Нисхождение

Даниил Корнаков (2023)

В центре сюжета этого мистического триллера Лера и Артем Соколовы, молодая семья, чья жизнь безвозвратно меняется после страшной трагедии — гибели их маленького сына. Случившееся порождает глубокий раскол между супругами, ставя под угрозу их брак. Но все становится лишь хуже, когда Лера внезапно исчезает. Расследуя пропажу жены, Артем натыкается на заброшенную девятиэтажку в глубине леса. Этот мрачный дом оказывается полон жутких тайн, которые герою предстоит раскрыть дабы отыскать свою жену…

Глава 2. Рождение и смерть

После похода на УЗИ, когда выяснился пол ребёнка, я настоял на имени Родион. Лере оно казалось грубым, она всё не могла отделаться от сравнения с одноимённым героем известного романа Достоевского, а мне же напротив: одновременно величественным — Родион, и в то же время ласковым — Родя. Долго мне пришлось уговаривать Леру, пока она, наконец, не сдалась и не смирилась с моим выбором. Впрочем, привыкла она к нему быстро и даже полюбила. Выяснил я это, когда пару раз заставал её на кухне, где она, за готовкой, ласковым шёпотом пробовала имя на вкус: Родя, Роденька, Родиончик.

Помню, как в те дни чуть ли не жил в магазинах. Каждый раз, возвращаясь со смены, я первым делом забегал в близлежащий супермаркет, тщательно выбирал фрукты, каши, зелень — одним словом, всё то, что советовали в интернете во время беременности. Бывало, Лера сама ходила, всё настаивала, что и ей тоже хочется прогуляться, ноги размять, не превращаться в домашнего тюленя. Я не возражал, но в голову всё время лезли тревожные мысли. А вдруг она где-нибудь споткнётся, упадёт, ударится, или какой-нибудь подонок ударит в живот (идиотов же на свете полно)… Но свежий воздух, в конце концов, был необходим ей ничуть не меньше полезной еды, поэтому старался прогуливаться рядом с ней.

Живот с каждой неделей становился всё больше и шире. В шутку я называл Леру гусыней за развалистую, косолапую походку, а в ответ всегда получал милую угрозу в виде поднятого кулачка, медленно опускающегося мне на голову. Лерка, сколько помню, всегда была серьёзной на людях, прямо министр: здесь умное словцо скажет, там элегантный жест выдаст, тут процитирует греческого или немецкого мыслителя. Но стоило нам остаться один на один, как она срывала маску и превращалась в мою Лерку — простую девчушку из Воронежа, мечтающую стать известной певицей и дурачащуюся вместе со мной.

Уверен, что для многих отцов день рождения первенца является самым чудесным днём всей жизни. Но для меня, к сожалению, он же стал и самым ужасным…

Схватки у Леры начались раньше положенного срока, на тридцать второй неделе. Благо в этот день была не моя смена, и я находился рядом. Сначала мы не предали схваткам большого значения, подумали, что они тренировочные — так организм готовится к будущим родам, сокращая мускулатуру матки, как я узнал из статей в интернете. Но когда интервал схваток уменьшился, я всё же решил не рисковать и отвезти Леру к врачу. Как позже оказалось — не зря.

Лера действительно рожала. Помню, как пытался отогнать от себя плохие мысли, что слишком уж рано это происходит, в неположенный срок. Опасения подтвердились, когда врач по моей просьбе сознался, что шансы выжить у ребёнка при таких преждевременных родах меньше обычного.

Часы в коридоре больницы тянулись невероятно долго. Я не мог думать ни о ком и ни о чём, кроме Леры. Ещё и атмосфера нагнетала, как в фильме ужасов оказался: мигает флуоресцентная лампа; в конце коридора тёмный, неосвещённый уголок; со стен отслаивается штукатурка… Я в тот день выкурил целую пачку сигарет, до тошноты, лишь бы нервы унять. Но это ни черта не помогало.

Поздней ночью ко мне вышел врач, принимающий роды. Лицо не выражало ничего, кроме хладнокровного спокойствия, как у судьи, готового вынести приговор. Видать, сообщать плохие новости у него уже вошло в привычку. А я был уверен, что именно такие меня и ждут.

— Соколов? — обратился он ко мне.

Я ничего не ответил, лишь покорно встал и тихо кивнул.

— В общем, новости две, хорошая и плохая, — буднично произнёс он и жестом попросил меня присесть. — С какой начать?

— С хорошей, — тихо ответил я.

