В погоне за несчастьем. Часть 1

Данила Решетников, 2020

Беззаботное настоящее – то, о чем, наверное, мечтает всяк входящий в мир этот сложный и непокорный. То, к чему мы стремимся до конца жизни. То, что мы называем вершиной Олимпа, конечной целью. Но так ли важен к успеху тернистый путь, если амбиций вдруг больше нет? Если бег превратился в шаг, а прыжок – лишь в возможность очередного падения? Содержит нецензурную брань.

Эпизод 1. Разбитые мечты

Сегодня я умер. Ощущение так себе, если честно. Не то от того, что я умер не так изящно и красочно, как хотелось, не то от самого факта. Не стало меня и все. Умирал я тихо, неспешно. Никого особо не беспокоил своим умиранием. Родные и близкие не грезили о недопустимом (пока что) термине «эвтаназия», так как был я достаточно молод, шибко не мучился, под себя не ходил, по ночам не стонал, кушал все, что давали, иногда даже улыбался. Летальный исход однако же я предвидел. А потому всяк входящего в палату мою о просьбе оповещал. Мол, лучшего варианта, чем сжечь меня и развеять прах над центральным рынком, вам найти не удастся. Не нужно скидываться на гроб, на плиту гранитную, выдумывать без конца эпитафии, которые будет потом вычерчивать какой-нибудь душегуб сорокаоднолетний, освободившийся условно-досрочно. Погребальный саван покупать не придется, да и вынуждать тащить меня через кладбище незнакомых людей, подумал я, что вовсе не стоит. Сэкономят все время и деньги. А время и деньги — самое ценное, что при жизни имеем мы. Я в этих двух товарах, как вы понимаете, более не нуждаюсь. Поэтому хоронить — дело гиблое, бесполезное. Только место занимать буду и обогащать бизнесменов сраных на черных газелях. Хотя мне сейчас, мирно, спокойно лежащему бледнокожему парню, должно быть, по меньшей мере, по надгробному ударному инструменту. Мое дело маленькое — лежать в той позе, в какой положили, не открывать глаза, не вставать и не уходить, дабы сотрудники местного морга не легли рядом. Чем я, собственно говоря, усердно и занимаюсь. Хотя вчера все было иначе. Вчера была жизнь. Жизнь человеческая, насыщенная. Ученые поговаривают, сидя в курилке у Нобеля, что больше ни у кого такой нет. Типа система там эндокринная, гормоны и все такое. Адреналинчик, оргазм, алкоголь, мраморная говядина. Короче, круто живем. Умирать никому не хочется. Разве что слишком старым, беспомощным и дебилам. Еще есть надломленные. Они из окон падают, запрыгивают в петлю, стреляют из пистолета себе в висок, объедаются барбитуры сомнительной. По большому счету они тоже дебилы. Но дебилы особенные. Они не сами такими стали, их довели другие дебилы. Это, кстати, тоже определенная человеческая черта, потому как ни одной кошке, как бы хреново ей не было, не придет в голову запрыгнуть в микроволновку, включить на полную мощность и попросить кота соседского поставить на десять минут, чтобы отмучиться наконец. Даже падая с верхнего этажа, они на лапы свои приземляются и дальше идут, хотя могли и на спину в полете перевернуться. Чтобы наверняка. Но нет. Живут падлюки и спокойно себе ссут за диван в пятый раз. А человек не такой. У него есть матерый мозг, а там вообще хер пойми что. То есть, вроде как, и награда, и наказание. С одной стороны, мы самые развитые у себя на планете, а с другой — дурные мысли приходят в голову только нам. И чем человек умнее, тем большую глупость он совершить способен. Так и живем. А что после? А после мы тоже находим себе укромное место. Придумали себе рай, ад, чистилище. Или это Данте в одиночку придумал. Не знаю. В любом случае, нам повезло больше, чем всем остальным существам. У нас хэппи энд в любом случае будет (для тех, кто вел себя хорошо). Так что мы упорно делаем вид, что умирать не боимся. Но умираем. Неизбежно. Все вместе. Изобретаем коллагеновые крема, пластическую хирургию, пересаживаем себе 3D-органы, эликсир молодости ждем на полках «Ашана». И все равно умираем. Как и случилось со мной. Я жил для того, чтобы наступило долгожданное завтра. А оно все не наступало. Планы строил, деньги копил, обещал с родными увидеться. Но все оборвалось. Как по щелчку пальцев. Дорогой смартфон на том свете мне больше не нужен, папа и мама остались махать мне платочками за кормой. Я так и не увидел светлого будущего, которого ждал с нетерпением. Настоящее казалось убогим, не таким, как у всех. В спальне, в шелковом одеяле, не нежилась Ким Кардашьян, сортир был не золотой, тело недостаточно привлекательным. Жизнь виделась мне скупой, однообразной, неинтересной. Рутина, в которую угодив, я не смог выбраться до последних минут. Но теперь уже нет ничего. Нету прежних чувств, нет счастливой старости. Я все ждал чего-то. Ждал, потому что даже не представлял, как легко, в один миг, все может остановиться. И превратиться в обычный прах. Мой прах. Теперь его, наверное, развеют, как я попросил в завещании, отправленным по «вост аппу» супруге. И в мире станет на одного человека меньше. Но неужели кого-то это волнует? Сегодня последний день. И ты, возможно, еще об этом не знаешь. Твое счастье осталось там — в галерее хайпа и гаджета. А несчастье — оно простое. Как карандаш, который ты стачивать не торопишься. А если даже и начал, то только для того чтобы нарисовать свои серые будни…

* * *

Но безжизненным таким я не всегда был. В смысле мертвым. В смысле еще полгода тому назад я с невозмутимым лицом наблюдал по новостям, как люди пачками мрут от эболы, чумы, короновируса и внезапных взрывов бытового газа, после которых многоэтажные жилые строения сыпались вниз, словно на съемках очередного блокбастера от Феди Бондарчука. Вот так просто. Раз и нет одного подъезда. Целиком. Сверху донизу. И зачем мне это показывать? Чтобы я сиюминутно посты в инстаграмме стал размещать с фоткой дома и словами о скорби и горечи?

