Настоящая любовь Филиппе Берди

Данька Вишневская, 2020

#драма Голос мёртвой жены преследует профессора Филиппе Берди каждый день, заставляя мучиться чувством вины. Если б только был шанс всё исправить…

Часть 1. Всё сломано

Похороны

Знаете, вас бы не позвали на похороны Лии Монтгомери. Церемония прощания прошла в маленькой церквушке, более чем скромно и в кругу только самых близких. Лия была женой профессора Филиппе Берди всего лишь год, но её похоронили в его семейном склепе.

День похорон выдался мрачным и серым. Из-за вьюги всё скрывалось в снежном вихре. Ветер пронизывал насквозь и задувал свечи. Никто не был готов к жуткому холоду снаружи, и горечи, леденящей душу, внутри. Все думали лишь о том, зачем маленькой Лие такой огромный гроб? И эти странные мысли о понятном и мирском нравились людям. Это отвлекало от самого страшного, от мыслей о собственной смерти. Филиппе же думал, что раз уж места хватило бы им двоим, — почему бы и ему не лечь рядом с женой.

Тело выдали только через две недели после смерти. К этому дню весь запас слёз иссяк. Никто не плакал и не устраивал истерик. Горе казалось таким выматывающим, иссушающим. Держаться Филиппе помогала лишь возможность в любой момент уйти вслед за женой, туда, в чёрное небытие, из которого нет возврата. У него есть выбор.

Вместо хора наняли дуэт, музыкантов грели только мечты о том, как они потратят гонорар. Девушка проникновенно пела “The Band Perry — If I Die Young”. Голос её не дрожал, несмотря на явно опрометчивое решение надеть тонкое пальтишко не по погоде. Скрипач замёрз так, что пальцы с трудом сжимали смычок. Игра получилась нервной, неровной.

Каждый думал о своих трагедиях. Хлоя вспомнила, как сестра выбрала эту песню, ещё задолго до своей смерти.

* * *

В тот день Лия вернулась домой, после похорон лучшей подруги.

— Они не выполнили её просьбу, они не стали! — в её голосе было много боли, но злости больше во сто крат. Насмотревшись, как это делают в фильмах, Лия снесла всё со стола. Резко, обеими руками, но получилось не столь эффектно, сколь громко, неуместно и наигранно. Это разозлило её ещё больше. Девушка беспомощно взревела и закашлялась. — Последней волей Роуз было, чтобы на похоронах не плакали, а танцевали и включили правильную музыку. Она не хотела, чтобы мы грустили. Мечтала уйти под ту самую песню. Понимаешь? А её бабушка всё испортила! — Лия взяла сестру за руку и попросила: — Но ты ведь сделаешь это для меня? Когда умру, поставят, что я попрошу? Пообещай!

Хлоя тогда согласилась, не стала переубеждать, что младшенькой уготована долгая жизнь, и не стоит думать о смерти, а лишь крепко обняла. Лия заплакала, но уже от облегчения — её наконец-то услышали.

* * *

“Видишь, сестрёнка, я сдержала своё обещание”, — думала Хлоя, вспоминая тот день.

После выступления священнослужитель степенно произнёс прощальную речь. Внимательно слушали только дети Хлои, для которых смерть была диковинным явлением, никак не связанным с ними или жизнью в целом. Простите им это. Малышам было всего три года, но вели они себя хорошо: не баловались и стояли прямо, выпрямив спину, как их учила бабушка.

Софи робко взяла Филиппе за руку, он почувствовал тепло.

«А у меня руки всегда были холодными, а сердце горячим», — услышал он голос Лии, своей мёртвой жены.

Профессор опустил голову и зажмурился, больше не мог смотреть на закрытый гроб, представлять, что там она, его единственная любовь. Он мечтал: «Вот стоит лишь открыть глаза, и всё окажется сном. Раз-два-три, ну, пожалуйста! Я буду лучше, прощу всем долги, стану помогать животным. Я сделаю всё! Ну же, что там ещё нужно пообещать?!»

Но чуда не произошло. Филиппе нехотя открыл глаза и медленно огляделся вокруг. Смотреть на сестру жены невыносимо, так же, как и отвести взгляд. Лия и Хлоя были слишком похожи: такие же тёмно-русые волосы, карие глаза, пушистые ресницы, пухлые губы. Вот только у Хлои уже появились морщинки, которые выдавали возраст.

«Такой ты могла стать через пять лет, если б только была жива, — он посмотрел на близнецов, которых одели слишком тепло. Племянники были похожи на маленьких плюшевых мишек. — Такими могли быть наши дети, если б только…»

Поодаль стояли лучшие друзья, с которыми они вместе преподавали в университете. Филиппе услышал комментарии мёртвой жены: "Смотри, Марго похожа на панду, и неспроста вцепилась в Ричарда так крепко. Мне кажется, эти двое что-то от нас скрывают, — Лия переключилась на Тима: — Даже на похоронах умудряется выглядеть как фотомодель. Как думаешь, он приударит за певицей?"

Профессор сделал глубокий вдох и опустил голову. Когда спросили, не подготовил ли кто-нибудь поминальную речь, все промолчали. Даже Тим, который всегда находил нужные слова — и тот предпочёл воздержаться. Холод сковывал не только тела, но и души. Силы были на исходе. Филиппе шепнул сестре: «Пусть отнесут в склеп. Отпустите тело». Так и сказал «отпустите тело», вместо «опустите». Душу отпускать не собирался, да и в склепе не опускают гроб. Сам, не извинившись, вышел на улицу. Захотелось курить, и воспоминание пришло как по заказу. Оно ждало этого дня и пришлось как нельзя кстати.

* * *

Это случилось в день похорон родителей. Все разошлись, и Филиппе курил прямо на кухне. Кто ему запретит? Мать? Отец? Пусть для начала воскреснут. Бабушка, которая неожиданно проснулась среди ночи, не испугала его. Она подошла к нему и забрала сигарету. Он ждал нагоняя, но был готов отстаивать свои права на взрослую жизнь.

«Не стоит курить постоянно, — бабушка затянулась. — Не носи с собой этой гадости, не захламляй лёгкие, но на моих похоронах разрешаю выкурить даже две».

Тогда Филиппе заплакал как ребёнок, надрывно и чисто. Понял, что для того, чтобы стать взрослым, ему нужно ещё подрасти. После похорон бабушки выкурил целую пачку. Его потом долго мутило с непривычки, к табаку больше и не думал прикасаться. До сегодняшнего дня.

* * *

Чувство вины сдавило грудь, лёгкие, казалось, перестали слушаться. Филиппе пытался сосредоточиться на дыхании, но становилось только хуже, проще было перестать сопротивляться. Сердце же, напротив, билось слишком быстро. Здравствуй, паническая атака, первая в череде грядущих. Он думал лишь о нереальности происходящего. В его голове крутилось навязчивое: «Её нет, её нет, и не будет». Резкий порыв ветра был похож на пощёчину, возвращающую в реальность. Снег всё ещё шёл, но теперь хлопья падали медленно, безмятежно. Профессор почувствовал на себе тяжёлый взгляд, вдали, около могил увидел девушку. Худая, во всём чёрном, лицо спрятано за вуалью, не разглядеть.

Филиппе поёжился: «Может, это смерть пришла посмотреть, какую красоту забрала? Или уже за мной?» Его, наконец, отпустило, дыхание вернулось в норму, приступа будто и не было вовсе. Тень показалась знакомой. Он хотел помахать ей, но не успел.

* * *

— Филиппе, — отвлекла Софи, — ваши друзья уезжают сегодня на конференцию, поэтому будут только родственники. Карла и Хлоя вместе с Питером уже поехали ко мне. Не волнуйся, я всё подготовила.

— Зачем я им? — Филиппе задавал вопрос больше самому себе. — Не понимаю, почему они всё ещё хотят меня видеть?

— Чтобы ты рассказал, как любил её, — ответила сестра, когда они уже сели в его машину. — Все поделятся, как им больно, и станет легче. Именно так и бывает, неужели ты забыл?

— Рассказать? Разве это можно рассказать?! — взорвался он. — Софи, лучше бы им оставить меня в покое. Я видел, как она умирала. Лия страдала, мучилась, ей было так больно, что её глаза… — у него выступили слёзы, но говорить брат стал ещё жёстче и быстрее: — Она держала меня за руку до последнего вздоха. Жизнь уходила из неё, но единственное, что я мог сделать — просто быть рядом. И ничего больше. Лучше бы это был я. Лучше бы я умер вместо неё или вместе с ней! — Софи не отвечала, и он продолжил свою тираду: — А ты хочешь, чтобы я говорил о любви?! Разве они хотят услышать, что их дочь и сестра умерла из-за какого-то идиота, который, видите ли, любил её, что пожалейте и его заодно. Ему ведь тоже ой, как нелегко. Это всё бред! — он ударил по рулю и сработал гудок.

Стайка птиц взметнулась в небо. Филиппе понял, что они с сестрой едут уже давно, вот только он не помнит, как выехал с кладбища. Софи тоже вздрогнула, потом нахмурилась.

— Останови машину, я поведу, — приказала она, но первой выходить не стала. Вдруг брат уедет без неё?

— С какой стати? — запротестовал Филиппе. Софи толкнула его в плечо, и по взгляду было понятно, что шутить она не намерена. — Права-то у тебя хоть есть?

— Уже три года, — сестра снова больно его ударила. — Мало ли что ты не хочешь, делай, как я говорю, — появились властные нотки совсем как у мамы.

— И когда ты так выросла? — недоумённо шептал профессор, пока они менялись местами. Машина плавно тронулась с места. Тишина была такой гнетущей, что он не выдержал и сорвался: — Куда мы едем? Мы проехали поворот. Говорил же я, что ни черта ты не умеешь! — Филиппе злился: “Хочу в наш бар, выпить, а не заблудиться в лесу. Хотя если мы заблудимся и умрём, я быстрее попаду к Лие”.

— Заткнись! — прошипела Софи. — Знаешь, то, что ты старше меня и учёный, не даёт тебе права издеваться надо мной. Мы едем из города, а вот вернёмся ли, зависит от тебя.

— В этом какой-то сакральный смысл? — возмутился брат. — Один из ритуалов? Как справиться с болью за десять шагов? Опять твоя идиотская психология, социология, хренология или другая псевдонаука? Хочешь отвезти меня в домик родителей, чтобы я вспомнил, что и тебе когда-то было плохо?

Он угадал и бил по самому больному, ведь изначально план был именно таким. Софи на секунду побледнела, а потом её обожгло изнутри. Она резко нажала на тормоза. Их сильно тряхнуло. Филиппе не успел ничего сказать, а сестра уже прибавила газу. Стрелка спидометра двигалась быстро, перескакивая отметки. Деревья замелькали, а потом и вовсе начали сливаться в одну сплошную. Машина рычала, ей нравилось, что она наконец-то сможет показать, на что способна.

— Ты свихнулась?! Хочешь погибнуть? — он вцепился в сиденье, голова закружилась.

Филиппе никому не говорил, что купил большой и надёжный автомобиль не для того, чтобы гонять и красоваться, а лишь в целях безопасности. Если произойдёт авария, будет больше шансов выжить. У других меньше, а у него больше — плевал он на них. Не хотел умереть как родители в искорёженной консервной банке, из-за какой-то нелепой случайности. Боялся и почти всё время ходил пешком, а машина пылилась в гараже. Сейчас он думал: “Неужели настолько важно, как я уйду? Пусть себе гонит со всей дури. Но если её не остановить, она тоже умрёт”. Воздуха снова не хватало. Адреналин. Он чувствовал его всем телом. Не то чувство лёгкого страха, что испытываешь, катаясь на аттракционах, а дыхание смерти. Рубашка неприятно прилипла к телу. Сердце сжимали невидимые стальные прутья, и оно начало трепыхаться как бабочка быстро, хаотично.

— Всё ещё хочешь умереть? — Софи выглядела безумной.

— Уж точно не так, — побледнел Филиппе.

— Тогда как? — она немного отпустила педаль. Девушка не боялась скорости. Потерять брата — только это пугало. Если оставить всё как есть, старуха с косой очень скоро появится вновь.

— Что “как”? — уточнил профессор.

— Как ты хочешь умереть? — спросила сестра.

— Останови, — попросил он скорее жалобно, чем требовательно, — прошу тебя. Останови! Мы же разобьёмся!

