Богиня

Дара Преображенская

Данный роман повествует о судьбе женщины, автор размышляет на тему, что такое женская мудрость, и какая она, эта мудрость. В чём мудрость женщины? Женщина, наделённая мудростью, может подчинить себе даже сильных мира сего. Но мудрость эта даётся путём страданий, что видно на примере судьбы главной героини романа. Через все перипетии она проносит в своём сердце любовь к своему единственному избраннику.

ГЛАВА 3

«ПРИСЛУГА»

«…..Лучше голодать,

чем есть что попало,

лучше быть одному,

чем быть с кем попало».

(Омар Хайам).

…..Когда наш дом был в полном трауре, а мы с Лейлой скорбели о потере родителей, прижавшись друг к другу и целыми днями рыдая, раздался стук.

Я велела Секхет открыть дверь, ибо душа моя уже не боялась ничего, что могло бы произойти дальше.

Мне уже было всё равно, потому что мама лежала в своей комнате, и мы ждали посещения муллы.

Но это был вовсе не мулла, а приехавший из Самарканда дядя Исмаил. Я знала, что отец не поддерживал отношений со своими родственниками из Самарканда. Я предполагала, что это произошло потому, что они завидовали ему из-за того, что дедушка Кемаль доверил ведение всех торговых дел отцу, а не двум другим своим сыновьям.

Обычно родственники навещают своих родственников, однако ни я, ни Лейла не видели их ни на 14 августа — начало Рамадана, ни на 4 июля — Ночь вознесения пророка Мухаммеда к Аллаху, ни на другие религиозные праздники, тогда как в других семьях это было обычным явлением.

Я знала это по рассказам девочек, которые посещали уроки Мадины-апы.

Они хвастались своими подарками, которые родственники привозили им отовсюду: обычно это была дорогая парча, или турецкая халва, или ещё какие-нибудь восточные сладости.

Я завидовала им, потому что мне тоже всегда хотелось, чтобы наши родственники приезжали к нам и дарили изысканные подарки; мне хотелось самой путешествовать, навещая своих родственников в разных городах.

На этот раз это был дядя Исмаил и тётя Амиран, которых я видела впервые.

Я предполагала, что они узнали о нашем горе из письма дяди Махмуда, ибо других источников просто не существовало.

Дядя Исмаил оказался худым человеком с острым взглядом его чёрных глаз, которые сразу же оценили окружающую его обстановку в том смысле, что многое из того, что он видел, непременно достанется ему. Я говорю «многое», а не всё, потому что в Самарканде жил ещё второй брат отца — дядюшка Рашид со своей женой — тётей Малликой, которых мы также никогда не видели раньше.

Тётушка Амиран была довольно полной женщиной уже немолодой и чем-то напоминавшей мне мою наставницу в изучении Корана Мадину-апу.

— Бедные сиротки, — сказала она таким голосом, в котором было много неискренности.

Затем тётя Амиран бросила беглый взгляд на дом.

— О, да вы неплохо здесь жили, — вдруг сказала она, — совсем неплохо. Интересно, сколько будет стоить всё это имущество?

Я не могла понять, почему она так говорила, ведь тогда я была убита горем вместе с моей младшей сестрой Лейлой, чьи глаза вот уже почти неделю не просыхали от слёз.

— Тётя Амиран, но ведь мама умерла, — лишь смогла произнести я в своём отчаянии, — разве вы хотите продать наш дом?

Она пожала плечами:

— Я уже отправила за муллой, скоро он будет здесь. Что касается продажи этого дома и всего имущества, которое вообще-то по праву принадлежало не только вашему отцу, но и его братьям, то будет разумным продать его.

— А как же мы?

— Конечно же, я не брошу вас, — ответила тётя Амиран, скорчив жалостливую гримасу, — вы поедите со мной в Самарканд и будете жить в нашем доме.

— А что мы там будем делать? — спросила Лейла, впервые за всё время подав голос.

Её голова всё это время лежала на моём плече. В руках она сжимала платочек, который периодически прикладывала к своим ресницам. Тётя Амиран подошла к Лейле и взяла её за острый подбородок, чтобы внимательно посмотреть в её чёрные глаза.

— Вы будете работать.

— Работать?

Личико Лейлы выразило неподдельное удивление.

— Ну, да. Ведь вы же хотите вырасти, стать хорошими хозяйками и выйти замуж?

Я видела, как моя младшая сестра закивала.

