Французские каникулы

Даниэла Стил, 2002

Компания многолетних друзей, собравшись на Рождество в уютной нью-йоркской квартире, планирует предстоящий отпуск и останавливает свой выбор на французском курорте Сен-Тропе. Каждый предвкушает счастливые дни у моря, безмятежную праздную жизнь на шикарной вилле… Но события развиваются по неожиданному сценарию, и радужные планы друзей оказываются под угрозой…

Глава 1

Диана Моррисон зажгла свечи на накрытом на шестерых столе в гостиной. Окна гостиной выходили на Центральный парк. Шторы были задернуты неплотно, и во тьме за окнами плясали и кружились, как в водовороте, белые снежинки. В этой квартире, большой и уютной, Диана и Эрик жили уже девятнадцать лет — девятнадцать из тех тридцати двух, что они были женаты, и бóóльшую часть этого времени их дочери тоже жили здесь с ними. Обе оставили родительский дом совсем недавно — Саманта, закончив колледж, перебралась в собственную квартиру, а Кэтрин вышла замуж. Сэмми и Кэт были славными девочками — умными, веселыми, любящими, и Диана не знала с ними хлопот даже в их переходном возрасте, когда подростки обычно начинают конфликтовать с родителями. Но теперь они выросли, и Диане их очень не хватало.

Впрочем, им с Эриком было хорошо и вдвоем. В свои пятьдесят пять Диана все еще была очень хороша собой, и Эрик делал все, чтобы их чувства не остыли. На работе он слышал достаточно всяких историй и понимал, что нужно женщине больше всего. И Эрик старался изо всех сил. Недавно он перешагнул шестидесятилетний рубеж, но благодаря регулярным физическим упражнениям выглядел прекрасно. Он был высок, подтянут, широкоплеч и казался намного моложе своих лет. Год назад Эрик убедил Диану сделать пластическую операцию и слегка подтянуть кожу вокруг глаз. Он был уверен, что после этого она будет чувствовать себя увереннее, и оказался прав. Тонкая сетка морщин исчезла, и теперь Диана выглядела на десять лет моложе. А в полумраке гостиной, где она в последний раз проверяла накрытый для встречи Нового года стол, ее можно было бы принять и за тридцатилетнюю, если бы не пышные седые волосы, мерцавшие в колеблющемся свете свечей, как свежевыпавший снег. Волосы у Дианы поседели рано, зато они остались такими же густыми, как в юности, и она продолжала стричь их под каре. Такая прическа делала особенно красивыми тонкие, точно фарфоровые, черты ее лица, на котором выделялись необычно большие, василькового цвета глаза, обрамленные густыми темными ресницами.

Эрик часто говорил Диане, что она так же хороша собой, как и много лет назад, когда они впервые познакомились. Тогда Диана работала сиделкой в пресвитерианской больнице округа Колумбия, а он был молодым врачом-резидентом и специализировался в акушерстве и гинекологии. Поженились они спустя всего полгода после первой встречи и с тех пор никогда не разлучались больше чем на месяц. Вскоре после первых родов Диана оставила работу и с тех пор занималась только домом и воспитанием дочерей. Эрик закончил резидентуру и основал собственную практику. Часто ему приходилось вставать по ночам и мчаться в больницу, чтобы принимать особо трудные роды, но Диана всегда относилась к этому с пониманием. Эрик был отличным врачом; его знания и опыт пользовались большим спросом, и Диана очень гордилась мужем.

С годами нью-йоркская практика Эрика становилась все обширнее и требовала все больше времени и сил. Один из его партнеров, с которыми он начинал, ушел на покой еще два года назад, другой отказался от практической деятельности и занимался только консультациями, но Эрик по-прежнему не хотел оставлять работу. Ни бессонные ночи, которые он проводил в больнице, ни многочасовые операции не были ему в тягость. Такой распорядок работы был не по плечу и молодому врачу, но за многие годы Эрик к нему привык, да и Диана тоже. Во всяком случае, она почти не раздражалась, когда Эрик срочно уезжал на осложненные роды, а ей приходилось извиняться перед друзьями и знакомыми за то, что они не смогут прийти к ним на вечеринку или принять их у себя. Так они жили уже тридцать лет. Эрик мог работать и в выходные, и в праздники, и их друзья уже знали, что смогут увидеть чету Моррисон, только если им повезет, и ни у одной из пациенток доктора Моррисона не будет угрозы выкидыша, экстренных родов, неправильного предлежания плода или чего-то в этом роде. Сам Эрик с удовольствием рассказывал о подобных случаях, и было видно — он не просто считает свою работу важной и нужной, но и по-настоящему любит ее. Эрик принимал обоих сыновей у своей дочери Кэтрин, и это тоже характеризовало его как влюбленного в свое дело энтузиаста, поскольку большинство его коллег крайне неохотно пользовали своих близких родственников или друзей. В случае необходимости они предпочитали обратиться к Эрику, и он никогда не отказывал — настолько он был уверен в своих знаниях и тридцатипятилетнем практическом опыте.

Во многих отношениях они могли считаться идеальной парой, и судьба была милостива к ним. Их жизнь была беспроблемной и счастливой, сотканной из радостных и светлых дней, а брак — крепким и надежным. За все годы он не пошатнулся, и ни Диана, ни Эрик не могли бы припомнить, когда в последний раз они серьезно поспорили.

Теперь, когда их дочери выросли, Диана тоже нашла себе занятие по душе. Она работала добровольцем в благотворительном фонде Слоуна и Кеттеринга, организуя кампании по сбору средств для борьбы с онкологическими заболеваниями. Возвращаться к работе сиделки у нее не было ни желания, ни возможности. Возраст уже не позволял Диане ухаживать за больными в полную силу, к тому же теперь у нее были другие цели, другие интересы. Благотворительная деятельность, муж и двое внуков заполняли все ее время.

Услышав, что в гостиную вошел Эрик, Диана выпрямилась и обернулась к дверям. Он на мгновение остановился на пороге, их глаза встретились, и супруги нежно улыбнулись друг другу. Прожитые вместе годы не погасили их чувств — они все еще любили друг друга, как в юности, а их духовной близости можно было только позавидовать.

— Добрый вечер, миссис Моррисон. Выглядите просто чудесно… — проговорил Эрик, а его взгляд сказал Диане даже больше. По нему сразу было видно, как сильно он ее любит. У Эрика было еще совсем молодое, по-мальчишески открытое лицо и ясные голубые глаза почти такого же оттенка, как у нее, и только волосы — когда-то соломенно-желтые, а теперь серебристо-седые — выдавали в нем зрелого мужчину. В кремовом смокинге с бабочкой и сверкающих лакированных туфлях Эрик выглядел так, словно только что сошел со страниц модного журнала — костюм он носил с природной грацией и изяществом, хотя бóльшую часть своего времени проводил в измятом, зачастую закапанном кровью врачебном халате. У него от природы была хорошая фигура, и он старался держать себя в форме. Каждое воскресенье Эрик катался в парке на велосипеде или играл в теннис. Кроме этого, он ежедневно играл с коллегами в сквош или плавал в бассейне. Из-за этого Эрик поздно возвращался домой, зато у него был все такой же подтянутый живот и широкие плечи, как в молодости, да и на корте он мог дать иным молодым несколько очков форы.

