Солдат

Данил Сазонтов

Россия 90-х – безусловно страшное время. С развалом СССР перед населением встали сложные жизненные вопросы. Кто-то справился с вызовом, а кто-то пошел по наклонной. Для одних наступило время перемен, для других время возможностей. Так вот, эта история про возможности. Книга содержит нецензурную брань.

Ад пуст. Все бесы здесь.

У. Шекспир

© Данил Сазонтов, 2023

ISBN 978-5-0060-7917-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Родился я в поселке Коптево. Тогда он был полузакрытого типа, из-за военного, стратегически важного, производства. Все поселение состояло из нескольких трехэтажек, парочки продуктовых магазинов и частного сектора. Жители являлись военными или же научными специалистами, работающих на них или медперсонал. Мой же отец являлся военным, а мать работала в военной части врачом. С самого детства я выучил значения слов «дисциплина», «порядок», «достоинство». Отец муштровал меня с пеленок. В семье у нас всегда царил порядок. Дни проходили как по расписанию: однообразно повторялись бесконечно один за другим дни по одному шаблону. Отец всем заправлял у нас, как в семье, так и в городке. Вообще военное дело — это у нас наследственное. Мои прадеды состояли на службе еще при царе. Государство дало отцу служебную квартиру в Коптево. Помню огромный, как айсберг, холодильник и как мой взгляд скользит по нему, потом переходит на мать и я жалобно выпрашиваю что-нибудь съедобное. Мама всегда меня баловала, а отец постоянно повышал на нее голос, отчитывал за это. Они часто спорили насчет подхода в воспитании. Отец хотел сделать из меня «настоящего мужика», а мама лишь вздыхала, просила быть менее строгим. Мало-помалу папа добился своего и в определенный момент я превратился в мини солдата. Команды на отбой, на принятие пищи, ванны, даже дарение подарков на новый год. Все происходило по команде. Я ничего не понимал, думал так надо. Вечерами бывало подслушивал разговор родителей на кухне. Мама ругалась за чрезмерное увлечение военщиной отца, он же, по его словам, пытался воспитать во мне нужные мужские качества. В общем моя судьба была предопределена.

Мы переехали в Сибирский, следующий военный городок на моем пути. Там военное руководство сибирского военного округа поставило отца на более высокую должность. Какую точно не помню. Знаю, что папа всегда был занят, встречался с множеством людей, часто уезжал в командировки.

Когда мне исполнилось шесть лет, отец стал брать меня на охоту. Мы ездили с ним и его друзьями сослуживцами в лес. Помню он меня представлял им, говорил, мол, мужик растет. Так я впервые познакомился с оружием. Меня учили папины знакомые держать охотничий карабин в руках. Мои глаза горели, мне очень нравились наши вылазки в лес. Свой первый выстрел в жизни я произвел позже, лет в восемь или девять. Тогда мы были с отцом одни. Шли по зимнему лесу. Он заприметил зайца, велел мне припасть на колено и взять оружие, как учили. В тот раз у нас был охотничий карабин. Я сконцентрировался, дышал как можно ровнее, исполнял все команды отца, согнувшегося рядом и отдающего приказы. Он учил определять расстояние до цели на глаз, как прицеливаться и понимать куда надо стрелять. Наши выезды на охоту стали походить на регулярные военные сборы. По мере моего взросления усложнялись задачи. Кстати, того зайца я само собой не подстрелил, но это было не главное. В десять лет мне удалось застрелить целого фазана, сидящего на ветке. Отец остался очень довольным.

Моя мама любила меня больше чем папа. В детстве мне казалось, что только ей есть до меня дело, если речь идет о занятиях в школе, отношениями со сверстниками и тому подобное, все то, что не касалось «чисто мужских» тем. Бывало я не понимал как решить задачу по математике. Мама занималась домашними хлопотами и попросила отца посмотреть, что у меня за проблемы. Он был свободен, сидел на диване и читал газету. На просьбу мамы он лишь отмахнулся, мол его это не интересует. Мама вздохнула. Когда она закончила свои дела, мы вместе решили задачку. Она работала врачом, что создавало мне определенные неудобства. Иной раз хотелось не пойти в школу и притвориться больным. Так делали все в детстве. Но мою маму не проведешь. Я не ходил на уроки только по причине реальной болезни.

Я всегда хорошо ладил со школьными товарищами. Несмотря на то, что у меня толком не было друзей из-за переездов с места на место, мне удавалось найти общий язык с новыми ребятами и, что называется, поставить себя. Меня уважали за силу, за справедливость. Я решал большинство конфликтов словом, ведь многие видели на уроке физкультуры сколько раз я подтягиваюсь и отжимаюсь. Со мной лучше говорить. Ко всему прочему меня уважали из-за высокого положения отца.

Где-то примерно лет до восьми я не получал подарки на новый год. Отец считал бестолковостью и пустой тратой денег подарки человеку с неокрепшим умом. По его мнению я бы в любом случае не оценил старания родителей. Единственные, кто меня радовали так это мои бабушка и дедушка. Я их помню смутно. Они приезжали к нам в Сибирский последний раз, когда мне было семь. Потом они из моей жизни испарились. На мои вопросы куда пропала бабушка и дедушка мама, сдерживая слезы, говорила, что они переехали жить на море, там им дышится лучше, ведь у бабушки проблемы с легкими, а дедушкины кости в мягком климате чувствуют себя лучше. До какого-то момента я верил маме, но становясь взрослее понял, что их уже давно нет в живых.

В школе учился неплохо, но и особого энтузиазма не проявлял. Зато мне очень нравились уроки физкультуры. После занятий я частенько оставался в зале или на уличной площадке для дополнительной тренировки. Среди своих одноклассников я подтягивался и отжимался больше всех, участвовал в олимпиадах, занимал почетные места. Так как отца знали в Сибирском все, то директор школы постоянно заводил с ним разговор по поводу моего будущего. Он хотел сделать из меня спортсмена, легкоатлета. Отец улыбался, мотал головой.

— Мой сын будет военным, — с гордостью говорил он.

По исполнению двенадцати лет я вступил в ряды пионеров. Так велели родители. Они были идейными, а ребенок тогда особо не осознавал все величие момента.

«Я, Сергей Шестернин, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить и беречь свою Родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, как требуют Законы пионеров Советского Союза»

Призыв: Пионер, к борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будь готов!

Я в воинском стиле отвечал: «Всегда готов».

Так началась моя более осознанная часть жизни.

***

Родители отправили меня в пионерлагерь в Краснодарском крае. Лагерь назывался «Синий Берег». Там были отличные условия, хорошие вожатые из числа детей военных, как я. Весь лагерь представлял собой большую огороженную территорию с воротами. Над ними дугой железными буквами написано название, а еще изображен дельфин. Внутри располагалась въездная площадь, по левую сторону находились жилые корпуса, рядом с административным зданием стоял гараж, дальше гостиница для специалистов, лечебный корпус, кинозал. В самой глубине лагеря были спортивный зал с бассейном и душевыми кабинами плюс рядом раскинулся стадион. У нас также имелась библиотека, куда я ни разу за все пребывание не заходил. Большую часть времени мы с парой других пацанов проводили на спортплощадке. Одного звали Тоха, взрослые называли Антоном. Полноватый, рыжий, улыбчивый добряк больше создавал атмосферу, чем участвовал в наших междоусобных соревнованиях с другим пареньком — Вадимом. Точно не помню, кто были его родители, но одно точно — он спортсмен. Признаюсь, он был лучше меня во всех дисциплинах. Отжимания, подтягивания, стометровка, приседания, везде Вадиму не было равных. В нашем отряде все на него равнялись. Единственное в чем он бы мне уступил — это стрельба. Тут, пожалуй, Вадим с большой вероятностью проиграет. К сожалению, чтобы выяснить это у нас не было ни разрешения, ни места, ни самого оружия. Так что мысленно я держал в голове, что хваленный Вадим далеко не так крут.

«Синий берег» остался в моем воспоминании, как что-то теплое, светлое, беззаботное. Именно там я впервые встретил человека превосходящего меня в силе. Дело даже не в том, что Вадим умел делать все лучше меня. На свете есть много людей лучше меня и Вадима в этом плане. Но конкретно в лагере сильнейшим был Вадим. Тем самым данное осознание меня мотивировало дальше работать над собой. Я переживал за свое второе место, так как сзади поддавливал другой, не менее слабый конкурент. Его звали Гриша. С ним у меня не сложились отношения вообще. Если Вадима я мог перенести, да и признаться честно, как человек он неплох. Проблема была в том, что он сильный и я это чувствовал. Что касается Гриши, то тут другая ситуация. Он любил выпендриваться, пользуясь своими внешними данными. Гриша был жилистый, «сухой», высокий. Он любил демонстрировать свои бицепсы, нося всегда майки. Когда Гриша оголял торс, то волей не волей будешь восхищаться его прессом, таким выпуклым и объемным. Лицом он явно превосходил всех нас, я имею в виду меня, Вадима и Тоху. Поэтому Гриша пользовался популярностью у девчонок. А те дуры из-за него постоянно тяпались. Помню у нас с ним чуть не завязалась драка.

Мы с парнями, как обычно, в свободное время упражнялись на турниках и брусьях, играли в «лесенку» до десяти и обратно. Побеждал всегда Вадим, хоть на последних этапах каждое подтягивание ему давалось с трудом. Я же всегда оставался вторым. Тоха играл с нами просто для интереса, но стоит отдать ему должное. До пяти раз в «лесенку» он доходил частенько. Мы с Вадимом не смеялись над ним, наоборот подбадривали, мотивировали, скандировали, что-то вроде: «Давай еще, ты сможешь». Как раз, когда была очередь Тохи, мимо нас проходил Гриня (так его все называли) со своей свитой. Прихвостни все младше него, дай бог среди них найдется ровесник. Их было больше. Гриня начал натужно смеяться над Тохой, который в поте лица пытался нагнать в «лесенку» нас с Вадимом.

— Что смеешься? — спросил у него Вадим.

— Смотрите парни, колбаса на турнике висит, дрыгается, живая что ли? — обернулся Гриня к своим. Сопровождающие неловко посмеялись.

Тут он взял с пола небольшой камень и кинул в Тоху. Тот ухнул и спрыгнул на ноги, потирая место прилета. Я посмотрел на Вадима, как бы приняв его главенство в нашей компании, в ожидании ответных действий.

— Извинись перед ним, — вырвалось у меня бесконтрольно.

А что я еще должен был делать, пока Вадим думал как поступить?

— Перед кем? Перед этой колбасой? Вы серьезно, парни? Попить у вас что-нибудь есть?

— Для тебя нет, — сказал я, следя краем глаза за Вадимом.

Гриня скривился.

— Вы че, попутали? С кем вы якшаетесь? Давайте с нами пацаны. Зачем вам этот толстяк нужен.

Тоха смотрел в пол, поправлял футболку. Мне стало жаль его. Гриню хотелось ударить. Он начал медленно подходить к нам. У меня внутри все кипело. Вадим наконец-то придумал что сказать.

— Нарываешься, Гриня?

Тот остановился и развел руки в стороны.

— Да ладно, я прикалываюсь. Бросьте пацаны, чего забычили?

— Теперь извинись перед Тохой, — сказал спокойно Вадим.

— Вот еще.

Гриня развернулся и через плечо харкнул нам под ноги. Я дернулся с кулаком на перевес, но Вадим меня остановил. Гриня продолжал провоцировать.

— Ну давай, ударь меня. Пожалеешь потом.

— Он специально провоцирует, не лезь, — шепнул мне Вадим.

— Силенок то маловато будет, — кривлялся Гриня. — Эй, Вадя, отпусти его, пусть попробует. Будет мне еще тут кидаться. Я ничего вам не сделал, просто пошутил. Пошли отсюда.

Он махнул на нас и головой показал своим, чтобы те двигались вперед. Свита немного растерялась, пацаны стреляли глазами в разные стороны, не понимая как себя вести.

— Оборжаться, — крикнул я ему вслед.

К нам с Вадимом подошел Тоха.

— Спасибо вам. Я даже как-то не ожидал.

Он пожал нам руки. Все оставшееся время в лагере Тоха находился рядом со мной, даже не с Вадимом, а именно со мной. С самим Вадимом, после инцидента с Гриней, у нас сложились дружеские отношения, правда когда дело доходило до соревнований, то тут мы могли не на шутку ссориться, обвиняя друг друга в нечестной игре или грязном исполнении силового элемента. В целом, наше трио жило дружно.

Второй случай с Гриней уже зашел дальше словесной перепалки. Была у нас в лагере одна девочка. Стройная блондинка, звали Надей. Тут все по классике: умная, красивая, стройная. Училась Надя на одни пятерки, шла на золотую медаль. Вокруг нее постоянно крутились парни. Она мне тоже симпатизировала, но почему-то я не решался с ней заговорить. То же самое с Вадимом. Он краснел и вел себя неестественно, когда она находилась рядом. Я точно знал, что он влюбился в Надю, хотя сам Вадим об этом не говорил.

После обеда, лагерные медленно выходили из столовой. Я с Тохой вышел на крыльцо раньше Вадима, ему еще надо было в туалет. Мы ждали его. Вдруг мой взгляд поймал в уголке парочку. Одной из них была Надя, а кто стоял перед ней, понять издалека трудно. Какой-то рослый парень с широкими плечами. Я начал догадываться, кто это мог быть.

— Это не Гриня с Вавиловой там? — сказал я Тохе, кивая в сторону отдаленного уголка.

— Кажись они. Что он делает? — Тоха начал всматриваться.

Так как он имел плохое зрение, то начал щуриться и растягивать в стороны глаза за уголки. Мы видели, как Надя пыталась уйти от Грини, но он схватил ее за плечи и не отпускал. Она несколько раз ударила его в грудь.

— Не хорошо это, — произнес я свои мысли в слух.

Вскоре вернулся Вадим. Мы не сразу заметили его, так как увлеченно наблюдали за картиной в углу здания столовой.

— Это Гриня что ли? — удивился он, потом посмотрел на меня. — Пошли со мной, если что…

Вадим не договорил и быстро пошел выручать Надю. Я дал знак Тохе стоять на месте, а сам пошел нагонять Вадима. Он очень уверенно шел, приближаясь к Грининой спине. В этот момент Гриня хватал Надю за задницу, прижимая к себе, а она уже плакала. Вадим взбесился. Я никогда его еще такого не видел.

— А ну отпусти ее быстро, — закричал он.

Гриня от неожиданности немного дернулся. Руки он с Нади убрал, но не выпускал из поля зрения.

— Ты чего, Вадя? Мы просто общаемся, — ответил довольно Гриня.

— Ага, а почему она плачет? — спросил нервно Вадим.

— Черт ее знает. Бабы. Ты что-то хотел?

— Да. Я хочу, чтобы ты отпустил Надю.

— Еще чего хочешь? А этого зачем привел с собой? — он улыбнулся мне

— Надю пусти.

— Мы просто общались. Она меня любит, а я ее. Мы свои отношения выясним сами.

— Неправда, — крикнула Надя, вытирая слезы. — Он говорил мне гадости, трогал меня за грудь.

— Ты че несешь, дура? — огрызнулся на нее Гриня.

— Рот закрой, — сказал Вадим. — Вылетишь из лагеря с выговором тут же, ты понял меня?

— И кто меня выгонит? Ты? — Гриня резко закивал, потом улыбнулся.

— Надя, ты можешь идти. Он тебя не тронет.

Надя кивнула и быстрым шагом пошла прочь. Она прошла мимо меня, поблагодарив взглядом, я поджал губы, мол сейчас разберемся. Я посмотрел ей в след и понял, что нас начинают окружать дружки Грини. По одному то мы бы с Вадимом их раскидали в два счета, а вот вдвоем против толпы это другое, тут по голове настучать могут.

— Убью нахуй, — закричал Гриня и прыгнул на Вадима, повалив его на землю.

