Огненная мансуба

Дамина Райт, 2020

Вторая книга трилогии «Жертвенное пламя». Казалось бы, все беды и тревоги позади. Юная королева вернулась на трон и с помощью своей подруги и советницы правит страной. Но тучи ещё только сгущаются на горизонте: властолюбивый хан не отказался от своих замыслов, а из Башни Смерти сбежал опасный узник.

Часть первая

I

Крылатый конь взмахнул серебристой гривой и охотно подставил Эсфи свою блестящую серую спину. Эсфи не нужна была поддержка, чтобы сесть — она только подумала об этом, и уже очутилась на спине у коня. А потом… судорожно вцепилась в его пышный хвост, потому что села задом наперёд и чуть не свалилась на землю, по которой стелился густой туман.

— Эсфи! — звал чей-то голос, но она лишь крепче держалась за неудобный, жёсткий конский хвост. Как она теперь полетит? А вдруг соскользнёт… и полетит вниз?

— Эсфи! — Голос стал сердитым и настойчивым, а сильные руки сдёрнули Эсфи с коня. Она издала жалобный звук, похожий на всхлип, и проснулась.

Кругом было темно, и в этой темноте над кроватью склонилась Мэриэн — легко было узнать её по рыжим волосам.

Эсфи обнаружила, что намертво вцепилась обеими руками в одеяло, и разжала пальцы.

— Мэриэн… что? — тоненько, испуганно спросила она, и в памяти воскресла такая же сцена много месяцев тому назад. И тогда во сне Эсфи были крылатые кони, а ещё… мама.

— Вставать? — обречённо спросила Эсфи, сглотнув комок в горле.

Вставать. И опять бежать через ночь, потому что во дворце очередной заговор, на сей раз против королевы Эсфереты. Знать недовольна, что королева пытается ввести законы в пользу простого народа, члены королевского совета подкуплены ханом Эрекеем, а придворные, которые перешли когда-то на его сторону, сбежали из подземелья…

— Вставать, — Мэриэн откинула с Эсфи тяжёлое меховое одеяло и помогла ей выбраться из кровати. Эсфи покорно подняла руки, готовясь надеть платье, словно та девчонка-принцесса, которую куда-то потащили, не объяснив ей толком, что случилось…

— Стой, — Эсфи поймала руку Мэриэн и крепко сжала её. — Что такое? Почему ты разбудила меня посреди ночи? Где служанки?

Ночной холод заставил Эсфи поёжиться. Не так легко говорить властно, когда ты сидишь на кровати в одной рубахе из тонкого льна, а босые ноги касаются каменных плит пола.

— Ваше Величество, — после паузы сказала Мэриэн. Как она ни старалась скрыть усмешку, у неё это не вышло, и Эсфи вспыхнула. Похоже, для Мэриэн она всегда будет той перепуганной принцессой с капризами. — Узник сбежал.

Всего-то! Тяжесть, давившая на сердце Эсфи, растворилась во тьме без остатка. А она думала… она боялась… Эсфи вздохнула свободнее, но тут же встрепенулась снова:

— Узник? Который…

Вопрос застрял у неё в горле. Кто ещё мог сбежать, как не…

— Амарель, — закончила её мысль Мэриэн.

Эсфи хотелось подкинуть что-нибудь в воздух или швырнуть об стену, призвав своё волшебство. Надо было послушать Тарджинью…. Но нет, Эсфи не могла и подумать о том, чтобы казнить Амареля! Он спасал её, спасал несколько раз — и Эсфи хотела, чтобы он жил. Несмотря на все свои злодеяния.

— Опустите руки, Ваше Величество. Встаньте. Позвольте, я затяну вам пояс. Теперь можете опять сесть.

Скоро Эсфи была одета в голубое платье из плотной ткани, а Мэриэн с явным удовольствием причёсывала ей волосы. Теперь стало понятно, почему Мэриэн не позвала служанок — давно ей не приходилось выполнять их обязанности, и Мэриэн, наверное, соскучилась по тем, прежним временам!

— Сбежал, — повторила Эсфи, и её руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. — Но ведь Башню Смерти охраняли. Сверху стража, снизу люди ди Гунья. И кольцо… оно перестало действовать?

При мысли об этом Эсфи чуть не вскочила. Ей представились обугленные трупы стражников, и если так и есть, это её вина!

— Нет, — ровным тоном отозвалась Мэриэн, завязав косу Эсфи лентой.

— Тогда что случилось? — потребовала Эсфи; у неё снова прорезался «королевский голос».

— У дверей ждут стражник Гэстед и двое гафарсийцев. Они расскажут, — Мэриэн принялась заплетать вторую косу. Покончив с этим, она помогла Эсфи надеть на ноги шерстяные шусы до колена — по гафарсийской моде. А затем настал черёд кожаных башмачков.

— Зажжём побольше свечей, — Мэриэн направилась к столу.

— А моя корона? — напомнила Эсфи. Ей нравилась маленькая золотая корона, усыпанная жемчугом.

Мэриэн фыркнула:

— Простите, Ваше Величество. Запамятовала.

Эсфи была готова рассердиться, но ей вдруг пришло в голову, что за этим странным поведением Мэриэн могла прятать свою… растерянность. И ещё что-то.

Эсфи задумалась. Останься Амарель в башне, с ним наверняка бы ничего хорошего не случилось. Вернулась бы, к примеру, Тарджинья из Гафарса — и попробуй уследи за ней. Так может, втайне Мэриэн радовалась, что Амарель сумел скрыться?

Тем временем Мэриэн вернулась к Эсфи с короной в руках.

— Теперь вы готовы, Ваше Величество, королева Эсферета, — пригладив ей волосы и увенчав их короной, Мэриэн отступила на пару шагов. Эсфи села прямо, сложила руки на груди и призвала своё волшебство…

Вид у стражников был жалкий и помятый. На голове у Гэстеда зрела шишка, один из гафарсийцев недосчитался зубов в схватке с неведомым противником, а ухо другого покраснело и распухло. Эсфи нахмурилась и чуть-чуть приподняла кровать, чтобы та парила в воздухе. Гэстед, тем временем, опустился на колени, а следом за ним и те двое.

— Мы просим прощения, Ваше Величество! Не усмотрели…

— Как это было? — Эсфи прищурила глаза. Шишка на голове Гэстеда, казалось, распухала прямо на глазах.

Он принялся объяснять, запинаясь на каждом слове. Выяснилось, что к вечеру Амарель крикнул, вызывая стражу, и Гэстед явился на зов. Он обнаружил пленника скорчившимся на скамье. «Мне плохо, — простонал Амарель, — выведи меня на свежий воздух!» Помня, что герцогиня Гранмайская велела беречь пленника, Гэстед выполнил его просьбу. Амарель и раньше был бледным и мало ел — кто его знает, чем болел. На всякий случай Гэстед прихватил с собой двоих приятелей из отряда ди Гунья. Остальные сидели и играли в карты.

— Четырьмя Богами клянусь — сами ничего не поняли! Как птица чёрная налетела. Отшвырнула нас всех, пленника схватила… и в небо! — Гэстед показал двумя пальцами правой и двумя пальцами левой руки вверх.

— Птица? — Эсфи заморгала.

— Ну да… как птица… я подумал… что это Чёрный Путник был, — пролепетал Гэстед.

Эсфи переглянулась с Мэриэн. Истории о Чёрном Путнике они обе часто слышали в детстве. Якобы ходил огромный человек в чёрном по Афирилэнд, а когда ему надо было — превращался в птицу и летел. Молва передавала, что он был невероятно силён, и никто не осмеливался встать у него на пути. Однако до Эльдихары человек-птица так и не добрался, и выяснить, правда ли всё это, не удалось.

— А как мы очухались — сразу сюда побежали! — бормотал Гэстед. — Ваше Величество… виноваты… хотите, нас в башню бросьте, только не казните!

Эсфи вздохнула. Она, конечно, и не собиралась никого казнить.

— Идите. Я вас прощаю.

Гэстед и гафарсийцы хотели поцеловать ей руку, но Эсфи поспешно отослала их прочь. Она не любила, когда ей целовали руки, а кроме того, надо было поговорить с Мэриэн. Та молча сидела в кресле у стола, то и дело поправляя фитилёк то одной, то другой свечи.

Когда двери захлопнулись, пламя свечей заколебалось… и погасло. Стало совсем темно и страшно — Эсфи вдруг представила себе Чёрного Путника, заглядывающего к ней в спальню.

— Зажги поскорее! — голос у неё дрогнул.

Свеча осветила невозмутимое лицо Мэриэн, и Эсфи облегчённо выдохнула, безо всякой нужды поправила корону и плавно опустила кровать на пол. Глупости какие. Ну, заглянет сюда Чёрный Путник, так что же — силы Эсфи не хватит, чтобы отправить его… полетать?

— Как ты думаешь, они сказали правду?

— Думаю, да. А тебе что в голову пришло?

— Здесь что-то не так, — одними губами произнесла Эсфи. И ей стало не по себе от такой мысли. А Мэриэн ответила не сразу.

— Ты хочешь допросить Гэстеда и тех двоих… тщательнее? — Она не менее тщательно подбирала слова.

Поняв, что она имела в виду, Эсфи чуть не взорвалась негодованием, но ей помешала пелена, снова возникшая перед глазами. Отвлекла. Эсфи досчитала до десяти и решительно заявила:

— Пыток не будет! При маме не пытали, а значит, и при мне не станут!

— Ты уверена, что не пытали? — Голос Мэриэн звучал как-то слишком спокойно.

Эсфи задохнулась. Она считала мать воплощением доброты и милосердия, и со стороны Мэриэн было низко… возмутительно… сомневаться! А ведь Мэриэн было известно куда больше, мелькнула неприятная мысль, но Эсфи отбросила её. И выпрямилась, вскинув подбородок так высоко, что корона едва не слетела с волос.

— Можно ещё раз допросить. Завтра утром. Но… без пыток. Ты меня понимаешь, Мэриэн? И с каких пор ты такая злая стала?! Словно Кагард!

— О, до Кагарда мне далеко, — отозвалась Мэриэн, но без осуждения или отвращения. — Хотя в чём-то он прав. Как и Тарджинья. Излишняя доброта нас когда-нибудь погубит.

Эсфи раздражённо дёрнула себя за косу и сорвала ленту.

— Хватит. Это всё я и в королевском совете могу услышать. Когда мы говорили с Тарджиньей об Амареле… ты была со мной согласна! Там тебе моя доброта излишней не была!

Мэриэн долго молчала. Так долго, что свеча, наверное, успела наполовину догореть.

— И я буду жалеть об этом, — судя по движению разноцветных пятен во тьме, Мэриэн встала и пошла к двери. — Когда Амарель вернётся во главе бей-ялинского войска. Если Гэстед не солгал, то Амареля наверняка похитили по приказу Эрекея!

Эсфи замерла, прижимая ко рту кулак. Вовсе Мэриэн не радовалась, что Амарель сбежал!

— Я пришлю служанок, — и дверь за Мэриэн закрылась.

Эсфи стукнула по одеялу и топнула обеими ногами по полу. От души.

Нельзя было не признать, что Мэриэн права. Если Амареля унёс Чёрный Путник или кто-то другой, то вряд ли по собственной прихоти. Ответ оставался только один: хан Эрекей. Но как он узнал, что Амареля держали именно в Башне Смерти? Могло ли статься, что всё-таки во дворце есть враги, предатели? Опять?!

Эсфи сдёрнула ленту со второй косы и едва не расплакалась.

II

Кариман был настоящим великаном — рядом с ним Амарель чувствовал себя карликом, хотя на рост никогда не жаловался. Кариман был очень силён — пожалуй, он сумел бы нести Амареля на руках, как ребёнка, без видимых усилий. Так и сказал: «Если боишься лететь рядом, я возьму тебя на руки. Хан повелел, чтобы я тебя доставил живым и невредимым». Амарель решительно отказался — он перестал бояться высоты ещё с тех пор, как научился летать верхом на драконе.

Правда, с Кариманом всё оказалось совсем иначе. Амареля несло вперёд, как поднятый вихрем камень, и под ним не было такой надёжной опоры, как спина Сверна. То и дело в лицо бил холодный ветер, заставляя задыхаться. К тому времени, как Амареля опустило на заснеженную землю в лесной местности, он готов был вопить от облегчения.

— Славный полёт, а? — Кариман с шумом приземлился рядом, стукнув о землю своим посохом. На лице великана неудержимо расплывалась самодовольная улыбка. — Будет тебе что рассказать детишкам в старости!

Он говорил на бей-ялинском языке со странным акцентом, произнося «б» вместо «п» и «и» вместо «е», словно ихранджанские купцы. Между тем, Амарель сильно сомневался в том, что доживёт до старости, но выжал из себя улыбку. Рассказов и без Каримана набралось бы…

Теперь они сидели на дереве, которое Кариман выдрал своими могучими руками из земли, а ветки с этого дерева были сложены для костра.

— Помню, всю страну Афирилэнд вдоль и поперёк изошёл, — говорил Кариман, вынимая огниво из походной сумки, висевшей у него на боку, — а в столице не был, вот и побывал, а жаль, что недолго.

Амарель только кивал и вымученно улыбался время от времени — он ещё не отошёл от полёта.

— Хан о тебе сильно беспокоился, — словоохотливо продолжал Кариман, разжигая костёр, — словно сына родного вернуть желал. Чем ты ему так угодил?

Казалось, холод Каримана ничуть не тревожил, хотя на нём был простой чёрный халат, рубаха и штаны. Ни мехового плаща, ни шапки.

— Было дело, — скупо ответил Амарель, греясь в осознании того, что Эрекей его не бросил. Кариман говорил так непринуждённо, что не было сомнений — он не лгал. Амареля похитили не для того, чтобы казнить с позором. А значит, и Кальфандра его не покинула! Амарель хотел бы вознести молитву благодарности своей богине, но решил, что сделает это в Бей-Яле…

Пламя затрещало, весело облизывая ветки, и Амарель протянул к нему замёрзшие, покрасневшие руки.

— Ты не похож на бей-ялинца, — Кариман достал пару тонких лепёшек из сумки и протянул одну Амарелю. Тот попробовал — немного зачерствела, но вкусная. — Лицо белое, глаза большие. Откуда ты?

— Гафарсиец, — неохотно отрываясь от лепёшки, ответил Амарель. Кариман оживился и принялся рассказывать о том, как побывал в Гафарса — до того, как его превратили в летающий сундук. Амарель слушал рассеянно, откусывая от лепёшки, пока Кариман не упомянул имя хана.

— Вот так Эрекей меня расколдовал. Я пообещал, что любое его желание исполню, а сам странствовал по Бей-Ялу, и скажу я тебе, гафарсиец — лучше страны не найти! А я где только не был…

Амарель охотно переспросил бы, как Эрекей расколдовал Каримана, не будучи волшебником, но это означало бы, что Амарель толком не слушал всю историю. Рассердится ещё великан. Сердить его в планы Амареля совсем не входило, хотя болтовня порядком утомила — язык Каримана, похоже, был ещё длиннее, чем его посох.

— Любое желание, — повторил Амарель. Что-то ему это слово напомнило — а вернее, кого-то. Как и словоохотливость Каримана, его карие глаза и короткие волосы цвета каштана. Неужели…

— Я гафарсиец, а ты-то кто? — осторожно поинтересовался Амарель.

Кариман доел лепёшку и снова полез в сумку, на этот раз, за куском вяленой конины и бутылью воды.

— Джинн.

Вот оно как! Перед внутренним взором Амареля, как живая, встала Тарджинья — её взгляды, которые обещали расправу, ядовитые речи… Её поднятые руки, с которых хлынул водопад. Огромная сосулька, созданная Тарджиньей, казалось, проткнула Сверна насквозь — и Амарелю тогда почудилось, что у них с драконом одно сердце на двоих, ведь боль пронзила его так же, как и Сверна.

С трудом дожевав остатки лепёшки, Амарель обронил:

— Я… слышал о вас, джиннах.

Кариман важно кивнул, жуя мясо и запивая его водой. После чего болтовня возобновилась:

— О нас ходят легенды! Мой род…

Амарель уставился в огонь. Слова джинна пролетали мимо ушей, пока Амарель думал, что рассказывать про Тарджинью, конечно, не станет. А то как бы лишнего не сболтнуть. Вместо этого Амарель подсел как можно ближе к костру. Кариман, увлечённый собственным рассказом, не заметил, как Амарель и вовсе сунул обе кисти в огонь. Как Эсфи не убьют её же камни, как Тарджинья не захлебнётся в воде, так и пламя не обожгло бы Амареля. Пока в нём есть волшебство, пусть и удерживаемое кольцом.

Амарель вспоминал свою жизнь в Башне Смерти.