Софи его слышала. О да, она прекрасно его слышала. Но вжала педаль ещё сильнее. Их тряхнуло на кочке. Казалось, что ещё чуть-чуть, и они вылетят на обочину. “Мы погибнем как родители”, — боялся Филиппе.

— Давай вместе? — предложила Софи. — Питеру будет меньше забот, все будут его жалеть. Помогут, утешат, соберут денег. Как нам тогда, помнишь?

— Ты чокнутая! — испуганно выкрикнул брат. — Это не шутки! Не игра! С чего ты решила, что я хочу умереть?

— У меня есть доступ к твоим расходам, — объяснила она. — Я наведалась в аптеку, но дёрганый старикашка не хотел говорить, что именно ты купил. Тогда пришлось рассказать, что недавно мой брат потерял жену и склонен к суициду. Пригрозила, что если ты умрёшь от их лекарства, я вернусь, но уже вместе с копами. Он испугался и всё припомнил. Вот только откуда у тебя рецепт на снотворное? — машина ревела, поворот за поворотом. Софи сбавляла скорость, рядом с редкими встречными, и снова нажимала на газ, когда впереди была лишь пустынная прямая.

— Чего ты хочешь от меня? — злился Филиппе. — Неужели непонятно, что я не сплю после того, что видел и пережил?

— Что я хочу? Что я хочу?! Ох, братец, как же я тебя ненавижу, — голос её стал жёстким, незнакомым.

— Да за что? — искренне не понимал он.

— Ты мой самый близкий человек, как я без тебя? — спросила Софи.

— Но как же Питер? Ты же любишь его? — это не подействовало, Филиппе старался говорить, как можно спокойнее: — Хорошо, я останусь, — он чувствовал себя сапёром, но какой провод резать, и поможет ли? “Да уж, никакая это не терапия. Она настроена решительно. Раз спасти не получается, мы разобьёмся. Мы и правда, сейчас разобьёмся!”

— Поклянись честью Лии, — выдвинула своё условие Софи.

— Почему не твоим здоровьем или памятью матери? — брат пытался отшутиться и перевести тему.

— Жена была тебе ближе всех, — она снова била в цель.

— Я клянусь, клянусь честью Лии, что не покончу с собой. Я останусь, пожалуйста, остановись! — умолял Филиппе.

— Попробуй убедительнее!

Он решился открыть глаза. Где-то впереди мелькнула тень и вот вдалеке стоит Лия, в малахитовом платье, как в самых банальных ужастиках — красивая и живая.

— Стой! Тормози! — закричал брат. — Мы же убьём её!

Скрип тормозов стал самым прекрасным звуком. Филиппе был так собран и напряжён, неподвижен, что казалось, даже не моргнул. В ушах зазвенело, голову закружило: “Лия… Ты жива, Лия? Чёрт, где эта проклятая ручка!” Наконец открыл дверь, но ноги не слушались, и он выпал на дорогу.

— Филиппе? — позвала Софи.

— Всё в порядке, я в порядке, — поспешно заверил брат, медленно поднялся, и обошёл машину, аккуратно опираясь на неё руками.

Профессор осознавал, что ему всё привиделось, и Лии здесь нет. В паре сантиметров от капота сидела грязная собака, смотрела на него огромными карими глазами и, кажется, никуда не собиралась уходить. Не убежала, не испугалась огромного куска металла, который летел на неё с бешеной скоростью. Огляделся вокруг — никого. Только лохматое животное само как призрак. Небольшая, похожая на породистую болонку. Шерсть видимо белая, но под таким слоем грязи не разобрать. “Откуда она в этом лесу? Худая, одинокая и грязная”, — подумал он и сел рядом. Животное не стало огрызаться, не отстранилось, а наоборот прижалось к нему.

— Что там? — крикнула Софи. — Мы никого не убили? Филиппе? Филиппе! — он не отвечал, и ей пришлось, превозмогая боль, выйти из машины. — Как ты успел заметить? Филиппе! Филиппе!

— Возьмём её с собой! — брат пытался перекричать звон в ушах.

— Да что с тобой? Не ударился? — девушка внимательно осмотрела его голову, но не нашла никаких повреждений.

— Разве ты не видишь, как она смотрит? — он продолжил уже тише: — это сучка или кобель?

— Может, она живёт где-то поблизости, — предположила Софи, оглядываясь.

— Нет, она очень худая и дрожит от холода, — заметил Филиппе, сестра молчала. — Да как ты можешь быть такой чёрствой. Она же умрёт здесь!

Софи вздрогнула: “Сам намеревался умереть, но почему-то решил спасать других. Но он прав, если оставить её здесь, малышка погибнет”.

— Ну, здравствуй, — ласково обратилась она к животному. Та, конечно, ничего не ответила, даже не тявкнула. Тогда девушка присела на корточки и присмотрелась повнимательнее. Издалека не заметно, но собака была слишком худа, шерсть скрывала впалые бока. — Ты пойдёшь с нами? Мы накормим тебя и себя заодно, — поняла, что и сама сильно проголодалась. Последние три дня Софи практически ничего не ела, потому что погрузилась в расследование, подготовку к похоронам, проверяла свои догадки о суицидальных мыслях брата, и на еду не оставалось ни времени, ни сил. Она заметила у собаки потрёпанный ошейник, впивавшийся в худую шею, и как можно аккуратнее сняла его. На обратной стороне была надпись “Тесси” или “Лесси”. Бедняжку потеряли или выбросили ещё щенком. — Ну что, Тесси, пойдём домой.

Собака в ответ кивнула, а может, просто устала держать голову. Филиппе подхватил её и понёс в машину — та была лёгкой, почти невесомой.

“Поблизости нет домов, кругом лес. Сколько же она пробыла здесь? — он расстелил своё пальто на заднем сиденье и бережно уложил на него собаку. — Нельзя рассказывать, что видел Лию, что слышу её. Нельзя сейчас, нельзя…”

— Что, если она болеет бешенством, укусит тебя и придётся ставить уколы? — волновалась Софи, пока заводила машину. — Ты хоть представляешь, что можно умереть от асфиксии?

— Значит, не судьба, — а сам подумал: “Или как раз судьба”.

Софи больше не гнала и заехала за кормом. Она переживала, как оставит Филиппе одного, пока пойдёт в магазин, но брат уснул, крепко прижимая собаку.

Папочка, приди и спаси нас!

— Ты уверена, что мне нужно идти? — спросил Филиппе, когда они приехали к Софи домой. Он хотел как можно скорее напиться и уснуть, желательно не просыпаясь. Вот только его, как и Гамлета, мучил один и тот же вопрос: «Какие сны приснятся в смертном сне?»

— Давай пока оставим её в гараже или подвале? Собака будет отвлекать и может испортить новую мебель. Запачкает или, что ещё хуже, погрызёт, — Софи прищурилась и недовольно посмотрела на брата, а потом на собаку. Тесси хотела попросить не оставлять её одну, но на лай по-прежнему не хватало сил. Она лишь грустно вздохнула. Устоять было невозможно.

— Давай я возмещу, если она что-то испортит? — предложил Филиппе.

— Договорились, — смягчилась Софи и перестала хмуриться. — Тогда первым делом помой её. Потому что эти грязные лапы не будут ходить по моему чистому паркету и уж тем более не коснутся ковра в гостиной.

* * *

— Тише, тише, я не причиню тебе вреда, — профессор был рад, что можно немного прийти в себя и отвлечься, пока остальные накрывают на стол. Поставил собаку в большую ванну и ласково погладил. Бережно поливая Тесси из душа, отрегулировал температуру воды. Другой рукой достал шампунь. Легко открыл его, вылил на мокрую шерсть и стал растирать. Эти простые действия успокаивали. Он не переоделся. Рукава пиджака намокли, вода и грязь попали на брюки. Филиппе хотел поскорее навсегда избавиться от свадебного костюма: “Я был так счастлив, надевая его в тот день. Зачем надел его сегодня? Порадовать её? Вот идиот”.

— У вас там всё в порядке? Или мне помочь? — поинтересовалась Софи, но заходить не стала.

— Ничего не нужно, мы сами, — отозвался Филиппе. Тесси немного напряглась из-за того, что он повысил голос. Передняя лапа задрожала — собака, словно устала стоять. Он погладил её, чтобы успокоить.

— Все садятся за стол. Поторопись, пожалуйста, — попросила сестра.

Он обнял Тесси и вспомнил их с женой давний ночной разговор по душам.

* * *

— Может, заведём кошку? — предложила Лия.

— Собаку? Детей? — шутливо отозвался он.

— Скажи мне, каким отцом ты собираешься быть? Понимаешь, я хочу прожить это по-настоящему, — она стала слишком серьёзной. — Быть рядом с ребёнком, воспитывать и принимать. Не беспокоиться, что он рушит мою карьеру. Стать ему другом. Не спихивать на нянек, без крайней нужды. Не для галочки. Не хочу потом обнаружить, что совсем не знаю его. Прочувствовать каждый момент становления, направлять, оберегать и отпустить с лёгким сердцем, когда придёт время.

— Я хочу также, — Филиппе обнял жену. — Только прошу, давай у нас будет один ребёнок? Ты сама знаешь, что любовь родителей не всегда делится поровну.

— А может и никогда.

* * *

“У нас уже не будет детей, — думал профессор сейчас, — ни одного, ни даже двух. Ни одного. Никогда”.

Стало адски холодно, и он услышал: «Папочка, спаси нас!»

Собака тявкнула и вывела его из транса. Филиппе схватил большое полотенце и накинул на мокрую Тесси, которая не сдвинулась с места, пока её не вытерли насухо. Потом попыталась отряхнуться, но только вяло повела ушами и медленно вышла из ванной, тихонько цокая когтями.

— Филиппе! — настойчиво позвала сестра.

— Да иду я уже, иду!

Софи перехватила брата в коридоре — мокрого, грязного и взъерошенного. Молча отвела его в спальню и выдала чистую одежду Питера — длинную чёрную водолазку и старые потёртые джинсы. “Филиппе теперь напоминает Стива Джобса, не хватает только очков и седины. Хотя… — приглядевшись, она увидела парочку седых прядей. — Как я раньше не заметила? Не заметила, что брат за эти две недели постарел на годы”.

В гостиной от ароматов кружило голову. Софи вместе с Карлой и Хлоей приготовили всё ещё до поездки на кладбище. Лия редко кулинарила, зато частенько вспоминала мамину стряпню. “Всё так странно, так не сочетаемо, — Филиппе привык, что на поминках всегда отвратительная еда, — горе, слёзы и эта сочная куриная кесадилья, лазанья. Как сюда могла зайти грусть? За что?” Все молча помогали друг другу накладывать еду, общаясь только кивками, короткими фразами. Он не просто вспомнил — увидел, как кинофильм перед глазами, тот нелепый случай.

* * *

Жена кружилась вокруг схем, держа в руке кружку. Филиппе подошёл сзади, хотел обнять её. Она не ожидала и всё расплескала. Пятно расплылось на бумаге, немного размыв чернила.

— Вот изобретём мы Машину Времени, я вернусь в этот самый момент и успею уклониться, — пообещала Лия, уверенная в их успехе.

— Я вернусь раньше и отучу тебя пить кофе за работой, — подначивал профессор, и тут же принял кофейный душ. Хорошо, что напиток был чуть тёплым.

Лия обиделась — она считала, что манера пить на ходу, жить с кружкой в руках, делает её особенной. Так и было, ей всё это шло, даже излишняя эмоциональность и взбалмошность.

* * *

Наконец, мать Лии начала беседу, заставив его отвлечься от воспоминаний.

— На десерт я приготовила лимонный пирог. Дочка очень его любила, — последнюю фразу Карла произнесла по-итальянски.

Тут всё было так, как любила Лия — только близкие, вкусная еда и пластинка Эллы Фицджеральд. Карла не собиралась плакать, ей не впервой терять близкого человека. Не то что бы такое примиряет с болью, но, прочувствовав однажды, понимаешь, что как бы ни было плохо — это проходит. Самое страшное — это действительно тоже пройдёт. Хлоя положила свою руку поверх руки матери, чтобы унять её дрожь. Жест был по-семейному милый и трогательный. Филиппе вновь ощутил одиночество, оно становилось осязаемым.

Софи вспомнила, как бабушка подошла к ней на похоронах родителей.

* * *

«Милая, ты ведь знаешь, что не стоит плакать понапрасну, — бабушка обняла её. — Когда я умру, пусть твой платочек останется сухим. Хочу, чтобы все смотрели на вас и думали: “Какие у неё сильные внуки”. Ты же знаешь, самые честные слёзы — те, что пролиты в одиночестве».

