Жатва I. Жертва

Даниэль Зеа Рэй, 2020

Доктор Алексис Ней! Добро пожаловать в городок Р.! Здесь вас с радостью возьмут на работу в местную больницу, где не хватает врачей. Здесь ваши коллеги будут не только вас обсуждать, но и что-то скрывать. Некоторые пациенты будут о чем-то молчать, а другие – умирать при загадочных обстоятельствах. И ваш эксцентричный начальник, красавец с отвратительным характером, посчитает своим долгом ежедневно трепать вам нервы. Но вы ведь тоже не ангел, доктор Ней? Прыжки в измерениях? Бои в пространствах? Кто откроет ваш секрет и сохранит его в тайне? Кто поможет вам выжить в городе, где таких, как вы, убивают? Может быть, ваш несносный начальник? Жатва, доктор Ней, – это сбор урожая смерти. И вы подоспели как раз вовремя!Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Я забрала новый пропуск с сестринского поста приемного отделения и покинула больницу. Снятый мною одноэтажный домик находился в относительном отдалении от центра города. Я приготовила ужин, заставила себя съесть половину, остальное выбросила в мусорное ведро. Да, с аппетитом опять проблемы, хотя мне нельзя голодать…

Запив таблетку снотворного водой, я прошла в гостиную и прилегла на диван. Рана на спине только сейчас начала болеть. Ничего, переживу.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Перед взором возникла заснеженная дорога, и я, босая, в ночной рубашке пробираюсь вдоль нее по сугробам к сервисной станции, принадлежащей моему двоюродному дяде. На станции есть небольшой магазинчик. Если мое появление будет обнаружено, я попрошу служащего записать все покупки на счет моего отца, и, если он этого не сделает, завтра же дядя его уволит. Огни машин впереди. Я рухнула в снег и замерла. Колонна военной техники проехала по дороге в сторону центра города. Станция находилась на пригорке. Утопая в снегу, я вскарабкалась наверх и оказалась прямо у черного входа в магазинчик. Недалеко от него был вход с улицы в туалет, а из туалета был второй выход в торговый зал. Я осмотрелась: кажется, на станции никого не было. Я пробралась в туалет и сперва заперла дверь, ведущую в торговый зал, затем вернулась и заперла выход на улицу. Подошла к раковине, включила теплую воду и начала греть руки. От боли они тряслись. Затем настал черед отогревать и ноги. Когда стало легче, и боль в стопах начала накатывать при каждом движении пальцев, я поняла, что пора выходить из туалета и, если меня все-таки запалят, просить помощи у сотрудника станции. Хранителей на работу дядя Петр принципиально не брал. Всегда утверждал, что только страх послушника перед начальником-райотом способен сделать из подчиненного идеального сотрудника. Отец при его заявлениях всегда приходил в ярость, и в дело вмешивалась ма… Я заставила себя не думать о ней. Ни о ней, ни о Соне. Папа сказал, что я должна справиться. Причин ему не верить у меня не было.

Я вытерла руки и ноги бумажными полотенцами и подошла к двери в торговый зал. Прислушалась. Музыка в зале не играла, голосов слышно не было. Я разблокировала замок и приоткрыла дверь. Абсолютная тишина показалась мне странной, ведь раньше здесь всегда ставили динамичный блюз. Очередная прихоть дяди Петра, хотя, если подумать, подобных «прихотей» у него было слишком много, чтобы обращать на них внимание. Я юркнула в торговый зал и спряталась за стеллажами с одеждой. Сняла с себя мокрую ночную рубашку и надела первую попавшуюся кофту, что висела на вешалке. К стеллажу со штанами пробиралась ползком. Дядя продавал одежду исключительно туристам, и на каждой из дешевых тряпок был налеплен какой-нибудь бредовый логотип с городской символикой. Джинсы я натянула, не расстегивая их, и подпоясала каким-то ремнем. Оставалось найти носки. Желательно, несколько пар и теплые. Стеллаж с носками находился через широкий проход. Жаль, что обувь в магазине дядя никогда не продавал. Но я собиралась перешерстить личные шкафчики сотрудников и позаимствовать у кого-нибудь из них рабочие кроссовки, которые входили в комплект униформы. Я снова осмотрелась и юркнула на карачках через проход. Нашла носки, натянула на ноги две пары и еще несколько рассовала по карманам джинсов. В такой холод не мешает стащить не только кроссовки, но и куртку. Мысль о том, почему меня все еще не заметили и не поймали с поличным, несколько раз мелькнула в голове. Но я списала все на счет того, что служащий вполне мог прилипнуть в наушниках к телевизору и смотреть последние новости о том, что творится в городе. Этим же я и объяснила себе молчание в динамиках в магазине. Растяпа, не заметил даже, что музыка не играет. Дверь в служебное помещение. Я приняла решение обзавестись курткой, кроссовками и, возможно, чужой наличкой или брелоком, и покинуть магазин, не вступая в контакт с послушником, который сегодня работает на смене. Проникнув в служебное помещение, я замерла, как вкопанная. На полу перед распахнутыми настежь и пустующими шкафчиками были разбросаны вещи. Тулуп моего дяди, который он сшил на заказ, шуба тети, которую та надевала по праздникам, куртки моих троюродных племянниц. Шапки, шарфы, рукавички, кофты, брюки, штаны, зимние ботинки на меху, мужские и женские, и детские, носки, теплые колготки… Все было сброшено в общую кучу. И никаких следов борьбы вокруг. Как-будто кто-то украл все эти вещи из дома дяди и тети и оставил их здесь, либо…. Либо кто-то добровольно здесь разделся и свалил все вещи в кучу. Думать о том, что здесь сегодня произошло, я больше не хотела. Надела тетины сапоги, шубу натянула на плечи, шапку на голову и собиралась покинуть служебку через черный ход, когда поняла, что не могу просто так уйти оттуда. Эти вещи неслучайно там валялись. В семье дяди Петра — все райоты. Я повернула назад. Я собиралась только проверить свою бредовую идею о том, что семья моего дяди может находится здесь, на этой станции. И возможно, им нужна моя помощь… Возможно, я смогу им чем-то помочь. Я вышла из служебного помещения и медленно вдоль стены стала пробираться к кассе. Миновала стеллажи со всякой электронной утварью, с едой и напитками, с запасными аккумуляторными блоками… За стойкой кассира никого не было. Я подошла к ней и медленно повернула голову к центральному входу в магазин. Помню, как осела, увидев всех их. Тела лежали в лужах крови. Кровью были заляпаны двери. А на входе, прямо перед дверями, в ряд были выставлены их головы. Я подняла глаза вверх, чтобы больше не смотреть вниз, и увидела разбитые камеры видеонаблюдения под потолком. Они готовились к тому, что сделали. Служащие-послушники готовились к тому, как и когда они расправятся со своим начальником-райотом и его семьей.

