Монах-император

Давид Робитов, 2015

Исторический роман. Действие происходит во второй половине десятого века, частью – в Византии, частью – в соседних землях. Смертельная схватка с пиратами на острове Крит. Наемники из Восточной Европы в войске империи. Война в Сирии. Кризис внутри государства. События разворачиваются на фоне судьбы Анастасии – некогда актрисы, а затем императрицы регентши.

Глава вторая: осада Крита

Для войны с пиратами, на Азиатском берегу, в полевом лагере напротив Константинополя, собирались фемные тагмы стратиотов ополченцев, призванных на войну по постановлению синклита. Из них формировался византийский экспедиционный легион.

Там же собирались морские охотники со всех ближних и дальних окраин, сами порой не брезговавшие промышлять пиратством.

По призыву царицы-наместницы Ольги-Елены Киевской, из Варяжского моря в море Греческое, по рекам спускались варяги севера. Струги и ладьи норманнов выходили из устьев Днепра, Южного Буга и Днестра. Собираясь в небольшие флотилии, они шли вдоль западного, болгарского берега к Константинополю.

Одновременно с северянами, с благословления митрополита России из устьев Дона Роси к Сакиру¹⁹, шли ладьи казар, наполненные гетами. Там они соединялись с парусными лодками Чигов гетов и Чер гетов, жителей Тмутаракани и Зихии. Дальше на юг возле устья Фасиса флотилия пополнилась ладьями абхазских союзников царя Леона Кутатиского, с благословения каталикоса Иверского. И вся эта разномастная флотилия шла вдоль восточного побережья Черного моря к Петре. А затем, повернув на запад, следовала берегом моря мимо Трапезунда и Синопа к месту общего сбора.

На побережье фемы Оптиматы всего судов, собралось около двух тысяч. «Дромонов» оснащенных жидким огнем — сто, прочих галер двести пятдесят, а транспортных судов, груженных продовольствием и воинским снаряжением — триста восемь. Остальные корабли составляли вспомогательный флот федератов.

В центре военного лагеря были развернуты палатки бюрократов. Чиновная братия встречала вновь прибывших «казос», ставила на довольствие и распределяла по отрядам, объединенных в тагму федератов. Разноплеменное войско было сосчитано и поделено согласно воинской иерархии. Во избежание хаоса, в каждый отряд федератов, начиная от тысячи, был назначен младший стратиг или комит из ромеев. После этого войску уплатили часть причитающегося жалования.

На берегу, где собралось огромное войско, было шумно и пыльно. Где-то устраивали смотры. Где-то проходили военные тренировки, а где-то встречали вновь прибывших и указывали их место расположения. Повсюду бегали вездесущие посыльные. По установившемуся обычаю военные прибывали с трехмесячным запасом продовольствия. Тем не менее, возле временных военных лагерей ставили свои повозки и палатки продавцы мелких розничных товаров и услуг.

Вечером, брат Циры Кахраман, призванный в стратиоты от фемы Пелопонеса, долго бродил между различными биваками, выспрашивая и выискивая земляков. Пока не нашел казбека Робити Лада. Так на тюркский манер звучала должность походного атамана братства гетов с берегов реки Куры. Старые знакомые крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.

— Ты я вижу по-прежнему крепок, старый бродяга, — улыбался Лад. — Как поживают Алан с Цирой? Давно их видел?

— Ты тоже молодец Ладо, крепок, как прежде, — отвечал Кахраман, который произнес имя атамана на манер, принятый у саков с Куры. С ударением на «о». Потом когда радость встречи поутихла, печально добавил:

— Сестра жива. Слава Богам! А вот Алан, царство ему небесное, не дожил до этого дня.

— Я ничего не знал об этом. Соболезную, — ответил казбек. — Как это случилось?

— Набег морских разбойников с Крита. Ты же знаешь его. Он никогда не прятался за спинами и всегда лез туда, где жарче всего. Подлый выстрел в спину оборвал его жизнь. Поэтому я здесь, хотя мог бы откупиться от призыва. Хочу собственными руками перерезать несколько глоток пиратов, в память об Алане.

— До нашей глуши дошли слухи, что твоя племянница стала царицей. И еще, что Никифор Фока стал приемным сыном Циры, — размышлял вслух Лад. — Выходит, не только ты хочешь перерезать несколько глоток. Похоже, вся эта война затеяна в память об Алане.

— Я знаю свое место и не лезу так высоко, — ответил искренно Кахраман. — Все что происходит во дворцах, некоторые называют политикой.

— Ну да, ну да, — согласился казбек.

Приятели уселись возле костра, возле которого кашеварил дежурный воин братства. Пока в котле варилась пища, остальные браты отдыхали или занимались делами по своему усмотрению.