Софи услышала её. Подросла и стала сильной. На похоронах бабушки они с братом держались достойно её памяти, как она того и хотела.

* * *

— Можно я расскажу? — Карла обратилась к Филиппе. — Прости мне мою сентиментальность, но у нас в семье принято делиться воспоминаниями об ушедших, чтобы почтить их память. Понимаю, что тебе тяжело, но позволь мне. Лия, как и все в нашей семье, занималась вокалом, рисованием и танцами. А потом неожиданно увлеклась физикой. Думали ненадолго, не верили, что это всерьёз, но ошиблись, — Карла неспешно пригубила вино, переводя дыхание. — Всё началось с того, что дочка наткнулась на видео с твоим выступлением о каких-то материях или материалах. Прости, не запомнила. Там было ужасное качество и звук, но она всё пересматривала и пересматривала его раз за разом. Потом взялась за энциклопедию, что была дома, затем начала искать статьи в Сети. У нас тогда частенько были перебои с электричеством, медленный интернет, то и дело пропадал. Но ей это всё было важно и интересно. Лия слишком много сидела за компьютером и книжками, меня это беспокоило, — и неожиданно замолчала.

— Помнишь, как ругала её, что она начнёт носить очки раньше тебя? — подхватила Хлоя. — Мы никак не могли понять, что же она там ищет? Она лишь отмахивалась. Лия отвечала, что изучает, познаёт, станет великим учёным и обязательно сделает какое-нибудь значимое открытие. А вот мы только и умеем, что красиво петь. Я не обижаюсь, — и тут же исправилась: — не обижалась.

— Не обижались, хоть и считали её поведение немного странным, — добавила Карла. — Лия отличалась от нас, пошла в отца.

— О, да, — согласилась Хлоя, — они с папой всё спорили об устройстве Вселенной, чёрных дырах. Сейчас, наверное, встретились там и продолжили свои беседы.

— Я лишь надеялась, чтобы это было во благо, — вздохнула Карла. — Она рассказывала об этом? Что именно ты её вдохновил?

— Нет. Наверное, считала, что могу возгордиться, — Филиппе не знал об этом.

— Так бы и произошло, — подтвердила Карла. — Моя дочь восхищалась тобой.

“Восхищалась мной, а я подвёл её, — злился он. — Всё это не пошло ей во благо, она мертва! Её не будет! Никогда! И это моя вина”.

Весь вечер вспоминали о Лие — грустное, весёлое, порой слишком личное. Филиппе осознал, что за эти четыре года даже толком не узнал, какой была его жена. Сердце щемило: “У меня теперь нет никого ближе её родных, зря я боялся их. Только они понимают, как больно её потерять”. Следствие уже началось, и скоро его должны были вызвать на очередной допрос. Больше всего ему не хотелось снова и снова рассказывать о том, как всё произошло. О том, что он, кажется, убил её. Но Карла и Хлоя не укоряли его, не пытались выяснить, как всё произошло. Они разделили с ним эту боль и уехали в отель около полуночи.

Профессор же был слишком вымотан и пьян, чтобы ехать домой, и ему постелили в комнате для гостей. Он неожиданно обнял Питера, прошептал: «Спасибо», и отстранился лишь, когда почувствовал, что его слёзы намочили чужую рубашку. Уходя, Питер погасил свет, но на всякий случай оставил дверь приоткрытой. Алкоголь подействовал. Филиппе уснул, не увидев её лица.

Разговор по душам

Филиппе проснулся около полудня. Вставать не хотелось, но голод напомнил ему, что пора уже выходить из своего логова. Спустился вниз и нашёл Софи на кухне. Сестра читала газету.

— Разве в наше время ещё кто-то читает? Я думал, что все утыкаются в телефоны, — профессор старался, чтобы в его голосе звучало больше иронии, чем горечи.

— Только если пишет твой муж. Питер, кстати, выгулял найдёныша. Решил, что нам стоит выспаться, — Софи отложила газету. — Как насчёт яичницы с беконом? Или завтрак чемпиона — хлопья с молоком?

— А если я соглашусь на всё сразу? — он сам удивился такому аппетиту.

Сестра кивнула, она находила это хорошим знаком. Филиппе всё зевал, да потирал глаза. Стоило умыться, но взглянуть на себя было выше его сил. Потёр лицо руками, зацепился за колючую бороду, размял плечи, спину. Всё тело ломило.

— Пойдём лучше к камину, — Софи поставила еду на поднос. — Сегодня опять этот жуткий холод.

Шторы в гостиной плотно задёрнуты. В полумраке можно скрыться от реальности, от внешнего мира и создать собственный. Филиппе провёл рукой по мягкому бежевому дивану, за который вчера переживала сестра. Заметил, как много книг в дубовом шкафу. Было тут что-то манящее и волшебное.

“Питер всегда мечтал о большой библиотеке, Софи о камине, — думал он. — Их мечты осуществились. То, о чём мечтали мы с Лией, уже никогда не сбудется. Не будет ни вечного двигателя, ни наших детей. Хотя нет, кое-что всё же успело исполниться прямо перед её смертью”.

Лия мечтала надеть на их годовщину своё любимое платье. Каждый день примеряла его, но упрямая молния не желала ползти наверх. Жена села на диету, а он всё шутил про её отменный аппетит и любовь к трём «п» — пицце, пасте и паэлье. Но она отчаянно стремилась к своим идеалам и преуспела. Филиппе встряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Знал, что не вытрясти из себя все эти грустные мысли, но попытался сделать вид, чтобы не расстраивать сестру. Софи забралась в кресло и устроилась поудобнее. Брат выбрал диван. Поленья потрескивали, от камина шло расслабляющее тепло.

— Помнишь, как бабушка читала нам сказки? — она меланхолично улыбнулась. — Никогда не укладывала нас, мы ложились сами. У неё был такой низкий, скрипучий голос. Она говорила, что виноваты частые простуды, но, кажется, ответ крылся в баночке из-под специй.

— С кубинскими сигарами, — добавил Филиппе.

— Бабушке, не было и шестидесяти, а тогда казалось, что это беспросветная старость, — вспоминала Софи. — Что уж и говорить, я думала, когда мне стукнет восемнадцать, буду взрослой, серьёзной. Но разве умный человек станет пить четыре шота текилы на голодный желудок накануне сложного экзамена?

— Сдала? — он уминал завтрак, стараясь не запачкать всё вокруг, но глотал жадно.

— Да, а самое забавное, что на отлично, — похвасталась сестра. — Я пришла в ужасном состоянии. Без косметики, с огромными синяками под глазами. Думала, не стоит идти. Но преподавателем был суровый мужчина. Как и все, считал свой предмет самым главным.

— О да, мы такие, — он вспомнил про университет, и стало тоскливо.

Профессор обожал свою работу. Каждый раз, когда начинал читать первую лекцию новому потоку — это был вызов. Студенты нехотя слушали, кто-то лениво записывал, другие откровенно зевали. Но вскоре разговоры прекращались, а ручки и телефоны откладывались в сторону. Потому что это было настоящее шоу! Он жонглировал словами как горящими факелами. Филиппе легко их очаровывал, а потом вёл за собой, освещая сложный путь в науку.

— Так вот, из-за бессонной ночи меня сморило, — продолжила Софи. — Проснулась, когда все ушли. Преподаватель сидел за столом и проверял работы. Он поставил мне отлично, решил, что раз я так сладко сплю, значит всё знаю.

— Ты не рассказывала об этом, — заметил Филиппе.

— Как получилось, что, когда умерли родители, мы были близки, а после смерти бабушки нас развело? — она всё же решилась спросить.

— Прости меня, — брат задумался. — Я был молод и заносчив. Весь мир лежал у моих ног, не хотелось, чтобы хоть что-то тянуло назад. Общение с тобой делало меня мягким и домашним. Ты была моим якорем.

— Якорем? — удивилась Софи.

— Или лучше сказать причалом, — Филиппе тяжело вздохнул и понял, что метафора хоть и звучит пафосно, но верно отражает суть. — Да, я знал, что могу вернуться в любой момент, и меня примут. Я задумывался о нашей семье, когда видел тебя. О том, как мало от неё осталось.

— Мне было очень тяжело, когда ты отдалился, — сегодня откровения давались ей легко. — Если брать твоё сравнение, как причал я пустовала, заполняла пространство не теми людьми. Это плохо повлияло на меня. Сложно сохранять благоразумие, когда некому приглядеть за тобой. Сам понимаешь, что не от большого ума я напилась в годовщину смерти родителей.

Правда больно резанула обоих. Профессор переживал: “Я тогда оставил её одну, это могло привести к беде, и вот я снова подумываю уйти”.

— Но, к счастью, я встретила Питера, — улыбнулась она.

— Он всегда казался мне Питером Пеном, — признался брат. — Маленький мальчик, который носится со своими буковками, премиями, бесконечными журналами. Всегда в джинсах и странных кардиганах. До сих пор гадаю: с диоптриями ли его очки или для образа?

— Судил по обложке? — усмехнулась Софи.

— Боялся, что он инфантилен и совершенно тебе не подходит, но был не прав. Потом случилось это… — Филиппе хотел сказать несчастный случай, но передумал. — Я наблюдал за ним. Питер сразу стал серьёзнее, отложил дела, чтобы оберегать тебя. При нём всегда был горячий напиток, что-то сладкое и носовой платок. Все эти две ужасные недели. У него будто включился режим «настоящий мужчина», — но не стал добавлять, что окончательно понял это вчера, рыдая на его плече.

— Я очень люблю тебя. Не уходи, прошу тебя, ради меня. Пожалуйста, ради меня, — Софи пересела на диван и обняла брата.

Он посмотрел на Тесси, малышка лежала на коврике недалеко от огня. После того как собаку помыли, шёрстка стала чуть белее. Тут было тепло и хорошо. Но как тирамису пропитывают коньяком, так и этот уютный январский день слой за слоем пропитан болью, горечью, сожалением. Невозможно было сбежать от этого. Только прожить максимально достойно и не ранить чувства сестры. Филиппе обнял её в ответ и попытался не думать про таблетки, которые лежали во внутреннем кармане его пиджака.

Горечь-и-боль

На следующий день профессор отправился на повторный допрос. Он решил, что стоит пойти самому, пока за ним не приехали. Зачем давать соседям лишние поводы для сплетен? Шёл и вспоминал, как его мучили одними и теми же вопросами, как не отдавали тело. “Хочу ли я знать правду, от чего именно она умерла?” — думал он.

В участке было шумновато, каждый занят своим делом. Работа кипела, но без той суеты, как показывают в фильмах. Усталые лица перед мониторами просматривали базы данных, кто-то изучал бумаги или разговаривал по телефону. Филиппе заметил молоденькую девушку, которая походила на Софи, и решился подойти к ней.

— Простите, меня зовут Филиппе Берди, — представился он и продолжил: — Я муж Лии Монтгомери. Мне сказали, что могут быть какие-то вопросы, когда придут результаты экспертизы.

— Ох, Берди, — девушка смущённо опустила взгляд, нахмурилась.

«Ох, Берди», — передразнила Лия.

Прочитать эту эмоцию несложно. Жалость — вот, что неприятнее боли. Это не сочувствие в полной мере. Чужим людям неловко, грустно, но одновременно они рады тому, что это произошло не с ними.

— Пройдёмте. Я сейчас позову того, кто занимается вашим делом. Может, кофе? — предложила Луиза. — Не самый лучший, но если добавить сливки и сахар, получается вполне сносно.

— Да, спасибо. Не откажусь, — Филиппе старался вести себя расслабленно. Не хотелось привлекать внимание.

«Какая она милая, да? — ревниво прошептала Лия. — Может, кофе?»

Он старался не реагировать на комментарии мёртвой жены. Луиза заботливо сделала ему напиток и подала поцарапанную кружку ярко-зелёного цвета. Профессор не знал, что девушка не всегда так мила и не каждому наливает кофе. Она почти разучилась сопереживать, но случай Филиппе отчего-то тронул её. Кружка была знаком для всех остальных — с этим человеком нужно быть помягче, её прозвали «горечь-и-боль».

Наконец, к Филиппе подошёл мужчина.

“Если не перестанешь хмуриться, у тебя появятся такие же морщины”, — шепнула Лия.

— Здравствуйте, вы Филиппе Берди? Меня зовут Джордж Карлмайкл, пройдёмте со мной, — он обратил внимание на кружку и нахмурился. — Кофе можете взять с собой, — Джордж знал, что нельзя разлучать человека с горячим напитком, когда тот расстроен.

