Богиня

Дара Преображенская

Данный роман повествует о судьбе женщины, автор размышляет на тему, что такое женская мудрость, и какая она, эта мудрость. В чём мудрость женщины? Женщина, наделённая мудростью, может подчинить себе даже сильных мира сего. Но мудрость эта даётся путём страданий, что видно на примере судьбы главной героини романа. Через все перипетии она проносит в своём сердце любовь к своему единственному избраннику.

ГЛАВА 4

«ФАТИМА — ХОЗЯЙКА КОТХИ»

«…..Аллах призывает к Обители мира

и ведёт,

кого пожелает к Прямому Пути…»

(Коран, сура 10, 26 стих).

……Меня закрыли в комнате и не выпускали оттуда. Это была совсем другая комната, она была намного меньше, чем наша с Лейлой, и внутри неё совсем не было окон, своего рода, некий склеп. Поэтому я не знала, день или ночь, потому что комната всегда оставалась тёмной. Меня никто не тревожил и не приходил ко мне в последующие два дня.

Лишь только утром и вечером кухарка Диляра вместе с прятавшимся за её юбками Хабибом навещали меня, чтобы оставить мне скудную еду.

Нет, это был не плов и не пахлава, а жидкая похлёбка, в которой едва различимо плавали кусочки баранины. Диляра ставила на пол свечу, и тотчас комната вся целиком освещалась, словно, таинственная пещера Али-бабы.

— О, Аллах, — причитала Диляра, — прости душу нашей жестокой хозяйке. Она не ведает, что творит.

С этими словами Диляра ставила поднос на пол, а мой нос тотчас улавливал ароматы похлёбки. Я заметила Хабиба.

— О, Хабиб, что ты здесь делаешь? Возвращайся обратно к тётушке, иначе если тебя увидят здесь со мной, тебе не сдобровать.

Хабиб вытирал слёзы и мотал своей детской головой:

— Нет, сестра. Мама злая, а ты — добрая. И Альфия — тоже злая.

— Но тебе попадёт.

— Они не найдут меня, — уверил меня мальчик.

Я ела, а затем Диляра уносила пустую миску, чтобы никто ничего не заметил.

На третий день моего заточения в дверях заскрежетал замок, и в комнату вместе со свечой вошла сама тётя Амиран. Тусклый свет свечи осветил её золотые браслеты и серьги.

— Знаешь ли ты, Марджина, почему оказалась здесь? — наконец, после долгого молчания я услышала властный голос Амиран-апы.

— Я разбила Вашу дорогую китайскую вазу, — ответила я.

— Очень дорогую, заметь, которую мы хранили в этом доме очень давно, ибо этой вазы касался покойный император династии Чинь. И это была последняя капля в чаше моего терпения. Ты невнимательна, непочтительна и ленива, к тому же, ешь даже больше, чем твоя сестра, а я очень довольна ею. Я думаю, пожалуй таким, как ты место в домах терпимости, и я продам тебя моей знакомой Фатиме.

Она вдруг замолчала, и мне показалось, что прошла целая вечность прежде, чем тётя Амиран заговорила вновь под дрожание одинокой свечи.

— Но всё можно изменить, — вдруг сказала Амиран-апа.

— Изменить?

— Если ты скажешь, что ты знаешь об алмазе.

— Но я ничего не знаю, — простодушно ответила я.

Тётя Амиран вздохнула.

— Хорошо. Сегодня ты останешься без еды, а завтра я решу, что с тобой делать.

Она ушла со свечой, и в комнате снова стало темно и неуютно. Правда, в ту ночь мне не суждено было голодать. Часа через два по моим ощущениям в комнату вошла Диляра с подносом.

— Я принесла тебе рагу. Ты, должно быть, проголодалась, девочка.

Свет свечи позволял рассмотреть уже немолодое лицо этой доброй женщины. У неё были глубокие чёрные восточные глаза, в которых горел огонь мудрости. «Наверное, подобный взгляд принадлежит всем старикам», — подумала я.

На ней было тёмно-вишнёвое платье с жёлтой полосой по воротнику и подолу.