— Принеси жертву… окропи её кровью руки свои… и вознеси великую молитву, — Амарель выписывал одну букву за другой, стараясь не поставить клякс, — и непременно ответит богиня… Такого не бывало, чтоб не ответила…

Вместо бумаги стражник Гэстед принёс ему желтоватый свиток пергамента, но Амарель и так остался доволен. Он усиленно вспоминал всё, чему его учил Фаресар. Конечно, Амарель знал, что и половину того не запишет, что было в храмовых книгах. Но самое главное… самое существенное…

— Как только Кальфандра поднимет свой белый жезл, и лучи восходящего солнца озарят небо, — Амарель так нажимал на перо, что оно заскрипело, — ты узнаешь волю богини!

И потом — текст молитвы. Его Амарель помнил наизусть, хотя сомневался, что станет проводить подобный ритуал. Ему пришлось бы найти где-то жертву, а он не хотел лишних жертвоприношений, когда воля богини и так ясна.

Ясна ли? Амарель поставил точку, отложил перо и тяжело задумался. Сколько бы он ни освежал свою память отрывками из священных текстов, прежний восторг перед Кальфандрой не возвращался. Амарель пробовал петь гимны, но голос его звучал удручающе фальшиво уже на второй строке. И тоска наступала — хоть плачь, но плакать Амарель тоже не мог.

Нельзя было сказать, что с ним обращались плохо. Убогая комнатушка и одиночество — вот и всё наказание. Убивать Амареля пока никто не спешил, а о прошлом он старался вспоминать как можно реже. Но покоя всё равно не знал.

Амарель вздохнул и собрался писать дальше, но тут что-то с шелестом приземлилось ему на голову. А потом соскользнуло на колени. Амарель раскрыл рот и уставился на замызганный клочок такого же пергамента, как тот, из которого был сделан свиток.

Из окошка, что ли, прилетело? На этом клочке чернели буквы, написанные неровным, прыгающим почерком на бей-ялинском языке.

— Двурогие духи! — пробормотал Амарель, схватив послание и жадным взглядом разбирая строчки.

«Вечером. За башней. Постарайся быть там».

Амарель скомкал послание в кулаке и какое-то время собирался с мыслями. Его хотели спасти? Или убить? Вторую мысль Амарель мгновенно отбросил. Не может Несравненная с ним так поступить! Затем Амарель снова разгладил клочок пергамента, повертел так и сяк, но больше там ничего написано не было.

Да и то, что было… начало исчезать. Амарель расширившимися глазами смотрел, как чернила выцветали, а пергамент с одного краю занялся пламенем. Словно его поднесли к свече. Очень скоро от письма осталась кучка пепла, которую Амарель, опомнившись, стряхнул на пол.

Значит, вечером. Амарель схватил исписанный свиток и засунул к себе за пазуху. Внутри всё дрожало от нетерпения.

Когда Гэстед принёс обед, Амарель был так взволнован, что не сумел съесть ни куска. А между тем, впервые за эту неделю в тарелке лежало мясо. С тушёной капустой. Амарель с сожалением поковырялся в тарелке, изобразив, что немного поел, а потом… начал звать стражу и уверять, что ему стало плохо.

— Нельзя тебе выходить, не велено, — буркнул Гэстед, волоча Амареля за собой. Тот изо всех сил притворялся, что у него разболелся живот. — Совсем ненадолго, понял? Чтоб за тобой комнату не убирать!

Внизу сидели люди Гиадо ди Гунья, пили скверное, судя по шуткам, вино и вяло играли в карты.

— Вы двое, пойдёте со мной! — услышал Амарель приказ Гэстеда, но оглядываться не стал. Сзади раздались топот и ругательства по-гафарсийски, отчего Амарель едва не улыбнулся, но тут же спохватился, что должен страдать, стонать и сгибаться в три погибели.

Позади башни Амарель доковылял до одного из пеньков, расчистил снег и неловко присел боком. Держась за живот, Амарель покосился на сопровождающих — Гэстед хмурился, гафарсийцы прислонились к потемневшей от времени стене, и один из них сплюнул в снег.

— Полегчало? — вполголоса спросил Гэстед. Судя по его голосу, он ждал, что Амареля вот-вот стошнит.

Амарель помедлил, не зная, что ответить, и тут с неба слетело огромное чёрное существо, вооружённое посохом. От неожиданности Амарель чуть не упал с пенька.

— Айе! — грозно взревел великан, и прозвучало это как «айи». Удар посоха пришёлся Гэстеду по макушке, так что он охнул и сел прямо на землю. Гафарсийцы схватились за мечи, но ударами посоха неизвестный ошеломил их.

Амарель инстинктивно вскинул руки, защищая голову, но его бить не собирались. Великан в чёрном сдёрнул Амареля с пенька, словно куклу, и поднял в небо. У Амареля перехватило дух. Он не успел закричать, как внизу замелькали верхушки елей, припорошенные снегом, городские постройки, а потом и редкие деревушки.

Вскоре великан опустил Амареля на землю посреди необъятного поля и с достоинством представился:

— Кариман.

Казалось, от быстрого полёта он ничуть не запыхался.

— Амарель, — еле выдавил тот из себя, и Кариман сжал его ладонь в своей, будто тисками. Поздоровался. Амарель только хватал ртом морозный воздух и смотрел, подняв взлохмаченную голову, на Каримана, которому был ростом по грудь.

— Значит, летим! — звучно провозгласил Кариман, прежде чем Амарель успел что-то пролепетать о передышке. Да и в самом деле, какая передышка, когда полёт только начался?

Вот так они и очутились в этом лесу, у костра…

— Эй! Гафарсиец! Ты сумасшедший?! — Кариман грубо схватил Амареля за плечо, и тот неохотно выдернул руки из пламени, но был вознаграждён потрясённым видом Каримана. Тот даже глаза выпучил.

— Такой у меня дар, — скромно улыбнулся Амарель, показывая тёплые, розовые, ничуть не обожжённые ладони.

— Расскажи о своём даре, пока мы отдыхаем, гафарсиец, довольно мне одному болтать! — И Кариман придвинулся к Амарелю с таким нетерпением в глазах, что стало ясно — от рассказа не отвертеться.

Что ж. Необязательно ведь говорить обо всём.

— Ладно, — Амарель приблизил лицо к костру, давая Кариману возможность полюбоваться тем, как огонь лижет ему, Амарелю, щеку, словно верный пёс. — Всё началось, когда я встретился с эмегенами в горах…

III

— Ваше Мудрейшество…

— Какие церемонии, уважаемая джинния! Обычно вы называете меня просто «советник».

— Да бросьте! Я хотела спросить…

— Спрашивайте, здесь всё равно никто не услышит.

— Я не о том!

Приветливое гафарсийское солнце за несколько дней растопило весь снег, и зима казалась теплее, чем иная осень, так что народу на ярмарке было невообразимо много. Сначала выступили музыканты, потом уличные шуты, теперь настало время зверей. Тарджинья вспомнила, что хотела больше на ярмарки не ходить, но отмахнулась от этой мысли. Выглядывая из толпы, она во все глаза смотрела на танцующих медведей и огненно-рыжего верзилу, который играл незамысловатую мелодию на дудочке.

— Я хотела спросить, как они этого добились? — снова повернулась Тарджинья к советнику. Кереске был одет, как простой горожанин — по его собственному признанию, он любил гулять по Фаарне и смотреть, чем живут обычные смертные. А чтобы чувствовать себя увереннее, Кереске носил за пазухой ларма. Тарджинья сомневалась, что в некоторых случаях это поможет, но Кереске виднее. Наверное.

— Чего добились? — он потихоньку выбирался из толпы, видимо, устав от шума и толкотни, и Тарджинья неохотно пошла следом. Оглянулась пару раз. Медведь всё так же плясал, толпа радовалась и хлопала в ладоши, кто-то держал на плечах маленькую девочку с тёмными косичками, и та взвизгивала от восторга.

— Чего-чего, — проворчала Тарджинья себе под нос и громко ответила: — Танца! Если бы я умела приказывать животным, я бы, конечно, поинтереснее что-то придумала, чем пляски, но и это неплохо…

Кереске, не оборачиваясь и неторопливо шагая прочь, объяснил:

— С детства медвежат ставят на лист раскалённого металла, заставляют перебирать ногами… и получается танец! А проделывают это под музыку. Чтобы медведь запомнил, и потом ему металл не понадобился. С этими зверями обращаются дурно, уж поверьте мне.

— Что?! — Тарджинья решила, что ослышалась. Ладно ещё лошадь загнать, будучи вне себя… или быка хворостиной отстегать… но такое!

— Пойдёмте скорее, — усмехнулся Кереске, — пока вы не кинулись на этого рыжего, Тарджинья.

Она скрипнула зубами. Теперь доносившиеся до неё звуки дудочки вызывали не веселье, а отвращение.

— Иногда, — философским тоном продолжал Кереске, — мне кажется, милая джинния, что я сам — как этот медведь. Жизнь при королевском дворе приучила меня к самым разнообразным «танцам».

Тарджинья догнала его и пошла рядом.

— У вас больше свободы, чем у несчастного медведя, Ваше Мудрейшество. И у вас есть лармы. Сами же говорили, что собрали достаточно сведений, чтобы король понял, что за его спиной плетут интриги, — шепнула она на ухо советнику.

Кереске кивнул с задумчивым видом.

— Верно. Но есть одна загвоздка — король меня и слушать не станет, — также шёпотом откликнулся он.

Тарджинья пнула камешек на дороге и вдруг заскучала по Эсфи и Мэриэн. Простые, понятные люди, подруги, соратницы. А тут изволь выслушивать все эти туманные речи, хотя руки так и чесались устроить за дворцом озеро, и пусть Королевские Лисы там барахтаются, пока не признаются! Но Кереске собирался торжественно преподнести королю целую кипу бумажек, чтобы тот отдал приказ схватить Лисов. А теперь и вовсе заявил, что король его не выслушает! У Тарджиньи уже голова шла кругом.

— И что тогда делать?

— Потерпите, Тарджинья. Мне осталось немного, чтобы закончить своё расследование. Наше, — поправился Кереске — наверное, ларм ущипнул его. — С моими друзьями.

Тарджинья захихикала, какой-то прохожий удивлённо посмотрел на неё — и поспешил отвернуться, отчего она снова помрачнела.

Сражение с драконом оставило Тарджинье на память шрамы, и не только на теле, но ещё и на лице. Один шрам пересекал щеку, другой, поменьше, остался на подбородке. Релес ничего с этим поделать не смог, пудрить их было бесполезно, и временами на Тарджинью накатывала бессильная злость. Одно зеркало во дворце короля Аранжи она недавно разбила, толкнув изо всех сил.

— Завтра утром придёте ко мне, — сказал Кереске, когда они приближались к дворцу, и молчание начало тяготить обоих. — Поговорим о всяких пустяках, — тон у него сделался многозначительный.

— И сразу к королю? — еле слышно спросила Тарджинья. Представила себе, как разоблачённые маги нападут, пытаясь убить Кереске, она сшибёт их с ног волной воды, а потом заставит интриганов захлебнуться.

Кереске медленно наклонил голову в знак согласия. Тарджинья облизнула губы:

— Наконец-то! Я здесь две недели, а мы с вами только разговариваем, шатаемся по городу, навестили Ирзу, а я даже на один бал успела сходить…

Кереске тихо смеялся.

— Вам смешно, а я домой хочу! То есть, не домой, — Тарджинья сконфуженно умолкла, сообразив, что она только что сказала. — В Афирилэнд.

— Скоро вернётесь, — пообещал Кереске, дружески пожав ей руку. — Погостите… и вернётесь. И забудете бедного одинокого старика.

— Скажите, — шепнула Тарджинья, — а вам мой водяной шарик хоть раз пригодился?

Кереске с извиняющимся видом выпустил её ладонь:

— Случая не представилось.

Тарджинья растянулась на своей роскошной кровати, как была, в белом платье и коричневой накидке с грязным подолом, и смотрела в потолок. Какой-то затейник разрисовал все потолки спален в королевском дворце, и Тарджинья остановила взгляд на фигурке охотника, который целился своим копьём в гигантского змея с тремя головами.

Кажется, совсем недавно Тарджинья с тоской думала, какие Эсфи и Мэриэн простые и понятные? Ха! Разве что, если с советником сравнить. На деле, кто поймёт Эсфи с этим её безрассудным: «Амареля убивать нельзя!»

Тарджинье живо вспомнился разговор в тот день, когда короновали Эсфи. Они втроём сидели за столом в библиотеке, Эсфи раскраснелась и сжимала кулаки, а Мэриэн угрюмо молчала. На Эсфи было синее шёлковое платье, и Тарджинья отчётливо помнила сапфировое ожерелье у неё на шее. Вместо цепочки с амулетом. А ведь раньше Эсфи её даже на ночь не снимала. Беспечность, как есть беспечность! После сражения с драконом Тарджинья этот амулет так и не видела…

— Послушай, — злилась она, — волшебство кольца — не вечное! Вот закончится однажды ночью, Амарель всех, кто в башне, сожжёт, и дворец тоже! Мало ли какие клятвы Кальфандрой он приносил! Ладно, один раз ты попробовала по-мирному. Но так же нельзя всё время! Считай, что ты с огнём шутишь. Представь, что я бы отпустила Сверна!

— Ты — другое дело, — Эсфи не уступала.

Тарджинья негромко хмыкнула. «Другое дело!» Можно подумать, она не жалела Сверна, ведь вся его беда была лишь в том, что он остался верен Амарелю до конца. Тарджинья помнила, как наступала на дракона, как чувствовала его растерянность и ужас. Но у неё не было выбора. И у Эсфи выбора нет, только сама она этого не понимала, как если бы корона на голове — это игрушка, а не возложение обязанностей!

— В бою, как помню, ты посылала стрелы обратно в бей-ялинцев. И не боялась, что раны окажутся смертельными, — вспомнила кое-что Тарджинья. — Их, значит, тебе не жалко было?

— В бою — это другое дело. Хочется наказать врага, как следует! А Амарель — пленник. Беззащитный, пока кольцо действует. И если бы это волшебство было такое недолговечное… Амарель бы не попытался надеть мне кольцо на палец!

— Хорошо, — процедила Тарджинья сквозь зубы. — Я не хочу опять ссориться. Будь по-твоему.

Зачем ссориться, когда можно придумать какой-нибудь хитрый план, чтобы прикончить жреца и себя не выдать?

— Конечно, не будем ссориться! — обрадовалась Эсфи и кинулась в объятия Тарджиньи. Стала гладить её по обрезанным после схватки с драконом волосам. — Дай слово, что оставишь Амареля в покое, хорошо?

— Даю, — без колебаний согласилась Тарджинья, зная, что ради достойной цели это слово можно и нарушить.

Эсфи поцеловала её.

— Знаете что, — кашлянула Мэриэн, — можно поискать какого-нибудь дэйя… и пусть сделает так, чтобы кольцо работало подольше. Обе стороны останутся довольны, — она с лёгкой усмешкой встретила взгляд Тарджиньи. Эсфи высвободилась из её объятий и хлопнула в ладоши:

— И правда! Отличная идея! Как тебе, Тарджинья?

«Да не найдёте вы никого. Или найдёте поздно», — подумала про себя Тарджинья, а вслух кисло согласилась.

— Я об этом позабочусь, — и Мэриэн встала из-за стола, показывая, что для неё разговор окончен.

Сейчас Тарджинья ломала голову: догадалась Мэриэн о её намерениях или нет? И если да, сказала ли об этом Эсферете? Или, хорошенько поразмыслив, всё-таки поняла, что Тарджинья права? Кто их, людей, разберёт! Тарджинья и вообразить себе не могла, чтобы в Долине Фалеала случилось что-то похожее. Преступника надлежало казнить, даже если он кого-то спас. Все однажды были хорошими, верно?

— И даже если у преступника красивые глаза, — произнесла Тарджинья в тишине и невесело хмыкнула. Интересно, наблюдали ли за ней Королевские Лисы? Считалось, что Тарджинья приехала потому, что возникли трудности с городскими каналами, нужны были ещё две купальни, и якобы фаарнийцы сами не могли с этим справиться — объяснения для Лисов, которые разбирались только в магии. Что наговорил Кереске остальным советникам, Тарджинья не знала, да и все они, кроме Кереске, сливались для неё в одну безликую толпу.

В дверь постучали:

— Ваша Светлость!

— Маргрета, — Тарджинья лениво слезла с кровати. — Приготовь мне ванну, какую ты Её Величеству Эсферете готовила. Хорошо?

— Как вам угодно, — с этими словами Маргрета ушла. Эсфи уверяла, что служанка очень много разговаривает, но Тарджинья такого не заметила. Не больше, чем она сама.

Итак, завтра Королевские Лисы будут разоблачены, и если повезёт, Тарджинье удастся добраться до пресловутого «шара всевидения», разбить его, а ещё лучше — забрать себе. Тарджинья заулыбалась и начала снимать с себя накидку.