Небольшой коридор, один поворот направо, один налево и вот они оказались в маленькой комнате. Здесь было неуютно. Голые обшарпанные стены, на которых виднелись выбоины, будто кто-то колотил о них кулаками в припадке. Филиппе боялся, что на него направят лампу или сразу предъявят обвинение в убийстве.

— Понимаю, на вас многое свалилось, — начал Джордж, и тут же стал растворяться, голос его звучал, словно через дымку. — После смерти жены… подозреваемый. Не хотелось… в огонь, но всё принимает серьёзный… мы получили новые… по вскрытию. Вы в курсе, что ваша жена была беременна? — и, не дождавшись ответа, продолжил, — точный срок… не удалось, примерно… может быть… в связи с этим это… убийство… и нам поручено… мать и плод. Советую вам собрать… на мои вопросы… в ваших же интересах.

“Беременна?” — у Филиппе зазвенело в ушах, как тогда лесу. Он не слышал, не понимал, что ему говорят.

«У нас мог быть ребёнок», — объяснила ему Лия.

Воздуха снова не хватало. Филиппе погружался всё глубже и глубже. Звон исчез, но заложило уши. Теперь весь мир был так далеко. Их разделили тонны воды, что придавили его ко дну.

— Я погубил моего ребёнка, я убил его, — еле слышно пробормотал профессор.

— Берди, вы слышите меня? — Джордж уже хотел было позвать врача.

— Ребёнок… у неё был ребёнок, — повторял он как зачарованный. Нога начала подёргиваться — так было всегда, когда Филиппе нервничал. Лия почти отучила его от этой привычки. “Но Лии нет, ребёнка нет, — крутилось в его голове, — никого нет, ничего нет”. Воздух вернулся в лёгкие, а вот у звука не прибавилось громкости.

— То есть вы не знали, что она была в положении? — Джордж тоже выдохнул: «Обморока мне ещё тут не хватало».

— Мы не собирались. Пока не собирались. Нет, я не знал, — одни слова Филиппе выдавливал из себя, другие точно выплёвывал, третьи сами скатывались с губ. Он уже мало что понимал, его рассудок медленно уплывал. Не хотел ни плакать, ни крушить всё вокруг, как делали те, кому давали эту зелёную кружку, а только поскорее уйти. — Поскорее бы покончить со всем этим, — неожиданно произнёс он вслух, смотрел на Джорджа, но не видел его. Что должен испытывать человек, из-за которого умерла его любимая и ребёнок? Беспомощность и бесконечное чувство вины. Ничего не изменить. Не выпросить прощения. Не вернуть. Время тугой петлёй сдавливало горло, опять стало трудно дышать.

«Филиппе, приди, спаси нас», — попросила Лия, её голос прозвучал теперь отчётливо, словно она стояла позади него.

Когда всё закончилось, не выпустил кружку из рук, унёс с собой «горечь-и-боль». Как-то добрался до дома, не видя ничего вокруг. Пару раз его чуть не сбили. Водители даже не сигналили ему и не кричали ничего дурного вслед. Филиппе шёл и слышал только настойчивый голос Лии.

«Приди и спаси, спаси нас, помоги нам, прошу тебя», — просила она.

Голос твердил одно и то же, сводя его с ума, и Филиппе думал, что, возможно, он уже сошёл. Это не походило на игру воображения. Всё становилось настоящим, осязаемым. Он ощущал её дыхание на своей шее, с трудом сдерживая крик. Лия молила спасти её. Но профессор не верил в потусторонние силы и решил, что это его мозг выдаёт такие странные сигналы.

* * *

Лишь с четвёртого раза он справился с дрожью и открыл замок. Тесси пришла его встречать и радостно завиляла хвостом. Филиппе с диким воем сполз по стене. Обнял собаку, уткнулся носом в шерсть и стал раскачиваться, сотрясаясь в рыданиях. Она завыла вместе с ним. Он вскочил и поспешил в ванную.

“Они всё ещё там, где и оставил их вчера, — не раздумывая, схватил пузырёк и вернулся в комнату. Филиппе знал, что у сестры есть ключи, но на всякий случай дверь прикрыл неплотно. — Оставить записку? Объяснить, почему ухожу? Софи умная, она всё поймёт. А может всё же не нужно? — несколько раз прошёлся по квартире, пытаясь запомнить всё как есть. — Почистить зубы? Снова принять душ? А зачем? Умереть красивым и чистым? Не всё ли равно? — руки вспотели, сердце билось часто. — Нужно было отдать Тесси в приют, но сначала отвезти к ветеринару. Эгоист, я жалкий эгоист”.

«Филиппе, не надо! — в панике кричала Лия. — Прошу, одумайся!»

Решил оставить записку и пошёл искать ручку, но услышал непонятный звук. Вбежал в комнату и увидел, что Тесси лежит без чувств, а рядом полупустой пузырёк. Филиппе взревел как дикий зверь. Вопль на сей раз был таким громким, что его услышал сосед, который спускался по лестнице.

— Берди! — крикнул Кристофер. — Что случилось, Берди?

Профессор сидел на полу рядом с Тесси, и снова подвывал, вот только она ему больше не отвечала.

— Убил, я убил их всех! — кричал он так громко, что и другие соседи могли это услышать.

— Тише! Да о чём ты говоришь? — Кристофер не понимал, что происходит.

— Родители, бабушка, жена, ребёнок, собака, Тесси, она… она, — он показал на неё, потом на пузырёк.

— Бери её, и поехали! — сосед уже нащупал ключи от машины в кармане куртки.

Филиппе хотел помочь, но его будто парализовало. Кристофер понял, в чём дело, схватил собаку и побежал к машине. Он не мог смотреть, как животное умирает, пока этот тюфяк сидит и бездействует.

“Беги! Ну же, беги!” — скомандовала Лия.

Филиппе очнулся и кинулся вслед за соседом.

Половину пути преодолели быстро, но поток машин становился всё плотнее, замедляя их. Время уходило.

— Быстрее, пожалуйста, быстрее, прошу тебя! Я прошу тебя! — подгонял Филиппе.

Кристофер вскипел, кинул машину на ближайшем свободном месте. Подхватил собаку на руки и побежал в сторону клиники. Профессор едва поспевал за ним, удивляясь, как тучный мужчина может так быстро бежать. На самом деле, это его ноги стали ватными от страха.

Филиппе и Кристофер ввалились в клинику красные, запыхавшиеся. Медсестра нахмурилась, хотела напомнить им про то, что следует вытирать обувь.

— Собака умирает, отравление! Срочно промыть желудок! — выпалил Кристофер.

Девушка всплеснула руками, и побежала за врачом. Дальше всё происходило слишком быстро. Филиппе видел картинку со стороны, как в сломанный калейдоскоп. Собаку унесли. Кристофер тяжело дышал, без сил упал на диван.

— Она должна жить, они должны были жить. Почему опять? За что? — Филиппе остановился и потёр виски, голова раскалывалась.

— Берди, да о чём ты говоришь? — Кристофер немного отдышался, красные пятна на лице начали светлеть.

Филиппе повторял одно и то же снова и снова. Его, засасывало в зыбучие пески подсознания, из которых сложно выбраться. Люди неспроста теряют рассудок, когда боль души становится настолько сильной, что её невозможно стерпеть. Защитный механизм, всё отвергать, не подпускать ближе. Главное выжить любой ценой. Кристофер знал, что сосед недавно потерял жену, что идёт следствие. Но как расценивать его слова «я убил их всех»?

“Собаку тоже он отравил или случайность? — гадал Кристофер. — Он ещё что-то говорил про родителей и бабушку. Ладно, пусть с этим разбирается полиция. Я помог животному, а остальное меня не касается”.

Прошло несколько часов, прежде чем к ним вышла медсестра.

— Чьё это животное? — спросила она строго, но никто не отозвался. Кристофер ждал, что ответит Филиппе, но тот молчал. — Я повторяю, белая собака, Вест-хайленд-уайт-терьер, чья?!

— Наша, наша, — Кристофер почувствовал, что надвигается шторм.

— Вы понимаете, что наделали? — её измученное лицо, пугало нездоровым румянцем.

— Она жива? — спокойно спросил Кристофер, пока Филиппе тянул волосы в разные стороны, отчего был похож на клоуна.

— Она-то жива, но это недопустимо! Это издевательство! — её переполняла злоба.

— Простите, я оставил Тесси только на пару минут и тут, — Филиппе попытался объяснить, но его грубо перебили.

— На пару минут?! Да она голодала неделями и чуть не умерла от обезвоживания! А вы говорите, что оставили её на пару минут? — медсестра сверлила взглядом. Филиппе невольно поёжился.

— Простите, вы сделали ей промывание? Она наелась таблеток, — Кристофер попытался переключить внимание на себя.

— Промывание сделали, но желудок был почти пуст. С чего вы взяли, что дело в таблетках? Животное было настолько истощено, что упало в обморок! Мы поставили капельницу. Она пришла в себя, но всё равно очень слаба. Ещё чуть-чуть, и впала бы в кому или умерла, — девушка заводилась всё сильнее. Откинула чёлку со лба, взяв маленькую передышку, чтобы набрать воздуха, перешла на зловещий шёпот: — Что вы за люди-то такие? Зачем заводить животное, если не собираетесь за ним ухаживать? Неправильно срослась лапа, глисты, блохи, да ещё и обезвоживание. Может, мне стоит обратиться в специальные службы и не отдавать её вам?

— Как вы смеете! — разозлился Филиппе.

— Пожалуйста, успокойтесь, — вступился Кристофер. — Технически животное наше всего несколько дней.

— Я нашёл собаку в лесу после похорон жены! — вставил Филиппе.

— Кейт, мы благодарны вам за помощь, будем надеяться, что вы её вылечите, — примирительно сказал Кристофер. — Чтобы приехать к вам как можно скорее, я два раза нарушил скоростной режим, оставил машину в неположенном месте и наверняка получил штраф, пробежал почти милю с ней на руках. Думаю, что мы вполне себе неплохие хозяева и не виноваты в том, что животное перенесло столько бед до встречи с нами.

После такой тирады Эми даже не обиделась, что её назвали чужим именем. Представила, что им довелось пережить. Припомнила, почему лицо одного из мужчин, показалось ей знакомым. Раз в полгода Кристофер привозил своих псов на осмотр.

— Простите, я не должна была, простите, — ей стало неловко за свою несдержанность, и то, что она поспешила с выводами. Девушка переменилась в лице и убежала, не дождавшись ответа.

Вышел усталый врач.

— О, добрый день, Кристофер! — он сразу узнал постоянного клиента. — Плоховата собачонка, но жить будет. Долго же она скиталась. Мы вытащили занозы из лап, подстригли когти, пока малышка была без сознания. Эми уже успела накричать на вас? Кто бы сомневался. Простите её, глупышка всё принимает близко к сердцу.

— Запишите эту процедуру на мой счёт. Я ведь уже заработал приличную скидку, верно? — Кристофер почувствовал себя героем и не собирался упускать шанс покрасоваться.

— Верно, — согласился врач, — а пока можете идти. На всякий случай, вот наша визитка, можете позвонить и справиться о её состоянии.

— Не хочу уходить, — Филиппе был настроен решительно. — Не хочу оставлять её. Я останусь.

— Собака будет вместе с другими спокойными животными, которые отходят от наркоза и дежурным. Понимаете? — объяснил врач. — Беспокоиться сейчас не о чем, состояние стабильное.

— Я буду сидеть здесь и ждать, если можно, — профессор попросил мягко, но настойчиво. — Никого не потревожу, но мне нужно быть здесь.

— Филиппе, тебе стоит пойти домой, — Кристофер уже направился к выходу. — Они помогут ей. Пойдём, заберёшь, когда поправится.

— Все обращаются со мной как с душевнобольным! — взорвался Филиппе, даже голоса в голове поутихли. — Я не в порядке, но не болен, просто не хочу оставлять её одну.

Тут Кристофер вспомнил цвет пузырька от таблеток и осознал: «Снотворное, которое могло убить не только собаку, но и Филиппе. Зачем ему понадобились таблетки днём? Он держал ручку, а дверь была не заперта — тут явно что-то не так, — два и два сложились быстро, — и как же я сразу не догадался?»

— Ты прав, нам стоит остаться, — Кристофер уже решил, что ему следует сделать. — Мне нужно отлучиться ненадолго. Я вернусь и принесу что-нибудь поесть, хорошо?