***

На работу я приехала в семь утра. Памятуя замечание Одьена Ригарда, я даже не пыталась неумело замаскировать синяки под глазами. Теперь мои «фонари» достойно дополняли измененное хроническим истощением лицо. В приемном отделении опять было пусто. Я прошла мимо ремзала, в котором сутки назад погибла женщина, и поднялась по лестнице. Спокойно переоделась в санпропускнике и отправилась в ординаторскую. Сегодня ночью в нашем отделении должен был дежурить доктор Ельзи. Именно его я и ожидала встретить в ординаторской, но там было пусто.

Я заварила кофе и приняла решение прогуляться до сестринского поста, чтобы узнать первые новости из уст дежурной медсестры. На посту восседала пожилая брюнетка, которая подбадривала меня вчера. Я прочла надпись на бейдже и поздоровалась. Послушница Николетт приветственно улыбнулась мне.

— А где доктор Ельзи? — спросила я.

— Он все еще спит в комнате отдыха.

— Уже семь двадцать. Пора бы уже и встать. Пойду, разбужу его.

И только я повернулась в сторону коридора, где находилась комната отдыха, как вдогонку мне уже неслась пожилая Николетт.

— Ну, что вы, — улыбалась она. — Я сама, не стоит обременять вас. Доктор Ригард придет в семь тридцать, а у вас в палате двое поступивших.

— Двое, — скривилась я.

— Да. «ДТП» и избитая.

— Понятно. Так вы сами его разбудите?

— Конечно, — расцвела медсестра.

— Ладно, вернусь через пять минут. Может быть, вы поможете мне на обходе?

— Безусловно, — продолжала подпевать Николетт.

В такой ситуации нужно брать от жизни все. Конечно, я могла бы разбудить доктора Ельзи лично, но застать его в постели со второй дежурной медсестрой отделения мне не очень-то и хотелось. А тут и заступница объявилась. И про время прибытия Ригарда доложила, и с обходом готова помочь. Прямо бери и к ране прикладывай!

Не успела я допить кофе, как в ординаторскую ворвался помятый Ельзи. «Да, ночка была, что надо!» Именно это я прочла на его изможденном лице.

— Доброе утро! — поздоровался Ельзи. — Вы так рано сегодня?

— Доброе. Я всегда прихожу раньше всех.

— Понятно… — протянул Ельзи и замялся.

— Обычно я на работе в семь утра.

— Ясно, — повеселел молодой ловелас и подошел к кофеварке. — Вы, наверное, жаворонок, раз так рано встаете?

— Честно говоря, сама не знаю кто я.

Да, я могла не спать несколько ночей подряд, но при этом чувствовала себя разбитой и уставшей. Просто, не могла уснуть. Касательно ранних подъемов… Что же делать, если подрываешься в половине пятого утра с зареванным лицом после очередного кошмара? В такие моменты у меня нет ни желания, ни сил улечься обратно в постель.

Осмотр вновь поступивших занял у меня тридцать минут, причем двадцать из них я обследовала избитую женщину. История стара, как мир: «шла по дому, поскользнулась и упала с лестницы». В такие моменты мне всегда хочется добавить: «А потом поднялась, и ударилась несколько раз лицом о перила». Что тут скажешь, когда и говорить-то не хочется? Мне их не понять, да и тех, кто на них поднимает руку, тоже. Может, заслуженно? Может, раз они терпят, так и нужно поступать? Но все равно, каждый раз мне становиться их жаль. Отекшее лицо, посиневшее от кровоизлияний, заплывшие веки, судя по осмотру доктора Ельзи, ушибы поясницы и почек. Иногда им ломают руки, иногда череп. Но, к сожалению, вылечивая их, я понимаю, что они придут ко мне снова. Может, и не ко мне, конечно, но обязательно придут. А иногда мне на глаза попадаются те, кто сделал это с ними. С этими я вообще не могу спокойно разговаривать. Обычно, они сразу понимают это и больше с расспросами не лезут.

