ГЛАВА 4
«ФАТИМА — ХОЗЯЙКА КОТХИ»
«…..Аллах призывает к Обители мира
и ведёт,
кого пожелает к Прямому Пути…»
(Коран, сура 10, 26 стих).
……Меня закрыли в комнате и не выпускали оттуда. Это была совсем другая комната, она была намного меньше, чем наша с Лейлой, и внутри неё совсем не было окон, своего рода, некий склеп. Поэтому я не знала, день или ночь, потому что комната всегда оставалась тёмной. Меня никто не тревожил и не приходил ко мне в последующие два дня.
Лишь только утром и вечером кухарка Диляра вместе с прятавшимся за её юбками Хабибом навещали меня, чтобы оставить мне скудную еду.
Нет, это был не плов и не пахлава, а жидкая похлёбка, в которой едва различимо плавали кусочки баранины. Диляра ставила на пол свечу, и тотчас комната вся целиком освещалась, словно, таинственная пещера Али-бабы.
— О, Аллах, — причитала Диляра, — прости душу нашей жестокой хозяйке. Она не ведает, что творит.
С этими словами Диляра ставила поднос на пол, а мой нос тотчас улавливал ароматы похлёбки. Я заметила Хабиба.
— О, Хабиб, что ты здесь делаешь? Возвращайся обратно к тётушке, иначе если тебя увидят здесь со мной, тебе не сдобровать.
Хабиб вытирал слёзы и мотал своей детской головой:
— Нет, сестра. Мама злая, а ты — добрая. И Альфия — тоже злая.
— Но тебе попадёт.
— Они не найдут меня, — уверил меня мальчик.
Я ела, а затем Диляра уносила пустую миску, чтобы никто ничего не заметил.
На третий день моего заточения в дверях заскрежетал замок, и в комнату вместе со свечой вошла сама тётя Амиран. Тусклый свет свечи осветил её золотые браслеты и серьги.
— Знаешь ли ты, Марджина, почему оказалась здесь? — наконец, после долгого молчания я услышала властный голос Амиран-апы.
— Я разбила Вашу дорогую китайскую вазу, — ответила я.
— Очень дорогую, заметь, которую мы хранили в этом доме очень давно, ибо этой вазы касался покойный император династии Чинь. И это была последняя капля в чаше моего терпения. Ты невнимательна, непочтительна и ленива, к тому же, ешь даже больше, чем твоя сестра, а я очень довольна ею. Я думаю, пожалуй таким, как ты место в домах терпимости, и я продам тебя моей знакомой Фатиме.
Она вдруг замолчала, и мне показалось, что прошла целая вечность прежде, чем тётя Амиран заговорила вновь под дрожание одинокой свечи.
— Но всё можно изменить, — вдруг сказала Амиран-апа.
— Изменить?
— Если ты скажешь, что ты знаешь об алмазе.
— Но я ничего не знаю, — простодушно ответила я.
Тётя Амиран вздохнула.
— Хорошо. Сегодня ты останешься без еды, а завтра я решу, что с тобой делать.
Она ушла со свечой, и в комнате снова стало темно и неуютно. Правда, в ту ночь мне не суждено было голодать. Часа через два по моим ощущениям в комнату вошла Диляра с подносом.
— Я принесла тебе рагу. Ты, должно быть, проголодалась, девочка.
Свет свечи позволял рассмотреть уже немолодое лицо этой доброй женщины. У неё были глубокие чёрные восточные глаза, в которых горел огонь мудрости. «Наверное, подобный взгляд принадлежит всем старикам», — подумала я.
На ней было тёмно-вишнёвое платье с жёлтой полосой по воротнику и подолу.
Наверное, в молодости она была очень хороша собой, но почему-то одинока.
— Спасибо, Диляра-апа, — произнесла я.
— Кушай, девочка, во имя Аллаха, и не думай о плохом.
Курица оказалась очень сочной, возможно, больше мне будет не суждено так вкусно и сытно поесть, судя по угрозам тёти Амиран.