— Ты заедешь домой? — догадался Филиппе. — Вот мои ключи, можешь закрыть дверь? Кажется, я забыл про неё впопыхах.

Пробок уже не было, и Кристофер добрался быстро. В квартире Филиппе он нашёл пузырёк на том же месте. Таблетки высыпались, но их почти не видно на кремовом ковре с густым ворсом. Тесси хватило сил только уронить пузырёк. Собака спасла ему жизнь, благо не ценой своей.

Кристофер никогда не был сентиментальным или слишком сердобольным, но всё делал по совести, так, как надо. Он попытался поставить себя на место соседа и понял, насколько Филиппе сейчас нужна компания. Крадучись зашёл к себе, зная, что жена спит — у неё разыгралась мигрень, и чтобы не получить нагоняй, нужно всё делать как можно тише.

— Где ты был? Я уснула, — сонно прошептала Мари.

— Милая, мне сейчас придётся снова уйти. Возможно, я не приду ночевать, — предупредил Кристофер. — Случилось маленькое ЧП, нужно помочь одному человеку, вопрос жизни и смерти.

Она пыталась понять, правду он говорит или нет. Смотрела так, словно глаза — её сканер. Кристофер не врал. Мелькнула мысль об измене, о другой женщине, но слишком уж он обеспокоен. Да и муж не бросил бы её одну с такой болью, если бы это было что-то пустяковое.

— Можешь сказать, где ты будешь сегодня ночью, чтобы я не волновалась? — попросила Мари.

— В ветклинике, с Филиппе Берди, — Кристофер переоделся.

— Берди? — переспросила Мари. — Нашим соседом? Разве у него есть животное?

— Люблю тебя, — он притянул жену поближе и нежно поцеловал её, как не делал уже очень давно. — Звони, если будешь волноваться или что-то понадобится. Я на связи и примчусь в любой момент.

На обратном пути ему пришлось сделать небольшой крюк за пиццей. Нужны были силы, чтобы провести целую ночь без сна. Ему предстояло узнать, как начиналась история любви, которая закончилась так трагично.

И нашла его среди книг

— То был январь, — начал Филиппе, — наступили долгожданные каникулы. Я отправился в университетскую библиотеку, где работал над своей первой книгой. Ну, или скорее, пытался. Уже пару недель бился над третьей главой. Никак не шло, решил, что муза окончательно меня покинула. Когда такое случалось, я брался перечитывать моих кумиров — Грина, Хокинга, Пенроуза. Чтобы поймать настрой и писать так же легко. Но тогда ничего не помогало, и чужие шедевры вызывали лишь зависть. Я понимал, насколько они хороши. Слова перетекают по каплям в маленькие ручейки, впадают в озёра-абзацы, а те уже в моря глав, становясь неизведанным океаном, в котором хочется не только помочить ноги, а нырнуть с головой. Я мечтал создать собственный океан, который будут ценить и восхищаться им. Хотел, чтобы в учебниках написали: «Дебютная книга Филиппе Берди, опубликованная в таком-то году нашей эры, одна из величайших научных работ. Она рассказывает о теории струн и описывает красоту нашей Вселенной, невероятные парадоксы бытия».

“О, Филиппе, они напишут”, — поддержала Лия.

— Признаюсь, совсем нескромно, — продолжил профессор и улыбнулся. — Я был молод, амбициозен и полон надежд, но в тот день казался себе бездарным писакой. В порыве ярости я стукнул кулаком по столу. Хорошо, что библиотекаря в тот момент не было в зале.

— Штраф за нарушение тишины? — пошутил Кристофер.

— Если бы! — ухмыльнулся Филиппе. — В наказание бесконечные нотации. Настолько нудные, что я готов был даже заплатить лишь бы она перестала.

— Так что же произошло дальше? — полюбопытствовал Кристофер.

— Я боязливо огляделся по сторонам и увидел красивую незнакомку. Она внимательно посмотрела, мне стало неловко за свою глупую выходку. Извинился, сказал, что это вышло случайно. Лия улыбнулась, а я улыбнулся в ответ, — он замолчал и закрыл глаза, возвращаясь в тот момент: — Спросила меня, не я ли случайно профессор Филиппе Берди. Говорила с акцентом, но ударение в моей фамилии поставила правильно. Сказала, что хочет стать моей студенткой. Лия была чудо как хороша, и я вовсе не хотел становиться её преподавателем. Несмотря на то, что совсем недавно моё сердце разбили, я уже был очарован ею и мечтал пригласить на свидание. Тут зазвонил телефон, прервав нашу беседу.

— Ваша бывшая? — уточнил Кристофер.

— Не торопитесь. Вы всё узнаете, — он хорошо помнил тот разговор.

* * *

— Филиппе, это какой-то кошмар! — пожаловалась Софи. — Эти идиоты всё перепутали, и теперь оранжерея клиентки напоминает садик куклы Барби! Она ненавидит розовый. Выглядит ужасно. Прошу тебя, приезжай. Рабочие пытаются убедить меня, что это фуксия. Я устала спорить, что всё равно не подходит. Они меня не слушаются, нужно заставить их перекрасить до завтра, — сестра была готова разреветься. — Меня могут уволить, пострадает репутация. Ты нужен мне! Я знаю, как ты умеешь убеждать. Прошу тебя.

— Хорошо, — недовольно выдохнул он. — Скоро буду, только свари мне кофе.

* * *

— Я положил трубку и заметил, что Лия смотрит на меня с интересом, — продолжил Филиппе. — Гадала, кто же звонил, и боялась, что сейчас я уйду, не решившись назначить ей встречу. Но я решился. Помог сестре и в назначенное время пришёл в «Шекспир». Она уже ждала меня, в том шикарном зелёном платье.

“Малахитовом”, — поправила Лия.

— Малахитовом, — исправился он. — Весь вечер мы обсуждали её работы, мои работы, не захотели расходиться, даже когда закрылся бар. Поднялись ко мне. Проговорили до самого утра. Уснули лишь, когда силы окончательно покинули нас. Она на диване, а я в кресле.

“Как маленькие дети, что ждут появления Санты и боятся его пропустить”, — Лия нашла удачное сравнение.

— Я проснулся около полудня, учуял запах кофе и еды. Лия готовила яичницу, будто была здесь хозяйкой уже много лет. Мне захотелось просыпаться так каждый день, чтобы она была рядом. Полюбив её всем сердцем, я понял, что никто кроме неё не в силах его разбить.

— Между вами ничего не было той ночью? — Кристофер немного покраснел.

“Мужчины”, — фыркнула Лия.

— Нет, — улыбнулся Филиппе. — Мы даже не целовались. Потому что не было здесь искры и любви с первого взгляда, сжигающей страсти. Она уже долгое время знала меня, мне казалось, что я знаю её всю жизнь. Всё было естественно, точно кто-то прописал сценарий. Некуда было спешить, мы, наконец, нашлись, — он замолчал и подумал: “Только тот, кто сочинял историю нашей любви, вычеркнул Лию из этой пьесы, будто она была лишним звеном”.

Утром Эми зашла в комнату ожидания и увидела, что они спят на диванчиках. Мужчины замёрзли и укрылись своими куртками. Мусор от пиццы аккуратно собран в пакет. Ей стало стыдно за вчерашнее, зря она вспылила. Ещё никто из хозяев больных животных, не оставался здесь ночевать. Девушка тихонько закрыла за собой дверь и отправилась в ближайшую пекарню, где купила сэндвичи и ароматный кофе для Филиппе и Кристофера, чтобы загладить свою вину.

Сбежать

Через три дня Тесси выписали. Оказалось, что есть небольшие осложнения из-за переохлаждения, но самое страшное позади. Софи постоянно звонила брату справиться, как он. Филиппе скрывал, что находится в клинике, врал ей, что всё хорошо. Сам ни с кем особо не общался, просто сидел и смотрел в окно. Со стороны казалось, что он наблюдает за прохожими. На самом же деле, профессор заглядывал вглубь себя. Смотрел воспоминания, как фильм. Прокручивал их снова и снова. Даже сейчас Лия словно была с ним — отпускала едкие комментарии по поводу персонала, ревниво сопела вслед каждой хорошенькой девушке. Он старался не реагировать, чтобы другие не заметили. С Кристофером после той ночи откровений они больше не общались, было неловко за свою слабость, за то, что сосед теперь знает так много.

Дома Филиппе обнаружил, что в холодильнике пусто: “Заказать еду? О, нет. Только не китайская лапша или пицца. Может, попросить Софи приготовить что-нибудь вкусненькое? Или сходить в кафе? — он стоял с открытой дверцей, и смотрел на упаковку молока. Никак не мог выбросить, ведь его покупала Лия. Обычное молоко, которое каждый раз попадалось ему на глаза и выводило из себя. — Нормально ли ненавидеть просроченные продукты? Не сметь прикоснуться?” — разозлился и нехотя побрёл к «Альфредо».

Погода была такой же ужасной, как и на похоронах, только ветер чуть тише. Всё равно казалось, что он всюду и проникает в душу, выстужая её, как опустевшую квартиру. Тесси осталась дома. Профессор боялся, что долгая прогулка может ей навредить.

"Давай возьмём сегодня что-нибудь посытнее, я проголодалась", — попросила Лия.

Филиппе открыл дверь, придержал, чтобы пропустить её вперёд. Звякнул колокольчик. Очнувшись от наваждения, он чертыхнулся и поспешил войти.

— Здравствуй, здравствуй, — грустной улыбкой встретил его крепкий, коренастый мужчина, с густыми усами, которые всегда закручивал, когда скучал. Кучерявые рыжие волосы забавно выглядывали из-под колпака. Многие шутили, что с такой внешностью Альфредо суждено было стать поваром или работать в цирке.

— Мне нужно… — начало было Филиппе. — А есть что-то обычное, домашнее? Столько, чтобы я не думал о еде пару дней или даже неделю, — оставил право выбора за поваром, а сам сел за их столик у окна. Разглядывал редких прохожих, которые кутались в тёплые одежды, забавно хмурились. До Лии он тоже не любил такую погоду. Но всё стало иначе, когда у них появилась своя традиция. Они заранее готовились к холодам — закупали еду, проверяли запасы свечей. Филиппе брал отгулы, и целую неделю можно просидеть дома, работая над общим проектом. Прерывались лишь на вкусный ужин из любимой пекарни и хороший фильм. Мир за окном переставал существовать.

— Ну вот, всё готово! Одноразовых контейнеров не оказалось, эти вернёшь, когда сможешь, — повар соврал про контейнеры, ему было важно увидеть профессора снова, узнать, что с ним всё хорошо. За несколько лет он сильно привязался к нему и его красавице жене, которая делилась с ним рецептами невероятно вкусных блюд. Когда узнал о её смерти, сам горевал, как о близком друге. Лия была мила с ним и смеялась звонче любого колокольчика.

— Обязательно верну, — Филиппе хотел ещё добавить «спасибо, что без жалости», но вовремя решил, что не стоит.

* * *

Добравшись до дома, профессор решился выйти в Интернет. Там его ждали сотни, тысячи непрочитанных сообщений. “Всеобщее любопытство настигает меня, — злился он. — Раньше писали на электронную почту — необязательно отвечать сразу, можно и вовсе соврать, что письма потерялись, попали в спам, или что ты ещё не был в Сети, а тут тебя сдают с потрохами”.

“Сколько же девиц тебе написывает. Наверняка, хотят утешить”, — едко высказалась Лия.

Филиппе удалял сообщения, стараясь не читать их. Все сожалели, все, кто хорошо или только мельком был с ним знаком. Он не понимал: “Почему этим людям так хочется прикоснуться к моему горю? Неужели мне от этого должно стать легче?”

Не заходил в Сеть со дня её смерти и вот наткнулся на сообщение от Лии: «Люблю тебя…» Открыл его, в панике нажал «удалить», а потом «выйти».

«Почему ты не прочитал? Почему же ты не прочитал? — спрашивала жена. — Неужели ты не хочешь знать?»

Выйти. Сбежать. Но тут же пожалел об этом. А если там было о ребёнке или о том, что случилось? Вдруг там был ответ?