— Как твоя семья? Хорош ли урожай винограда? Давно ли с Хоранты²⁰? — сменил разговор Кахраман.

— Слава Богу! Все хорошо и урожай знатный. Дети подрастают. В конце весны я покинул свою станицу Верхнее Мачхаани.

— Что там нового? — Снова спросил Кахраман. — Ходят слухи, что идет война в Гургистане?

— Была война, — подтвердил атаман. — Горцы Кавказской Иверии, Кавказской Албании и Армянского Рана объединились в Кахетинский союз. Так греки назвали конфедерацию племен саков, южных скифов, осевших в Закавказье в давние времена. Центр территории их расселения древние называли Сакосеной, или Шакошеной в царстве Гургистан. И цанары и абхазы хотели объединить Кахетинский союз и Абхазию, чтобы возродить древнее царство Гургистана. Вопрос был в том, кто и как будет править.

Цанары признали главенство династии Аносинов, ведущих родословную от потомков второго брака Горгаслана²¹. Ведь Дачи, сын Горгаслана от первого брака, отрекся от своей половины царства в пользу персов. Но абхазы сторонники сильной царской власти и единого государства. А это не по душе цанарам, которые хотели строить взаимоотношения на федеральной основе, а еще лучше союзничества. Так как они уже федераты Горусии, горной Руси-Иристана, той, что арабы называют царством Сарир. А у горного Владыки родословная постарше будет, чем у Аносинов.

Так как взаимопонимания не было достигнуто, сначала Георгий Абхазский, с помощью гардабанцев овладел землями вдоль Куры и взял в плен самого хорепископа, князя цанар Квирика²². Чтобы сохранить свою жизнь, хорепископ обещал сдать остальные владения победителям. Но поставил условие не брать в эту зиму крепость Бочорму. За зиму обещал подготовить крепость для передачи и уйти оттуда после пасхи. Просьбу его уважили. Поэтому абхазы взяли только самую восточную крепость Сакошены — Нахчеван²³, а в качестве заложника — младшего его сына Давида, и отпустили Квирика в день Сретения.

— Не верится мне, что горцы цанары могли так просто сдать свои земли абхазам, — покачал головой Кахраман.

— Ты правильно думаешь, — снова подтвердил Ладо. — Царь Гиоргий отправился зимовать в Кутаиси, а Квирике вошел в Бочорму. Туда же хорепископ созвал азнауров и мтаваров из Кахетинской конфедерации, числом около пятидесяти. Там они сговорились и распределили области, требующие зачистки. Начав одновременно, в течение немногих дней они отвоевали и вернули себе крепости от Нахчевана до Арагвети. И вновь стал Квирике владеть своей столицей Телави и стал во главе территорий Сакошены, Кахетинской конфедерации.

— Ай, молодец, князь цанар, — похвалил хорепископа Кахраман. — Так быстро овладеть целым краем. Ты тоже там был?

— Разумеется, — подтвердил атаман. — Там были и цанары, и кизики Сигнахи²⁴ и Хоранты, и атаманы переселенцев из Мачхаани и Лагодехи. А горный Владыка Сарира прислал воинов иронов. Дзурдзуки²⁵ тоже подтянулись.

— А что же Георгий? — Снова спросил Кахраман.

— Когда поведали царю Георгию о потере всех крепостей Кахетинской конфедерации, тот рассвирепел. Тяжела была ему эта весть. И он стал винить всех тех, кто подвигнул его на отпущение хорепископа Квирике. И когда прошла та зима, вновь отправил свое войско под предводительством сына своего Леона. Вторгся тот в Арагвети, район вдоль реки Арагвы, и начал жечь ее.

Но во время этого похода сообщили ему весть: кончину царя Георгия. Леон тут же призвал на переговоры хорепископа Квирике. Встретились они в Базалети²⁶, на берегу озера, сопутствуемые по одному всаднику и собеседовали целый день. Там договорились о мире, поделили области Иверия и Эрети, и царь Леон признал Квирике своим союзником.

По этому договору города Мцхета-Мтианети и Уплисцихе с его знаменитым храмом Солнца оставались в составе царства Леона. Кроме того к ним присоединили часть Арагвети западнее реки Арагвы. Чтобы уравновесить этот договор, царь Леон предложил женить Давида, сына Квирике на своей дочери. Ей в пожизненное пользование он отдавал занятое абхазами нижнее Эрети. Точнее возвращал в Кахетинскую конфедерацию гардабанцев из области Ташири, которые незадолго до этого переметнулись под «руку» абхазского царя. Они должны были достаться цанарам в качестве ее приданного.

— Они же, наверное, еще дети, — покачал головой Кахраман.

— За детьми будущее, — философски заметил Лад.

— Значит, в Гургистане мир и поэтому казары Хоранты приехали драться с берберами.