Вспоминая лица тех женщин, с побоями которых мне приходилось иметь дело, я остановила руку внизу живота пациентки и вновь погрузила пальцы вглубь.

— Вам не больно? — спросила я, глядя, как глаза женщины начинают метаться по сторонам… — Софи, вам больно или нет? — повторила я.

— Нет.

— В записи вашего осмотра указано, что вы отказались от проведения сканирования. Почему?

— Все эти ваши обследования слишком дорого стоят. У меня нет на это денег.

— Эти обследования ваша социальная страховка покроет с лихвой.

— Знаю я вас… Счет потом придется мне оплачивать, а не вам.

«Ладно, — подумала я, — зайдем с другой стороны».

— Вас гинеколог осматривал? — спросила я.

— У меня есть свой врач. Он меня и осмотрит.

— Софи, когда у вас была последняя менструация?

Она побледнела на моих глазах и отвернулась, убирая ладони со своего живота.

Я выдохнула и остановилась у изголовья ее кровати.

— Софи, вы беременны?

Молчание в ответ.

— Я должна знать, Софи. От этого зависит выбор лекарственных препаратов для вашего лечения.

— Назначайте все, что хотите. Я не собираюсь оставлять этого ребенка.

— Какой срок, Софи?

— Этот вопрос вас не касается.

— Есть понятие «врачебная тайна», Софи. Существуют и такие понятия, как «сокрытие данных о состоянии своего здоровья», «намеренное введение в заблуждение врача» и тому подобные. Если я назначу вам препараты, которые вызовут у вас выкидыш, никто не гарантирует, что вы не скончаетесь от осложнений в этом отделении. Это вы понимаете?!

Конечно, я немного сгустила краски, но в данный момент я чувствовала, что только так можно вытянуть из нее хоть что-то.

— Так что, Софи? — я продолжала давить, — сколько недель?

— Десять, — призналась она.

— Я вызову гинеколога. Он вас осмотрит.

— Я не хочу! И имею на это право!!! — взвилась Софи.

— Вы можете отказаться, но, что это изменит? Вы приняли решение, насколько я поняла. Что вам терять?

— Муж не хочет оставлять этого ребенка.

Да… Не каждый день такое услышишь…

— Но решение принимаете вы, а не ваш муж.

— Ладно, доктор Ней. Только, пожалуйста, вызовите доктора Кейдж Оусен на осмотр. Она меня знает.

— Хорошо. Я попрошу доктора Оусен осмотреть вас.

На этом утренний обход был окончен.

Выйдя в коридор, я сразу же наткнулась на Одьена.

— Доброе утро, — поздоровался он и прошел мимо.

— Доброе, — бросила я ему вслед.

Похоже, сегодня он не собирается меня увольнять. И на том «спасибо». Я вошла в ординаторскую и поняла, что кроме Ельзи там никого нет. Самое удачное время для разборок без посторонних глаз.

— Доктор Ельзи, вы сегодня осматривали избитую, поступившую в мою палату? — спросила я.

— Да. Какие-то вопросы?

— Она беременна.

Ельзи продолжал пристально на меня смотреть и молчать при этом. Плохой признак.

— Стоит указать беременность в записи вашего осмотра, — посоветовала я. — И попросить специалиста, выполнявшего УЗИ органов брюшной полости и почек, дополнить свой протокол исследования.

— Я ничего дописывать не собираюсь, — отчеканил Ельзи. — И никого ни о чем просить не буду!

Вот это пассаж! Мне даже мотив такого поведения трудно было самой себе объяснить. Пофигизм? Или он думает, что я тоже пойду на поводу у пациентки и сокрою факт ее беременности?

— Доктор Ельзи, я ни за что вас не упрекаю. Просто прошу оформить медицинские документы, как следует, чтобы избежать проблем с этой пациенткой в будущем. Уверяю вас, все это останется только между нами, — добавила я.

Ельзи медленно повернулся ко мне и, предварительно выдохнув, изрек:

— Хочешь меня сдать — беги и жалуйся. Я в ее карте ничего менять не буду. Ее муж — райот. И она не собирается оставлять ребенка. Сегодня придет ее любимая доктор Оусен и инцидент будет исчерпан. А ее благопристойный муж — руководитель общества борьбы за права Райотов этого округа — заберет свою, в очередной раз избитую, жену обратно, домой. И мы не увидим ее до тех пор, пока он снова ее не изобьет.

— Личность и метафизический уровень того урода, который ее избил, меня не интересуют. Сейчас мы говорим о вашем осмотре и ваших врачебных назначениях.

Именно в этот момент в помещение вошли Патриксон и Наварро.

— Всем привет!

— И вам, — ответила я.

— Райотская свинья, — произнес Ельзи, продолжая пристально на меня смотреть.

Я опешила.

— Да… как вы… смеете… — прохрипела я.

— Ельзи, успокойся! — возмутился Наварро.

— Нашла, кого в дерьмо макать, райотка хренова! — прокричал тот.

Меня словно по лицу ударили. Я поморщилась и отвернулась от Ельзи, глядя куда-то в пол.

— Ельзи, что ты несешь?! — закричал Патриксон. — Извинись немедленно!

Я вскинула руку в знак того, что больше не собираюсь об этом говорить, и тут же направилась к выходу.

— Давай! Беги, жалуйся!!! — кричал он мне в спину. — Но запомни! Если хочешь жить спокойно — помни свое место среди нас!!!

Я остановилась в распахнутых дверях и медленно обернулась.