С негодованием поднимаясь с дивана я шел на кухню и в одном лишь свете полной луны, падающем на меня из окна, закуривал дешевые казахстанские сигареты, доставленные, конечно же, в нашу страну нелегально. Вероятность смерти от таких псевдотабачных изделий, наверняка, была ничуть не меньше, чем от грозного ВИЧ. Но что делать. Российский акциз дорожал по соображениям государственным, а вэйпы, как считал Леха Щербаков, на которого я был в ютубе подписан — курят одни пидарасы на гироскутерах.

Сидя за столом, я внимательно следил за тем, как тлеет моя сигарета. Я положил ее ребром на стеклянную пепельницу, голову на бок повесил, ни о чем не думая снова зажал ее между пальцами, затянулся, поморщился и смял с отвращением о прозрачное толстое дно. Каждый глубокий вдох этого заграничного дыма, будто очередной клип с участием Моргенштерна, пробирал до легких приступов тошноты, вынуждая начать размышлять и грезить о том, что когда-нибудь все наладиться.

— Леш, ты затрахал! — раздался из-за спины ее пронзительный крик.

Я повернулся в пол оборота. Она свет зажгла. Ее длинные светлые волосы были растрепаны. Глаза яростью полыхали, руки на поясе. Но я скорей обратил внимание на ее шелковую кремовую ночнушку, через которую были отчетливо видны очертания сосков ее крохотных. Я сладостно улыбнулся.

— Че ты ржешь?! — пыталась она казаться все такой же серьезной. — Я смешное что-то сказала?!

— Я не ржу, Рит.

Рита. Супруга моя. Звали ее так уже лет двадцать восемь с копейками. Пока. Придет время и ее начнут звать Маргарита. Как в паспорте. Потом Маргарита Павловна. Потом все. Сестер у нее не было. Братьев тоже. Мать погибла в авиакатастрофе. Отец ушел. Поэтому все вариации я вам уже представил. Почему все? Да потому что Рита считала, что детей в наше время иметь вовсе не обязательно. Чайлдфри во всей красе. Из этого убеждения, соответственно, вывод напрашивался один: мамой звать ее будет некому. Логично, что и бабушкой тоже.

— Тогда сам потолок белить будешь! Понял?! Мне это надоело. Ты даже в окно покурить не можешь! Тебе обязательно надо за столом, блин. Это фетиш какой-то или что?! Может я чего-то не понимаю?!

Ее повышенный тон нисколько меня не смущал. А может и вовсе наоборот. Я запрокинул голову, осмотрел плиту перекрытия в белый цвет окрашенную, на которой отчетливо были видны несколько желтых пятен, словно у нее что-то с печенью. Я снова взглянул на жену, улыбку убрал и виновато промолвил:

— Да, извини. Кажется, пора это прекращать.

— Кажется?!

Вот что она сейчас хочет, чтобы я ей ответил? Уверенности прибавить?

— Да, любимая, ты права, — сымитировал я раскаяние.

Ее лицо резко переменилось. Градус напряжения будто пропал без следа. Она тяжело вздохнула, пальцами правой руки потрогала мочку того же уха и ласково прошептала:

— Ты спать идешь?

Я смиренно поднялся, подошел ближе, оно свет погасила одной рукой, второй за шею меня обняла, я поднял ее за талию, усадил на себя, а затем положил на стол, оставшись у нее между ног. Поднял ночнушку, спустил трико до колена. Все так же, не говоря друг другу ни слова, в лунном свете мы посопели в унисон минут, наверное, пятнадцать, прикрыли срам, по дороге собирая влажной салфеткой с живота Риты наших детей и выкидывая их в урну.

Через полчаса мы лежали в одной постели, все так же освещенные космической глыбой и никак не могли уснуть.

— Леш? — раздался сквозь тишину слабый стон.

Я на спину повернулся.

— Что?

— Я как-то недавно прочла, что свиное сало способствует активному развитию раковых клеток.

— И что?

— Ну ты же ешь сало?

Перед глазами моими картина явилась, как я, совсем маленький, изнутри холодильника, залезаю в блюдечко с нарубленным свиным жиром на доминошки. Двумя руками отделяю один кусок от другого, нахожу тот, что наполовину мясной и принимаюсь жадно кусать. Вкус пряностей на языке, тмин, размером с доброе яблоко. И тут внезапно дверь холодильника открывается, я застываю, изо рта валится жирный шмат. Лицо Риты, угрожающе великанское, показалось и резко приблизилось к тарелке со мной и салом. В ее хитрожопом взгляде было нечто такое, что вовсе не пророчило мне светлого будущего. Так и вышло. Гигантская рука жены моей схватила блюдечко, меня стало трясти, укачивать, приходилось с трудом держаться за слипшиеся кусочки. Но конец все равно один. Рита зависает над урной, затем наклоняет тарелку, и я благополучно лечу вместе со своей вкусняшкой в парашу. Смотрю на нее оттуда жалобно, как ни один кот из «Шрека» никогда не смотрел. Но она лишь отстраненно снимает ногу с педальки и меня накрывает тьма.