— С наступающим Новым годом, любимая, — добавил Эрик и, подойдя к столу, обнял Диану за плечи и поцеловал. — Во сколько они приедут?

Под словом «они» подразумевались две супружеские пары, которые были самыми близкими друзьями четы Моррисон.

— В восемь, — ответила Диана, проверяя охлаждающееся в ведерке со льдом шампанское и протягивая мужу бокал мартини. — За Энн и Роберта я, во всяком случае, ручаюсь, — добавила она. — Паскаль и Джон явятся, как обычно, без четверти двенадцать.

Услышав эти слова, Джон рассмеялся и, приняв из рук Дианы бокал, сделал хороший глоток.

— Боюсь, что ты права, — ответил он и кивнул.

Эрик и Джон Донелли вместе учились в Гарварде и продолжали дружить до сих пор. Это было тем более удивительно, что двух других таких непохожих мужчин трудно было себе представить. Они отличались, как ночь и день. Эрик был высоким, поджарым, спокойным, открытым, общительным и великодушным. Хорошее знание женской натуры позволяло ему легко общаться со своими пациентками, с которыми он был неизменно любезен и вежлив. Джон, напротив, был невысок, коренаст и кривоног, а основными чертами его характера были вспыльчивость и раздражительность. Он бывал крайне несдержан на язык, обожал спорить с женой и притворялся отчаянным бабником. Но на самом деле это была лишь маска. Джон был без ума от своей жены, хотя он скорее бы умер, чем признался в этом даже самым близким друзьям. Слушать, как он с ней разговаривает, было все равно что сидеть под обстрелом в окопе, благо Паскаль сама походила на гремучую смесь. Кому-кому, а своему благоверному она спуску не давала. Коренная парижанка, Паскаль познакомилась с Джоном, когда танцевала в труппе Нью-йоркского городского балета. Тогда ей было двадцать два, но и теперь — четверть века спустя — она оставалась все такой же миниатюрной и грациозной. У нее была превосходная фигура профессиональной танцовщицы, густые темно-каштановые волосы без единой седой пряди и большие зеленые глаза, напоминавшие изумруды чистейшей воды. Десять лет назад Паскаль оставила сцену и теперь преподавала современный балет в собственной студии. Впрочем, по ее собственному признанию, для нее это было лишь хобби. Главным же своим призванием Паскаль считала споры с мужем — изощренные, жаркие, напоминавшие то многочасовые шахматные баталии, то стремительные схватки рапиристов. Любовь к спорам, да еще, пожалуй, редкостная непунктуальность казались единственным, что было у них общего. Во всем остальном они были полной противоположностью друг другу.

Второй супружеской парой, которую ждали сегодня Моррисоны, были Энн и Роберт Смит. Познакомились они лет тридцать назад, когда Эрик принимал первого ребенка Энн, и с тех пор оставались близкими друзьями. По профессии Смиты были адвокатами. Энн уже исполнился шестьдесят один год, однако, несмотря на это, она продолжала не только консультировать клиентов, но и регулярно выступала в суде. Что касалось Роберта, то он был судьей в главном суде первой инстанции штата Нью-Йорк. Ему было шестьдесят три, и выглядел он вполне под стать своей должности. Высокий, худой, с резкими чертами лица и кустистыми черными бровями над пронзительными серыми глазами, Роберт казался порой слишком чопорным и неприступным, но под этой маской скрывалось доброе, любящее сердце. Он обожал жену и детей, которых у него было трое, и был надежным и преданным другом. Всех детей и внуков Смитов принимал Эрик, и Энн его буквально боготворила.

Роберт и Энн поженились еще в юридическом колледже и прожили вместе без малого сорок лет. Из всей шестерки они были самыми старшими и производили впечатление людей спокойных, уравновешенных, степенных. На их темперамент наложила свой отпечаток и профессия, однако ни Роберт, ни Энн никогда не были «сухарями». Напротив, в кругу друзей оба по праву считались самыми радушными, отзывчивыми, готовыми поддержать любое безумное предприятие и прийти на помощь по первому зову. Спокойствие и степенность были их «фирменным» стилем, которого они придерживались при любых обстоятельствах. Смиты не буйствовали, как Джон и Паскаль, чья экстравагантность порой переходила все разумные пределы, и в отличие от Эрика и Дианы не прилагали никаких особенных усилий, чтобы выглядеть моложе своих лет. Возраст был написан на их лицах достаточно отчетливо, зато они были молоды в душе, и это чувствовалось и в манере говорить, и во взглядах, которыми они награждали окружающих и друг друга.

Все шестеро были связаны давней, крепкой дружбой и старались встречаться как можно чаще. Один или два раза в месяц они обязательно ужинали всей компанией, делясь своими радостями, надеждами и тревогами, обсуждали детей и их проблемы и от души сочувствовали Паскаль, которая так и не смогла забеременеть. Они с Джоном очень хотели иметь ребенка, однако и самые лучшие специалисты по искусственному оплодотворению, которых нашел Эрик, ничем не смогли ей помочь. Паскаль предприняла с полдюжины попыток, однако все они оказались тщетными — даже донорская яйцеклетка, оплодотворенная семенем мужа, раз за разом отторгалась, и Паскаль в конце концов совершенно отчаялась. Несколько раз она заводила разговор о том, чтобы усыновить ребенка, но наткнулась на неожиданно упорное сопротивление со стороны Джона, который не хотел об этом и слышать. Он говорил — он не желает воспитывать «чужих несовершеннолетних преступников», так как ему нужен свой — или никто. В конце концов Джон и Паскаль так и остались бездетными. Никаких перспектив на будущее у них не было, так как Джону уже исполнилось шестьдесят, да и Паскаль, хотя и не считала себя старухой (ей было сорок семь), уже утратила всякую надежду когда-нибудь стать матерью. Не имея под рукой никого, на кого можно было бы покрикивать, супруги Донелли с удовольствием шпыняли друг друга по самому малейшему поводу, причем проделывали это столь изобретательно и остроумно, что следить за их постоянными пикировками было сущим наслаждением. Постороннего человека их яростные баталии еще могли обмануть, но Смиты и Моррисоны никогда не принимали их всерьез, зная, что на самом деле Джон и Паскаль не могут ни дня прожить друг без друга.