Наверное, в молодости она была очень хороша собой, но почему-то одинока.

— Спасибо, Диляра-апа, — произнесла я.

— Кушай, девочка, во имя Аллаха, и не думай о плохом.

Курица оказалась очень сочной, возможно, больше мне будет не суждено так вкусно и сытно поесть, судя по угрозам тёти Амиран.

В течение некоторого времени мы так и сидели молча. Наконец, я спросила:

— Диляра-апа, расскажите, почему до сих пор Вы одна?

Она тяжело вздохнула, поправила платок, скрывавший её густые уже поседевшие волосы.

— Когда-то я любила, и возможно, была бы очень счастлива с ним.

— Возможно? Но Вам что-то помешало? — спросила я.

— Он погиб где-то в горах, и я ничего о нём не знаю до сих пор.

Слёзы проступили на моих глазах, ещё немного, и я бы разрыдалась, но мой восточный темперамент и горячая кровь возобладали. Я сдержала свои эмоции и только грустно произнесла:

— Мне жаль, Диляра-апа. Мой отец тоже погиб в горах. И теперь у меня никого нет.

Я почувствовала, как Диляра-апа погладила меня по голове. Она сочувствовала мне, и от этого на моей душе стало теплее.

— А где же Хабиб? — спросила я.

— Он спрашивал о тебе, но я уложила его спать.

— Хабиб — добрый мальчик, — сказала я.

— Совсем не такой, как его родители, — едва слышно проговорила кухарка, возможно, боясь, что нас могут услышать.

Кроме рагу Диляра-апа принесла ещё кусочек халвы, той халвы, которую я всегда так любила.

Она ушла, оставив меня совершенно одну. Свеча дрожала, я ещё раз вдохнула ароматные запахи, исходящие от рагу.

«Почему Амиран-апа думает, что я могу что-то знать об алмазе?» — подумала я.

Мысленно я возблагодарила Аллаха, что тётя Амиран не догадалась обыскать меня, ведь алмаз хранился в кармане моей внутренней юбки. В тот вечер я так и не смогла спокойно уснуть, вспоминая всю свою жизнь, родной дом в Бухаре, в котором существование моё было вполне беззаботным. Я беспокоилась за Лейлу, ведь моя младшая сестрёнка был такой беззащитной. Я бы смогла помочь ей, если бы почувствовала, что ей плохо.

Свеча погасла, рагу и халва были съедены.

Диляра-апа пришла за тарелками уже под утро, чтобы Амиран не узнала о её скромной помощи мне.

— Хабиб ещё спит? — спросила я.

Кухарка кивнула:

— Да. Но скоро он проснётся.

…Тётушка Амиран осуществила свою угрозу, и я поняла это, когда в мою «маленькую тюрьму» вошли две женщины. Одной из них была сама Амиран-апа. Второй оказалась женщина средних лет в очень дорогом платье с изумрудными перстнями на пальцах её ухоженных изящных рук. Её густые волосы были спрятаны под великолепной работы накидку с жемчугами. Она была немолода, но всё ещё красива. У неё была загорелая кожа темнее, чем у жителей Солнечного Самарканда. Войдя, он обе остановились напротив меня.

Я заметила, каким оценивающим взглядом смотрела на меня незнакомая гостья. Я встала, потому что меня приучили в присутствии старших вести себя почтительно.

— Вот, Фатима-апа, это и есть та самая девочка, о которой я говорила Вам, — сказала Амиран, указывая на меня.

Я видела, как гостья одобрительно закивала.

— Она хороша собой, и я уверяю вас, дорогая Фатима, в будущем эта девочка принесёт много денег Вашей котхе.

— Я вижу, — улыбнулась Фатима-апа.

Она обошла меня кругом, посмотрела в моё лицо. Я опустила глаза, потому что гостья очень пристально глядела на меня.

— Она, конечно же, не умеет танцевать, но в Вашей котхе её обучат. Я видела, как она двигается по дому. Она довольно пластична.