— Да, тётя Амиран, хотим.

— Прекрасно. И к тому же, вы недаром будете есть мой хлеб. Итак, а теперь потихоньку собирайтесь, дорогие мои.

— А Секхет и Сулейма поедут с нами? — спросила я.

— Хорошо, пусть едут. Лишние слуги в доме никогда не помешают, хотя с ними всегда много хлопот.

….Мулла сделал соответствующие обряды, обратившись к пророку Мухаммеду. Я видела, как он был занят своим делом, что-то бормоча; я видела также бледное мамино лицо с синими кругами под глазами.

Она умерла от горя, которое было слишком большим для её хрупкого сердца.

После похорон я поднялась в свою комнату, чтобы собрать вещи. Когда я убедилась, что вокруг меня никого не было, то открыла свою шкатулку с разными безделушками. Я взяла большой алмаз, подаренный мне отцом накануне своей поездки в Китай. У него были холодные грани и гладкая поверхность.

Я спрятала свой алмаз во внутренний карман своей нижней юбки, где, как мне казалось, самое надёжное место, чтобы его там никто не нашёл и не обнаружил. В этот момент послышался зов тёти Амиран:

— Марджина! Марджина! — послышался голос тёти.

— Слушаюсь, тётушка. Сейчас иду.

— Помоги собраться Лейле. Исмаил уже собрал экипаж и ждёт нас.

— Хорошо, тётушка Амиран! — ответила я, наспех упаковывая свои узлы с вещами и пожитками.

Когда я и Лейла покинули дом, экипаж дяди Исмаила стоял уже возле самого нашего крыльца. Он был до верху наполнен нашими вещами и пожитками. Сверху прямо на узлы сели Секхет и Сулейма, а также тётя Амиран между ними.

Вдруг я заметила, как мимо нас прошла странная процессия, состоявшая из двух здоровенных рабов-парней, нёсших на своих сильных плечах паланкин.

В паланкине сидела, скорее всего, женщина, я поняла это по изысканному убранству и украшений на паланкине.

Я внимательно вгляделась в паланкин, пытаясь рассмотреть ту, которая сидела внутри.

Но я могла видеть её изящную руку, украшенную драгоценными браслетами с камнями. Я заметила, как тётя Амиран с укоризной посмотрела на меня.

— Марджина, — услышала я голос тёти, — не пристало порядочной девушке из уважаемого семейства смотреть на такое. Отвернись!

— Но что случилось, тётушка Амиран? — спросила я, сильно удивившись.

Я совсем не понимала, что она имела в виду, говоря, что я не должна смотреть в ту сторону.

— Ты знаешь, кто обычно ездит в столь изысканных экипажах?

— Нет, — простодушно ответила я, — а кто?

Тётя Амиран густо покраснела, кожа её полного лица своим цветом напоминала спелый помидор.

— Знай, что в подобных экипажах ездят продажные женщины, торгующие своим телом, — наконец, произнесла тётушка Амиран, — Странно, что Амина-апа не объяснила это своим дочерям.

— Она просто не успела сделать этого.

Мне не понравилось, как тётя Амиран говорила о моей матери; на миг я представила себе её измученное страданиями лицо, и внутри меня защемило нечто, что называется болью души.

— Ладно, ладно, — произнесла Амиран-апа уже более мягким тоном, — Я надеюсь, что вы усвоили свой первый жизненный урок.

— Какой урок? — наивно спросила Лейла, тоже, как и я, с любопытством разглядывая нарядный паланкин.

— Всегда опускайте глаза, когда видите подобных женщин.

Но мне совсем не хотелось опустить глаза по совету тётушки Амиран, потому что, во-первых, тогда я не понимала, что плохого смотреть на таких женщин; а во-вторых, меня действительно завораживала красота и изысканность паланкина.

…….Когда мы, наконец, приехали в Самарканд, мне показалось, что этот городок был намного шумнее и люднее, чем моя родная Бухара. Здесь даже было больше мечетей, и их крыши переливались на Солнечном свету подобно зеркалам.

Раньше мне всего лишь один раз пришлось побывать в Самарканде, когда я была очень маленькой, и мы всей семьёй ездили навестить болевшего тогда дедушку Кемаля. Я плохо помню деда, помню лишь его умные глаза, чем-то напоминающие мне глаза ребёнка. Он редко улыбался и постоянно приглаживал свою седую бороду.