Все три супружеских пары были неразлучны настолько, насколько им позволяли домашние дела и работа. Но отпуска и длинные праздничные уик-энды они всегда проводили вместе. Как правило, они снимали на всех летний дом на Лонг-Айленде или ездили в Европу, а однажды арендовали океанскую яхту и обогнули на ней Карибские острова. И всегда эти совместные путешествия приносили им только положительные эмоции. Они были очень разными людьми, однако их психологическая совместимость была поистине поразительной. Смиты, Донелли и Моррисоны не только относились снисходительно к недостаткам и слабостям каждого из членов компании, но и понимали друг друга даже лучше, чем люди, связанные кровным родством. И в этом не было ничего удивительного. История их отношений насчитывала уже много лет; на таком фундаменте их дружба год от года становилась только крепче.

Совместная встреча Нового года тоже была их давней традицией, которой все три пары очень дорожили. За последние два десятилетия они не пропустили ни одного праздника. Вопроса, с кем встретить Новый год, перед ними никогда не стояло. Как его встретить и где — это они решали сообща. К Роберту и Энн они отправлялись, если им хотелось спокойного и мирного вечера, который заканчивался, как правило, вскоре после полуночи. Если же друзья были настроены кутить до утра, они ехали к Джону и Паскаль и наслаждались там шампанским и отличными винами из личных запасов супругов Донелли. Джон и Паскаль коллекционировали вина — и постоянно по этому поводу спорили: Паскаль была убеждена, что французские вина — лучшие в мире, а Джон, напротив, отдавал предпочтение калифорнийским маркам, утверждая, что любить французские вина — это снобизм и дешевое пижонство.

И все же чаще всего все шестеро собирались у Моррисонов. Их квартира была просторной и элегантной; повар, которого Диана приглашала для таких случаев, считался настоящим мастером своего дела, а вино, которое покупал Эрик, неизменно оказывалось превосходным. В этой обстановке каждый считал своим долгом выглядеть как можно лучше и вести себя подобающим образом. Даже Паскаль и Джон старались спорить не так яростно, однако это у них не всегда получалось, и остальные четверо время от времени ловили себя на том, что вместе с Паскаль и Джоном спорят о достоинствах вина той или иной марки или о том, куда лучше отправиться летом. Джону очень нравилась Африка, а Паскаль обожала юг своей родной Франции. Когда в запальчивости Паскаль начинала утверждать, что в Африке нет ничего, кроме жары и павианов, Джон обычно отвечал: «Зато во Франции живет твоя мама». Он терпеть не мог свою тещу, однако довольно удачно притворялся, будто ему не нравятся все французы в целом и их пристрастие к лягушкам под майонезом в частности. Паскаль не оставалась в долгу и довольно едко прохаживалась по поводу матери Джона — безобидной женщины, которая безвылазно жила в Чикаго и которая не сделала ей ничего плохого. Порой за столом кипели нешуточные страсти, однако, несмотря на это, все три супружеских пары буквально обожали друг друга. Их отношения выдержали испытание временем и сейчас были даже крепче, чем когда-либо. До сих пор они с нетерпением ждали очередной встречи и начинали грустить и томиться, когда те или иные жизненные обстоятельства мешали им собраться вместе. Зато, когда они наконец встречались после долгой разлуки, их радости не было предела.

Ровно в семь часов пятьдесят девять минут в дверь позвонили. Диана пошла открывать, и — как они и ожидали — на пороге стояли Смиты. По случаю праздника Энн была в черном вечернем платье с высоким воротом, а Роберт — в светло-бежевом смокинге.

— Добрый вечер, с наступающим!.. — с улыбкой сказал Роберт и, слегка наклонившись, так как он был довольно высок, поцеловал Диану в щеку. — С наступающим, Эрик! Мы не опоздали?.. — На мгновение на лбу его появилась озабоченная морщинка — Роберт терпеть не мог опаздывать. — На улицах такие страшные пробки!.. — добавил он извиняющимся тоном.

Роберт и Энн жили в районе Восточных Восьмидесятых улиц, и, чтобы добраться до квартиры друзей, им действительно пришлось преодолеть довольно большое расстояние. В отличие от них Джон и Паскаль жили совсем рядом — около Линкольновского центра, но одному богу было известно, когда они появятся. Впрочем, сегодня у них было оправдание: на улице разыгралась настоящая снежная буря, а это означало, что поймать такси им будет нелегко.

Тем временем Энн сбросила с плеч теплую накидку и улыбнулась Диане. Несмотря на то, что она была всего на шесть лет старше подруги, выглядела она почти как ее мать. У Энн были совершенно седые волосы, собранные на затылке в аккуратный пучок, и карие глаза — такие темные, что на фоне светлой кожи они казались довольно маленькими. Косметикой Энн почти не пользовалась, считая, что в ее возрасте на это жалко тратить время. У нее были другие интересы. Энн просто обожала живопись, театр, музыку и книги; им она уделяла все свое свободное время, которого, по правде говоря, было не особенно много. Несмотря на возраст, Энн продолжала активно работать в семейной юридической фирме, где она специализировалась на защите прав детей. В последние годы она также организовала несколько программ по реабилитации женщин, подвергшихся жестокому обращению. За это Энн удостоилась нескольких наград от женских общественных организаций, и, хотя она утверждала, что все это пустяки и что на самом деле все, что она сделала, — это только капля в море, в глубине души она очень гордилась тем, что ее труд был отмечен. Юриспруденция была ее подлинной страстью, которую разделял и Роберт; оба они рьяно защищали детей и подвергшихся насилию женщин. Оба придерживались довольно прогрессивных взглядов и были убежденными либералами. Какое-то время Энн всерьез подумывала о том, чтобы заняться политикой, но в конце концов оставила эту идею ради мужа и детей, предпочтя семейную жизнь общественному служению. Да и к известности она была равнодушна. Несмотря на свой огромный профессиональный опыт и способности, Энн была на удивление скромным человеком. Ее любимым занятием были длинные самоуничижительные речи, что, впрочем, не мешало Роберту гордиться ею. Каждый раз, когда Энн пыталась убедить друзей в том, что она — заурядный адвокат, не наделенный никакими особенными талантами, он приводил множество примеров, из которых следовало: его жена — один из лучших в стране специалистов по правам детей.

Когда Энн уселась на диван в гостиной, Эрик опустился рядом и дружески обнял ее за плечи:

— Ну, рассказывай: где вы пропадали все эти две недели? У меня такое впечатление, что мы не виделись целую вечность!

Как и всегда в конце декабря, Роберт и Энн провели две недели в Вермонте с детьми и внуками. У них было двое женатых сыновей и дочь, которая недавно закончила юридический колледж и жила отдельно, однако Смиты по-прежнему часто их навещали. И все же, где бы они ни были, что бы ни делали, в канун Нового года Роберт и Энн непременно возвращались в Нью-Йорк, чтобы встретить праздники со своими друзьями. За все время, что они были знакомы, они пропустили только один Новый год; тогда у Энн умер отец, и им пришлось поехать в Чикаго, чтобы организовать похороны и побыть с ее матерью. Но это был единственный случай; во все остальные годы шестерка неизменно собиралась в полном составе.

