Иван Петрович. Бытие алкаша

Данис Маннапов, 2021

Необычайно соблазнительно погрузиться с головой в таинства бытия питерского алкаша, пенсионера Ивана Петровича. Его существование решительно незаметно. Но, бороздя просторы книги, Вас благоденственно захлёстывает волнами вера в живущих среди нас ангелов и рока, сбивается дыхание от совершенных открытий. Начинаешь глядеть на алкашей и разномордных собачек широко открытыми, просветленными глазами. Ваша жизнь уже не будет прежней…

Случай в Лысьве

Это история приключилась с Иваном Петровичем в его родной Лысьве. Городок уездный, самобытный. Окружён горбатыми, обрывистыми горами, безбрежными, тягучими реками и нескончаемым, таинственным, триумфально-античным лесом. Хаживали шкодливые бурые медведи, вечно чавкающие кабаны и горбоносые лоси. Имя всему — Пермский край.

Вторым героем презабавного происшествия, с него в общем-то всё и началось, стал старый друг, Захар Карлович. Работающий пенсионер, одногодка. С благородной аграрной фамилией Хрюкин. Обладал необычайно пузатой наружностью, с короткими ручками и ножками и круглым, задранным носом, определенно напоминающий пятак. Производил во время смеха визгливый звук «хрю». Человеком пенсионер в узких кругах считался во всех отношениях приятным и даже компанейским. Приятели, из этого самого круга любили с ним душевно посидеть за рюмкой, бокалом или, чаще всего, гранённым стаканом. Посему считался разносторонним человеком. Почитали за честь поболтать о разных странностях бытия, вспомнить погубленную молодость, перечислить таланты, не сгодившиеся и безжалостно затоптанные в грязь. Поругать нынешнюю никчёмную молодёжь, не уступающую место в автобусе. Особенно, когда штормит после горячительного. Осудить женский пол. В период их бурлящей тестостероном молодости: скромные и недоступные. А сейчас? Выпирающая грудь без лифчика, голый пуп, не прикрывающая срамоту юбка. Раскрашена — родного лица не видать. Тьфу, одним словом. Какие раньше мальчишки были: крепкие, спортивные, подтянутые. Встречного сорванца попроси подтянуться десять раз — легко, отжаться тридцать раз — извольте, сесть на одну ногу «пистолетиком» — проще простого. А нынче, на кого ни глянь либо откормленный боров с руками-сардельками, либо хилый дрыщ. Ни тот, ни другой не то, что подтянуться десять раз, на первом сдохнет.

— Точно сдохнет, помяните моё слово, — говаривал Захар Карлович, подняв указательный палец, — Я в свои шестьдесят три легко отожмусь десяточку и даже не устану. Не веришь? А вот смотри сюда.

Занимал нужную позу на вытянутых руках, яйцевидный выпирающий живот уже лежал на полу. С хрюкающим выдохом опускался на вислую грудь. После чего тужился подняться. Происходило действие по обыкновению измождённо натужно. Лицо багровело, выступали синие пятна. Выражало титаническое напряжение. Казалось, выступившие мышцы физиономии помогали выйти из положения лежа. Изнемогая, ему удавалось-таки преодолеть Земное притяжение и оторвать грудь от пола. Захар Карлович, надрывно пыхтя и поливая пол потом, возглашал:

— И так десять раз.

Непременно поминали в разгорячённой беседе начальника-дурака и в колких деталях дискуссировали, почему именно он удостоился такой чести, быть вспомненным. Доходила очередь и до коллеги, который получал зарплату за так, лишь за то, что прикладывал губы к задним округлостям того самого начальника.

* * *

Работал Захар Карлович в былые времена в чине начальника цеха на местном заводе. Предводительствовал весьма успешно, со стороны выглядело чинно, порядочно, одно загляденье. Станки крутились, шлифовали, строгали — исполняли своё предназначение. Рабочие с превеликим удовольствием шли на работу, выполняли, если потребуется, то и перевыполняли план. Вечером вываливали из проходной с лицами красными и развесёлыми.

