Арктический клуб любителей карри

Дани Редд, 2021

У Майи вроде бы все хорошо – есть любящий отец, отличная работа и заботливый бойфренд Райан, но тоска по рано умершей маме до сих пор не дает ей спокойно жить. Майя решается уехать от проблем в Арктику, вот только тревожность – очень тяжелый багаж, да и Арктика не соответствует ожиданиям: вместо волшебного северного сияния – жуткий холод и полярная ночь. В попытке обрести равновесие Майя устраивается работать кухаркой и начинает готовить индийскую еду по рецепту из маминой поваренной книги. Тогда Арктика и перестает быть страшной – благодаря согревающим блюдам Майя находит друзей и обретает уверенность в себе. Но с каждым новым рецептом она вспоминает то, что когда-то очень старалась забыть…

Часть вторая

12

В самолете до Бангалора я почти не сомкнула глаз. В голове роился вихрь хаотических мыслей, я судорожно перебирала все, что знаю об Индии, то есть все, что почерпнула из разговоров с папой и Ниной, а также болливудских фильмов, которые она периодически заставляла меня смотреть. Население: примерно 1,38 миллиарда. Разделилась в 1949-м. Славится любовью к крикету, огромным разнообразием специй и самыми высокими горами в мире. Хиппи из белого среднего класса боготворят ее за религиозные праздники, храмы, ашрамы и вечеринки при полной луне. Все эти полубессвязные обрывки сведений лишь заставили меня полнее осознать, как мало я знаю, и меня тут же затошнило от мысли о тысячах ошибок, которые я могу совершить. Если я надену подаренную Ниной синюю курту и буду вести себя тихо-тихо, сумею сойти за свою? Или все кругом сразу опознают во мне чужую? Ах, если бы я не уезжала оттуда так надолго! Если бы папа преодолел мое подростковое упрямство и свозил бы меня туда. Но, полагаю, у каждого из нас были свои причины не ехать, и с каждым годом они становились все сильнее и несуразнее.

Где бы я ни жила, на столике в изголовье кровати у меня всегда стояла одна и та же фотография в рамочке: наша семья.

Папа, долговязый, в плохо сидящем костюме, и мама в вышитой юбке и красной короткой кофточке, с фигурой, которую я, к сожалению, от нее не унаследовала: эта тонюсенькая талия, эти шикарные бедра. Они казались выходцами из двух разных миров. Или казались бы, если бы между ними не стояла я: кожа темнее, чем у папы, светлее, чем у мамы, глаза мамины, нос папин. Я столько раз гладила пальцем ее лицо, что стекло на этом месте засалилось, а черты маминого лица стали размытыми и нечеткими.

Как бы мне хотелось хоть что-то о ней помнить! А я даже не помнила, как забывала. Знала только то, что мне папа рассказывал.

Что папа рассказал мне про маму

— Она выросла в Дели и уже совсем было собралась замуж за свою детскую любовь, но семья жениха внезапно разорвала помолвку. А поскольку они принадлежали к одному и тому же кругу, то постоянно сталкивались на всех социальных сборищах, и это было так неловко, что мама сбежала в Бангалор пожить у тети, пока все не уляжется. Большая ошибка. Там она пошла работать стенографисткой в фирму по импорту-экспорту и познакомилась с папой. Он приехал туда в командировку на полгода. И ему не потребовалось особых уговоров, чтобы там и остаться.

— По папиным словам, мама любила животных. Особенно местных уличных псов. Каждую неделю ходила на рынок и покупала там кости и обрезки. Готовила их с рисом, получалось псино-яни (бирияни для собак). А потом выносила на улицу в здоровенном корыте и кормила все двадцать с хвостиком уличных собак.

— Мама была избалованной богатенькой девочкой — ну то есть до того, как ее практически выгнали из семьи за то, что она вышла за папу, — и до приезда в Бангалор вообще не умела готовить. Но когда соскучилась по блюдам своего детства, уговорила тетю научить ее пенджабской классике. Потихоньку она привыкла и к кухне Южной Индии и начала вызнавать рецепты у соседей и друзей. Тогда папа стал ей рассказывать, к какой еде привык с детства и по чему скучает, а она пробовала готовить по его описаниям. «Всякий раз получалось что-то новое, но иногда даже лучше, чем в оригинале. Как-то раз к нам приехала в гости моя мать и привезла пачку спагетти. Мама приготовила их с соусом болоньезе. От доброй порции чили они вышли гораздо вкуснее обычного», — сказал папа как-то, и глаза у него затуманились.

