Большие перемены

Даниэла Стил, 1983

Телеведущая Мелани Адамс решила забыть о любви после неудавшегося брака и тяжелого романа, – впрочем, двое детей-подростков и напряженная работа и не оставляли в ее жизни места для мужчины. Но однажды она встретила известного кардиохирурга Питера Галлама, вдовца с тремя детьми, – и внезапно поняла, что вновь испытывает чувства, которые, как ей казалось, утратила навсегда. Однако дети, разные города, успешные карьеры и волевые характеры Питера и Мелани не делают их отношения проще. И женщина сталкивается с болезненным выбором между своей гламурной жизнью под пристальным вниманием общества и своим женским счастьем, потребностями собственной семьи и семьи новой, которую лишь предстоит сделать своей. Перемены приносят и Мелани, и Питеру, и их отпрыскам новые радости и новые проблемы, знакомят с новыми людьми и заставляют начать новую жизнь.

Глава 3

Весь день Салли то приходила в себя, то теряла сознание, и Питер Галлам едва ли не каждый час заглядывал к ней. Шел второй день после операции, и пока трудно было что-либо предсказать, но вид девушки внушал доктору опасения. Когда она в очередной раз очнулась и, открыв глаза, слабо улыбнулась, Питер придвинул стул к кровати и взял ее за руку.

— Как ты?

— Ничего, — еле слышно, одними губами ответила Салли.

— Вот и замечательно»! С каждым днем ты будешь чувствовать себя все лучше, — с энтузиазмом, которого не чувствовал, проговорил Питер, но Салли медленно покачала головой.

— Не веришь? Разве я когда-нибудь обманывал тебя?

— Оно… не будет работать, — слабо, но убежденно прошептала девушка.

— Если ты захочешь, все будет в порядке.

У Питера внутри все напряглось. Она не должна так думать, тем более сейчас. Черт побери, почему она сдается?.. Почему не хочет бороться? Совсем как Анна… Почему они вдруг опускают руки? Для него это было страшнее наркотиков, отторжения, инфекции. Со всем этим все-таки можно было бороться, если у пациента осталось желание жить и вера, что жить он будет. Без этого борьба невозможна.

— Салли, у тебя все идет хорошо, — твердо сказал Питер, постаравшись вложить в свои слова как можно больше убежденности и силы, прежде чем отправиться на обход.

Доктор заходил в каждую палату и уделял каждому пациенту столько времени, сколько требовалось для того, чтобы или объяснить подробности предстоящей операции, или помочь разобраться в ощущениях после сделанной, успокоить и вселить надежду. После обхода он опять зашел к Салли, но та спала и Питер тихонько вышел.

Ему не нравилось ее состояние. Он нутром чувствовал, что ее тело отторгает сердце донора, хотя на это не было причины: оно прекрасно подходило. Питер был вынужден признать, что донор появился слишком поздно для Салли, и его охватило предчувствие надвигающейся утраты, которое свинцовым грузом давило на него.

Он прошел в небольшой бокс, который использовался в отделении как кабинет, и оттуда позвонил в свой офис узнать, не нужен ли там.

— Все в порядке, доктор, — произнес уверенный голос. — Вам только что звонили из Нью-Йорка.

— Кто? — спросил Питер бесстрастно, поскольку ему часто звонили отовсюду: то проконсультироваться по сложным случаям, то по поводу наличия доноров.

— Мелани Адамс с телевидения, из программы новостей.

Даже Питер знал, о ком идет речь, несмотря на то что не помнил, когда в последний раз смотрел телевизор.

— По поводу?

— Она не вдавалась в подробности: упомянула лишь, что речь идет о пересадке, необходимой ребенку.

Питер удивленно вскинул брови: возможно, дело касается ее ребенка. Он взглянул на часы и набрал оставленный ею номер телефона.

— Доктор Галлам. Мне передали, что вы звонили.

— Даже не предполагала так быстро услышать вас. Ваши координаты мне дал наш справочный отдел. Спасибо, что позвонили.

Мелани коротко проинформировала кардиохирурга о задании редакции и ответила на ряд вопросов, которые были в ее компетенции. Доктор Галлам был не первым, кому она звонила, но другие под разными предлогами отказались.

— В вашей затее есть смысл, — поразмышляв, проговорил Питер. — Правда, меня смущает реклама. К тому же очень трудно найти донора для ребенка. Скорее всего в данном случае следует прибегнуть к несколько иным методам лечения.

— А именно? — заинтересовалась Мел.