— Мы ездили в Шугабуш, — ответила Энн. — И прекрасно провели время, меняя малышам памперсы и разыскивая потерянные варежки, пока их родители катались на лыжах.

Говоря это, Энн улыбнулась. У них с Робертом было пятеро внуков и две невестки, которых, как подозревала Диана, Энн недолюбливала. Разумеется, она никогда не говорила об этом вслух, но ей не нравилось, что обе молодые женщины не работают. Сама Энн работала всю свою жизнь и гордилась этим, однако обсуждать невесток она позволяла себе только в разговорах с мужем.

— А как вы встретили Рождество? — в свою очередь спросила Энн и улыбнулась Эрику. Она относилась к нему как к родному брату.

— Неплохо, — ответил Эрик и кивнул. — Мы ездили к Кэтрин и Сэмми. Ее старший катался на санках и налетел на дерево, а младший засунул в нос горошину, и нам пришлось везти его в больницу. Это случилось как раз в сочельник, — закончил он со смехом.

— У нас тоже не обошлось без происшествий, — ответила Энн и слегка нахмурилась. — Один из мальчиков Джеффа сломал руку в горнолыжной школе. Это было ужасно! — добавила она с чувством. Но в глубине души Энн была рада, что ей больше не нужно заботиться о внуках. Она любила их, однако долгое общение с ними ее утомляло, и Роберт вполне понимал ее. Он тоже любил своих детей и внуков и был не прочь время от времени провести с ними недельку-другую, но гораздо больше ему нравилось проводить свободное время с Энн, от которой он до сих пор был без ума. Несмотря на то, что их брак насчитывал уже не один десяток лет, Роберт и Энн все еще были влюблены друг в друга, как в юности.

— Просто удивительно, как наши дети умудрились выжить и вырасти, — вставила Диана, вручая Энн бокал шампанского и присаживаясь рядом на диван. Роберт уже держал в руках такой же бокал; потягивая вино маленькими глотками, он с обожанием смотрел на жену. Она выглядела просто прекрасно; так он и сказал ей, когда они ехали к Моррисонам в такси.

— Не знаю почему, но мне кажется, что, когда наши дети были маленькими, все было как-то проще, — ответила Энн с улыбкой. — Возможно, впрочем, все дело в том, что тогда я больше работала и видела их только по вечерам.

И Энн улыбнулась Роберту. Как бы много они ни работали, у них всегда находилось время друг для друга, и это было одним из секретов их супружеского долголетия. Насколько она знала, абсолютное большинство ее друзей и подруг по колледжу успели уже по несколько раз жениться или побывать замужем, и только они с Эриком оставались верны друг другу.

— В последнее время жизнь стала слишком напряженной, а может быть, мои нервы уже не так крепки, как когда-то, — добавила она. — Я люблю детей, но иногда мне хочется просто посидеть спокойно. У нас в Шугабуше порой бывало так шумно, что у бедняги Роберта просто раскалывалась голова. Я понимаю, что дети — народ непоседливый и шумный, но все хорошо в меру.

Они были рады, что вернулись домой; так они и сказали друг другу по пути к Моррисонам.

— Я уверен, что буду относиться к внукам куда лучше, когда окончательно состарюсь и оглохну на оба уха, — вставил свое слово Роберт, опуская свой бокал на журнальный столик. — Или когда они вырастут…

Он хотел добавить что-то еще, но тут зазвонил звонок, и все четверо невольно посмотрели на часы. Времени было всего половина восьмого, что означало — Донелли бьют собственный рекорд пунктуальности. Обычно они опаздывали на час-полтора, причем каждый обвинял в задержке другого. Впрочем, в этом отношении сегодняшний день не был исключением.

Эрик пошел открывать дверь, и уже через минуту из прихожей донеслись возбужденные голоса Паскаль и Джона.

— Простите за опоздание, но я здесь совершенно ни при чем. Это все Джон виноват! — услышали они высокий голос Паскаль, говорившей с сильным французским акцентом. Она прожила в Нью-Йорке больше тридцати лет и говорила по-английски практически безупречно, но от акцента так и не избавилась. Впрочем, она не особенно к этому стремилась. Как и много лет назад, Паскаль по-прежнему переходила на родной язык при каждом удобном и неудобном случае. Она разговаривала по-французски с официантами в ресторанах, с продавцами в магазинах, с парковщиками на стоянках и, разумеется, со своей матерью, которой Паскаль звонила не меньше трех раз в неделю. Джон утверждал, что на одних счетах за эти переговоры они могли бы разориться. Сам он принципиально отказывался учить французский, однако за двадцать пять лет брака научился понимать ключевые слова и мог произнести «Merde!»^[1], как чистокровный парижанин. — Джон просто не захотел ловить такси! — продолжала возмущаться Паскаль, пока Эрик помогал ей раздеться. — Он заставил меня ехать к вам на автобусе! Можешь себе представить?! Накануне Нового года, в вечернем платье — и в автобусе!.. Такое только ему могло прийти в голову!

И она сердитым жестом отбросила назад упавшую на лоб темную вьющуюся прядь. Волосы Паскаль были стянуты на затылке в крошечный тугой пучок. Эту прическу Паскаль носила, когда танцевала, не изменила она ей и теперь; и только по торжественным случаям — как сейчас — позволяла себе оставить свободной челку. Несмотря на то, что ей уже исполнилось сорок семь, в Паскаль до сих пор было что-то чувственное и изысканное. Она была тонкой, гибкой, миниатюрной, очень грациозной, и ее большие зеленые глаза возбужденно блестели, пока она пересказывала Эрику их скорбную повесть.

— Я вовсе не отказывался ловить такси! — возразил Джон. — Мы просто никак не могли найти свободную машину — только и всего!

— Как бы не так! — с горячностью возразила Паскаль. — Машин было сколько угодно, просто этот скряга не хотел раскошелиться и давать чаевые! Пожалел свои паршивые доллары! Пусть лучше его жену насмерть задавят в автобусе!

То, что Джон отличается некоторой скуповатостью, его друзьям было прекрасно известно, однако в данном случае, учитывая канун праздника и снегопад за окнами, было не исключено, что он говорит правду. Как бы там ни было, обвинительная речь Паскаль нисколько его не задела, и когда Джон прошел в гостиную, чтобы приветствовать остальных, настроение у него было самое приподнятое.