IV

Шар на металлической подставке был небольшим, величиной с детскую ладонь. Матово-белая поверхность не отражала ничего, и Мэриэн обратила к Лойсу вопросительный взгляд. Лойс — высокий, с резкими чертами лица и скошенным лбом — подошёл к столу, за которым обычно сидели члены королевского совета, а сегодня одна только Мэриэн, и поклонился:

— Разрешите, Ваша Светлость…

Он дотронулся до шара, на пару мгновений прикрыв глаза; наблюдая за Лойсом, Мэриэн увидела, как задрожали и распахнулись его веки, и покосилась на шар. Ничего не изменилось, но Лойс заговорил, как если бы перед ним развернули картинку:

— Здравствуй, брат. И я тебя слышу.

Мэриэн барабанила пальцами по столу, сидя прямо и стараясь не обращать внимания на то, как неудобно ей было в новом платье. И следила за тем, как нетерпение на лице Лойса сменилось досадой, а затем — лёгким беспокойством.

— Никого? Совсем никого не нашли? Значит…

— Погоди, — перебила его Мэриэн. — Передай Юэну, что теперь дэйя, которые заставят кольцо действовать дольше, искать не надо.

Лойс недоуменно моргнул: до него ещё не дошла новость о бегстве узника Башни Смерти. Как только Мэриэн объяснила, в чём дело, Лойс выругался от души, но тут же покраснел:

— Прошу прощения, Ваша Светлость.

— Ничего, — равнодушно бросила Мэриэн — у неё были заботы поинтереснее, чем ругающиеся при ней подданные. — Судя по всему, он на пути к Бей-Ялу. Вот что, — Мэриэн провела ладонью по шару — на ощупь у него была шероховатая поверхность, — не уходи далеко. Возможно, я поручу вам с Юэном что-то ещё.

— Будем рады услужить, — оживился Лойс. Вероятно, он хотел стать чем-то большим, чем просто ростовщик — да и любой бы на его месте хотел бы.

Лойс забрал свой шар и удалился, а Мэриэн откинулась назад в кресле и поморщилась. Платье жало в боках — придётся либо меньше есть, либо отдать его королевской швее. Мэриэн пришла в голову мысль, что надо бы придумать в Афирилэнд что-то среднее между мужской и женской одеждой. Пожалуй, это напоминало бы бей-ялинский халат со штанами… Удобство — вот чего не хватало красивым женским платьям, украшенным вышивкой и драгоценными камнями.

— О чём ты думаешь! — Мэриэн шлёпнула ладонью по столу, рассердившись на саму себя.

До этого ли было, в самом деле? Амарель сбежал. И вполне вероятно, избавился от кольца — это же не ошейник на шее… Конечно, Мэриэн погорячилась, сказав Эсферете, будто бы пожалеет о том, что они оставили Амареля в живых. Нет, пусть живёт долго и счастливо, только вдали от Афирилэнд.

— Светлая леди Мэриэн! — раздался за дверью грубоватый голос — он великолепно подошёл бы рыцарю на могучем коне. Мэриэн улыбнулась — это был всего лишь Кагард Стремительный.

Правда, теперь не «всего лишь», а граф Кагард Саффе, который за своё участие в повстанческой войне получил не только место в королевском совете, но и земли графа Кериэльского.

— Заходите, Кагард, — Мэриэн приняла полную достоинства позу.

Кагард с его ростом, широкими плечами, твёрдым взглядом стальных глаз выглядел не хуже рыцаря из старинных легенд. А уж после того, как он стал графом, а не вождём оборванцев с Севера… Определённо, он был хорош.

— Пришёл вам кое-что сообщить, — Кагард дёрнул себя за аккуратно подбритую бородку. Вид у него был хмурый. — Мой человек допросил тех троих, как вы и желали, светлая леди Мэриэн. Они твердят своё. Мол, налетел Чёрный Путник, унёс пленника, и всё. Рядом леса, свидетелей не было…

Мэриэн помнила, как она обратилась к Кагарду с этой просьбой. Добавила, что Её Величество требует, чтобы Гэстеда и тех двоих гафарсийцев не подвергали пыткам. «Понимаете, Кагард, мне не хотелось бы недовольства королевы», — и Мэриэн выразительно заглянула Кагарду в глаза. Тот хитро улыбнулся: «Есть у меня один человек. И без пыток всё выяснит, верите ли». Мэриэн решила, что задавать вопросы об умениях этого человека не стоит. Главное, что Эсфи можно сказать — пыток не было.

Глядя на Кагарда, Мэриэн закусила губу. Можно смело поручиться, что человек с такой челюстью доведёт любое дело до конца.

— Надо думать, Путника послал хан, и ему хорошо известно, кто у нас где сидит. Любопытно, светлая леди Мэриэн, не так ли?

Она кивнула и медленно проговорила:

— У меня была ещё одна мысль — что всё гораздо проще… стражников подкупили, чтобы они тихо убили пленника, а потом где-нибудь закопали, — Мэриэн посмотрела Кагарду в лицо, и он, казалось, немного напрягся. Но тут же возразил:

— Ни в коем случае, леди Мэриэн! Это явное неповиновение королеве. У нас во дворце нет никого, кто решился бы пойти против её воли.

«Я знаю, по меньшей мере, одну такую, но она сейчас в Гафарса, — подумала Мэриэн. — Что там ещё? Остальные, кто был в башне, не видели, не слышали…»

— Благодарю вас, Кагард, — она добавила в свой голос тёплых ноток. И, кажется, перестаралась.

Кагард мгновенно оказался рядом и, подхватив руку Мэриэн, приложился к ней губами. А казалось бы, не так давно злился, что это не его назначили главнокомандующим, а Мэриэн. Вероятно, сейчас, в платье, она нравилась ему больше.

— Служить Её Величеству и вам, герцогиня — не только честь, но и удовольствие.

— Ступайте, — Мэриэн неловко улыбнулась.

Улыбаясь в ответ и поблёскивая глазами, Кагард выпустил её пальцы и, отступая назад, коротко поклонился. После чего развернулся и исчез за дверью, двигаясь быстрее, чем можно было ожидать от человека его телосложения.

Мэриэн закатила глаза.

Двое молодых крестьян были тощими, испуганными и всё норовили склониться в низком поклоне. Конечно, пахло от них скверно, но к счастью, Эсфи в комнате не оказалось, а Мэриэн не была столь изнеженной.

У обоих крестьян на головах торчали светлые вихры, а глаза были одинаково водянистые. Близнецы.

При мысли о близнецах вспомнились покойные Изул и Изела. Отогнав грустные мысли, Мэриэн велела крестьянам — раз уж посмели явиться к самой герцогине:

— Говорите!

Тот из них, что посмелее, стал нескладно излагать свою историю.

–…А собрались, значит, мы за дровами… Стало темно, и вышли.

— Продолжайте, — ободрила его Мэриэн, поёрзав в кресле. Платье, конечно, помнётся, но сидеть всё время в одной позе казалось нестерпимым. И чем ближе к вечеру, тем больше хотелось сменить тесное, тяжёлое платье на рубаху и штаны.

— Дрова, значит, — крестьянин помял в руках грязную шапчонку. — И их увидели… Там, в поле.

— Кого — их? — терпеливо спросила Мэриэн, видя, как он наморщил лоб, стараясь описать незнакомцев. На помощь пришёл брат:

— Чёрный Путник! И человек. С ним. Сначала стояли… потом улетели.

Говоря, как Чёрный Путник легко и свободно взмыл в небо, таща за собой спутника, как дитя малое, крестьяне едва не захлёбывались от ужаса. Молва приписала великану невиданную волшебную силу, и теперь вся деревня Марла страшилась, что ночью он придёт, убьёт их и утащит все запасы еды. Мэриэн смутно припомнила, что она ничего такого о Чёрном Путнике не слышала, но кто знает, каким мясом успели обрасти скелеты историй о загадочном великане.

— Чёрный Путник улетел далеко в Бей-Ял, — Мэриэн старалась убедить крестьян, что бояться им нечего. — Он не вернётся.

Но вместо того, чтобы убраться прочь, они стенали и жаловались на свою судьбу, голодную зиму, а теперь ещё и Чёрный Путник, мол, появился нежданно-негаданно посреди вечерних сумерек.

— Чьи земли? — коротко и утомлённо спросила Мэриэн.

— Герцогини Сагрельской, — уж это они выговорили без труда.

Вот как. Тарджинья ещё в Гафарса, и даже когда вернётся, придётся помогать ей со всем этим. Мэриэн недовольно потёрла горячие виски — у неё заболела голова. «Надо было поручить кому-то другому…»

— Мы обязательно вам поможем. А пока идите, — натянуто улыбаясь, обронила она и выпрямилась в кресле. — Гербен…

Дэйя, ставший начальником дворцовой стражи, явился на зов Мэриэн. Бегло осмотрел растерявшихся юнцов с ног до головы. В его лице ничего не дрогнуло, хотя когда-то Гербен был таким же простым тружеником.

— Проводи этих людей к выходу из дворца. И вот что, — Мэриэн подозвала Гербена поближе и вполголоса сказала ему: — Сунь им украдкой по пять серебряных церов.

«Небось по дороге проедят и пропьют».

— И… вели проследить за ними.

Гербен поклонился и отошёл. Очень скоро Мэриэн смогла с облегчением вздохнуть, подумать о еде, об отдыхе… и вспомнила про Лойса — она же велела ему не уходить.

Сердито выбранившись, Мэриэн позвонила в колокольчик, и явился молодой русоволосый стражник.

— Найди и приведи ко мне Лойса, ростовщика, — не глядя, велела Мэриэн.

Когда стражник ушёл, Мэриэн снова потёрла виски ладонями и долго смотрела в пылающий очаг, думая о том, что вечером займётся своими собственными делами. На её землях уже не хозяйничали разбойники, не голодали крестьяне, и в городах начались кое-какие постройки. И всё равно, нужно было прикинуть, когда удастся вернуть деньги, взятые из государственной казны.

Дверь снова тихонько открылась.

— Вы меня звали, Ваша Светлость, — Лойс был бодр и весел, как если бы не прождал полдня в холодных коридорах дворца.

— Новое поручение, — кратко объяснила Мэриэн, опасаясь, что у неё вот-вот заурчит в животе. — Вы с Юэном должны найти мне кое-кого. И снова дэйя.

Лойс безо всякого удивления вытащил шар из кожаной сумки, которую носил переброшенной через плечо.

— Это должен быть человек с необычным даром, — Мэриэн не отрывала глаз от пламени, лизавшего сосновые дрова. Раздался негромкий стук — шар на подставке оказался на столе перед Мэриэн, совсем как утром.

— Каким? — Лойс протянул руку к шару, собираясь вызвать Юэна.

Мэриэн отвернулась от очага, и звук, донёсшийся из её голодного желудка, похоже, наполнил собой всю комнату.

Ну и ладно.

— Чтобы понимал, лгут ему или нет, — Мэриэн вдруг остро пожалела, что такого человека не было рядом с ней раньше. — Чтобы любую неправду чувствовал.

V

— Ихранджанские зубочистки — это лучшее, чем я отбеливал зубы! А я что только не пробовал. Слышал ещё, что там, где много яблок, зубы протирают мякотью, — Кариман покопался в своей сумке, вынул пару веточек и сунул Амарелю под удивлённое молчание всего семейства Рисхан. Такие господские забавы, как отбеливание зубов, им явно были неведомы.

— Я тоже… слышал, — Амарель покосился на любопытных смуглых детишек, сидевших рядом с ним, и спрятал обе веточки за пазухой. — Весьма… признателен.

Он не был уверен, стоит ли благодарить за такую мелочь, но ведь Кариман, не раздумывая, делился всем, что у него было, не только зубочистками. А за еду и воду Амарель забыл его поблагодарить.

— Э, Кариман, — заговорил отец семейства — он выглядел как человек средних лет, но уже седой, — расскажи нам про Ихранджан!

Дети, приученные молчать, пока говорят взрослые, привычно жевали чёрствые лепёшки, запивали водой и слушали. В семействе Рисхан было шестеро детей, и старшие девочки выглядели такими же юными, как Тарджинья, а младшие — как Эсфи. Но отец гордо сообщил гостям, что уже весной выдаст замуж всех четырёх.

Одна из девочек, с бесчисленными чёрными косичками на голове, толкнула сестру в бок, указала на Амареля, и обе зашептались. Амарель неловко отвернулся и услышал, как Кариман пустился в рассказ:

— Ихранджанцы — народ чудной! Вы бы слышали, что они сочиняют о джиннах. Мы и кости едим, мы и любой облик принимать умеем…

— Кости! — повторила жена Рисхана и приглушённо засмеялась.

— Иногда они не лгут, — в тихом деревенском домишке голос Каримана был особенно звучным, — раньше мы соль не ели. Такой старинный обычай. Никогда этого не понимал…

— Соль ещё найти надо, — рассудительно заметил Рисхан.

Амарель понимал, о чём он говорит. В Гафарса соль считалась небывалой роскошью, она могла появляться только на столах у господ. В рассказах путешественников, которые Амарель читал в храме, говорилось, что в иных странах соль была как деньги, из неё даже монеты делали.

— В Ихранджане и бедняки находят! — Кариман сделал энергичный жест своей огромной рукой и едва не задел хозяина. — А поскольку джинны соли не ели, пошло поверье, что от них можно защититься солью! Рассыплешь на пороге — и джинн не зайдёт.

Рисхан неодобрительно покачал головой, погладил бороду и изрёк:

— Что взять с богатых! Они не только солью, хлебом и тем разбрасываются!

Амарель усмехнулся — завтра его ждут те самые богатые, швыряющие объедки на пол и спьяну заливающие пол куумсом, но, конечно, говорить об этом не стал. Он старался помалкивать, благо Кариман не упомянул о том, что Амарель — Великий жрец и покоритель елмаузов. Говорили здесь Рисхан, его жена — молодая, но рано увядшая женщина, — и Кариман, друг семьи.

— А помнишь, как сюда пришёл, в Улкир? — Жена Рисхана заварила чай из трав, налила гостям и ещё молока в него добавила.

— Помню, — Кариман повернулся к Амарелю, благожелательно улыбаясь, — а вот мой спутник не слышал эту историю!

История оказалась коротенькой, но впечатляющей. У Рисхана была единственная корова, и подчас она оказывалась спасением всего семейства от голода. Однажды корову чуть было не задрал волк, а спас проходивший мимо Кариман.

— Я путешествовал, — объяснил Кариман, попивая чай из старой глиняной кружки, — это было летом, и как увидел волка…

— Свернул ему шею голыми руками! — восторженно пропищала девочка с косичками, но мать тут же наградила её суровым взглядом. Девочка насупилась и умолкла.

Амарель чуть не поперхнулся и невольно взглянул на руки Каримана, похожие на узловатые корни столетнего дуба. Нетрудно поверить, что великан на такое способен! Вспомнилось, словно из прошлой жизни, как сам Амарель и Мэриэн вдвоём прогоняли волка, а сзади шмыгала носом Эсфи…

— Пора готовиться ко сну, — сказал Рисхан, когда гости допили чай. — По обычаю, вы ляжете с краю. Кому ночью надо будет выйти, тот выйдет. Но в лес, — он переглянулся с женой, — не ходить!

— Волки? — безо всякого страха спросил Кариман.

— Нет. Не спрашивайте, — глубокая складка прорезала широкий лоб хозяина.

Жена Рисхана убрала все следы жалкого пиршества, ей помогали девочки. Тем временем, мальчишки осмелели, достали откуда-то старую обглоданную кость, и Кариман изобразил, как пытается её съесть.

— Нет! Не идёт, — звуки его хохота заглушали тонкий детский смех. И не узнать в добродушном великане того, кто налетел на Гэстеда и гафарсийцев и каждого ударил посохом!

Спать пришлось на соломе, расстеленной на полу. Амарель позаботился о том, чтобы лечь ближе всех к двери — сна у него не было ни в одном глазу, и он хотел ночью выйти. Тем более, что в тесном домишке было душно и неуютно. Может, после небольшой прогулки удастся заснуть, а наутро уже новый день, и впереди Сархэйн, по которому Амарель успел соскучиться. Хан Эрекей… Действительно ли он беспокоился — или сожалел, что потерял своего приближённого колдуна, который мог быть очень полезным? Амарель задумчиво хмурился в темноте, укладываясь спать, а потом хозяева потушили огонь.

Ночь была ясная и холодная, но без снега, и это радовало — надоели афирские сугробы. Прежде чем вернуться в дом семейства Рисхан, Амарель постоял на улице, глядя вверх, на тёмное небо, где изогнутым лезвием вырисовывался полумесяц. Лунные боги — вот с кем предстоит расправиться в Бей-Яле, снести все святилища и воздвигнуть на их местах храмы Кальфандры. Жаждал ли этого Амарель? Раньше он с охотой ответил бы «да», а теперь ему стало тоскливо, да и хан может с ним не согласиться. Всё ведь переменилось.