Кабинет Захара Карловича просторный, широкий и вытянутый. Благоустроенный на случай надобности или события какого значимого. А таких оказий было предостаточно. В цехе трудилось почти четыреста душ, мужиков и дам. День рождения случался практически каждый день, а то и по два. К этому прибавлялись праздники профессиональные, религиозные, государственные, новогодние, корпоративы, рождение детей, поступления и окончания детского сада, школы, колледжа и университета, выход в отпуск, возвращение из оного, сотни иных радостных поводов. Коллектив дружный. Жили душа в душу, словно семья. По каждому радостному происшествию рабочие стягивались в кабинет начальника, Захара Карловича. После криков «Поздравляем!» или «Гип-гип, Ура!», сотрудники румяные и разгорячённые живой рекой вытекали из кабинета и растекались по своим кабинетам и рабочим местам. Сбегались в полюбившееся помещение для награждений и даже совещаний, пылко обсуждали, упоённо спорили, пламенно доказывали. Завершалось благочестиво, благонравно. Обязательно мирились, братались, уважали друг друга. Захара Карловича за добрый нрав боготворили, почитали, желали долгих лет жизни и процветания.

Похожим образом относились поставщики, подрядчики, покупатели. Вспыхнувший по недоразумению конфликт в кабинете Захара Карловича сглаживался, мирился, забывался. Расставались непременно полюбовно, с клятвами верности и бесконечной преданности.

Как-то под Новый год, в двадцатых числах декабря, Захару Карловичу напросился в гости покупатель, молодой представитель пермского завода по имени Арсений. Нужда подстёгивала, гнала рогатиной. Продукция Захара Карловича — жизненно важное, краеугольное сырьё. Подъём в цене под бой курантов — древняя русская традиция. Экономика завода-покупателя обнищает, истощится и вылетит в трубу. Молодой гонец, осведомлённый поверхностно о страсти Захара Карловича к зелёному змию, заехал в элитный магазин и две литровых, самых дорогих, прихватил. Прикатил с водителем, на ветхом служебном «Форд». У проходной его встретила дворняжка-охранник. Махая в эйфории тонким, антенной-хвостом. Гляди, отвалится. Глаза пса светились от ликования и заискивания. Как только Арсений — из машины, извиваясь, подскочил, нюхнул незнакомца ради служебного приличия и давай мордой тереться об руку, добавляя слюны своим шершавым языком. Погода морозная, задорная, хрустально-чистая. На территорию завода, озорно каркнув, пролетели две вороны.

Захар Карлович, розовощёкий, на плечи накинут тулупчик, встретил гостя как родного. Провёл в известный нам с Вами кабинет.

— По рюмочке? — сразу к делу предложение.

— Я захватил, извольте, — и достаёт два литровых сосуда, внутри как утренняя роса.

И водружает на стол пред хозяином кабинета, в ожидании произведённого эффекта. На физиономии Захара Карловича не дрогнул даже махонький мускул. Подношение безмолвно принял, убрав под стол.

— Мы что-нибудь иное.

Шагнул к стене, что позади его кресла. Чётким, отлаженным, движением невидимую ручку нажимает. Щелчок, и потайную дверь уж открывает. Внутри благостно, искристо.

— Извольте, — приглашает.

С открытым ртом и каменным лицом, клиент на приглашение кивает и внутрь шествует. Обомлел. Не комната, а чистейший склад. Вдоль стен до потолка стоят коробки, ящики, кули. Не порожние. Полнёхонькие лакомствами: «Smirnoff», «Bacardi», «Johnnie Walker», «Absolute». Гостинцы от милостивых контрагентов. Пылающий взор Арсения померк, почувствовал в коленях слабость, жар в лице. На щеках багрянец. Лажанулся. С его двумя смешон и несуразен.

Захар Карлович не подал виду. Нырнул в исполинский холодильник. Всплыл, в руке бутылка беленькой, студёная, усыпана снежинками, кристалликами льда. В другой закуска. Завлекательно сочна.

— Присаживайся, мой друг, — по-отечески.

Арсений оглянулся, батюшки мои, сервированный стол, стулья с бархатистой спинкой. Пристроился. Ловко наполнились охлаждённые рюмки.

Конец ознакомительного фрагмента.