— Всех с наступающим! — провозгласил он, пожимая руку Роберту и дружески целуя Энн и Диану. — Прошу извинить за опоздание, — добавил он спокойно. К пламенным ретирадам жены Джон давно привык; в конце концов, она была француженкой, и ее темперамент не позволял ей оставаться спокойной ни единой минуты. Она постоянно кипела, возмущалась, извергалась, точно вулкан, обвиняя супруга во всех смертных грехах. Сам Джон был не намного уравновешеннее; правда, на людях он старался сдерживаться, однако, когда Паскаль удавалось его как следует завести, он тоже не лез за словом в карман, и тогда поле брани заволакивалось едким пороховым дымом, в котором, словно ядра, пролетали весьма едкие эпитеты. Посторонних это обычно шокировало, но Моррисоны и Смиты знали, что у их друзей несколько необычный стиль общения.

Внешне Джон и Паскаль были совсем разными. Она, как и подобает балетной танцовщице, казалась хрупкой, словно фарфоровая статуэтка. Джон, напротив, был коренаст и широкоплеч, с могучей грудной клеткой, сильными ногами и руками. В Гарварде он играл в хоккей с шайбой; его даже приглашали в профессиональную команду, но он предпочел посвятить себя бизнесу. Джон и Паскаль напоминали Кэтрин Хэпберн и Спенсера Трейси, тоже бывших когда-то супружеской парой, о чем им не раз говорили друзья.

— И вас обоих тоже! — ответила Диана, протягивая Джону бокал шампанского. — Паскаль, ты сегодня просто очаровательна, — прибавила она, и это была сущая правда. Паскаль действительно была очень хороша собой, хотя ее красота была несколько экзотической — по крайней мере, для Нью-Йорка, где большинство жителей были светлокожими и сероглазыми.

— Итак, друзья мои, — заговорила Паскаль, — как вы встретили Рождество? Лично у меня никакого праздника не было, — добавила она без малейшей паузы. — Джону не понравился костюм, который я ему купила. А он… он подарил мне микроволновую печь! На Рождество! Можете себе представить? Я до сих пор спрашиваю себя, почему не газонокосилку или набор слесарных инструментов?!

У нее был такой возмущенный вид, что остальные не выдержали и рассмеялись, а Джон поспешил отразить выпад.

— Набор инструментов тебе бы не помешал, — заметил он. — Ведь ты постоянно ломаешь то свою, то мою машину. К сожалению, — добродушно добавил Джон, поворачиваясь к остальным, — моя жена до сих пор очень плохо водит и так рвет с места, что сцепление буквально дымится.

— Я вожу машину лучше, чем ты, — холодно возразила Паскаль и пригубила шампанское. — Ты так говоришь только потому, что… Да ты мне просто завидуешь, вот! Ты до сих пор боишься садиться за руль; во всяком случае, каждый раз, когда мы бываем в Париже, мне приходится возить тебя по городу.

— В Париже я не боюсь ничего, кроме твоей матери, — огрызнулся Джон, и Паскаль, картинно закатив глаза, повернулась к Роберту.

Роберт очень любил разговаривать с Паскаль. Как и Энн, он был неравнодушен к классическому балету и хорошим театральным постановкам. На эти темы Роберт и Паскаль способны были говорить буквально часами. Кроме того, время от времени Роберт практиковался с ней во французском, который изучал еще в школе, и при этом делал такие чудовищные ошибки, что Паскаль буквально корчилась от смеха. Как и большинство ее соотечественников, она бывала безжалостна к тем, кто говорит по-французски неправильно.

В течение следующих двух часов вся компания приятно беседовала, не спеша потягивая шампанское. Джон в конце концов все же признался, что решил ехать на автобусе, чтобы сэкономить, и друзья добродушно над ним подтрунивали. Для них это тоже была своего рода традиция. Джон, впрочем, не обижался — напротив, ему нравилось быть в центре всеобщего внимания.

Эрик и Энн разговаривали о лыжном сезоне в Шугабуше, и Диана, прислушивавшаяся к их беседе краем уха, неожиданно сказала, что ей очень хочется снова покататься на лыжах, но не в Шугабуше, а в Аспене, куда они с Робертом ездили два года назад. Роберт и Паскаль обсуждали современный балет; Диана и Джон говорили об экономической ситуации в стране, о состоянии рынка ценных бумаг и о кое-каких капиталовложениях, которые супруги Моррисон сделали за последние два месяца. Джон заведовал инвестиционным отделом крупного банка и готов был говорить о бизнесе с каждым, кто соглашался его слушать. В целом же интересы всех членов компании были весьма схожи; они с легкостью переходили с серьезных тем на более легкие и наоборот, и время летело незаметно. Когда Диана пригласила гостей к столу, Энн как раз сообщила Эрику, что ее старший сын и его жена снова ждут прибавления. Пятеро внуков у нее уже было, а «где пять, там и шесть», — спокойно закончила она.

— Слава богу, меня никто никогда не будет называть бабушкой! — небрежно заметила Паскаль, однако все присутствующие знали, что на самом деле она относится к этим вопросам далеко не так спокойно, как можно было заключить из ее слов. И Моррисоны, и Смиты хорошо помнили времена, когда Паскаль регулярно сообщала им с надеждой, какие лекарства она принимает и какое лечение проходит. В течение года Джон делал ей по три укола в день, однако все это ни к чему не привело — забеременеть Паскаль так и не смогла. Нечего и говорить, что и для нее самой, и для Джона это было ужасное время; Паскаль была близка к полному отчаянию, и только поддержка друзей помогла ей справиться с собой и не наделать глупостей. Со временем Паскаль примирилась с судьбой. Когда ей перевалило за сорок, она стала все чаще и чаще задумываться о том, чтобы усыновить малыша, оставшегося без родителей, но против этого неожиданно восстал Джон. В приводимых им доводах была своя логика, однако для Паскаль его позиция означала окончательный приговор. Она поняла, что никогда не будет иметь ребенка — ни своего собственного, ни приемного, а ведь это было ее заветной мечтой! Как бы там ни было, Паскаль сумела примириться со своим положением. В последние годы она почти не думала о детях (так, во всяком случае, она утверждала) и лишь криво улыбалась, когда друзья заводили разговор о своих взрослых детях и внуках. В сорок семь лет думать о ребенке было, пожалуй, действительно поздно, и усыновление было ее единственным шансом, но увы! — Джон так и не изменил своей точки зрения, хотя друзья и пытались его уговорить. Он понимал, как много значит для Паскаль возможность иметь ребенка, но, несмотря на это, продолжал стоять на своем. Джон не хотел содержать, воспитывать и любить чужого ребенка, раз уж судьба не подарила ему собственных детей. Не хотел и не мог — даже ради Паскаль, и в конце концов Эрик и Роберт оставили свои попытки переубедить его. Им — и их женам — оставалось только сочувствовать друзьям и лишний раз не заговаривать о своих многочисленных детях и внуках.