Фатима взяла меня за руку и повернула вокруг оси. Мои длинные юбки заколыхались.

— Весьма недурно, — прокомментировала Фатима-апа.

Она ещё раз прокрутила меня вокруг оси, будто лишний раз решила полюбоваться моими движениями.

— Ну, как? — спросила тётя Амиран, — Как видишь, я плохого тебе не посоветую, иначе я бы не носила имя Амиран Джелиль.

Я почему-то подумала в этот момент, должно быть, Альфия ужасно обрадуется, когда меня увезут из этого дома.

Я представила себе высокомерную Альфию, которая ни на что не была способна, кроме как примерять свои многочисленные наряды. После гибели моего отца, один из его братьев дядя Исмаил стал ещё богаче; получается, горе, случившееся в моей семье, принесло им только больше счастья.

— Ты ещё сомневаешься, Фатима? — сквозь завесу своих мыслей услышала я голос тёти Амиран.

— Не могу только одного понять: почему ты так сильно хочешь мне продать эту девочку? Разве она тебе не родственница?

Мне вдруг в этот момент так хотелось крикнуть:

— Стыдитесь тётя Амиран! Ведь я же — племянница Вашего мужа!

Но я не сделала этого, боясь, что своим сопротивлением я навлеку гнев Амиран-апы. Она лишь пожала полными плечами:

— Нет. Эта девочка не является моей родственницей. Она лишь из жалости проживает в этом доме. Лишь только из-за моей доброты и жалости, Фатима-апа. Да будет Аллах милосерден ко мне.

— Разве у девочки нет родственников, которые кинутся искать её? — не унималась Фатима.

— Нет. За это можешь не волноваться. Она — абсолютная сирота, и никто не станет искать её.

— Чем она навлекла твоё недовольство, что ты хочешь отдать мне её за определённую мзду? — спросила Фатима-апа.

— Девочка абсолютно не приспособлена быть хорошей служанкой, а в моём доме нужна служанка.

— Почему ты решила, что она непременно станет хорошей танцовщицей в моей котхе?

— Посмотри только, как изящны её движения, словно она не просто совершает их, а играет на кифаре. Поверь мне, Фатима, она станет настоящим сокровищем в твоей котхе. Благодаря мне эта девочка не умрёт от голода на улицах Самарканда.

— Но, может быть, у неё есть братья и сёстры? Они начнут искать её?

Я видела, как Амиран-апа только махнула рукой.

— Не думай об этом, Фатима. Даже если это и так, её сестра не предпримет ничего, чтобы разыскать её.

— Почему ты так уверена в этом? — произнесла Фатима-апа.

Тётя Амиран вздохнула и с нетерпением заговорила:

— Её сестра не способна на такое. И потом, если ты не хочешь брать её, так и скажи; я продам её в другую котху, будь уверена.

Данная угроза, казалось, возымела своё действие.

— Сколько ты просишь за эту девочку? — спросила Фатима-апа.

— Всего лишь семьдесят пять динариев. Согласись, это — самая подходящая цена.

— Семьдесят пять динариев? — спросила тётя Амиран, казалось, она в душе оценивала эту сумму и то, на что её можно было потратить.

— Больше я не дам. Её ещё многому нужно обучить, — наконец, категорически заявила Фатима-апа.

— Хорошо. Идёт.

— Дай-ка я получше рассмотрю свой «товар», здесь слишком темно. Идём, малышка.

Я почувствовала, как гостья потянула меня за руку, чтобы я вышла из комнаты, в которой находилась всё это время. Мы оказались в холле, где обычно любила проводить время тётя Амиран, когда сидела на софе возле окна и ела свой изюм или халву. Я сощурилась, когда увидела яркий свет. Я впервые осознала, как это прекрасно, когда небо голубое, а солнце такое ясное.

День обещал быть тёплым несмотря на поздний ноябрь. Приближалось празднование Нового года.