Из леса, куда Рисхан настойчиво советовал не ходить, донеслось нежное, мелодичное пение. Амарель прислушался. Птица? Женщина? Он сделал несколько шагов к лесу, заворожённый пением, подгоняемый любопытством, вспомнил предостережения Рисхана и отмахнулся от них. Глупые местные поверья, а поверий Амарель не боялся.

Птица сидела на ветке — небольшая, с длинным клювом, и оперение её казалось чёрным в окружающем мраке. Амарель перешагнул через пенёк, на котором рос зимний гриб, и хотел подобраться ближе, но застыл на месте — ему вдруг стало страшно. Птица, не переставая петь, повернула голову и впилась взглядом своих чёрных глаз-бусинок в лицо Амареля.

…Амарель словно стал кем-то другим — перепуганным, летящим через огонь и дым, обезумевшим от боли существом. Прочь по узкому переулку, от кричащих людей в пёстрых халатах, прочь, к городским воротам, а потом лететь, ничего не различая перед собой, пока не окажешься в лесу — и упадёшь без сил, пока плывущие в небе облака заволакивает тьма…

…Амарель резко выдохнул. Он ведь и вправду не видел Инфар мёртвой, только то, как она горела и металась по храму, потом исчезла. А двери, помнится, он так и не успел запереть.

Вот как вышло.

— Нет, — пробормотал Амарель, отступая. В чудесном пении всё яснее слышались угрожающие нотки. Безумие. Просто безумие!

Птица слетела с ветки и закружилась над ним. Амарель споткнулся о пенёк и упал на одно колено. Зашарил руками по мёрзлой земле, ища камень, обломившийся с дерева сук — что угодно. Но птица и не думала нападать — лишь кружилась над ним и пела, и Амарель сам не понял, когда лёг и уткнулся лицом в землю, ставшую мягче пуха. Уйти, навсегда уйти и не знать боли…

— Вставай! Говорю — вставай! — Кто-то встряхнул его за плечи. Амарель не хотел возвращаться — он был уверен, что ничего хорошего его не ждёт. Так пела птица. Именно это он разобрал в её песне.

— Вставай! — Его подняли и поставили на ноги, и Амарель, наконец, разлепил глаза. Перед глазами всё плыло, и он упал бы, не держи его ручища… кого? Эмегена?

— Демон тебя забери! — гаркнул Кариман. — Приди в себя, а то на руках понесу, то-то все посмеются!

Амарель вздрогнул, протёр глаза и огляделся. Лес как лес, тишина, если не считать шумного дыхания Каримана, и… никаких птиц.

— Она… улетела? — Амарелю не понравилось, как жалко и растерянно прозвучал его голос.

Кариман хмурился.

— Да, улетела. Я её не видел, только слышал. Пошли-ка спать. Потянуло его в лес… говорил же Рисхан… хорошо, что я вышел по нужде… вот отведу тебя к хану, и буду свободен, а то следи за ним, как за дитём малым…

Амарель без слов поплёлся за джинном, то и дело оглядываясь, но, к счастью, в лесу было спокойно.

Потом, на рассвете, когда все сидели и, позёвывая, пили молоко, Рисхан рассказал о лесной тайне.

— Был у нас самый обычный лес… никого там, кроме зверья, не водилось. Летом всё и началось.

Дети затаили дыхание, а Амарель смотрел на свои руки и не мог поднять глаз — ему казалось, все поймут, что он как-то причастен к этой истории.

— Охотник наш, Сарек, клялся, что видел то ли женщину, то ли чудище. Она умирала, звала на помощь, но он испугался, сбежал. Потом в лесу эта птица завелась. Сладко поёт, и только по ночам её слышно. Говорят, в песне её можно узнать будущее, но лучше не слушать. А то мало ли что узнаешь…

Амарель стиснул в руках кружку с недопитым молоком, чтобы скрыть свою дрожь.

— Старики сказывают, раньше такое бывало. После смерти невинно загубленная девица, будь у неё волшебный дар, могла оборотиться птицей или зверем. А если обидчика своего встретит — уморит. Хоть как-нибудь, да уморит…

И ведь добилась бы своего, если б не Кариман. Тот прервал хозяина дома:

— Хвала высшим силам, на джиннов это не действует. А вот парнишка лицом в землю лежал… похолодел весь, дыхание замедлилось. Чуть не умер, — Кариман замолчал и задумался.

Подняв, наконец, голову, Амарель увидел, как Рисхан что-то шепнул джинну. И повёл глазами в его, Амареля, сторону. Кариман не ответил и порывисто поднялся на ноги:

— Засиделись мы, добрые хозяева, пора нам в путь.

Амарель отставил кружку и встал. Рисхан спросил, не надо ли чего в дорогу, Кариман покачал головой. Он стремился убраться отсюда побыстрее, а вчерашнее благодушие испарилось, словно и не было его.

— Доброго, доброго пути, — провожало их всё семейство, и в лице Рисхановой жены ясно читалось нетерпение, а вот девочка с косичками, пожалуй, была огорчена и украдкой посматривала на Амареля.

— Возвращайся, — сказал Рисхан джинну, и в его взгляде, как почудилось Амарелю, мелькнуло: «Только без этого… парнишки».

Ему и самому не хотелось возвращаться.

— Я гляжу, много дел ты в Бей-Яле провернул, — это было единственное, что Амарель услышал от Каримана по пути в Сархэйн. Признаться, без его болтовни стало чего-то не хватать, но Амарель сказал себе, что это от волнения. Ведь мысли о том, как его встретит хан, крутились в голове, и отвлечься от них можно было лишь приятной беседой. А Кариман сделался угрюм и немногословен.

— Да… много дел, — Амарель надеялся, что Кариман не пустится в расспросы. Проклятая птица с её предсказаниями! Нет, Амарель не хотел верить, что во дворце его встретит ханский палач. Кальфандра защитит. Спасёт своего слугу. Ведь она же вытащила его из Башни Смерти, а значит — и впредь не бросит. Наверное.

VI

Тарджинья сидела в постели, завернувшись в тёплое шерстяное покрывало, и весело болтала со служанкой о том, какая нынче чудесная погода, и о том, что пять купален в одном городе — это мало.

— А у вас, Ваша Светлость, как было в Долине Фалеала? — спросила Маргрета почтительным тоном. Она уже знала, где живёт старинный род, к которому принадлежала Тарджинья, и интересовалась его обычаями — то ли искренне, то ли затем, чтобы угодить. Тарджинье было всё равно. Главное, что она могла рассказывать без умолку, а собеседница ахала, охала или удивлённо округляла глаза.

— У нас там в горах речка была, — Тарджинья причёсывала золотым гребнем волосы, и настроение ей не испортило даже зеркало напротив кровати. — Вам, людям, вода в этой речке показалась бы ледяной! Но мы, дочери рода Фалеала, каждый день мылись, и ещё на бережку сидели голые на спор — кто первая не выдержит и оденется, та проиграла!

Наверное, Маргрете хотелось воскликнуть: «Срам-то какой!», но она промолчала и вместо этого принесла Тарджинье свежее платье из сундука. Белое, конечно. Тарджинья смутно вспомнила, что надевала что-то похожее в прошлый раз.

— А если бы молодые господа джинны увидели вас на берегу реки? — Всё-таки очень чесался у Маргреты язык!

Тарджинья хихикнула, отложив гребень в сторону:

— Так и веселее!

Её забавлял потрясённый вид Маргреты.

За разговорами подоспело время завтрака, но у Тарджиньи были другие дела. И голода она не чувствовала, только волнение. Тарджинья попудрила шрамы на лице, чтобы выглядеть как можно лучше, и заспешила к советнику Кереске.

В коридоре она чуть не налетела на — кто бы мог подумать? — лекаря Миэрко. И сердечно улыбнулась ему. К сожалению, нахмуренные седые брови Миэрко ясно давали понять, что удовольствие от встречи получила только Тарджинья. Он окинул её шрамы мимолётным взглядом, но промолчал.

— Доброе утро, уважаемый лекарь, — ещё слаще улыбнулась Тарджинья, в свою очередь, давая понять, что так легко он от неё не отделается.

— Доброе, госпожа Тарджинья, — Миэрко, как и шедший рядом стражник, излучал всем своим видом недовольство. — Простите, но я спешу.

Улыбка слетела с лица Тарджиньи. Она как-то и позабыла, что появление лекаря ничего хорошего означать не могло.

— Кто болен?

— Меня вызвали к Его Мудрейшеству, — сдержанно объяснил лекарь. — А теперь, будьте добры, посторонитесь!

Тарджинья отступила к стене и смотрела, хмурясь, как Миэрко и стражник исчезли за углом. Топот их ног удалялся, затем раздались голоса, хлопнула дверь, и Тарджинья осталась стоять в тишине. Если не считать щебета придворных дам в библиотеке, которая располагалась в другом конце коридора.

Кереске! Всё утреннее настроение исчезло без следа. Что с ним стряслось? Вчера он был совершенно здоров! Неужели Лисы?.. Тарджинья дёрнула себя за ворот платья и оторвала шёлковую розочку, которая и так еле держалась.

— Мелочь, а досадно, — послышался чей-то голос. Он навевал мысли о пироге с обильной сладкой начинкой, в которую пихнули пару ложек яда и сверху полили сиропом. Тарджинья развернулась — и узнала Иамракаса.

Белочка Вирра сидела у него на руках и что-то ела с ладони. Иамракас поймал взгляд Тарджиньи и сожалеюще покачал головой:

— Плохо началось утро, а?

Тарджинья отбросила розочку, сосредоточилась на ухмыляющейся физиономии Иамракаса и представила, как вода льётся ему на голову.

— Что вы творите! — Иамракас и его белка заверещали одновременно. Пышный хвост Вирры стал мокрым и обвис, а по лицу Иамракаса медленно стекали капли. От злости он весь затрясся.

— Да вы… да как вы смеете…

Тарджинья шагнула к нему и наградила такой перекошенной улыбкой, что Иамракас поёжился и отпрянул, прижимая к себе белку.

— Что «вы», паршивый ты любитель зверей? Зачем тебя прислали твои хищники?

— Мне велели передать вам, — прошептал Иамракас, отступая ещё дальше, — чтобы вы не смели… вставать на пути у Королевских Лисов…

Глаза Тарджиньи сузились. Было нетрудно устроить так, чтобы от воды Иамракас раздулся, словно старый бурдюк, каких много в Ихранджане… и лопнул! Кажется, он прочитал это намерение в её лице, поскольку затрясся уже от страха и вжался в стену.

— Хотел грозно предупредить, а вышло не очень, — ухмыльнулась Тарджинья. Она бы разорвала Иамракаса, заставив белку удрать в испуге, если б не мысль, что этот человек — просто марионетка. Срывать на нём злость было бы… неправильно.

— Я вам передал… а дальше дело ваше, — осторожно, боком, Иамракас стал отходить от Тарджиньи. Уже решив, что сумеет сбежать, он тихо добавил:

— Вот советник не уберёгся…

Плюх! Огромная волна воды обрушилась на Иамракаса, сбив его с ног вместе со злополучной Виррой. Не обращая внимания на визг и вопли, Тарджинья пошла прочь, обрывая с ворота пару оставшихся розочек и еле сдерживаясь, чтобы не устроить во дворце наводнение.

Ярость стучала у неё в голове, как молот.

— Вы бы поели чего, Ваша Светлость, — Маргрета стояла перед ней с подносом в руках, словно заботливая тётушка. И накричать бы, чтоб убиралась прочь, но ведь служанка искренне беспокоилась. Тарджинья с усилием заговорила, боясь, что голос сорвётся:

— Спасибо, Маргрета, не надо. Не смогу я…

Маргрета осторожно отставила поднос на стол — Тарджинья даже не посмотрела, что там, — и наклонилась к ней:

— Скорей бы вы уплывали отсюда, госпожа Тарджинья. Опасно вам оставаться.

И, выпрямившись, подхватив поднос, на котором звякнули тарелки, Маргрета скрылась за дверью.

Опасно! Тарджинья сама это знала. Тут и «предостережений» Иамракаса не надо — раз глянешь в хитрые глазки кого-нибудь из королевских магов, и достаточно.

Стемнело, а Тарджинья всё так же сидела на кровати, размышляя, что ей теперь делать. Подруги ждали Тарджинью, они могли оказаться в опасности из-за Амареля, хана Эрекея или очередных заговорщиков, и потом, Тарджинья присягнула Эсфи на верность. Значит, придётся отложить расправу с Королевскими Лисами на будущее. Тарджинья поднялась, кликнула Маргрету и стала готовиться ко сну.

Как только пройдут похороны советника, надо сесть на первый же корабль в Афирилэнд — и попутного ей, Тарджинье, ветра.

Похороны. Советника. Тарджинья повторила это про себя — и глаза её наполнились слезами.

…Она проснулась от стука и готова была окатить водой любого, кто к ней сунется. Но в спальне царила тишина, и Тарджинья, тяжело дыша и держа наготове водяной шарик, огляделась. Некому брызнуть в глаза, разве что самой умыться. Что она и сделала.

«Это я», — тоненько прозвенело в ушах.

Тарджинья сдвинула брови. Ларм! Кереске полагался на этих существ, как на самого себя, а они его не спасли.

«Чего тебе надо?»

«Хочу, чтобы ты доверилась мне, джинния. Позволь, я перенесу тебя в одно место».

Тарджинье показалось, что ларм очень взволнован.

«И что меня там ждёт?»

«Увидишь».

А вдруг Кереске жив? И всё это был искусно разыгранный спектакль? Здесь, во дворце, порой находятся артисты лучше, чем те, которые бродят с ярмарки на ярмарку! Тарджинья медлила.

«Ну, так что же?» — поторопил её ларм, и она решилась — закрыла глаза и почувствовала, как чужая воля берёт над ней верх… тело становится невесомым… куда-то летит… а потом резкое приземление, и Тарджинья, как была, в ночной рубахе очутилась посреди леса.

Близился рассвет. Сосны уходили верхушками вверх, откуда-то доносились птичьи трели, а перед Тарджиньей на земле стоял человечек ростом с мышь. Голова у него была полностью лишена волос. Одежда человечка подозрительно напоминала почерневшие, пожухлые листья. Башмачки на ногах, казалось, были сделаны из древесной коры.

— Вот спасибо, — ядовито произнесла Тарджинья вслух, — притащил невесть куда, да ещё в таком виде! Хоть бы платье прихватить дал.

Справедливости ради, она сама сглупила — могла бы в спальне попросить ларма, чтоб подождал. Но очень уж хотелось выяснить, в какое такое место её зовут, и не выжил ли, в самом деле, Кереске.

Ларм задумчиво посмотрел на неё своими изумрудно-зелёными глазами. Судя по его наряду, к холоду он был нечувствителен.

«Я слышал, джинны и голые разгуливают».

— Слышал он! — Тарджинья переступила босыми ногами по колючей земле. Да, в жилах у джиннов текла кровь горячее, чем у людей, но не настолько же, чтобы зимой «разгуливать» без башмаков! Всему есть свои пределы.

— Если вы всегда такие невнимательные… не удивляюсь, что советника не уберегли, — вырвалось у Тарджиньи.

А вот теперь ларм поник. Так и повёл Тарджинью куда-то — опустив голову, и, может, даже со слезами на глазах. Она не присматривалась — довольно было своих забот. То в грязь не наступи, то об острую ветку не поранься, то не споткнись о кустик.

Но Тарджинья забыла обо всём, когда вышла на обширную поляну, окружённую деревьями. Не меньше полсотни человечков столпились у носилок, тщательно сплетённых из мелких веточек, и на этих носилках лежало тело советника Кереске. На нём, как на самой Тарджинье, не было ничего, кроме рубахи.

К горлу Тарджиньи подкатился тугой ком.

— Значит… Кереске всё-таки умер, — она остановилась и прикрыла рукой глаза. Тарджинье не хотелось разглядывать лармов, выслушивать, что они скажут. Ей не нужно было их сочувствие. Но один голосок всё-таки не оставлял её в покое:

«Советник говорил, чтоб мы похоронили его сами. В тихом, красивом лесу. И чтобы рядом были только друзья».

Тарджинья отняла руку от лица и улыбнулась сквозь слёзы.

— Это вы славно придумали.

Она не думала, что успела привязаться к старому советнику, до тех пор, пока не услышала о его смерти. С Кереске было связано столько воспоминаний; перед Тарджиньей, как наяву, так и вставали разные картинки из прошлого, пока лармы читали молитвы своим духам на щебечущем, как у птиц, языке. В лесу, казалось, похолодало ещё больше, и Тарджинья сунула руки под мышки, чтобы их согреть.