Завязалась драка. Мне удалось только краем глаза увидеть, как на меня сзади налетело два пацана. Прямо передо мной на земле возились Гриня и Вадим, матерясь друг на друга. Я сразу не упал, удержался от первых ударов, но потом подскочила подмога, повалив меня лицом на пол. Мои ноги отбивались от града ударов, меня пинали по спине, в живот, голову я закрыл двумя руками и продолжал по возможности отбиваться. Кто-то вдалеке кричал: «Драка! Драка!». Удары ослабевали, нападавшие явно устали пинать меня. Я воспользовался ситуацией и резко сбил с ног одного противника. Другой попытался пнуть меня, но также получил от меня по коленям. Прибежали воспитатели с вожатыми. Они принялись оттаскивать зачинщиков от нас с Вадимом. Ему досталось больше чем мне. Надо сказать, Гриня его побил будь здоров, но и сам он плевался и сморкался кровью, отползая от Вадима. Я ощупал себя. Кроме разбитой губы, болевшей спины и ребер ничего больше не болело, вроде бы ничего не сломал.

Все драчуны оказались спустя некоторое время в кабинете у начальника лагеря. С ним был знаком мой отец и в этот момент мне стало стыдно. С другой стороны не мы начали драку, да и мы заступились за девушку, а это святое. Нам обработали раны. Начальник начал читать лекции. Он говорил, что я, Вадим и Гриня являются лучшими спортсменами во всем лагере и тут такой позор. Из всего, что говорил начальник мне практически ничего не запомнилось, я думал об отце. Он все равно узнает о драке и меня будет ждать серьезный разговор. Также мне запомнился запах в кабинете, где мы сидели. Пахло пылью, особенно от красных флагов и знамен, расставленных по углам комнаты. После строгого выговора, Гриню выкинули из лагеря, разобравшись в ситуации. Надя подтвердила наши с Вадимом слова, что к ней приставали. Отец грозился приехать и поговорить со мной, но до самого закрытия лагеря я его не видел, наверное, были дела. Вот с Вадимом его отец проводил беседу. Он был в звании майора, только жили они не в Сибирском, а где-то рядом с Новосибирском.

В последний день лагеря, я сидел на брусьях с Вадимом. Мы разговаривали с ним о разном. Уже темнело и скоро был отбой. Я спросил у него:

— Куда после школы собираешься?

— В военное училище скорее всего или просто в армию пойду, — сказал Вадим.

— Получается мы вместе туда пойдем? — удивился я.

Вадим тоже повеселел.

— Серьезно? Ты тоже в училище поступать будешь?

— Если я туда не пойду, боюсь, что папа со мной тогда сделает.

— То есть военное училище в Новосибирске?

— А какое еще? Это ближайшее от нас.

— Ты же с Павловска?

— Почти. С Сибирского. Это недалеко.

— А точно, ты же говорил. Я с Павловска.

Я удивился такому стечению обстоятельств. Зато теперь одно знаю точно — Вадим мой друг, мой первый друг, с которым мне хорошо. Из-за постоянных переездов я так и не смог найти компанию, где мне бы было хорошо. За Вадима я решил держаться.

***

Как я уже говорил, военная подготовка у меня началась с самого рождения. Мое будущее было определено с того момента, когда мама узнала пол его будущего ребенка. После лагеря мы никуда не переезжали вот уже два года. В Сибирском у меня появился еще один друг. Его звали Никита Сабурин, мой одноклассник. Приземистый, коренастый пацан с плоским лицом. Мне очень нравилась его походка — короткие шаги, руки маховыми движениями по обе стороны туловища активно помогали переставлять ноги. Выглядело со стороны довольно забавно. Никиту по походке можно было вычислить из миллиона. Он пришел ко мне в класс по ходу учебного года в марте. Его родители, как и мои, часто переезжали с места на место. Они у него вроде бы тоже были военными. Никита был разговорчивым и первым заговорил со мной. Рассказывал всегда много историй. Моя мама его тоже полюбила. Описывая его, она говорила «живчик».

У нас в Сибирском имелось небольшое озеро. Мы часто ходили туда с Никитой купаться летом. Нашим местом считалась бетонная плита, не понятно как попавшая на берег озера. Она наполовину уходила в воду, а другая половина лежала на берегу так, что образовывала ровную плоскость, где мы кидали свои вещи, а потом загорали. У нас была маленькая компания. Два соседских пацана и девчонка, такая пацанка. Детство проходило беззаботно, но в один из дней, кажется это было осенью, папа объявил о переезде в Павловск.

С одной стороны мы были рады за папу, что его повышают и дают больше полномочий. Он всегда стремился дослужиться до высоких званий. Поначалу я протестовал. Мне никак не хотелось расставаться с Никитой в первую очередь, да и вообще с остальными. Там еще мама пыталась как-то повлиять на папу, но он стоял на своем, лохмача мне голову и говоря, что-то вроде: «Новых друзей найдешь». А может быть я не хочу новых, мне старые нравятся. Но приказ старшего есть приказ. Мы собрали сумки и снова перекочевали в новый город. Я нашел в переезде плюсы. Во-первых, недалеко от Сибирского. Часа три-четыре на машине и уже Павловск. Значит можно будет видеться с Никитой и остальными. Во-вторых, в новом для меня городе жил Вадим. Я уже предвкушаю нашу встречу с ним после пионерлагеря. Мы конечно же созванивались, он приезжал в Сибирский ко мне, но не надолго. Теперь же у нас будет достаточно времени, а после школы мы вообще вместе пойдем учиться в военное училище, как планировали.

Павловск являлся большим городом. От уютного Сибирского он отличался широкими проспектами, количеством людей, машин, всего. Тут имелись высокие здания. Ночью они красиво подсвечивались фонарями. Новый город начал мне нравиться.

Я окончил школу не как отличник, чего желал отец. У меня имелось целых пять четверок: по алгебре, русскому, Черчению, биологии и пению. Зато итоговая пятерка по истории меня очень радовала. Особенно меня интересовали исторические сражения, когда нам рассказывали про тактику ведения боя, про то, какое оружие использовалось в те времена. С Вадимом общался постоянно. Мы как не разлей вода всюду появлялись вместе.

Летом того же года я перебрался в Новосибирск, в военное училище. За это я получил от отца в подарок «командирские» часы. При чем они являлись достаточно редкими, выпущенными ограниченным тиражом по заказу министерства обороны СССР. У часов был красивый кожаный ремень темно-коричневого цвета, черный циферблат с гранеными позолоченными краями. Сам корпус тоже позолочен. Вверху на циферблате надпись «командирские», а ровно напротив внизу — «чистополь». Я очень обрадовался такому подарку. С тех пор я их снимал только, когда мылся.

Первым делом по прибытию в училище, в списках вновь прибывших я постарался найти Вадима. К моему огорчению, его записали в другую группу и занятия у нас не совпадали. Зато в свободное от учебы время мы проводили всегда вместе. Случай с Гриней вспоминали с улыбкой, постоянно шутили. Вадим начал встречаться с девушкой из НГУ. Он по какой-то причине не хотел знакомить ее со мной. Я знал только ее имя — Света. Но однажды Вадим все-таки пришел погулять вместе с ней. Девушка не отличалась красотой, но было в ней что-то привлекательное. Надя из лагеря была в сто раз красивее. Света пришла в юбке, чулках и рубашке в синий горошек. Верхние пуговицы она оставила не застегнутыми, заманивая мужской взгляд туда посмотреть. А там было что показать. У Светы были выдающиеся груди, да и сама она была не совсем стройной, но толстой тоже не назовешь. Рядом с ней Вадим сверкал, улыбался, шутил. Я не помню, когда он последний раз был такой раскованный и веселый, так как по жизни он довольно спокойный и не сильно эмоциональный. Мне Света понравилась как человек, как подруга моего друга. Она любила много говорить, была не глупая, могла поддержать разговор на любые темы. За Вадима я порадовался. Втроем мы прошли по парку, съели мороженное, посидели на скамейке. Там я почувствовал себя лишним и решил оставить их вдвоем, сказав, что надо что-то подготовить к завтрашней учебе. Я начал завидовать Вадиму. У него появилась девушка, а у меня никого даже на горизонте не было. Специально кого-то я не искал. Еще родители начали на эту тему частенько со мной разговаривать. Мама приезжала в Новосибирск от силы раз в месяц. Отца, за все время моего пребывания в общаге, я видел только два раза. Первый раз, когда я заселялся, а второй на каникулах. Мама постоянно говорила, что папа переживает из-за отсутствия у меня девушки. Меня же данная тема начала уже просто раздражать. Я поддакивал маме, вздыхал, разводил руками, мол вот так бывает.

— Я присмотрела тебе одну хорошенькую девочку, у нас в Павловске. Живет в соседнем доме, родители хорошие у нее. Когда у тебя каникулы?

— Скоро, — сухо отвечал я.

— Вот приезжай к нам. Я тебя с ней познакомлю.

— Хорошо.

Подобные разговоры проходили у нас на кухне в общаге за чаем. Я не мог жестко ответить матери, сказать, что я сам разберусь. С детства меня вымуштровали, что старший прав, а родители вообще святое. У меня просто язык не повернется сказать что-то подобное. Мама уехала, я ее проводил на автобус, вернулся в общагу и немного загрустил.

Вадим решил отметить свой день рождения в лесу, на турбазе за городом. Он собрал наших общих знакомых по училищу, Свету, даже не забыл про Тоху, о котором я после лагеря больше ничего не слышал. Оказывается Вадим с ним продолжал общаться. Тоха немного похудел после нашей последней с ним встречи. Он пошел учиться на строителя и сейчас живет в Краснодаре. Я обрадовался его появлению, так же как и он моему. Еще на день рождение приехала одна девушка, которая мне сразу понравилась. До этого я ее нигде не видел, решил поинтересоваться у Вадима кто такая. Он разбирал сумки, ставил все на деревянные столы.

— Это кто такая? — спросил я у него тихо, чтобы никто не услышал.

— Где?

— Да вон стоит, — я головой показал на стройную девушку в вязаном свитере, с двумя косичками.

— Это Женя, подруга Нины, а Нина подруга Светы. Они со Светой, кстати, не очень хорошо общаются. Недолюбливают друг друга.

— Почему?

— Откуда я знаю. Света не рассказывает. А что? Понравилась?

— Нет. Просто интересуюсь. Я ее не видел никогда.

Вадим посмеялся. Он понял, что Женя мне сильно понравилась. Я не сводил с нее взгляд.

— Ну подойди к ней, познакомься. Серега, не лечи, она же понравилась тебе. Помнишь, как тогда в лагере? Мне Надя Вавилова нравилась и ты знал об этом, но мне не говорил. Может быть тогда мне не хватило смелости из-за этого, что друг меня не поддержал. А сейчас я тебе говорю, иди и подойди к ней. В конце концов тут никакого Грини нет. Все спокойно.

Вадим засмеялся и ударил меня в плечо. Его слова, сказанные непринужденно действительно дали мне уверенности и сил. Я зашагал в сторону Жени. Она стояла в окружении малознакомых мне девушек. С кем-то я виделся на дискотеках, с кем-то выпивали вместе. Женя сразу обратила на меня внимание. Девочка как будто бы с картинки и куда мне такому дуболому до нее.

— Привет, — сказала мне она первая.

Отступать тут было никак. Я готовился к провалу.

— Привет. Тебя как зовут? — спросил я.

— Женя. А тебя?

Она протянула мне свою нежную, маленькую руку. На среднем пальце красовалось кольцо с небольшим красным камнем. Я пожал ей аккуратно руку. До этого я не держал в руках девичьей руки и боялся ей сделать больно.

— Сергей, можно Сережа, — сказал я после пожатия.

— Давно ты Вадима знаешь?

— Мы познакомились с ним в пионерлагере. Уж пять лет как.

— Ты тоже военным будешь?

— Да. У меня папа генерал, — соврал я для эффекта.

— Ого, ничего себе.

Все это время на меня смотрели ее подруги. Мне было дико неловко. Я не мог двинуться с места, будто прилип. Казалось, что любое мое движение руками или ногами будет максимально смешным и неуклюжим. Поэтому я стоял как рядовой солдат перед офицером с положенной выправкой.

— Чего это ты так напрягся? — заметила одна из подружек.

Она была самая некрасивая. Обвисшие щеки, мясистая родинка на шее, кривые зубы. Я посмотрел на нее молча. Она фыркнула, прямо как Гриня тогда. Я ничего ей не сказал. Девушка пошла по своим делам, забрав остальных. Женя какое-то время постояла со мной, мило мне улыбаясь и потом тоже пошла за остальными.

— Еще увидимся, Сережа, — сказала она уже через плечо.

Я влюбился. Вот мама обрадуется, когда об этом узнает.

Потом вечер перетекал в ночь. Один пацан из нашей компании начал играть на гитаре, а я воспользовался моментом и подсел к Жене за стол. Она сидела на другом краю. Остальные приглашенные постоянно загораживали мне на нее вид. Рядом с ней снова подступило чувство неуверенности. Я очень хотел к ней прикоснуться, но не знал как это сделать. Меня спас гитарист и сам Вадим, который обнял рядом сидящих друзей и стал раскачиваться в разные стороны под всем знакомую песню. Слов не помню, но мотив очень известный. Все остальные последовали примеру Вадима. Женя положила руку мне на плечо, обняв меня. Я не растерялся и тоже ее обнял, а про другую руку забыл. Там сидела одна из подружек. Она зло на меня смотрела за отказ ее обнять, правда девчонка не знала, что у меня не имелось злого умысла, я правда забыл обо всем, когда рука Жени оказалась на моем плече. Я осмелел и потянулся головой к ее голове, мы столкнулись краями лбов. Она мне улыбнулась. Готов многое отдать, чтобы пережить еще раз то мгновение, тот взгляд полный спокойствия, ту улыбку. Она подарила ее именно мне. Женя стала моей первой любовью. После песни все начали вставать из-за стола и ходить по своим делам. Кто обнимался, продолжая поздравлять Вадима с днем рождения, кто подходил к более маленькому столу у мангала, где стояли бутылки с напитками и остатками шашлыка. Я же продолжал сидеть с Женей. Она взяла меня за руку и сказала:

— Пошли со мной.

У меня не было выбора, я не мог ей отказать. Меня сильно заинтересовало, куда она меня внезапно захотела увезти. Женя вела себя игриво, хихикала, пинала на пути ветки и шишки. Мы отдалились от турбазы на чуть-чуть.

— Смотри какая красота, — сказала она, глядя на ясный месяц на небе и не отпуская мою руку.

— Да. И правда красиво, — тихо сказал я, а сам был готов сгореть со стыда, что сказать получилось не очень уверенно. Она точно знала, что я волнуюсь.

— Посмотри как красиво стелется дым от изб.

— Класс.

Внезапно ее лицо оказалось прямо передо мной. Я высокого роста и поэтому она упиралась взглядом мне в грудь. Она смотрела на меня снизу вверх, взяла меня за плечи и потянулась губами к моему рту. Ей пришлось встать на носочки. Я пригнулся к ней дрожа от страха или удовольствия, не знаю. Главное то, что я впервые в жизни поцеловался с девушкой. Женя стала водить мне ладонями по щекам, шее и груди. Она увеличивала напор. В какой-то момент я побоялся, что у меня кончится дыхание. Женя отпрянула, но потом с новыми силами принялась засасывать мои губы. Целовался я, наверное, так себе, так как никогда не имел практики. Но Женю вроде бы ничего не смущало. Мне удалось расслабиться и вот я уже дал волю своим рукам и стал ее трогать. После того как вдоволь нацеловались, мы вернулись к остальным. Она пошла к подружкам, а я, весь сияющий как елка на новый год, подошел к Вадиму. Он был слегка пьян, но это не помешало ему понять без слов, что со мной произошло.

— Поздравляю, — единственное, что он сказал.

После его слов мы обнялись.