Когда я оказалась в холле, то смогла рассмотреть Фатиму. В свете свечи она казалась старше своих лет, но теперь я увидела, что ей не больше тридцати — тридцати пяти лет. Её губы были ярко накрашены, а на щёки умело наложены румяна. Впервые в своей жизни я видела женщину, пользующуюся макияжем для своей красоты. В её ушах красовались довольно тяжёлые серьги в виде массивных кругов из чистого золота. Она была красива, но эта красота уже начинала постепенно увядать.

Я услышала, как тётя Амиран шепнула мне на ухо:

— Ты ещё не передумала, мерзкая девчонка?

Я нахмурилась и оттолкнула Амиран-апу.

— Конечно, не принято, чтобы дети говорили в присутствии взрослых, но я всё равно скажу.

— Что!

Лицо тёти Амиран выразило возмущение.

— Пусть Аллах решит Вашу дальнейшую судьбу, тётя Амиран. Видит Всевышний, я ни в чём не виновата перед Вами, но Вы ненавидите меня и Лейлу только за то, что мы являемся дочерьми брата Вашего мужа. Сейчас Вы властны надо мной, потому что я — не взрослая, как Вы. Однако придёт время, когда всё изменится.

Слёзы выступили на моих глазах

— Говорят, у обречённого на казнь есть право на последнее слово. Так вот, у меня тоже есть последнее желание.

— Говори, — упавшим голосом произнесла Амиран-апа, — Каково твоё последнее желание?

— Я хочу попрощаться с Лейлой, — разрываясь от слёз, произнесла я.

— Хорошо.

Она позвонила в свой звонок, пришла служанка, чтобы отвести меня в последний раз в мою комнату. Я должна была собрать свои вещи в дорогу.

— Лейла придёт к тебе, и вы попрощаетесь, — сказала Амиран-апа.

Краем глаза я видела, как тётя передавала деньги гостье, те деньги, которые она заплатила за меня, словно, я была товаром.

В нашей с Лейлой комнате было также пусто и неуютно. Она стала ещё более пустой, потому что все мои вещи были собраны и упакованы и погружены в повозку, а точнее, в экипаж, на котором приезжала Фатима-апа.

Лейла вошла в комнату, и мы горячо обнялись с ней, словно, виделись в последний раз.

— Марджина, почему ты так грустна? — услышала я надрывающийся голос младшей сестры, — Что случилось?

— Послушай, Лейла, скоро, а точнее, сейчас я уеду.

— Куда?

— Я не знаю.

— Скоро ли мы увидимся? — спросила Лейла.

— Я ничего не знаю, сестричка.

Я видела, как слёзы потоком полились из глаз Лейлы. Она вытирала их рукавом своего платья, а они всё капали и капали.

— Это из-за того, что ты разбила ту злосчастную вазу? — спросила Лейла и ещё крепче обняла меня.

— Да. Тётушка Амиран очень разгневалась на меня тогда.

— Я слышала, тебя держали в той ужасной комнате на втором этаже. Но ведь ты вернёшься? Ты обязательно вернёшься? — продолжала причитать Лейла.

— Я вернусь, — солгала я.

— Подожди, я попрошу тётю Амиран, чтобы она отпустила меня с тобой.

— Не надо. Не стоит делать этого, Лейла. Я….я обязательно вернусь.

Она посмотрела в мои глаза, я опустила их, потому что совсем не могла лгать.

В этот момент в комнату вошла Карима — она из служанок в доме тётушки Амиран.

— Мне велено поторопить вас. Экипаж уже готов, и вот-вот тронется в путь, — сказала Карима.

Мои объятия с Лейлой разъединились теперь уже навсегда. Перед тем, как выйти вслед за Каримой, я сказала, обратившись к Лейле:

— Пусть Аллах хранит тебя, сестрёнка. Никогда не позволяй никому обижать себя, и будь счастлива. Помни, что ты свободна в этом мире, и никто не вправе обижать тебя. Помни об этом. Так когда-то говорил наш отец.

— Почему ты говоришь так? Ведь ты же вернёшься? Вернёшься? — плакала Лейла.

— Я вернусь. Обязательно вернусь. — я вытерла слёзы и пошла вслед за Каримой.