— У вас родился мальчик. Два килограмма. Из-за преждевременных родов такой маленький вес является нормой, не переживайте. Но в целом ваш ребёнок здоров, никаких серьёзных отклонений. — Он натянул улыбку и протянул мне руку. — Мои поздравления.

Хотел бы я прыгать от счастья, но ожидание плохой новости не позволяло. Я хило пожал врачу руку, пробормотал слова благодарности и лишь потом спросил:

— А плохая?

— Плохая… — Доктор тяжело вздохнул, поджал губы. — Дело в вашей жене… Не бойтесь, её жизни ничего не угрожает.

У него завибрировал телефон, но он быстрым движением отключил его и продолжил:

— Во время родов у Леры началось обширное внутреннее кровотечение из-за отслойки плаценты. Такое осложнение редко, но бывает, например, вследствие сахарного диабета или порока сердца, и грозит жизни не только ребёнка, но и матери. В случае с вашей женой я не могу точно сказать, что именно повлияло, нужно делать анализы. Пришлось прибегнуть к экстренному кесареву, иначе ребёнок просто задохнулся бы и не выжил. Всё прошло гладко, но уже после извлечения плода нам пришлось прибегнуть к гистерэктомии. Это было необходимо, чтобы спасти жизнь вашей супруги.

— Гисте… что? — с трудом выдавил я из себя.

— Гистерэктомия. Это операция по удалению матки.

Гудение от лампы почему-то стало громче и уже оглушало.

— То есть… Вы хотите сказать… — Я не решался произнести вслух наихудшие предположения.

— Проще говоря, ваша жена больше никогда не сможет иметь детей.

Впервые Родю я увидел в детском отделении за стеклянной стеной. Крохотное розовое тельце, закутанное в пелёнку с маленькими динозавриками, выглядело таким беззащитным. Он тихонечко посапывал и пускал слюнявые пузыри. На тоненькой ручке — синяя бирка с фамилией, весом и датой рождения. Рядом лежали несколько кричащих малышей, и лишь Родион крепко спал, совершенно не обращая внимания на суету вокруг. Мне так хотелось дотронуться до него, рассмотреть поближе, взять на руки… Но акушерка попросила набраться терпения, поскольку малыш пока нуждался в особом уходе.

Трудно было свыкнуться с мыслью, что это крохотное существо, едва начавшее свой жизненный путь, является плодом нашей с Лерой любви. Не зря говорят, что рождение ребёнка сродни чуду, и уж особенно остро это ощущается, когда его жизнь ещё пару часов назад висела на волоске. Я как новоиспечённый папаша смог прочувствовать это в полной мере, неотрывно наблюдая за каждым движением моего маленького сына.

А ещё мной овладело странное чувство. Радость от появления первенца омрачила новость о состоянии жены. Я будто нашел неугасающий огонёк, но горел он среди неистово бушующей метели, через которую пробираешься не первый час. Тело окоченело, рук не чувствуешь, а исходящего от огонька тепла не хватает, чтобы согреться. Казалось бы, я должен был радоваться. Но не мог…

Лера очнулась от наркоза на следующее утро, и первый её вопрос был о ребёнке. Перепуганный взгляд бегал из стороны в сторону, а глаза блестели от выступивших слёз. Но как же она просияла, когда акушерка, наконец, занесла в палату маленький, кричащий свёрток, перевязанный голубой ленточкой! Даже на бледной коже проступил лёгкий румянец.

Когда Лера впервые взяла малыша на руки, я заметил, что он сразу перестал плакать и вдруг сосредоточил свой тревожно-озабоченный взгляд на лице матери. Она передала его мне, и я почувствовал, каково это — держать такое хрупкое и беззащитное создание. Первое, что я испытал, прижимая его к груди, это панику. А вдруг уроню? Или оступлюсь и… Но вскоре эти мысли отступили, и я не выдержал и заплакал. От счастья и горя одновременно. Ведь была огромная вероятность, что я не держал бы сына прямо сейчас и не ощущал, как его мягкие ножки касаются моего плеча; не чувствовал бы прикосновения крохотных пальчиков, тянущихся к носу. Смерть была так близка, дышала в затылок, протягивая свои костлявые ручищи к невинному существу, но на этот раз ему повезло.

Следующие две недели Лера провела в больнице. Ей ставили капельницу за капельницей и пичкали антибиотиками, сначала даже запрещали вставать. Она думала, что это связано с кесаревым, а о жуткой, тяжёлой операции до сих пор ничего не знала. Врач порекомендовал мне самому рассказать Лере о вынужденном хирургическом вмешательстве, поскольку подобное ей лучше бы узнать от близкого человека. Я был согласен с ним, но никак не мог собраться с духом. Сказать такое человеку, который всегда хотел много детишек (она не раз стеснительно шептала мне это на ушко после свадьбы), — дело не из лёгких. Я до ужаса боялся, как она отреагирует.

