва не прирезала её ножом. Валентину она тоже перестала узнавать. Как-то раз, когда Валентина приехала погостить к нам, бабушка подошла к маме и сказала:

— Тамар, а что это за женщина? А если она — воровка, и что-нибудь украдёт сейчас?

— Как? Разве Вы не узнаёте? — спросила мама.

Бабушка только руками развела:

— Нет.

— Так это же — Ваша дочь.

…Бабушку я помню плохо. Теперь спустя столько лет я понимаю, что она была очень несчастным человеком….и нелюбимой женщиной.

Я помню, мы ездили всей семьёй в Горно-Алтайск. Это было, когда мне исполнилось лет двенадцать. Помню, как мы переезжали через бурную неспокойную реку Катунь.

…..Помню, как я ходила по берегу и собирала речные гальки — это были плоские или овальные камешки, либо голубые, либо серые. Это были те места, где жил когда-то Василий Шукшин и Михаил Евдокимов. Я даже завела блокнот, где рисовала свои впечатления с помощью обычных цветных карандашей: памятники, обелиски, небольшое озеро, на берегу которого расположен санаторий. Люди катались там на катамаранах, просто отдыхали. А на скале мелькали надписи, оставленные туристами и отдыхающими: «Здесь был такой-то».

Удивительно красивые места с уникальной природой. Помню, мы ехали мимо долин и холмов на «жигулях», и на фоне сине-зелёных вершин, словно белая фасоль, рассыпались стада коров и овец. Иногда там случались землетрясения, но не так часто, и в это время телевизоры начинали барахлить. Я этого не видела, но мне рассказывали.

Помню, мы ездили на Кавказ к деду Николаю: я, папа, мама, брат. Мне, кажется, было тогда около года или полтора. Я помню, только довольно смутно голубые горы с далёкими недосягаемыми шапками льдов, поле ромашек….

Кстати, у нас в семье сохранились слайды. На одном из них мама — красивая молодая женщина в голубом платье и я — маленькая девочка, сижу у мамы на коленях, а в моих руках — мяч. Вокруг — бездонное ромашковое поле и горы….

С мячом у меня тоже связаны определённые воспоминания. Помню, когда-то мама и я отдыхали на Чёрном Море, наверное, в Евпатории в санатории «Мать и дитя» (меня постоянно возили по санаториям, потому что в детстве я была очень болезненным ребёнком). Как-то раз возле берега я решила поиграть с мячом. Это был лёгкий резиновый надувной мяч — белый с синими и красными полосами. Вдруг волна усилилась, и мяч выпал из моих детских рук и был тут же подхвачен ею. Мне хотелось его поймать, но бесполезно — мяч всё равно с каждым разом уплывал всё дальше и дальше от меня. Помню огромный оранжевый полукруг закатного Солнца, на его фоне — мяч, слёзы стояли в моих глазах, потому что тогда мне казалось, что с этим мячом уходит безвозвратно что-то далеко-далеко и навсегда….И мне стало тогда очень грустно….

…..Мама рассказывала, как она с нами, мной и братом, купалась в озере. Дед Николай жил со своей второй женой, бабой Женей, в отстроенном им самим деревянном доме возле озера в предгорьях Кавказа.

Возможно, у бабы Жени был «недобрый взгляд», потому что со слов мамы, когда она наблюдала за нами с берега, у неё вдруг резко свело ноги, и она почувствовала, что начинает тонуть.

— Возьми сестру и плыви к берегу, — попросила она брата.

Затем каким-то чудом она (мама) вновь ощутила свои ноги и потихоньку поплыла. В моих воспоминаниях бабушка Женя осталась обычной женщиной в платке и очках с чёрной оправой. Хотя её я плохо помню.

Мама рассказывала, что в доме существовала комната, в которую баба Женя никого не впускала. Что там хранилось, никто доподлинно не знал; возможно, там лежал старый хлам или какие-то вещи, уже не использующиеся в хозяйстве. А может быть, она применяла ритуалы чёрной магии, и там, в той комнате, лежали эти предметы.

Мама рассказывала, что нам пришлось уехать от деда Николая, потому что я всё время температурила и капризничала, словно меня там «сглазили». Когда мы, наконец, приехали обратно в наш родной Глазов, моё здоровье загадочным образом восстановилось.

Папа…..Каким он остался в моих воспоминаниях? Помню, что я его очень любила, он всегда был для меня образцом скромности и порядочности. Передо мной несколько фотографий, на которых я вижу своего отца. Вот он — молодой офицер в военной форме, глаза большие карие. Чем-то похож на актёра Вячеслава Тихонова в его памятной роли Штирлица. Ему как-то даже сказала об этом проводница в поезде.

— А Вы случайно не брат Тихонова? — спросила она.

— Нет, — ответил папа.

Вот фотография, где я стою рядом с отцом — маленькая пятилетняя девочка в серой кофточке с разноцветными полосками. Правда, фотография чёрно-белая, но я отлично помню, что кофта была именно серой, а полоски на ней — разноцветные. Глядя на фотографию, можно сразу сказать, что между этими двумя людьми существует полная идиллия.

Вот папа в командировке в каком-то посёлке — уже зрелый мужчина с уже пробившейся сединой. Я помню, он очень рано поседел.

В командировки папа ездил довольно часто, и подобные отлучки я переносила нелегко. Я очень скучала по нему. Однажды он уезжал в командировку в день моего рождения, когда мне исполнялось восемь лет. Мне тогда было грустно, потому что я хотела, чтобы папа был со мной рядом; я его очень любила.

Не знаю, возможно, у них с мамой в семейной жизни не всё было гладко и радужно; да и гладко и слишком легко редко у кого бывает. Папа всю жизнь мечтал быть моряком; у него даже есть татуировка на большом пальце левой руки в виде якоря. Эту татуировку он сделал себе сам своими руками.

Затем он хотел стать лётчиком. Его не взяли в эти войска из-за плоскостопия. Впоследствии он поступил в Ленинградское военное училище, где два года проучился на радиотехника. Затем служил в ракетных войсках в городе Глазове, где и познакомился с мамой.

Мама рассказывала, как они переехали в новую квартиру, и мама сразу же занялась ремонтом.

«Когда он пришёл со службы, вместо того, чтобы помочь мне, он перешагнул через меня», — так говорила мама, вспоминая это далёкое время их совместной жизни. Твой отец тогда сказал мне: «Я служу своей Родине, и мне недосуг заниматься каким-то там ремонтом и вообще ходить за продуктами по магазинам».

Помню, как папа подарил мне на день рождения подарок — зубную щётку, пасту, зубной порошок и зубной эликсир — всё это находилось в красивой картонной коробочке оранжевого цвета с яркими цветами, и всё это тогда чудесно пахло.

Здесь у меня фотоальбом с семейными фотографиями: вижу папу в военной форме с погонами. Его фотография висела на Доске почёта в раме в ракетных войсках: красивый мужчина с уже пробивающейся сединою в волосах и твёрдым взглядом.

Их направляли в Казахстан по службе. Папа рассказывал, как они ночевали в степи в лютый холод, укрывшись в палатках одной рогожей.

Такова жизнь…..