Когда мы спускались с крыльца, чтобы сесть в экипаж Фатимы, я заметила фигуру Альфии. У неё был злой взгляд, а губы улыбались в ядовитой улыбке.

— Слава Аллаху, тебя больше не будет в моём доме. И я буду считаться здесь первой красавицей.

— Возможно, но твой муж будет старым и уродливым, — достойно ответила я.

Я видела, как маленький Хабиб рвался ко мне, но слуги не пускали его, и он беспомощно топал своими ножками.

— Пустите, пустите меня к Марджине! — кричал мальчик.

Его увели в дом, а экипаж, наконец, тронулся в путь.

…….Смотря на яркое слепящее Солнце в то время, как в пути тряслась наша повозка, я задумалась над тем, изменилась бы так круто моя жизнь, если бы я всё же отдала алмаз тёте Амиран? Наверное, не изменилась бы. Скорее всего, я бы так и осталась прислуживать в доме моих родственников. первое время со мной бы хорошо обращались, но затем тётя Амиран непременно проявила бы худшие стороны своей души. Она получила бы желаемое и потеряла бы ко мне всякий интерес. Возможно, я бы нянчила детей Альфии, когда она вышла бы замуж, если, конечно, мне бы доверили их.

Может быть, впоследствии тётя Амиран нашла бы способ, чтобы избавиться от меня, ведь я не отличалась той покорностью, которая должна быть присуща слугам.

Я была вольнолюбива и достаточно эгоистична, как утверждала моя хозяйка. Я не так часто опускала глаза, как того требовали обычаи вести себя слугам в присутствии господ.

Я вдруг представила себе худое бледное личико Лейлы, что мне стало совсем грустно. Так грустно, что слеза упала на мою ладонь. Я постаралась скрыть её и отвернулась. Когда-то в детстве отец говорил мне:

— Никогда не показывай своих слабостей людям, ибо однажды они могут воспользоваться этим, когда ты от них совсем не ждёшь.

О, как мудр был его совет! О, и как бы мне хотелось быть рядом с отцом в далёком Китае или далёкой Турции, стране османов!

Увы…

Однако слёзы мои не остались незамеченными для Фатимы. Она улыбнулась мне, повернув своё лицо ко мне:

— Один восточный поэт сказал: «Не грусти. Однажды жизнь твоя изменится к лучшему. Не грусти. Однажды беды твои покажутся тебе смешными».

— Вы любите поэзию? — спросила я.

— В моей котхе все любят поэзию. И я уверяю тебя, дорогая моя, тебе там обязательно понравится.

— Я хочу видеть своих родителей, — пробормотала я.

Фатима-апа вздохнула.

— Послушай. Я тоже рано лишилась родителей, и это было тяжёлое испытание для меня. Я стала танцовщицей ублажавшей богачей в чайных домиках. Но затем моя жизнь изменилась, когда я вышла замуж. Аллах не дал мне детей, но он позволил мне устроить самую знаменитую котху в Аравии недалеко от Багдада.

— Так мы едем в Багдад? — спросила я, удивившись.

— Да, и ты будешь учить поэзию и станешь самой известной танцовщицей во всём арабском мире. Я чувствую это. В тебе есть и шарм, и характер, как раз то, что сведёт любого мужчину с ума, ты ещё не понимаешь, о чём я говорю, но когда ты вырастишь, то поймёшь.

Слова Фатимы доносились словно из другого мира, я не заметила, как уснула.

…Мне снился мой родной дом, цветы на окне, которые поливала Секхет, птицы, в клетке, что пели рано по утру, будя меня на утренний намаз в мечети. А затем в дом вошли какие-то чёрные чудовища. Их лиц я не видела, они шли по комнатам, уничтожая всё на своём пути, оставляя ужас и смерть после себя.

— Мама! Мама! Лейла! Отец! — кричала я.

Но никто так и не услышал меня в моём сне. Я знала, я чувствовала, что эти чудовища вот-вот сожгут мой дом, и, кажется, уже начала слышать запах гари совсем рядом.

Конец ознакомительного фрагмента.