— Это будет зависеть от состояния девочки. Сначала мне необходимо ее осмотреть: возможно, удастся подлечить ее собственное сердце, а позже, если возникнет необходимость, уже думать о трансплантации.

Мел сдвинула брови: тоже сенсация, хотя и не та, на которую рассчитывал Джек.

— У вас бывали подобные случаи?

— Не часто. Она сможет перенести дорогу? Что говорят ее врачи?

— Пока не знаю, но сейчас же выясню. А вы действительно готовы на эту операцию?

— Возможно, но только не ради рекламы.

Что же, зато честно, хотя и прямолинейно, но Мел не могла упрекнуть его за это: он готов оперировать ребенка, а не устраивать шоу для выпуска новостей с собой в главной роли героя. Она прониклась к нему уважением.

— Но хоть интервью-то вы нам дадите?

— Да, — ответил он. — Но лишь для того, чтобы объяснить, почему берусь за это дело. Я кардиохирург, а не клоун, чтобы устраивать цирковые представления.

— Я никогда не пошла бы на это, тем более с вами.

Питер видел ее репортажи и почти не сомневался, что она говорит правду.

— Но мне бы все-таки хотелось взять у вас интервью: зрителям это будет интересно.

— Но почему? Да и откуда кому-то знать обо мне?

Его удивление казалось таким искренним, как будто никогда прежде ему не приходила в голову подобная мысль, и Мел улыбнулась: неужели он и правда не догадывался, насколько известен в стране? Возможно, или это его не волновало. Питер Галлам еще больше заинтересовал ее.

— Вы могли бы рассказать, что нового в кардиохирургии вообще и в трансплантологии в частности.

— Хорошо, так и быть. — Она почувствовала улыбку в его голосе.

— А теперь, как мы поступим с Патти Лу?

— Давайте так: я позвоню ее лечащему врачу и выясню, что можно сделать. Если нет никаких препятствий, привозите ее ко мне. — Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль: — А ее родители согласны?

— Думаю, да, но мне следует все-таки поговорить с ними. Я в этом деле только посредник.

— Что же, по крайней мере с добрыми намерениями. Надеюсь, общими усилиями нам удастся помочь девочке.

На мгновение воцарилась пауза, и Мел почувствовала, что каким-то чудом нашла именно того человека, который нужен Патти Лу.

— Мне перезвонить вам, или вы позвоните сами?

— У меня здесь сложный случай, так что лучше вы.

Мел еще раз поблагодарила доктора и они распрощались.

В тот же день она побывала у Джонсов. Патти Лу оказалась веселой девочкой, и совсем не походила на больную, а ее родители даже прослезились от малейшего проблеска надежды. Их скудных сбережений оказалось недостаточно для полета в Лос-Анджелес обоих родителей: в семье было еще четверо детей, — и было решено, что поедет мать.

В телефонном разговоре с Питером Галламом они уточнили сроки прибытия девочки в Лос-Анджелес, и доктор заметил:

— Судя по тому, что говорит ее лечащий врач, медлить нельзя. Что, если завтра?

— Я постараюсь. — Мел взглянула на часы: приближалось время выпуска новостей. — Чуть позже я позвоню вам, доктор Галлам, и спасибо.

— Не стоит благодарности. Да, и вот еще что: я сделаю операцию ребенку бесплатно, но никаких телекамер. Интервью вы получите от меня после операции.

— Согласна, — вздохнула Мел и не удержалась: — Но ведь вы расскажете и о других случаях?

— Для чего? — Теперь в его голосе явно слышалась подозрительность.

— Мне бы очень хотелось все-таки сделать репортаж о трансплантации сердца, раз уж я окажусь там с вами, доктор. Пожалуйста.

— Ладно, уговорили.

На мгновение воцарилось молчание, затем он задумчиво проговорил:

— Странно думать о человеческой жизни как о теме для репортажа.

Опять пришла на ум Салли. Разве могла быть объектом для репортажа эта двадцатидвухлетняя девушка?

— Хотите — верьте, хотите — нет, но после стольких лет работы мне трудно об этом думать так. — Мелани глубоко вздохнула, подумав, что, возможно, кажется ему черствой. Но что поделаешь: ее работа не допускала сентиментальности. Итак, я перезвоню позже и сообщу, когда мы вылетаем.

— А я пока все здесь подготовлю.

Меньше чем за час Мелани договорилась обо всем: о «скорой помощи» от дома Джонсов до аэропорта, о специальном обслуживании на борту самолета и медсестре, которая поедет с ними за счет телестудии, телевизионной бригаде, что будет сопровождать их от самого дома до Калифорнии, о такой же бригаде, которая продолжит работу с ними в Лос-Анджелесе, о номерах в гостинице для себя, коллег-телевизионщиков и матери Патти Лу. Оставалось только известить Питера Галлама. Его не оказалось на месте, когда она позвонила ему несколько часов спустя, и ей пришлось передать сообщение через секретаря.