***

С Женей у нас все развивалось медленно. Мне хотелось чего-то большего, чем простые прогулки. Она переехала в Павловск из маленького поселка, чтобы поступить в университет на медицинский. Мы виделись не часто, так как я жил в Новосибирске, чему был не рад. Она приезжала ко мне по возможности. Родителям про нее я рассказал сразу. Мама осталась довольной, да и отец отреагировал положительно без лишних материнских эмоций. Его я стал видеть еще реже из-за моей учебы. Мама старалась приезжать ко мне почаще и я ценил ее стремление видеться с сыном.

В один из дней приехала Женя. Я был приятно удивлен, когда увидел одиноко стоящую маленького роста девочку в платьице у ворот нашей общаги. Мы поцеловались и пошли гулять по городу. Новосибирск ей очень понравился, она захотела сюда переехать жить. В голове я молился, чтобы время пошло быстрее и я уже наконец бы закончил учебу и смог бы находится с Женей всегда. Однако у нее были другие планы. Мы шли под вечер по аллее недалеко от моего корпуса, сели на лавочку. Я потом ее должен был проводить на автобус до тети. Она жила в калининском районе, достаточно далековато от моей общаги в советском. У меня хорошее настроение, а у Жени вижу не очень. Она хочет что-то мне сказать. Я решаюсь заговорить первым.

— У тебя все хорошо? Что с тобой? Ты какая-то угрюмая стала.

— Послушай, Сережа, — начала говорить Женя сложа руки между ног, смяв красивое платье. — Мне кажется ты ждешь от меня чего-то, но я не готова.

— О чем ты говоришь?

— Ну ты же ведь любишь меня?

— Конечно, — чуть замешкавшись, ответил я.

— Господи я не знаю, — она почти плакала. — Но я не люблю тебя. Так бывает. Ты очень хороший, правда, но я не могу так. Я вижу как ты ко мне относишься и к сожалению не могу ответить тебе тем же. Ты достоин другого.

Я не знал, что сказать, а Женя тем временем разрыдалась у меня на груди. Мне стало очень обидно от ее слов, но я не показал виду и ничего не сказал, просто принял удар, как положено солдату.

— Ты вообще не любишь меня? — задал я идиотский вопрос.

Она подняла заплаканные глаза.

— Вообще не люблю. Я не могу ничего с этим поделать. Прости. Надеюсь ты поймешь и сможешь меня простить. Нам надо сейчас разойтись, провожать до остановки меня не надо.

— Как же так, Жень? — я не терял надежду на позитивный исход. — Все же было хорошо. Мы целовались, спали вместе. Ты даже знаешь моих родителей. Почему ты говоришь это только сейчас? Для тебя ничего это не имеет значения?

— Я сама не знаю, что со мной. Прости, если сделала тебе больно. Мы можем остаться друзьями.

Я отвел от нее взгляд. Понял, что дальше говорить с ней бесполезно. Я не мог понять в какой момент произошло такое резкое изменение в ее поведении. Ведь до этого момента мы даже не заводили разговоры про наши отношения. Оказалось вот оно как бывает.

— Мы не будем друзьями, никем, ясно? — вспылил я.

— Сережа, прости…

Оля всхлипывала. Мне хотелось даже в такой ситуации ее обнять и успокоить, но я ничего не делал.

— Сейчас ты успокаиваешься, мы вместе идем до остановки, я посажу тебя на автобус Идет?

— Идет.

Никогда в жизни не курил, но в тот вечер захотелось как-то успокоить кипение внутри. Просто слышал, что сигареты в этом деле помогают. Скорее всего врут. Мне нужно было выплеснуть злость. Возможно, она не виновата, но как мне понимать, что только что произошло? Никак не укладывался в голове такой резкий поворот с ее стороны. Мы молча дошли до остановки, подъехал ее автобус. Она потянулась обниматься на прощание, но я сказал, что это лишнее. Я посмотрел на свои часы, увидел размазанные Женины слезы на циферблате, вытер указательным пальцем. Двери скрипуче сомкнулись за ее спиной и больше я данную девушку не видел никогда.

***

Когда я был занят учебой и Женей, то пропустил по новостям сообщение о введение советского контингента в Афганистан. Что это конкретно означало я не понимал, да и из моего окружение никто не знал. Мы слышали, что в Афганистане политический кризис и что братья коммунисты в опасности. Поэтому СССР приходит им на помощь. Я воспитан в идейной семье и мое мнение по этому поводу было однозначным. В какой-то момент в голове начала надоедливо мелькать мысль, что мне нужно ехать туда добровольцем, дабы помочь своим согражданам. Я, как солдат советской армии, не имел морального права спокойно жить, пока там наши сражаются за великие коммунистические идеи и просто друг за друга. Осознание всей ситуации и правильность моих мыслей усиливало желание тотчас отправиться на помощь, словно кто-то нашептывал мне на ухо о необходимости пойти на такой шаг. Я умею недурно стрелять, силен физически, разбираюсь в военном деле. Совсем скоро я принял для себя решение отправиться в Афганистан по завершению моей учебы.

Все мои личные переживания на счет Жени со временем прошли. Я заканчивал обучение, Вадим тоже. В училище меня тянуло к винтовкам с оптическим прицелом. Бесчисленное время я проводил на стрельбище и отрабатывал выстрелы с разных дистанций. Моим наводящем выступал Вадим. В отличие от меня он не так фанатично тянулся к оружию. Я же имел какую-то нездоровую тягу. Оружие завораживало меня, особенно снайперские винтовки. Они красивые, с длинными стволами, настоящие произведения искусств. Я обожал винтовку Драгунова, сокращенно ее называли СВД. Именно с ней мне удалось установить особую связь в училище. Мы стали с ней единым целым. Преподаватели заметили мои способности, стали больше уделять мне времени на тренировках. Мой начальник хвалил меня перед всеми, говорил всем на меня ровняться. Он вообще не плохой мужик. Скольких воинов он воспитал. Благодарен ему навсегда. Помимо владения оружием, я не забывал про мышцы. Мы с Вадимом много времени проводили на площадках, где обязательно присутствовали турники и брусья. Также вспоминали наши детские соревнования в лагере. Надо сказать, что Вадим немного сдал физически, пустив меня вперед.

Пришло время ехать в Павловск навестить родителей перед выпускными экзаменами. Мы с Вадимом встретились на улице перед общагой. Было лето и все кругом цвело и пахло. Недалеко от того места где мы стояли, поднимался маленький пыльный смерч. Там я ему рассказал о своих планах.

— Это достойный поступок, — сказал Вадим. — С нашими офицерами говорил уже?

— Нет пока, да думаю там проблем не будет.

— Ясно.

В нашем разговоре образовалась пауза. Мне в голову пришла мысль, которую я тут же озвучил.

— Поехали со мной.

Вадим прищурился от солнца, подставил руку ко лбу козырьком, чтобы лучше рассмотреть мое лицо. Он будто бы пытался понять шутка ли сказанное мной.

— С тобой? В Афганистан? А если там надо будет в людей стрелять?

— Буду стрелять. К тому же это не люди, а враги народа, антисоветчики.

Про стрелять я сказал с такой легкостью, что даже стало немного не по себе. По мишеням из винтовки — это одно дело, а по живым людям другое. Тут Вадим прав. Но меня не покидало ощущение сопричастности к происходящему на дальних рубежах нашей Родины. Я солдат, такова моя профессия.

— Не знаю Серег. Света не пустит.

— Ну ты подумай, друг. Я поехал.

Мы пожали руки и разошлись. Я уехал в Павловск, в он к своим под Новосибирск.

Плохо конечно, что мы не имели реальной информации о положение дел там. Все что нам говорили с экранов выглядело хорошо: потерь практически нет, войска делают успехи, победа близка. Желание оставалось твердым, все сомнения улетучились. Прежде всего я советский человек, потом солдат и мужчина. Весь путь от Новосибирска до Павловска я сидел на боковушке в поезде и представлял себя с Вадимом там, на передовой, думал про отца, про его реакцию. Думаю, он будет только рад. А за окном плыли бескрайнее сибирские поля. Поезд делал остановки на маленьких уютных станциях, где продавали рыбу, беляши, чебуреки и прочие чудеса местной кулинарии. Бабушки в платочках тянулись разноцветной цепью вдоль зеленых вагонов, предлагая купить свой товар пассажирам. Мужики выстроились в очередь за пивом в ларек, стоящий неподалеку от маленького здания вокзала. Жизнь кипела на станции, но только тогда, когда подъезжал пассажирский состав. Мои соседи напротив закупились копченым лещем и полторашкой пива. Мамаша с ребенком лет трех по соседству, купила себе и малышке вареную кукурузу. Я же стоял на перроне с треснутым асфальтом и размышлял о жизни. Со мной заговорил пузатый мужик с голым торсом, в шлепках и полиэтиленовым пакетиком в руках. Там лежала вяленая рыба. Он закурил рядом со мной и спросил:

— Куда едешь, солдат?

— Простите, а как вы узнали?

Одет я был в майку и треники. Ничего во мне не выдавало человека военного.

— Смотри какие у тебя ручища, какая спина. Либо спортсмен, либо солдат. Я угадал? — он прищурился. — Меня Вова зовут.

— Сергей, — я протянул ему руку, — учусь в военном училище.

— В Новосибирске что ли?

— Да.

— Мой друг там учился, закончил, все хорошо. Сейчас правда в Афгане. Хуй знает, что с ним.

Мужик переменился в лице. Его затяжки становились все длиннее и длиннее. Я покосился на него.

— Как там сейчас, как вы считаете? — спросил я у него.

— А как? Война бля, что еще? Там такие пацаны как ты, зеленые совсем пачками мрут.

— С другом с вашим связи нет?

— Я тебя умоляю, какая там связь нахуй? Он уже помер давно, уверен. Он в восьмидесятом туда ушел. Сколько времени прошло? Столько на войне не живут.

— Мы же делаем успехи. Все хорошо закончится.

— Эх Серега, проживешь с мое, поймешь. Нам людям подневольным, простым ничего никогда не узнать, понимаешь? Правда она хрен пойми где. Нет ее скорее всего…

Мужик докурил и тут же воткнул в рот следующую сигарету. Пока в разговоре образовалась пауза, я остановил бабушку с беляшом, взял один и стал жевать.

— Вот ты военный да? Ну будешь военным, — я кивнул. — Поступит приказ тебе ехать хуй знает куда и там воевать за что непонятно. Ты поедешь?

— Это же приказ.

— Вот именно. И срать дымом, что за приказ. Главное — это его выполнение. Я не прав? — он мне не дал ответить, хотя я был готов. — А если выебываться будешь, под трибунал пойдешь, потом на зону как дезертир или изменник родины. А сильно быканешь, вообще положат тебя, а родителям просто принесут извинения. Я не прав? — он опять не дал мне сказать. — Серега, я служил в советской армии два года. Знаю о чем говорю. Но если ты что-то выбрал, то иди до конца. Ты прежде всего мужик, а потом все остальное. Я бы на твоем месте бабу бы нашел, бросил бы эту военщину, жил бы нормально.

— У меня семья военных. Мне по-другому никак, — усмехнулся я. Мне удалось сказать хоть что-то, но Вова меня не слышал.

— Или выслужись до старших офицеров, чтоб в кабинетах сидеть, а не брюхом землю бороздить. Тобой попользуются и выкинут, просто подотрутся как бумажкой в туалете бля. Думай сам, Серега, но я тебе говорю из опыта.

Вова бросил бычок под поезд, пожал мне руку, напоследок спросил:

— Куда едешь то?

— В Павловск.

— Ну давай удачи тебе.

Разговор с незнакомцем как-то странно повлиял на меня. Остался осадок и я не мог раскусить его привкус. Я не мог представить свою жизнь вне армии и без любимой винтовки в руках, но сказанное этим Вовой получило во мне отклик. Как и мои родители, я был идейным человеком, верил в коммунизм и в правильность ориентиров нашей политики. С трудом верится, что в такой великой державе, особенно к военным, могут относиться вот так. Для меня пример — отец. Он служит всю жизнь и благодаря своим умениям и характеру скоро получит очередное повышение в звании. Хочу доказать ему, что я не хуже. В конце концов кто такой Вова? Да по нему видно человек бывалый, к сожалению его словам нет веры. Все зависит от конкретного человека и его взглядов. Один считает так, другой так. Вот я, наверное, другой.

Всю ночь не мог уснуть. Я лежал на верхней боковушке, подо мной женщина в возрасте, которая, не переставая храпела утробными звуками разной длительностью. Долго не мог найти позу для сна. Самое неприятное в полусонном состоянии слышать звуки входящих и выходящих пассажиров на остановках. Они очень громко разговаривали, все сопровождалось бесконечным шелестением пакетами. Ранним утром наш поезд прибыл в Павловск. Меня встречал отец на своей служебной машине. Я удивился, ведь он всегда был занят. После рукопожатия он хлопнул меня по плечу. Поговорили с ним о мелочах. О своем намерении пока не стал ему говорить. Отец решил поделиться со мной новостью, что командование готовит документы по его переводу в Москву на повышение. Я порадовался за него. Он планомерно шел наверх и конечно же заслужил повышение в должности.

Мы ехали по проспектам, таким уютным и домашним. Вот говорят, что родина — это как раз улицы, места, природа родного места, там, где родился. Я считаю своей родиной Павловск. Он мне настолько нравится, что часто на вопрос: «ты где родился?» отвечаю в Павловске. Коптевский период трудно вспомнить, так как я был сильно маленьким, когда мы переехали в другое место. Сибирский не могу назвать родиной хотя бы потому, что там не было ничего привлекательного и запоминающегося, кроме старых друзей. Только когда мы осели в Павловске я наконец понял, где моя родина.

В дороге мы разговаривали о моей учебе. Отец интересовался всем. Не помню, когда он был так ласков со мной в общении. Я привык его видеть всегда командующим, отвечающим односложно с минимумом эмоций, а сейчас мой папа преобразился.

Мы приехали домой, в нашу «панельку» на шестой этаж, доставшейся папе от государства. Нас встречала мама, а с ней тетя Марина, сестра моего папы. У нее был отпуск и она решила навестить нашу семью. Сама она живет в Москве, неплохо там устроилась, говорит папа. Я же точно не знаю чем она занимается, справедливости ради никогда не интересовался данным вопросом. Тетя Марина выглядела хорошо на свои года. Она была младше папы на два года. Мужа у нее нет, детей тоже. Сама полновата в бедрах, с большими губами и ушами. Я не испытывал к ней особой любви. Мы виделись с ней очень редко, поэтому привыкнуть к ней не мог. Она раньше часто приезжала в Коптево, но я к сожалению ничего не помню. Потом ее стремление навещать родственников поубавилось, может началась личная жизнь и ей было не до нас. Отец переживал за тетю Марину, что она не может найти мужика, а года нещадно уходили. После всех вздохов и ахов по поводу моего внешнего вида и рядовых комплиментов по типу: «какой красавец», «завидный жених», «ух какой большой и взрослый стал», мы перешли на кухню. Мама с тетей Мариной приготовили вместе обед. За столом шли разговоры по большей части про меня. Отец не мог нарадоваться моими успехами. Ему с Новосибирска обо мне докладывали его знакомые. Когда тетя Марина спросила про невесту, мама тут же махнула рукой, сказала, что еще молодой. Но родственница не угомонилась, пытала есть ли у меня кто.

— Никого нет. Я учебой занят.

Я говорил так специально еще для того, чтобы сделать отцу приятное. После моих слов он стал еще нежнее. Принялся летать по кухне, спрашивая, что кому надо, следил за напитками у всех и в случае чего подливал. Я не узнавал своего отца. Видимо он действительно гордился мной. Его мечта исполнилась.

— Какие у тебя часы классные. Дай посмотреть, — сказала тетя Марина, взяв меня за руку.

Она вела себя со мной, как будто я еще тот, из Коптево, маленький ребенок. Должен признаться, мне это даже нравилось.

— Папа подарил. «Командирские», спец серия, — похвастался я.

— Папа у тебя молодец, — она подмигнула отцу, который сиял от счастья.