Хранить молчание

Следующую неделю Филиппе просидел дома. Он бездумно перелистывал каналы, ходил в одном и том же, в водолазке и джинсах Питера, на ночь не раздевался, а заворачивался в халат. Нужно было бы уже переодеться, прибраться и принять душ, но где взять сил? Его пугала мысль о том, чтобы снова заглянуть в шкаф и увидеть вещи жены. В прошлый раз он достал свитер, который всё ещё пах её духами и пролежал с ним весь день. На улицу выходил ненадолго, только для того, чтобы выгулять Тесси. Часто вспоминал фильм, где девушка после смерти мужа долго не могла привыкнуть наливать одну чашку кофе по утрам. Для него же, напротив, было удивительным, находить на столе пустую и грязную “горечь-и-боль”, которую он утащил из участка, разбросанные упаковки из-под пиццы и фастфуда. В холодильнике всё ещё стояла та упаковка молока. Картонная коробка сильно вздулась. Он не понимал, почему не может её выбросить. Почему простые вещи теперь имеют над ним такую власть? Оброс некрасивой щетиной. Не смотрелся в зеркало. Ему было всё равно, что он дурно пахнет и стал походить на бездомного. Всё это расстраивало только Софи.

В один из вечеров в дверь настойчиво позвонили. Филиппе никак не отреагировал на звук. Казалось, что это его не касалось. Трель звонка раздалась вновь. Тесси негромко тявкнула. Он тихонько подкрался к двери, чтобы посмотреть, кто решил его потревожить, но громко скрипнула половица.

— Берди? — незнакомый мужской голос по ту сторону звучал властно. — Филиппе Берди, это вы? Откройте, полиция.

Он посмотрел в глазок и увидел двух полицейских. Покорно отворил и впустил их. Не стал просить показать документы или спрашивать, имеют ли они право приходить к нему без предупреждения. “Ковёр испачкают”. Но и эта мысль не вызвала сильных эмоций, хуже его квартира уже вряд ли будет выглядеть.

— Филиппе Берди, мы вынуждены задержать вас по обвинению в убийстве Лии Монтгомери. Вы имеете… использовано… в суде.

— У меня больная собака, нужно позвонить сестре, чтобы она её навещала, — голос профессора был спокойным, бесцветным. «Скрутят?»

— Звонок вы можете сделать из участка, — грубо ответил один из них. Чем только не оправдывались те, кого они арестовывали, как только не умоляли, не забирать их. Он уже настолько привык быть с ними жёстким, что даже толком не понял просьбы, не стал вникать.

— Хорошо, тогда я готов идти, — он опустился на колено, чтобы погладить Тесси на прощание. Злой полицейский схватился за пистолет, а собака заскулила. — Не волнуйся, Софи присмотрит за тобой, — шепнул Филиппе, не замечая, что на него направлено оружие, спросил, есть ли у них ордер на обыск его квартиры, и получил положительный ответ. Удивился: “Прошло много времени. Если ничего не нашли при первых двух обысках, почему решили, что найдут что-то сейчас? Надеялись, что я расслабился?” — Хорошо. Боюсь, что Тесси, моя собака, будет волноваться. Мой сосед Кристофер мог бы посидеть с ней, пока вы не закончите. Он живёт этажом выше.

— Не переживайте, мы не изверги и позаботимся о животном, — успокоил добрый полицейский.

В машине играла"Poets of the Fall — Sleep". Филиппе не знал, куда именно его везут, как долго он там пробудет — может, пару дней, а может, годы. Его мучили странные мысли: “Будут ли проверять на детекторе лжи? А если да, то какие вопросы зададут? Вскроют ли почту? Станут ли читать все эти ужасные письма, которые наверняка придут ещё. Я дам им пароль, если они всё это удалят. О, Тесси, главное, чтобы она окрепла. Может, стоит нанять платного адвоката? Софи будет волноваться”. Все эти мрачные мысли заставили Лию замолчать, а ведь она редко оставляла его.

Полицейские ехали молча. Давно они не встречали такой покладистости. Нет, конечно, не все убийцы были похожи на убийц, кроме самых отъявленных психов. Но им не верилось, что этот тихоня отравил беременную жену, да ещё в своём же баре. В воздухе витало такое горе, что страшно было лишний раз вдохнуть. Вдруг заразно? Им почему-то стало тяжело на душе. Поэтому они привезли его в участок, поскорее оформили бумаги и разъехались по домам. А засыпая, им привиделось, как Филиппе обнимает Тесси, шепчет о том, что всё будет хорошо. Но будет ли?

* * *

С профессором обращались вежливо, будто он снова держал в руках ту зелёную кружку «горечь-и-боль». Всё происходило как во сне: было сложно сосредоточиться, приходилось переспрашивать по нескольку раз. Ожидал, что за рассеянность придётся поплатиться, что вот-вот на него накричат или ударят, решив, что он издевается. Наконец, его отвели в камеру и оставили одного. Здесь было чисто, хоть и неуютно. Небольшая кровать со старым матрасом застелена тоненьким колючим одеялом. Одиночная камера, наглухо закрытая, с массивной дверью и маленьким окошком. Прошёлся по периметру.

“Как меня угораздило? — думал Филиппе. — Как хорошо, что бабушка и родители не дожили до этого момента. Почему я воображал себя лучше других? Относился к людям высокомерно, это казалось правильным, ведь я умнее. Да и как не смотреть сверху вниз, если я знал, как всё устроено и интересно рассказывал об этом. Как не зазнаться, когда студенты обожают, а лучшие учёные считают мои работы выдающимися. Чёрт возьми, я признан элитой научного мира. Да что там, мы с Лией были частью этого мира. Но нас больше нет. Её нет. Мне нравилось, рассказывая о себе в интервью, подчёркивать, что я из семьи риелторов, а, следовательно, о протекции и речи быть не может. Кем я мнил себя? Самоучкой, феноменом, талантом, гением? Фортуна не всегда была благосклонна, отбирала самых близких. Но я становился сильнее и думал, что уже ничего не страшно. Что я машина, сталь и кремень, вознесённый на вершину своими фанатами. Ошибочно полагая, что всё мирское не сможет меня сломить. Но ты смогла. Очищала меня как лук. Слой за слоем, смеясь и плача. И вот смотрите-ка, нашла мою душу, да ещё такую ранимую. То самое естество, без капли нарциссизма и надменности, умеющее любить в ответ. Ненавижу тебя за это. Если б ты не подобралась так близко, может, сейчас я бы не видел свет этой давно погасшей звезды, не мучился. Не слышал бы твой голос, этих ужасных “Приходи и спаси нас, пожалуйста, спаси нас”. Да, я виноват, но и ты виновата! Зачем ты сделала это? Зачем? Неужели не могла простить меня. Уйти, устроить скандал, истерику? Одним глотком убила нас троих. Филиппе Берди теперь другой человек, который не просчитал наперёд и больно упал. Кто я теперь? Кто я без тебя?"

И ответы, которые приходили на ум, пугали его. Он ударил кулаком стену со всей силы, осталась небольшая вмятина.

“Зачем ты так?” — спросила Лия.

Когда же Филиппе пустили к телефону, охранник намекнул, что если кто-то ещё раз попытается пробить стену, пострадает не только рука, но и рёбра. Пришлось извиниться и заверить, что такого больше не повторится.

— Софи? Алло, Софи? — голос его звучал глухо, словно пытался найти дорогу в темноте телефонных проводов.

— Это я, — поспешно отозвалась сестра. — Что-то случилось? Мне приехать?

— Да. Только не забудь свои ключи. Меня арестовали, поэтому тебе придётся остаться за старшую и приглядеть за Тесси. Пожалуйста, не оставляй собаку одну, её только недавно подлечили.

— Тебя арестовали?! Тесси болела? — заволновалась она.

— Ничего страшного, — он хотел успокоить сестру. — Но ей нельзя сейчас голодать. Звони в клинику, если что-то пойдёт не так. Забыл, как она называется. Кристофер знает. Ты знаешь Кристофера?

— Твоего соседа сверху? — уточнила Софи. — У которого тоже собаки?

— И ещё, я взял контейнеры у Альфредо. Их нужно вернуть, я обещал, или возместить стоимость. Понимаю, что у тебя есть свои дела, а тут я со своими глупостями, — вздохнул брат.

— Где ты? Можно ли тебя навестить? Тебе там что-нибудь нужно? — сыпала вопросами Софи. — Филиппе?

— Люблю тебя, сестрёнка, — попрощался он.

— И я тебя, — ответила она коротким гудкам. Потом медленно положила трубку и так же медленно села на диван. Питер молча сел рядом и обнял её.

* * *

Доехали быстро и теперь сидели в машине, смотрели на дом. Люди входили и выходили из бара. Софи нервно гладила руль, и, не хотела никуда идти.

“Лия умерла не там, — успокаивала она себя. — Но в квартире её вещи, и всё будет не так, как прежде. Не будет того уюта и тепла, не будет пахнуть её духами, а ещё страшнее, если всё-таки будет”.

— Пойдём, Софи. Мы же не можем просидеть здесь всю ночь. Нужно сделать это, — Питер положил руку ей на колено, жена вздрогнула, но не стала ничего отвечать, только вздохнула громко и заставила себя выйти из машины.

— Я заберу Тесси, — сказала Софи, пока они поднимались. — А ты навести Кристофера, он живёт этажом выше. Услышишь лай, когда будешь подходить к его двери.

— Что мне сказать? — спросил Питер.

— Скажи, что ты от Филиппе, и тебе нужно узнать название клиники, в которой лечили Тесси. Почему? Ну почему, почему он ничего не сказал мне? — злилась она.

— Не хотел тебя тревожить, — Питер знал, что это никак не оправдывает Филиппе.

— Он обещал… — Софи осеклась: “Да, извинился, что отдалился, но ведь не обещал стать ближе”.

— Ты в порядке? Зайти с тобой? — спросил Питер, когда они уже стояли у квартиры.

— Я сама. Не хочу, чтоб ты видел мои слёзы, — она начала нервничать, что никак не может найти ключи.

— Разве это нормально? Я твой муж, но ни разу не видел, как ты плачешь, — не дождавшись ответа, он поднялся наверх.

Руки предательски дрожали, пришлось повозиться с ключами. Наконец, она справилась и вошла в квартиру. “Тесси, Тесси!” — Софи, ожидала, что собака выбежит ей навстречу, как только откроется дверь. Тишина оглушила, и девушка запаниковала, начала лихорадочно заглядывать во все комнаты. Нашла Тесси на кухне, она лежала под барным стулом и вяло виляла хвостом в знак приветствия.

— Малышка, не грусти, всё будет хорошо, — Софи еле сдерживала слёзы. Укутала собаку в полотенце и поспешила уйти. Питер уже ждал её в машине. — Там такой бардак! — пожаловалась она. — Пустые бутылки, коробки из-под пиццы, в контейнерах остатки еды. Всё покрылось пылью, плесенью, холодильник и плита в разводах и пятнах. Это отвратительно. Как у тебя успехи, узнал что-нибудь?

— Сосед рассказал, как они попали в клинику, — Питер замолчал, не знал, стоит ли говорить дальше, но решил не утаивать, — когда Тесси упала в обморок, Филиппе подумал, что она съела его таблетки. Снотворное. Кристофер считает, что твой брат готовился покончить с собой.

— Он же сказал, что избавился от них, — жена стукнула по рулю, пронзительный гудок испугал прохожих, которые шли по переходу. Один из них зло погрозил ей кулаком. Тесси задрожала от страха, но не издала ни звука.

— Главное, что он жив, собака тоже, — муж попытался успокоить её. — Хочешь, я поведу?

— Питер, его же могут посадить. Филиппе забрали, как главного подозреваемого, — волновалась Софи. — Он и сам считает, что во всём виноват, но это не так, это не так!

— Я понимаю, что ты хочешь его защитить. Но то, что произошло, очень странно. Людей не убивают просто так, — аккуратно рассуждал Питер. — Лия была импульсивной. Допустим, она узнала об измене или даже невинном флирте? Ты же знаешь, что вокруг твоего брата всегда вьются девицы. Если она придумала себе слишком многое и таким уходом наказать его, отомстить. Тем более — Лия была беременна, гормоны. Если только…

— Если только она не взяла тот бокал по ошибке, а яд предназначался кому-то другому, например Филиппе? — предположила Софи. — Столько версий, одна хуже другой. Пообещай мне, что если тебя вызовут на суде, будешь придерживаться моей, хорошо? Я не могу потерять ещё и брата. Если присяжные решат, что он довёл её до самоубийства, могут приговорить его. Даже если на самом деле Лия сделала это сама. Понимаешь?

— Софи, я всё сделаю, как ты скажешь, — пообещал Питер. — Но я хочу, чтобы мы с тобой добрались до сути. Когда знаешь правду, врать становится гораздо легче.