В течение некоторого времени мы так и сидели молча. Наконец, я спросила:
— Диляра-апа, расскажите, почему до сих пор Вы одна?
Она тяжело вздохнула, поправила платок, скрывавший её густые уже поседевшие волосы.
— Когда-то я любила, и возможно, была бы очень счастлива с ним.
— Возможно? Но Вам что-то помешало? — спросила я.
— Он погиб где-то в горах, и я ничего о нём не знаю до сих пор.
Слёзы проступили на моих глазах, ещё немного, и я бы разрыдалась, но мой восточный темперамент и горячая кровь возобладали. Я сдержала свои эмоции и только грустно произнесла:
— Мне жаль, Диляра-апа. Мой отец тоже погиб в горах. И теперь у меня никого нет.
Я почувствовала, как Диляра-апа погладила меня по голове. Она сочувствовала мне, и от этого на моей душе стало теплее.
— А где же Хабиб? — спросила я.
— Он спрашивал о тебе, но я уложила его спать.
— Хабиб — добрый мальчик, — сказала я.
— Совсем не такой, как его родители, — едва слышно проговорила кухарка, возможно, боясь, что нас могут услышать.
Кроме рагу Диляра-апа принесла ещё кусочек халвы, той халвы, которую я всегда так любила.
Она ушла, оставив меня совершенно одну. Свеча дрожала, я ещё раз вдохнула ароматные запахи, исходящие от рагу.
«Почему Амиран-апа думает, что я могу что-то знать об алмазе?» — подумала я.
Мысленно я возблагодарила Аллаха, что тётя Амиран не догадалась обыскать меня, ведь алмаз хранился в кармане моей внутренней юбки. В тот вечер я так и не смогла спокойно уснуть, вспоминая всю свою жизнь, родной дом в Бухаре, в котором существование моё было вполне беззаботным. Я беспокоилась за Лейлу, ведь моя младшая сестрёнка был такой беззащитной. Я бы смогла помочь ей, если бы почувствовала, что ей плохо.
Свеча погасла, рагу и халва были съедены.
Диляра-апа пришла за тарелками уже под утро, чтобы Амиран не узнала о её скромной помощи мне.
— Хабиб ещё спит? — спросила я.
Кухарка кивнула:
— Да. Но скоро он проснётся.
…Тётушка Амиран осуществила свою угрозу, и я поняла это, когда в мою «маленькую тюрьму» вошли две женщины. Одной из них была сама Амиран-апа. Второй оказалась женщина средних лет в очень дорогом платье с изумрудными перстнями на пальцах её ухоженных изящных рук. Её густые волосы были спрятаны под великолепной работы накидку с жемчугами. Она была немолода, но всё ещё красива. У неё была загорелая кожа темнее, чем у жителей Солнечного Самарканда. Войдя, он обе остановились напротив меня.
Я заметила, каким оценивающим взглядом смотрела на меня незнакомая гостья. Я встала, потому что меня приучили в присутствии старших вести себя почтительно.
— Вот, Фатима-апа, это и есть та самая девочка, о которой я говорила Вам, — сказала Амиран, указывая на меня.
Я видела, как гостья одобрительно закивала.
— Она хороша собой, и я уверяю вас, дорогая Фатима, в будущем эта девочка принесёт много денег Вашей котхе.
— Я вижу, — улыбнулась Фатима-апа.
Она обошла меня кругом, посмотрела в моё лицо. Я опустила глаза, потому что гостья очень пристально глядела на меня.
— Она, конечно же, не умеет танцевать, но в Вашей котхе её обучат. Я видела, как она двигается по дому. Она довольно пластична.
Фатима взяла меня за руку и повернула вокруг оси. Мои длинные юбки заколыхались.
— Весьма недурно, — прокомментировала Фатима-апа.
Она ещё раз прокрутила меня вокруг оси, будто лишний раз решила полюбоваться моими движениями.