С родственниками мы не поддерживали никаких отношений, поэтому остальную часть моей жизни мы никуда не выезжали из Бухары.

В Самарканд мы приехали к вечеру следующего дня. Я помню, мы проезжали мимо больших равнин, занятых под пастбища среди которых выглядывали отдельные деревушки. Иногда можно было видеть стадо овец, пасущихся среди уже обихоженной человеком природы.

Они блеяли, поднимая глаза к небу, как настоящие люди, обращающиеся к Аллаху со своими сокровенными просьбами и желаниями. Я понимала, когда-нибудь эти овцы станут частью чьего-нибудь обеда или ужина, но они жили, не осознавая этого факта.

Во время нашего пути Лейлу постоянно клонило в сон, и она, то и дело, клевала носом. Да и я была бы непрочь уснуть, так как окружающая меня ленивая обстановка отлично предрасполагала к этому.

Но я думала о своей жизни. Поворот моей судьбы произошёл слишком внезапно, слишком неожиданно для меня, когда я не была готова к этому.

Да и кто из людей бывает готов к резким изменениям?

С одной стороны, моя свадьба с Салимом расстроилась, и я была рада этому.

Однако радость омрачилась потерей отца, матери и всего того жизненного уклада, к которому я привыкла.

Я ещё не знала тогда, будучи ребёнком, что мне предстояло познать все тёмные стороны человеческой души, включая подлость и предательство.

Мы многое не осознаём, не понимаем, как не понимаем того, что являемся игрушками в руках Злодейки-Судьбы.

Тогда сидя в повозке со своей младшей сестрой Лейлой и тётей Амиран, я щурилась от ярких солнечных лучей, временами зевала, наблюдая за тем, как окружающая меня обстановка постепенно меняется, преображается или наоборот становится блеклой, как краски на холсте художника. Только художником была сама Жизнь…..

Дом дяди Исмаила и тёти Амиран был не таким большим и просторным, как мы его себе сначала представляли. Это был двухэтажный особняк в центре Самарканда с яблоневым садом. На первом этаже располагалась кухня и жила прислуга в специально отведённых для неё комнатах. Второй этаж полностью принадлежал хозяевам. Кроме комнат дяди Исмаила и тёти Амиран там располагались комнаты их детей: сына Хабиба, моего с Лейлой кузена, и Альфии — дочери дядюшки Исмаила и тёти Амиран.

Хабибу к тому времени исполнилось около трёх лет, и он показался мне довольно живым мальчиком, гуляющим по всему дому в поисках сладостей.

Что касается Альфии, то она строила из себя эдакую недотрогу, постоянно поджимала губы, выражая тем самым своё недовольство. Она была чуть старше меня и постоянно мерила на себя новые наряды. Говорили, что она очень хотела выйти замуж хоть за самого шайтана.

— Кто это такие? — с недовольством в голосе спросила Альфия, когда увидела впервые нас с Лейлой.

— Познакомься, дорогая. Это — Марджина и Лейла — твои двоюродные сёстры, — ответила тётя Амиран с деланой важностью.

Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что за этой показной почтительностью что-то скрывается, но я не знала, что именно, поэтому предпочитала не думать об этом.

— Откуда они взялись? — поджав губы, спросила Альфия.

— Как ты можешь так разговаривать со своими сёстрами! — возмутилась тётя Амиран.

— И они будут жить в моём доме?

— Разумеется, ведь они — сироты. Несмотря на то, что их родители не очень-то жаловали нас своим вниманием, им больше не на кого рассчитывать. Но не бойся, Альфия, твоя свобода не пострадает от их присутствия в доме. Они будут прислуживать и заботиться о тебе.

— Прислуживать? — спросила я.

Тётя Амиран с недовольством посмотрела на меня.

— Конечно, вы же будете есть мой хлеб. Ваш отец не оставил нам ничего кроме дома и того жалкого состояния, которым владел. Даже караван он не смог уберечь.

Мне не понравились слова тёти Амиран, и в отличие от покорной Лейлы я вовсе не собиралась молчать.

— Я не знала, что стану прислуживать родственникам, — ответила я, — мой отец был порядочным человеком, и не по своей вине он не сохранил караван и золото.

— Мне не нужны слуги с таким нравом как у тебя, дорогая. И если ты не подумаешь над своим поведением, я не стану держать тебя под своей крышей, — сказала тётя Амиран, нахмурив брови, — а сейчас вам нужно отдохнуть с дороги и хорошо поесть. До завтрашнего утра я не стану принуждать вас к работе.