Новое дело

Майки и Джордж сами вызвались вести дело Лии Монтгомери. Почему? Они стали детективами не для того, чтобы отлынивать. Списывать всё на самоубийство слишком скучно. Напарники любили загадки, и пораскинуть мозгами. Найти ответ — чистый кайф, законный как кофеин. А ещё любили бар, где всё произошло. Боялись, что нераскрытое дело плохо скажется на репутации заведения. Вдруг здесь любой посетитель может получить порцию яда? Жаль, что в тот день они не пропустили здесь по стаканчику. Дело пошло бы быстрее, если б друзья были свидетелями. В «Шекспире» их знали, как завсегдатаев, которые оставляют хорошие чаевые, и это должно было помочь разговорить сотрудников. Их начальство, в свою очередь, не очень-то интересовали результаты, лишь бы скорее закрыть. Семейная драма не вызвала сильного резонанса. Новость не попала даже в местную газету, потому что той же ночью одна шайка мафиози вырезала другую почти подчистую. Всех это так шокировало, что никто и не разглядел настоящей трагедии.

Вот наступил вечер пятницы. Детективы снова в любимом баре, но осматривали его будто впервые. Майки потягивал большой стакан пива, Джордж за рулём и ограничился кофе. Первый этаж был похож на классические американские бары с мягкими диванчиками для компаний. А второй в стиле лофт — красивые кирпичные стены и уютные столики для двоих. Всё казалось другим, и в обстановке появилось что-то отталкивающее. Сейчас, когда Филиппе был под следствием, «Шекспиром» временно заведовал управляющий Пабло, а Питер и Софи помогали ему. Им повезло, что убийство никак не отразилось на персонале, никто не сбежал. Это были студенты из небогатых семей, которые больше боялись голодной смерти, чем отравления.

— Как считаешь, с кого стоит начать? — Джордж ждал, пока кофе немного остынет.

— Ты лучше спроси, когда стоило начать, — Майки закатил глаза. — Прошло столько времени, а они только спохватились. Бармена уже опрашивали? Думаю, стоит сделать это снова. Узнаем, сколько официантов было и сколько должно было быть. Кстати, надо бы проверить и персонал на кухне, кто у них моет посуду. Ты выяснил у медиков, какой это был яд? — он отхлебнул свежего холодного пива и расплылся в довольной улыбке.

Джордж нахмурился. Стало понятно, что забыл. Даже не ясно: забыл ли спросить или название.

— Память как у рыбки! Как же ты распутываешь дела? — Майки заливисто рассмеялся. Он был молод, вечно румяные щёки с ямочками, светящиеся от счастья глаза.

— Не подавись кадыком, — фыркнул Джордж. Раньше он был таким же весельчаком, но с возрастом подрастерял свою жизнерадостность, её вытеснил цинизм. Редко брился и стал похож на молодого Клуни. Когда говорил, что работает в полиции, девушки начинали краснеть и хихикать, а набравшись смелости спрашивали: «А почему же не в “Скорой помощи”?»

— Не завидуй, Джордж, — Майки наслаждался хорошим вечером. — Зачем ты сегодня сел за руль? Расслабился бы вместе со мной.

— Здесь в алкогольных напитках бывают отравляющие вещества, — ответил он. — Это уж я запомнил.

— Умеешь же ты испортить настроение. Тебе не кажется, что это мутная история? — Майки внимательно посмотрел на кружку, подумал: “Может не пить? Не хотелось бы умереть, как жертва. Да нет, глупости, пиво шикарное”. — Отбросим версию самоубийства. Счастливая семейная пара отдыхает в баре, который недавно купили и отремонтировали. Занимаются любимым делом, успешны, и ждут ребёнка. Им бы жить-поживать, но в годовщину их свадьбы её отравили. За что?

— Неужели кому-то не понравились перемены? — Джордж огляделся по сторонам. — Новое меню, новые симпатичные официантки. А ещё, ты же помнишь, какая ужасная музыка здесь играла? Да и те плакаты давно устарели, а этих, — он кивнул на портрет учёного, — хоть и не знаю, но выглядят вполне себе симпатично.

— Насолили бывшему владельцу? — вставил Майки. — Но они же оставили управляющего? Не думаю, что это настолько прибыльное место, чтобы за него воевать. Хотя если учесть, как часто мы с тобой здесь бываем, всё может быть.

— Думаешь, они силой отобрали «Шекспир»? — Джордж уже представлял это. — Только с виду такие милые, а на самом деле Лия тоже из какого-нибудь клана? В ту ночь, помнишь — многим не поздоровилось, — он вспомнил резню и скривился.

— Одни стереотипы. Если в роду итальянцы, сразу мафиози. Ну что за глупости? Может, ссора с бывшим хозяином? — Майки стоял на своём и пытался рассмотреть эту версию. В то, что Филиппе и Лия преступники, ему верилось слабо.

— Но что, если этот бокал предназначался не ей? — Джордж подкинул новую идею. — Видишь вон ту официантку, Джесси. Она часто путает заказы.

— Тогда кому? Ему? — спросил Майки.

— Может и ему, а может кому-то другому, — ответил Джордж, — у Джесси память, вот уж точно, не больше трёх секунд. Кстати, нужно ещё проверить сотрудников университета. Берди, конечно задержали, но подозревать нужно каждого.

— Профессиональная зависть? — предположил Майки. — Я читал, что она появилась здесь несколько лет назад и быстро стала восходящей звездой. Не пошла преподавать, но вела какие-то лекции, публиковалась. Даже получила пару престижных наград. Да ещё такая красавица. Видел её фото в Сети? Думаю, что многие считали её протеже Филиппе. Наверняка кому-то это могло не понравиться.

— Может, это классика и замешаны любовники или любовницы? — Джордж нехотя давился своим кофе. — Мужа спрашивали об этом?

— Пока нет, но стоит, — Майки протянул бокал. — Ну, что? За новое дело?

Детективы чокнулись и почувствовали холод, пошли мурашки. Но никакой мистики, виновата была Джесси, которая включила кондиционер.

* * *

Пока Филиппе сходил с ума взаперти, Майки и Джорж выложились по полной. Опросили всех, кто был хоть как-то причастен. Расписали вечер убийства вплоть до мельчайших подробностей. Выпили много пива, но не продвинулись ни по одной из возможных версий. Но самое главное — не верили, что профессор убийца. Единственной уликой были его отпечатки на том бокале. Осмотр квартиры ничего не дал. Нашли лишь парочку таблеток в ковре, но эксперты доказали, что это не то, от чего умерла жертва. Грязные носки в барабане стиральной машины, его книга, которая странным образом оказалась в бельевом шкафу, и пара неоплаченных штрафов за неправильную парковку — всё это никак не помогало делу.

Друзья и родственники честно рассказывали, что Лия была эмоциональной. Она громко говорила, иногда по-итальянски. Ругались ли они? А кто их поймёт, после этих разговоров она весело тормошила его волосы и заливисто хохотала. Да, многие могли ей завидовать. Но Лия никому не переходила дорогу. Отказалась от полной ставки в университете, вела лишь факультативные занятия раз в неделю. Ей было некогда, они с Филиппе работали над своими проектами. Никто не знал над какими. Когда его спрашивали об этом, он всегда отвечал: «Машина Времени». Все смеялись, никто ему не поверил. Лия ни с кем не флиртовала. Ревнива ли она была? Да, однозначно.

Но неожиданно появился таинственный свидетель, который начал обвинять Филиппе. Он якобы видел, как профессор подсыпал что-то в бокал жены.

«Шекспир» работал в обычном режиме. Питер присматривал за управляющим Пабло. Софи присоединилась к ним, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Наняла ещё уборщиц, так что теперь всё блестело. На втором этаже появились композиции из живых цветов. Стало уютнее. Софи даже не знала, что настолько полюбит это место, сделает его своим. Питер помнил историю про четыре шота текилы и следил, чтобы жена не злоупотребляла алкоголем. Но ей некогда было размениваться на глупости, работа кипела.

* * *

Вечером в пятницу напарники снова вернулись в поисках ответов.

— Парочка безумных учёных, которые пытаются изобрести Машину Времени. Она умирает, а он не успел доделать работу и не может её спасти. Как тебе? Чем не сюжет для романа? — Майки всегда придумывал сумасшедшие версии, после пары глотков пива.

— Похоже, твоя девушка слишком часто читает тебе на ночь, — Джордж откровенно подтрунивал над ним.

— Неправда, я большой мальчик и умею сам, — напарник забавно надул губы.

— Как скажешь, — отмахнулся Джордж.

— Мне кажется, или бармен нас избегает? — Майки пристально посмотрел на Сэма, а тот чуть не выронил бокал.

— Мы слишком часто сюда заходим. На его месте я бы тоже чувствовал себя неуютно рядом с копами, — Джорджу казалось забавным, когда он говорил слово «коп».

— Если серьёзно, мне жаль Филиппе, не повезло ему. Столько всего на него свалилось. Даже если его оправдают и выпустят, преподавать вряд ли получится, — Майки представил, что и его могут лишить любимого дела, если он совершит ошибку. — Ты хоть представляешь, как сильно испорчена его репутация? Совет не пойдёт на такие жертвы и откажется от спонсоров ради одного, пусть даже выдающегося учёного. Не знаю, уволят его или попросят по собственному желанию.

— Но ещё не доказано, что он убийца, — Джорджу тоже было жаль профессора. — Всё, что мы с тобой смогли найти, указывает на обратное. Я не знаю, откуда появился этот странный парень. Он слишком сильно нервничает, путается в показаниях. Почему Филиппе всё ещё держат под стражей и не отпустили домой? Неужели нельзя было выпустить его под залог до суда?

— Странный, это ещё мягко говоря, — согласился Майки. — Думаешь, я знаю, почему держат Берди? Но на одном из допросов он буянил и чуть не подписал признание. Боюсь, что кто-то дожмёт его, и профессор сознается в том, чего не совершал. Давай, проверим его на детекторе лжи?

— Я тебя умоляю. Люди сейчас больше верят в НЛО, чем детектору, — усмехнулся Джордж. — Как будто мы с тобой сами не обманывали его. Мне тоже жаль его. Но как доказать его невиновность? Мы же не можем вколоть ему сыворотку правды. Или можем?

— Серьёзно? Ты что, держишь у себя такое? — Майки перешёл на шёпот и недоверчиво посмотрел на напарника.

— Тише, не привлекай внимания. Один хороший друг подарил парочку ампул. На случай, если буду подозревать жену в измене, — прошептал Джордж.

— У тебя же нет жены, — напомнил Майки.

— Я всё же надеюсь, что когда-нибудь она появится, — Джордж нахмурился, выглядело комично, и оба рассмеялись. — Ты бы проверил свою?

— Киру? — удивился Майки. — Нет, я лучше буду счастливым. Не хочу нечаянно узнать того, чего не должен, — они раздумывали — выпить ли ещё или уже расходиться по домам? Это был хороший вечер, который портили мысли о Филиппе. На душе становилось паршиво, будто они были виноваты в том, что не могут докопаться до истины. — Я вот всё пытаюсь понять, почему профессор не защищается? — он хотел предложить Филиппе взять другого адвоката. — Ведь если бы что-то похожее случилось с кем-то из нас, мы наняли бы лучших. Не признаёт вины, но на защиту взял этого мямлю.

— Хорошо хоть на той стороне не питбуль, а зануда Эрик, — Джордж фыркнул. — Никогда не любил его.

— Может поговорить с Эриком? Или не стоит? — Майки хотел помочь.

— И что мы ему скажем? Не выигрывай это дело, Берди не виноват? — Джордж понимал, что их помощь может аукнуться, — посмотрит на нас как на придурков, и ещё пожалуется начальству, что мы давим на него. Остаётся только надеяться на чудо.

В ожидании чуда

За неделю до суда Софи пришла проведать Филиппе. Между ними было стекло, но разделяло их что-то гораздо большее. Соединяли лишь телефонные трубки, безжизненные аппараты, к ним прикасаются люди, которым порой просто не посчастливилось. Смотреть на брата было невыносимо. «Ужасная щетина, — подумала Софи. — Жаль, что Лия умерла, она бы заставила его побриться. Хотя если бы она была жива, ничего этого не случилось бы». Софи ненавидела Лию за её смерть и ничего не могла с собой поделать. Злиться на мёртвых неправильно, но это выше её сил. Филиппе похудел и осунулся, лишь голубые глаза стали ещё больше. У них было всего несколько минут. За его спиной стоял охранник, высокий, широкоплечий, изредка поглядывал то на Филиппе, то на Софи. Она чувствовала тяжесть его взгляда, но обиднее всего, что он смотрел зло, будто её брат действительно был преступником.