Сегодня, впрочем, все внимание друзей было поглощено накрытым столом и стоявшим на нем угощением. Диана не только умела выбирать самые изысканные блюда; наделенная от природы прекрасным художественным вкусом, она не упускала ни одной мелочи, и сервированный ею стол напоминал настоящее произведение искусства. Кроме цветочных букетов (орхидеи в сочетании со стрелицией королевской выглядели на редкость изысканно), Диана расставила по всему столу крошечные серебряные колокольчики и затейливые серебряные подсвечники, из которых торчали тонкие свечи белого воска. Вышитая льняная скатерть, которой был покрыт стол, принадлежала еще ее матери и тоже выглядела очень эффектно.

— Просто не знаю, как тебе каждый раз удается создавать такую красоту! — всплеснула руками Энн, восхищенно глядя на подругу. Диана, склонив голову, стояла рядом со столом в белом атласном платье, плотно облегавшем ее по-девичьи стройную фигуру. Она была почти в такой же хорошей форме, как Паскаль, которая была моложе ее почти на полтора десятка лет и к тому же до сих пор танцевала со своими учениками не менее пяти часов в день. Энн в этом отношении повезло меньше. Ее лицо оставалось по-прежнему привлекательным, однако она была выше, массивнее, осанистее подруг и потому казалась несколько тяжеловатой. Время от времени Энн полушутливо жаловалась, что рядом с ними она выглядит, как антилопа-гну, затесавшаяся в стадо газелей, однако на самом деле это ее не особенно беспокоило. Энн была умна, уверена в себе и своих силах, и с ней было приятно общаться. Кроме того, Роберт все еще очень любил ее, и это тоже придавало Энн уверенности. Она знала — когда он говорит, что женщины красивее он еще никогда не встречал, он говорил это искренне.

— Прошу к столу! — сказала Диана, и Эрик, обняв ее за плечи, нежно поцеловал и поблагодарил за хлопоты. Услышав это, Паскаль мрачно поглядела через стол на своего супруга.

— Если бы ты сделал что-нибудь подобное, — сказала она, — со мной мог бы случиться сердечный приступ или что-нибудь похуже. Ты никогда не целуешь меня и не благодаришь. Никогда и ни за что, хотя — бог свидетель! — я буквально из кожи вон лезу, чтобы тебе угодить!

Она частенько жаловалась, что Джон относится к ней без должного внимания, однако ни сейчас, ни раньше в ее голосе не было ни злобы, ни раздражения.

— Огромное тебе спасибо, дорогая, — ответил Джон, благодушно улыбаясь, — за все те полузамороженные полуфабрикаты, которые ты оставляешь для меня в холодильнике.

И он весело рассмеялся. Это была чистая правда — Паскаль часто задерживалась в своей танцевальной школе и не всегда успевала приготовить Джону нормальный ужин.

— Как ты можешь такое говорить! — вспылила Паскаль. — Кто приготовил тебе бобы с индейкой два дня назад? А на прошлой неделе?! Разве не я оставила для тебя целую курицу в вине? Куда ты ее дел? Ведь стрескал же! Стрескал и спасибо не сказал, будто так и надо! Нет, дорогой, ты просто не заслуживаешь, чтобы я для тебя готовила!

— Конечно, нет, — снова улыбнулся Джон. — Ведь я готовлю лучше тебя!

— Чудовище! — бросила Паскаль, сверкая зелеными глазами. — Имей в виду, Джон Донелли, я не поеду домой на автобусе. Я поеду в такси, поеду одна, а ты добирайся как знаешь! — В эти минуты она выглядела как самая настоящая француженка, и друзья прониклись невольным уважением к ее галльскому темпераменту.

— На это я и рассчитывал, — невозмутимо заметил Джон и подмигнул Диане, которая как раз подала устриц. Все шестеро друзей очень любили блюда из морепродуктов, поэтому на сегодня в качестве главного блюда у Дианы был запланирован омар «Термидор», после которого она собиралась подать салат и сыр, купленный специально для Паскаль, утверждавшей, что она чувствует себя обманутой каждый раз, когда после главного блюда вместо сыра или ветчины подают какую-нибудь траву под майонезом. На десерт была приготовлена тихоокеанская треска в лимонной глазури, которую Эрик обожал, а все другие горячо одобряли. Меню, таким образом, было по-настоящему праздничным, и все предвкушали приятный и спокойный вечер. — Господи, нигде я не ем так вкусно, как у тебя! — заметил Джон, когда Диана появилась из кухни, держа на вытянутых руках блюдо с только что вынутой из духовки треской, и под дружные аплодисменты поставила ее на стол. — Послушай, Паскаль, почему бы тебе не взять у Дианы пару рецептов вместо того, чтобы кормить меня кровяной колбасой, кишками, мозгами, почками и прочей гадостью?

— Ты бы никогда не позволил мне тратить деньги на нормальную еду, — хладнокровно парировала Паскаль. — Кроме того, ты сам сказал, что тебе нравятся мозги. Очевидно, своих у тебя не хватает.

— Я солгал, — быстро нашелся Джон. — Больше всего на свете я люблю запеченную треску и омаров, — добавил он, лучезарно улыбнувшись хозяйке дома.

Услышав это заявление, Роберт усмехнулся. Постоянные пикировки супругов Донелли забавляли его даже теперь, после двадцати пяти лет знакомства, и точно так же относились к ним и остальные. Ни Моррисоны, ни Смиты никогда не волновались за Джона и Паскаль. Впрочем, и собственные браки тоже казались им очень крепкими, а партнеры — верными и надежными. И это было вдвойне удивительно в сегодняшнем мире, в котором было так много уродливого, странного, проходящего. Им всем посчастливилось найти идеальных спутников жизни, и за это они не переставали благодарить судьбу. Впрочем, и отношения между всеми тремя парами отличались редкой гармонией; их союз был союзом настоящих, верных друзей, которых теперь осталось так мало. Роберт любил называть их компанию «шесть мушкетеров», и хотя их интересы были очень разными — зачастую даже противоположными, — это не мешало оставаться друзьями.

Было уже начало двенадцатого, когда в завязавшемся общем разговоре Энн случайно упомянула о том, что в этом году и Джону, и Эрику исполнилось шестьдесят и что теперь она не чувствует себя такой древней (самой Энн шестьдесят исполнилось в прошлом году).

— Да, Энн права: шестьдесят — возраст солидный, особенно для мужчин. У женщин-то, как известно, не бывает возраста. Словом, я считаю, что это нужно как-то отпраздновать, — сказала Диана, когда гости сели пить кофе и Джон закурил свою ритуальную сигару. Из всей компании постоянно курили только он и Паскаль, которая то и дело позволяла себе одну-две затяжки — особенно после плотного обеда в обществе друзей. Мода на курение среди женщин пришла сравнительно недавно, но Паскаль покуривала всегда — даже когда танцевала на сцене. У нее в столе или в сумочке всегда лежала пачка французских «Галуаз», и, как ни странно, сигарета шла ей, несмотря на ее хрупкое телосложение.

