История предательства

Давид Робитов, 2020

Действие происходит во второй половине десятого века, частью – в Византии, частью – в соседних землях. Император Иоанн Цимисхий и Великий князь варяжской Руси Святослав Храбрый сошлись в смертельной схватке на территории Болгарии. Оба противника – Иоанн и Святослав – погибли, прямо или косвенно, от вероломства тех, кому доверяли. События разворачиваются на фоне трагической судьбы Анастасии, некогда актрисы, затем императрицы, а после узницы без имени и связи с внешним миром.

Глава третья

Слухи о сражении возле Аркадиополя вскоре достигли Константинополя. Чиновники прилагали все усилия, чтобы раздуть эту победу, а поражение у Адрианополя всячески замалчивали. В храмах прошли торжественные богослужения по случаю поражения скифов. Горожане восторженно говорили, что в этой битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и еще больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч. Множество было пленено. Часть из них обратили в рабов, а другая часть будет отправлена в Константинополь для публичных казней.

В храме Святой Софии после литургии был совершен благодарственный молебен по поводу победы над скифами. Богослужение вел новый архиепископ Константинополя, отец Василий.

Сам храм, где происходило богослужение, был украшен как литургический образец мира, как «подражание вселенной». Земля, море, воздух, планеты и звезды были явлены в пространстве храма, его архитектуре, облицовке и росписях. Здесь потустороннее являлось посюсторонним, смысл сходил во всякий предмет. Здесь снималось противоречие между духовным и материальным, небо спускалось на землю. Бог становился человеком и воплощался в мире.

Базилевс Иоанн провел в храме всю службу от начала до конца, ничем не выделяясь из толпы простых обывателей.

По окончании богослужения отец Василий прошел к себе в покои, чтобы передохнуть. Его отдых был бесцеремонно прерван паракимоменом Василием, который чуть ли не насильно притащил за собою в его покои и Цимисхия.

— Прошу прощения, святой отец, за вторжение, но дела государственные требуют незамедлительных решений, — с порога сказал паракимомен и вошел в покои. Патриарху Василию ничего не оставалось, как развести руками и приглашающим жестом указать на стулья, стоявшие возле стола.

— Прошу вас, дети мои, располагайтесь.

— Василий! — в который раз скривился Цимисхий. — Ну чего ты гонишь лошадей? Мы только что одержали победу над страшным врагом. А ты не даешь нам возрадоваться как подобает и вознести благодарственные молитвы Богу.

— Мы обязательно возрадуемся, но позже. А сейчас надо действовать, чтобы не оказаться в огненном чреве Быка на площади.

— О чем ты говоришь? Разве Варда Склир не одержал блистательную победу над скифской коалицией?

— О да. Но официальная версия для городского охлоса не должна вводить в заблуждение государя!

— Ты на что намекаешь? — нахмурился Цимисхий.

— Только на то, что ты не владеешь всей информацией, и мой долг открыть тебе глаза на происходящее, — смиренно ответил паракимомен.

— И чего же я, по-твоему, не знаю?

— Войско Калокира остановили под Аркадиополем, но столица фемы Македония оказалась в осаде. На самом деле войска болгарских союзников не разгромлены. Они остановились на границе империи и выжидают.

— Выжидают чего?

— А того момента, когда восставшие фемы Азии подойдут к Царскому городу с юга.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о том, что нельзя недооценивать патрикия Калокира и поддержку его сородичей из Херсонеса Таврического. Олигархи Таврии имеют давние торговые связи с олигархами Синопа^[46]. Поэтому дука Варда, сын куропалата Льва и племянник императора Никифора, тайно склонившись к перевороту, убежал из Амасии, куда он был сослан. Помощниками в этом деле были его двоюродные братья: патрикии Феодор, Варда и Никифор. В глухую ночь дука Варда тайком покинул Амасию и, все время меняя заранее подготовленных лошадей, прибыл в Кесарию Каппадокийскую^[47]. Пробыв там несколько дней, он собрал вокруг себя множество сородичей, а также отчаянных, склонных примкнуть к восстанию людей. Они объявили себя апостасиями, которые хотят поставить вместо «плохого» самодержца «хорошего».