— Леееш? Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Ты перестанешь есть сало?

— Нет.

— Почему?

Я глаза открыл. Лунный свет куда-то пропал.

— Да потому что, Рит, — возмущенно цокая, едва ли не заорал я. — Нельзя читать всю ту дрянь, что пишут на форумах, сайтах, в бесконечных рекламах…

— А что читать тогда? Чему верить?

— Себе верь. Этот гребаный рак может наступить от чего угодно.

Рита задышала быстрее.

— Вовсе нет.

Ну, да. Ты же у нас кандидат наук.

— Знаешь, котенок, — умным голосом начал я. — Недавно прочел, что нельзя большим пальцем ленту листать в соцсетях.

— Почему?

— Да потому что тебя непременно настигнет рак папиллярных линий.

— Вот это точно брехня.

— Ну, кто знает.

— Нц, — полная недовольства, отворачивается она. — Короче, понятно. Ты у нас самый умный. Ни слова в бок, ни слова поперек. Я спать.

— Сладких снов, любимая.

— Угу, — сквозь темноту и прикрытые губы доносится слабое мычание, полное безразличия.

Глаза теперь почему-то смыкать не хотелось. Сон пропал, перебился, исчез, как Медведев после отставки. Я нащупал рукой на тумбочке гаджет, потянул к себе, разблокировал и увидел новое сообщение от «Олеся. Патенты»:

«Я приехала) Когда увидимся?”

Дыхание мое изменилось. Стало глубоким, волнительным. Я сглотнул накопившийся ком слюней, на жену свою взор пугливый бросая, оторвал, прилипшую к простыне, спину, одеяло откинул, ноги свесил с кровати.

— Далеко собрался? — твердый голос ее прозвучал.

Я вздохнул тяжело и, рукой аккуратно засовывая в боксеры телефон, ответил:

— Да в туалет че то захотелось.

— По серьезному что ли?

— Ага, — сказал я, вставая с кровати.

У самого выхода до меня донесся упрекающий крик:

— Это все твое сало, Алексей Геннадьевич!

Я ухмыльнулся, дошел до сортира, свет включил, дверь изнутри на щеколду запер, стульчак опустил и уселся. Достал из трусов нагревшийся телефон, разблокировал и зашел в сообщения. Начал писать.

«Это круто. Но я пока не могу. У Риты больничный.»

Две серых галочки. Олеся пока молчит. Я сворачиваю приложение и захожу в браузер. Под поисковой строкой у «Гугла» снова всякая хрень. То Волочкова в очередной раз на шпагат уселась и в инсту слила, то новый клип Ольги Бузовой набрал миллион просмотров за час. Сверху оповещение от «Вконтакте». Сообщество «Юрисконсульт. Расторжение брака — это просто». Но я не стал открывать. Сообщение от Олеси.

«Ты задрал со своей Ритой! Вас ведь с ней вообще ни хрена не связывает, когда ты это поймешь?!»

И действительно ведь. Мы с Ритой живем вместе уже три года. Секс, недвижимость — наверное, это все, что есть у нас общего. Трахаемся и едим, едим и трахаемся.

Еще одно сообщение:

«Ты же не такой, Леш. Я знаю. Тебе детишек хочется, а не просто дырку на привязи)»

Иногда я и вправду поглядывал с грустью на Риту, но она была безучастна. Мне было тошно. Я думал о том, как когда-нибудь приду в школу на родительское собрание и буду выслушивать похвалу за хорошо воспитанного ребенка. Или нарекания. Пофиг. Лишь бы все это было. Если сын, то буду водить его на рыбалку, учить знакомиться с девушками, играть с ним в футбол, копаться в машине, но главное — сделать его человеком самостоятельным. Да, точно. Именно так. А если дочка…буду заплетать ей косички, гордиться ее красотой, говорить, что она вся в маму, а на ушко шептать, что даже еще красивее. Вроде как ученик превзошел своего учителя.

Я микрофон зажал, начал шепотом запись:

«Лесь… мне тоже… тоже трудно. Я пытаюсь нарыть информацию. Вроде как мировой суд этим занимается, я не знаю… это серьезное решение… она ведь совсем одна остается. Ей больно будет. Не знаю, в общем. Я над этим работаю.»

Сообщение отправлено. Две голубых галочки. Я не отрываю взбудораженный взгляд от открытого чата. Жду. Жду. Олеся пишет… приходит запись. Я с задумчивой харей склоняюсь над экраном все ниже, покуда идет загрузка. Затем делаю звук потише и прислоняю динамик к уху. Оттуда начинает доносится ее сбитое дыхание, нарывающие гулкие стоны, затем все громче и явственней, я чувствую, как в трусах моих все задрожало, как мое собственное дыхание участилось, стоны становятся ярче, я руку пихаю в трусы, пытаясь остановить, крепко сжав свое половое орудие, накопившиеся возбуждение, с трудом сдерживаясь, чтобы не снять его прямо сейчас. Стоны, всхлипы, крик пронзительный оглушающий меня и, как показалось, всю комнату маленькую с одиноким керамическим унитазом. У меня пальцы на ногах сжались, лицо сморщилось, а трусы, казалось, вот-вот разойдутся по швам. Запись окончена. Я гаджет положил на пол, глаза закрыл и попытался поскорей успокоиться.

— Лееееш? — раздается снаружи знакомый голос. — Ты там живой?

Я выдыхаю беззвучно.

— Да, все в порядке. Три минутки еще.

— Ну, хорошо. Давай выходи поскорей, а то я за тебя начинаю переживать.