— У тебя есть какие-нибудь предложения? — лениво проговорил Роберт, улыбнувшись жене. — Может быть, нам всем стоит отправиться в клинику косметической хирургии и сделать себе подтяжку лица? Я имею в виду мужчин, разумеется, — ведь наши женщины ни в чем подобном не нуждаются!..

Услышав эти слова, Эрик не сдержался и заговорщически подмигнул Диане. О том, что она побывала в кабинете пластической хирургии, они не сказали даже друзьям — это был их маленький секрет. Эрик сам нашел Диане врача, не желая, чтобы она обращалась к подругам за советом.

— А что? По-моему, небольшая операция пойдет Джону на пользу! — добавил Роберт, в упор глядя на друга. В самом деле, в последнее время у него появилось несколько глубоких морщин возле глаз и в уголках рта, но они странным образом ему шли, придавая лицу Джона выражение мужественное и решительное.

— Ему не подтяжка нужна, а липосакция, — проворчала Паскаль и, щурясь от дыма, поглядела на мужа. — Иначе он скоро перестанет умещаться в кресле.

— Это все из-за кровяной колбасы и мозгов с горошком, которыми ты меня кормишь, — прокурорским тоном заявил Джон.

— А если я перестану тебя ими кормить? — осведомилась Паскаль.

— Тогда я тебя просто задушу, — отозвался Джон, делая зверское лицо и одновременно протягивая жене сигару, чтобы она могла затянуться. Паскаль затянулась дважды и зажмурилась от удовольствия.

— Да нет, я серьезно! — проговорила Диана, бросив взгляд на часы и убедившись, что до полуночи остается еще полчаса — вполне достаточно времени, чтобы обсудить ее идею. — Надо же как-то отпраздновать тот факт, что наши мужчины достигли настоящего совершеннолетия!

Из всех шестерых только ей и Паскаль еще не было шестидесяти, и Диана вовсе не спешила пересекать этот рубеж. В самой цифре «шестьдесят» ей чудилось что-то значительное и… неотвратимое.

— Почему бы нам не отправиться вшестером в еще одно путешествие? — предложила она.

— Но куда? Куда мы поедем?! — театрально воскликнул Роберт, но в глазах его сверкнул огонек интереса. Он и Энн любили бывать в экзотических странах. Каждый раз, когда позволяла работа, они вместе отправлялись в какое-нибудь место, где «еще не ступала нога белого человека». Прошлым летом они побывали в Индонезии, чуть не погибли во время массовых беспорядков и… остались очень довольны приключением. Во всяком случае, оба утверждали, что этой поездки они не забудут до конца жизни, что было очень похоже на правду.

— Как насчет Кении? — с надеждой осведомился Джон. — Мне бы очень хотелось снова побывать на настоящем сафари!

— Ты только перепугаешь всю африканскую живность! — с презрением ответила Паскаль. Несколько лет назад она ездила с мужем в Ботсвану в национальный охотничий заповедник и осталась очень недовольна тем, что ей пришлось жить в палатке, отмахиваться от мух и комаров и каждую минуту ждать, что на них наступит один из слонов, которые разгуливали вокруг лагеря, нисколько не боясь людей. Впрочем, она бы не согласилась ехать куда-то, кроме Парижа, даже если бы ей предложили самые лучшие условия. В Париже у Паскаль было полно друзей и родственников, с которыми она мечтала повидаться, однако подобная перспектива не устраивала Джона. Он терпеть не мог ходить с Паскаль к ее родственникам и знакомым и слушать бесконечные разговоры «на их лягушачьем языке», как он выражался, из которых он не понимал ни слова, да и не хотел понимать. Джон обожал жену, но ее родня не вызывала у него никаких чувств, кроме раздражения.

— Я ненавижу Африку, ненавижу грязь и мух, — заявила Паскаль решительно. — У меня есть предложение получше. Давайте лучше все вместе двинем в Париж, а? Уверяю вас: мы чудесно проведем время!

— С твоей матерью, что ли?.. — проворчал Джон, заново раскуривая сигару, которая успела погаснуть. — Бьюсь об заклад: мадам Жардин будет на седьмом небе от счастья, если мы все остановимся у нее. Только предупреждаю: каждое утро нам придется стоять в очереди, чтобы попасть в ванную комнату, потому что моя дражайшая теща имеет привычку сидеть там по полчаса, не меньше! Она, видите ли, прихорашивается, прежде чем выйти на улицу, и все равно у нее такое лицо, что… Если бы в Париже сохранились конные экипажи, от нее бы, наверное, лошади шарахались! Кроме того, существует еще тещина мама…

В словах Джона было рациональное зерно. Как и в большинстве парижских квартир, в доме его тещи была только одна ванная комната, а ведь, кроме нее, там действительно жила и девяностодвухлетняя бабушка Паскаль, а также ее вдовая тетка — сестра матери. Присутствие этих трех женщин буквально сводило Джона с ума каждый раз, когда они с Паскаль приезжали навестить ее родственников. В таких случаях он «нутром чувствовал», что единственный способ поправить дело — это двойной бурбон^[2], однако в баре матери Паскаль не было ничего крепче, чем ликер «Дюбоннэ» и сладкий вермут, так что в последний визит в Париж Джон предусмотрительно захватил виски с собой. Впрочем, даже он вынужден был признать, что вино, подававшееся в тещином доме к обеду, было превосходным. Все дело было в том, что покойный отец Паскаль был большим ценителем хороших вин и ее мать многому от него научилась. Но это, увы, было единственным, что нравилось ему в его теще.

— Не смей говорить гадости о моей маме и бабушке! — возмутилась Паскаль. — Кроме того… Я не знаю, какой была твоя бабка, зато твоя мать действительно бывает невыносима!

— Что ж, она, по крайней мере, говорит по-английски!

Джон собирался сказать еще что-то, но ему помешала Диана.

— С моей мамой тоже очень трудно ладить! — примирительно сказала она, и все собравшиеся невольно рассмеялись. Они встречались с родителями Дианы несколько раз, и ее отец пришелся друзьям весьма по душе. Что касалось ее матери, то Диана никогда не делала секрета из того, что мать порой буквально сводит ее с ума своей организованностью, аккуратностью и привычкой командовать всем и вся. — И все-таки, куда бы мы могли поехать, чтобы все были довольны? — продолжала она. — Как насчет того, чтобы снова побывать на Карибах? Или, может, на этот раз вы предпочитаете что-то более экзотическое, например, Буэнос-Айрес или Рио-де-Жанейро?

— Говорят, в Рио сейчас небезопасно, — высказалась Энн. — Моя кузина ездила туда в прошлом году, и что вы думаете? У нее украли весь багаж и прямо на улице вырвали из рук сумочку, в которой лежал паспорт. Разумеется, в конце концов Марианне выдали в посольстве новые документы, но отпуск все равно был испорчен. Теперь она поклялась, что больше никогда не поедет в Рио! Кроме того, зачем забираться в такую даль? Мехико ничем не хуже Рио, зато там намного безопаснее!