— Ну, как? — спросила тётя Амиран, — Как видишь, я плохого тебе не посоветую, иначе я бы не носила имя Амиран Джелиль.
Я почему-то подумала в этот момент, должно быть, Альфия ужасно обрадуется, когда меня увезут из этого дома.
Я представила себе высокомерную Альфию, которая ни на что не была способна, кроме как примерять свои многочисленные наряды. После гибели моего отца, один из его братьев дядя Исмаил стал ещё богаче; получается, горе, случившееся в моей семье, принесло им только больше счастья.
— Ты ещё сомневаешься, Фатима? — сквозь завесу своих мыслей услышала я голос тёти Амиран.
— Не могу только одного понять: почему ты так сильно хочешь мне продать эту девочку? Разве она тебе не родственница?
Мне вдруг в этот момент так хотелось крикнуть:
— Стыдитесь тётя Амиран! Ведь я же — племянница Вашего мужа!
Но я не сделала этого, боясь, что своим сопротивлением я навлеку гнев Амиран-апы. Она лишь пожала полными плечами:
— Нет. Эта девочка не является моей родственницей. Она лишь из жалости проживает в этом доме. Лишь только из-за моей доброты и жалости, Фатима-апа. Да будет Аллах милосерден ко мне.
— Разве у девочки нет родственников, которые кинутся искать её? — не унималась Фатима.
— Нет. За это можешь не волноваться. Она — абсолютная сирота, и никто не станет искать её.
— Чем она навлекла твоё недовольство, что ты хочешь отдать мне её за определённую мзду? — спросила Фатима-апа.
— Девочка абсолютно не приспособлена быть хорошей служанкой, а в моём доме нужна служанка.
— Почему ты решила, что она непременно станет хорошей танцовщицей в моей котхе?
— Посмотри только, как изящны её движения, словно она не просто совершает их, а играет на кифаре. Поверь мне, Фатима, она станет настоящим сокровищем в твоей котхе. Благодаря мне эта девочка не умрёт от голода на улицах Самарканда.
— Но, может быть, у неё есть братья и сёстры? Они начнут искать её?
Я видела, как Амиран-апа только махнула рукой.
— Не думай об этом, Фатима. Даже если это и так, её сестра не предпримет ничего, чтобы разыскать её.
— Почему ты так уверена в этом? — произнесла Фатима-апа.
Тётя Амиран вздохнула и с нетерпением заговорила:
— Её сестра не способна на такое. И потом, если ты не хочешь брать её, так и скажи; я продам её в другую котху, будь уверена.
Данная угроза, казалось, возымела своё действие.
— Сколько ты просишь за эту девочку? — спросила Фатима-апа.
— Всего лишь семьдесят пять динариев. Согласись, это — самая подходящая цена.
— Семьдесят пять динариев? — спросила тётя Амиран, казалось, она в душе оценивала эту сумму и то, на что её можно было потратить.
— Больше я не дам. Её ещё многому нужно обучить, — наконец, категорически заявила Фатима-апа.
— Хорошо. Идёт.
— Дай-ка я получше рассмотрю свой «товар», здесь слишком темно. Идём, малышка.
Я почувствовала, как гостья потянула меня за руку, чтобы я вышла из комнаты, в которой находилась всё это время. Мы оказались в холле, где обычно любила проводить время тётя Амиран, когда сидела на софе возле окна и ела свой изюм или халву. Я сощурилась, когда увидела яркий свет. Я впервые осознала, как это прекрасно, когда небо голубое, а солнце такое ясное.
День обещал быть тёплым несмотря на поздний ноябрь. Приближалось празднование Нового года.
Когда я оказалась в холле, то смогла рассмотреть Фатиму. В свете свечи она казалась старше своих лет, но теперь я увидела, что ей не больше тридцати — тридцати пяти лет. Её губы были ярко накрашены, а на щёки умело наложены румяна. Впервые в своей жизни я видела женщину, пользующуюся макияжем для своей красоты. В её ушах красовались довольно тяжёлые серьги в виде массивных кругов из чистого золота. Она была красива, но эта красота уже начинала постепенно увядать.