— Кто их поддержит? В Азии много и моих родственников.

— Не скажи, государь. В обычае людей проявлять чрезмерную радость во время переворотов. Их прельщают надежда на призрачную славу, почетные звания и раздача денег.

К тому же апостасии обещают улучшить положение простого народа. Это нашло отклик в среде земледельческих общин, переданных в государственное управление.

— О каких общинах идет речь?

— Тех, что были подарены в качестве частных поместий василиссе Феофано ее убиенным супругом. Как только василисса была признана виновной в соучастии преступления, все эти земли были возращены государству. Управляющий поместьями Симеон Ампел — человек низкого, незнатного происхождения — тотчас возглавил сопротивление государственным чиновникам и сборщикам налогов.

— Что за ересь?! — вскипел Цимисхий. — Я не давал такого указания.

— Это было решено на заседании синклита и во благо государства — чтобы пополнить пустующую казну.

— Ну-ну. А председательствовал в синклите ты, — скривился Цимисхий. — Чего еще я не знаю?

— Сын мой, — подал голос со своего места патриарх Василий, — патриарх Антиохийский Феодор и твой слуга комит Вурца весьма рьяно взялись за еретиков-гностиков. Гонимые ими сторонники манихеев и павликиан объявили тебя демоническим властителем, препятствующим искуплению во имя веры. Их греховные проповеди находят приверженцев среди мятежников, особенно в среде разорившихся земледельцев.

— По моим сведениям, к мятежу причастен и куропалат Лев, отец Варды, который находится в заключении на острове Лесбосе, — добавил и паракимомен. — Через Стефана, епископа Авидоса, он обещал македонцам деньги и почести, у беждая их принять его, когда он у бежит с острова. Призывает их восстать и помочь ему свергнуть тебя с престола. И, кроме того, обещал им мир и помощь со стороны болгар.

— Так вот чего ждут скифы, — покачал головой Цимисхий. — Ах, дядя, дядя. Все не успокоишься. — Он вскочил на ноги и, заложив руки за спину, зашагал из угла в угол, раздумывая.

— Сын мой, — снова подал голос патриарх, — я услышал обвинения в адрес епископа Авидоса. Это серьезное обвинение для священника. Отец Стефан будет вызван на синод епископов для суда.

— Не торопись, отец мой, — отмахнулся паракимомен. — еще не время. Тайная стража должна выявить всех участников заговора и предать их всех показательному суду. Только после этого дело епископа будет передано в церковную инстанцию.

— Но это противоречит каноническому праву, сын мой, — попробовал возразить патриарх.

— Это делается во благо государства, — как отрезал паракимомен. — Лучше займись, отец мой, тем, чтобы поместный синод разрешил монахине, одной из дочерей Константина Багрянородного, выйти замуж за базилевса Иоанна. Разумеется, брак будет исключительно духовным.

— Опять ты за свое, Василий! — остановился Цимисхий, глядя исподлобья на паракимомена.

— Не спорь, государь, — угодливо, но твердо поддержал паракимомена патриарх. — Женитьба на Феофано, опорочившей себя заговором, отвернет от тебя тех, кто сейчас еще поддерживает тебя.

— А связать тебя браком с правящей династией просто необходимо. Только так ты на законном основании сможешь владеть титулом Владыки вселенной. А это можно сделать, только женившись на одной из дочерей Константина Багрянородного, — настаивал Василий. — Этим ты выбьешь опору из утверждения апостасиев, что красные сапоги может надеть любой из благородного сословия всадников, если их надел Цимисхий. Вот и Варда Фока их уже тоже примеряет.

— А, делайте что хотите, — махнул рукой Цимисхий и продолжил ходить из угла в угол.

— Отец мой, — повернулся к патриарху Василий, — мне кажется, монахиня Феодора будет подходящей кандидатурой.

