Список Райской

Данила Чебоксаров, 2023

Героиня романа Аннабела Райская – умница, красавица, спортсменка, сексапилка, гиперсексуалка, нимфоманка. Она дерётся на ринге, крушит яйца гопникам, курит трубку, пишет высокохудожественные порнографические новеллы и может расколоть влагалищем грецкий орех. Взрывоопасная смесь Ильфа-Петрова, Паланика и Уэльбека.

2.

Родилась я ещё при Ельцине, 15 мая 1995 года — в разгар «баблорубских девяностых», как выражается мой обожаемый батян. Девочкой росла смышленой, здоровой и умненькой. Ходить начала в девять месяцев, говорить в полтора года — и делала большие успехи. Уже в пять лет вполне сносно читала и сохранила это душеспасительное и полезное во всех отношениях пристрастие на всю жизнь.

Как дитя внимательное и усидчивое, неглупое и памятливое училась с удовольствием и на круглые пятёрки и школу закончила экстерном с золотой медалью. Девственность и невинность я потеряла в разное время, и о моём farewell to virginity стоит рассказать подробнее.

Дело в том, что я сама себя дефлорировала мамкиным дилдо. Надо заметить, я весьма удивилась (пожалуй, даже изумилась), когда нашла в тумбочке у матери (уже и не помню, зачем я туда полезла) бесхитростный розовый самотык. Я уже тогда считала свою maman бабой фригидной и асексуальной — и вот на тебе! — она пользуется фаллоимитатором с рабочей длиной в 14 см и диаметром 3.5 см (я его сразу же замерила).

Двое суток среднестатистический пластмассовый елдак не шёл у меня из головы, а на третьи я решилась. Оба родителя были на работе. Я приняла лёгкий душ (всегда была девочкой чистоплотной, совсем как Набоков) и голенькой прошла в комнату предков за елдачком. С первого взгляда на мамину радость я взмокла как загулявшая коровка. На всякий случай помыв дилдо с хозяйственным мылом, я отправилась к себе в комнату, врубила на компе подборку моего любимого Шопена и возлегла на кровать. Но тут же подумала, что дополнительная смазка не помешает, и продефилировала к домашней аптечке — большой ящик на стене со стеклянной матовой полупрозрачной дверцей. Из возможных лубрикантов я изыскала там детский крем, боро-плюс и старый добрый вазелин. Я выбрала классическое средство; вазелин оказался просрочен на полгода, но это меня не остановило.

Вернувшись на кровать, я стала размышлять, что лучше смазать — самодрот или свою и без того мокрую щёлку; для вящего эффекта завазелинила и то, и другое. Я немного волновалась — момент ответственный, согласитесь. Из колонок лился Nocturne No. 2 in E-Flat Major, Op. 9 Шопена. Я помацала свои чувствительные сосочки, взяла дилдо правой рукой (ручка оказалась очень неудобная), подняла и раздвинула согнутые в коленях ноги, всей грудью вдохнула и на выдохе пронзила свою целочку под «Таинственный лес». Вышло совсем не больно, будто комарик укусил — и крови как от раздавленного комара, три капельки. Моя плева оказалась тонкой как паутинка, и бескровной, как муха в ней.

Я вернулась к аптечке и взбрызнула останки невинности перекисью — раздалось шипение, едва слышное, краткое и кроткое. Женщиной после целковзлома я себя как-то не чувствовала и посему продолжила знакомство с розовым самотыком.

Как правило, я всегда ублажала себя пальцами (средним и указательным, всегда левой руки), а потом облюбовала мягкую игрушку. Это был плюшевый медведь, отдалённо напоминающий Винни Пуха — я прозвала его Фридрихом (почему именно так, не помню). У медведя имелся большой плоский нос, изготовленный из какого-то эластичного материала, приятного на ощупь. Я клала Фридриха пузиком вверх на середину кровати, раздвинув ноги забиралась на него сверху, и начинала елозить клитором по отзывчивому мишкину шнобелю. Это было приятно, и я обычно егозила на верном Фридрихе минут пять-десять перед сном — после этого засыпалось гораздо быстрее. Но однажды что-то пошло не как обычно, и вдруг я мощно и резко кончила; и после этого моментально заснула, не успев слезть с плюшевой сладости.

Итак, я продолжила общение с пластмассовым другом. Беседа не задалась, хоть и продолжалась не меньше четверти часа. Шестидюймовый пенетратор входил чуть больше чем наполовину, но как я ни старалась, под какими углами, на какую глубину, с какой скоростью и силой не вводила его, ни малейшего намёка на приближение оргазма не наблюдалось. Короче, женщиной я себя так и не ощутила и закончила разговор привычным шнобельком неистового Фридриха. (Только сейчас пришла в голову мысль: мастурбировать об игрушку с именем полоумного онанюги, дрочившего всю сознательную жизнь — какая поистине постмодернистская ирония, ёпта! Впрочем, вряд ли во времена наречения дрочильного мишки я была знакома с именем усатого любомудра.