Она сомневалась, что лармы сумеют выкопать могилу, но вот они закружились вокруг носилок, и те стали… медленно уходить под землю. Тарджинья, сморгнув слёзы, слушала, как лармы пели что-то печальное и прекрасное.

— Прощайте, советник, — она присела на корточки и в последний раз взглянула на лицо Кереске — спокойное, с закрытыми глазами.

А потом земля поглотила его, а в маленьких ручках лармов появились сиреневые… цветы?! Среди зимнего холода это выглядело по-настоящему сказочно. Цветочки легли на могилу, и Тарджинья, изумлённая, заметила, как они сразу пустили корни.

«Бессмертный цветок, — объяснил ларм, который привёл её сюда. — Люди и джинны знают ту его разновидность, которую зовут амарантом».

Тарджинья встала, обхватила себя руками. Бессмертный… Это значило, что цветы на могиле Кереске не увянут никогда. Интересно бы знать, что это за лес. Судя по тому, как студило щёки, он находился высоко в горах. Наверное, родные места для лармов, потому Тарджинью так легко сюда и перетащили.

Не прощаясь, лармы вдруг исчезли, как не было их. Все, кроме одного. Он стоял рядом с Тарджиньей в своём нелепом наряде из пожухлых листьев, всё такой же поникший, с опущенной головой.

«Меня зовут Анриэ», — зачем-то представился он.

Тарджинья хмыкнула.

«Кереске говорил, лармы просто так своих имён не открывают».

«Верно. Только тем, с кем желают подружиться».

Тут он, наконец, осмелел и глянул на неё.

«С кем желают… — начала Тарджинья и умолкла. — Погоди, ты собрался со мной дружить?»

«Если ты согласишься. Мои братья вернулись к своему народу, а я… привык к людям».

Тарджинья потопталась на месте и нечаянно наступила на острый камушек.

«Да чтоб тебя!»

«Это надо понимать… как отказ?» — личико Анриэ сделалось совсем несчастным.

Тарджинья выдавила из себя смущённую улыбку.

«Нет. Это надо понимать, как удивление… и согласие».

VII

Недаром говорили старики: шаг за шагом будет дорога, капля за каплей — озеро. С юных лет Эрекей уверял себя, что ему предназначено править великой Империей. Он был третьим сыном старого хана, младше — только ленивый и беззаботный Теркай. И если бы Эрекей ждал, пока наступит его очередь стать ханом, прошли бы многие годы. Но ведь любое препятствие можно убрать с дороги…

Эрекей отпил куумса, размышляя о прошлом, а у ног его скорчился едва живой от страха толстяк. Младший брат. Эрекей милостиво ему улыбнулся.

— Отчего же ты не пьёшь, Теркай?

Перед глазами снова встало прошлое. Старый хан долго болел и упрямо не хотел умирать. У его ложа сидела бывшая рабыня, которая стала ему верной женой, и ухаживала за ним. Эрекей помнил, какая душная вонь стояла в комнате, как слезились глаза отца и тихо плакала его жена.

Старый хан умер своей смертью. На отца у Эрекея не поднялась рука…

— Я и так много пил, — голос Теркая вернул Эрекея в настоящее. — Там, в стране желтоволосых.

Теркай облизывал сухие губы и смотрел красными, воспалёнными глазами. Его опасения можно было понять — недавно у него на глазах погиб великий бей Кермас. Тот, кто помогал Теркаю править в Афирилэнд.

Верный Бахар хладнокровно задушил бея, пока Эрекей пил куумс, подливая заодно брату, и слушал, как музыканты играли на сурне. Бездыханное тело бея упало к ногам Теркая, и, вмиг протрезвев, он завопил… С того дня Эрекей не вызывал брата к себе — думал, как с ним поступить. Велел бы казнить, но что-то мешало, удерживая карающую длань.

— Пей, — жёстко сказал Эрекей, протягивая брату чашу, и тот был вынужден трясущимися руками взять её. — Хотел бы отравить тебя — ты бы уже очутился на том свете.

Теркай кивнул, едва не роняя чашу. Пухлые щёки его обвисли, под глазами пролегли тёмные круги.

— Я… я на твоей стороне, Эрекей. Я всегда на твоей стороне.

Так оно и было. Субэй подавился костью, Сармай утонул, купаясь в реке, и сначала Теркай думал, что братья погибли по воле злых духов. Поняв, что единственным злым духом был Бахар на службе у Эрекея, младший брат лишь посерел и сказал:

— Я на твоей стороне. Нет нужды убивать и меня.

Эрекей ему поверил. Может быть, потому, что и Теркай безоглядно ему верил. А может, по другой причине.

И когда жена покойного хана с кинжалом подкралась к Эрекею, её руку перехватил Теркай. Тогда он был гораздо моложе и проворнее, и над воротником его халата не болтались три подбородка…

— Теркай, — задумчиво сказал Эрекей, глядя, как тот пьёт, и изо рта у него стекают белые капли. — Брат.

Теркай поспешно отвёл чашу от губ.

— Помнишь, что я тебе говорил?

Теркай наклонил голову так, что его мокрые подбородки коснулись груди — он помнил.

Великая Империя. Она должна была простираться от тех краёв, где зимой снимали урожай, до земли, в которой и летом стоял холод. Слово хана Эрекея. Закон хана Эрекея.

На заморские страны Эрекей ещё не замахивался — хотя жива была мечта привести бей-ялинцев в степи, откуда их некогда прогнал Нирам Завоеватель. Но всему своё время.

— Достойная цель, брат, — прошептал Теркай, когда Эрекей рассказал ему о своих планах, и посмотрел на Эрекея с уважением. Доселе ханы боролись за власть ради самой власти, пытались упразднить Совет великих беев. А Эрекей мечтал о грандиозном.

— Ты поистине станешь величайшим ханом! — И эти слова Теркая звучали искренне.

Сейчас, глядя на перепуганного брата, Эрекей воскрешал в памяти другого Теркая. Того, кто дружески протягивал руку, поддерживал взглядом и одобрял всё, что говорил Эрекей.

Старшие братья были из другого теста, принадлежали старой эпохе с её мелкой грызнёй за крохи власти, чтобы потом упиваться ею и заставлять приближённых целовать себе ноги. Но Теркай мыслил иначе. Когда-то.

— Что скажешь теперь? Когда нет Совета беев, когда власть полностью в моих руках? — Эрекей хотел услышать правду, но едва ли он дождётся её от нынешнего Теркая. Жир и страх — вот всё, что он собой представлял.

— Ты… поступил правильно, брат, — Теркай нехотя пил куумс, но отставить чашу не смел. — Тебя… нас… ждёт великое будущее.

Эрекей отвернулся и крикнул:

— Бахар!

Теркай снова задрожал. Лицо его стало пепельно-серым, глаз задёргался.

— Что я сказал не так, брат?

Не отвечая ему, Эрекей дождался, пока на пороге комнаты возникнет могучая фигура полуобнажённого и босого раба. За поясом у Бахара торчали два кинжала в ножнах, лицо — как у бронзовой статуи.

— Нам нужны певицы. У брата дурное настроение, — и, поймав взгляд Теркая, Эрекей коротко рассмеялся и потрепал его по плечу.

Осмелев, Теркай спросил:

— Тебе и Амрел для создания Империи нужен?

Эрекей убрал руку и помолчал.

— Да, брат. Он мне нужен.

Илькам был моррейцем — жителем когда-то покорённого бей-ялинцами небольшого княжества на западе. Моррея оставалась верна своим обычаям, несмотря на то, что веру в лунных богов там приняли, и в каждом городке стояло по святилищу. Моррейцы продолжали носить свои длинные туники, отращивать бороды до пояса, писать книги на своём языке, а князья Морреи не падали ниц перед ханами, а лишь склоняли головы.

Из летописи Эрекей знал, что несколько раз в Моррее вспыхивали бунты, и ханы жестоко их подавляли. Однажды проявишь слабость, и тебе же оттого хуже будет.

Теперь в Моррее никто не бунтовал. Сыновья покойного князя поделили власть и почти не ссорились между собой. О недовольстве и народных мятежах не могло быть и речи. Но жители Морреи всё равно вели себя, как высшая раса, покорённая дикарями.

«Заносчивый народец», — Эрекей посмотрел на стоявшего перед ним Илькама. Его жидкая, снежно-белая борода спускалась почти до колен и была перевязана лентой. Туника Илькама была поношенной и грязной, из рваных башмаков высовывались большие пальцы, но старик держался с достоинством, словно сам князь.

— Ты сделаешь то, что я велю? — Эрекей устроился поудобнее на своих подушках. Илькаму сесть не предлагали — невелика птица.

— Сделаю, — хмуро отозвался Илькам. — В обмен на исцеление.

Изнутри его разъедала неведомая болезнь, а правая рука с детства не выросла. Эрекей едва заметно скривил губы. Дэйя были один страхолюдней другого, сколько ни видел их Эрекей. У лекаря, который ему служил, руки были здоровые, зато всё тело покрыто коричневыми пятнами.

— Будет тебе… избавление, — Эрекей помедлил. — А теперь ступай. Я тебя позову, когда придёт время.

После ухода Илькама Эрекей открыл учебник по шатранджу, составленный неким эл-Кахарани и переведённый на бей-ялинский язык, и начал расставлять на доске красные и чёрные фигурки. Решение задач — мансуб — ихранджанцы считали благотворным для ума, и Эрекей был с ними согласен. Рука его вдруг замерла — Эрекей снова прикинул, не пойдёт ли что-то не так в его собственной мансубе.

Амарель. Он действительно был нужен для создания Империи с единой религией, которая позволит держать людей в страхе перед единым владыкой. Но положиться на Амареля Эрекей больше не мог. Хоть таинственная Кальфандра и наделила своего жреца могуществом, ума она ему не прибавила. И то, что натворил Амарель в Афирилэнд, было явным доказательством. Эрекей отложил учебник и посмотрел на доску.

— Визирь против рух — и победа? Немыслимо!

Казалось немыслимым и то, что Амарель, имея такую силу и дракона в своём распоряжении, не покончил с повстанцами. С принцессой и её нелепым «войском» из убогих калек и больных — так называемых дэйя.

Эрекей вспомнил, как брат рассказывал ему о плане Амареля. Тогда Эрекей не сдержался и ударил кулаком по доске, на которой точно так же была расставлена позиция. Фигурки полетели в разные стороны, и одна чуть не угодила в лоб съёжившемуся от страха Теркаю.

— Принцессу надо было убить! Сжечь огнём! Весь север должен был пылать! — Эрекей схватил Теркая за воротник и, притянув к себе, выплюнул ему в лицо:

— И ты глупец! Почему не прислал мне хоть голубя с письмом, хоть гонца?! Я бы образумил мальчишку!

Теркай жалко лепетал, но Эрекей отпустил его, уже не слушая. Окажись перед ним тот «мальчишка» — пальцы Эрекея сомкнулись бы на его никчёмной белой шее, и того гляди, Кальфандра встретила бы своего жреца на… как он говорил, Полях Мёртвых?

— И я хорош! — Эрекей щелчком пальцев отшвырнул пешку, подкатившуюся к его ноге. — Кому доверил задачу…

Сейчас Эрекей был холоден и спокоен. Подвигав визиря туда и сюда, он расплылся в довольной улыбке: кажется, не всё так сложно.

— Вот и пойман рух, — Эрекей смешал фигуры.

Амарель скоро окажется здесь, и теперь Эрекей присмотрит за каждым его шагом. Одна маленькая хитрость — и мансуба будет решена.

— Бахар! — Эрекей отодвинул доску и кивнул рабу, всё это время сидевшему в тёмном углу, на фигурки. — Убери всё в ящик.

Тот повиновался. Прикажи Эрекей, чтобы в ящик по частям засунули человека — Бахар сделал бы это с таким же хладнокровием.

Он был не просто рабом — они с Эрекеем росли вместе, играли в детские игры, дрались игрушечными саблями и упражнялись в стрельбе из лука. Когда Бахара хотели выпороть, Эрекей выручал его; когда Бахар услышал от своего юного господина, что или старшие братья однажды его удавят, или ему придётся их убить — то предложил свою помощь.

В пыточном деле Бахар также был хорош, и немало врагов Эрекея сознались в своих замыслах, рыдая при одном виде щипцов, на которых запеклась кровь.

— Кто-то идёт, — прислушиваясь, сказал Бахар и положил руку на пояс. — У одного из них тяжёлая поступь. Как у эмегена.

Эрекей тоже прислушался — слуги вели гостей к его комнате, и широкая улыбка пересекла его лицо.

— Это они, Бахар. Нам нужен пир! И музыканты!

VIII

Если б Амарель мог просто развернуться и убежать, он бы так и сделал, прежде чем подняться по ступенькам ханского дворца. Но он медлил — и в голове билась мысль, что уже поздно. Ему оставалось уповать на Кальфандру, и Амарель вдруг вспомнил, что так и не вознёс молитву благодарности своей богине. Разгневается ли она? Накажет ли?

Кариман шёл на пару шагов впереди, помахивая посохом, а на Амареля не оглядывался. Слуги молчали. Напряжение Амареля всё росло, и к тому времени, как один из слуг постучал к Эрекею со словами: «Могучий хан, пришли гости», Амарель почти ожидал услышать смертный приговор.

Но ничего не случилось.

— Пусть заходят, — разрешил хан.

Кариман посторонился, чтобы Амарель вошёл в комнату первым.

Эрекей стоял посреди комнаты — и едва Амарель поднял на него глаза, как хан коснулся его плеча. Заглянул в лицо, улыбнулся — по-настоящему улыбнулся!

— Амрел, сынок. Вот ты и здесь.

Задохнувшись от неожиданности, Амарель опустился на колени.

— Мой хан! Я подвёл вас… Я прошу прощения! — Эта небольшая покаянная речь была приготовлена заранее, но хан встретил так тепло, что в голосе Амареля прорвались искренние нотки.

— Ты сделал, что мог, — возразил Эрекей. — Джинн!

Амарель оглянулся через плечо — Кариман всё так же стоял на месте, упирая посох в пол. Ни оживлённой болтовни, ни даже приветствия. Но Кариман слегка поклонился.

— Ты свободен, — сказал ему Эрекей. — Будь почётным гостем.

— Сожалею, но не могу, — Кариман ответил предсказуемо, но Амарель всё равно испытал нечто, похожее на сожаление. — Попутешествую, а может, и домой полечу.

— Домой — это хорошая мысль. Говорят, чем отказаться от родины, лучше жизни лишиться, — заметил Эрекей. — Прощай, джинн.

Амарель услышал тяжёлые шаги уходящего Каримана. Вот и всё.

— Встань, — как будто спохватился Эрекей, обернувшись к Амарелю. — Джинн не пожелал пировать, но ты, я знаю, не откажешься.

Лёгкая улыбка вновь скользнула по его лицу, и Амарель поспешно поднялся на ноги.

— Не откажусь, мой хан.

Только сейчас он заметил, что в углу комнаты неподвижно сидел раб Эрекея…

Амарелю наконец-то удалось помыться, как следует — в Башне Смерти в его распоряжении было лишь корыто с водой. Куртку и штаны из драконьей кожи Амарель отложил на будущее, когда понадобится идти в какой-нибудь поход, а старая рубаха и вовсе уже никуда не годилась. Взамен ему принесли новую рубаху, халат и штаны, как в тот день, когда он оказался в доме Мархыса. Амарель отогнал воспоминание, тут же испортившее ему настроение, и потребовал гребень. После того, как ему удалось привести свою шевелюру в порядок и потуже завязать лентой, Амарель счёл, что он готов пировать с ханом.

Его ждал не один Эрекей, а ещё и Теркай — который уже приступил к разложенным на подносах блюдам, и потому губы его лоснились от жира.

— Добрая встреча, покоритель елмауза, — утирая рот, приподнялся со своих подушек Теркай. Лучше бы он молчал.

— Елмауз, — задумчиво произнёс Эрекей, жестом показав Амарелю, чтобы сел рядом с ним. — Расскажи, что с ним случилось?

Взгляд Эрекея остановился на кольце, которое будто вросло в палец Амареля.

— Да, мой хан, — Амарель впервые пожалел о том, что музыканты, которых позвал Эрекей, никак не начнут играть на сурне — они ждали его знака.

Пришлось, усевшись на подушки рядом с ханом, рассказать о гибели Сверна. Даже сейчас Амарель с трудом верил, что дракона больше нет. Он скосил глаза в сторону окна — неужели там, в далёком сером небе, не мелькнёт крылатая тень?

— Значит, елмауз мёртв, — Эрекей ронял слова, как камни.

Амарель только и сумел, что кивнуть. А затем он почувствовал на своём плече руку и услышал:

— Был у меня любимый конь. Я звал его Ветер — как многие зовут своих быстрых коней, — Эрекей усмехнулся. Голос его звучал непривычно мягко. — Ветер был мне лучшим другом. А потом он заболел и умер. Помню, я не мог в это поверить. Думал, он поправится и встанет… я вскочу на него… и мы полетим вперёд, как обычно.