Нас Лейлой поселили в одной комнате на первом этаже, том этаже, где обитала прислуга.

Это была наша комната, хотя в родном доме в Бухаре у нас были разные комнаты. Она была маленькой, пахнувшей свежей извёсткой со скудной обстановкой в виде двух мягких подстилок, где мы должны были спать, двух стульев и одной тумбочки для наших вещей. На стенах не было вывешено ни одного ковра, как это принято в мусульманских домах.

К тому же, всё дело по продаже и производству ковров после смерти моего отца перешло к его двум братьям Рашиду и Исмаилу.

В первый день нашего пребывания в доме родственников нас действительно хорошо накормили в кухне, отведённой для слуг.

Сами хозяева обедали за общим столом, причём отдельно женщины и мужчины, как это принято по нашим обычаям.

Секхет и Сулейма отныне больше не прислуживали нам, потому что они поселились совсем в другой части дома.

На кухне нам подали большое блюдо с пловом, к тому же, недавно окончилось празднование Курбана Байрама. Плов показался мне совсем безвкусным, во всяком случае, не таким, какой его готовила в нашем доме Секхет под руководством мамы.

Но я съела свою порцию, потому что была очень голодна в тот день особенно после такой длительной и утомительной дороги, которую мы проделали. Лейла едва прикоснулась к пище, но я заставила её поесть.

— Поверь, неизвестно когда нас накормят здесь во второй раз, — старалась убедить я её, — Иначе ты ослабнешь.

Лейла уронила голову на ладони и зарыдала.

Мне стало жаль её.

— Ешь, Лейла. Ты не должна голодать. В этом доме никто кроме нас самих о нас не позаботится. Поверь мне.

Видимо, мои слова показались Лейле довольно убедительными, потому что в следующий момент она принялась за свой плов.

Накануне я спрятала алмаз, подаренный мне отцом, в складки своей нижней юбки, где никто бы не смог его найти. Я ещё раз убедилась в том, что он со мной, ведь я не воспринимала его, как драгоценность, а как вещь, которая всегда будет напоминать мне об отце.

После обеда нам позволили вволю поспать, однако на следующее утро наша жизнь вошла совсем в другое русло. Лейлу определили на кухню, чтобы она помогала готовить еду, а я должна была убираться в комнатах. Мне сказали, чтобы я была достаточно аккуратна и не разбила бы случайно ничего из ценных вещей, украшавших интерьер хозяйских покоев. К «ценностям» относились фарфоровые статуэтки, вазы и другие безделушки. Это были вазы больших размеров с какими-то очень изысканными и дорогими рисунками на них.

Я подумала тогда, было бы лучше, если бы нас с Лейлой не разлучали, или, во всяком случае, если бы Лейлу вместо меня поставили убираться в комнатах, ведь она отличалась особенной осторожностью. Зато я непременно переложила бы в пищу перец или соль, чем навлекла бы на себя гнев тётушки Амиран.

Жизнь потекла довольно медленно и размеренно.

Я видела, как дядюшка Исмаил уходил куда-то рано утром. Он уезжал на своём экипаже, состоявшем из пары гнедых лошадей. В окне я могла видеть слугу-кучера, управлявшегося с лошадьми. Приезжал он уже вечером, а в течение дня в доме царила атмосфера суеты, ибо в нём царствовали женщины, исключая, конечно же, маленького Хабиба.

Нас будили рано утром ещё засветло, когда глаза наши ещё слипались от сна. Мы должны были совершить сначала утренний намаз, затем нас вели в кухню, где наспех кормили совсем безвкусной пищей. Затем Лейла и я надевали фартуки; я шла убираться в комнаты, а Лейла оставалась на кухне вместе с главной поварихой Зульфиёй. Я вспомнила о том, что раньше Лейла всегда мечтала научиться готовить еду. По иронии судьбы ей предоставилась такая возможность, хотя в столь искажённом варианте, будто это была «рука джинна». Ведь джинны всегда что-нибудь да напутают, чтобы в итоге посмеяться над человеческими желаниями и слабостями.

Но о чём же мечтала я?

Во всяком случае, я предпочитала держать свои мысли при себе.

Однажды, когда я была занята уборкой в покоях дяди Исмаила, меня позвали в тётушке Амиран.

Она сидела в своей комнате, смотрела в окно и ела изюм. Когда я, наконец, появилась на пороге её комнаты, тётя Амиран поманила меня пальцем. Я подошла к ней.