Я телефон поднимаю, открываю чат. Там еще два сообщения:

«Это, чтоб лучше работалось)»

«Да и, кстати, я, кажется, нашла лазейку для твоих электромобилей)»

Внутри все снова преисполнилось строптивым волнением. Это саботаж, это заговор. Кажется, я ждал этого известия долгие полтора года. И вот оно. Я пишу немедленно:

«Что там, Лесь? Есть те, кто готовы зарегистрировать??»

Одинокая серая галочка. Минута. Две. Телефон сел, что ли? С, не дающей покоя, мыслью об этом я встал, воображаемые фекалии смыл за собой, чтобы Рита на меня не орала и пошел в спальню, все так же со смартфоном в трусах. Аккуратно прилег, накрылся, за устройством полез и, забыв о резинке на нижнем белье, вытащил его слишком резко. Резинка отменно по коже щелкнула, звук на всю спальню. Рита тут же ко мне повернулась с подозревающей миной.

— Чего это тебе там в туалете привиделось? — будто подкалывая, спросила она. — Может помочь?

Не растерявшись, я тут же ответил, расплываясь в улыбке:

— Было бы круто.

Она залезла под одеяло. Я телефон в это время вытащил и аккуратно, с ювелирным подходом, положил беззвучно на тумбочку. Закрыл глаза. Почувствовал, как перехватило дыхание. Вспомнил Лесины стоны, представил, как ее гибкие сильные бедра сжимают мне талию, как ладони мои чуть касаются ее набухших сосков, как она запрокидывает свою головенку, расстилая по тонкой изящной спине шоколадные волосы, пребывая в агонии, полыхая от стонов и вне себя от наступающего прилива блаженства…

* * *

На утро я, словно с бочки кедровой выпрыгнув, первым делом скинул с себя одеяло. Оставшись в горизонтальной позиции, на бок голову повернул и увидел пухлые, чуть приоткрытые ее губы, от того что щека плотно уперлась в маленькую подушку. Я часто любил наблюдать эту трогательную сцену. Вся такая беззащитная, маленькая, скрутившаяся в клубочек, сопящая томно, она вызывала во мне бурю эмоций, вынуждающих оставаться подольше в кровати с нею и никак не пытаться разрушить этот чарующий, ангельский миг. Однако времени хватало мне не всегда. Да и мало кому его, в действительности, хватало.

Время — это одно из самых тяжелых понятий в эпоху необъятных соблазнов. Люди, живущие в мегаполисе, мечтают иметь все и сразу, всех и сразу, но имеют, по сути, их. Долговые обязательства, ипотеки, кредиты, короче все это, конечно, замечательно, но работать приходиться так, что, либо не остается сил на то, чтобы пользоваться благами, либо попросту недостает времени. В общем, если быть совсем лаконичным, быстротекущая жизнь обязует ебашить. Ну, и еще можно быстро течь. Сути это, однако, не поменяет.

Я занимаюсь и тем, и другим. Попеременно. Рано встаю, поздно прихожу, но все время ищу возможность выбраться из этой рутины. Сейчас я, по привычке, встаю весь липкий с кровати, на цыпочках до ванной крадусь, снимаю трусы и встаю под лейку. Включаю на всю катушку, закрываю глаза.

— Класс, — произношу я вслух, ничуть не хуже, чем после того, как Рита ложиться рядом.

Через десять минут наслаждений, обнаженный и мокрый встаю на коврик, вытираюсь, выхожу и продолжаю двигаться по квартире в чем мать родила. Моей детской мечтой был холодильник с «кока-колой», «мириндой», «спрайтом» и «швепсом», но в итоге, оказываясь на кухне, я вижу лишь «Nofrost» двухкамерный, взятый в кредит на 12 месяцев. Все такой же голенький, целеустремленный, невозмутимый я отворяю дверцу маленькой Арктики и вынимаю одной рукой бутылочку сока в стекле. В стекле ведь вкуснее как-то. Правда же? Я залпом его выпиваю, губы протираю рукой и вспоминаю про Лесю. С широко открытыми глазами кладу напиток обратно и бегу в спальню. Хватаю телефон, открываю чат — одна галочка.

— Блять! — не удержался я.

— Ты чего? — приоткрыла один глаз Рита. — Что-то случилось?

Лицо мое расстроенное было трудно назвать притворным. Да и обманывать Риту нет никакого смысла. Я присел на край, отложил телефон, но остался смотреть в окно.

— Кажется, лед тронулся, милая.

— Тронулся? Ты про патент?

Я головой закивал.

— Повернись, Леш.

Я лег на спину. Рита накрыла меня одеялом.

— Не ходи голый, — продолжала она говорить со мной, как с ребенком. — Когда время придет, я сама раздену тебя.

Я кивнул.

— Так что там с патентом? — провела она ноготком по моей груди. — Его готовы принять?

— Похоже на то.

— Как понять?

— Не знаю. Человек, который мне написал об этом сейчас недоступен.

— Что за человек?

— Олеся. Она с работы.

— Ммм… — протянула она недоверчиво. — Симпатичная?

— Да при чем тут это вообще?! — вспылил я.

Рита, по части темперамента, была образцовый флегматик — спокойна, рассудительна, эмоциям редко давала волю.

— А почему бы и нет? Совместил бы приятное с полезным…

— Я не пойму? Ты хочешь, чтобы я совместил?

— Не знаю.