Филиппе и Софи одновременно взяли трубки, но не сказали банального «Алло» или «Привет».

— Если меня не оправдают, — начал он.

— Даже не говори так, не смей, — зло перебила Софи, — ненавижу тебя за это, почему я должна переживать? Почему ты не взял нормального адвоката? Что это за игры с судьбой? Есть свидетель, который говорит, что видел, как ты ей что-то подсыпал. Кто он? Ты его знаешь? Зачем он врёт? — она корила себя, что не заметила этого сразу. Сестра была слишком занята баром, его больной собакой, пока он творил тут глупости, а теперь поздно что-либо менять.

— Софи, я виноват. Если суд решит, что я должен, — Филиппе говорил спокойным ровным голосом, чтобы охранник поменьше на него оглядывался.

— Но ты не убивал её, — робко возразила сестра.

— Их, — машинально поправил он.

«Филиппе, послушай её, — попросила Лия, — она права».

Софи нахмурилась, опять забыла, что был ещё и ребёнок. Все или забывали, или не брали его в расчёт. Не рождён, никто его не видел, следовательно — и не было. Но для Филиппе был, только теперь навсегда в прошедшем времени.

— Я больше не могу обсуждать это, — Софи выглядела уставшей.

— Прости меня, но я должен, — профессор считал, что поступает правильно, — а уж если не виноват, тем более — зачем адвокат? В зале будут мои друзья, коллеги. Они все знали, что я любил её, знали, как сильно. Прошу, позаботься о её матери и сестре. Им сейчас тяжело.

— Но тебя будут судить присяжные! Чужие люди! Думаешь, они смогут поверить? — злилась она. — Почему ты наказываешь себя?

"Как же хочется рассказать тебе, сестрёнка, — думал Филиппе, — что постоянно слышу её голос, он становится громче и настойчивее. Боюсь зеркал и отражающих поверхностей. Боюсь, что сошёл с ума, но больше, что всё это на самом деле. Не сплю до последнего, пока не свалюсь без сил, потому что она ждёт меня во сне. Каждую ночь умирает, в своём прекрасном малахитовом платье, а потом спрашивает: «Филиппе, я сегодня красивая?» — снова шепчет это страшное: «Приди и спаси нас. Ты же любишь меня, Филиппе?» — я просыпаюсь в поту и подолгу смотрю в темноту".

Они ещё немного помолчали, а потом Филиппе быстро поднялся. Софи не успела сказать, что любит его.

“Как же хочется рассказать тебе, что карьера моя теперь под угрозой, — думала Софи. — Все, кто узнаёт, что ты за решёткой, по разным причинам отказываются от услуг. Другие, наоборот, боятся, а потому заказывают в разы больше. Но когда видят меня — ведут себя как идиоты, прячут глаза, мнутся, не спорят. Подсылают ко мне своих мужей, секретарей и садовников. Как же хочется крикнуть им: «Люди, вы что? Почему я теперь как прокажённая?» — но веду себя сдержанно, надеюсь на то, что скоро все забудут эту ужасную историю. Единственное, что удерживает на плаву — поддержка Питера. «Шекспир» процветает вопреки здравому смыслу. Посетителям совсем не страшно, а столик, за которым сидели вы с ней, «ваш столик», бронируют чаще всего. Неужели не дикость? Чокнутые ищут там привидений. Я сама слышала, как девушка тихонько шепнула своему парню, что она слышала чей-то голос. Тот шептал: «Приди и спаси меня»”.

Сестра очень многое хотела сказать, но время вышло. Обо всём этом она думала, пока шла домой. Там её ждали Карла и Хлоя. Они уже месяц жили у них. Софи боялась не угодить им. Что, если они откажутся от своих слов и будут настаивать на том, что Филиппе виновен? Что тогда? Как она сможет выдержать, если его упекут за решётку? Хлоя и Карла часто рассказывали про Лию, какой она была, и Софи сама всё меньше верила в то, что это может быть самоубийство. Но и поверить в то, что это сделал её брат, она не могла.

* * *

— Софи, — обратилась Карла накануне суда. — Мы на всякий случай собрали чемоданы, и покинем ваш дом, если завтра всё решится. Спасибо, что приютила нас.

— Вам точно нужно уезжать так скоро? — с одной стороны, она была рада, что они с Питером, наконец, останутся вдвоём, но с другой, у неё словно появилась настоящая семья. Люди, которых ты видишь каждый день, которые спрашивают про твои дела и ждут ответа, потому что на самом деле хотят знать.

— У Хорхе кончается отпуск, некому следить за детьми, — Карла говорила правду. — Я знаю, что ты очень волнуешься, и наверняка не решаешься нас спросить. Не знаю, как всё сложится, но мы на вашей стороне. Филиппе это лучшее, что случилось с моей дочерью.

Софи почувствовала, как отпустил спазм, и она снова смогла вдохнуть.

Приговор

Слушание было назначено на раннее утро. Всем, кто был как-то причастен к этому делу, плохо спалось. Им снилась девушка в малахитовом платье, которая шептала «non colpevole» или «не виноват». Всем, кроме Филиппе, потому что он не спал вовсе. Одной из первых к зданию суда пришла Бекки Робинсон. Она выглядела чудесно, потому как была в том юном возрасте, когда тональный крем легко скрывает следы бессонной ночи. Девушка стояла около входа и делала вид, что не решается войти. Всё ждала, ждала — и удача ей улыбнулась.

— О, кто это у нас тут?! Малышка Бекки. Я ждал встречи с тобой, — прошептал он над её ухом нарочито тихо и вкрадчиво. Вот и её жертва — Эрик Ларсен, смотрел на неё сверху вниз не столько из-за высокого роста, сколько из-за того положения, которое занимал.

— Не ожидала тебя увидеть, — Бекки аккуратно поправила волосы, но чтобы он заметил, как она прихорашивается. — Ты со стороны защиты?

— Нет, со стороны справедливости, — эту фразу он услышал в фильме, а произнёс слишком пафосно, девушка чуть не рассмеялась.

— Ты ведь знаешь, что Филиппе не виноват? — времени мало, и она решила идти напролом.

— Почему ты так считаешь? — Эрик говорил насмешливо и делал вид, что ему совсем неинтересно, а сам разглядывал её идеальную фигуру.

— В школе ты раскусил меня, поймал на вранье, что бедняжка Мэри оказалась в мужской раздевалке случайно, — Бекки начала издалека. — Все мне поверили, а ты нет. Помнишь?

— Конечно, ты говорила очень убедительно, но я видел то, чего не видели другие. — Эрик довольно улыбался. — Ложь. Так же ты врала, когда отказывалась пойти со мной на свидание. Но я не в обиде, читаю тебя как открытую книгу и мне этого достаточно.

— Тогда, посмотри на меня, — томно попросила Бекки, — и задай мне вопрос, на который хочешь узнать ответ. Конечно, если ты действительно на стороне справедливости.

“Как же ты мне нравилась тогда, и как я страдал, — думал Эрик. — Бекки, Бекки… что же тебе нужно от меня, милая? Когда-то ты и знать меня не желала, а теперь — поглядите-ка — стоишь и строишь глазки”.

— Какие на тебе трусики? — он попытался смутить её, но не вышло.

— Ты, правда, хочешь узнать именно это? — разочарованно произнесла она.

— Смешная. Защищаешь своего профессора, — издевался Эрик. — Я изучил дело. Ты одна из свидетелей, возможно подозреваемая, лучшая студентка. Влюблена в него, да?

— Задай вопрос, — настаивала Бекки.

— Хорошо. Филиппе Берди отравил свою жену? — спросил Эрик. Бекки покачала головой. — Свидетель врёт?

Она не врала и знала наверняка. Ларсен нахмурился. Впервые его вывели из себя перед слушанием. Вернулось чувство, которое успел позабыть. Только теперь его раздражало не её вранье, а правда, которую ему не хотелось слышать. Девушка решилась и мягко дотронулась до его руки.

— Поужинаем сегодня, если всё пройдёт хорошо? — Бекки боялась, что может всё испортить. Весь их разговор был большим риском.

Эрик отлично понимал, что значит «пройдёт хорошо». Мужчина отдёрнул руку и огляделся по сторонам. Их не должны видеть вместе. Это могло навредить. У человека всегда есть выбор, правда? Но правда была в том, что как только пришла Бекки, никакого выбора уже не было.

— Хорошо. Давай в «Меланже», в восемь, — и он предупредил: — во время перерыва не подходи ко мне.

— «Меланж», в восемь, — Бекки наградила его улыбкой королевы класса и перешла на шёпот: — красные кружевные.

Они разошлись. Эрику казалось, что он всё ещё чувствует её прикосновение. Спустя столько лет его чувства не угасли. Как и прежде, он хотел заполучить этот трофей, пусть даже упустив другой. В конечном счёте, что значит одно проигранное дело, если Бекки наконец-то станет его?

* * *

В зале было много народу. Смерть, которая перевернула жизнь Филиппе Берди, для судьи и присяжных была рядовым событием. Если не считать дурного предчувствия. Никто не нервничал, не смотрел на него зло. Профессор поёжился, его знобило после бессонной ночи. Он всё ждал, что кто-нибудь выкрикнет страшное слово «убийца». Но никто не собирался ничего кричать. Люди скучали и зевали.

Лия шептала: «Держись, Филиппе, держись ради меня, ради нас».

Начался суд. Всё было по протоколу, но Филиппе из-за недосыпа видел и слышал далеко не всё. Его подташнивало, глаза слипались, каждый звук казался нереально громким. Судьёй был седой упитанный мужчина, лет сорока с правильными чертами лица. Держал спину прямо, постоянно поправлял очки. Голос у него был низким и приятным, убаюкивающим, таким не приговоры зачитывать, а сказки на ночь. Первой вызвали Карлу Монтгомери.

— Клянётесь ли Вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?

— Lo giuro, — по-итальянски поклялась Карла.

— Почему вы не позаботились о переводчике? — устало вздохнул судья.

— Клянусь, — Карла закатила глаза. С ней разговаривали так, будто она ничего не понимает, но она как раз понимала больше всех. Отвечая по-итальянски, Карла не хотела никого смутить или встряхнуть. Но согласитесь, что клясться на чужом языке то же самое, что при этом держать пальцы скрещенными. Нет, так это не работает. Но суду всё равно, тут законы, а вместо сердца — прецеденты.

— Расскажите, какие отношения были между вашей дочерью и Филиппе Берди? — Эрику стало неспокойно, он чувствовал, как Бекки не сводит с него взгляда.

— Думаю, они любили друг друга, — Карла уже ждала нового вопроса.

— Ссорились ли они при вас? — продолжил Эрик.

— Нет, — ответы, как и подачи, были жёсткими, быстрыми.

— Жаловалась ли вам дочь на его поведение? — он больше не мог спокойно стоять на месте.

— Никогда, — ответила Карла, — за четыре года Лия не сказала ничего дурного о Филиппе.

— Тем не менее, её убили, — провоцировал Эрик. — Мы должны выяснить кто. Вы ведь хотите узнать, почему умерла ваша дочь?

Этот вопрос был таким провокационным, таким бестактным, что все в зале затихли. Мямля, которого выбрал Филиппе, даже не сказал банального «протестую». Два чёрных уголька прожигали Эрика насквозь, мать погибшей проклинала его. Мечтала влепить ему пощёчину, и он видел это наяву. Эрик понимал, что если Бекки сказала правду, Карла правильно делает, что защищает Берди. Тогда получается, что он ведёт себя как последний кретин. Но иначе раскусят, уличат в предвзятости, тогда он подведёт и Бекки, и себя.

— Моя дочь мертва, — голос Карлы не дрогнул, — и как вы знаете, у нас нет сил вернуть её к жизни. Я видела, что Лия была счастлива и не знаю, кто виноват в её смерти, — посмотрела на Филиппе, тот выглядел хуже, чем она себе представляла. Потом на Софи, которая вцепилась в Питера и была бела, как мел, на Хлою. Дочь чуть заметно кивнула, словно заранее соглашаясь с тем, что собирается сказать мать. — Так вот, я не собираюсь клеветать. Он мог уйти от неё. Она была такой гордой, что никогда бы не побежала за ним вслед. Никаких сбережений у Лии не было, от её смерти он не выигрывал ровным счётом ничего.

Конец ознакомительного фрагмента.