— Что поделать, друг. Дело для воинов всегда найдется, — кивнул головой Лад. — А золотые монеты лишними не бывают.

Кстати, князь Квирик, помимо абхазов на западе, вынужден еще следить и за претендентами на Гургистан с востока. Ведь эмир Гургана Ибрагим Мусафарид²⁷ тоже претендует на Кавказскую Албанию, которую арабы называют провинцией аль-Арминия I. Это одна из трех аль-Арминий, входящих в Багдадский халифат. Хотя себя он считает персом и мечтает снова объединить Гурган с частью Гургистана. Ведь, как известно, Дачи отказался от отцовского наследства в пользу персидского шаха.

— А думаешь, Леон из любви к миру согласился на союз с цанарами и породнился с Квирике? — Поворошив угли в костре, спросил Кахраман. — Сомневаюсь! Просто он тоже не хочет драться с двумя противниками сразу. Я слышал, что по настоятельному совету из Константинополя, у него появился другой противник. Его северный сосед — Хазария. Значит скоро быть большой войне на Сакире!

— У нас тоже ходят слухи, что Леон хочет пощипать склады жидов в Тмутаракани²⁸.

— Да Таматарха и ее побережье — лакомый кусок, — понимающе протянул Кахраман. — Торговые порты Эллинов — богаты товарами. Пошлины, налоги с продаж и все такое…

— Точно! Добавь еще, что кто контролирует выход из Азова в Черное море, тот контролирует всю торговлю, идущую морем из Хазарии в Византию и Карпатскую Болгарию.

— Да, но пока стоит на Дону крепость Саркел, удачной для Леона эта война не будет, — рассуждал Кахраман.

— Вот видишь, — подвел итог Лад. — А ты говоришь казарам Хоранты делать нечего.

Они помолчали, глядя на горящие ветки костра.

— Послушай, Ладо, прими меня в свой отряд. Сил моих нет шагать со стратиотами, — попросил Кахраман атамана, глядя ему в глаза.

— Ха! Так ты же теперь кинто, горожанин. В византийской армии вся конница состоит из курдских и армянских наемников, твоих земляков. Попросись туда. — Стал отговаривать его атаман. — А мы приплыли сюда на лодках, и значит, тоже будем воевать пешими, как стратиоты. Да и сотня моя, в основном, из кизиков, т.е. казаков в арабских землях. А мы живем по своим, казачьим обычаям.

— Кинто? — Переспросил Кахраман. — Я не помню этого слова. Что оно означает?

— Да это жаргон, — объяснил Лад. — Когда нет войны, казары Хоранты нанимаются на работу в городе к арабским торговцам из Тбилисского эмирата. Некоторым это так понравилось, что они и сами стали горожанами. Но вольными. Не приписанными к определенному цеховому объединению.

— Я, конечно, помогал Алану управлять трактиром, но с гетами прошла большая часть моей жизни, — проворчал Кахраман. — Я жил по законам казарского братства. А обычаи казар мало чем отличаются от обычаев кизиков и казаков. Разве что в вашем отряде могут быть женщины, и у вас принято принимать в отряд после испытания. Может я и стал кинто, но готов пройти испытание. Кому тут надо рожу начистить? — Набычился Кахраман.

— Казбек! Этого бродягу можно принять без испытания, — сказал казар, внезапно появившийся из темноты и усевшись на корточки возле атамана. — Не зря же он носит имя Кахраман, что означает «герой».

К удивлению Кахрамана, Лад и глазом не повел. Он даже не шевельнулся, чтобы осадить невежу вклинившегося без разрешения в разговор войскового начальника. А казар, между тем, неторопливо пододвинулся к костру, чтобы пламя огня осветило его лицо.

— О! Ханум! — Словно молнией пронзило память Кахрамана.

— Узнал бродяга, — удовлетворенно сказала женщина в мужском одеянии, снова отодвигаясь в тень.

— Сколько лет и зим прошло, с нашей последней встречи! А ты все не меняешься. Значит в этом походе ты духовный лидер, пир отряда? А как же дети? И твой муж? — посыпал вопросами Кахраман.

— Успокойся ты! — Резко осадила его Ханум. — А то договоришься, что я стала слишком стара, чтобы ходить в геть.

— Виноват! Я вовсе не это хотел сказать, — оправдывался Кахраман.

— Ладно, ладно, — примирительно ответила Ханум. — Дети выросли. Мужа я пережила. Что мне сидеть дома? Круг избрал меня пиром этого похода. Надо же передавать опыт молодым сестрам.

— Ну что же, Кахраман, — вернулся атаман к прерванному разговору. — Если Ханум за тебя поручилась и мне любо. Я не возражаю против твоего вступления в отряд. Ты воин славный. Тебя многие знают, и куренные атаманы противиться не будут. Будешь при мне вторым есаулом.