Вскоре тетя Марина пошла с мамой гулять, оставив меня с папой наедине. Они хотели посмотреть достопримечательности Павловска. Их не так много. Отец не любил туристические походы, он называл их марш-бросками. Я же был с дороги и хотелось немного отдохнуть. Нашелся подходящий момент для обсуждения моего решения.

***

Мы сидели на диване напротив выключенного телевизора. В руках у отца была кружка с чаем. Он сидел сложа ногу на ногу в пол оборота ко мне, закинув руку на спинку. В моем голосе опять прослеживалась та робость, с которой я разговаривал с Женей. Неприятная, неподконтрольная мне дрожь снова сопровождала меня.

— Хотел у тебя спросить, — начал я, — ты к войне нынешней как относишься?

— Афганистан? — понял отец. — Мы поддерживаем братьев, которые оказались в трудном положении. Кучка людей решила, что они здесь власть и восстали. Афганистан попросил у нас помощи, мы помогаем. Вот как я это вижу. Это наш долг как народа.

— Я еду добровольцем, все уже решил, — сказал я, а сам даже испугался своего же голоса.

— Что ж, — отец вздохнул и встал на ноги, — ты мой единственный ребенок, но вставать у тебя на пути я не буду. Это благородная цель. Честно говоря, я уже давно готовился к такому разговору. Я знал, что ты так решишь, потому что ты мой сын и я тебя слишком хорошо воспитал.

Он нервничал, не смотрел мне в глаза. Вроде бы пытался держаться, но контролировать себя у него получалось плохо.

— Там нашим нужна помощь. Почему одни люди должны воевать, когда остальные наслаждаются жизнью? Я ценный солдат, снайпер. Такие, как я, там нужны. Ты меня всему обучил, я закончу скоро училище и уеду туда.

Отец вздыхал. Он допил чай, посмотрел на меня. Его игривость сменилась серьезностью. Он пошел на кухню. Я слышал стук посуды. Все происходило в тишине. Когда отец вернулся он, встал передо мной. Я тоже поднялся на ноги.

— Я горд иметь такого сына как ты, — сказал он мне и обнял.

Отцовские объятия были очень редкими. Последний раз, когда мы обнимались мне было лет шесть. Я действительно верил в то, что говорил. Пойду до конца, как мне советовал незнакомец Вова.

Папа ничего не говорил маме до тех пор, пока тетя Марина находилась у нас. Она уехала через два дня после моего приезда. За ужином папа объявил, что я отправлюсь вскоре в Афганистан. Мама почти заплакала.

— Он взрослый человек. У него благородная цель помочь своим соотечественникам. Никто не вправе лишать его такой возможности, — так успокаивал ее папа довольно строгим тоном.

— Что мы будем делать если он… — мама не выдержала и начала плакать в полную силу.

Ее слова меня тронули. Образовался ком в горле. Про возможную смерть я не думал никогда, а сейчас стало даже не по себе. Папа обнял мать, гладил ее по голове, говорил успокаивающие слова. Она довольно быстро пришла в норму и с новыми силами стала расспрашивать зачем мне это надо. Когда я все повторял, что говорил отцу, сам он уставился на пустые тарелки, сложа руки перед носом, уперевшись локтями в стол. Уверен, в глубине души он протестовал против моего решения. Он просто не мог ответить иначе. По-солдатски он меня понимал, а по-отцовски конечно же был против. Кто знает, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь, если бы родители тогда в восемьдесят третьем отговорили меня ехать в Афган.

***

В семье у нас начался разлад. Мама часто срывалась на папу, кричала, что ей все надоело. Она ненавидела армию и все что с ней связано. Отец какое-то время терпел, но потом тоже начал повышать голос на мать. Я уже стал винить себя. Своим решением поехать в Афган я запустил такую реакцию. Честно говоря, никогда бы даже не подумал, что в моей семье такое возможно. На какое-то время конфликт затихал, но потом вновь разгорался. Так происходило до самого моего отъезда.

Экзамены я сдал, по окончанию училища получил звание лейтенант. Моя скорая отправка в Афган подстегнула меня еще усерднее готовиться. Многие недели я провел за тренировками: стрельба, качалка, бег. Практически не выходил гулять. Да у меня друзей то не было. Только Вадим, который в очередной раз влюбился в какую-то Юлю. Да, с той Светой у него ничего не вышло, говорит она дура. То ли дело нынешняя Юля. Он проводил с ней все свободное время. Мне даже стало как-то обидно. Вадим перестал заходить ко мне вообще. Он также не давал ответа по поводу своего решения ехать со мной или не ехать. Юля заняла в его жизни мое место. Хоть он говорил, что это не так, было понятно, что девушка ему важнее меня. Я не обижался, а просто принял данный факт как должное. Ничего не могу сказать об этой Юле, так как видел ее от силы раза два. Среднего роста брюнетка с аккуратным носом, румяными щеками, со стройной фигурой. Для меня она оставалась загадкой. У меня же на любовном фронте был полный голяк. Я осознал себя двадцатидвухлетнем выпускником военного училища и понял, что моя командировка в Афган (если так можно выразиться) неизвестно сколько продлиться, ведь отправляя нас туда, никто не говорил на какой срок. Когда я приеду назад, то не знаю сколько мне будет лет. Свою личную жизнь надо было как-то устраивать. Думал заняться этим вопросом по возвращению. Меня еще интересовал вопрос, как Юля отреагировала на его решение поехать со мной добровольцем. Вадим ведь согласился поехать под моими долгими уговорами. Скорее всего их разговор прошел не очень хорошо, если Юля по-настоящему его любила. Вадим то вроде был от нее без ума.

Пришла пора прощаться с гражданкой. Я находился в Павловске. Приехал Никита. Он тоже окончил университет и ему предложили работу на оборонном заводе в Заринске, примерно пятьдесят километров от Павловска. Он занимался своими делами, готовился к переезду, девушка появилась. С Никитой мы посидели в кабаке, выпили немного, обнялись. Сказал мне, что ждет назад.

С родителями я разговаривал на кухне. Мы пили чай с кремовым тортом. Папа старался не показывать свои переживания. Он вообще не говорил мне о положении дел там, на передовой, хотя я то знаю, что у него наверняка имелась какая-то информация. Мама готова была разрыдаться, но держалась. Скорее всего такой приказ поступил от отца. Она подливала чай, смотря мне в глаза. Я же не поддавался эмоциям. Наоборот, хотел уже побыстрее отправиться в дорогу. За мной совсем скоро должен приехать автобус, который увезет меня сначала на сборный пункт в Новосибирске, потом поездом в Бишкек. Дальше я не знал план действий, но по слухам всех новоприбывших размещали в частях в Таджикистане на границе с Афганистаном. Мы спустились вниз, вышли со двора. В этот момент он мне казался особо родным. Многовековая лужа на пути к остановке тоже сильно запала в душу, ведь она такая родная. Отец помогал нести сумку, мама смотрела себе под ноги, все еще боясь расплакаться. Когда мы подошли к остановке, то там уже стоял темно-оранжевый ЛиАЗ с надписью «служебный» на лобовом. Отец обнял меня, сказал на прощание:

— Возвращайся домой, солдат.

Мама не сдержалась и заплакала. Она прижала меня к себе, стала целовать в обе щеки.

— Береги себя, сынок. Мы тебя ждем, — сказала она.

Отец ее взял за локоть и начал тянуть на себя.

— Не задерживай, — шептал он ей.

— Пока, пока. Мы любим тебя, — кричала мне мама, когда двери автобуса закрывались.

И я уехал навстречу своей благородной цели. В салоне сидели мужики и парни разного возраста, такие же как я идейные или же срочники не знаю. Нас было немного. Имелись свободные места. Вадим уже сидел в салоне. Я подсел к нему. Сначала мы долго молчали, говорить то не о чем. Каждый в своих мыслях. Я думал о родителях, о Никите, о Вадиме. По дороге в Новосибирск, мы еще сделали пару остановок. К нам присоединилось еще несколько новобранцев.

В Новосибирске нас погрузили в поезд. Мы заняли с ним одно купе в, к нам подселили еще двоих, младше нас солдатов. Состав стоял на станции. На перроне находилось много людей. Они без остановки махали руками, плакали, прижимали ладони к окнам вагонов.

— Как Юля? — спросил я у Вадима.

Он не отводил глаз от окна, смотря на провожающих.

— Не пришла провожать. Может опаздывает? Говорила приедет. Да и хер бы с ней.

Я не стал лезть ему в душу, тем более в такой неподходящий момент. В душе я обозлился на Юлю. Вагоны зашумели своими сцепками и наконец тронулись. Новосибирск остался позади.

В дороге мы разговорились с ребятами по соседству. Потом к нам присоединились пацаны с боковушки. Узнали несколько фактов из жизни каждого. Мы немного выпивали, травили анекдоты, играли в карты. Дорога прошла незаметно. Мне довелось познакомиться со срочником. Его звали Захар. Он проходил срочную службу на Урале. Ему не оставили выбора, а просто сказали, что должен ехать. Он был моложе меня, нигде кроме школы не учился и как я понял из разговора, то оружием особо не владел. Несмотря на неопытность Захара, я сразу оценил его физические данные. Он был мускулист, подтянут и выглядел явно старше своего возраста. Подстрижен под «ежика» с выдающимися вперед губам и выпуклыми глазами. Его папа служил в ВДВ. Мы разговаривали с ним на разные темы. Парень оказался толковым, в меру начитанным, не глупым, как некоторые из тех кого мне доводилось видеть в других вагонах. Захар верил в выполнение нашего интернационального долга — помощь народу Афганистана. Хотел быть достойным и ответственным гражданином, в этом мы с ним сошлись. Я не мог не провести параллели с давним другом Тохой. Захар мне его напоминал. Такой же простой и безобидный парень, только не толстый. Даже повадки у них были одинаковыми. Я поделился своими наблюдениями с Вадимом и мы вместе посмеялись.

Спустя пару суток пути по железной дороге и трясучке в автобусе, мы добрались до пункта нашего назначения. Это был маленький город Кушка, всего в четырех километрах от афганской границы. В учебке нам были рады, так как приехали свежеиспеченные, профессиональные военные. Нас как можно быстрее готовили к переброске за границу. Через пару дней мы отправились в Герат, первый афганский город через границу. Там нас приписали к батальону. Захара и остальных «зеленых» оставили в учебке в Кушке проходить курс подготовки. Итак, мы оказались в Афгане

***

Первое впечатление — это жара. К такому, честно говоря, не был готов никто. Ты просто плавился на солнце. Охота было снять с себя кожу. Также нам встретились солдаты уже побывавшие в сражениях. Они рассказывали страшные вещи, в которые я до конца не верил. Меня, как снайпера, сразу же начали восхвалять и говорить как им такого как меня здесь не хватало. Мне объяснили, что с самой Второй Мировой у советской армии не было снайперов как класса, а тут прибыл я. К моему большому разочарованию, все мои романтические идеи по поводу Афганистана, ограниченного контингента быстро разбились о реальность.

Наша группа получила задание по сопровождению техники. Нас разделили. Первая группа шла низом, а вторая верхом. Моей же задачей с Вадимом было прикрытие с высоты. Нам показали, где лучше расположиться. Мы выдвинулись первыми, шли не быстрым, но и не медленным шагом. Жара давила до невозможности, а еще на нас были тяжелые рюкзаки, плюс бронники с амуницией. Подъем по горам выдался тяжелым, но несмотря ни на что мы заняли нужную высоту. Отсюда открывался вид на всю долину. Внизу проходила дорога, по которой наши должны были перевезти технику. Рядом текла река. Я разложил винтовку и начал настраивать ее. Вадим лежал рядом со мной, смотрел по сторонам в бинокль. В прицел я поймал своих. Первая группа следовала низом, как договаривались. Я повел прицелом выше, увидел вторую группу. Она медленно проходила через валуны по горам. Спустя какое-то время Вадим говорит, что видит нашу технику. Я тут же навелся на нее, чтобы примерно ориентироваться на неизвестной местности. Противников пока никто не видел, оно и к лучшему. Не знаю точно, сколько времени мы так провели на той высоте, но спина уже затекла. Мы по очереди перекусили сухпайком, наблюдая за передвижением внизу. Там по-прежнему кроме наших никого не было.

И вот тут я усвоил один из важных уроков моей службы. Нельзя ни на миг расслабляться, так как опасность в этих краях могла прийти отовсюду. Мы ничего не поняли, но пуля просвистела рядом с моей головой и врезалась в валун метрах в пяти от нас. Откуда стреляли понять не успели. Вадим судорожно начал всматриваться в бинокль, я же пригнулся к прикладу, продолжая не выпускать из поля зрения наши группы внизу.

— Есть, — крикнул Вадим и дал мне координаты.

Я тут же навелся и увидел голову моджахеда, выглядывающей из-за большого валуна, подловил момент и выстрелил без промедления. Вадим подтвердил попадание. Не знаю, успел ли противник передать наше местоположение остальным, но я принял решение сдвинуться в сторону. Мы быстро перешли на другое место, взяли левее от прежней точки. Здесь я нашел удобную щель между двумя огромными камнями, куда установил винтовку. Получилась практически идеальная огневая позиция. Для Вадима тут было мало места, он улегся с биноклем рядом с камнями на открытой местности. Мы увидели, как первая группа внизу попала в засаду. Начался обстрел всей колонны. Одна машина взорвалась, видимо наехав на мину. Отдаленно затрещали очереди. Я выцеливал противников и убирал их только тогда, когда был уверен, что нас не раскроют. В суете перестрелки им было трудно нас определить, но я действовал хладнокровно и расчетливо. Таков был мой первый боевой опыт в Афгане. Мы успешно выполнили задачу, не обошлось без потерь. Нападение противника из засады оказалось неудачным. После всего, уже в штабе, я бросил взгляд на свои часы. На них, видимо от ерзаний по каменной земле, в районе цифры десять, образовалась маленькая трещина.

Затем случилось много разных операций, в том числе в других районах Афганистана. Наша бригада концентрировалась в основном на сопровождении колонн снабжения и охране ранее захваченных высот. Нам было тяжело, жарко и голодно. Чисто случайно я узнал, что тот самый Захар, показавшийся мне копией Тохи умер при атаке духов на наши позиции под Кундузом. Я стал бояться за Вадима, не за себя, а за него. Война его изменила. Он стал более нервным. В одной из вылазки он получил ранение в грудь средней тяжести. Именно тогда, когда я смотрел на него, лежащего в медицинском отделении истекающего кровью, стал понимать всю бессмысленность нашего пребывания здесь. Все мои представления о благих намерениях разбились о жестокую реальность. Война — это грязь, кровь и смерть. К тому же это я затащил своего друга сюда, на верную смерть. Что я за человек? Сидел бы Вадим сейчас в Новосибирске, в районном парке, на лавочке в обнимку с Юлей, а не на операционном столе полевого госпиталя, в забытом Богом месте.

Вадима удалось поставить на ноги. Мы снова бок о бок выполняли поставленные боевые задачи вместе. Оба стали походить на ходячих мертвецов. Без эмоций, только приказы, стрельба, кровь, крики и маты командующих. Вообще поразительно, насколько быстро человек адаптируется к условиям. Я подстроился под распорядок дня. Сначала подъем, чистка зубов, туалет, завтрак, потом обстрел наших позиций. Солдаты буднично реагировали на утренние обстрелы, будто ничего не происходит, а шум вдали скорее гром, чем снаряды. Иногда духи нападали рано, не давая позавтракать, иногда поздно.