Помимо успехов в учёбе и самоудовлетворении я многого достигла и в спорте, которым занялась по собственному почину и желанию. Начала в шесть лет с художественной гимнастики — прозанималась недолго, но растяжку и гибкость сохранила по сей день (разминаюсь три раза в неделю). Потом были плавание, баскетбол и, наконец, тайский бокс и кикбоксинг. В моём арсенале имелись два коронных приёма, которые я отрабатывала с особым тщанием и упорством: круговой удар локтем (маваши эмпи) и мае-гэри кеаге, прямой удар подъёмом стопы. Мае-гэри правой ногой я тренировала даже с утяжелителями (доходило до 3 кг на правой икре) — и этот удар уже в пятнадцать лет наносился мною молниеносно и сокрушительно.

Боевыми единоборствами я тогда увлеклась серьёзно. Много и упорно тренировалась, выступала на соревнованиях. Два раза участвовала в М-1 (бои смешанного стиля, микс-файт, бывшие «бои без правил»), и оба поединка выиграла, причём один нокаутом. С ростом 185 см и весом 85 кг (я активно качалась и набрала более двадцати килограмм мышечной массы) я выступала в супертяжёлом весе. Против меня вышла ражая жирная негретоска, страшная как Вупи Голдберг и неумолимая как судьба. Упорная попалась бабёха (впрочем, с гендерной идентификацией там всё было неоднозначно). Я совершенно не владела борцовскими навыками и стала осыпать противницу ударами ног. К концу первого раунда она всё-таки перевела бой в партер, но тут громыхнул гонг. В середине второго раунда чёрное монстрище выбило мне капу. Я подразнилась языком, имитируя оральные ласки, и срубила её удачным маваши-гэри (это такой круговой удар ногой).

Увлечение единоборствами разом сошло на нет после того, как мне в 22 года сломали мой прекрасный тонкий изящный носик. Заметных последствий не осталось, но в соревнованиях и спаррингах участвовать я перестала.

***

Он был исключительно, необыкновенно, нечеловечески, дьявольски, сказочно красив. Обаятелен, привлекателен, очарователен, харизматичен, авантажен. Не мужчина — мечта. Не мужчина — идеал. Не мужчина — сказка. Таких мужчин н е б ы в а е т.

Выше среднего роста — гораздо выше среднего. Спортивного телосложения — не накачан, а именно атлет, словно античная статуя. Волнистые густые роскошные каштановые волосы до плеч; романтическая недельная щетина — как раз то, что Наташе нравится. Красивое, аристократически-благородное лицо с идеально правильными, крупными чертами. Пушистые брови, большие широкие светло-зелёные глаза с огромными зрачками — словно два негранёных смарагда. Прямой, почти греческий нос. Чувственный рот со слегка припухшими алыми губами. Одет в дорогой белый костюм, судя по всему, сшитый на заказ — так прекрасно одежда сидела на нём. Белая шёлковая рубашка.

Звали его… да нужно ли имя… идеалу?..

Да, Наташеньке несказанно, фантастически, невероятно, сказочно повезло. В убого обставленной комнате сорокалетней панельной девятиэтажки он выглядел словно принц, сделавший визит вежливости Золушке.

Он эротично стянул с себя белоснежный пиджак и бросил на пол — это зря, можно испачкать дорогую вещь — палас давно не пылесошен. Неспешно расстегнул рубашку, обнажая безволосый мускулистый торс. Раскрыл ширинку — трусов на нём не было, и показалась крупная оголённая головка вздыбленного объёмистого фаллоса — 25 сантиметров, не меньше; видимо, у него обрезание.

И вот он абсолютно наг. Восхитительная, безукоризненная, изумительная, идеально вертикальная эрекция. Низ живота и увесистые семенники гладко выбриты. Наташе тоже не помешало бы подстричь письку; да и ноги с подмышками не брила больше двух недель.

Он начал мастурбировать — да, Наташенька любит, когда мужики дрочат перед ней — её это чрезвычайно заводит. Он точно обрезан — при движении кисти залупошка не скрывается в крайней плоти; прекрасно.

