Вдохните жизни. Людям о людях

Данил Яловой, 2022

Превалирующая тема собранных здесь рассказов – отношения в семье с особым акцентом на внимание к старшему поколению. Побочные темы – традиционные ценности, динамика жизненных ориентиров ро- и прародителей, фокус забот человека на склоне лет и – тем актуальнее, чем наглее угроза институту брака, детерминированная современными условиями жизни; город и его люди. Примочками к отдельным рассказам – узкие сведения из профессиональной (технические дисциплины) и социальной (юг) сред; в центре некоторых рассмотрены вопросы религии. Много буколики. Содержит нецензурную брань.

Меджуль

Георг Давидович умер на Страстной неделе, в ночь на пятницу. И когда б то случилось в иное время года, не писал бы о нём. А так я углядел в этом случае особый смысл, хотя и показался он мне глупостью и далёким предрассудком.

К тому времени у меня накопились о старике некоторые огрызки интервью и с десяток пометок, сделанных немного после и основанных на личных впечатлениях. Да так само собой вышло: вспомню детальку — доложу. По крохам и сложилось это короткое повествование. Из маячков в памяти, урывками: приёмный покой, финики в коробке и дежурная сестра; широкая улыбка старика.

Улыбался он часто. Точнее, всегда. Ответить, спросить, или сказать чего — непременно начинал с улыбки. Запомнился день похорон: золотом по черну: «Любимому дедушке», «Дорогому другу»; на кресте стамеской: «Георг Давидович Чараев» и ниже: «15.04.1921-17.04.2020». Так и вышло, что из своего у старика только имя да эти несколько цифр глухой резьбой по дереву. Тут же, на кладбище, устроили поминки. Они тоже запомнились: выпили по чарочке за упокой души старого осетина, закусили кто-чем и разошлись. По иным могилам сновали бабы, катали крашеные яйца; радостно голосили дети.

С тучного неба срывался дождь…

В начале года какой-то детский журнал проводил в среде старшего поколения опрос, в рамках которого, промеж остальных, задавал респондентам и такой: «Как вы состарились?». «Жил-жил и состарился» — это было самым расхожим ответом. Из необычных тогда запомнились слова глубокого старика. Он сказал: «Я искал». Журналист спросил встречно: «И что?». Старик ответил: «И состарился». Корреспондент тогда или не захотел, или не понял — отработал по шаблону и оставил его в покое. В конторе, вероятно, наспех состряпали колонку в еженедельник и подписали в печать.

Я увидел журнал в киоске у продуктового магазина, прошелся взглядом по наивному заголовку на первой полосе: «Как дедушка состарился» и задержался на нём. Недолго думая, купил с расчётом почитать что-нибудь младшенькой перед сном и вспомнил о нём только вечером.

Среди россыпи всего обо всём был и тот репортаж. Ответ Георга Давидовича меня зацепил, и я стал искать встречи с ним: на следующий же день, помню, связался с редактором журнала и через десять колен человеческого непонимания, равнодушия и банальной бюрократии мне удалось выяснить, кто в тот день брал у пожилых интервью. Г.Д. Чараева нашёл в хирургическом отделении районной больницы и был удивлён чистоте его сознания на исходе века.

Не сразу я ему объяснил зачем искал: расспрашивал о здоровье, объяснял необходимость и только в конце рассказал о себе — кто таков и с чем пришёл. Оказалось, что старик знаком с Яловыми. Улучшив момент, я спросил: «Георг Давидович, как вы так состарились?».

И он ответил.

Есть какое-то волшебство в людях старшего поколения: что-то непостигаемое, и это что-то очень притягивает. Я чувствовал это, но ухватить не мог. Чтобы не оказаться торговцем, приготовленный для старика гостинец я оставил на посту, уходя. Попросил дежурную сестру передать коробок б. Чараеву из девятой палаты. Виделись мы с ним и после: я наведывался в больницу ещё дважды и всякий раз немного смущался тому, что придётся объяснить свой подарок.

Но он не спрашивал.

В третий раз меня не пустили, потому что Георг Давидович умер. По какой-то причине сестра забыла о моей просьбе и вспомнила о финиках только сейчас, когда её дежурство вновь совпало с моим визитом. Она зачем-то упорно старалась вернуть мне коробок, будто это могло извинить её перед покойником.

Я взял финики, конечно, и, не решаясь выйти из вестибюля, так и остался стоять у дверей. Будто всё неправда. Будто если я сейчас развернусь и уйду, то оно вдруг станет правдой, утвердится и никогда не изменится впредь.

И я стоял, пока в моей голове укладывалось сообщение о смерти: разглядывал сухофрукты сквозь окошко в картонной коробке и представлял далёкую пустыню, которая их взрастила.