— А кто первый? — Полюбопытствовал Кахраман.

— Карача. Он из горцев вайнахов, которые называют себя нохчий. Они тоже когда-то брали в жены женщин амазонок. Поэтому наши обычаи схожи.

— Знаю. Они из Дома Орла и из их числа набирает свою охрану Владыка гор. И о Караче слышал. Воин лютый в бою.

— Ну, вот и ладно, — заключил атаман.

— Есть еще одна загвоздка, Ладо, — виноватым тоном сказал Кахраман.

— Что еще?

— Видишь ли, мы не на воле. Видал, как ромейские бюрократы ходят тут и составляют списки?

— Меня тошнит уже от этих крючкотворов, — сплюнул Лад.

— В том то и суть! Меня приписали в отряд из Пелопоннеса. И официально, меня будут считать там дезертиром. Я же попал сюда по призыву, — изложил проблему Кахраман.

— А от меня чего ты ждешь? — Взвился Лад. — Чтобы я сунулся к бюрократам и заставил их нарушить отчетность? Бред. Проще порубить их в капусту!

— Я надеялся, что ты сможешь это уладить, — заискивающе сказал Кахраман. — Ведь не зря же тебя прозвали Робити Лад — улаживатель.

— Почему бы тебе просто не попросить своего высокопоставленного племянника помочь тебе? — Несколько успокоившись, пробурчал атаман.

— Э-э, Ладо. Посмотри туда, — Кахраман махнул рукой в сторону военных лагерей и дымов, поднимающихся над бескрайней равниною. — Все это сборище надо превратить в дееспособную армию способную сражаться. И ты хочешь, чтобы я в такое время беспокоил магистра по пустякам?

— Надо поговорить с его непосредственным начальником. Предложить ему взятку и тот станет сговорчивым, — посоветовала Ханум.

— С золотыми монетами проблем нет, — сказал Кахраман и похлопал себя по карману.

— Как есть кинто, — уже шутливо скривился казбек.

Потом неспеша встал, молча, подошел к костру, присел и задумчиво поковырял угли веточкой. Затем на что-то решившись, резко встал и повернулся к Кахраману.

— Что с тобой делать? Ладно, пошли, поговорим с твоим куренным начальником.

— Лохагом, — поправил казбека Кахраман.

— Один хрен, — сплюнул Лад.

Приятели отправились в сторону лагеря ополченцев Пелопоннеса. Пропетляв между биваками, вскоре они подошли к палатке Хачатура, молодого лохага из центурии стратиотов Лаконии²⁹, куда бюрократы определили Кахрамана.

Время было позднее. Рядовые ополченцы укладывались спать в палатках, предназначенных для проживания десяти человек. Кроме дежурного, в обязанности которого входила охрана имущества взвода во время их отдыха.

Хачатур давал последние наставления дежурному, когда из темноты в круг костра вышел отсутствующий на вечерней поверке стратиот, с незнакомцем. Судя по одеянию — федератом. И судя по властному взгляду — не рядовым. Внутренним чутьем Хачатур понял, что это неспроста и потому не стал, опережая события, ругать опоздавшего.

После взаимных представлений мужчины уселись в круг костра. Лохаг достал бурдюк с вином и чаши. Дежурный принес фрукты. После обязательных расспросов о семье, пожеланий им благополучия, а врагу скорейшего поражения, Лад плавно перешел к сути своего предложения.

— Хачатур. Я хочу забрать Кахрамана в свой отряд. Не возражаешь?

Тот почесал затылок.

— Я должен буду подать прошение центуриону. Тот должен будет согласовать с начальником тагмы, потом с лонгином и передать прошение в военную канцелярию, — стал объяснять Хачатур.

— Подожди, остановись, — поднял руку Лад. — Пока будем согласовывать — война закончиться. А если обойтись без бюрократических проволочек? Что скажешь лохаг?

— В принципе, я не против, — промямлил Хачатур. — Но как же списки учета? Он числиться в тагме Пелопонесса, и в лохаге Лаконии. Тут он стоит на довольствии. И я за него отвечаю.

— Ты мне кажешься парнем понимающим, — польстил взводному Лад. — Пусть он и дальше числится там, где сейчас. Что делать. И пусть его довольствие продуктовое и денежное тоже останется в лохаге. Он отказывается от него. Думаю, твои бойцы будут рады получить дополнительную пайку и за это согласятся покрывать его отсутствие во время строевых смотров. Ну, а денежным содержанием и долей с добычи распоряжайся сам, по собственному усмотрению. Ведь формально за него отвечаешь все-таки ты.

— Заманчиво, — сказал Хачатур, раздумывая. «Эти казары парни надежные. Его, в случае чего, не выдадут и от слов своих не откажутся», — думал он.