— Будь я райотом, вы бы уже не могли говорить. А если еще раз вы посмеете мне угрожать, я обращусь в комитет по этике, и тогда посмотрим, кто кого.

Я шла по коридору, не разбирая пути. Не в первый раз на меня нападают коллеги. Но еще ни разу меня не оскорбляли подобным образом уже на второй рабочий день. Дело с этой Софи нечисто. Ельзи намеренно скрыл ее беременность. Но почему? Кого-то прикрывает? Кого? Ее мужа? Причем тут муж? Шишка очередная? Ну и пусть. Но он боится, а значит, есть нечто, чего я не знаю.

— Доктор Ней! Доктор Ней!!!

Я подняла глаза и уткнулась в обеспокоенное лицо Николетт.

— Да…

— Вы что-то хотели? — спросила Николетт.

— Да, Николетт. Подскажите, пожалуйста, где я могу найти доктора Оусен?

— Она в гинекологии работает. Это на девятом этаже.

— Спасибо.

Отделение гинекологии встретило меня холодным надменным приветствием. Это царство прекрасных женщин и заботливых мужчин навеяло на меня тоску. Никогда не хотела быть гинекологом. Мне казалось, что для этой специализации требуется особый дар, но, к сожалению, ее часто выбирали потому, что она была престижной.

Кейдж Оусен оказалась высокой стройной хранительницей с перламутровыми волосами и правильными чертами лица. Она была умной (глупые такой специализации не получают), красивой и знающей себе цену……стервой.

Именно это слово я прочла на ее лице и в повидавших виды алых глазах.

— Доктор Ней? Травматолог? — удивилась Кейдж Оусен. — Я вас представляла себе несколько иначе…

Не плохое начало, правда? А кого она ожидала встретить? Как в ее представлении должна выглядеть женщина-травматолог? Сильной, поджарой (физическая выносливость в нашей специализации приветствуется) и достаточно высокомерной (раз смогла «выбиться в люди») девицей в дорогом костюме (у нас неплохие зарплаты) и ортопедической обуви (чтобы ноги к концу смены не отвалились)? Увы, я не оправдала ее ожиданий. Я была слишком худой (хотя все еще оставалась сильной), высокомерие я давно запихнула в свой задний проход (хотя изредка оно оттуда выглядывало), костюм мой был «общественным», а ортопедические тапочки изношены. «Красавица и чудовище» — вот как мы вместе с ней смотрелись. И мне, честно говоря, было на это наплевать.

— Я пришла попросить вас осмотреть мою пациентку. Она поступила сегодня ночью.

На лице Кейдж Оусен заиграл интерес:

— Что случилось?

— Ее избил муж.

— Софи, что ли? — хмыкнула Кейдж.

— Да, — кивнула я.

— Она заявила на него?

— Нет.

— Все как обычно, — вздохнула Кейдж.

— Вам виднее, — пожала плечами я.

— Хорошо, я зайду к вам около двух часов.

— Спасибо.

Коротко и ясно. Без ссылок на занятость и уточнения подробностей. Это в Кейдж импонировало. Возможно, она не такая уж и стерва, какой показалась вначале?

Из отделения гинекологии я прямиком отправилась в санпропускник оперблока. Одьен записал меня на две операции: одна из них — остеосинтез бедра, вторая — открытое вправление и фиксация переломовывиха плеча. Остеосинтез был моим коньком. Уж не знаю почему, но я инстинктивно проводила направляющую спицу с первого раза так, как нужно, за что пользовалась популярностью у своих коллег. Этот шаг в операции очень важен, именно с него все и начинается, и, если попасть с первого раза, время, проведенное «у стойки» можно значительно сократить.

Оператором на остеосинтезе бедра был доктор Патриксон. Я пришла в операционную, когда анестезиолог со своей медсестрой уже «колдовали» над пациентом. Поприветствовав всех, кого увидела, я направилась в предоперационную «мыться».

Обработав руки, я подошла к операционной сестре и только тогда поняла, что меня ждет. Женщина лет пятидесяти необъятных размеров смотрела на меня холодно и грозно. Протянув мне халат, размера на три больше, чем следовало, она даже не удосужилась помочь мне накинуть его на плечи. Я стерпела. Но, когда дело дошло до перчаток, меня обуял гнев. Вместо седьмого размера, она натянула на меня девятый, и, улыбаясь, продолжила готовиться к операции.

— У меня седьмой размер, — спокойно ответила я, перебирая в руках свисающие силиконовые пальчики.

— Других сейчас нет. Нужно получить на складе.

— Простите, но, по-моему, на вас — седьмой размер.

— У меня осталась всего одна пара.

— Она меня вполне устроит, — улыбнулась я и, стянув «девятку» со своих рук, выкинула их в ведро.

Точки над «i» были расставлены. Уверена, что к началу второй операции, она носом землю перероет, но найдет заветный седьмой размер.

Доктора Патриксона вся бригада ждала десять минут. Еще пять минут он «мылся» на операцию. К тому времени, как мы начали, у меня уже разболелась рана на спине. К моему удивлению, доктор Патриксон в свои шестьдесят работал быстро и четко. Такой скорости даже я позавидовала. Закончив за сорок минут, мы «размылись» и вышли в протокольную.

— Ельзи не описал беременность в осмотре? — как-то неожиданно спросил пожилой травматолог.

— Откуда вы знаете?