Высшие офицеры и те дембеля говорили нам, что в этой стране даже дети могут стрелять и убивать. Однажды я проверил данное высказывание на себе. Мы передвигались колонной по кишлаку. Разведка доложила, что в округе противников нет, только мирное население. Я сидел сверху на бэтээре, крутил головой, в руках автомат. Рядом Вадим. Мы не разговаривали. Наша по сторонам шли наши пацаны. Нас было много, человек пятьдесят, плюс бронетранспортеры, грузовики, джипы с пулеметами. Колонна въехала в кишлак. Меня еще в Герате поразила та нищета, в которой находилось население. Это просто средние века, без преувеличения. Афганцы сидели вдоль дороги и смотрели на нас как на врагов, а не как на освободителей. В основном дети, старики и женщины выходили к дороге, чтобы посмотреть на советских солдат. К тем, кто шел рядом с бэтээром, где сидел я, подошел афганский мальчик лет десяти. Он поравнялся с колонной и шел рядом. Он улыбался, трогал наших пацанов, хихикал. Пацаны попали под его обаяние, я, в том числе. Один из пехотинцев вытащил из нагрудного кармана конфету и протянул мальчику. БТР двигался с одинаковой скоростью, так что группа солдат начала отставать, стараясь удивить мальца еще чем-нибудь. Я продолжал следить за ними и тут этот афганский ангелочек достает из штанов пистолет и стреляет прямо в лицо одному из пацанов несколько раз, потом быстро переводится на другого и делает то же самое. Сзади дали очередь и пацана срубили. Среди местных начались волнения, мы были наготове, но больше на нас никто не нападал. Только агрессивные взгляды сопровождали нас. Наша колонна оставила позади тело маленького мальчика. После этого эпизода я понял, что нам в Афганистане делать нечего. Такую страну не победить.

***

Наступил восемьдесят четвертый год. Уже скоро год, как мы воюем в Афгане. Я был легко ранен в руку. Отлежался пару дней в военном госпитале в Кандагаре и снова с оружием в руках отстаивал честь Родины. Именно в Кандагар командование перебросило нашу бригаду для дальнейших операций. Главной задачей на новом месте было оказание помощи и поддержка сил ДРА.

Была ночь. Здесь я научился спать чутко. Любой шорох поднимал мне веки. Начался штурм нашей временной базы. Все происходило быстро, что-то разобрать было невозможно. По нам ударили ракетами, затем послышались выкрики духов. Все поняли — мы в осаде. Командир начал кричать, чтобы мы заняли позиции, но в такой суматохе ничего не получалось. Передо мной все бегали хаотично в разные стороны. Я с автоматом в руках прорывался к выходу. Вадима найти не мог, но думал, что он тоже бежит где-то позади меня. Прилетел еще один снаряд недалеко от места, где я собрался выбегать наружу. Меня отбросило ударной волной, в голове все зашумело. Я увидел трупы товарищей, с которыми не раз ходил на задания. Удивительно, но я знал наверняка, что сегодня не умру. Это было как твердая внутренняя установка. Я просто не мог умереть вот так. На какой-то момент все немного затихло, я пришел в себя, встал на ноги, прошел осторожно вперед. Увидел корчащегося от боли духа, навел на него автомат и пристрелил. За долгие месяцы, убийство человека для меня сделалось обычным делом, что никак не пугало. Противник начал отходить, нанеся нам большой урон. Уцелевшие оказывали помощь раненым. Я начал искать Вадима. У меня все внутри перехватило, когда я увидел его труп с простреленной головой. Я не мог смотреть на это безобразие, у меня из глаз потекли слезы. Я упал на колени перед его телом и положил на него руку. Он еще теплый. И тут у меня в голове стали всплывать воспоминания из моего прошлого. Как мы с ним вместе били Гриню в лагере, как соревновались с ним, как гуляли. Я потерял друга. Самое страшное, о чем боялся, произошло. Слезы кончились, наступила дикая усталость. Мои часы по-прежнему шли, а трещина так и будет мне напоминать об этих страшных мгновениях. Смерть — хищная, жадная, ненасытная тварь. Она хитра и всегда голодна. В ней нет никакого высокодуховного смысла. Она очень быстро входит во вкус. Одной жертвы ей мало. Чем больше трупов, тем ей сытней. Поэтому тварь любит войну. Любит пушечное мясо, обреченное мясо, слабое мясо с гнильцой. Она сделает для себя исключение, подпустит к себе слишком близко, если сам накормишь ее с руки, сам кого-то убьешь. Смерть — голодная тварь, принимающая различные формы. И она всегда незаметна до тех пор, пока не придет срок. Для Вадима срок пришел. Больше даже не хочу вспоминать об этой сраной войне.

***

Самое свинство происходило у нас дома. Советская пресса не давала гражданам четкой картины происходящего. Простые люди думали, что мы тут просто охраняем границы, чтобы не допустить распространения конфликта на наши территории. Только когда пошли первые «двухсотые», население начало осознавать, что происходит. Все скрывали, потому что для мировой общественности мы в Афгане не воевали. Помню еще в Кушке, перед отправкой на передовую, призывников в приказном порядке водили в фотоателье. Такие фотографии отсылали родителям на случай, если сын вернется «двухсотым». Меня это потрясло. Даже не знаю, что я чувствовал тогда. Наверное, безысходность и необратимость.

Я продолжил нести службу без Вадима. У меня насчитывалось примерно три снайперских дуэлей, где я выходил победителем. Проблема наших войск заключалась в том, что духи знали округу, ландшафт как свои пять пальцев. Мы же даже не могли привыкнуть к жаре, не говоря об ориентировании. Их вооружали американцы с западными партнерами. В купе с их природной жаждой борьбы, они становились сложной целью. Они легко прятались в горах, устраивая позже засады. Духи бывало выкашивали целые отряды под ноль. Злость из-за несправедливости начинала расти во мне.

В восемьдесят шестом я уволился. Меня ожидало возвращение домой. Надо сказать, что родные от меня долго ничего не слышали. Единственную весточку я передал своим в восемьдесят третьем, когда был жив Вадим.

Я ехал в поезде погруженные в свои мысли. На мне была парадная военная форма. На груди висели медали за различные заслуги. Война поменяла меня, изменила мое мышление. Это как жить слепым и потом внезапно прозреть. Вокруг одна мишура и пустые слова. Солдат, да и вообще любой человек, не представляет никакой ценности. Он всегда расходный материал.

Павловск встретил меня солнечной погодой. Дышалось хорошо и свободно после всего, что довелось пережить. Родной Павловск чуть не выбил у меня слезу. Настолько я соскучился по родным местам. По чистой случайности я встретил тетю Марину около продуктового магазина. Скорее всего она приехала навестить отца. Она выходила с двумя пакетами, смотря себе под ноги. Тетя Марина показалась мне в тот момент такой родной, у меня аж подкосились ноги. Спустя годы ада наконец увидеть знакомое лицо, а не то, что доводилось лицезреть в Афганистане, сравнимо с глотком свежего воздуха после пребывания где-нибудь под землей с чувством легкого удушья. Эти перекошенные от ужаса лица, уставшие, грязные, безнадежные. Не хочу даже о них вспоминать. Она шла в легком платье с тяжелыми пакетами, сдувала со лба локоны. Я остановился, чтобы перевести дух, невольно начал улыбаться. Тетя Марина меня не видела. Но сделав пару шагов, подняла голову и не сразу приметила меня, потом посмотрела еще раз. Пакеты упали на землю. Из одного выкатились апельсины и отправились кубарем дальше по дороге. Тетя Марина очень быстро (насколько это возможно в ее возрасте и при массе тела), какими-то приседающими движениями побежала в мою сторону. Когда она была уже близко — заплакала, вытирая ладонями щеки от слез. Я скинул спортивную сумку с плеча и поймал Тетю Марину на лету. Без моей поддержки она бы точно упала. Она причитала и не могла поверить, что перед ней действительно я, ее племянник, прошедший мясорубку. Я не сопротивлялся ее поцелуям. Когда был моложе, то всегда уворачивался от тетиной любви. Меня еще в детстве раздражал ее парфюм. Сейчас же ничего кроме счастья я не испытывал. Морально уже готовился к встрече с родителями.

— Господи, Сережа, ты вернулся, — сказала тетя Марина, когда ее первые пары любви от неожиданности утихли. — Ох как родители обрадуются, а ты как? На поезде приехал что-ли? — она опять заплакала и уткнулась мне в грудь.

— На поезде, — подтвердил я, а у самого ком встал в горле.

Я помог тете донести пакеты. Вместе с ней мы пришли к родителям. Родной дом окончательно отрезвил меня. Все, я дома. А когда на прохожей я увидел маму, то не смог сдержать эмоций. Редко плакал. Только в детстве, а в сознательном возрасте себе слабину не давал. Мы долго стояли в объятиях, мама гладила мою спину, целовала в лоб и плечи. Тетя Марина стояла позади, всхлипывала. Не знаю сколько мы все провели времени в таком состоянии, по ощущениям целую вечность. Потом сели за стол на кухне пить чай. Мама сказала, что папа придет домой вечером. Меня не расспрашивали как оно было. Все понимали, что ничего хорошего и светлого я не пережил. Про Вадима пока решил умолчать, не было необходимости в такой момент говорить о моей боли. Только я подумал о нем, как будто огнем мне обожгло запястье. «Командирские» часы с трещиной на стекле смотрели на меня. Такие же потрепанные, с засаленным ремешком, память о самом страшном периоде в моей жизни. Выкинуть часы никогда не думал. Лучше они мне будут напоминать о лучшем друге, которого потерял навсегда. Хоть что-то будет мне о нем напоминать, кроме памяти в голове.

Тетя Марина ушла от нас вечером. Она столкнулась с папой на лестничной площадке и достаточно громко, чтобы нам с мамой в зале услышать, сказала:

— У вас дома самый дорогой гость.

Папа, наверное, понял не сразу. Мама начала плакать заранее, а когда отец вошел в зал, совсем разревелась. Он, в военной форме, крепко обнял меня, даже поцеловал, чего он не делал с детских времен. Папа все понимал и было видно как трудно ему находить правильные слова, чтобы не дай бог затронуть мной увиденное там. Мы очень хорошо посидели в тот вечер. Мама пошла тогда спать раньше нас с папой и тут я уже не мог молчать и решил рассказать про Вадима, а у самого в этот момент стояла картина перед глазами, где он лежит с простреленной головой. Отец вздыхал, старался меня как-то успокоить. Неожиданно для себя я вспылил.

— Ты никогда не был на войне, тебе не знать каково это потерять друзей вот так.

— Начнем с того, что ты поехал туда по своей воли, — сказал отец.

— Я был глупый, — рявкнул я. — А ты знаешь как у нас все устроено, но не отговорил меня. Теперь у меня нет друга. А у тебя нет сына.

Наговорил лишнего и немного пребывал в шоке от самого себя. Отец остался недовольным, но не стал ничего говорить. Я встал, приложил ладонь ко лбу, у меня закружилась голова.

— Пойду пройдусь, — сказал я.

— Тебе поспать надо, — отец пошел за мной в прихожую.

Я обувался, сам на нервах. Трудно сказать, что мной двигало. Скорее всего ненависть ко всему вокруг, несправедливость. Входная дверь закрылась, отец вздыхал, но не мешал мне выйти из дома. Я же пошел бродить без цели по улицам ночного Павловска.

Долго не мог прийти в чувство. Я никогда не позволял себе в подобном тоне разговаривать с родителями, тем более с отцом. Наверное, война и вправду изменила меня и мое отношение к миру. Идя по плохо освещенной улице, я еще думал о том, как мне сегодня спать. Вот уже несколько суток подряд мне не удается крепко заснуть. Как только закрою глаза, так сразу же вижу всех погибших товарищей и кругом кровь со взрывами. Когда ехал в Павловск поездами, то соседи по плацкарту мне говорили, что ночью я кричал. Нас таких было много в вагоне. В таком составе ехали якобы герои войны, ветераны, все с медалями. Кто-то остался без конечностей, кто-то ослеп, оглох, контузило, просто сошел с ума или как я до конца не понял свое внутреннее состояние. И вот мы теперь должны возвращаться в мирную жизнь, но сделать это очень тяжело, практически невозможно. За собой я заметил изменения в плохую сторону. Я стал более закрытый, нервный, менее общительный. Казалось, таким я был всегда, но нет. Отматывая время назад, маленький Сережа любил все познавать вокруг и постоянно донимал родителей вопросами. Помимо физической силы во мне были заложены основные человеческие принципы такие как сочувствие, сострадание, готовность прийти на помощь, чуткость. Сейчас же мне стало все равно на всех людей. Одни родители оставались для меня неким ориентиром в жизни, маяком, указывающим мне правильный путь.

***

По прошествию месяца, после моего возвращения, я все также продолжал кричать по ночам. Я жил в Павловске у родителей. Мама поначалу пугалась меня, но потом привыкла. Папа же ходил постоянно, вздыхал. После того разговора, когда я необдуманно обвинил его, мы еще поговорили и вроде бы все наладилось. Вместе с ним я съездил на похороны Вадима. Его тело доставили военным самолетом с другими парнями. Кого-то привезли в цинковом гробу. Вадиму в этом плане повезло. Родные могли увидеть его в последний раз. Удивительно, но на сей раз я не испытал никаких эмоций. Просто стоял себе спокойно, сводя руки перед собой. Даже никакого камня в горле. Наверное это потому, что я уже успел с ним попрощаться несколько раз — в тот самый момент после налета душманов и мысленно у себя в голове уже после всего кошмара. Я обнял маму Вадима. На ней не было лица. Она сильно постарела. На похоронах я также увидел его друзей. Когда-то мы вместе веселились на турбазе, отмечая его день рождения. Я тогда первый раз поцеловался с девушкой. Всем было хорошо и беззаботно. И вот мы вновь встречаемся на мероприятии только теперь уже траурном и безрадостном. Девушка Вадима, Юля, ожидаемо не пришла на похороны. Мне стало интересно как у нее сложилась жизнь. Да просто хотелось посмотреть ей в глаза, узнать правдивость ее чувств. Хоть бы мои догадки не были правдой. Не знаю зачем мне лезть в чужие дела, но просто хотелось знать, что с той самой, которую Вадим выбрал. Опять взыграло чувство некоего долга, как тогда перед событиями в Афганистане.

Когда мы протирали брюхо в горах в ожидании душманов, Вадим всегда рассказывал про Юлю. Он строил планы на будущее, даже не обижался, что она не пришла его провожать на вокзал. Уж не знаю в курсе ли она о смерти Вадима. Я решил узнать про нее и спросил прям там на похоронах друзей Вадима. Она вроде бы из Новосибирска, но неизвестно живет ли она там до сих пор или нет. Кажется, Вадим говорил, что Юля родом из Заринска. Мне смог помочь его друг, которого я мельком может быть видел там на турбазе.

— Она, кажется в Заринске живет. Не знаю точно, но у нее вроде бы хахаль появился.

— После Вадима или еще при нем? — спросил я и просверлил товарища взглядом.

Он неловко отвечал:

— Вообще-то когда Вадим с ней встречался, она частенько гуляла с этим парнем. Я точно не знаю, могу ошибаться. Может быть слухи. Но на счет Юли я не удивлен, что о ней постоянно все говорят плохо.

— Шлюха? — не удержался я.

Он ничего не сказал, а только поджал губы. Надо было ее найти.

После похорон мы с отцом поехали домой. Оттуда я позвонил давнему знакомому, живущему в Заринске. Никита обрадовался моему звонку, поздравил с возвращением и быстро согласился на назначенную мной с ним встречу.

На следующий день я отправился поездом в Заринск. Город находился в тридцати километрах от Павловска, был меньше по размерам и менее ухоженный. Именно такие места называют Мухосранском или жопой мира. Он представлял собой городскую депрессию, от него веяло безнадегой. Однотипные дома, понатыканные хаотично «хрущевки». Я бы назвал Заринск селом, но он носит гордое название город. Я прибыл на вокзал, потом сел в такси. Никита жил в одной из пятиэтажек на Шолохова. При въезде во двор стояла огромная лужа. Она показалась мне такой знакомой. Я не первый раз в Заринске, уже доводилось здесь бывать раньше. Но каждый раз я задавался вопросом: зачем тут еще остаются жить люди?