— В крайнем случае, ты всегда сможешь найти его в тагме федератов, в отряде под щитами с изображением «шагающего журавля», — продолжал убеждать Лад. — А если прижмут, то начальству доложишь, что отправил его для согласования совместных действий.

— Хорошо. По рукам, — решившись, сказал Хачатур и протянул свою ладонь. Атаман сжал ее своей ладонью, а Кахраман разбил их соединенные ладони своей. Таким символичным рукопожатием был скреплен договор, который можно было разорвать только вместе с жизнью.

— Только смотри не попадись на глаза своему высокородному племяннику, — предостерег Кахрамана атаман, когда они вместе возвращались обратно. — Начнутся расспросы: как да почему? Дойдет до бюрократов, — подставишь Хачатура.

— Понятно, не маленький, — успокоил атамана Кахраман.

К июлю в полевом лагере собралось семдесят семь тысяч человек, большинство которых составляли гребцы судов и торговцы. Основное войско было собрано и вооружено. Вперед уплачено жалование за поход. Магистр Никифор решил, что он готов к войне. В начале июля корабли были загружены и армада, поражая своей мощью, прошла, как на параде мимо Константинополя. Тысячи зевак усыпали берега пролива, чтобы поглазеть на редкое зрелище. Стоя на террасе дворца Вуколеона, армаду взглядом провожала вся императорская семья. Патриарх Полиевкт осенял ее крестным знамением, шепча слова молитвы.

Армада вошла в Эгейское море и через некоторое время достигла Кикладских островов. Здесь весь флот собрался, укрывшись за островами, и стал готовиться к решающему переходу к Криту.

Мудрый военачальник, Никифор послал вперед малые быстроходные галеры с приказом произвести разведку берегов Крита и взять «языка». Главной своей целью магистр определил захват столицы островного эмирата. Укрепленный город-крепость Ираклион арабы удерживали в течение 140 лет. Для защиты города они построили мощные стены и окружили их глубоким рвом. Отсюда и новое название города Хандак, что по-арабски означило ров.

Капитаны разведывательных судов, взяли в плен рыбаков островитян и доставили их магистру. Тот с пристрастием допросил их и выяснил, что эмира Крита нет в крепости Хандак. Что находится он в своем поместье в лесистых и прохладных предгорьях. Это была хорошая новость и Никифор Фока тотчас отдал приказ о начале вторжения.

Флот снялся с якорей. Основная его часть поспешно быстрым ходом приблизилась к острову. Днем 13 июля 960 года днища галер и ладей заскребли о дно берега залива Альмирос. Началась выгрузка экспедиционного легиона на виду у города-крепости.

Как и ожидалось, при приближении кораблей неприятеля, из крепости Хандак был выслан к берегу наспех собранный отряд. Он должен был воспрепятствовать высадке захватчиков. В войне все решает внезапность и быстрота действия.

Магистр предвидел это и потому первыми к берегу пристали галеры хеландионы, имевшие специальный отсек для размещения лошадей в средней части судна. Фока использовал новую, ранее не применяемую тактику. По заранее заготовленным сходням, вооруженные всадники верхом, прямо с кораблей помчались на берег.

Конницу, собранную из личных отрядов фемной аристократии, дополняли всадники федератов Армянского нагорья. Два крыла ковалерии вели лонгины: стратиг Иоанн Куркуас по прозвищу Цимисхий и ишхан Аданарсе, сын Смбата Багратуни. Пораженные новым для них и удивительным зрелищем, критяне остановились на месте. Их отряды спешно выстроились в фалангу, соблюдая неразрывный строй и ожидая приближения неприятеля.

Конная масса, приближаясь вогнутой лавой, взорвалась криками и улюлюканьем. Она охватила с двух сторон стоящих в оцепенении критян. Завязалась ужасная бойня, стрелы сыпались градом. Критяне не смогли устоять против дождя стрел, ряды их расстроились, и они обратились в бегство, изо всех сил устремившись к своему спасительному укреплению. Конница преследовала бегущих, поражая их копьями и мечами. Мало кто успел укрыться за коваными воротами Хандака.

Пока конница очищала местность от разрозненных отрядов критян, на берегу, до позднего вечера продолжалась планомерная выгрузка имущества штурмовой армии. Продовольствие, палатки, котлы, лопаты и прочая мелочь, столь необходимая для сооружения и жизнеобеспечения полевого лагеря. Чтобы возможные наблюдатели арабов не узнали о действительной численности войска, одни и те же корабли имитировали высадку по несколько раз. В действительности численность легиона не превышала десяти тысяч пеших и двух тысяч всадников.