— Эта Софи та еще штучка. И муж ее — большая местная шишка. В твою палату она попала только потому, что больше нигде не было мест. Ельзи понадеялся, что ты не станешь так тщательно ее осматривать и спустишь все на тормозах, ведь она — простая послушница. В этом и прокололся, собственно.

— Причем здесь ее метафизический уровень?

— Это хорошо, что ты не разделяешь нас и их, — улыбнулся Патриксон.

— Я сама послушница, хотя имею права не вдаваться перед вами в такие подробности.

Патриксон искоса взглянул на меня и промолчал.

— Но даже если бы я была райотом, какая разница, кто мой пациент? Я не могу кого-то лечить намеренно плохо, а кого-то слишком хорошо. Я лечу так, как умею, и постоянно совершенствуюсь над собой.

Патриксон глубоко вздохнул.

— Здесь было принято, что послушников лечат послушники, а хранителей и райотов — хранители и райоты. Врачей-райотов в нашей больнице давно нет, поэтому все заботы легли на плечи хранителей. Сейчас и хранителей мало осталось, а лечить нужно всех. Поэтому правила изменили.

— Это неправильно.

— Алексис, у меня больше опыта в подобных вопросах. Поверь, система, которая существовала здесь, себя вполне оправдывала.

— Вы пели гимны расизму — вот что вы делали! — возмутилась я.

— Возможно, но это всех устраивало. Теперь у нас появилось много проблем, и тебе, моя дорогая, еще придется с ними столкнуться. Ты не знаешь Софи, а вот мы с ней знакомы. Когда-то она встречалась с Ельзи, а потом бросила его и выскочила замуж за райота. Ельзи не описал беременность, потому что она попросила его.

— Постойте, вы его оправдываете?

— Не оправдываю. Он должен был заранее предупредить тебя.

— Предупредить? — я едва ли не вскочила с места. — У нас здесь что, детский сад? Мы не в игрушки играем! Запись осмотра — это документ, который имеет правовую ценность! Ельзи должен получить уже за то, что у него не хватило мозгов тихо переписать свой осмотр и замять это дело!

— А ты бы позволила ему это сделать?! — удивленно спросил Патриксон.

— А зачем, спрашивается, я вообще стала об этом с ним говорить?!

— Он сказал, что это был не разговор. Ты накинулась на него, как на мальчишку, и начала тыкать носом в медицинскую карту.

«Получите, распишитесь». Теперь во всем была виновата я. Прекрасное начало, постойте, продолжение…

— Объяснять вам, что и как было, я не собираюсь, — ответила спокойным тоном. — Ельзи неправ. И, если у него не хватило ума не обсуждать свой прокол с вами, тогда, простите, я умываю руки.

— Девочка, ты можешь заиграться! — повысил голос Патриксон.

Я прищурилась:

— Что вы хотите этим сказать?

— Ты пришла сюда только вчера и тут же распустила хвост! — вкрадчиво произнес Патриксон. — Если и дальше так пойдет, сомневаюсь, что ты сможешь прижиться в нашем коллективе.

Я никак не ответила на его выпад. Начни я спорить и отстаивать свою точку зрения, — все было бы еще хуже. Я для них — чужая, и любая критика с моей стороны все рано будет восприниматься, как замечания выскочки, возомнившей себя кем-то. Мне было обидно услышать такие слова из уст этого врача. Еще вчера я полагала, что смогу влиться в их коллектив. Очевидно, я ошиблась.

Во время второй операции, на которой нам с Патриксоном помогал Ельзи, я молчала. Так же молча я покинула операционную и направилась в санпропускник переодеваться.

Войдя в отделение в десять минут третьего, я тут же направилась к сестринскому посту. Николетт встретила меня с теплой улыбкой на устах (за что ей огромное спасибо):

— Доктор Оусен ожидает вас в кабинете доктора Ригарда.

— Она давно пришла?

— Да, минут двадцать назад.

— Спасибо, Николетт.

Интересно, что заставило приму явиться так рано?

Ответ на свой вопрос я получила, как только вошла в кабинет Одьена. Оусен восседала в одном из кожаных кресел, стоящих здесь, и распивала ароматный кофе, улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба. Доктор Ригард, следует заметить, тоже не скучал: попивая все тот же ароматный кофе, он так же улыбался ей в ответ. УЛЫБАЛСЯ!!! Оказывается, этот хранитель-социопат не только умеет улыбаться, да еще и на флирт реагирует!!!

— Здравствуйте, — произнесла я. — Простите за опоздание.

— Ничего страшного, — грациозно махнула рукой Оусен. — Одьен напоил меня вкусным кофе.

«Одьен»… Неслабо! И это — обращение к руководителю отделения в присутствии его подчиненной!

— Не думаю, что Ней нужна тебе во время осмотра, — произнес Одьен, продолжая плотоядно улыбаться этой «кукле».

— Ты прав, — «кукла» повернулась ко мне и с ухмылкой произнесла: — Когда закончу, загляну к вам в ординаторскую.

«Когда закончу». Она забыла пояснить, что именно закончит: клеить Ригарда или осматривать мою пациентку?

— Вы можете идти, — кивнул Ригард.