Я услышала, как тётя Амиран шепнула мне на ухо:
— Ты ещё не передумала, мерзкая девчонка?
Я нахмурилась и оттолкнула Амиран-апу.
— Конечно, не принято, чтобы дети говорили в присутствии взрослых, но я всё равно скажу.
— Что!
Лицо тёти Амиран выразило возмущение.
— Пусть Аллах решит Вашу дальнейшую судьбу, тётя Амиран. Видит Всевышний, я ни в чём не виновата перед Вами, но Вы ненавидите меня и Лейлу только за то, что мы являемся дочерьми брата Вашего мужа. Сейчас Вы властны надо мной, потому что я — не взрослая, как Вы. Однако придёт время, когда всё изменится.
Слёзы выступили на моих глазах
— Говорят, у обречённого на казнь есть право на последнее слово. Так вот, у меня тоже есть последнее желание.
— Говори, — упавшим голосом произнесла Амиран-апа, — Каково твоё последнее желание?
— Я хочу попрощаться с Лейлой, — разрываясь от слёз, произнесла я.
— Хорошо.
Она позвонила в свой звонок, пришла служанка, чтобы отвести меня в последний раз в мою комнату. Я должна была собрать свои вещи в дорогу.
— Лейла придёт к тебе, и вы попрощаетесь, — сказала Амиран-апа.
Краем глаза я видела, как тётя передавала деньги гостье, те деньги, которые она заплатила за меня, словно, я была товаром.
В нашей с Лейлой комнате было также пусто и неуютно. Она стала ещё более пустой, потому что все мои вещи были собраны и упакованы и погружены в повозку, а точнее, в экипаж, на котором приезжала Фатима-апа.
Лейла вошла в комнату, и мы горячо обнялись с ней, словно, виделись в последний раз.
— Марджина, почему ты так грустна? — услышала я надрывающийся голос младшей сестры, — Что случилось?
— Послушай, Лейла, скоро, а точнее, сейчас я уеду.
— Куда?
— Я не знаю.
— Скоро ли мы увидимся? — спросила Лейла.
— Я ничего не знаю, сестричка.
Я видела, как слёзы потоком полились из глаз Лейлы. Она вытирала их рукавом своего платья, а они всё капали и капали.
— Это из-за того, что ты разбила ту злосчастную вазу? — спросила Лейла и ещё крепче обняла меня.
— Да. Тётушка Амиран очень разгневалась на меня тогда.
— Я слышала, тебя держали в той ужасной комнате на втором этаже. Но ведь ты вернёшься? Ты обязательно вернёшься? — продолжала причитать Лейла.
— Я вернусь, — солгала я.
— Подожди, я попрошу тётю Амиран, чтобы она отпустила меня с тобой.
— Не надо. Не стоит делать этого, Лейла. Я….я обязательно вернусь.
Она посмотрела в мои глаза, я опустила их, потому что совсем не могла лгать.
В этот момент в комнату вошла Карима — она из служанок в доме тётушки Амиран.
— Мне велено поторопить вас. Экипаж уже готов, и вот-вот тронется в путь, — сказала Карима.
Мои объятия с Лейлой разъединились теперь уже навсегда. Перед тем, как выйти вслед за Каримой, я сказала, обратившись к Лейле:
— Пусть Аллах хранит тебя, сестрёнка. Никогда не позволяй никому обижать себя, и будь счастлива. Помни, что ты свободна в этом мире, и никто не вправе обижать тебя. Помни об этом. Так когда-то говорил наш отец.
— Почему ты говоришь так? Ведь ты же вернёшься? Вернёшься? — плакала Лейла.
— Я вернусь. Обязательно вернусь. — я вытерла слёзы и пошла вслед за Каримой.
Когда мы спускались с крыльца, чтобы сесть в экипаж Фатимы, я заметила фигуру Альфии. У неё был злой взгляд, а губы улыбались в ядовитой улыбке.