Эрекей чуть сжал плечо Амареля, и тот пробормотал:

— Я… понимаю.

— Конечно, понимаешь. Так и я понимаю тебя, Амрел. Ты потерял своего дракона.

Сначала Амарель, поглощённый мыслями о Сверне, не мог взять в толк, зачем хан сравнил того с давно сдохшим конём. Ведь дракон — это не животное; дракон был разумнее многих людей, да и самого Амареля… И тут его осенило — Эрекей хотел показать своё сочувствие. И это был не просто грустный рассказ, а попытка поддержать того, кто… неужели стал, как родной человек?! Мог ли Кариман оказаться прав? Глаза Амареля неудержимо защипало от слёз, хотя до сих пор он старался сдержаться.

Эрекей убрал ладонь с его плеча и крикнул музыкантам:

— Играйте! Да что-нибудь покрасивее!

И по комнате поплыл знакомый звук, похожий на жужжание сразу нескольких огромных комаров, но теперь он казался Амарелю приятным. Украдкой он вытер кулаком глаза, и как раз вовремя, потому что Теркай протянул ему полную чашу:

— Будем пить за твоё возвращение, Амрел?

«И за твоё», — вертелось на языке у Амареля, как и вопрос, каким образом Теркай умудрился дотащить свою тушу до Сархэйна. Но лучше было промолчать и с благодарностью принять чашу, что Амарель и сделал.

«Наверное, на телеге привезли», — решил он про себя и стал пить куумс под мелодии сурне.

— Учитель! — Турсей поспешил к Амарелю и, склонившись, благоговейно поцеловал ему руку. Оглядывая храм, Амарель увидел сразу пятерых младших учеников, и на его вопросительный взгляд Турсей ответил с гордостью:

— Великая Кальфандра привела их сюда, учитель! Один сказал, что видел её во сне, богиню окружало Алое Сияние, и он вскочил с постели, не мог заснуть, а на рассвете примчался сюда! Я его сразу в ученики и посвятил… А вы что стоите, чтоб вас двурогие духи зла забрали?! Приветствуйте Великого жреца!

Младшие ученики пали ниц перед Амарелем, как перед ханом. И если пару месяцев назад ему это понравилось бы, то теперь стало всё равно. Сейчас Амареля ничто не волновало, кроме расположения хана Эрекея.

— Встаньте, — Амарель отвернулся от учеников. — Ты постиг не букву, но дух нашего учения, — обратился он к Турсею, говоря то, что некогда слышал от собственного наставника, и протянул свиток, принесённый из Башни Смерти. — Пока я был в плену, написал по памяти всё это, — Амарель чувствовал, что надо было выразиться пышнее, но слов не нашлось. Раньше у него и глаза горели бы, и дар красноречия проснулся… но сейчас Амареля охватило странное замешательство. Словно и без него тут всё было в порядке, и, вручив свиток, он должен был развернуться и уйти.

Храм, между тем, перестроили, и от следов пожара ничего не осталось. Как если бы никакой Инфар с её жаждой мести не было. Амарель вспомнил птицу из леса и пожал плечами, велев себе выбросить всё это из головы.

Турсей вчитывался в свиток, сияя, словно к нему привели сразу десять учеников. И порывался ещё раз поцеловать Амарелю руку, так что тот был вынужден отдёрнуть её и спрятать за спину.

— Будет весна, — сказал Турсей, сворачивая пергамент обратно, — и мы на заднем дворе храма цветы выращивать начнём! Что скажешь, учитель? Чтобы украшать алтарь!

Амареля горячность Турсея приводила в ещё большее замешательство вместо того, чтобы радовать.

— Цветы? Неплохая мысль, — Амарель попытался улыбнуться. Турсей ответил радостной ухмылкой во все тридцать два крепких жёлтых зуба.

— И я так решил, Великий жрец! Цветы будут алыми, как сияние Кальфандры и кровь, которую мы прольём в её честь… Ведь мы будем жертвы приносить? — спросил он, как что-то само собой разумеющееся.

— Жертвы?

— Именно! Я ведь уже старший ученик, — Турсей приосанился. — Я давно жду этого часа! Ведь так велит Несравненная, и жертвоприношение — это благо! Наверняка многие прихожане захотят посмотреть, а есть те, кто согласится и на алтарь лечь! Пусть пока без цветов, но мы можем принести кого-нибудь в жертву. Стать ближе к богине… а чем ближе мы к ней, тем больше силы она нам подарит!

Амарель не заметил, когда Турсей успел взять в руки нож — огромный разбойничий нож с чёрной рукоятью, — и любовно повертел его. А затем коснулся наточенным лезвием своей лопатообразной ладони. На смуглой коже вмиг набухла капля крови.

— Согласен, — Амарель, наконец, пришёл в себя, — жертвоприношение нам не помешает! Но вот что я тебе скажу, — тон Амареля сделался строгим, и Турсей невольно принял сконфуженный вид, — буква учения так же важна, как и дух! Что это за нож мясника?

Амарель брезгливо ткнул пальцем в рукоять, и Турсей крикнул кому-то из учеников, чтобы немедленно забрали этот нож — не годится.

— То лезвие, которое мы используем для жертвоприношений, — Амарель старался подчёркивать каждое слово, — должно быть тонким, изящным… прекрасным! Как сама Кальфандра. Ты меня понял?

Турсей мелко закивал. Он весь поник и сгорбился, огорчённый тем, что не сумел угодить наставнику.

— И ещё, — Амарель окончательно поборол замешательство, — жертвоприношение — это не главное для нас! Твоя цель — привести как можно больше людей к Несравненной, а не принести как можно больше прихожан в жертву! Мой учитель…

— Но как… Ведь объятия богини…

— Не перебивай! — Амарель охотно сопроводил бы этот приказ огоньками на кончиках пальцев, но увы, кольцо с его руки ещё не сняли. — Мой учитель говорил, что в лучшие времена, когда Кальфандре поклонялись все гафарсийцы, и то было не больше трёх жертвоприношений в год! Ты понял, к чему я клоню? Не стоит отпугивать народ!

Младшие ученики благоговейно слушали. Турсей угрюмо склонил круглую голову с ёжиком коротких чёрных волос:

— Понял… наставник.

— То-то и оно. Учи, — Амарель кивнул на свиток, который теперь лежал на скамье, — всё, что необходимо знать! Тогда преуспеешь. И Кальфандра примет тебя в свою колесницу, а может, ты станешь возницей — великая честь!

Турсей поднял голову, глаза его блестели.

— Возницей! Учитель, я буду стараться.

Амарель вдруг усомнился, что этому человеку больше тридцати — такой восторг мог исходить лишь от юнца, у которого едва выросли первые усы. Кстати об усах… Где бы добыть то, что прекращало рост усов и бороды учеников раз и навсегда? Амарель задумался, но тут же махнул рукой — о таких мелочах мог беспокоиться только Фаресар. В конце концов, неужели Кальфандре есть дело до чужой растительности на лице? Оставив эти мысли, Амарель спросил:

— Вы ночуете в храме?

— Да. И я, и они, — Турсей кивнул на младших учеников.

Понятно, почему Эрекей настоял, чтобы Амарель жил во дворце. И так не хотелось ему отказывать, а сейчас — тем более.

— Тесновато. Но скоро построят второй храм, — поделился Амарель тем, что услышал сегодня от хана. Несмотря на провал Амареля, Эрекей решил, что его приближённый колдун всё-таки заслужил второй храм.

Турсей закричал от радости: «Айе! Айе!» Остальные ученики вторили ему.

— Велик хан, — улыбнулся Амарель и вышел из храма. Солнце стремилось к закату — а значит, скоро придёт тот дэйя, о котором Эрекей упомянул во время пира, и… снимет кольцо.

«Скорее бы!» — Амарель потёр друг о друга вспотевшие ладони. Ему так не терпелось зажечь огонь, увидеть сдержанное одобрение Эрекея, почувствовать себя сильным… снова!

IX

Со стороны это, наверное, смотрелось забавно: трактир, полный всяких подозрительных людей, а среди них — девочка в коричневой накидке, со шрамами на лице, и большеглазый мужчина с костылями. Но Тарджинье забавно не было — она, может, в последний раз виделась с Ирзой, и почему бы не выпить крепкого гафарсийского эля и не поговорить о прошлом? За пазухой у Тарджиньи сидел ларм Анриэ, да так смирно, что было ясно — слушал он с не меньшим интересом, чем двое бродяг за соседним столом.

Всё лучше, чем во дворце. Лицемерные сожаления короля Аранжи по поводу смерти советника Тарджинья уже выслушала. На переполох из-за таинственного исчезновения его тела посмотрела. От сопровождения на корабль отказалась, с Маргретой попрощалась…

— А помнишь, как мы в плен к людоедам попали? Когда вышли из того городка — как он назывался? — Тарджинья пощёлкала пальцами. — А, Керм-эль-Ден!

Ирза хмыкнул и наполовину опустошил свою кружку. Конечно, он не забыл.

— Они нас откармливали два месяца, а потом мне надоело всё это, и мы сбежали, — хихикнула Тарджинья, и бродяги недоумевающе переглянулись.

— А ещё мы в каждом трактире ждали драки, — это Тарджинья сказала для Анриэ. — Потому что в книгах так пишут. Нет, мол, ни одного дня, чтобы из трактира кого-нибудь не выкинули лицом в лужу!

«Смотри, чтобы сегодня драк не было, — пискнул Анриэ. — Нам ведь на корабль нужно».

«Отойдёт — на другой сядем», — мысленно отмахнулась Тарджинья. На самом деле, она выпила многовато, и хотя на душе стало веселее, но вставать и идти в порт не хотелось. Не лучше ли остаться… и устроить Королевским Лисам небольшой потоп?

«Помни, тебе надо в Афирилэнд», — назойливо звенел голосок Анриэ. Наверняка Его Мудрейшеству ларм столько советов не давал!

— А монстры? — вдруг вспомнила Тарджинья кое-что ещё. — Эти ихранджанцы смешные — они верят в какой-то параллельный мир, где существуют монстры, созданные грехами человеческими. Да, именно так! Помнишь, Ирза? — с запозданием спросила она.

После трёх кружек эля Тарджинья не удивилась бы, заговори Ирза и скажи ей, что ничего не помнит.

Но он только кивнул, и тогда Тарджинья крикнула, чтобы ей налили четвёртую кружку, и со звоном вывалила на грязный дубовый стол половину своего пухлого кошеля. Теперь бродяги от неё глаз не отрывали, и если раньше Ирза с его ножом за поясом мог кого-то отпугнуть, то сейчас всё, на что он был способен — это размахивать костылями.

…Несколькими часами позже Тарджинья хмуро облокотилась на борт корабля и уставилась в воду. Громкий голос капитана, брань гребцов, сухари — обычное морское путешествие. Немного тошнило, но всё сложилось лучше, чем можно было подумать.

«Еле уплыли», — проворчал Анриэ.

«Так бродяги на мой кошель уставились, их надо было проучить», — Тарджинья вздохнула. В книгах всё расписывали куда веселее: драчуны летели через весь трактир, служанки визжали, хозяин вопил о том, чтобы ему заплатили. В жизни оказалось скучно. Пришлось облить бродяг ледяной водой, вот и всё.

«Хорошо, что ты во дворец хоть не пошла».

Тут Анриэ был прав. Пьяную джиннию Королевские Лисы, вероятно, ещё не видали!

«Главное, Ирза в той драке не пострадал. А даже поучаствовал», — мысленно оживилась Тарджинья, вспомнив, как Ирза треснул своим костылём одного из бродяг по голове.

«А это всё правда? То, что ты рассказывала?»

Тарджинья помолчала, затягивая с ответом — корабль качнуло, и её едва не вырвало прямо в воду.

«Правда. Почти».

«Как это — почти?»

«А вот так. Немного я приукрасила, немного нет! Ты мне лучше вот что скажи, — Тарджинья посерьёзнела. — Советник… он уверял, что Лисы до него никак добраться не смогут. Порчу не наведут, и всё такое. Что случилось-то?»

Анриэ сразу забыл о том, как её отчитывать. Когда он заговорил, голос его звучал так подавленно, что Тарджинья едва не пожалела о своём вопросе.

«Это был один из тех ядов, которые не оставляют следа. И принёс его Кас. Стражник. За ним мы не следили».

«Что?! Он сговорился с Лисами?!» — Тарджинья резко выпрямилась, отчего ей опять подурнело. Хотелось повернуть корабль обратно в Гафарса, чтобы утопить предателя в собственноручно созданном озере!

«Можешь о нём не беспокоиться, — угадал её намерения ларм. — Кас мёртв».

Тарджинья расслабилась и глубоко вдохнула морской воздух.

«Вы его убили?»

«Я», — поправил Анриэ.

Было смешно и в то же время жутковато представлять этого маленького человечка убийцей. Но Тарджинья не собиралась его осуждать — она сама поступила бы так же. Предатель иного не заслужил. Кереске доверял ему, и насколько Тарджинье было известно, доверял много лет. Интересно, чем Лисы подкупили верного в прошлом человека? Что они ему наобещали?

«Я поступил просто. Кас получил в награду за предательство артефакт. И обещание, что Лисы его обучат, — продолжал Анриэ. — Я… этим самым артефактом…»

«…Убил?» — закончила за него Тарджинья.

«Да», — кратко ответил ларм.

«А что за артефакт был?» — заинтересовалась Тарджинья.

«Ничего интересного, — вздохнул Анриэ. — Какой-то жезл. Им один раз взмахнёшь — обездвижишь, два раза — памяти лишишь, три раза — убьёшь. Я его потом сломал, чтобы никто больше им не пользовался!»

Знакомый жезл! Тарджинья сразу вспомнила Иамракаса, но тот не говорил, что этим жезлом можно ещё и убивать. Видимо, нарочно умолчал…

Да, лучше бы и Кас не предавал, и Кереске был бы сейчас жив! Но, как говорили в Ихранджане, если мечи вынуты из ножен, без крови туда не вернутся.

На корабле было совершенно нечего делать, кроме как жевать сухари, делясь крошками с лармом, и смотреть в холодное неприветливое море. Где-то далеко, слышала Тарджинья, всё было покрыто льдом, и среди этого льда ходили ослепительно-белые медведи. Наверное, там и джинн задрожал бы от холода. А здесь ничего, хотя и не Ихранджан.

«А как у вас в горах?» — спросил Анриэ. Ему тоже было скучно — и, пользуясь тем, что Тарджинья отворачивалась от гребцов, а они не смотрели в её сторону, ларм причёсывал ей волосы. Пальцами. Иногда это было щекотно, и Тарджинья не могла удержаться от смеха.

«У нас в горах… хорошо!» — и Тарджинья вдруг обнаружила, что скучает по Долине Фалеала. Поразительно! И мать за чтением вспомнилась так ярко, и сёстры на берегу стремительно бегущей речки… Теперь они все, наверное, если не прокляли Тарджинью, так сильно на неё обижались.

Сонная, размеренная жизнь в Долине никогда не нравилась Тарджинье. А уж выйти замуж означало, что Тарджинья и вовсе из красного дома-пирамиды не выйдет, разве что в окно выглядывать будет. Свой дар она должна была использовать для приготовления еды, купанья, и только. А все приключения, всё интересное было только у людей. Хотя…

«Ты ничего не рассказываешь, — пожаловался ларм, повиснув на волосах Тарджиньи, — у вас кто-то, кроме тебя, сбегал из Долины?»

Тарджинья улыбнулась.

«Мать говорила, что рухай-птица не ко мне прилетела первой, а к дяде. Было время, когда я надеялась, что встречу его где-нибудь. Он ведь такой же, как я — не смог жить в Долине и сбежал. А вернее, улетел».

«У него были крылья?»

«Нет. Он же не рухай-птица и не дракон, а джинн».

Она немедленно подосадовала, что упомянула драконов — мысли Анриэ тут же соскочили на них.

«А о драконах ты что слышала?»

Тарджинье стало не до улыбок.

«Я не просто слышала, я видела одного. И даже убить его пришлось», — она коснулась шрама на щеке.

«Так вот откуда…»

«Да. И на теле есть», — Тарджинье не хотелось пускаться в подробности. Она до сих пор помнила жар, боль, усталость того дня… Но ларм ошеломил её внезапным:

«А ты уверена, что дракон мёртв?»

Тарджинья заморгала и нахмурилась. Конечно, уверена!

«Я пронзила его огромной сосулькой, и он улетел в пропасть. Что ещё надо?»

«Надо было посмотреть, там ли его труп», — отрезал Анриэ.

Тарджинья обескураженно почесала макушку.

«Может, драконы после смерти в пыль рассыпаются!»

«Не читал такого».