По неизвестной причине, именно в этот момент я почувствовала себя оплеванной. Ощущение собственной незначительности и стороннего безразличия к моей персоне стали особенно остро травить душу. Наверное, все дело в том, что, глядя на Кейдж Оусен в кабинете Одьена, я вдруг поняла, что эта женщина очень гармонично вписывается в окружающую обстановку. Будто само кресло, в котором она восседала, выпрямив свою спину, и маленькая чашечка кофе, которую она столь изящно держала в руках, были специально созданы для нее. В эту идеальную картину укромного места для двух красивых хранителей не вписывалась лишь одна я, стоящая на пороге кабинета Ригарда. Я настолько сильно почувствовала себя лишней, что невольно в моей голове возник вопрос: а не лишняя ли я вообще в этом мире?

Я двигалась по коридору, не в состоянии понять, куда именно иду, а главное, зачем я вообще куда-то иду. Захотелось вдохнуть свежего воздуха. Просто выйти на улицу и постоять там, глядя зеркалами опустошенной души на все еще живой мир. Почему меня так забрало? Что вообще со мной происходит?

— Алексис!!!

Я обернулась и не понимающе взглянула на Айени Ригарда, с которым разминулась на лестнице.

— Вы меня звали?

— Да, вообще-то.

— Что-то случилось?

— Пожалуй, этот вопрос мне следует задать вам. Что-то случилось, Алексис?

— Нет, ничего, — покачала головой я, продолжая стоять на месте.

— Ладно, — Айени собирался было пойти дальше, как вновь обернулся: — Могу я попросить вас об одолжении?

— Конечно.

— Не могли бы вы передать своему руководителю некоторые документы?

— Хорошо, — пожала плечами я.

— Правда, они в моем кабинете. Вас не затруднит подняться вместе со мной?

В этот момент я очнулась. Стиль давно известен, но вот я все-таки умудрилась угодить в ловушку.

— Не затруднит, — ответила я и поплелась следом за Айени.

Отделение нейрохирургии располагалось на два этажа выше нашего. Я прошествовала мимо сестринского поста, где кроме сестер находились еще два врача, и, кивнув им в знак приветствия, вошла в кабинет Айени Ригарда, который любезно пропустил меня вперед.

— Присаживайтесь.

Я плюхнулась в одно из кресел, обтянутых темной замшей, и сложила руки на груди.

— Кофе будете?

— Не знаю, стоит ли мне пить кофе в вашем кабинете, — угрюмо заявила я.

— А почему нет? Я, вроде бы, не кусаюсь, — засмеялся Айени, и я невольно улыбнулась в ответ.

— Тогда буду.

Спустя несколько минут у меня в руках была маленькая фарфоровая чашечка с кофе. Взглянув на нее, я задумалась над тем, как смотрюсь в этом кабинете. Маленькое, болезненно худое создание в зеленом хирургическом костюме, сгорбленное в огромном кресле, купить которое с одной зарплаты не смогло бы даже при очень большом желании. И снова в памяти всплыл образ Кейдж Оусен. Чего мне не доставало? Туфель на высоком каблуке? Дорогих колготок или выглаженного белоснежного халата? Нет, надень я все это — ничего бы не изменилось. Я лишняя, потому что чувствую себя лишней.

Я подняла глаза и взглянула на Айени. Беспокойство… С чего, вдруг? Наверное, слишком отстраненной выгляжу. Хотя, таких мужчин как Айени, это должно цеплять.

В этот момент я чуть было не рассмеялась, но одернув себя, просто улыбнулась столь очевидному предположению.

— Кстати, где мое персональное «спасибо»? — Айени присел в соседнее кресло.

— Спасибо. Хотя, честно говоря, не думала, что вы обратите на этого пациента внимание.

— Вы так рьяно пытались отстоять его интересы, что меня это воодушевило. Кстати, моего брата тоже.

— Доктора Ригарда? — не поняла я.

— Угу… — улыбнулся Айени. — Я вижу, вы удивлены? Это притворство или вы на самом деле не знаете, благодаря кому оперировал именно я?

— Не знаю.

— Ваш руководитель был весьма настойчив, когда убеждал меня в необходимости бесполезной экстренной операции.

Я улыбнулась.

— Так вы об этом… Напомню, доктор Ригард, что я присутствовала во время вашей с ним беседы.

Айени нахмурился:

— Разве вы были в моем кабинете вчера?

— Нет, — пожала плечами я. — Я вообще здесь впервые!

— Так он не сказал вам, — многозначительно улыбнулся Айени.

— О чем не сказал?

— Вчера ваш руководитель нанес мне визит и лично попросил оперировать этого прыгуна.

Я с трудом сделала глоток кофе.

— Вы молчите, Алексис, потому что вам нечего мне сказать, или потому, что вы очень удивлены?

— Второе, доктор Ригард, — выдавила из себя.

— Я дам вам один совет: не привязывайтесь к этому пациенту.

— Причем здесь привязанность? — спросила я. — Мне просто его жаль, вот и все.

Айени улыбнулся:

— Жалость — опасное чувство для врача. Мы должны лечить, а не жалеть.

— Я не считаю, что одно мешает другому.

— Это как посмотреть, — покачал головой Айени. — Однажды во время моего дежурства к нам поступил подросток, прыгнувший с моста. Ко мне в ноги бросилась его мать и умоляла меня сделать все, чтобы спасти ему жизнь. И я поддался на уговоры: настоял, чтобы реаниматологи качали его около часа, пока сердце не завелось. И что? Сохранились только витальные функции. Кора погибла, и юноша превратился в «живой труп». Спустя пять месяцев мать забрала его на выхаживание домой. Она вернулась ко мне через год: измученная и уставшая, она просила пристроить пацана в хоспис. Он умер там через два месяца, и тогда в глазах его матери я увидел не скорбь, а облегчение. С тех пор я дал себе слово останавливаться вовремя. Нельзя переплюнуть природу, Алексис. Всегда следует об этом помнить.