Мама умерла незадолго до своего сорокового дня рождения. Попала под машину. В индийских городах дело нередкое. Вышла вечером купить кебаб на ужин, сказал папа, и не вернулась. Мы с ним оба постоянно жалели, что в тот день не решили ограничиться ужином домашнего приготовления.

Таковы были воспоминания, которыми я вооружалась, когда самолет пошел на посадку в Бангалоре. От нервного возбуждения, что изводило меня в полете в Лонгйир, сегодня не было ни следа. Лишь тошнотворная, выворачивающая наизнанку тревожность.

Нередко, чтобы успокоиться, я повторяю в голове какие-нибудь факты (знаю, что это, скорее всего, просто вариант самоотвлечения, но у всех свои недостатки), так что снова двинулась по нынешнему списку.

Индия — вторая по количеству населения страна в мире после Китая.

Индия — вторая по количеству населения страна в мире после Китая.

Там находится самый влажный и дождливый город в мире — Черапунджи.

Там находится самый влажный и дождливый город в мире — Черра-пуунд-жи.

Черт, даже я не знала, как правильно его выговаривать.

Преодолевая тошноту и слабость, я, пошатываясь, вышла из самолета. На пограничном контроле встала в очередь для иностранцев. Когда я протягивала паспорт чиновнику, на меня вдруг накатил легкий приступ школиков. До сих пор я ни разу не пользовалась картой гражданина Индии, проживающего за рубежом, и мне внезапно ясно представилось, как меня разворачивают на границе.

— Майя… Рид-Каур?

— Да.

Он ухмыльнулся и принялся разглядывать мой паспорт — по ощущениям, куда дольше необходимого, но наконец протянул его обратно.

Первое мое впечатление по выходе из аэропорта — до чего же тепло! Половина шестого утра, а мне было нормально в легинсах и тонком свитерке. Воздух был дымнее, чем в Лонгйире, и как-то слаще: пахло пыльной свежестью остывшего за ночь асфальта. Я обвела взглядом людское море за ограждениями и скоро высмотрела неистово машущего мне папу. При виде его тугой комок у меня внутри словно бы чуточку разжался.

— Папа!

Я обхватила его обеими руками, как в детстве.

— Как долетела, солнышко? — спросил он, осторожно высвобождаясь.

— До чего же хорошо наконец выйти из самолета.

— Наверняка ты зверски устала. Надо скорее везти тебя домой. Ума пошла за чаем.

Мы миновали ряд залитых светом продуктовых прилавков, потом перешли дорогу и прошли мимо стоянки такси, где толпились в очереди пассажиры с тележками, нагруженными горами багажа. Я праздно гадала, из каких стран они прилетели и куда направляются теперь.

— Умина квартира тебе понравится, — сказал папа. — В гостевой спальне есть вентилятор, но нет кондиционера. Надеюсь, ты не очень зажаришься.

Да он же ужасно нервничает, поняла я вдруг.

— Наверняка все просто отлично, — сказала я.

Мне больше всего на свете хотелось поддержать папу. И я вовсе не собиралась капризничать, точно взбалмошный подросток.

Ума стояла у машины, прихлебывая чай из бумажного стаканчика. В безразмерной вязаной шапке и жилете она казалась гораздо миниатюрнее, чем по Скайпу.

— Здрасьте, — неловко сказала я.

— Майя! — Она обняла меня. — Ты, верно, совсем замерзла.

— Да не то чтобы. В Свальбарде сейчас минус пятнадцать.

Она вскрикнула во весь голос, точно ужаленная.

— Как там люди вообще выживают при этакой холодине?

— Ума не приложу, кому хочется туда ехать и жить в таком нечеловеческом климате, — добавил папа.

Про себя я отметила легкий выпад в сторону Райана, но решила не реагировать.