— Вот что, — остановился Цимисхий, снова прервав беседу патриарха с паракимоменом, — обсуждать монахинь будете без меня. А сейчас будем решать первостепенные проблемы. Что, по-твоему, Василий, нам следует ожидать в ближайшем будущем?

— Это очевидно, — развел руками паракимомен. — Калокир подведет войско к стенам Царского города с севера, Дука Варда — с юга. Македонские аристократы обеспечат поддержку горожан внутри города. А викинги на «белых медведях» спустятся по реке от стен Адрианополя в Эгейское море, оттуда — в Мраморное море и нападут на царский дворец. И если их не остановили горы, то не остановят ни Галлипольский полуостров, ни жалкая цепь, перегораживающая бухту Золотой Рог.

— Боже, спаси и сохрани! — стал истово креститься и возносить молитвы отец Василий.

— Да подожди ты, святой отец, — махнул на него рукой Цимисхий. — Вот что, Василий. Когда-то и я ходил на лекции Багрянородного. Может, не так часто, как надо было, но все же я кое-что усвоил. Это старый принцип римских цезарей: «Разделяй и властвуй». И мы теперь будем его применять на практике.

Под предлогом гуманитарной помощи осажденным срочно отправь флот к Адрианополю. В крайнем случае он станет «пробкой» для флота русов. Пусть идут под белым флагом парламентеров. На любых условиях патрикий Пётр должен будет заключить мир со Сфендославом и добиться его возвращения к границам Болгарии на любых условиях. Если князь Рус действительно, как говорит, не хочет войны с Византией, это будет нетрудно. Без помощи русов Калокир не посмеет напасть на нас. А еще надо будет переговорить с самим Калокиром. Его надо заверить в нашей дружбе. Пусть остается, если хочет, главнокомандующим у царя Бориса.

— Ты спустишь с рук Калокиру оскорбление?

— С ними со всеми разберемся позже. А пока нам надо выиграть время, — ответил мрачно Цимисхий. — Магистра Варду срочно отозвать из Македонии и перевести на азиатский берег напротив Константинополя, на фему Оптиматы. Назначить стратигом Азии. Фока в Каппадокии собирает своих родственников, пусть Склир в Оптиматах собирает свою и мою родню. Вместе с ипаспистами^[48] они составят тагму^[49] стратилатов. Посмотрим тогда, кто кого.

— А в Македонии кто будет вторым стратигом? Если в переговорном процессе что-то не заладится, кто-то должен будет возглавить оборону возле Аркадиополя.

— Отправь туда моего шурина и тезку магистра Иоанна Куркуаса. Он хоть и любитель выпить, но зато верный. На македонцев сейчас не стоит полагаться.

— Халдия граничит с царствами князей Багратуни, — напомнил Цимисхию Василий. — А если дука Варда заручится их поддержкой?

— Это возможно, сын мой, — поддержал паракимомена патриарх. — Царство Аданарсе^[50] больно павликианской ересью, а царство Ашота^[51] — тондракизмом.

— Чушь! — как отрезал Цимисхий. — Мы с царем картлов Аданарсе сражались бок о бок и ели из одного котла, когда Варда Фока был еще мальчишкой. Никакие еретики не заставят его поднять меч против меня, да еще под знаменем молокососа, хоть и герцога Халдии. А Ашоту в Ани^[52] хватает проблем со своими мусульманскими родственниками.

— Что делать со Львом Фокой, епископом Стефаном и другими заговорщиками? — подумав над словами базилевса, через некоторое время спросил Василий.

— Это на твое усмотрение, — махнул рукой Цимисхий.

— Народ ожидает зрелищ. Возможно, показательные казни на площади Быка придадут мужества горожанам и заставят колеблющихся остеречься необдуманных поступков. Для этого подойдут некоторые заговорщики и скифские головорезы, захваченные на войне, — предложил паракимомен.

— Делай что хочешь, — легкомысленно согласился Цимисхий.