— Не хочу думать об этом, — я махнула рукой.

— Я не зря рассказал вам эту историю. Вчера вы вскрыли грудную клетку женщине, которая, останься она в живых, потеряла бы «мозги».

— Я прекрасно знала, на что иду. И сделала это не для женщины, а для мальчишки, который ее сбил.

Айени нахмурил брови. Кажется, услышать от меня такой ответ он не ожидал.

— «Убийство» или «тяжкие телесные»… — задумчиво произнес он. — Вы поражаете меня, Алексис.

— Я сама себя, порой, поражаю.

— У вас красивый цвет волос, — невпопад изрек Айени. — Синие оттенки присущи только представителям высшей расы. Когда-то быть похожей на райота дорогого стоило, а сейчас это уже немодно.

Я поставила кружку с недопитым кофе на стол и поднялась.

— Спасибо за теплый прием, доктор Ригард. Думаю, вам пора найти документы для другого доктора Ригарда.

— Вы и сами знаете, что никаких документов нет, — развел руками Айени.

— Но проверить стоило, — улыбнулась я.

— Зайдете ко мне завтра? Я заварю один из своих лучших зеленых чаев.

— Обещать ничего не могу, — увильнула от ответа я и повернулась, чтобы открыть дверь, как та самая дверь распахнулась перед моим носом сама.

На пороге стоял Одьен собственной персоной. И выражение его лица заставило меня пожалеть о том, что я вообще пришла сегодня на работу. Прищуром, подобным этому, меня одаривали лишь один раз в жизни, и было это во время допроса… Моя кожа покрылась мурашками. Я даже поежилась от этого чувства беззащитности перед ним. Никогда прежде так не пасовала перед руководством. Но сейчас мне вновь стало страшно. Этот взгляд Одьена практически парализовал меня. В горле пересохло и захотелось просто убежать оттуда прочь.

— Доктор Ней? — обратился ко мне Одьен. — Что вы здесь делаете?

— Стою, — ответила я, продолжая смотреть на него.

— Вам лучше поспешить на этаж. Доктор Оусен наверняка уже завершила осмотр.

— Конечно, — ответила я и вылетела из кабинета Айени, даже не попрощавшись с ним.

***

— Вы чем-то расстроены? — поинтересовалась Николетт, глядя на меня из своего укрытия за стойкой поста.

— Немного, — ответила я и улыбнулась.

— Поначалу всегда тяжело. Это пройдет.

— Думаете?

Николетт вскинула брови и покачала головой. Может, пожилая медсестра понимала гораздо больше, чем казалось?

— Доктор Ней?

— Да, — я обернулась к Оусен. — Вы закончили?

— Да, закончила, — кивнула Кейдж.

Судя по выражению ее лица, хороших новостей после этого осмотра мне не стоило ждать.

— И что скажете?

— Сегодня выполним УЗИ малого таза, окончательно определимся со сроками и, скорее всего, начнем готовить ее к «чистке».

— Может, стоит попытаться уговорить ее оставить ребенка?

Кейдж вопросительно изогнула бровь.

— Вы поборник запрета абортов?

— Нет. Софи не в первый раз лежит в больнице, и я подняла из архива ее медкарты. Три неразвивающихся беременности и выкидыш за последние два года.

— Если бы Софи соблюдала рекомендации, которые мы ей давали, и не беременела в сроки, когда беременеть было нельзя, возможно, таких последствий не было бы.

— Но сейчас она беременна. Возможно, это единственный шанс для Софи стать матерью. А она хочет сделать аборт, потому что на этом настаивает ее муж.

Кейдж долго на меня смотрела.

— А вы сердобольная, — наконец, произнесла она. — Смотрите, чтобы ваша сердобольность не вылезла вам боком, — Кейдж развернулась и ушла.

Что это было? Что вообще это было?

***

По данным УЗИ срок беременности Софи соответствовал одиннадцати неделям. Да, по закону она имела право прервать беременность по собственному желанию. Но понимала ли она, что этот шаг может стать фатальным в ее дальнейшей жизни? Сейчас она не хочет ребенка, потому что его не хочет муж. А что будет через год? Через два? Может, она найдет в себе силы бросить ублюдка, который ее избивает, и наладит жизнь с другим мужчиной?

Проводив взглядом коллег, спешащих по делам с работы, я предоставила им двадцать минут на переодевание и направилась в санпропускник.

— Доктор Ней? — окликнул меня знакомый голос в коридоре.

— Да, доктор Ригард.

Я подождала, пока он приблизится ко мне, и только тогда повернулась в его сторону.

— Как прошел день? — словно ни в чем не бывало, спросил Одьен.

Я даже удивилась, потому как от его негодования, судя по всему, не осталось и следа.

— Все хорошо, спасибо.

— Вы перевязали свою рану?

И тут я вспомнила, что у меня есть рана на спине и что она, вообще-то, ноет весь день.

— Потом перевяжу.

— Пойдемте со мной, — очень тихо произнес Одьен и прикоснулся к моей руке, сжимая ладонь пальцами.

У меня чуть ноги не подкосились. Он не прикасался ко мне, он сжимал мою руку так сильно, словно имел на это полное право, и потянул меня следом за собой так резко, будто не хотел принимать никаких возражений на этот счет. Это было неправильно! Неподобающе! Но именно в этом властном хвате его пальцев я ощутила столько заботы, что остальные причины выдернуть ладонь потеряли всякий смысл.