Я вышел из такси, нашел нужный подъезд. Никита проживал с женой на четвертом этаже. Он открыл мне дверь, пожал руку и впустил в дом. Он мало чем изменился со школьной поры. Все такой же взъерошенный, полноватый, с вечно удивленным взглядом. Я увидел женщину на кухне, накрывающую на стол. Ее звали Галина. Пухлая блондинка с выдающимися грудями и мясистыми губами улыбалась мне.

— Сергей, — представился я. — Мы с Никитой вместе учились.

— Знаю. Он говорил. Галя, — она протянула мне руку для пожатия.

— Ну что? Сразу на кухню давай, к столу. Ты с дороги, голодный поди, — сказал Никита, показывая в направление кухни.

Мы уселись на маленькую, но уютную кухоньку. Галя подала пюре из картошки с варенными сосисками.

— Вот еще, мама сама делала, — Галя поставила на стол настойку. — На бруснике.

— Ну рассказывай, как ты? — спросил Никита.

Мне говорить то особо было нечего.

— Все нормально. Спать не могу только. А так пойдет, — махнул я рукой и отправил в рот пюрешку.

— Давай тогда за возвращение. Ты герой. Слава Богу жив, здоров.

Мы подняли рюмки с настойкой, выпили.

— Друга вчера похоронил, — сказал я.

Мне не с кем больше делится своими переживаниями, только с родителями. После возвращения я стал ощущать свою ненужность никому. В Никите я увидел человека способного выслушать меня. Пусть он мне никто, но хотелось просто поговорить.

— Ойойой, — ухнул Никита.

— Вадим зовут. В Афгане убили.

Я выпил не дожидаясь остальных. Галя смотрела на меня мокрыми глазами.

— Давай не будем об этом. Тебе не надо об этом вспоминать. Вчера похоронил, ну и земля ему пухом. Пускай спит спокойно. Давай, — он всем налил.

— Не чокаясь, — продолжил я.

У Никиты дома стало как-то хорошо. Будто я его знаю уже очень много лет, а по сути мы не общались с ним с того момента, как мы окончили школу в Сибирском.

— Как папка твой? Он же какой-то там высокий чин занимает?

— Да все нормально. Он теперь полковник.

— Ого. А ты как? Планируешь, так сказать, по его стопам пойти?

— Пока даже не знаю. А чего делать то? Я ничего больше не умею как строем ходить, приказы выполнять и метко из оружия стрелять.

— Ну не говори. Мне кажется ты неплохо танцевал.

— Когда это было?

— Ну у нас в школе. Ты со Светой Кротовой танцевал вальс, помнишь?

— Ну ты вспомнил конечно. И что мне теперь в балероны идти? — я рассмеялся, искренне. Наверное, впервые за много лет.

— А почему бы нет? — Никита тоже посмеялся. — Ладно давай еще по одной. Ты куришь?

— Нет.

— Тогда сейчас бахнем, потом пойду на балкон посмолю.

Мы опять выпили. Внутри меня становилось все теплее и теплее. Я бы пошел с Никитой на балкон просто постоять, но не хотел оставлять Галю в одиночестве, поэтому остался сидеть.

— Вы долго с Никитой? Как познакомились? — спросил я Галю, когда Никита отошел.

— Уже как шесть лет вместе живем. Он учился в политехе в Павловске на инженера, а я там же, только на архитектора. Только не закончила.

— А что так?

— Мы сына ждем, — гордо сказала Галя.

Вот почему она показалась мне нереалистично пухлой.

— Ух ты, — сказал я, — поздравляю. Знаете уже как назовете?

— Дмитрий.

— Дмитрий Никитич. Звучит!

— У тебя есть кто?

— Нет. Мне бы сейчас с собой разобраться. Я после Афгана все не могу прийти в норму. Уже сколько? Месяц прошел. Кстати хотел тут у Никиты про одну девушку узнать, говорят живет в Заринске. Может ты ее знаешь, город то у вас маленький. Юля зовут, Харина, вроде бы у нее фамилия.

Галя на несколько секунд задумалась, даже призакрыла глаза.

— Харина… Харина… Юля… Что-то знакомое. А зачем она тебе?

— Есть к ней разговор. Это уже мои дела.

— Поняла. Ну что-то знакомое, может Никита знает.

Никита как раз вернулся и Галя тут же его спросила.

— Слушай ты знаешь Юлю Харину? Сергей спрашивает, а мне она кажется знакомой, только не вспомню кто такая.

— Юля Харина? Знаю такую. Она же с каким-то бандитом крутиться. Та еще женщина.

— Знаешь, где ее найти? — спросил я.

— Тебе зачем?

— Хочу поговорить.

— Что тоже знакомая? Давно не виделись?

— Типа того, — усмехнулся я.

— Да хрен его знает где она. Последний раз я ее видел у нашего универмага. Она тут в Заринске личность известная, — Никита улыбнулся.

— И чем она занимается?

— Ну как бы тебе это помягче сказать. Под мужиков ложится.

— А ты откуда это знаешь? — спросила Галя.

— Спокойно женщина. Просто слухи ходят разные. А если есть слухи, значит доля правды в них есть.

— Как мне с ней связаться? — поинтересовался снова я.

— Она часто у универмага трется, знаешь, где это?

— Примерно.

— Ну вот там можешь поспрашивать, если тебе оно надо.

— Кстати, поздравляю с сыном, — сказал я и поднял стопку, сигнализируя о своих намерениях.

— Ты что ему сказала? — Никита повернулся к Гале.

— Ты думаешь он не заметил вот это? — она обвела руками свой выпуклый, острый живот.

— Блин, а я хотел преподнести как-то по-другому. Ну ладно. Давай за сына.

Мы выпили. Доели пюре, сосиски, стали пить чай с тортом. Никита предложил переночевать у них. В зале раскладывается диван. Если надо, то я бы мог оставаться у них несколько дней, как мне сказал Никита. Такого гостеприимства от школьного товарища, с которым я особо никогда не разговаривал, никак не ожидал. Я вообще не знаю зачем поперся в Заринск. Пусть Юля живет как хочет. Вадима уже не вернуть. Но во мне оставался тот стержень, который всю жизнь вбивал в меня отец. Справедливость должна восторжествовать. Пусть даже Юля не раскается, скажет, что на Вадима ей было всегда плевать, пусть. Но зато я услышу это лично от нее и моя совесть будет спокойна.

Перед тем как отправиться спать, я решил прогуляться. Никита вызвался пойти со мной, несмотря на мои протесты. Было как-то неудобно, вроде я его как бы заставлял идти. Он сказал Гале, что мы скоро придем. Она с улыбкой нас проводила, сама пошла укладываться. Мы с Никитой гуляли по району, по темным улицам, где очень редко слышались хоть какие-то звуки окружающей среды. Наша прогулка проходила под разговоры не о чем. Такое бывает, но как мне это понравилось. Мы вспоминали школьные времена, кому какие девчонки нравились, учителей вспомнили. С Никитой я очень быстро нашел общий язык. Он чем-то мне напоминал Вадима. Скорее своей простотой, честностью, открытостью.

— Зачем тебе Юля та на самом деле, скажи? — поинтересовался Никита.

— Она, до того как мы уехали в Афган, встречалась с Вадимом, но не пришла провожать его на вокзал. К тому же, говорят, мол она ему изменяла. Да ты сам говорил, что ее большинство мужиков в Заринске знает.

— Ну я не так говорил, но примерно.

— Думаешь, плохая идея?

Судя по его виду, он не совсем одобрял мое намерение встретиться с Юлей.

— Тебе решать. Просто что ты хочешь добиться?

Мы прошли мимо закрытого ларька с решетками, вышли в очередной двор.

— Сам не знаю. Считаю просто нужным.

Ответил как есть, как чувствовал на тот момент. Никиту ответ удовлетворил, но может он просто не стал лезть со своей моралью ко мне. Чужой двор оказался еще более неприветливым, чем тот, где жил Никита. Пожалуй мы шли по самому мрачному двору, где мне доводилось бывать.

Уже дома у Никиты я специально не сразу уснул, хотя очень устал. Выждав определенное время, которое на мой взгляд было достаточным, чтобы Никита уснул, я потихоньку погружался в дремоту, до последнего сопротивляясь сну. В любой момент посреди ночи я мог заорать, что явно напугает хозяев. Особенно боялся за беременную Галю. Мне приснился корчившейся от боли Вадим с простреленной грудью. Над ним склонялась Юля в военной форме медсестры. Она качает головой, разводит руки в стороны, говорит, что ему нечем помочь. Я пытаюсь кричать на Юлю, ведь Вадим все еще в сознании, сам лежу рядом весь в крови, но боли не чувствую. Мой крик, несмотря на усилия, Юля не слышит или не хочет слышать. Она растворяется в пространстве, на ее месте материализовавшейся дух. Он стреляет в Вадима, потом быстро переводит калаш на меня и дает очередь уже по мне. Я просыпаюсь. Еще ночь, я лежу на раскладном диване в квартире Никиты. Кричал я или нет, не знаю. Прислушался к звукам в Никитиной спальне, вроде все спят, никого не потревожил. Я пошел на кухню попить воды, вернулся, лег опять спать.

На утро мы вместе позавтракали.

— Как спал? — спросил Никита.

— Нормально. Вы ничего не слышали? Криков?

— Нет ничего такого не было, — сказала Галя, намазывая масло на хлеб.

— Видимо сегодня обошлось, — выдохнул я.

— Какие планы сегодня? — бодро спросил Никита.

— Пойду Юлю искать.

— Я, кстати, думал перед сном, кто может тебе помочь в ее поисках и вспомнил. У меня товарищ работает на рынке около нашего универмага в центре. Он наверняка знает где эту Юлю искать. Все его Филей зовут.

— Ну хорошо, спасибо, — я немного растерялся от такой заботы.

— Короче, он там торгует мясом. Напротив армяне торгуют специями. Там есть только одно такое место. Сейчас объясню как пройти.

Никита начал рассказывать про своего знакомого. Я примерно понял, как туда попасть.

Поблагодарив Галю с Никитой за завтрак и гостеприимство, стал с ними прощаться, обещал, что еще непременно созвонимся и обязательно увидимся. Мне очень понравилась эта пара. Никита пошел провожать меня. Мы вышли во двор. Небо хмурилось, кругом серость. Никита закурил.

— Тебе не надо сегодня на работу? — спросил я у него.

— Надо, но я позже пойду. Сегодня слава Богу не надо с утра. Я то обычно в семь часов уже у себя. Работы стало меньше.

Мы шли по тротуару вдоль симпатичной улице с клумбами. Впереди виднелась остановка.

— Вон, садись на тридцать четвертый и через пять остановок выходи. Там увидишь универмаг, а рынок на другой стороне, — сказал Никита и пожал мне руку.

— Спасибо за все еще раз. Встретимся еще обязательно. Пока, счастливо, — я с ним попрощался, стал ждать нужный автобус.

Оранжевый ЛиАЗ с цифрой тридцать четыре подъехал к остановке. Я вошел, занял место у окна. Автобус ехал полупустой. Передо мной открывались пейзажи Заринска. Думал, что скажу Юле, когда ее увижу. Честно говоря, даже не имел никакого плана действий. Просто ехал в неизвестность.

Я успешно доехал до универмага. На выходе из автобуса меня окружал центр Заринска. Прямо перед глазами раскинулся универмаг из серого кирпича. Здесь людей уже было много. Я перешел дорогу в направлении рынка, зашел в павильон и стал выискивать из толпы продавцов и работников нужного мне человека по описанию Никиты. Сразу заметил стеллаж со специями и несколько армян за прилавком. Они пытались мне продать свои товары, но я мотал головой. Напротив мясной прилавок. Получается, что армян вижу, прилавок с мясом тоже, а его нет. Решил подойти к полной женщине спросить.

— Здравствуйте, а не подскажите. Тут мужчина мясом торгует, ваш коллега. Мне сказали он сегодня здесь будет.

— Филя что ли?

— Да. Он не на месте?

— Отошел разгружать грузовик.

— Я тогда подожду.

— Может купите чего?

— Нет спасибо.

Филя долго не возвращался. Я решил пройтись по павильону. Меня окрикивали продавцы, заявляя, что именно у них лучшие и самые вкусные продукты. Вышел наружу, постоял на крыльце. На территории рынка уже какой раз замечаю странных людей. Они прилично одеты, снуют туда-сюда, крутят головой по сторонам. После Афгана у меня вошло в привычку анализировать ситуацию вокруг. Чем же они занимаются? Я решил вернуться назад к прилавку. Нужный мне Филя был на месте.

— Здравствуйте, — крикнул я ему через рядок мяса.

— Здорово.

— Я знакомы Никиты… — хотел назвать его фамилию и понял, что забыл. — Вот хотел у вас кое-что спросить.

— Никита? Сабурин?

— Да он.

— Чего хотел? — спросил Филя.

Филя, этот тощий старик, с золотыми коронками, испытывающе смотрел. Его фартук был измазан кровью.

— Юлю Харину знаете?

Та полная женщина видимо услышала мой вопрос, повернулась в мою сторону, посмотрела на Филю.

— Епта, давай не ори, — Филя схватился за голову. — Пошли выйдем.

— Куда пошел? — спросила у него толстуха.

— Сейчас помогу человеку. Никита попросил ему помочь.

— И чем ты ему поможешь, господи?

— Дайи, — он махнул, взял меня за локоть, потащил на выход, где я стоял пару минут назад.

— Идиот, — послышалось в спину.

Филя выдохнул, когда мы уже стояли на крыльце.

— Жена моя, — пояснил он. — Пилит постоянно. И из-за этой Юли, в том числе.

— Вы ее знаете? — спросил я.

— Конечно знаю, блядь.

— Не подскажите, где мне ее найти?

— А что тоже хочешь? Ты как про нее узнал?

— Чего хочу? Я ее давний друг. Давно не виделись. Я недавно только вернулся, вот решил ее проведать.

— Откуда вернулся?

— С Новосибирска. Учился там.

Чуть не вырвалось слово Афган, но я решил, что не стоит Филе много знать. Тип он оказался не приятный.

— Понятно. Ты же знаешь чем она занимается? — Филя поднял одну бровь.

— Догадываюсь.

— Мне жена все не может простить, что я с Юлей в свое время спутался. Хорошо в ментовку не сдала. Ни меня ни ее.

— Дак вы знаете, где мне ее найти?

Я хотел быстрее закончить разговор с мясником. Не хотел даже представлять, что между ним и Юлей происходило. Бедный Вадим.

— Пересечение Ленина и Петра Сухова. Хотя ты же не местный… Блядь… Если выходить с рынка, то поворачивай налево и иди до памятника Гоголю, — Филя активно махал руками, показывая мне в воздухе маршрут, — потом смотришь направо — это улица Петра Сухова, там будет такое угловое здание. Идешь по левую сторону. По левую? — он задумался на секунду. — Да по левую. Так вот первый подъезд ее. Подозреваю, что у них там типа блатхаты, хуй его знает.

— У кого у них?

— У шалав.

— Ну спасибо.

— Жене не говори только, вообще никому нахуй не говори про меня. Я тебе рассказал, потому-что Никиту знаю.

— Вы давно с Никитой знакомы? — вопрос просто висел в воздухе.

— Давно. Мне пора.

Он нырнул обратно в павильон, а я с неприятным осадком от нового знакомства пошел на выход.

Я пришел к нужному месту, названному Филей. Вон на той стороне стоит Гоголь, перед собой вижу угловое здание. Обхожу его с левой стороны, как надо, открываю деревянную дверь первого подъезда. Понял, что не спросил квартиру и этаж, хотя думаю Филя не знает таких подробностей. Что ж, придется спросить местных. Я позвонил в первую попавшуюся дверь. Мне открыла усталая на вид полная женщина в косынке в горошек.

— Чего надо? — спросила она.

— Юля Харина здесь живет?

— А тебе зачем?

— Я ее давний друг, не виделись давно, хотел поговорить.

Женщина прищурилась, изучала меня. Потом наконец сказала:

— Нету ее. Когда будет не знаю. А теперь иди отсюда. Тоже мне друг.