* * *

Хроническая нехватка времени заставила базилевса и его паракимомена лихорадочно трудиться круглые сутки напролет. Совещания, распоряжения, приказания и ожидание. И вот, наконец, результат — можно было вздохнуть немного свободнее.

Великий князь Святослав Храбрый прекратил наступление на Константинополь и заключил с Византией мирный договор. Русам, как и было обещано ранее, уступались земли восточнее Истра. Кроме того, им обещали дань на всех воинов, включая убитых. От лица юных цезарей мирный договор подписал их соправитель, базилевс Иоанн Куркуас.

Вслед за Святославом на мирный договор, положивший конец войне, вынужденно согласился и Калокир, главнокомандующий царя Бориса. Его войско потерпело поражение, поэтому разговоров о дани не было. Зато Болгария признавалась суверенным государством. Особым пунктом договора между ним и базилевсом было оговорено, что из фемы Херсон будут непрерывно продолжаться поставки зерна в Константинополь. И это было чрезвычайно важно для города, третий год балансировавшего на грани голода.

Паракимомену Василию пришлось поступиться своими кровожадными планами. К его досаде, пленных скифов не подвергли пыткам и казням на площади Быка на радость торжествовавшим горожанам.

По настоянию Великого князя Святослава отдельным пунктом мирного договора был установлен порядок обмена пленными, без всякого выкупа и по формуле «все на всех».

* * *

Обмен военнопленными был произведен возле двух городов, близ которых проходили основные сражения. Но большее количество пленных скифской коалиции было отпущено на волю вблизи Аркадиополя. Их с радостью встречали боевые товарищи. Одни из них в мирной жизни были родственниками, другие — соседями, третьи — просто знакомыми.

Ром высмотрел Сака среди унылой колонны бредших возвращенцев.

— Сак, братишка! — громко выкрикнул Ром, соскочил с коня и бросился в сторону брата. Они заключили друг друга в крепкие объятия.

— Живой, братишка. Как тебе удалось выжить в той атаке? — Ром похлопывал брата по спине, потом отстранил от себя и заметил его перебинтованную руку: — А это что? Ты ранен?

— Все хорошо, Ром. Пустяшная рана, — успокоил брата Сак. — Мне повезло. Мы атаковали курсантов школы «бессмертных», в которой учились сами. Адонис и Георгиос из одиннадцатого лохага узнали меня. Помнишь их?

— Конечно, помню. Сколько раз мы сбегали из школы вместе, чтобы повеселиться в ближайшей корчме. Хорошие ребята.

— Ну вот. Они меня и взяли в плен, не дав другим прикончить меня в горячке боя.

— Надо будет проставиться ребятам или как-то по-другому их отблагодарить, — заметил Ром. — И похоже, у нас будет для этого время. А теперь пойдем к дядьке атаману. Видишь, Сивый Конь ждет тебя с нетерпением.

Сивый Конь, сохраняя достоинство, невозмутимо сидел на коне и находился чуть в стороне от дороги. Справа и слева рядом с ним находились и его помощники: есаул Лоза и пир Матрёна. Облаченную в мужскую одежду женщину нельзя было выделить из окружавших ее воинов казарского братства.

Куренные атаманы выискивали среди возвращавшихся пленных своих подопечных и подводили к атаману. Некоторые браты сами, заметив походного атамана, выходили из колонны и подходили к нему.

Они говорили ему о выпавших на их долю злосчастьях и тех, кто не выжил в той злосчастной резне. Для всех атаман Сивый Конь находил ободряющие слова поддержки.

Вот и Ром подвел брата к атаману.

— Все семейство в сборе, — заметил атаман с сарказмом, оглядывая Сака. Его глаза сияли радостью, хотя внешне он был вынужден изображать невозмутимость. — Ром, отведи брата в лагерь. Вечером поговорим.