— Марджина, так ведь тебя зовут, — начала она.

— Да, тётя, — согласилась я.

— В следующий, раз когда ты имеешь дело с хозяевами этого дома, ты должна поклониться.

— Поклониться? — удивилась я, — Но…

Я была поражена, ведь мы с Лейлой были их родственниками, а Альфия и Хабиб — нашими кузенами, чтобы выражать ту почтительность, которую с нас требовали.

Однако не успела я произнести то, что хотела, как тётя Амиран улыбнулась:

— Не переживай, дорогая, думаю, на сегодня этот маленький инцидент исчерпан. Но я хотела бы тебя кое о чём спросить.

Тётя Амиран вновь сделала небольшую паузу в то время, как я с любопытством стояла подле неё и смотрела.

Мне вдруг стало интересно, почему вдруг свой повелительный тон голоса она сменила на иной, будто смягчилась, и в нём даже прозвучали нотки того, что я — не простая служанка, а часть её семьи.

— Я Вас слушаю, тётушка, — произнесла я, на этот раз действительно поклонившись ей.

Вдруг тётя подошла к двери, выглянула за неё и, убедившись, что вокруг никого нет, и нас никто не может подслушать, вновь вернулась на своё место.

— Аллах да успокоит души Ахмета и Амины, — произнесла она, — Марджина, перед тем, как отправиться в Китай, твой отец не говорил тебе о неком камне — достоянии всего нашего семейства?

— Камне? Что Вы имеете в виду, тётушка Амиран? — спросила я.

— Мы знаем, что твой дед Кемаль когда-то владел очень большим состоянием. Но всё его состояние — ничто в сравнении со стоимостью алмаза, подаренного ему когда-то при дворе шаха Персии. Если ты знаешь что-нибудь о нахождении алмаза и утаишь от своих родственников эти сведения, Аллах покарает тебя.

Сердце моё забилось в жутком волнении. Я вспомнила свой последний разговор с отцом перед его поездкой. Он всегда знал, что алмаз был доверен ему дедом, однако есть много охотников на обладание им. Ему было больше некому доверить семейную реликвию кроме меня.

— Тётя, а почему Вы думаете, что отец рассказал мне об этом загадочном алмазе? — спросила я, сделав вид, что ничего не знаю.

— Потому, что ты — старшая дочь и способна соображать в отличие от Лейлы, у которой куриные мозги.

— Моя Лейла не такая. Она просто чтит Коран и хочет стать добродетельной женщиной.

Я заметила ироническую улыбку на полном лице Амиран-апы.

— Ну, да. Ну, да. Так что же насчёт камня? Подумай. Если ты скажешь мне, где он, у тебя будут здесь все удобства. Ты будешь жить в моём доме, как королева, даже лучше, чем Альфия.

Я опустила глаза.

— Сожалею, тётушка Амиран, но мой отец никогда не упоминал ни о каком камне. Возможно, он всегда носил его с собой и взял в тот злосчастный поход.

Тётя ещё раз посмотрела за окно, набрав в ладонь горсть изюма со стола.

— Хорошо. Возможно, ты и права. Мне бы хотелось, чтобы ты более тщательно убиралась в комнатах. Ты не приучена к тяжёлому труду, а мне не нужна нерадивая служанка и лишний голодный рот в доме. Подумай, если ты вдруг что-нибудь вспомнишь….Ведь однажды я могу продать тебя предложившему хорошую цену….

Вечером дядя Исмаил возвращался, и начиналась суета, потому что весь день дом пребывал будто в сонном состоянии, а под вечер устраивался ужин.

Я с грустью вспоминала то время, когда я и Лейла ждали возвращения отца из его дальних странствий, и мама тоже собирала богатый стол, правда, это случалось не каждый день, а всего лишь раз в месяц, а то и реже.

Приближался ноябрь и Празднование Великого Паломничества в Мекку. Я помню, на соседней улице жил Рустам-хаджи, совершивший когда-то паломничество в Мекку, чтобы увидеть священную реликвию Каабу, чтящуюся во всём исламском мире. Это был уже немолодой человек с седыми волосами и спокойным умиротворённым лицом.

Многие жители и жительницы Самарканда ходили к нему, чтобы послушать необыкновенные истории о его паломничестве.

Также говорили, что Рустам-хаджи обладает даром ясновидения, и женщины шли к нему, чтобы он предсказал им их судьбу и то, что ждёт их впереди.