Он завел меня в перевязочную и закрыл за нами дверь на замок. Когда я поняла, что он пытается разжать пальцы в то время, как я продолжаю их сжимать, незаметно одергивать руку было уже поздно. Ощущая, как под его пытливым взглядом кровь приливает к щекам, я отпустила его ладонь и тихо извинилась.

— Покажите мне повязку, — спокойно произнес Одьен, приподнимая край моей рубашки.

Руки потянулись к спине и вновь задели его пальцы.

— Наверное, вам лучше прилечь, — предложил Одьен.

— Да, конечно, — ответила я и забралась на смотровой стол.

— Штаны приспустите.

Я оголила нижнюю часть спины. Господи, он снова коснулся меня!!! Теплыми пальцами без перчаток зацепил резинку штанов и медленно потянул ее вниз. И, черт бы меня побрал, мне захотелось большего. Я почувствовала, как скручивает низ живота, как учащается дыхание, как пересыхает во рту и хочется наброситься на Одьена Ригарда не только в поисках удовлетворения похоти, но еще и ради того, чтобы поесть… Метафизический голод и сексуальное возбуждение смешались в одно целое. «Все потому, что он — хранитель. Все потому, что он — хранитель», — повторяла я про себя, словно молитву. Самоконтроль. Самообладание. Самоуправление. Боль…

— Присохло. Нужно отмочить, — произнес Одьен.

— Сорвите так.

— Не лучше ли…

— Потерплю.

Рывок — и мое лицо непроизвольно поморщилось. Н-да…

— Говорил же, что нужно отмочить.

— Все в порядке.

— Смотреть будете? — спросил Одьен.

— Нет, я вам доверяю.

Салфетка с антисептиком замерла на моей коже.

— Вы подружились с Айени?

«Контрольный» в голову. Я закрыла глаза и выдохнула. Хороший вопрос, почти что не личный.

— Если с Айени Ригардом можно просто дружить, то «да», — ответила я.

— Это он вас расстроил? — продолжал расспрашивать меня Одьен.

— Вовсе нет.

— Кто тогда?

— Почему вы решили, что я расстроена? — спросила я.

— Остановитесь, пока еще не поздно, — тихо и очень вкрадчиво произнес Одьен.

— О чем вы говорите, доктор Ригард?

— Нельзя привязываться к пациентам. Вы это знаете.

— Не понимаю о…

— Вы все прекрасно понимаете! — повысил тон Одьен. — Никто и не говорит о том, что вам должно быть все равно. Грань между профессиональным отношением и личным очень тонка. Сегодня вы беспокоитесь о нем, навещаете в свободное время. А завтра начнете переживать и пройдете через его болезнь вместе с ним!

— Откуда вы узнали, что я заходила к нему? — повышенным тоном спросила я.

— Денни рассказал.

— Это мое дело, доктор Ригард!

— Айени помог ему. На этом вы должны поставить точку!

— Я знаю, что это вы попросили доктора Айени! А значит, вам тоже не все равно!

— Я сделал это не для пациента! — начал оправдываться Одьен.

— Только не говорите, что для меня! — разозлилась я.

— И не для вас! Для своей совести!

— Знаете, что, доктор Ригард?!

— Что, доктор Ней?!

— «Положите», пожалуйста, водонепроницаемый пластырь!

Одьен замер:

— Знаете, что, доктор Ней? — произнес он.

— Что?!

— В следующий раз попросите кого-нибудь другого перевязать вас!

Ну все… Достал меня, хранитель…

— По-моему, доктор Ригард, вы сами вызвались мне помочь!

— Насколько я помню, вы не особо возражали, доктор Ней! — парировал Одьен и, подскочив со стула, навис надо мной.

— Опасно отказывать начальству, если оно просит! — прошипела я.

— А если бы я предложил вам переспать со мной, вы бы тоже побоялись мне отказать?!

Мои зубы заскрежетали. Я подтянула штаны и одернула рубашку. Затем слезла со стола и окинула взглядом Одьена с головы до пят.

— Если вы хранитель, — с угрозой в голосе произнесла я, — это еще не значит, что можете вести себя со мной подобным образом.

Багровые глаза Одьена заметно потемнели. Плохой признак для хранителя. Очень плохой…

— Намекаете на классовую неприязнь? — процедил Одьен.

— Понимайте, как хотите, доктор Ригард. И в следующий раз, когда соберетесь кого-нибудь перевязать, не забудьте надеть перчатки!

Одьен уставился на свои «голые» руки, а затем посмотрел на меня:

— Вы все сказали?

— Нет, но об остальном я лучше промолчу! — отчеканила я.

— Вы с предыдущими своими руководителями вели себя так же, или мое происхождение привнесло определенные коррективы? — выпалил Одьен.

— Это вас не касается! — огрызнулась я и пулей вылетела из перевязочной.

Я быстро переоделась и вышла на стоянку. Сев в свою развалюху, я завела двигатель. Не знаю, каким образом эта машина все еще ездила, но иногда я всерьез опасалась, что она развалится прямо по дороге домой или, что еще хуже, на работу. Сумерки сгустились, и мне побыстрее захотелось убраться оттуда. Я посмотрела на дорогу, уводящую в город, и вновь ощутила знакомую боль. Не стоит думать об этом. Нужно побыстрее ехать домой.