Ей хочется облобызать этот обрезанный лингамчик. Она встаёт с постели, подходит, садится на корточки, дотрагивается губами до безволосого лобка. Так чисто выбриться невозможно; это эпиляция. Она проводит всей поверхностью языка по массивным гладким тестикулам, облизывает торчащий пенис от основания до головки, щекочет кончиком уздечку, плотно охватывает губами залупу. Наташа взмокла, сок обильно капает из неё на грязный палас.

Клитор у неё крупный, необычайно чувствительный; едва дотронувшись до него подушечкой указательного пальца, Наташенька кончает три раза кряду. Мультиоргазмичность — её необычная приятная особенность; рекорд — 11 раз за сорок минут.

Она ложится поперёк кровати, ближе к краю, как можно более широко расставляя ляжки и целиком раскрывая ему свою мокрую волосатую киску. Он засовывает свой восхитительный длинный широкий мягкий язык меж набухших половых губ, дотрагивается до передней стенки влагалища, и Наташа опять оргазмирует. Язык весьма проворен и напорист, и двигается внутри очень уверенно. Когда его кончик нажимает на железно эрегированный клитор, Наташенька снова кончает, два раза подряд, содрогаясь всем телом и истошно вопя.

Ну вот, теперь можно и пенетрацию. Негнущийся уд входит словно в тёплое сливочное масло. Прекрасный, безупречный, исключительный, совершенный, сверхчеловеческий, идеальный х*й. Фрикции ускоряются крещендо. ДА! да! да!.. Вот так — до шейки матки — до лёгких — до горла — всю насквозь!!!

Ну, последний разочек! Мульти вряд ли выйдет, но хоть бы последний!

Включается будильник на мобильном телефоне — Вера Брежнева, «Я знаю пароль». 7.30 пора подниматься на работу. Вот блять!..

Мир, в котором я живу, не делится на части

Пока в нём есть любовь…

Средним и безымянным пальцами правой руки Наташа продолжает шерудить в измученной обросшей манде, ладонью левой — мацать обвисшие, дряблые сиськи с большими неровными бледными сосками. Нет, так не выйдет.

Я знаю пароль, я вижу ориентир…

Стимулируя правой рукой бугорок точки джи, левой она начинает энергично тереть клитор. Обе кисти сильно устали, пальцы едва шевелятся. Вот бы третью руку ей… а лучше пару лишних — она бы и по двадцать раз кончала.

Ещё немножечко!.. Ну же!.. Последний бой! Во… щас… щас!.. ща!

Ебаааааатттььь!!!!

Она успевает закрыть ладонью рот, чтобы вновь не заорать. А то весь дом разбудит. Последний, единичный оргазм получился самым интенсивным и долгим — как разрыв шаровой молнии. Наташу трясло.

В час, когда прервётся звук, когда утихнут страсти

И станет слышен бог…

Ну вот и ладушки. Хоть и не выспалась, прекрасное начало трудового дня — заряд, так сказать, бодрости. А эти рослые каштановые принцы — существуют ли они в действительности? По роду своей деятельности она ежедневно виделась с массой новых людей, но никого даже отдалённо подобного не встречала. Если и найдётся такой мускулистый эпилированный красавчик с четвертьметровым хером, где гарантия, что она сможет с ним оргазмировать семь раз, как сегодня сама с собой? Вопрос.

Я знаю пароль, я вижу ориентир,

Рекою разноцветной любовь спасёт мир…

Наташенька поднялась с постели и отключила будильник.

А подмышки с ногами побрить всё-таки надо… на всякий случай.

*

Подобного рода новеллы я начала писать лет с четырнадцати, но руку и стиль набила только после двадцатника. Я публикую свои опусы в группе ВК и частенько получаю гневные, брызжущие ядовитой слюной комменты густопсовых моралистов. Но мне глубже чем похуй (хотя и бан в помощь). Да, новеллы крайне циничные и противоречащие общепринятой морали, но написаны отменно, на мой взгляд — даже батян, литературный редактор с солидным стажем, не находит и блох. Помните Уайльда: нет книг нравственных или безнравственных, есть книги хорошо или плохо написанные. Во-во.

Я вовсю пропахивала ниву инцеста, ***, зоофилии, мастурбации, группового и даже традиционного секса. Есть пара некрофильских хроник, но это уже совсем жесть, даже для меня. Эпатаж для меня не самоцель — мне приходит в голову история и я воплощаю её на бумаге. Я действительно пишу простым карандашом на бумаге (на оборотках, коих у отца редактора хуева уйма) — совсем как Набоков, только без ластика (пробовала, но меня заёбывает стирать — мне проще зачеркнуть). Потом перепечатываю в «Ворде», попутно внося последние правки.

Романы начинала три раза, но безуспешно, большие формы мне не удаются — я спринтер, а не марафонец.