В местечке под названием Финикия, Никифор велел разбить укрепленный лагерь, окружив его глубоким рвом. Фортиды — грузовые корабли вернулись в свои порты. Малые ладьи федератов были вытащены на берег. Остальные корабли флота, разместились в ближайших греческих портах. Они должны были обеспечить морскую блокаду острова. Разбитые на боевые эскадры, «дромоны» и галеры сопровождения, поочередно выходили курсировать вокруг острова с задачей преследовать и сжигать жидким огнем, всякий замеченный вражеский корабль, который попытается либо отплыть, либо приблизиться к острову.

Узнав от пленных и перебежчиков, что отрезанные от крепости жители укрылись в предгорьях, Аданарсе со своим тысячным отрядом отправился в погоню. Всадники, выросшие в горах, были незаменимы для зачистки окрестностей от разрозненных отрядов арабов. Особенно в труднодоступных ущельях, теснинах и болотистых долинах. Посланные в погоню конные, обнаружили места, где критяне готовили засады. Прятали свой скот. И где укрывались сами. Победители все что могли, разграбили и вернулись в лагерь с богатой добычей. Оценив новые возможности применения кавалерии, магистр Никифор поздравил лонгина Аданарсе с победой и поручил ему и Цимисхию организовать ежедневное патрулирование конными дозорами окрестных дорог и селений на дальних подступах к своему лагерю.

Для блокирования подступов к городу Никифор отрядил тысячу отборных воинов фракийцев во главе с комитом Никифором по прозванию Пастила. Тот был человеком опытным, участвовавшим во многих войнах. Правда, по своей бесшабашности много раз бывал он пленен арабами. Но благодаря своему мужеству столько же раз убегал из плена. На лице и на груди его было множество рубцов от ран, полученных на поле брани. Ему-то, и было поручено обойти город, выставить дозоры от берега до берега и обследовать его ближайшие подступы.

— Окружи Хандак, выставь дозоры, — Инструктировал его Фока. — И смотри, чтобы ни одна мышь из крепости не выскочила, пока я готовлю войска к штурму.

— Да победа уже у нас Никифор! Войско «потомков рабыни» разбито, а сидящие в крепости скоро проголодаются и сами запросят пощады.

— В горах и ущельях еще полно арабских недобитков, да и в крепости бойцы не спят. Не давай своим легионерам послабления. Дозоры проверяй лично. Нерадивых наказывай. Гляди у меня Пастила! — Погрозил Никифор. — В случае чего шкуру с тебя спущу лично, невзирая на былые заслуги.

— Да не кипятись, Никифор, — заверил магистра Пастила. — Все исполню в лучшем виде.

Но благо никогда не дается людям в чистом виде, к нему всегда присоединяется зло. Успехам сопутствуют неудачи, удовольствиям — огорчения, и невозможно в полной мере насладиться счастьем. Так случилось и с ромеями.

Пастила и его стратиоты, вступили в цветущую страну и потеряли бдительность. Тут во всем было изобилие. Кругом богатые травой пастбища, где можно было выпасать коней и волов. Во дворах селений коровы и овцы, куры и гуси. В каждом амбаре много провизии и зерна, а в подвалах — неисчерпаемые запасы вин. А вокруг виноградники и фруктовые сады с прекрасными плодами.

Греческое население острова, подвластное арабам, без энтузиазма приветствовало своих «освободителей». Привычные, старые грабители всегда лучше новых. Старые завоеватели арабы установили на острове свои законы. Мягкие и справедливые. На острове чеканили свою монету. Продуктами своего труда земледельцы и рыбаки обеспечивали все население острова. Излишки сбывались, купцам из Всемирной торговой организации. К тому же ведь поработившие их мусульмане не преследовали местных христиан за их веру. А тут появились «освободители» единоверцы, которые стали беззастенчиво забирать продовольствие для нужд своей армии.

Сначала, как у себя дома, легионеры Пастилы разбили биваки, среди чьих-то садов, где имелись прозрачные источники и множество всевозможных плодов на деревьях. Каждый устраивал себе шалаш, где вздумалось. Лежа в тени, в зарослях плодовых деревьев, византийские ополченцы лениво жевали опадающие фрукты и все другое. Они чувствовали себя как в раю.

Потом им надоело пить сырую воду и легионеры мелкими группами стали наведываться в ближайшие деревенские подвалы за вином.

Обильная еда, вдоволь вина, солнечная погода и тишина превратили фракийцев в разомлевшую толпу. Вместо того чтобы строго следовать предписаниям: провести разведку, выставить дальние дозоры и ближние караулы, они полностью пренебрегли правилами безопасности и предались праздности.