Типичная женщина. Я взгляд отвел возмущенный, в окно его бросив. Там рассвет. Розовый такой, яркий, нетипичный совсем. Его отличало от прежних и будущих форма необычно укомплектованных перистых облаков, напоминающих кучу маленьких, разбросанных, смятых, заплеванных ваток в кабинете у стоматолога. Но розовый, почти коралловый цвет придавал им какую-то нотку прекрасного, отчего гадость такая становилось вдруг годной для любования.

— Леш? — коснулись моей коленки подушечки пальцев ее ноги.

Я возразил.

— Да я не об этом, — возмутилась она. — Там холодно просто сегодня. Одевайся теплее.

Через час с небольшим я оказался выставленным на улицу самой судьбой, принуждающей меня зарабатывать кучу денег, чтобы можно было забыть о заботах. Но до кучи было пока далеко. Пока.

Я отчаянно верил, съежившись от морозца в своей кожаной куртке, садившись в автобус, открывая и обновляя второй десяток раз один и тот же короткий чат, который, казалось, слегка задремал, подобно вулкану, чутка остывшим на видимой нам стороне. Серая галочка, серая галочка, серая галочка. Ничего не менялось. Миновав остановок десять, я сел у окна, где работала печка, поставил на нее ногу и выдохнул. Октябрь месяц выдался знатным противником всякого рода солнечных дней, обрушивая на нас шквал осадков, в основном дождевых. И даже сейчас. Я глядел в забрызганное окно, наблюдая кучу автомобилей, друг за другом стоящих. Машину я никогда иметь не хотел. Да и зачем она? Чтобы вот так на ней дергаться по два метра в минуту утром и вечером? Да, удобно. Да, комфортно. И, возможно, мне просто было не по карману. Однако я, согревая одну ногу на печке, прижавшись к огромному стеклу грязному, был доволен нынешним положением дел.

Вышел на остановке, выдохнул уйму пара, закурил, выдохнул уйму дыма, снова съежился и пошел. Я проделывал этот путь едва ли не каждый день. По дороге одни и те же девицы, парни, привет, здарова, как сам, отлично выглядишь, Кать. Слишком много того, что можно назвать голимым повтором. В душе я грезил, что расстанусь с этим набором клише, раз и навсегда, уже очень скоро. Такой солидный, большой человек, которому не нужно спешить каждый день на работу, отчасти механизированную, смотреть в тихую порнушку и курить казахстанский «Донской табак».

— Дамы и господа! Я приветствую вас на нашей международной выставке выдающихся инженерных экспериментов, ставшими плодами для венчурных инвестиций и реальностью наших будней! — громогласно произносил черноволосый мужчина в ярком белом костюме-тройке.

Перед ним, на разных рядах, сидели самые крутые специалисты в области автомобильной промышленности, электронных коммуникаций, информационных технологий и капиталовложений.

— Инновационное решение для новой системы наших электромобилей «Матрешка» подготовил молодой специалист — Алексей Тарасов. Его технология была запатентована двумя неделями ранее и теперь он открывает для каждого, желающего познать всю тонкость и эргономичность его разработки, двери в мир будущего и невозможных свершений!

И тут появляюсь я. Посреди сцены, в свете софитов, затонувший в буре оваций. Мне все улыбаются, ждут от меня решающей, вдохновляющей речи. Я подхожу к микрофону. Все замолкают.

— Леш, ты че упиздярился?

Перед глазами расплылся заветный миг. Остался лишь он. Муслим. Вообще, по паспорту Максим его звали. Но недавно парень принял ислам. И все. Жопа. Голодный ходит. У всех ведь законный перерыв на обед, а у него на молитву. Вот такой вот молодой продавец-консультант, с которым мне теперь приходится работать в магазине одежды «Без разницы». Рожа у него всегда была так себе, ведь он постоянно прыщи давил, щурился и лоб морщил. А сейчас и вовсе какая-то идиотская.

— Макс, иди работай, — произношу я, сдерживая себя.

С ухмылкой отступая медленными шагами, он продолжал на меня смотреть и нести полный бред.

— Упиздяяяяяярился…

Неужели Коран не запрещает им материться? Я глаза закатил, развернулся в другую сторону и пошел прямиком в подсобку, где любой сотрудник мог без прессинга «большого брата» ноги на стол закинуть, полазить в гаджете и покушать.

— Здравствуйте, Алексей Геннадьевич! — чуть приоткрыл я дверь, как меня тут же встретила яркими возгласами одна из девчонок, работающая на кассе. — А у нас «1С» полетел. Вот, сидим, чуда ждем и айтишника! Не поможете?

— Вряд ли я стану забирать у них хлеб.

— Считаете, что лучше забрать из нашей зарплаты деньги? — спросила с поддевкой другая, не отрывая взор от экрана своего гаджета.

Это была Аня. Аня отличалась умом, сообразительностью, длинными стройными ножками и пылким нравом. Лицо ее, точно бутон распустившийся — было таким откровенным, привлекательным, с аккуратным маленьким носиком, к которому хотелось прильнуть, аромат вдохнуть и почувствовать губами его девственную ранимость. Я редко с ней спорил. Однако…

— Нет, Ань. Им сейчас начисляется из регионального бюджета.

— М, понятно.

Я подошел к ней поближе и слегка нахмурился, увидев фото надгробия на дисплее.

— Что ты смотришь? — спросил я.

Она продолжала листать камень за камнем.

— Плиту выбираю, — взглянула она на меня с выражением «очевидно же». — А так не заметно?

— Заметно, — поправил я воротник на белой сорочке. — А что, у тебя кто-то умер?

— Нет. Но дед, кажется, в скором времени собирается. Не хочу, чтобы этот факт застал меня врасплох. Хочу быть ко всему подготовленной.