«А откуда ты вообще о драконах знаешь? Они давно вымерли, да и жили в Афирилэнд, а не в Гафарса», — недоверчиво заметила Тарджинья.

«Мой народ древнее драконов, — ларм задрал голову, преисполнившись величия, — и в наших летописях многое можно узнать не только о них, но и о том, чего люди и джинны не ведают!»

Забывшись, Анриэ чуть не свалился за борт. Тарджинья, посмеиваясь, придержала его рукой, отчего ларм, кажется, обиделся:

«Ты бы лучше прислушалась к моим словам! Драконы так просто не умирают. Нам с тобой придётся хорошенько присматривать за королевой Эсферетой и Её Светлостью…»

Тарджинья не ответила — ей изрядно надоели поучения ларма, и она диву давалась, как Кереске его терпел. Впрочем, может быть, советника ларм и вправду не поучал, думая, что тот и так умный.

Умный, а не помогло.

–…Не помогли им злые духи, даже сама Ранейра не пособила! — ворвался в мысли Тарджиньи голос капитана. Он с утра уже выпил и о чём-то говорил со своим помощником. — И ведьму, и рыжую подружку её выкинул в Ничейных землях!

«Интересно, о чём это он», — Тарджинья подобралась ближе. Анриэ вздохнул — мол, и надо тебе слушать? Но Тарджинье казалось, будет что-то важное, а своему чутью она доверяла.

— А как они хотели? — откликнулся капитан — слов помощника Тарджинья не разобрала. — Девчонка чуть мой корабль вверх дном не перевернула! Дар у неё, видите ли. Ведьм на дух не переношу! А, что говоришь? Эмегены? Если эмегены… — тут капитан выругался, но Тарджинья и бровью не повела. Она напряжённо прислушивалась.

–…те их встретили как подобает, будь уверен! Небось сгинули там. И поделом — моих людей ведьма чуть не покалечила! А я только на рыжую начал посматривать… думал, не скрасит ли она нам плавание…

Тарджинья вспомнила рассказ Эсфи и Мэриэн об их приключениях. Кровь ударила в голову, а кулаки Тарджиньи сжались сами собой, и с пальцев полились струйки воды.

«Эй, ты что творишь?!» — воззвал к ней Анриэ, но Тарджинья отмахнулась. Она направилась по скрипящей палубе к капитану корабля и его помощнику, и с рук её поднимались фонтанчики, брызгая на доски. Команда даже грести перестала, все уставились на Тарджинью.

— Я слышала, вы тут ведьм не любите? Ну так я, — Тарджинья улыбнулась во весь рот, не слушая воплей ларма, — она самая и есть!

X

Гроб королевы Агрей был сделан из дерева эрмера — оно прочнее, чем дуб, а растёт на востоке страны. Эрмера, как помнила Эсфи со слов учителя, были низкими и очень толстыми. А летом сиреневые листья на фоне тёмной коры, наверное, создавали ощущение сказки.

Сейчас Эсфи, разумеется, было не до сказок. Она стояла в королевском склепе, где хоронили потомков Райланда Неистового на протяжении столетий, и водила пальцем по гладкой древесине гроба.

После дворцового переворота лорд Дайвель был вынужден похоронить, как подобает, королеву, которую сам же отравил через преданных ему людей. Если бы Дайвель не провёл по Эльдихаре скорбную процессию, в народе обязательно пустили бы слух, что королева жива. Нет, хоронить надо было со всей пышностью.

Глаза Эсфи затуманились от слёз. Ей хотелось бы думать, что, открыв гроб, она увидела бы мать такой же, как при жизни, но это бывает только в сказках. Намажут волшебной мазью тело героя — и оно остаётся нетронутым. Не оглядываясь, Эсфи махнула рукой — и все, кто сопровождал её, молча отошли. Эсфи собиралась поговорить с матерью, как обычно.

— А слышит ли она меня? — ещё пару месяцев тому назад спросила Эсфи у нового Верховного жреца Четырёх Богов. Прежний сидел в темнице, и на днях его судьбу должен решить королевский совет. И, конечно, Эсфи. При мысли о том, что ей придётся сидеть в тяжёлой мантии на троне, высоко подняв голову, и твёрдо отстаивать своё будущее решение под взглядами советников, у Эсфи заранее холодели кончики пальцев.

— Слышит, — ответил жрец тогда. У него был приятный, хоть и немного грустный голос. — Души тех, кто похоронен в склепе, слышат, когда к ним обращаются в этом священном месте.

Склеп располагался под Благословенным храмом — построенным из белого камня, в отличие от остальных эльдихарских храмов. Возможно, это и уберегло его, когда город пылал, подожжённый бей-ялинцами. А деревянные храмы, как мрачно заметил Верховный жрец, горели, подобно сухому мху при лесном пожаре.

Королевский гроб украшали нарисованные символы четырёх стихий: рыба, символизирующая воду, жар-птица — огонь, сокол — воздух и медведь — землю. Всё вместе сплеталось в одну причудливую картину, и Эсфи обвела её пальцем.

— Мама, — прошептала она, чувствуя, как слёзы стекают по щекам. Во время путешествий в Ничейных Землях и Гафарса Эсфи как можно реже старалась вспоминать о своём горе. Иначе она бы плакала без остановки, не находя в себе сил идти вместе с Мэриэн. Но теперь…

— Я хочу, чтобы ты мне подсказывала, — глотая слёзы, тихо говорила Эсфи. — Одна… я не могу. Мэриэн помогает, но… Ты же меня слышишь?

Её опьянение ролью королевы сменилось растерянностью и желанием убежать. Как тогда, в гафарсийском дворце, когда король Аранжи принимал её в тронной зале. Да, взрослая Эсфи почти задавила маленькую. Но когда речь заходила о таких решениях, как казнь или пожизненное заключение в тюрьме, Эсфи снова возвращалась к мысли, что лучше бы она бежала, чем выносить приговоры.

— А ещё лучше, если бы Мэриэн правила вместо меня, — Эсфи закрыла глаза и попробовала представить Мэриэн на троне. Та была бы сурова, но справедлива… Эсфи тут же встрепенулась — как бы тяжело ей не пришлось, на троне должна сидеть истинная наследница. А значит, нет у неё права жаловаться. И Эсфи вытерла щёки обеими ладонями.

— Мама, подскажи, что мне делать с предателями. Лишить их всего и бросить в подземелье? Или казнить? Я и так тяну… не знаю, как лучше.

Тишина. Конечно, Эсфи не ждала серебристого звона и ощущения уверенности, что нужно поступить так-то и так-то. Но если души и вправду слышат, то мама даст знак. Не сейчас, так потом.

— И как мне найти того предателя, который отправлял послания хану?

Здесь всё было гораздо сложнее, и Эсфи сомневалась, что получит подсказку. Не поручить ли это дело Мэриэн? У той, правда, свои заботы — её земли, земли Тарджиньи. Но Эсфи думала, что с её стороны будет неразумно довериться кому-то другому, кроме Мэриэн.

Кагард? Ди Гунья? Эсфи покачала головой, словно говорила с кем-то невидимым. К счастью, её свита держалась поодаль и не мешала, только доносились шепотки.

— Да… именно Мэриэн и поручу. Ты бы одобрила, мама.

Было и то, с чем Мэриэн не справится — дела, касающиеся дэйя. Теперь у них был свой совет отдельно от королевского, и там состояли не только особы благородного происхождения. Эсфи хотелось слышать всех.

Она ещё о многом поговорила с матерью, и здесь было так тихо и хорошо, что Эсфи ушла умиротворённой. Может, впредь стоило почаще приходить не только в склеп, но и в сам храм Четырёх Богов?

Заседание королевского совета было после обеда, и у Эсфи оставалось время, чтобы посидеть в своей спальне и поразмыслить над решением. Эсфи пришла на ум молитва, которой её научил Верховный жрец: «Помоги, да ум проясни, земля, моя стихия, дающая мне силу, питающая меня». Божество земли было темно лицом, а в жилистых руках держало чёрный жезл. У божества воды — голубой жезл, у божества огня — красный, у божества воздуха — прозрачный…

— Помоги, да ум проясни, — прошептала Эсфи, забравшись с ногами в постель. Мама не пришла во сне — быть может, читать молитвы? И помогут ли они, когда применяешь волшебство?

Эсфи вспомнила о том, как чуть не уверовала в Кальфандру. Интересно, что бы сказал Верховный жрец, услышав о таком?

Всё Амарель виноват.

Эсфи подтянула к себе подушку, из—под неё вылез твёрдый зелёный камушек, который Эсфи туда прятала. Бывший амулет волшебника… Да, теперь он поменял цвет и обрёл совсем другие свойства, поэтому Эсфи больше не носила его на шее. Она так и не рассказала правду Мэриэн и Тарджинье, а надо бы… давно пора. Тем более, что они недоумевали, по какой причине Эсфи перестала носить амулет. Она объяснила, что он принёс несчастье, и она начала испытывать к нему неприязнь, но Тарджинья, скорее всего, почувствовала неискренность в этих словах.

Эсфи показалось, что камушек слабо засветился, и она схватила его, сжала в руке. Нет. Он оставался таким же тусклым и светился только раз… несколько месяцев тому назад.

В памяти Эсфи встали, как наяву, острые скалы, речной поток, не скованный льдом, и распростёртое на камнях, израненное драконье тело…

…В сумерках Эсфи подбиралась всё ближе, чувствуя, как сердце колотится в груди. Тёмная кровь стекала с груди и крыльев дракона в воду. Он стонал от боли.

— Сверн! — позвала Эсфи. Она пришла одна, чтобы узнать, вправду ли дракон умер, и хотелось бы думать, что следом за ней не прибежит пылающая гневом Мэриэн. Да, Эсфи поступила безрассудно; она приказала Юэну и Арне — женщине-дэйя, умевшей пускать из рук искры, чтобы всем говорили: королева спит вон в той палатке и запретила туда заходить. А в это время Эсфи украдкой выбралась из лагеря и вернулась к реке, где днём сражались дракон и джинния. Используя волшебство, спускаться было совсем не страшно…

Сверн с трудом повернул голову, увенчанную гребнем. Эсфи дрожала от вечернего холода и страха, к которому примешивалось немного сострадания.

— Принцесса… — Из пасти у Сверна полилась струйка крови. — Он… жив?

Эсфи сразу поняла, о ком речь, и сострадания в ней стало больше. Искалеченный, умирающий дракон думал только о своём друге.

— Амарель жив. С ним всё хорошо, — Эсфи неловко переступила ногами на камнях. Брызги воды долетали до неё, и скоро накидка и платье промокнут.

— Ты… не боишься? — Сверн тяжело дышал. Он изрыгнул слабые язычки пламени, но они тут же погасли.

— Боюсь, — и, поколебавшись, Эсфи спросила:

— Но я… могу тебе чем-то помочь?

Сверн издал какой-то странный звук — неужели смеялся? Всё его тело затряслось, а потом он снова застонал.

— Я… теперь понимаю, почему Амарель не хотел… убивать тебя.

Эсфи стало тоскливо.

— Я не хотела, чтобы всё так закончилось! Амарель… он… я же согласилась стать его ученицей! А он всё разрушил, — Эсфи сжала кулаки и чихнула. Как бы не простудиться здесь. Тогда поход на Эльдихару сорвётся.

— Зря я не помешал ему… — прошептал Сверн. — Послушай, Эсферета… последняя в роду Райланда Неистового… ты совсем не похожа на него, — ему было трудно говорить, он то и дело выплёвывал кровь, — помоги мне.

Эсфи подалась вперёд.

— Что надо сделать?

— Я умираю. Но пока Амарель жив, я не могу уйти…

— Как это?

— Мы связаны… Дыханием Жизни, — Сверн испустил прерывистый вздох. — Мне нужен предмет. Волшебный. Любой. Иначе… не знаю, что будет.

В слабеющем голосе дракона прозвучала неподдельная тревога, и хотя Эсфи по-прежнему ничего не понимала, она не могла ему отказать. Сверн достаточно заплатил за своё нападение на людей, он мучился несколько часов. Эсфи просто не смогла бы развернуться и уйти, бросив его.

— Хорошо, — она сняла с шеи амулет волшебника и протянула дракону. Вода уже основательно намочила Эсфи подол.

— Держи его покрепче, — пробормотал Сверн. — И… прощай.

Эсфи только хотела спросить, что же произойдёт, как вспыхнул яркий зелёный свет, и она зажмурилась. А когда открыла глаза, камушек поменял цвет и слабо сиял в руке. Эсфи перевела взгляд на Сверна — и вопрос застрял у неё в горле. Огромные золотистые глаза смотрели на неё мёртвыми зрачками, и тело дракона обмякло на камнях. А затем его охватил огонь, и прежде чем Эсфи успела испугаться, от Сверна осталась лишь кучка пепла, и та бесследно растворилась в воде.

Что-то холодное и щекотное скользнуло по щеке. Опомнившись, Эсфи вытерла слезу и пожелала:

— Мира тебе… Сверн.

Он так и не сказал ей, что делать с камушком. Отдать Амарелю? Да, наверное, лучше всего было поступить именно так. Но пока Эсфи добиралась до лагеря, продрогшая и чихающая, ей стало не по себе: а что, если дракон заточил в этом артефакте свой дух? Он захочет являться к Амарелю, давать ему советы… да мало ли, что сделает! Ещё напугает повстанцев. Эсфи побоялась отдавать Амарелю зелёный камушек.

К счастью, она так и не заболела, и поход на Эльдихару состоялся.

Теперь Амарель находился в Бей-Яле, а камушек ещё у Эсфи. Стоило его хранить? Не лучше ли куда-нибудь выбросить и забыть? Но Эсфи вспомнила умирающего Сверна и его отчаяние. Он доверился той, кого считал своим врагом, и теперь у неё рука бы не поднялась выкинуть камушек.

Пусть лежит. Найдётся ему применение… однажды.

А Эсфи пора было идти на заседание королевского совета. И пока служанки одевали и причёсывали её, она осознала, что так и не успела принять решение.

XI

Вечер в ханском дворце напомнил о прошлых временах. Вот только Сверн был мёртв, да и сам Амарель изменился с тех пор. На его совести появилось гораздо больше чёрных пятен, и утешить себя мыслью, что всё это во имя Несравненной Кальфандры, теперь не получалось.

Однако Амарель чувствовал себя значительно лучше, чем, скажем, пару дней тому назад. В Башне Смерти он задыхался от одиночества, здесь же… нет.

— Есть одна идея, мой хан, — почтительно заговорил Амарель. Эрекей послал слугу за дэйя, который снимет кольцо, а пока хотелось о чём-нибудь сказать. Нарушить тишину.

— Что за идея? — Хан ответил вполне благосклонно.

— Там, в Афирилэнд, — Амарель старался тщательнее подбирать слова, чтобы лишний раз не напомнить о своём провале, — я видел отряд дэйя королевы Эсфереты. И я подумал, почему бы нам не собрать дэйя со всего Бей-Яла? В афирском отряде были одни лишь северяне, — Амарель воодушевился и говорил уже без опаски или стеснения, — а мы пойдём дальше!

Эрекей склонил голову набок и после томительного молчания одобрил:

— Дельная мысль, Амрел. Очень дельная.

Амарель покраснел и порадовался, что при тусклом свете ламп этого не видно.

— Благодарю вас, мой хан.

— Тебя, — поправил его Эрекей. — Нет нужды в этих церемониях.

Амарель кивнул, улыбка невольно расползлась по его лицу:

— Согласен, мой хан!

Тем временем, в коридоре раздались неспешные шаги, дверь комнаты столь же неспешно, но со скрипом отворилась, и на пороге возник дэйя. Из-за плеча его выглядывал слуга, которого Эрекей отпустил жестом.

— Готов исполнять приказ, — холодно обронил дэйя. Даже при скудном свете Амарель видел, что это старик с длинной бородой, больше похожий на сказочника с ярмарки.

— Вот он, — Эрекей указал на Амареля, и дэйя подошёл, сел рядом. Он совсем не походил на бей-ялинца, но долго его рассматривать не хотелось. Амарель мог думать лишь об одном: вот сейчас кольцо снимут. Он даже не спрашивал хана, каким образом это произойдёт.

— Дай руку, — сухо произнёс дэйя, и Амарель повиновался. «Я спокоен, — повторял себе Амарель, — совершенно спокоен». Даже если потребуется чем-то жертвовать, он готов. Старик цепко ухватил Амареля за палец с кольцом и, качаясь из стороны в сторону, запел песню. На незнакомом языке.

Амарелю уже приходилось сталкиваться с тем, что дэйя колдовали по-разному. Сам он иногда просил помощи Кальфандры. Кто-то обходился взрывом эмоций, как Эсфи — или, быть может, она научилась говорить со своей стихией землёй. А иной дэйя будет петь, как этот старик.