Вечером она сообщила девочкам, что на несколько дней улетает в Калифорнию и объяснила зачем.

— Наша мама превращается в постоянную службу скорой помощи, — заявила Валерия, и Мелани с усталым вздохом повернулась к ней.

— Сегодня и у меня такое же ощущение, но репортаж должен получиться хороший.

Опять она за свое, а ведь речь идет о человеческой жизни. Что, если бы на месте этой девочки оказалась Валерия или Джессика, не приведи Господь? Что бы тогда она чувствовала? Мел содрогнулась при этой мысли и наконец полностью осознала реакцию Питера Галлама. Ее почему-то очень волновала предстоящая встреча: каким человеком он окажется — приятным, с которым легко работать, или эгоцентричным? По телефону он показался ей вполне адекватным, но по опыту она знала, что большинство светил медицины отличались амбициозностью и скверным характером. Пусть они еще не встречались, но он уже вызвал у нее глубокое уважение, откликнувшись на просьбу помочь Патти Лу Джонс.

— У тебя усталый вид, — заметила Джессика.

— Я действительно совершенно вымоталась.

— Во сколько ты завтра уезжаешь?

Девочки привыкли к ее творческим командировкам, да и Ракель им спуску не давала.

— Я должна выехать не позже половины седьмого. Наш рейс в девять, но мне еще надо встретить телевизионщиков у дома Джонсов.

Обе девочки состроили сочувствующие гримасы, и Мел улыбнулась:

— Не всегда моя работа так романтична, как кажется, да?

— Можешь не уточнять, — вздохнула Вал.

Обе девочки знали, какой тяжелой, а порой и опасной, была ее работа: приходилось снимать и в морозы, и под проливным дождем в далеких джунглях, не говоря уже о политических акциях и других происшествиях, пострашнее. Они уважали ее за это, но ни в коем случае не завидовали и не стремилась к такой карьере.

После ужина Мел поднялась сразу к себе, уложила сумку для поездки на Западное побережье и рано легла спать, но как только выключила свет, позвонил Грант и поинтересовался, помог ли ей список докторов.

— Никто из них не пожелал в этом участвовать, но справочный отдел дал мне номер телефона Питера Галлама. Я позвонила ему в Лос-Анджелес, и мы летим туда завтра утром.

— Кто «мы», ты и ребенок? — удивился Грант.

— Нет, еще ее мать, медсестра, телевизионная бригада.

— Вы что, решили из операции устроить цирк?

— Вот то же самое мне сказал Питер Галлам.

— Тем более удивительно, что он согласился в этом участвовать.

— На своих условиях.

— И каких же? В рекламе он не нуждается. Он разрешил вести съемку операции?

— В том-то и дело, нет, но пообещал потом дать мне интервью. Как знать: может, он передумает, когда мы окажемся там…

— Сомневаюсь, но все же позвони мне, детка, когда вернешься, и постарайся ни во что не ввязываться.

Это было его обычное предупреждение, и она улыбнулась, выключая свет.

А в Лос-Анджелесе Питеру Галламу было не до улыбок: у Салли Блок началось обширное отторжение донорского сердца, и через час она впала в глубокую кому. Он почти не отходил от нее до полуночи, лишь на несколько минут покидая палату, чтобы поговорить с ее матерью, и в конце концов разрешил убитой горем женщине посидеть у постели Салли. Отказывать ей в этом уже не было оснований. Опасение занести инфекцию больше не имело смысла, и в час ночи Салли Блок скончалась, не приходя в сознание и не увидев в последний раз свою мать и врача, которому так доверяла. Питер Галлам подписал свидетельство о смерти и, убитый горем, поехал домой. Там, в своем кабинете, он долго сидел в полной темноте, думая о Салли, об Анне и о других, подобных им. От бессилия руки его сжимались в кулаки, по лицу ходили желваки. Многие часы спустя, ощущая смертельную усталость, он медленно поднялся в свою спальню, закрыл дверь и молча, опустившись на кровать, прошептал:

— Простите меня… — И тогда пришли слезы. Он не знал, у кого просил прощения: просто лежал в темноте и страдал от того, что ничего не смог сделать и в этот раз… И тогда вдруг вспомнил о Патти Лу. Вот он, повод, попытаться еще раз. И в глубине души опять шевельнулась надежда.