Ну а что? Сейчас все очень удобно. Действительно, потом когда этим заниматься? Потом горевать надо будет, наследство делить, а не камешки листать в интернете. Все правильно получается. Хотя и выглядит аморально.

— Не, — помотал головой я, в кресло усаживаясь. — Я себе точно попрошу крематорий.

— Почему? — с интересом неподдельным спросила Саша (та, что похерила «1С»).

Я губы поджал.

— Да хрен его знает. Дерьмово все это как-то. Вот так будут приходить ненавистники и харкать тебе на могилу. И ничего ведь не сделаешь. Будешь лежать заплеванный.

Саша немедленно возмутилась.

— А вам то какая разница? Жмуру, мне кажется, вообще пофиг.

— Пофиг… — усмехнулся я. — Меня только от одной этой мысли трясти начинает еще при жизни. Не, я пас. Однозначно.

— А зря, — возразила Аня и повернула ко мне экран своего телефона, на котором под овальным надгробием была надпись большими буквами «SALE». — Тут по купону скидка 40%. Вообще копейки выходят.

— А на «авито» их нет в продаже? — спросила у нее Саша, широко улыбаясь и, взглянув на меня, пожала плечами. — Может, кому уже не нужны.

Я душевно расхохотался. Вид Ани сохранялся невозмутимым.

— Смейтесь, смейтесь, — вздыхала она. — Вас тоже, рано или поздно, ждут эти херовые заморочки. Посмотрим, как вы будете считать свои денежки.

Мы молча встретили эту фразу отсутствием грамотного ответа. Затем согрели чайник, выпили кофе, поболтали еще немного и взялись за работу.

Моя должность заместителя директора в этом магазине значилась ответственностью почти за каждое действие. Привозка товара, прием товара, бесперебойность рабочего графика, выполнение персоналом своих обязательств и т.д. и т.п. Короче, как и любой заместитель, я был чем-то вроде задницы, которой периодически доставалось большущей армейской пряжкой за косяки и недочеты любые. Задницей мне, конечно же, быть не нравилось. Но, увы. Все места наверху были заняты. Оставались лишь места ниже пояса. Где я, собственно говоря, так удачно расположился.

Выйдя из помещения складского, я набрал телефон старшего продавца и, приткнувшись к примерочным, дождавшись «Але», произнес:

— Сань, здарова. Не разбудил?

Оттуда сонно:

— Да пох уже. Говори.

— Ночью товар приняли?

— Ни хера.

— Почему?

— А я откуда знаю? Не было ничего.

— В смысле машины не было?

— Да.

Я нахмурился, повернулся и неожиданно увидел наполовину открытую занавеску, за которой стояла молоденькая дама в кружевном нижнем белье. Ком к горлу. Я отвернулся.

— Ладно, понял тебя, — сказал я, облизнув губы. — Сейчас наберу Светлану.

— Угу, давай. Только не перезванивай. Лучше вечером.

— Ок.

Я порыскал в контактах «Света Дирек». Нажал. Приложил смартфон к уху.

— Да, я слушаю, — ответил ее бодрый голос.

— Свет, это я. Не отвлекаю?

Оттуда молчание секунд десять. Затем недовольное:

— Говори.

— Тут у нас с товаром напруги какие-то. Ночью ничего не подвозили. Может число поменялось?

— В смысле не подвозили? — удивленно. — Ребята товар не приняли?

— Нечего принимать было. Я только что разговаривал с Сашей.

Снова пауза. Скрежет. Тишина.

— И во сколько они уехали?

— Да Бог его знает. Я не спрашивал.

— Ну так спроси! Может эти бездельники просто решили вчера уехать пораньше…

— Да прям, — неуверенно. — Че бы это.

— Погоди…вот. Я сейчас в инстаграмме у Вики. Знаешь, что там?

Ее слова звучали так, будто она поймала своего десятилетнего сына за углом с сигаретой.

— Понятия не имею.

— А там фотки с ночного клуба, Леш. Они зачекинились в половину третьего в «Пальмовом море». А машина должна была во втором часу быть.

Ну прям Шерлок Холмс, блять.

— И что?

— А то, что они ее даже ждать не стали лишнюю минуту. Короче, Леш, ты гребаный Тимур и со своей командой сам разбирайся. Если машина приезжала, вы будете лапу сосать в конце месяца! А некоторые — не только лапу! Так что вперед и с песней! Три часа тебе на расследование. Потом не звони. Лучше напиши сначала. Все понял?

Как же.

— Да, Свет. Напишу позже.

Соединение прервано. Вызов завершен. Я стоял, облокотившись на стол с одеждой, которая не подошла покупателю. Глубоко вздыхал, не зная с чего начать. Моя работа все больше вызывала во мне эмоции перемен, гнева неприкрытого. Хотелось разнести все к чертям, послать восвояси. Люди вокруг казались такими непринужденными, беззаботными, словно я один в этом мире испытывал непреодолимую тяжесть от тех нагрузок, что свалились на меня в тот момент, когда я только пришел на работу. Взгляды такие у всех спокойные, улыбки живые, счастливые. Неужто у них все есть? Я каждый день смотрю в зеркало, проклиная синяки под глазами, гены, за плохо растущую бороду и строптивый характер, вынуждающий трепыхаться там, где ничего уже нет. Неужели я один испытываю столько негодований, что не хватает времени насладиться хоть чем-то. Чем-то что я имею, а не желаю иметь.

— Алле, Олесь, — раздался из-за спины голос девичий. — Ты где?

Я повернулся. Это была все та же девушка в кружевном белье, все в той же примерочной, прикрытой наполовину. Она явно болтала по телефону.