* * *

Вечером в лагере у костерка, вдали от людских глаз, атаман мог не сдерживать своих чувств. Он крепко обнял своего племянника. Сивый внимательно выслушал рассказ Сака о его пребывании в плену. Потом они немного помолчали.

— Великий князь заключил мир с ромеями. Святослав распустил конное войско русалан по домам. Наш военный поход завершился, — начал не спеша говорить атаман. — На будущий год Великий князь хочет идти в поход на баронства восточных франков. К весне каган Куря соберет новое конное войско для Великого князя Святослава. Но пока казакам предстоит путь домой. Хорошо ли, плохо ли, но им придется возвращаться назад без нас, — сказал Сивый Конь, помешивая палочкой угли в костерке. — Благодаря этой войне и Великому князю наши Багрянородные племянники живы. Но это только пока. Я получил весточку из Константинополя. Моя племянница и ваша сестра зовет нас на помощь. И потому наша миссия еще не окончена.

Нам предстоит путь в Царский город, захваченный узурпатором. Там некому будет замолвить за нас словечко. И щадить не будут. В худшем случае нас будет ожидать раскаленное чрево Быка на центральной площади, в лучшем — быстрая смерть от рук стражников в какой-нибудь подворотне. Вы готовы, браты?

— Наша сестра в цепях. Наша мать и племянники в опасности. Долг чести ведет нас. Разве можно в этой ситуации говорить об опасности? — ответил Ром.

— Мы готовы. Тут не о чем говорить, — поддержал его Сак.

— Любо, — кивнул головой атаман. — Завтра соберу атаманский Круг и сложу с себя полномочия. А вы готовьте скарб к походу. Оружие и броню с собой не брать — только ножи. Постарайтесь раздобыть ромейскую одежду и сбрейте бороды. Послезавтра в честь предстоящего похода зарежем жертвенного барана. А после полудня отправимся к морю. Там обменяем наших коней на места в рыбачьих лодках. Оттуда с рыбаками переправимся в Константинополь.

— Любо. Понятно, дядька, — закивали оба брата.

* * *

На второй день, едва взошло солнце, трое казаков спешились возле небольшой часовни у ближайшего села. Пока Сивый договаривался со смотрителем, Ром и Сак купили барана у сельского старосты.

Конечно же, христианские догматики выступили бы против сего обряда, усмотрев в нем жестокие языческие корни. Но у казаков, как у всех скифов, древний обычай воинов, приносивших жертву в Священной роще, органично слился с верой Христа.

На раскидистом дереве, что росло возле часовни, они освежевали барана.

— Смерть и кровь — Нави. Душа — Прави. Шкура и мясо — Яви, — приговаривал Сивый, срезая шкуру с жертвенного животного.

Закончив процедуру, шкуру животного казаки отдали смотрителю часовни, потроха — нуждавшимся жителям села. Ну а жареным мясом поделились со своими боевыми товарищами.

* * *

После полудня налегке, стараясь не привлекать излишнего внимания, трое всадников покинули расположение аланского лагеря.

Добрая половина стана смотрела им вслед, делая вид, что не замечает их отъезда. Матрёна подняла руку в благословляющем жесте и перекрестила их силуэты, таявшие вдали.

Уже лагерь остался позади и скрылся из глаз, когда наперерез трем одиноким всадникам выехали из-за ближайшего холма еще два всадника. Сивый Конь вскинул руку, призывая к готовности племянников и останавливая коня. Но, когда встречные подошли поближе, узнал в одном из них куренного атамана пластунов Назара и успокоился.

— Чего тебе, Назар?

— Так я, это, того… батя, с тобой… — Назар не силен был в красноречии.

— Это может быть поход в один конец, дурья башка! Возвращайся домой! — свел брови Сивый Конь.

— Не, батя, я того… с тобой… — упрямо повторил Назар.

— Ну и что мне с ним делать? — развел руками Сивый. — А еще кто это с тобой?

— Это наш батман, — на северский лад представил Назар атамана своему попутчику. — А это Аслан. По-нашему — Лев. Он из зихов.