На третий день после родов Лере наконец-то разрешили самостоятельно передвигаться по палате, а вскоре принесли туда и Родиона, и теперь они могли постоянно находиться вместе. Помимо врачей и акушерки, к ней захаживала детская медсестра, делясь премудростями по уходу за ребёнком. Мне же пришлось вернуться на службу, но каждый вечер я являлся в клинику повидать её и малыша, принося вкусненького или что-нибудь почитать.

Лера рассказывала, как сильно скучает по дому. Одиночество она скрашивала болтовнёй с медсестрой и строила планы относительно будущего Роди: в какой детский садик следует его отдать, как только он подрастёт, сколько упаковок подгузников нам предстоит купить и как часто придётся брать новую одежду. Даже размышляла, кем он будет: инженером, врачом или решит пойти по стопам отца…

Она ещё много о чём говорила, но я в эти минуты находился как в тумане, пропускал её слова мимо ушей, на всё согласно кивая. Я только и думал о том, как рассказать ей про операцию.

Двенадцатого ноября, за три дня до выписки Леры из больницы, у майора нашего отдела случился юбилей. Григорий Александрович, так его звали, был человек компанейский, большой любитель почесать языком. Он, кажется, даже рыбу, если б захотел, смог разговорить. Но вот кого он не переваривал, так это людей замкнутых и не слишком охочих до пустой болтовни, одним словом, таких как я. Майор всегда был холоден со мной и общался исключительно по уставным отношениям. Но как только я обзавёлся статусом отца, скромно отметив это после дежурства в кругу коллег, Григорий Александрович вдруг стал первым тянуть мне руку и даже обращаться по имени. На «ты» он и вовсе перешёл без моего одобрения. Уже потом мы как-то пересеклись в курилке, где он спросил, как поживают жена и малыш.

— Да хорошо, хорошо. Лера ещё в больнице, Родя там же. — Про операцию я, естественно, даже и не думал говорить.

— Ох, Артём! — сказал он мечтательно и пустил дым изо рта. — Готовься, жизнь сейчас у тебя начнётся насыщенная, это я тебе по собственному опыту говорю.

Он крепко затянулся сигаретой и, прищурившись, продолжил:

— Пелёнки, игрушки-хуюшки. Это купи, то купи! Разоришься! Но вот что я тебе скажу, ни одной копейки, что я на свою Маришку потратил, мне никогда не было жалко. Всё-таки дети — это святое.

Я молча с ним согласился.

Я и ранее неоднократно подмечал один занимательный факт, но тут понял окончательно: стоит тебе стать отцом, как тебя автоматически принимают в секретный клуб. В этом клубе тебя все дружески хлопают по плечу, делятся историями про собственных детей и дают советы по воспитанию. Ты вдруг становишься своим в доску. Тебе даже не прочь дать повышение по службе, что, собственно, и произошло со мной ровно через сутки после того, как Лера родила. Теперь я находился в должности старшего лейтенанта. Мог ли я на такое рассчитывать до появления на свет Роди? Заговорил бы со мной майор тогда в курилке, не будь я отцом? Ох, не думаю.

Юбилей майора проходил в ресторане «Синяя ласточка» неподалёку от нашего ОВД. Собралось там человек пятьдесят, в том числе и все из нашего отдела. Многие ребята пришли туда, дабы умаслить майора своим присутствием, впрочем, как и я — не хотелось мне терять едва обретённое особое отношение. Но для себя я зарёкся посидеть часок-другой и сразу поехать к Лере в больницу. Водку и коньяк заменил соком, чтобы не садиться за руль подшофе.

Пьяный майор заметил моё чрезвычайно трезвое состояние, и начались разговоры из разряда: «Ты меня уважаешь?».

— Товарищ майор, мне ещё к жене с сынишкой ехать в больницу…

— Так это, поедешь, Артём! Поедешь! — Изо рта у него пахло спиртным и только что съеденным оливье. Он потянулся за графином с водкой, наполнил рюмку до самых краёв и вручил мне. — Вот что, лейтенант… Стоп… Старший же лейтенант теперь! Бери! Выпьем за тебя и сына твоего — будущего начальника!

— Товарищ майор…

— Без званий! Сегодня я для тебя просто — Григорий Александрович.