— Олесь! Ты слышишь?!

Точно. Олеся. Я провел большим пальцем по дисплею в своей ладони, разблокировал аппарат, зашел в чат. Но сообщение все еще не доставлено. Я набрал на номер. Поставил на громкую.

— Абонент временно недоступен. Please, call back later.

— Твою то мать! — выругался я вслух. — Что у тебя там случилось?

— Ты с кем? — вышла со склада Аня.

Я провел пальцем по красной трубке и взглянул на нее, поджав губы, чуть пуча глаза свои карие.

— Ни с кем, — поспешил я локоть от столешницы оторвать и пройти в зал быстрым шагом.

Через мгновение я вышел оттуда, оказавшись под вывеской магазина. Налево свернул, направляясь прямиком к эскалатору. Возбужденный, сердитый, ероша собственный волос на голове, я остановился у лифта. Нажал на кнопку — та загорелась оранжевым. Губы мои дрожали, проклиная вчерашний день и сегодняшний. Лифт все не ехал. Я бил по кнопке ладонью, затем кулаком, не отдавая себе отчет и будто надеясь, что он и вправду приедет быстрее.

— Молодой человек? — подошел кто-то сзади.

Я обернулся и увидел охранника. Тот тихо спросил умеренным тоном:

— С вами все нормально?

Я глаза закрыл, вздохнул глубоко, сжал кулаки на руках и ответил:

— Да. Извини. Просто утро не задалось.

Он понимающе молча кивнул несколько раз, медленно делая шаг назад, а затем и вовсе удаляясь, лишь на прощание крикнув издалека:

— У вас лифт приехал.

Я резко повернул голову. Двери лифта были открыты. Затем обратно. Его фигура лавировала вдоль ярких витрин, стремительно, безмятежно, словно ее никогда тут и не было. Мне будто бы стало спокойней.

Я внутрь зашел, нажал на — 2 этаж. Ко мне успел забежать мужичок в пальто, выдохнув со счастливой миной:

— Успел.

Я голову вниз опустил, избегая лишней беседы и вдруг увидел ботинки, очень похожие на мои. Подошва, однако, на них была чуть потолще. Да и грязные какие-то они были, точно фермер чувак этот, который сельское хозяйство в нашей стране с колен поднимает. Ощутив, как контролируемое падение прекратилось, я вновь приподнял глаза и увидел, что мой компаньон-путешественник сигарету закуривает. Я присмотрелся. То был «Винстон».

— У вас сигаретки не будет? — спросил я вежливо, желая что-то нормальное наконец покурить.

С легкой ухмылкой он поглядел на меня, вынул пачку, словно из рукава, и, открыв, дал ей по низу два щелбана так, что, едва не из полной упаковки с большой надписью и иллюстрацией «Импотенция», выскочило наполовину лишь пара фильтров. Я потянул за один из них, проронив:

— Благодарю.

И сразу вспомнил о том, как Минаев в одной из своих книжек писал, что лучше бы на сигаретах делали предупреждение: Импотенция — причина курения», подтвердив факт о том, что многие из нас стали бы курить, по большей части, в наименее людных местах.

Улыбнувшись воспоминаниям, я вышел вместе с мужичком в открытые двери лифта. Оказавшись на подземной парковке, он вдруг резво куда-то потопал, очевидно к своей машине, а я остался стоять на месте, прикуривая желанную сигарету старой истершейся зажигалкой. Сделал затяжку. Почувствовал, как что-то необъяснимо мягкое пробирает изнутри мое горло и уходит обратно вместе с густым туманом. Подобное курево не шло ни в какое сравнение с дешевой продукцией рыночной, но, однако же, било по кошельку, балансу банковской карты, может быть даже и по битку (в смысле биткойну) бы лупило, но его я, почему-то, вовремя не намайнил.

Выкурив полсигареты, я отправился в сторону человека, чем-то похожего на таможника местного погреба, пропускающего сюда на время автомобили. «Если он работал здесь ночью, значит, наверняка, должен был помнить, приезжала машина с товаром, или же нет», — подумал я, выруливая из-за колонны, чуть не налетев на промчавший мимо «Каен».

— По сторонам то смотри, еб твою мать! — раздался писклявый женский голос из окна притормозившего внедорожника.

Я цокнул, молча кивнул и машина поехала дальше. Мое сердце продолжало стучать чаще прежнего. Я сдержанным, деловым шагом, озираясь, оглядываясь и снова ероша волосы, дошел до шлагбаума и черных тонированных стекол лимонного цвета будки. Постучал туда. Мне в ответ из динамика по соседству:

— Чего тебе?

Излишне гостеприимно.

— Я тут в магазине работаю. «Без разницы» называется. Зам директор. Мне информация кое-какая нужна.

— Говори.

— Вы ночью работали?

— Нет. Ночью Олег работал. Ты че думаешь я тут сутками что ли хуярю?! Или у вас там наверху особый график работы?! — возмутился шипящий голос.

Я набрал полные щеки воздуха, взгляд опустил.

— Нет, простите, — выдохнул я. Мне просто нужно знать, приезжала ли ночью машина с товаром.

— Ну так завтра он придет и узнаешь.

— Мне сегодня надо.

— Ну позвони ему значит.

— А у вас номер есть?

Пауза, треск в динамике, проходит около минуты, после чего:

— Записывай.

— Секунду.

Я вытащил телефон, нажал на главном экране зеленую кнопку и, приготовившись, сказал:

— Давай.

— Восемь, девятьсот семь, двести сорок четыре, двадцать один, двадцать три… Записал?