— А может быть, двинем в Японию? Или в Китай? — неожиданно предложил Роберт, которому идея Дианы начинала нравиться. — На худой конец, можно отправиться в Гонконг. Говорят, там можно купить множество интересных вещей!

— Да чем вам Франция-то не угодила?! — возмутилась Паскаль, нервно теребя челку, и все снова рассмеялись, а Джон в комическом отчаянии воздел к потолку руки. Они с Паскаль ездили в Париж каждое лето. — Нет, я серьезно!.. — продолжала Паскаль. — Давайте снимем виллу где-нибудь на юге — в Провансе, на Антибах или в Изе… Постойте-постойте, а как вам нравится Сен-Тропе? Это действительно превосходное место, там можно чудесно отдохнуть и…

Джон собирался что-то возразить, но Диане эта мысль показалась интересной.

— Почему бы нет? — сказала она. — Снимем приличный дом со всеми удобствами и заживем в свое удовольствие… Быть может, кто-то из друзей нашей Паскаль поможет нам подобрать что-нибудь удобное и не слишком дорогое. Мне кажется, это будет даже интереснее, чем путешествовать по азиатским или африканским джунглям, где можно легко подхватить малярию, дизентерию и всякую другую дрянь! К тому же я, Эрик и Энн довольно прилично говорим по-французски и сумеем объясниться в ресторане или супермаркете, а в особенно трудных случаях нам поможет Паскаль. Ну, что скажете?

Энн ненадолго задумалась, потом кивнула.

— Мне кажется, это хорошее предложение, — сказала она. — Мы с Робертом и детьми отдыхали в Сен-Тропе лет десять назад, и мне там очень понравилось. Это престижный курорт: природа и климат замечательные, теплое море, кормят прекрасно, люди приветливые и дружелюбные.

Говоря это, Энн слегка покраснела. Несмотря на присутствие детей, они с Робертом провели там весьма романтическую неделю, и она никак не могла об этом забыть.

— Мы могли бы арендовать дом на целый месяц, — поддержала ее Диана. — Я слышала, что самое чудесное время на Средиземноморье — это август. И… — Она повернулась к Джону: — Обещаю тебе, что мы не подпустим твою тещу к нашему дому и на пушечный выстрел.

Джон усмехнулся в ответ:

— К счастью, в этом не будет особой нужды. Обычно моя теща каждый август ездит в Италию, так что меня… Нас она беспокоить не будет.

— Вот видишь, как хорошо все складывается! — обрадовалась Диана. — Ну, что вы все скажете?

Друзья еще немного подумали и по очереди кивнули. В этом предложении действительно что-то было. Само название — Сен-Тропе — звучало необычно и завораживающе, и хотя ожидать от этого популярного курорта какой-то особой экзотики все же не стоило, у него были свои плюсы. Сен-Тропе был цивилизованным и очень приятным приморским городком на юге Франции, где можно неплохо отдохнуть. И даже если допустить, что им наскучит сидеть на одном месте, никто не помешает им арендовать яхту и объехать всю Французскую Ривьеру.

— Да, мне нравится твое предложение, — сказал Роберт, и Эрик поспешил поддержать друга.

— Я тоже голосую за Сен-Тропе, — торжественно сказал он. — Весь вопрос в том, сумеем ли мы найти подходящий дом. Что скажешь, Паскаль?.. Может, поручить это дело тебе? Ты практически местная, тебе и карты в руки.

— Что ж, я согласна, — кивнула Паскаль. — В Париже у меня есть несколько знакомых агентов-риелторов. На худой конец, этим могла бы заняться моя мама, если, конечно, бабушка будет достаточно хорошо себя чувствовать.

— Нет уж, — неожиданно вмешался Джон, который довольно долго молчал. — Давай обойдемся без мадам Жардин, ладно? Я абсолютно уверен, что твоя мамаша специально выберет дом, который мы возненавидим с первого взгляда. Пусть лучше этим займутся твои знакомые агенты.

Он просто не мог не сказать своего слова, однако в целом Джон одобрял предложенный план. Сен-Тропе хотя и находился на территории Франции, давно стал международным местом отдыха и не ассоциировался в его сознании с ненавистными Джону «пожирателями лягушек».

— Значит, принято единогласно! — подвела итог Диана, еще раз оглядев собравшихся за столом друзей. — В августе едем в Сен-Тропе.

При этих ее словах Паскаль невольно просияла. Она была очень рада возможности провести отпуск на юге Франции со своими лучшими друзьями. Даже Джон не нашелся, что возразить; судя по всему, эта затея пришлась по душе и ему, хотя из одного только упрямства он старался этого не показывать.

Между тем Эрик заметил, что до полуночи остались считаные минуты, и поспешил поднять свой бокал.

— С Новым годом, друзья! — провозгласил он, вставая. — С Новым годом, дорогая! — И он поцеловал Диану. Роберт наклонился к Энн и, обняв за талию, вполголоса пожелал в новом году всего самого прекрасного и доброго. Паскаль, обойдя стол, звонко чмокнула в щеку Джона. Вокруг него все еще плавали пласты дыма от сигары, но Паскаль ничего не имела против табачного привкуса, который она ощутила, когда в ответ Джон поцеловал ее в губы с несколько бóльшим пылом, чем она ожидала. Несмотря на громкие перепалки, их брак был таким же крепким, как у остальных, а чувства — даже более горячими, поскольку у них не было детей, которые бы отвлекали Паскаль и Джона друг от друга.

— Скорей бы уж наступал этот август! — воскликнула она, когда Джон наконец выпустил ее из объятий. — Я уверена — это будет что-то совершенно фантастическое, непередаваемое, волшебное!

— В противном случае нам придется просто тебя убить, — заметил ее супруг. — Ведь это была твоя идея. Так что уж постарайся — найди нам дом получше. Заранее предупреждаю: я не потерплю никаких полуразвалившихся бунгало с клопами и тараканами, которые твои соотечественники имеют обыкновение выдавать за отели первого класса. Разузнай все получше, дорогая, чтобы не рисковать своей жизнью.

— Обещаю, что найду лучший дом во всем Сен-Тропе! — с горячностью воскликнула Паскаль и уселась мужу на колени. Новый год они встретили и могли теперь вернуться к обсуждению своих планов на будущее. Пока не было ничего конкретного, что стоило бы обсудить, однако все шестеро были уверены, что прекрасно отдохнут в Сен-Тропе.

И это действительно была превосходная идея — самая подходящая для встречи Нового года.

Примечания

1

Merde (фр.) — дерьмо.

2

Бурбон — популярное в США кукурузное виски прямой перегонки, получило свое название от округа Бурбон в штате Кентукки, где первоначально производилось.