— Приветствую тебя, батухан. Я Асланбек, — представился попутчик Назара. — И иду с Назарбай в Ром. Его враги — мой враги.

— Я это, батя… слегка выручил его в бою. Ну и подружились. Теперь вот не отстает, — объяснил Назар.

— А ты говорил ему, что идти с нами в Царский город — это верная смерть? — спросил с любопытством Сивый Конь, но Назар только махнул рукой.

— Мэна смотреть Рум. Твой враги — мой враги, — мотнул головой Аслан.

— Ну, коли так… С нами Бог! Вперед, Белые волки! — решил Сивый Конь и послал коня вперед.

* * *

Пока послы трудились, устраняя угрозу с севера, тайная стража Константинополя ликвидировала заговорщиков в самом Царском городе под неусыпным контролем паракимомена Василия. Городские стражники-равдухи арестовывали людей, подозреваемых в измене, преимущественно по ночам, чтобы зря не будоражить население Мегаполиса.

Их не останавливали ни двери поместий, ни ворота монастырей. Людей сажали в тюрьмы, невзирая на должности и звания.

Епископ Стефан был арестован в Авидосе. Его доставили в Константинополь и передали дело на рассмотрение светского суда. Вскоре туда же доставили в цепях куропалата Льва и его сына Никифора.

После этого состоялся скорый и показательный суд, на котором были раскрыты коварные замыслы заговорщиков. Обвиняемые были уличены в преступлении. Многие друзья Льва, принимавшие участие в заговоре, направленном на свержение государя, лишились богатств и своих домов. Некоторые из осужденных закончили свои дни на площади Быка. Каждый день над площадью раздавался рев из его металлической глотки. Это вопили люди, заживо спекаемые в его чреве.

Священника Стефана заперли в монастыре в ожидании ближайшего заседания синода епископов. Там должны были лишить его священнического сана.

Но самого зачинщика заговора, куропалата Льва, и сына его Никифора, которые по решению судей были приговорены к смерти, базилевс помиловал, несмотря на крайнюю досаду паракимомена. Движимый человеколюбием базилевс велел ослепить их обоих и после этого сослал обратно на остров Лесбос. Вот как кончилась попытка куропалата Льва переправиться в Европу, чтобы войти в союз с болгарами.

Жесткими мерами паракимомен Василий спешил навести порядок в столице, зная, что в это время дука Халдии Варда спешит на помощь отцу, продвигаясь с войском к азиатскому побережью пролива.

На своем пути он сеял ужас и разорение. Он уничтожал огнем жилища непокорных аристократов и позволял мятежным общинникам разграблять их. Дука Варда расхаживал среди множества людей, собравшихся вокруг него, в красных сапогах. Он чванился и говорил о том, что вот-вот завладеет ромейским троном.

Состоятельные землевладельцы превратились в беженцев. Их семьи массово покидали азиатские провинции, переправляясь на европейский берег. Они скапливались в Царском городе, своими рассказами бередя умы простых горожан. С таким трудом достигнутое спокойствие готово было снова обратиться в хаос, а хаос — перерасти в слепой, все сметающий и разрушающий бунт.

На азиатской стороне пролива Босфор, в Оптиматах, магистр Варда Склир так же спешно собирал родственников и сторонников Цимисхия. Он закрыл побережье и стал щитом Царского города.

Пока магистр собирал войско, достаточное, чтобы не только обороняться, но и способное разбить бунтовщиков, базилевс решил воззвать к разуму дуки Фоки. Он отправил ему письмо, написанное собственноручно: «Я узнал о мятеже, который начался недавно на Востоке. Я считаю, что это не столько твой умысел, сколько следствие безумия и варварского нрава твоих сообщников. Но я не хочу осквернять землю кровью сограждан. Склонитесь перед императорским могуществом, которое — Бог свидетель — оставляет безнаказанной столь великую вашу дерзость и дарует вам прощение и помилование. Все владения ваши сохранятся в целости и неприкосновенности. Если же вы будете продолжать тщетные попытки добиться тирании, то пожалеете о своем безрассудстве. Тех, кто выживет после битвы, осудят по закону и предадут смертной казни».