— Но подождите…

Я не договорил, передо мной захлопнулась дверь. Оставалось несколько вариантов. Первое, самое адекватное — возвращаться в Павловск и попытаться наладить собственную жизнь, а не лезть в чужую. Второе, караулить около подъезда в надежде, что Юля сегодня появится. Как можно догадаться, я выбрал второй вариант. Бывшая любовь моего друга не давала мне покоя. Она притягивала меня, манила.

Выйдя из подъезда, я двинулся дальше по Сухова. Сразу через метров пятьдесят от перекрестка имелась закусочная. Решил зайти, может чего еще про Юлю узнаю. По итогу выпил чаю, поговорил с официанткой. Она была в курсе похождений Юли и ей подобных. Для меня открылся интересный факт. Та неприветливая женщина, что мне открыла недавно дверь, являлась «главной у девочек», как мне сказали, что-то вроде мамочки. Также говорят, что Юлю частенько видят в компании молодого человека «при деньгах». Мне советовали появиться здесь еще раз ближе к вечеру. После рассказанного официанткой мне захотелось еще сильнее увидеться с Юлей. Пока до вечера имелось время в достатке, решил ни в чем себе не отказывать и погулять по Заринску, осмотреть достопримечательности, пообедать в заведении, может еще с кем познакомиться. Хорошо, что я с собой прихватил побольше денег, чем планировал.

***

Прямо скажу, Заринск мне не очень понравился. Я думал, что когда приезжал сюда в первый раз, то был маленьким и много не понимал. Всегда говорил родителям, с которыми сюда приезжал по неизвестной мне причине, что Заринск — большая деревня, где плохо пахнет. Ради справедливости в городе уже не пахнет помойкой, как в детстве, но общая картина удручала. Маленький, провинциальный городок, затерявшийся где-то в Сибири. Отсюда выехать даже трудно, так как электричка до Павловска ходит раз в день. В другие направления ездит автобус. Да тут имелся университет, больница и прочее. Главным предприятием оставался оборонный завод, где работает Никита.

Я устал от прогулок по Заринску. Потратил почти все деньги (на обратный путь я конечно же отложил). Наступил поздний вечер. Я уже стоял на улице между закусочной и угловым домом. Пока не души. Поднялся ветер и вот так тупо стоять в ожидании чуда стало неприятно. У обочины остановилась красная «копейка». Я сделал вид, что иду по своим делам, занеся руки в карманы брюк. Хлопнула дверь, кто-то вышел из машины. Я не решался обернуться. Вдруг это Юля, что я ей скажу? «Копейка» поехала дальше, оставляя за собой пердящий звук. За рулем сидел высокий мужик, вроде молодой. Лица никак не разглядеть. Я обернулся. За мной шла девушка в короткой юбке на высоких каблуках. Она прикрывала лицо от ветра. Я замедлил шаг. Еще проблема в том, что я плохо помню как Юля выглядит. Мне ее видеть то доводилось от силы пару раз. Вроде она. Брюнетка, высокая. Точно она. Я уже набирался сил к ней обратиться, как тут девушка показала свое лицо. Нет, не Юля. Все равно заговорить с ней мне удалось.

— Привет, Юлю знаешь? — спросил.

— Да. Она сегодня не работает, — сказала девушка.

— Как мне ее найти?

— Не знаю. Я не подхожу?

Девушка начала осторожно проводить руками мне по плечу.

— Я давний друг Юли, хотел просто увидеться с ней.

— А ты красивый, — она не переставала меня гладить.

— Не скажешь, где она живет?

— Заплати, — она перестала трогать меня.

— Сколько?

— А сколько есть? Я не знаю сколько платят за информацию. Я по другим делам.

От нее несло спиртом. Взгляд у нее был мутный.

— Говори адрес Юли, — сказал я довольно жестко.

Девушка по всей видимости испугалась. Кругом никого и темнота, а тут еще какой-то бугай нарисовался.

— Чайковского, номер дома не знаю, знаю, что там тупик. Один из домов ее.

— Благодарю. Сама дойдешь? Тебе далеко?

— Тут за углом. Все нормально. Сама дойду.

— Пока.

Итак, значит адрес у меня имелся. Надеюсь меня не обманули. Теперь стоило найти такси или поймать проезжающий автомобиль. Я вернулся к универмагу, так как там текла вся жизнь Заринска. Около входа еще стояли две такси. Я прыгнул в одну из них, сказал водителю до Чайковского в тупик. Таксист ответил, что в сам тупик заезжать не будет, так как однажды его коллеге там проломили череп. Доехали за минут пятнадцать. Улица Чайковского растянулась на самой окраине города. Я заплатил, меня высадили на пустыре. Рядом стояли мусорные баки, по левую сторону кончался Заринск, по правую шли частные дома. Я шел, ориентируясь по табличкам на домах. Чайковского пять — висела табличка на доме рядом со мной. Впереди был указатель тупика. Туда мне и надо. Я уперся в высокие заросли травы. По бокам стояли мрачные дома, скорее бараки. Стал осматриваться. Что же теперь делать? Кричать ее имя в надежде, что кто-нибудь отзовется? В одном из бараков зажегся свет на втором этаже. На балконе обозначилась грузная фигура. Зажегся огонек в районе рта. Кто-то вышел покурить.

— Эй ты, — мужик с балкона обратился ко мне, — Забыл чего?

— Простите, — крикнул ему я. — Я ищу одну девушку.

— Пошел нахуй отсюда, — услышал в ответ.

Я даже не знал как мне реагировать. Может бросить все и поехать назад в Павловск?

— Давайте повежливей, — сказал мужику я.

— Нечего тут слоняться ночью. Иди отсюда. Нет тут никаких девушек.

— Но мне сказали, что здесь проживает Юля. Я ее давний друг. Специально приехал.

— Че ты лечишь? Какой нахуй… — мужик сделал затяжку. — Ща валыну достану. Вали давай.

Делать было нечего. Сумасшедший мужик видимо не шутил, говоря про валыну. Считаю, что сделал, все что мог. Обидно за потерянное время.

Навстречу ехала машина. Та самая «копейка», что высаживала пьяную барышню на Сухова. Мне стало любопытно. Машина остановилась у дома, где мне с балкона угрожал мужик. На свой страх и риск я пошел к машине. Фары еще светили, двигатель работал на холостых. Со стороны пассажира вышла девушка, тоже брюнетка, тоже высокая. Только теперь это была точно Юля. У меня аж живот прихватило.

— Юля, — крикнул я.

Она обернулась. Сначала меня не узнала.

— Это я. Сережа. Друг Вадима с Новосибирска, помнишь?

С водительской вышел молодой человек. На нем были дефицитные джинсы с кожаной курткой. Он носил усы.

— Сережа? — удивилась Юля.

— Серый? — еще более удивился водитель. — Шестернин?

Я подошел ближе, чтобы можно было различить черты лица. Передо мной стоял немного повзрослевший Гриня.

— Гриня? — я ему обрадовался, будто встретил хорошего друга.

— Ебать, ты как здесь то?

Гриня обнял меня. Его усы были нелепые.

— К знакомому заглянул, к однокласснику.

— Он что здесь живет? — Гриня развел руки в сторону.

— Нет. В другом конце города.

— Ну? А сюда тебя как занесло?

— Узнал, что здесь живет Юля, — я посмотрел на нее. — Давняя знакомая из детства считай.

— Ого. Во оно как. А кто сказал тебе, что она здесь?

— Девушка с Сухова, — проболтался я.

— Сучка… — протянул Гриня. — Ладно хер с ней. Давай в дом заходи что ли. Так давно не виделись. Расскажешь, что да как. Вон Юля тебя послушает, тоже расскажет о себе. Мы получается в последний раз в лагере том виделись да?

— А ты как в Заринске то оказался?

— У меня тут батя работу нашел. Давай за столом обо всем поговорим.

Гриня вынул ключи из «копейки», вперед пустил Юлю, потом меня, приглашая зайти в темный подъезд барака. Юля чувствовала себя неуверенно. Наверное уже знает, зачем я здесь.

— Ах ты ж бля, — сказал Гриня на входе. — На хате же бухла нет.

— Да я особо и не хотел, — сказал я.

— Нет. Так не пойдет.

Гриня посмотрел наверх, стал кричать.

— Николаич!

На балкон вышел тот самый мужик, который на меня ругался.

— Чего орешь, господи.

— Давай ка пошли своих за водкой и что-нибудь на закусь, — крикнул ему Гриня.

— Ахуел?

— Давай. Тут такое событие. Войди в положение. Молодого зашли.

— Он дома отдыхает.

— С какого перепугу? — Гриня переменился в лице. Он все так же стоял с задранной головой.

— Вопрос не ко мне, — ответил старик сверху.

— Ладно. Пойду пизды дам ему, — Гриня сделал пригласительный жест. — Вы ребята проходите пока, а я скоро нам синьку организую.

— А этот усосок кто такой? — послышалось сверху.

— Это друг мой давний, Николаич.

— Он Юлю спрашивал.

— Я знаю. Все нормально.

Старик то ли харкнул, то ли коротко высморкался, но что-то мокрое, склизкое вылетело из носа или рта вниз. Гриня направился быстрым шагом в соседний барак. Мы с Юлей зашли внутрь. Все ее движение выдавали неловкость и стеснение. Кажется мне удалось произвести на нее впечатление своим появлением. Такого она точно не ожидала.

Обстановка внутри оказалась ужасной. Подъезд вот-вот развалится. Отовсюду что-то течет, что-то скрипит. Квартира находилась сразу на первом этаже. Юля открыла входную дверь ключом. Интерьеры внутри были получше. Маленькая кухня, маленькая прихожая. Все очень старое, плохо пахнущее. Юля сказала не разуваться. Она зажгла свет и мы сели на тканевый с узорами под хохлому диван. Создалась неловкая тишина. Я собирался с мыслями, она видимо тоже. Только вот меня опередили.

— Как тебе Заринск? — спросила Юля.

— Ничего. Нормально, — ответил я.

— Чем ты сейчас занят?

Мне так не хотелось вести бестолковую беседу с ней. Надо переходить к тому, зачем я сюда приехал, но внутренние силы не давали мне сделать это. Сейчас самый удобный момент для главного вопроса моей поездки. Я, дурак, тяну резину. Ей, кстати, тоже не приносит никакого удовольствия со мной разговаривать, вижу по глазам. К тому же про работу я выдумал, ведь еще не оклемался от Афгана. Как-то все пошло не так, как я представлял. Потом я ей что-то ответил, она что-то спросила, я опять ответил и такой бред продолжался до самого прихода Грини. Вернее я думал, что он пришел, а вместо него зашел сопляк с сумкой. Ему максимум было лет восемнадцать. Он положил сумку на стол, начал доставать продукты: сыр, колбасу, хлеб, сало и четыре бутылки водки. Появился Гриня.

— О, Молодой. Так держать. Все вытащил? — он заглянул в пустую сумку. — Хорош, а теперь двигай ластами.

Пацан ушел, окинув меня оценивающим взглядом.

— Ну рассказывай. Как сам? Чем занимаешься? — Гриня плюхнулся рядом со мной, откупорил бутылку.

— Пока ничем. Месяц назад приехал только домой, — сказал я.

При Юле я готов был говорить правду, ничего не скрывая. Обычно эпизод с войной пытался всегда оставлять за скобками, но сейчас не тот случай. Присутствие Грини благостно влияло на меня. Рядом с ним я чувствовал себя раскрепощенней что ли.

— Откуда? — поинтересовался Гриня, жуя сыр, — Бля, стопки забыл.

Гриня встал, направился к стоящему полированному напротив шкафу, где мы все отражались, достал три стопки и вернулся назад. Он разлил всем водку.

— С Афганистана.

Он выпучил на меня глаза. Юля впервые посмотрела прямо на меня.

— Ничего себе, — замер на месте Гриня, потягиваясь за стопкой.

— Помнишь со мной всегда пацан один был, Вадим?

— Да. Я его удар запомнил. В той драке в лагере он меня сильно припечатал. Силен как бык. Точно. Что с ним кстати?

— Мы вместе в Афган поехали. Только я вернулся, а он нет.

Я пытался сказать об этом как можно трагичнее, со сбитым дыханием, нарочито драматично. Пусть Юля хоть чуть-чуть почувствует момент.

— Ебанный в рот, — Гриня почесал голову.

Юля приложила обе руки к носу, как будто сейчас высморкается.

— Получается, помянуть надо.

Выпили не чокаясь, а я смотрел на Юлю. Она сидела с опущенными глазами.

— Ты чем занимаешься? — спросил я у Грини.

— Да так. Я вон с Юлей работаю вместе.

— Я знаю чем она занимается, можешь не шифроваться.

— Сам понимаешь. В целях безопасности. Мы и вот эту вот халупу снимаем только по соображениям безопасности.

— Проститутка значит? — я посмотрел тяжело на Юлю.

— Каждый зарабатывает как может, — сказала она тихо.

Мне не давали покоя Гринины усы. Он смотрелся достаточно забавно с ними. Кстати, свою форму он с годами растерял. Уже не выглядел таким накаченным и спортивным. Я не хотел лезть в его с Юлей дела, спрашивать, про отношения с законом и так далее. Я просто сидел, выпивал, вспоминал прошлое. После нескольких стопок Юля тоже повеселела и стала более разговорчивой. Про Вадима решил пока не заводить разговор, искал подходящий момент. Надо было, чтобы Гриня куда-нибудь отлучился. Но он ходил в туалет быстро. Я не успевал даже сформулировать вопрос. Гриня и Юля курили прямо в квартире. Водка окончательно затуманила мне разум. Я решил поговорить о важном для меня при Грине.

— Юля, скажи честно, — начал я, — когда ты встречалась тогда с Вадимом, у тебя был кто-то? Только честно. Мне интересно узнать.

Гриня резко перевел взгляд с меня на нее. Теперь мы вдвоем ожидали от нее ответа.

— Какое сейчас это имеет значение? — спросила она.

— Он любил тебя, а ты даже не пришла провожать его на вокзал.

— Мне жаль, — она заплакала.

Я ожидал другой реакции. Оказалось, вот как.

— То есть был, — подытожил я.

— Мы пару раз переспали и все. Мне Вадим нравился.

— Вот как? А зачем тогда спать с другим?

— Была молодая дура.

Гриня сидел между нами и крутил головой, смотря то на меня, то на нее. Надо отдать ему должное. Он не перебивал нас.

— Как же так, Юля? — я схватился за голову. — Мы под пулями бегали, а когда выдавалась свободная минута, Вадим всегда тебя вспоминал. А ты в это время…

Я выпил, стало тепло, лицо потеряло чувствительность.

— Я не знала, что я для него так важна, — плакала Юля.

— А как иначе? Дура ты конченая.

— Ну что мне сделать?

— Ничего. Его уже не вернуть.

Тут вклинился Гриня. Он поднял стопку над столом.

— Царство небесное. Вадим, спи спокойно.

Мы выпили, не чокаясь. Юля пересела ко мне поближе, обняла и продолжила плакать на плечо. Я начал гладить ее по голове. Странно, думал, что мне мало будет приятно даже говорить с ней. Водка виновата, я слишком расчувствовался.

— Пойду посру, — сказал Гриня и заперся в туалете.

Мы сидели с Юлей все также в обнимку.

— Он простит меня там, как думаешь? — спросила она.

— Не знаю. Думаю да.

— Правда? — она подняла свои заплаканные и пьяные глаза на меня.

— Вадим был правильным, порядочным. Он мог бы стать блестящим офицером.

— Повезло, что ты остался жив.

— Давай выпьем, — предложил я и потянулся за стопками.

Мы выпили, закусили одним кусочком сыра на двоих. Я чувствовал неприятный запах из Юлиного рта, хотя мой был не лучше. У меня между ног начало наливаться свинцом. Я ничего не мог с этим поделать и в определенный момент Юля нащупала его.

— Ого, а кто это у нас там? — сказала она.

— Ну ты же девушка, — глупо ответил я.

— Хочешь меня?