Мы с Лейлой также ходили к Рустаму-хаджи, ибо это было единственное «развлечение», если так можно было выразиться, дозволенное нам тётей Амиран.

Мы слушали спокойный голос Рустама-хаджи, и нам становилось светлее на душе.

— Когда-нибудь Аллах наградит тех, кто верен Ему, — говорил Рустам-хаджи, — и вы верьте и надейтесь, и не стремитесь к почестям.

Он говорил о чуде Каабы, а мы все слушали его, представляя себе мысленно то, во что облачались его слова.

— Священная Кааба — это знак Аллаха людям, чтобы мы не забывали о Нём. Я видел её. Это — огромный чёрный куб с ровными гранями. Редко даже из тех, кто был там в числе многочисленных паломников посчастливилось увидеть такое. Я был в числе избранных Аллахом.

После своих рассказов о Великом Чуде Рустам-хаджи обычно занимался предсказаниями. Тебе нужно было просто протянуть ему свою руку, он внимательно рассматривал её и начинал пророчествовать.

В тот день моя ладонь оказалась перед глазами хаджи. Он прикоснулся к ней несколько раз и заговорил, казалось, взвешивая каждое слово:

— У тебя трудная судьба. Береги то сокровище, которое есть у тебя. Ты станешь знаменитой. К твоим ногам падут многие сильные мира сего. Но самым большим богатством окажется для тебя та любовь, которую ты познаешь. Только будь осторожна, ибо жизнь твоя полна опасностей и разочарований. Если ты пронесёшь свою душу цельной и чистой через все тернии, тогда ты познаешь Истинную Любовь. Но, увы, ты потеряешь её.

— Но как же мне не потерять это Высокое Чувство? — спросила я.

— Это — судьба. От неё никуда не убежишь. Будь мудрой, тогда Аллах подскажет тебе правильный Путь.

….В тот день, когда я вернулась домой и вошла в свою комнату, я обнаружила, что кто-то рылся в моих вещах, потому что я привыкла складывать принадлежавшую мне одежду на свои места. Лейлы не было в комнате, скорее всего, она была занята на кухне.

Уже тогда своим детским умом я поняла, что кто-то искал алмаз, чтобы ещё раз убедиться, что его у меня нет.

Разговор с тётей Амиран ясно встал перед моими глазами, и я лишний раз убедилась в своих подозрениях.

С тех пор тётя Амиран перестала обращаться со мной почтительно, как делала это раньше. Она хотела, чтобы я выдала ей тайну камня. Но, ничего не добившись от меня, она предпочла показать своё истинное отношение ко мне.

Если раньше мне и Лейле иногда позволялось обедать за общим столом, то теперь нам ясно дали понять, что наше место — кухня, где едят все слуги в доме. Бедная Лейла, из-за меня ей пришлось вкусить всю горечь подобного обращения. Но она терпела, покорно терпела, потому что хотела быть добродетельной и получить одобрение со стороны других людей. Так она была воспитана.

Нас, а в особенности меня, стали нагружать работой, и мы едва успевали насытиться остатками пищи, потому что слуги съедали почти всё. Если бы не кухарка Диляра, мы остались бы голодными. Она приносила нам халву, плов и изюм.

— Ешьте, иначе совсем скоро станете прозрачными, — причитала она, — как Аллах только выносит такое…..

…А через несколько дней случилась катастрофа, изменившая всю мою дальнейшую жизнь. Я убиралась в зале, и когда случайно хотела подбежать к окну, чтобы посмотреть, кто приехал к хозяевам, задела огромную вазу рукой. Она неистово закачалась и упала, разбившись вдребезги. Это была очень дорогая ваза, сделанная из настоящего китайского фарфора, и скорее всего, доставшаяся семье брата моего отца от дедушки Кемаля, ведь он часто путешествовал и бывал неоднократно в стране Восходящего Солнца.

Я помню, ваза была действительно очень роскошная с позолотой и росписью сценок из жизни китайской аристократии династии Чинь.

— Нет! Нет! — только и успела прокричать я.

Множество осколков валялись у моих ног.

На звон и грохот вовремя подоспела моя кузина Альфия, которая до этого наряжалась. Увидев всю представшую перед ней картину, она упёрла руки в бока, глаза её при этом презрительно сузились.

— О, Аллах, мама обязательно накажет тебя за такое, — сказала она.