Мы сели в машину, и Ума повезла нас из аэропорта. Небо едва-едва начинало светлеть, но дороги уже были забиты битком. Сплошной поток машин, горящие фары, яростные гудки. Разметки между рядами на шоссе не было, все так и норовили втиснуться в любой кусочек свободного места — самоубийцы какие-то. По обеим сторонам дороги торчали, точно грибы, многоквартирные дома — многие еще недостроенные, призрачные силуэты в рассветном тумане. На меня вдруг навалилось уныние и смертельная усталость. Не знаю, что я ожидала увидеть, но явно не это.

— Вообще ничего не узнаю.

— В твоем детстве ничего этого тут и не было. Даже аэропорт был другой, на окраине города. Теперь-то эта окраина, считай, в центре, — сказал папа.

— Когда ты тут жила, население города составляло миллион человек, — добавила Ума. — А теперь двенадцать миллионов. Погоди, вот увидишь утреннее движение на дорогах.

— Как отдохнешь немножко, можно втроем сходить куда-нибудь на ланч, — предложил папа. — Тут совершенно фантастические новые рестораны. Любая кухня, чего ни пожелай: гоанская, итальянская, японская.

— Заранее предвкушаю, — слабым голосом проговорила я.

Голова у меня начала гудеть. Усталость наконец вытеснила тревожность, сейчас мне хотелось лишь одного — как можно скорее оказаться в удобной постели. Я закрыла глаза и начала куда-то уплывать…

— Майя?

Я открыла глаза.

— Приехали, солнышко.

Ума припарковалась возле многоэтажного дома с нежно-розовым фасадом. Балкон первого этажа был весь увит какой-то растительностью, отбрасывающей на стену сложный узор теней. Вслед за папой и Умой я прошла через унылый коричневый вестибюль в скрипучий лифт. Когда мы наконец оказались в квартире, я вся так и обмякла от облегчения.

— Вот это гостевая спальня. — Ума показала на первую дверь.

— Вы не против, если я сразу в кровать? — еле ворочая языком, спросила я.

— Ну конечно же нет.

Я оказалась в комнате с двумя односпальными кроватями, белыми стенами и мраморным полом. Занавески на окнах и покрывала на постелях были оттенка зеленоватой морской синевы. На полу лежал плетеный ковер с абстрактным узором бирюзовых, синих и белых тонов. Я краем глаза поймала в зеркале свое встрепанное после долгой дороги отражение.

— Хочешь есть или пить? — спросила от двери Ума.

— Просто воды, если можно.

Словно в тумане, я почистила зубы и умылась. Когда я вернулась в комнату, на столике возле кровати стоял стакан с водой, а вентилятор под потолком был включен. Я рухнула на кровать и натянула одеяло до подбородка. На миг меня одолела та сюрреальная паника, какая возникает, когда наконец попадаешь в место, о котором грезил многие годы. Я рисовала себе узкие лощины, женщин в ярких разноцветных нарядах, клубы оранжевой пыли. А вместо этого получила полутемное шоссе среди строек. Может быть, завтра я увижу тот Бангалор, который ожидала найти. Но сейчас все надежды почувствовать себя дома пошли прахом. Меня выбросило на берег, где все выглядело и звучало чужим. Однако, несмотря на разочарование, удивляться тут было нечему. Окончательно побежденная усталостью, я закрыла глаза, и жужжание лопастей вентилятора в два счета меня убаюкало.

13

Проснувшись, я обнаружила на подушке маленькую лужицу слюны. Сквозь щель между занавесками струился яркий свет. Я раздвинула их и увидела напротив соседний дом. Стены так и сверкали на солнце — и это зрелище вызвало у меня странный наплыв чувств. Никогда больше я не смогу воспринимать дневной свет как что-то само собой разумеющееся. Я открыла окно и высунула руку, подставляя кожу ласковому теплому воздуху.

В дверь постучали. Я отдернула руку.

— Входи.

На пороге вырос папа с чашкой чая в руках.

— Ты так москитов напустишь. Опусти сетку.

Я закрыла окно и взяла чашку.

— Спасибо. Сколько времени?

— Полдень. Ума разговаривает с клиентом по телефону. Мы думали после этого пойти на ланч.

— Конечно. Только душ приму.

— Придется подождать, пока колонка нагреется, — предупредил он по дороге к ванной.

— Что за колонка?

— Электронагреватель. Тут нет централизованной горячей воды. Вот включатель. Это минут двадцать.

Конец ознакомительного фрагмента.