Очень скоро находясь в приподнятом настроении, легионеры стали домогаться и местных женщин. Конечно же, они встретили яростный отпор селян. Тогда перепившие вина стратиоты и вовсе потеряли над собой контроль. Они почувствовали себя хозяевами положения и стали врываться в дома, как обычные разбойники. Мужчин избивали, женщин и девушек насиловали. Деревни подвергались разграблению. Особо приглянувшихся селянок, как рабынь, уводили с собой на забаву. Слухи о бесчинствах «освободителей» распространились по округе быстро. Селяне стали покидать свои дома, укрываясь в густых зарослях лесов и ущелий.

Разомлевшие воины, стали привыкать к вседозволенности и безнаказанности. При попустительстве своего начальника, они либо пили, либо спали, либо забавлялись с пленными женщинами. Такая вакханалия не могла продолжаться долго.

Казбек Робити Лад, сотня которого была придана отряду Пастилы, собрал куренных атаманов и есаулов.

— Браты! Атаманы! Вы видите, что твориться вокруг. Ромейские легионеры превратились в бродников волкодлаков.

— До бродников им еще далеко, — усмехнулся Карача. Сейчас они стали тем, кем и были до призыва. Сборищем пьяных мужланов! Остальные загалдели, зубоскаля.

— Зараза разложения может перекинуться и на нас. — Не принял шутливого тона Лад. — Я уже видел казар, которые упились в хлам.

— Чего же ты хочешь от нас Ладо! Может, сначала поговоришь с ромейским лонгином? — Предложил куренной Инал.

— Я уже пытался. Бесполезно, — возразил Лад. — Пастила постоянно пьяный, а когда трезвый, то держится высокомерно. Он указал мне на то, что я простой федерат. Наемник. А он высокопоставленный византийский вельможа. Еще он посоветовал мне не учить его командовать войском, ради сохранения моей собственной головы.

— Сученок! Он действует по принципу, что если нельзя предотвратить пьянку, то ее надо возглавить, — ухмыльнулся куренной атаман Баркут.

— Наверно, надо рассказать все нашему магистру! — Предложил Кахраман.

— Да? И кто же это сделает, — спросил атаман, в упор, глядя на него. Есаул смущенно отвел взгляд.

— А может ну их, этих ромеев? Вернемся к своим юртам на берег. А пьяные византийцы пусть тащат службу, как им вздумается, — посыпались другие предложения.

— Тихо, браты! — Призвал к порядку атаман. — Бросить пост мы не можем. Сами добровольно нанимались в эту компанию. Что поделать. Но и походить на легионеров нам не с руки.

Я убедил Пастилу, чтобы нам выделили место под лагерь со стороны леса. Тех, кто выйдет из города, легионеры хоть с пьяных глаз, но увидят. А что твориться у нас за спинами никто не знает.

— А что там может твориться? — махнул рукой Карача. — Ромеи разорили несколько ближайших сел. Вино и женщины достались византийцам, а в лесу бродят их запуганные мужья.

— А разве бы ты Карача не пытался освободить из плена свою жену? — Спросил атаман.

— Моя жена сама в состоянии справиться с грязными мужиками, — возразил Карача. — Крысы!

— Нет ничего страшнее крысы загнанной в угол! — Наставительно сказал Лад.

— Что же нам делать? Говори казбек, — загомонили остальные.

— Я хочу знать, что происходит за моей спиной! — Поставил точку в дискурсии Лад. — Пусть лучшие пластуны от каждого куреня обживают лес и ближние горы. Их задача простая — наблюдать и разведывать местность. Без крайней необходимости в схватку не вступать. Есаул Карача возглавит разведку.

— А остальные?

— Оставшиеся в лагере должны заниматься боевой подготовкой! По-взрослому. Буду проверять. И еще. Собрать все телеги в округе и окружить ими лагерь как стеной. Назначаю смотрящим за охранением и налаживанием тренировок есаула Кахрамана.

— Эх, нам бы коней, казбек, — мечтательно протянул Карача.

— А кто тебе запрещает их брать? — Ответил Лад. — Села разграблены. Скотина разбрелась по лесу. Византийцам достались вино и женщины, а мы возьмем если уж не коней, то хотя бы ослов и мулов.

— Любо! Любо! — загалдели куренные.

Эмир Крита Абд ал-Азиз Куруп отдыхал в своем загородном имении в горах, когда ему сообщили о внезапном вторжении византийцев. А еще то, что твердыня Хандак взята в осаду. Эмир, находясь в отдалении от своей гвардии и своих визирей, мучительно размышлял о том, что предпринять, чтобы возглавить оборону острова.

Тем временем ограбленные и обездоленные селяне начали собираться в ватаги в темных ущельях, пылая жаждой мести. Им нужен был лидер, способный собрать, организовать и отправить их в бой.