Мы почти соприкоснулись губами. В последний момент я отвернулся.

— Не могу, — сказал я и скинул ее с себя.

— Прости, — сказала Юля.

— Слушай, а тебе не противно каждый день ложиться под мужиков? Зачем?

— Я больше ничего не умею. Платят хорошо.

— На Гриню работаешь?

— Да. Так получилось. Учебу забросила. Когда я с Новосибирска сюда к родителям переехала, папа от нас ушел. Мама стала искать мужика, а на меня ей было похуй. Потом по знакомым вышла на Гриню. Он только начинал работать с девочками. Но ты понимаешь, что все это противозаконно, но пока работаем.

— Не боишься, что рано или поздно вас поймают?

— Нет. Поймают, значит так надо. К тому же у Грини связи есть. Он говорил с ментами все схвачено.

— Он с девушками только работает?

— Не только. Он много с кем работает. Блядь, зачем я тебе это говорю?

— Все нормально. Я никому не расскажу, зачем мне?

— Мужика видел, который на балконе наверху живет? Николаич?

— Да.

— Он Гриню по первому времени подтянул. Сидевший, в прошлом какой-то авторитет.

— Интересно жизнь складывается.

Мы посидели какое-то время в тишине. Каждый думал о своем. Скоро вернулся Гриня.

— Все слезы вылили?

— Все. Все хорошо. Давайте повеселее как-то, — предложил я.

Гриня достал из шкафа японский магнитофон.

— Смотри какая вещь. Хуй где у нас найдешь, — гордился он.

Он включил иностранную музыку, даже не знаю кто исполнитель, но мне понравилось.

Юля первая отключилась. Она осталась лежать на диване. Гриня ее немного потеснил, чтобы самому сесть.

— Есть дело одно к тебе. Ты в Заринске на долго? — спросил он, чуть приглушив музыку.

— Планирую завтра уехать, а что?

— Можешь выручишь, а? У одного человечка надо жестко спросить за долг.

— Это не ко мне. Долги выбивать не мое, прости.

— Я хорошо заплачу. Это Юли тоже касается.

— В смысле?

— Короче. Один клиент заказал Юлю, но не заплатил, еще сверху ее обругал и побил. Я его припугнул, что мол деньги надо возвращать плюс за побой еще заплатить.

— И что?

— До сих пор не вернул, сука такая.

— У тебя нет людей, чтобы с него спросить. Нужен я?

— У меня есть бойцы, но ты одним видом уже внушаешь страх. Тебе надо только замахнуться, он уже все отдаст, я уверен.

— Кто такой?

— Значит сделаешь?

— Я еще пока не решил.

Гриня ерзал по дивану. Он улыбался в свои безобразные усы.

— Простой работяга, жена есть, один ребенок. Решил папаша развлечься понимаешь и отказался платить. Говорит, мол Юля плохо отработала. Такого быть не может. Короче, напишу тебе адрес, завтра подъедешь к нему и поговоришь. Бить не надо только, проблемы не нужны. За шкирку можно взять, в грудак пихануть. Ну ты, думаю, знаешь, что делать. Вечерком у подъезда подкараулишь и спросишь. С тобой пойдет мой знакомый. Он этого хуесоса в лицо знает.

Мне сразу показалось, что я соглашаюсь на не очень хорошую тему. Гриня обещал хорошо заплатить, а деньги, как известно, никогда не бывают лишними. Тем более в моем положении. Выпили за мое согласие выбить Гринин долг, потом опять стали разговаривать о прошлом. По его словам тогда в лагере он трахнул вожатую в кабинке мужского туалета. Гриня поменял кассету, заиграла другая иностранная группа. Так под музыку и водку мы закончили наш вечер на Чайковского.

***

Голова на утро гудела, но мне было явно лучше, чем Грине. Он умолял убить его и принести воды. Юля лежала на мне. Когда я проснулся, то подумал о самом ужасном, что могло произойти. Прямо спросить у Юли как-то побоялся. Я твердо уверен, что между нами ничего не произошло. Мы просто пьяные лежали на узком диване, ведь мест больше не было. Гриня завалился на пол. Смутно помню, что заходил Николаич, подложил под Гриню плед и укрыл его одеялом, плюс накинул покрывало на нас с Юлей. Кажется, ночью было именно так.

Все окончательно проснулись к обеду. Я старался не смотреть на Юлю, хотел как можно быстрее выйти на улицу. Гриня позвонил своему знакомому, сказал, что я согласился на дело.

— Все, сейчас Туз подъедет, — сказал мне Гриня после телефонного разговора.

— Туз? — не понял я.

— Кликуха такая, а так Рома зовут. Мы поднялись вместе с ним. Хороший парень.

Пока ждали Туза, немного перекусили. Зашел Николаич с горящей во рту сигаретой.

— Напились вчера? — спросил он, смотря поочередно на нас.

— Так чуть-чуть, — усмехнулся Гриня.

— Ясно… — Николаич затянулся. — Выйдем.

— Бля башка раскалывается. Срочно? — стонал Гриня.

Но Николаич ничего не сказал. Он медленно пошел в сторону выхода. Я решил его отблагодарить за проявление заботы прошлой ночью.

— Э… Спасибо вам за вчера, что дали одеяло.

Николаич посмотрел на меня через плечо. После затяжки сказал:

— Не за что.

— Дак это ты плед мне подложил? Я то думаю, че за хуйня? С чего такая забота?

Николаич остановил на нем взгляд.

— Ну и срач тут у вас, — заключил он и вышел на улицу.

Гриня чуть погодя пошел за ним.

Квартира и правда напоминала притон. Хоть я в подобных местах никогда не бывал, но данное слово звучит под стать той обстановке, где мы находились. Плюс еще стоял невыносимый запах пота и мужских ног.

Юля лежала на диване, мяла в руке бычок. Казалось, она не замечала происходящего вокруг, жила в собственном мире. Я же находился в неком замешательстве и стал понемногу осознавать мое положение. Гриня меня просто использует. Он явно занимается противозаконными делами, общается с сидельцами. Мое с ним партнерство, скажем так, хорошим точно не закончится. Во всем виноват мой характер. Вот с Юлей получилось так же. Я хотел вразумить ее, представлял, как буду говорить умные вещи с напором, чтобы до нее дошло, ведь речь идет о человеке, которого уже нет. Потом бы отказал Грине в гостеприимстве, спокойно уехал в Павловск к родителям, поступил бы на службу, но нет. Сначала поддался чарам первой, вошел в ее положение, поверил ей и прогнулся под желанием второго.

Помнится мама говорила мне однажды, когда мне было лет пятнадцать, что я бесхребетный нюня. Подобное от нее я слышал редко, но каждый раз ее слова меня били в сердце. Я себе говорил, что вот в следующий раз точно буду гнуть свою линию и не найдется человек, который бы меня уговорил делать то, чего не хочу. На деле все оказалось не так. Вот и сейчас в очередной раз мой характер дал знать о себе. Почему я не могу отказывать людям? Гриня, вот кто он мне? Мой старый знакомый, даже не друг. Он говорит, что никто кроме меня не справится с задачей по выбиванию долга. Я тут же чувствую свою нужность людям. Ведь как я вернулся с войны, меня не покидало ощущение отчужденности по отношению ко мне всех, даже родных. Всем просто все равно. А тут Гриня говорит, что без меня никак. Как тут не согласится?

Гриня разговаривал по телефону наверху, в квартире Николаича. Разговор шел громко, эмоционально. Даже из интереса не хотелось вслушиваться. Из обрывков слов, что невольно долетали до меня, речь шла о кидалове, явно незаконные дела. Все вопросы я оставлял любознательным людям, к коим себя не причислял. Во мне говорит сугубо солдатское нутро: мне говорят — я исполняю. А там, что за кулисами происходит меня не касается. До приезда Туза я сидел с Юлей в зале все на том же диване, пили воду, ели бутерброды. Она меня спросила:

— Ты все-таки зачем приехал?

— Говорю же, чтобы с тобой поговорить.

— Что-то ты не совсем разговорчивый.

Я ничего не сказал.

— Будешь теперь на Гриню работать? — спросила Юля.

— Нет. С чего ты взяла?

— Ну раз ты согласился ему помочь выбить деньги с этого ублюдка, то поможешь еще раз. У него как раз проблемы с Лоцманом нарисовались.

— Что за Лоцман?

— Это он с Гриней сейчас там разговаривает, — она глазами указала наверх. — Местный уебан, каких поискать.

— Мне без разницы. Я верну долг и уеду в Павловск.

— Ага. Конечно. Гриня тебя вряд ли отпустит.

— Посмотрим.

Я твердо решил, что отвечу на дальнейшие просьбы о помощи решительным отказом. Юля собралась и ушла, оставила мне три номера телефона на всякий случай. Первый — квартира на Сухово, второй — ее родителей, третий — еще одного места мне незнакомого. Глупо конечно получилось со всей затеей отправиться в Заринск. Еще в какое-то дело вляпался.

Рома Туз приехал под вечер. Он вошел в гостиную вместе с Гриней. Туз был в брюках и сером пиджаке. На ногах красовались импортные туфли, на голове сидела кепка-хулиганка. Сам он ростом небольшой, достаточно щуплый, с маленьким лицом.

— Это Серый, Серый — это Туз, — представил нас Гриня.

Я пожал Тузу руку.

— Вояка? — спросил он сразу после пожатия.

— Да.

— Воевал?

— Воевал.

— Много пацанов там полегло?

— Достаточно.

Он спрашивал об этом непринужденно, как будто речь шла о какой-то игрушке. Мой ответ, надеюсь, прозвучал с намеком, что больше не хочу на данную тему говорить. Кажется, меня поняли.

— Ну что? По коням! — скомандовал Гриня на ходу

Мы вышли на улицу, сели в «жигули» Туза. Гриня сел спереди на пассажирское, я разместился сзади. Мы поехали.

— Мужика мять не надо, еще раз говорю, — говорил Гриня. — Нам лишние проблемы не нужны.

— Не парься, сделаем в лучшем виде, да, Серый? — спросил меня Туз, смотря в заднее зеркало.

— Сделаем.

Я смотрел в окно и не понимал, как я оказался здесь. Интересная штука жизнь.

— Какой-то ты нервный. — Туз обращался уже к Грине.

— Лоцман сука такая мозги ебет.

— Опять бычит?

— Беспредельшик, что с него взять? Говорит своих на рынок поставит, мои, мол, подвинутся должны. С какого перепугу? Черт ебанный.

— Он хитрый падла. Смотри аккуратней с ним. А что Колдун говорит?

— Я решаю вопрос, а не Колдун, ясно? Меня уже заебал этот Колдун. Сегодня утром зашел, говорит надо поговорить мирно с Лоцманом.

— Валить его надо, — мрачно произнес Туз.

— Кого?

— Да всех.

От их разговоров мне стало не по себе. Точнее передо мной снова всплывали картины из Афгана. Про возможное обсуждение убийства человека при мне я не думал. Их проблемы, пусть сами решают. Вмешиваться у меня не было никакого желания.

***

Мы припарковались во дворе дома должника.

— Ну время еще есть, — Гриня потянул руку Туза на себя, чтобы посмотреть на его часы.

— Наш человек сейчас едет с работы на автобусе, — Туз развернулся ко мне для инструктажа. — Одет как все: брюки, футболка с голубой горизонтальной полосой на груди, в руке кожаный коричневый портфель, — Туз поднес запястье с часами поближе к глазам. — примерно через тридцать минут он выйдет на остановке у ларька, который мы проехали, видел? Ты его будешь ждать у того подъезда, — он указательным пальцем показывал на угловой подъезд.

Гриня развернулся посмотреть на меня.

— Деньги возьмешь, проследи чтобы за избиение Юли тоже доплатил. Я тебе сумму называл, — он хлопнул меня по коленке. — Не ссы. Если все выйдет из-под контроля мы тут.

Гриня улыбнулся, потом закурил. Мы стали ждать бедолагу.

Когда пришло время, Гриня приказал мне выйти из машины и встать у подъезда, чему я повиновался. По дороге от «копейки» до места спиной ощущал на себе взгляд, старался не оборачиваться. Людей во дворе было немного. Желтые лазелки для детей, песочница с «грибком», качели и сидящие на лавочки пенсионеры — все, что я мог наблюдать перед собой. В какой-то момент я заскучал, просто устал стоять здесь как дурак. Мужчина в белой футболке с голубой линией и коричневом портфелем, шагал в мою сторону. Я озирался по сторонам. Это он, Гринин должник. По животу пробежался неприятный холодок. В голове проносились разные мысли. Может быть меня вообще сейчас подставляют? И правда ли тот мужик — должник? Выглядит прилично, вон семья говорят есть. Вдалеке стояла «копейка». За мной сто процентов наблюдают оттуда. Мужик потянулся открывать подъездную дверь, я стоял рядом и положил руку ему на плечо.

— Гражданин, — сказал я, — Здравствуйте.

— Мы знакомы? — он немного испугался.

— Лично пока еще нет, но тут такая проблема. Вы должны моему другу денег. Вы воспользовались его услугами и не заплатили. Как же это так?

— Ты от Грини что ли? — понял мужик. — Нет денег. И шлюхи у него так себе. Дай пройти.

Мужик собирался двинуться дальше, но я его ухватил за локоть.

— Отпустите, что вы делаете? — возмутился мужик.

— Отдавай долг по-хорошему.

— Что вы делаете? Вы бандиты. Я пойду жаловаться в милицию.

Я озирался по сторонам. Как бы сейчас и вправду не нарваться на милицию или просто на сильно любопытных прохожих. К счастью никого рядом не было.

— Деньги давай. Потом жене своей пойдешь жаловаться, что со шлюхами развлекаешься и сыну заодно похвастаешься.

— Их сюда не надо приписывать. — у него в панике забегали глаза.

Я поймал некий кураж.

— Давай деньги.

— Вы мне угрожаете?

Я сильно сдавил ему локоть. Он вскрикнул.

— Отпусти, гад.

— Если ты такой дерзкий, что на женщин руку поднимаешь, то меня ударить попробуй.

— Не трогал я вашу даму. Она сама меня побила.

— О, вот как? Можешь поплачешь?

Во мне заиграл азарт. Неожиданно мне стало нравиться смотреть на человека, над которым я имею превосходство.

— Я даже ее не попробовал. Она из-за этого обиделась и налетела с кулаками на меня.

Вот я жопой чувствовал, что дело нечисто и Гриня меня таким образом проверял. Я ослабил хватку, но локоть его не выпускал.

— Как это так? Че ты несешь? — спросил я мужика, чуть наклонившись к нему.

— Не встал у меня. Думал только с женой, а оказалось вот как.

— Сочувствую, но деньги все равно давай, — я настаивал на своем, но уже не с такой уверенностью.

— За что прости? Ничего не было.

— Ты ее голую видел? Значит за просмотр плати.

Свободной рукой я вцепился ему в плечо и всеми пальцами, кроме большого, стал давить, нащупывая ключицу. Мужик заохал.

— Отпусти, хватит.

— Не ори, а давай деньги.

— Отпусти. Хорошо. Отдам.

Я отпустил, но руку с локтя не убирал.

— Веди, — приказал я ему.

В этом разговоре я чувствовал себя уверенно, мне нравилось доминировать в психологическом и в физическом плане над этим бедолагой. Я просто с ним игрался. Мы прошли до его квартиры. Он шел впереди, я чуть сзади. Голова у него повесилась от безысходности. Жалко конечно его, но такова жизнь. Была бы моя воля, я бы его отпустил. Скорее всего правда ничего не было. Теперь я ощущал себя обманутым, причем Юля тоже знала про долг. Какой же я дебил. Конечно, она работает с Гриней, значит и делать она будет все, как он скажет. Пока оставалась неизвестной моя роль, но мне кажется, что у Грини есть на меня план. Или он вербует меня в свои ряды, или на выходе из подъезда меня будут ждать менты. Почему? Сам не знаю, просто так себе представил.

Конец ознакомительного фрагмента.