* * *

Гонца, перевозившего это послание, целого и невредимого доставили к дуке Варде. Вместе с двоюродными братьями и некоторыми предводителями он как раз обедал в столовом зале захваченного ими имения. Стол ломился от яств. Вино лилось рекой. Кладовые и винные погреба были опустошены мятежным сбродом.

Дворовые слуги и освобожденные рабы показывали своим освободителям тайные хранилища своих бывших хозяев и вместе с ними участвовали в их разграблении. Во дворе кучами валялась разбитая мебель из ценных пород дерева и прочая домашняя утварь. Из резных, позолоченных ножек стульев и столов тут и там сооружали костры. На них поджаривали забитый домашний скот, тот, что не успел разбежаться.

В ожидании готовности поджаренного мяса перепившиеся мужчины и женщины занимались непотребством на глазах у своих подельников. Пьяный хохот и крики людей перемешивались с мычанием, кудахтаньем и блеянием животных. Только в конюшнях было тихо. Туда стащили трупы тех, кто оказывал сопротивление нежданным погромщикам.

Гонца, оцепеневшего от увиденного, ипасписты провели внутрь и поставили перед Вардой.

— А, мой дорогой дядя снизошел до общения со мной. Читай! — велел дука гонцу.

По мере того как гонец зачитывал послание, лицо дуки Варды мрачнело. И, когда оно было зачитано до конца, Фока разразился непотребной руганью.

— Нечестивый злодей! Гнусный убийца своих родственников! Узурпатор! Цареубийца! — вторили Варде его соратники.

Когда первоначальный гнев был выплеснут, дука Варда Фока призвал всех к молчанию и обратился к гонцу:

— Узурпатор недостоин моего письменного ответа. Передай на словах, что не ему, а мне принадлежит верховная власть. Я могу гордиться тем, что дед мой был кесарем, а дядя — Владыкой. А он, злодей, не побоялся всевидящего ока правосудия и заколол государя, как жертву, на разостланной среди пола постели. И подверг отца моего и любимого брата страшным мукам по какому-то неясному и недоказанному обвинению. Справедливость побуждает меня отомстить за все это. И я воздам ему за кровь славного и доблестного рода.

После этих слов гонца вывели, усадили на коня и отправили восвояси. Нет хуже доли посланника, служащего связующим звеном между двумя враждующими сторонами. Он рискует расстаться с жизнью как минимум дважды. Первый раз — когда доставляет послание адресату. Второй — когда возвращается с ответом. В тот раз гонцу повезло. Он как можно мягче изложил ответ дуки базилевсу, за что был награжден и смог на радостях упиться в первом же попавшемся ему кабаке.

* * *

Узнав со слов гонца о разорении провинций, о безумных словах дуки Варды, император Иоанн решил не медлить и не предаваться более беспечности. Не допускать того, чтобы сборище мятежника, воспользовавшись его бездеятельностью, разрушало города и укреплялось в своем неистовстве. Он вознамерился, когда представится возможность, дать бой, используя все силы, и отразить разбойников, больных бесчеловечным стремлением к грабежам и убийствам.

Цимисхий вызвал к себе магистра Варду Склира, который приходился ему деверем. Встреча проходила при закрытых дверях и в отсутствие всемогущего паракимомена.

— Приветствую тебя, магистр Варда.

— Многие лета и тебе, государь.

— Каково состояние войска, которое ты собрал в Оптиматах?

— У меня достаточно воинов, чтобы разгромить мятежников, а выживших заставить молить о пощаде и обратить их в жалких рабов, — обтекаемо ответил Склир.

Цимисхий подошел к окну и, глядя на морскую гладь, стал говорить:

— Я знаю, что мне приписывают чудовищные поступки. Но по большей части я даже не слышал о них. Самый большой мой грех — это предательство Никифора.