Как только лазутчики доложили ему об этом, эмир Куруп немедленно взял инициативу в свои руки. Он срочно разослал посыльных в ближайшие поместья и гарнизоны. Сидящие, в разбросанных по всему острову, поместьях арабские землевладельцы и военноначальники Крита начали готовиться к войне. В дополнение к своей немногочисленной охране, состоящей из профессиональных воинов гулямов, землевладельцы начали собирать в укромных горных и лесных чащах селян. Их вооружали, обучали и тренировали, формируя из них войско народного ополчения. А комиты остальных городов острова, в дополнение к гарнизонной охране, мобилизовали всех горожан способных носить оружие. Защитники острова стали готовиться к обороне.

Но эмиру этого было мало. Он должен был сам попасть в Хандак, чтобы лично возглавить сопротивление и сбросить захватчиков в море. Со всех сторон поступали к нему сведения, как невоздержанны и беспечны ромеи окружившие Хандак. И, наконец, ему сообщили, что на ближайшие дни запланирован штурм города.

Эмир Куруп не мог дольше ждать. Эму надо срочно было попасть в столицу, чтобы личным примером показать горожанам, как надо давать отпор вторгнувшимся врагам. На горном плато возле загородного поместья спешно разбили лагерь, где стали собирать и вооружать ополчение, собранное из селян ближайших окрестностей.

В палатку, где Никита Пастила пьянствовал со своим гостем резко вошел казбек Робити Лад. Запахи вина и разгоряченных тел наполняли это временное жилище. Картина морального разложения, непроизвольно вызвала на лицо атамана брезгливое выражение.

Пастила сидел развалясь в кресле. Между ног у него стояла на коленях полуголая пленница. Она пыталась ублажить его своим ртом и руками. Другая женщина лежала грудью на столе. Над ней сзади, задрав юбки, трудился Цимисхий.

— Почему без разрешения? Стража! Где стража? — Выкатил мутные глаза на вошедшего Пастила.

— Тьфу ты, холера! — Выругался Лад, отводя взгляд. — Твои охранники пьяны. А мои сведения следует выслушать незамедлительно.

— Раз пришел, проходи. Налей себе вина. Хочешь женщину, казар? — Сменил гнев на милость Пастила.

— Не пристало на войне тешиться с бабами, — пробурчал Лад. — За нашей спиной, в лесу не спокойно. Надо призвать легионеров к порядку.

— Ты посмотри Ван! Этот центурион возомнил себя стратигом. Он уже достал меня своими поучениями, и я его проучу. — Пастила попытался встать из-за стола, но тут же рухнул обратно.

— Что ты себе позволяешь? — Грозно спросил Цимисхий, не отрываясь от своей подопечной. — Выйди вон!

— Лонгины! — Попытался вразумить их атаман. — Мои следопыты доложили, что в лесу началось движение. Какие — то отряды спускаются с гор.

— Пусть спускаются. Мужичье идет за своими бабами! Как выйдут из леса, так сразу и получат по зубам, — рассуждал пьяный Пастила. — А может и отдадим им их жен, если селяне принесут вина для выкупа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

«Сак» перс. Белый олень, «ир» — вода. Сакиром называли устье реки Кубань.

20

Хоранта — город в междуречье слияния рек Алазани и Куры, на стыке исторических областей: Эрети и Сакашены. Затоплен при строительстве Мингечаурского водохранилища в Азербайджане в 1953 году.

21

Вахтанг I Горгаслан, груз. Горгасали, арм. Арсаваген (ок. 440—502) — ширваншах Гургистана (Кавказской Албании) из династии массагетских Аршакидов. Сын Мирдата V (Мирхавана) Хосроида.

22

Хорепископ Цанарети Квирик II (929-976). Столица в г.Телави с 919 г. Кахетинская конфедерация.

23

Нахчеван, арм. Нахиджеван «первое сошествие», азер. Нахчыван, др.-греч. Наксуана — город в Азербайджане. Расположен на правом берегу реки Нахичеванчай, притоке Аракса.

24

Сигна́хи — маленький городок в восточной Грузии, на склоне горы, в историческом регионе Кахети.

25

Племенные объединения нохчий (чеченцы), галгай (ингуши), дидойцев, тушинов и хунзахов (аварцы) под общим названием «наши люди», вайнахи. В грузинских источниках — дзурдзуки.

26

Район одноименного высокогорного озера в Грузии, в 60 км от Тбилиси и в 5 км от Душети.

27

Ибрагим (Ибрахим) б. Марзубан (960-983 гг.) — дейлёмитский правитель Мидии Атропатены.

28

Тмутаракань, Самкерц (Самкуш) еврейский, Матарха (Таматарха) византийский, «ал-йахуд» арабский, в античное время Гермонасса. Один из древнейших городов Таманского полуострова. Разрушен.

29

Историческая область в Древней Греции в южной части Пелопоннеса.