— Григорий Александрович, ну как же я пьяный и за руль…

Майор почесал затылок, призадумался, а затем вдруг улыбнулся до ушей, как озарённый.

— А мы тебе такси вызовем! Я вызову лично, за свой счёт. А машину завтра заберёшь, ничего с ней не случится. — Он насильно всучил мне рюмку. — Давай, за Рому…

— Родиона, — поправил я его.

— Да, да! За Родиона! Красивое имя!

Делать было нечего, пришлось пить: сначала одну, потом две, а затем и три. Пил не из уважения к его персоне, а, как и любой человек в моём положении, из самых простых побуждений: а вдруг повысит, или зарплату поднимет, или ещё чего эдакого перепадёт?

Мне с трудом удалось вырваться из лап майора, прыгнуть в такси — вызвал я его за свой счёт — и наконец-то убежать от раздражающей попсы и людского шума. В глазах двоилось и плыло, и я было хотел всё же поехать домой, но жутко скучал по Лерке. Да и выпил я не столько, чтобы глупостей натворить.

В больнице я еле уговорил дежурную санитарку пропустить внутрь, и когда Лера меня увидела пьяного, то не испугалась, не впала в ступор — наоборот, тихонечко рассмеялась. От её смеха мне сразу стало так тепло на душе. Я извинился и поцеловал её в щеку, объяснив причину своего опоздания.

Родя тихо сопел во сне. Я сидел рядом с ним и не мог оторвать глаз от этого прелестного создания. Мой сын… До сих пор голове не укладывалось, что это — мой сын…

— Знаю, об этом пока рано думать… Но, может, через годик-два заведём ещё малыша? Я очень хотела бы девочку. Да и Роде не будет скучно одному.

По спине прошёлся холодок. Я крепко сжал кулак, спрятанный под кроваткой малыша. Разговор о будущем ребёнке и опьянение придали мне храбрости.

Лучше покончить с этим здесь и сейчас.

— Лера… — тихо начал я. — Я должен сказать тебе кое-что… очень важное.

Я сел на край койки, взял её худую ладонь в свои руки и почувствовал прохладное прикосновение обручального кольца.

— Ты здесь так долго в больнице не только из-за кесарева. Есть ещё кое-что…

Я не стал вдаваться в подробности, просто пересказывал слова хирурга. Лицо её по мере моего рассказа становилось всё бледнее, а глаза наполнялись слезами. Всё это казалось ужасным сном, кошмаром, который должен вот-вот закончиться. Но, увы, то было лишь его начало.

Лера продолжала смотреть на меня с надеждой. Сначала она наверняка думала, что не всё так плохо, что могут возникнуть какие-нибудь осложнения в будущих родах или ей придётся ходить по врачам ещё некоторое время… Однако надежда угасла, как только я произнёс:

— Они вырезали у тебя матку.

Её слёзы заставили меня замолчать, да и говорить-то мне больше ничего не следовало, она уже и сама всё поняла.

Лера ударила кулаком по кровати, потом ещё раз и ещё; удары учащались, пока она не впала в истерику. Она завыла и горько заплакала, заставив моё сердце сжаться в крохотный комок. Мне стало так страшно, что я не придумал ничего лучше, чем просто крепко обнять её как можно крепче. Я ощущал её горячие слёзы, падающие на лицо и шею, как содрогалась грудь от тяжёлого дыхания…

В конце концов, плач разбудил Родю. Лера достала его из кроватки и, покачивая, тихо стала напевать колыбельную, пытаясь успокоить не то себя, не то малыша. Мельком я заметил, что она так сильно прижала его к себе, что на костяшках пальцев образовалась белизна. В ту минуту я не придал этому особого значения. Как позже оказалось — зря.

Три дня спустя Леру выписали из больницы, мы вернулись домой. Об операции решили не говорить ни одной живой душе: ни родителям, ни друзьям — вообще никому.

Она никак не могла смириться с поставленным ей диагнозом и большую часть времени проводила одна или с малышом, практически не разговаривая со мной. Я старался не дёргать лишний раз, думая, что подобное поведение — это лишь вопрос времени. Да и побыть одной ей и впрямь не помешает.

Шли дни, а состояние Леры практически не менялось. Каждую свободную минуту она проводила с Родей, а если тот спал, сидела рядом с ним, как сторожевой пес. И хоть меня это стало настораживать, а все мои попытки заговорить с ней ни к чему не приводили, я по-прежнему лелеял наивную надежду на время, которое её излечит.