— Слава Аллаху, тебя больше не будет в моём доме. И я буду считаться здесь первой красавицей.
— Возможно, но твой муж будет старым и уродливым, — достойно ответила я.
Я видела, как маленький Хабиб рвался ко мне, но слуги не пускали его, и он беспомощно топал своими ножками.
— Пустите, пустите меня к Марджине! — кричал мальчик.
Его увели в дом, а экипаж, наконец, тронулся в путь.
…….Смотря на яркое слепящее Солнце в то время, как в пути тряслась наша повозка, я задумалась над тем, изменилась бы так круто моя жизнь, если бы я всё же отдала алмаз тёте Амиран? Наверное, не изменилась бы. Скорее всего, я бы так и осталась прислуживать в доме моих родственников. первое время со мной бы хорошо обращались, но затем тётя Амиран непременно проявила бы худшие стороны своей души. Она получила бы желаемое и потеряла бы ко мне всякий интерес. Возможно, я бы нянчила детей Альфии, когда она вышла бы замуж, если, конечно, мне бы доверили их.
Может быть, впоследствии тётя Амиран нашла бы способ, чтобы избавиться от меня, ведь я не отличалась той покорностью, которая должна быть присуща слугам.
Я была вольнолюбива и достаточно эгоистична, как утверждала моя хозяйка. Я не так часто опускала глаза, как того требовали обычаи вести себя слугам в присутствии господ.
Я вдруг представила себе худое бледное личико Лейлы, что мне стало совсем грустно. Так грустно, что слеза упала на мою ладонь. Я постаралась скрыть её и отвернулась. Когда-то в детстве отец говорил мне:
— Никогда не показывай своих слабостей людям, ибо однажды они могут воспользоваться этим, когда ты от них совсем не ждёшь.
О, как мудр был его совет! О, и как бы мне хотелось быть рядом с отцом в далёком Китае или далёкой Турции, стране османов!
Увы…
Однако слёзы мои не остались незамеченными для Фатимы. Она улыбнулась мне, повернув своё лицо ко мне:
— Один восточный поэт сказал: «Не грусти. Однажды жизнь твоя изменится к лучшему. Не грусти. Однажды беды твои покажутся тебе смешными».
— Вы любите поэзию? — спросила я.
— В моей котхе все любят поэзию. И я уверяю тебя, дорогая моя, тебе там обязательно понравится.
— Я хочу видеть своих родителей, — пробормотала я.
Фатима-апа вздохнула.
— Послушай. Я тоже рано лишилась родителей, и это было тяжёлое испытание для меня. Я стала танцовщицей ублажавшей богачей в чайных домиках. Но затем моя жизнь изменилась, когда я вышла замуж. Аллах не дал мне детей, но он позволил мне устроить самую знаменитую котху в Аравии недалеко от Багдада.
— Так мы едем в Багдад? — спросила я, удивившись.
— Да, и ты будешь учить поэзию и станешь самой известной танцовщицей во всём арабском мире. Я чувствую это. В тебе есть и шарм, и характер, как раз то, что сведёт любого мужчину с ума, ты ещё не понимаешь, о чём я говорю, но когда ты вырастишь, то поймёшь.
Слова Фатимы доносились словно из другого мира, я не заметила, как уснула.
…Мне снился мой родной дом, цветы на окне, которые поливала Секхет, птицы, в клетке, что пели рано по утру, будя меня на утренний намаз в мечети. А затем в дом вошли какие-то чёрные чудовища. Их лиц я не видела, они шли по комнатам, уничтожая всё на своём пути, оставляя ужас и смерть после себя.
— Мама! Мама! Лейла! Отец! — кричала я.
Но никто так и не услышал меня в моём сне. Я знала, я чувствовала, что эти чудовища вот-вот сожгут мой дом, и, кажется, уже начала слышать запах гари совсем рядом.
Конец ознакомительного фрагмента.