Амарель стиснул зубы — ему показалось, что кольцо буквально впилось в его плоть. Не хотело сниматься. «Нет уж, — мысленно злился он. — Колдовство… нож… топор… что угодно, но я избавлюсь от проклятого кольца!»

Амарель бросил взгляд на Эрекея. Тот нетерпеливо постукивал кулаком по колену.

«Ещё немного…»

— Всё! — в голосе дэйя прорезался незнакомый акцент. Он выпустил руку Амареля, потянулся и передал кольцо Эрекею. А затем… раб метнул кинжал. Рукоятью тот врезался дэйя в висок, заставив рухнуть на ковёр. Амарель в смятении оглянулся на хана. Кольцо изменилось — утратило металлический блеск и стало чёрным, как сажа. Эрекей надел его на палец. Не понимая, что всё это значило, Амарель ошеломлённо уставился на след от кольца.

— Замечательно, — Эрекей усмехнулся и сел обратно на подушки. Ноги он под себя подбирать не стал, а вольготно вытянул их вперёд. — Бахар!

Раб молча поднялся с места и, как будто прочитав мысли хана, приблизился к телу несчастного дэйя. Склонился над ним, пощупал рану на виске, отвёл окровавленную руку и вытер её о халат.

— Мёртв. Кость проломлена, — равнодушно сказал он. Словно не человека убил, а муху прихлопнул.

Амарель всё так же сидел на ковре, не в силах выдавить из себя ни слова. Бахар подобрал свой кинжал и вернулся в угол, а Эрекей обратился к Амарелю таким тоном, словно наконец-то мог не притворяться:

— Ты, я думаю, догадался, что случилось.

Амарель отрицательно покачал головой; хорошо, что Эрекей при свете ламп не мог рассмотреть выражение его лица, но глупо открытый рот наверняка заметил.

— Как не понял? — весело удивился Эрекей. Да, Амарель впервые слышал, чтобы хан говорил таким беззаботным тоном. — Огонь! Давай, покажи, вернулась твоя сила или нет!

Амарель не собирался колдовать, но после приказа Эрекея невыносимо захотелось это сделать. От бессилия сжав кулаки, Амарель вызвал пару огоньков.

— А теперь поговорим, — спокойно и довольно произнёс Эрекей. — Потуши огонь, опусти руки, закрой рот и слушай, Амрел.

За окном совсем стемнело, и Бахар зажёг ещё одну лампу. Амарель смотрел на свои руки, не чувствуя никакой радости от возвращения волшебства — радость была отравлена. А хан Эрекей говорил — тихо, неторопливо, замолкая лишь для того, чтобы хлебнуть куумса. Амарелю он тоже предложил, но тот покачал головой. Выпьет он потом, когда пройдёт отупение и явится боль.

— Всё, о чём мы с тобой уговорились, останется в силе, — веско сказал Эрекей. — Мы соберём из дэйя отряд или целое войско, это как повезёт. Ты построишь второй храм по своему усмотрению. Твоя религия распространится по всей стране. Каждый бей-ялинец узнает, что такое милость твоей Кальфандры. И может статься, она многих одарит таким же волшебством, как и тебя. Вон, Турсей только ради этого и пошёл в ученики.

Амарель взглянул Эрекею в лицо, собравшись с силами:

— А вы… ты, мой хан? — Теперь от этих слов во рту оставался мерзкий привкус, словно Амарель облизал окровавленные костяшки. — Ты хотел бы милости Кальфандры… для себя?

— С меня хватит её милости для моего народа, — Эрекей мог бы смотреть глаза в глаза до самого утра, и Амарель не выдержал и вильнул взглядом в сторону. Хан положил руки на бёдра и наклонился вперёд:

— Бей-Ял легко покорит другие, слабые страны. Наше имя станет внушать страх и трепет! С твоей помощью я создам могущественную Империю! И твою богиню станут чтить везде! Разве не об этом ты мечтал?

«Да, об этом», — у Амареля пересохло в горле, и он всё-таки глотнул бы куумса, но ни за что на свете не попросил бы теперь у Эрекея.

— Но власть, — возбуждённо продолжал Эрекей, — сама по себе — ничто! Величие народа — вот главное! Ты, должно быть, заметил, что я не требую целовать мне край халата. Да и халат мой прост, не выткан золотом. Всё это — для мелких ничтожеств! Мне нужна настоящая слава! Слава, живущая в веках…

Впервые Эрекей был так откровенен, и виной этому стал, конечно же, не выпитый куумс.

— Я понял, — Амарель снова опустил взгляд на свои руки — и потёр след от кольца. — Но если всё останется прежним… наш уговор… храм, дэйя… зачем тогда это? Я ведь и так верен тебе!

«И я не собака, чтобы сажать меня на цепь», — горько подумал он.

Эрекей откинулся назад на подушки и лениво, расслабленно произнёс:

— У тебя слишком много силы и мало благоразумия. Ты молод, порывист, можешь натворить дел. Я и раньше думал о таком, — он покрутил кольцо на своём пальце, — теперь всё сложилось удачно. Ты потерял друга. Боялся моего наказания. Я проявил доброту, — Эрекей улыбнулся, как ни в чём не бывало, — ты мне доверился… а Илькам, — он кивнул на труп, который так никто и не убрал, — провёл над кольцом ритуал.

Вот зачем Эрекей приручал его, Амареля, и приблизил к себе. Доверие, сочувствие, хорошее отношение — всё оказалось игрой, партией, разыгранной на невидимой доске. Вот оно… что.

Огонь так и вспыхнул на кончиках пальцев Амареля. Вскочив с места, он хотел броситься на хана, но тут же вскрикнул от боли — собственное пламя обожгло его! Амарель затряс рукой, и огоньки погасли — но так, словно кто-то разрешил ему это сделать.

Эрекей, вмиг оказавшись на ногах, хлестнул Амареля жёсткой ладонью по лицу. Тот упал, а из угла послышался шорох.

— Оставь, Бахар, я сам его утихомирю, — раздался ровный голос хана. Амарель попытался встать, но тут же охнул от боли — Эрекей с силой пнул его в бок. Присев рядом на корточки, хан схватил Амареля за волосы, заставляя смотреть на себя:

— Я и так был с тобой слишком добр. Запомни, гафарсийский щенок — тявкать на своего хозяина нельзя. Твоё волшебство подчинено кольцу, кольцо — на мне. А голыми руками, — Эрекей скривился, в его тоне просочилось презрение, — ты мне ничего не сделаешь. Запомнил?

У Амареля слёзы выступили на глазах.

— Да, — прошептал он, и Эрекей отпустил его. Он был намного сильнее, даром что старше раза в два, и если б захотел, то вырвал бы несколько прядей волос вместе с кожей. Амарель отвернулся и закрыл лицо руками, слёзы неудержимо закапали на его обожжённые пальцы.

Инфар всё верно предсказала своей песней. Ничего хорошего его не ждало.

Кальфандра, великая богиня! Как она допустила, чтобы её жрец валялся у ног паршивого дикаря?! Или наказывала… опять. Амарель устал вести счёт всем наказаниям своей богини.

Эрекей схватил его, грубо встряхнул, как тряпичную куклу, и поставил на ноги.

— Хватит реветь, — приказал он. — Я тебя ещё несильно поучил. И за то, что ты в стране желтоволосых делал, ты заслужил шёлковый шнурок. Ты меня благодарить должен!

Почуяв в его голосе угрозу, Амарель, задыхаясь, сдавленно проговорил:

— Я… я благодарен. Мой хан.

— Всегда бы так, — усмехнулся Эрекей, крепко держа его за плечи, — а теперь слушай, Амрел. Ты будешь колдовать только по моему приказу.

Амарель кивнул и вытер мокрое от слёз лицо рукавом.

— Но колдовать ты будешь чаще, чем думаешь. Я хочу, чтобы ты показывал мне своё искусство. Смог бы ты сжечь человека заживо на месте? Безо всяких шариков, — Эрекей явно считал это напрасной тратой времени.

Амарель вдруг вспомнил, как эмегены захватили его в лесу, и пришлось колдовать у них на глазах, чтоб оставили его в живых. С помощью волшебной палочки, разумеется — тогда дар Амареля ещё не пробудился.

— Да, я смог бы, — услышал он свой слабый, запинающийся голос.

Эрекей указал на труп дэйя — и стало ясно, почему его не убрали.

— Покажи на этом. Только не спали ничего в комнате, — добавил он предусмотрительно.

Амарель вытянул руку в сторону трупа. Тому больно уже не будет…

Мертвец превратился в пылающий факел, и Эрекей — нет, не взревел от восторга, как эмегены, а лишь хлопнул Амареля по плечу. Амарель стерпел — не отодвинулся.

«Это ещё не конец. Несравненная освободит меня! Освободит… поможет… должна!»

XII

«Обычное морское путешествие» завершилось не совсем обычно. Сидя на пеньке перед костром, который она разожгла только с помощью ларма, Тарджинья перебирала в памяти всё, что случилось.

Она напала на капитана корабля, кто-то из гребцов попытался ударить её веслом по голове и был смыт за борт.

«Его могла там съесть акула», — с осуждением заметил ларм.

Тарджинья не ответила, хотя ей было немного совестно.

Гребца, конечно, успели спасти, но за это время Тарджинья заставила капитана хорошенько наглотаться воды. Она не забыла сказать, что не только ведьма, но и подруга той «девчонки, чуть не перевернувшей корабль вверх дном». И это не месть, а справедливое возмездие!

«Ты всегда такая, или у тебя хмель из головы так и не выветрился?» — недоумевал Анриэ.

«С подругами я лучше», — подумала Тарджинья. Действительно, одна она совсем разошлась, а если бы рядом с ней оказались Эсфи и Мэриэн… Или хотя бы сопровождение. Зря она от него отказалась. А ещё лучше, если бы Тарджинья не выпила в трактире вместе с Ирзой и села на тот корабль, куда собиралась сесть изначально.

«Вот когда мы с Ирзой путешествовали, чего только не было…»

«Удивляюсь, что ты шрамами обзавелась так недавно», — ларм, видать, полагал, что удачно съязвил, но Тарджинья считала иначе.

На корабле к её шрамам мог добавиться ещё один, когда перед глазами сверкнуло лезвие — разозлённый помощник капитана кинулся на «ведьму» с ножом. Тарджинья ловко отпрыгнула и подняла такую волну воды, что едва не затопила корабль. А потом Тарджинье всё-таки прилетело веслом по голове от пострадавшего гребца.

«Признайся, что тебе хотелось всё-таки перевернуть корабль», — пристал к ней Анриэ.

«Хотелось. Но я подумала, что в команде могут быть и приличные люди!»

В конце концов, её сбросили с корабля, Тарджинья напоследок пошвыряла в команду наспех созданными сосульками, доплыла до берега и очутилась, как некогда Эсфи и Мэриэн, в Ничейных Землях.

Крайне нелепая история вышла!

«По стопам подруг», — Тарджинья ощупала голову. Ларм немедленно заявил, что знает заговор от ушибов, и взобрался Тарджинье на голову.

«Что бы я без тебя делала», — цокнула языком Тарджинья.

«Ушиб, ушиб, уходи, — тоненько затянул ларм, — лишь здоровье впереди…»

«А нельзя не щекотать? — Тарджинья взвизгнула от смеха. — И стишок глупейший!»

Анриэ, пропустив мимо ушей её замечания, усердно повторял заговор и массировал в волосах у Тарджиньи крохотными пальчиками.

И тут сзади раздался скрип снега и чьих-то сапог.

Тарджинья подскочила, как если бы окатила саму себя ледяной водой. Анриэ спрыгнул ей на плечо.

Незнакомец — большой, как медведь, темноволосый, с короткими усами и бородой, — выставил одну руку перед собой. Второй он сжимал простой деревянный посох.

— Я вам ничего не сделаю!

Его взгляд недвусмысленно указывал на то, что он видел Анриэ. Дэйя? И пришёл из Бей-Яла, судя по всему — на нём был халат, хоть и почему-то чёрного цвета, чёрные же длинные штаны, заправленные в сапоги, и говорил неизвестный на бей-ялинском языке. Только внешность скорее похожа на гафарсийскую. И акцент… ихранджанский.

Тарджинья задумалась. Если он дэйя, то легко распознает в ней магическое существо, заговори она на своём языке. Помнится, Эсфи сразу заметила неладное, садясь в повозку, когда Тарджинья с Ирзой ехали в Гафарса. Наверное, после стольких приключений стоит побыть осторожнее… В конце концов, Тарджинья заговорила на гафарсийском:

— Если вы с миром, то и мы с миром, — и она улыбнулась как можно обаятельнее.

— Вот и замечательно! — Незнакомец легко перешёл на гафарсийский язык. — Можете называть меня Чёрный Путник. Это мое прозвище.

— А меня… — Тарджинья раздосадованно прикусила губу, не желая называть имя, но и не зная, какое себе прозвище придумать.

«Головная Боль», — подсказал ларм.

Чёрный Путник расхохотался — вернее сказать, загоготал. Он не только превосходно видел ларма, но и слышал.

— Вот как! Вы не против, госпожа, если я стану называть вас просто Боль?

— А я вас — Чёрный, — согласилась Тарджинья, ущипнув Анриэ, так что он возмущённо пискнул. — Куда направляетесь? — передразнила она вежливо-обходительный тон нового знакомого.

Чёрный Путник не обиделся. Он выглядел довольно добродушным типом, несмотря на свой чудовищный рост, но Тарджинья не расслаблялась. Как известно, судить о человеке по его внешности и манерам не стоит.

— В один интересный город с интересными жителями, где я ещё не бывал. Я путешественник. А вы?

— Я тоже… путешествую, — Тарджинья задержала взгляд на его походной сумке. Там наверняка есть провизия. Тем более, Путник шёл в какой-то город, и может быть, оттуда получится уехать или уплыть в Афирилэнд.

— А давайте пойдём вместе, — предложил Чёрный Путник так непринуждённо, что Тарджинья не смогла бы ему отказать, даже если б очень захотела. — Втроём веселей! Меня не бойтесь, я мирный.

— А я и не боюсь, — Тарджинья столь же непринуждённо пожала плечами. — Со мной Анриэ.

— Приятно познакомиться, — широко улыбнулся Путник ларму. Тот ответил звонким приветствием. Зубы у великана были белые, как сахар, и эта симпатичная деталь заставила улыбнуться и Тарджинью:

— Раз такое дело… добро пожаловать к моему костру!

Чёрный Путник шёл быстро и огромными шагами, так что Тарджинья, путаясь в накидке, еле успевала следом. Иногда она спрашивала, можно ли идти медленнее, и Чёрный сбавлял шаг. Но потом опять перешагивал сразу через три сугроба.

— А не поискать ли нам дорогу, Чёрный? Чего мы идём через леса? — раздражённо поинтересовалась Тарджинья, догнав своего спутника.

— Здесь нет дорог, уважаемая Боль, — заявил он. — Я нашёл в Бей-Яле странника, у которого была карта Ничейных Земель, хотел её купить, но он не продал. Зато я её запомнил.

Тарджинья вздохнула — ей не хотелось всецело полагаться на того, с кем она познакомилась только вчера. Правда, они успели пару раз вместе погреться у костра, пожевать вяленого мяса, лепёшек, выпить травяного чая из бутыли и немного поговорить. А ещё пережить одну ночёвку в лесу. Но это ещё не означало, что Тарджинья стала беспечной! И Анриэ её одобрял.

Чёрный Путник не так много о себе рассказывал, чтобы можно было доверять ему без оглядки. Путешественник. Из Бей-Яла. Много и с удовольствием он говорил разве что об этой стране и её народе. Тарджинья даже не знала его имени и, что обескураживало, не могла увидеть его. Обыкновенно имя человека словно на лбу написано; так было с Ирзой, с Эсферетой, с другими. И только у Чёрного лоб был чист, как лист бумаги. И ещё Тарджинью смущала нечувствительность её спутника к холоду. Как она забывала прикрыть капюшоном голову, так и Чёрный не позаботился надеть в свой поход шапку.

Иногда Тарджинье казалось, что Чёрный всматривался в её лицо с таким же любопытством. Интересно, какой у него дар? Пока Чёрный его не демонстрировал, да и сама Тарджинья ещё не показала, что владеет Даром Воды. Благо, не нужно было. Но то, что с ней был ларм, явно выдавало в ней дэйя.

— А примут ли нас хорошо в том городе? — вслух задумалась Тарджинья. — И откуда вообще город в Ничейных Землях?

— Примут, — уверенно заявил Чёрный Путник, второй вопрос оставил без ответа и вытащил из своей сумки белую кость. Неизвестно, какому зверю она принадлежала. А может, и не зверю. Тарджинья подумывала спросить об этом Анриэ, но Чёрный перебил её мысли:

— Эта кость — что-то вроде бей-ялинской металлической пластины. Пропуска. Ты же, наверное, слышала о таком?

Конец ознакомительного фрагмента.