— Да, спасибо, — произнес я, совершая вызов на указанный номер.

Отхожу в сторону, ладонь на лоб прилепив, молил, чтобы тот поднял трубку. В ухо льются гудки. Один, второй, третий…

— Алло, — безжизненно.

— Здравствуйте, Олег. Извините, это вас из торгового центра беспокоят.

— Какого хера вам надо?! — рассвирепел он тут же. — У меня рабочий день уже кончился.

— Да, конечно, я знаю. Но нам вот какая информация необходима: Скажите, приезжала ли ночью машина с товаром разгружаться?

— Блять… Ну, фрукты какие-то приезжали…, — затих он. — Ну и все вроде.

— Точно?

— Да точно. Теперь вы отстанете от меня?

Я задумался. Уставился на колонну. Мой взор неожиданно опустел.

— Алло?! — горячо раздалось оттуда. — У вас все?!

— Да, извините. Всего доброго.

Я убрал телефон от уха. Выдохнул пар холодный. Кажется, круг замкнулся. Пришло умиротворение. Машины не было — значит нет и проблем. Пусть Света сама разбирается с этими поставками злоебучими.

Поднявшись обратно наверх, я решил немного заесть потерянные, от стресса, калории. Добрался до площадки фаст-фуда, медленно вышагивая по камню, тень мою отражающего, подошел к «KFC», заказал пару лонгеров и стакан «пепси». Забрал еду на поднос, рассчитавшись, любезно кивнул кассирше и присел за ближайший к перилам столик. Народу было немного. Оно и понятно — день будний. Разве что студенты, из универа неподалеку, прогуливали здесь свои пары нудные. Они кушали не спеша, размеренно, будто полковник Сандерс Мишленовские звезды на свой ресторан нацепил. Такие мирные, тихие.

— Слышал, сейчас родительские собрания хотят отменить, — один другому тихо рассказывал. — Говорят, будут все персонально по видеосвязи решать.

— Типа, учитель звонит родакам и накидывает за тебя всю инфу? — отвечает ему собеседник, опуская бургер на стол и застыв в предвкушении.

Тот кивает, высасывая последнюю колу.

— Охереть, — возмутился второй. — Скоро все будет дистанционно. Вообще ходить перестанем. Учиться будем по конференции.

— Это все ковид.

— Дебилид! Из такой мухи такого слона раздули! Олени.

Один из них вдруг повернулся и взглянул на меня с подозрением. Я тут же отвел глаза и принялся жадно поедать куриный бутерброд, лежащий у меня на подносе. Тема родительских собраний снова погрузила меня в толщу воспоминаний о Рите, ребенке и безответственном сексе. Но она пропала почти что сразу — напротив неожиданно уселась та самая Аня.

— А ты чего, Геннадич? — посмеялась она. — Голод не тетка?

— И не дядька, — ответил я, надкусывая свой лонгер.

Аня язвила. Ее лицо вдруг стало притворно-гордым.

— Воу-воу, полехче, босс! — достала она свой гаджет и мгновенно в него залипла. — Я просто пришла показать тебе один видосик.

— Зачем?

— Затем, что там кажется есть ответы на волнующие тебя вопросы.

Она повернула ко мне экран телефона, следом добавив:

— Возьми.

Бросив на нее сомнительный взор, я взял телефон и нажал на «плэй». Развернул экран и внимательно следил за ночной съемкой какого-то перекрестка. Он был пустым. На двух его сторонах светофор уже мигал желтым — значит было достаточно поздно. Я сидел и смотрел на дисплей, брови нахмурив, но долгие сорок секунд ничего не происходило. А вот потом, на большой скорости, показался черный седан. Но стоило ему лишь показаться на дорожном распутье, как в него, сокрушительно сшибая, заставляя дважды перевернуться, врезается грузовая машина. Я замер на пару секунд. Нажал на «стоп».

— На ссылку потом нажми, — попросила Аня.

Я свернул видео. Увидел ссылку под ним и нажал. Меня перенесло в сообщество «МЯсорУбка» во «Вконтакте». Там это видео на стене с описанием.

«Сегодня ночью, на пересечении улиц «Советская» и «Орджоникидзе», столкнулись грузовая машина «Газель» и седан марки «Honda Accord». Водитель «хонды» — двадцатичетырехлетняя девушка, скончалась на месте. Водитель «Газели» был доставлен в реанимацию…

Хонда Аккорд. Двадцать четыре года. Олеся?

— Не догадываешься зачем я тебе это показала? — спросила Аня зазывающим тоном.

Но я не мог ей ответить. Я представил Олесю. Всю в крови, лежащую на кушетке. Я к ней подошел, пальцами левой руки прикоснувшись к ее щеке. Она открыла глаза. Я испуганно:

— Ты жива?

— Конечно, жива, — ответила та не своим голосом и тут же исчезла.

Передо мной все так же сидела Аня. Глядела как последнего конченного дебила.

— Геннадич, ты че? — спросила она. — Это же грузовик с товаром нашим разбился. Теперь нам либо грозит пиздец по финансам, либо нужно отправляться кому-то за этим шмотьем!

Я ничего не соображал. Не соображал и не видел. Страшный сон обратился в явь. Я с трудом сдерживал горькие слезы, поджимая губенки. Испарины на лбу проступали одна за другой, внешние звуки стали затухшими, будто я внутрь самого себя погрузился. Я закрыл глаза, заткнул пальцами уши, но отчетливо слышал за спиной дыхание палача.

— Живи, — приговаривал он. — Больше тебе не нужно мучить себя иллюзией светлого будущего…