Врач потом пояснил, уже после похорон, что у старика отнимались ноги и его готовили к шунтированию; интересовался, кем прихожусь покойному и всё удивлялся, узнав, что — никем. Мне нечего было ему ответить.

Да и не хотелось.

В нашу последнюю встречу Георг Давидович обронил, кстати, что никогда не ел фиников, а я было подумал, что он таким образом благодарит меня за гостинец. Желая стушевать свою неловкость, я сказал тогда, что это был Меджуль. «… самые сладкие из всех, что есть. Мой дедушка их очень любил», — уточнил я в надежде, что они ему понравились.

— Ну, здравствуй, мой дорогой. Спаси Христос, — перекрестился Георг Давидович, — рано прибрал Господь к рукам. Знал я и Николая Даниловича, и бабушку твою знаю, и уважаю глубоко. С хозяйкой моей она одного года и места рождения. Да первая, как детей схоронили, умом тронулась, заболела чахоткой и — туда же.

Я обошёл тяжёлую тему и снова спросил, как он так состарился. «Я искал», — так же, как и в первую встречу, ответил Георг Давидович сквозь широкую улыбку, но на этот раз мы развернули беседу вглубь и вширь, охотно скоротав время до самого полдника. Потом, в коридорах загремели тележки, запахло кипячёным молоком, вошла дежурная сестра и попросила посетителей на выход.

Его фланелевая рубашка в клетку, скатанная с боков, с оторванной у ворота пуговицей, запах прожитой жизни — всё это тоже осталось в памяти. Смуглая кожа южанина; будто положенная тушью штриховка морщин на лице и взгляд всегда сквозь — особенность, наложенная долгими годами труда (с малых лет и до самой болезни старик ходил в чабанах).

Плохо ли, хорошо в глубине его мутных глаз смог я разглядеть то, что сумел, но вот оно:

Когда я нашёл родителей, то стал мальчиком.

И был так, пока не нашёл свой первый танец.

Тогда я стал парнем.

Когда я нашёл свой дом, я стал мужчиной.

Когда я нашёл семью, я стал взрослым.

А это не то, что быть мужчиной.

Быть взрослым, значит смотреть глубже.

Когда я нашёл любовь, я снова стал мальчиком.

И был так, пока не нашёл ей цену.

Когда я нашёл и это — стал человеком.

Когда я нашёл свою старшую дочь, я стал мужем.

А это не то, что быть взрослым.

Быть мужем — значит вырасти ещё немного.

Когда я нашёл сына, я стал отцом.

Когда я нашёл свою младшую дочь, я стал дедом.

А это не то же, что быть мужем или отцом.

Быть дедом — значит, вдобавок ко всему, иметь ясную голову и крепкий стержень внутри.

Когда я нашёл страх, я стал кремень.

Тогда я не постарел и не помолодел.

Время замерло и никуда не двигалось.

Когда я нашёл своих детей мёртвыми, всех до одного, я постарел на десять лет за каждого и стал, как песок.

Говорят, неправильно, когда дети умирают раньше родителей, но ты не поддавайся на этот обман, иначе станешь похожим на песок. Не прельщайся этой сладкой пилюлей, потому что всё в руках Бога.

И Бог всегда прав.

Много раз находил я Его, и от этого тоже старел.

И всякий раз я находил Его иным: то добрым старцем, то грозным палачом, то тихой деточкой, то лютым разбойником.

Когда я нашёл Его в последний раз, стал трухой.

А это не то, что песок.

Быть трухой значит удерживаться только чудом и бояться всякого дуновения ветра.

Потом я нашёл людей и стал камень.

Так бывает, когда труху заправляют смолой.

Тогда же я нашёл, что всякий человек, как солнце: с яркими вспышками и тёмными пятнами, и все они, эти пятна и вспышки, постоянно в движении. Он, человек, — не луна, что светит всегда ровно и однобоко, он — солнце, на которое не всякий умеет посмотреть без длани у лба.

Ещё он, этот человек, или греет, или обжигает.

Или остаётся невидимым.

Потом я нашёл своё место и зарос мхом.

Последнее, что я нашёл, была радость к жизни, которой теперь не осталось. Вот и сто годов моих набралось, считай, и что найду дальше — то неизвестно.

Стало накрапывать.

К тому времени людей на кладбище оставалось немного. В основном, местные: Воровсколесские казачки, не желая оставлять начатое, отправляли внутрь шкалик за шкаликом, да кучка оборванцев шныряли по могилам, собирая угощенье.

Я оставил на свежем холмике коробку с финиками и побрёл к выходу.

19.04.2020, пос. Новопетровский Тульской обл.