На работе становилось труднее. Новое звание, больше обязанностей. Да и деньги позарез были нужны то на одно, то на другое. Майор был прав, говоря, что дети — это дорогое удовольствие.

Новый год мы встретили с друзьями и её родителями. Так получилось, что мой папаша каким-то макаром прочухал о рождении внука и, пускай с опозданием, но отправил поздравительную открытку. Её я даже не открывал, сразу бросил в помойное ведро. На этот раз Лера меня не остановила.

За новогодним столом почти все заметили неважное настроение Леры, и каждый присутствующий счёл своей обязанностью приободрить её или же поинтересоваться всё ли в порядке. По её сдержанным, односложным ответам я всё думал, что ещё немного — и она сорвётся, закричит на всех и прогонит к чёрту. Но обошлось.

И вот, за десять минут до боя курантов, Дима, мой сослуживец, типун ему на язык, произнёс тост:

— Дорогие мои Лера и Артём. Вот всё не могу я вами налюбоваться, красавцы. Ей-богу, красавцы! Правильно говорю? — Все согласно загалдели, лишь Лера натянуто улыбнулась уголком рта. — Вот, и все присутствующие со мной согласны. Сразу видно, в кого дитятко такое получилось! Красота — от матери, а ум — от батьки. Так давайте же выпьем за то, чтобы и следующие маленькие Соколовы, которые, я надеюсь, скоро появятся на свет, ничем не уступали нынешнему! Намёк, Тём, ты понял! Работай в полную силу, хе-хе. За ваше здоровье!

Зазвенели бокалы всех присутствующих, за исключением Леры и моего.

— Лерка, чего не чокаешься?! А ну, давай-ка! — настаивал Дима.

Лера подняла бокал с таким усилием, словно это была тяжеленная гиря, и быстро чокнулась. Затем все начали разговаривать, обсуждая службу и всякие мелочи. Лера в это время тихонько поднялась из-за стола.

— Доча, ты куда? — обратилась к ней мать, нежно взяв за руку.

— Пойду Родю проверю.

— Да чего проверять? Спит же он. Посиди ещё, сейчас президент уже выступать будет…

Лера ничего не ответила и, выскользнув из хватки матери, поспешила покинуть гостиную.

Мы с тёщей переглянулись. Она выглядела озадаченной и уже встала, чтобы пойти к дочери, но я вышел вперёд.

— Сидите, я поговорю.

— Артём. — Жестом она попросила меня наклониться и затем прошептала. Среди громкого смеха и разговоров я с трудом расслышал: — С ней всё хорошо, не заболела она?

— Всё в порядке, просто немного устаёт из-за ребёнка, — на ходу придумал я и поспешил покинуть зал.

Дверь в нашу спальню была приоткрыта. Из комнаты просачивался жёлтый свет настольной лампы, под которой Лера всегда читала перед сном. Раньше на её прикроватной тумбочке лежало множество книг, от детективов до мистики. Их она читала вперемешку, по настроению. Теперь на месте книг расположились баночки с успокоительным и таблетки от мигрени. В последнее время она без конца жаловалась на головные боли.

Я прижался к стене и через приоткрытую дверь увидел, как Лера сидит возле кроватки малыша и неотрывно смотрит за тем, как он тихонечко дышит во сне. Рядом с ним лежал плюшевый заяц с красным бантом, одна из первых купленных ему игрушек.

— Лера.

Я вошёл в комнату, но она не обернулась, продолжая наблюдать за Родионом. Я сел возле неё и посмотрел в заплаканные глаза, уставленные в одну точку. От неё пахло духами с ароматом сирени. Этот запах теперь всегда напоминал мне о ней.

— Послушай, — продолжил я, так и не дождавшись реакции, — но они же не знают. Вот и говорят… Не со зла же, в конце концов. Все так говорили бы, ну.

Я всё дожидался, когда она хотя бы повернётся ко мне, хоть словечко скажет.

— Лер, да поговори ты со мной. — Я коснулся её плеча. — Ну, муж я тебе или кто?

— Ты можешь оставить меня?

От её слов у меня побежали мурашки по спине.

— Слушай, — выдавил я из себя с трудом, — нам нужно поговорить. Так дело не пойдёт…

— В другой раз, — отрезала она. — А сейчас я тебя очень прошу — оставь меня.

Я сдался, посидел ещё с минуту в надежде, что всё же она передумает и заговорит со мной, но, так и не дождавшись, тихо пошёл к остальным.

Когда пробили куранты, Лера так и не вышла из комнаты.