— Мне плевать на Никифора.

— Зато мне не плевать, Варда. Ты даже не представляешь, какой камень на сердце у меня. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о случившемся. Моя совесть — как орел, клюющий печень Прометея.

— Хватит себя винить. Что сделано, то сделано. Теперь ты базилевс, нравится это кому-то или нет. И я буду тебя поддерживать до конца. Если понадобится — даже ценой своей жизни.

— Я не сомневался в тебе, мой друг. Ты брат моей любимой жены. Тебе по старинному обычаю я доверил бы воспитание наших детей. Ты был бы моим восприемником перед Богом и людьми. Но злая судьба отняла у нас Марию Склирину.

— Она не успела родить тебе детей, но она была бы рада, если бы я стал твоей опорой до конца наших дней.

— Благодарю тебя, Варда. — Цимисхий подошел, положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. — Только потому, что я тебе так доверяю, скажу тебе то, что не должно достичь ушей паракимомена Василия.

— Можешь на меня рассчитывать.

— Евнухи, такие мягкие снаружи, весьма жесткие внутри. В отличие от него я не столь кровожаден. И не хочу участвовать в избиении своих родственников сверх всякой меры. Василий настаивал на смертной казни для Льва и его старшего сына, но я сумел переубедить его.

— Весь город видел, что их ослепили.

— Горожане видели то, что им дали увидеть. На самом деле им опалили лишь ресницы. Их лица обезобразят шрамы, но видеть божий свет они будут и впредь.

— Ты велик, государь.

— А ты человек храбрый и предприимчивый. Ты отразил яростный натиск скифов у наших границ. Тебе по плечу деликатное дело, которое я хочу поручить тебе.

— Слушаю тебя, государь.

— Я хочу, чтобы ты, насколько возможно, не губил наших родственников и не проливал кровь соотечественников, если не будет на то крайней необходимости. Твой брат Константин женат на Софье, сестре Варды Фоки. Попробуй через нее установить контакт с его двоюродными братьями. Привлеки к себе его сообщников обещаниями почестей, раздачею денег и уверениями в полном прощении. — Цимисхий поставил перед Склиром небольшую коробку. — Тут скрепленные золотыми императорскими печатями грамоты, в которых обозначены достоинства таксиархов, стратигов и патрикиев. Этими грамотами награждай по своему усмотрению тех, которые откажутся от своих заблуждений, отрекутся от самовластного тирана и склонятся к покорности законному государю.

— Я сделаю все, что будет в моих силах, — заверил магистр базилевса. В это время дверь приоткрылась, и в помещение вошел палатин.

— Паракимомен Василий Ноф к базилевсу, — объявил палатин, и в ту же минуту дверь распахнулась шире. Следом за палатином в палату вошел всесильный спальничий. Цимисхий поморщился:

— Василий! От тебя нигде не укрыться. Ты скоро и в отхожем месте начнешь выискивать заговорщиков, — сказал Цимисхий Василию и тут же выпроводил Склира: — Ступай, магистр. Исполни свой долг.

— Только самые свежие новости с Запада заставили меня прервать твое уединение, государь, — смиренно ответил паракимомен, подозрительно оглядывая уходящего Склира.

— И что же такого случилось, что не терпит отлагательства?

— Я встречался с послом императора Священной Римской империи, — ответил Василий. — В приватной беседе он заверил меня, что его государь Оттон готов заключить с тобой мирный договор и признать тебя законным правителем и императором Греции.

— И что же он хочет взамен?

— Нетрудно догадаться, — позволил себе усмешку Василий. — Голову Великого князя Святослава.

— Да ну? Это тогда, когда мы с таким трудом наладили мир на наших северных рубежах? С чего бы это?

— Оттон с тревогой смотрит в сторону Иберийской Галисии^[53]. Туда, как ты знаешь, высадились викинги конунга Гундреда. Он, как и мусульмане Кордовы, объявил, что законность престолонаследия рексов Галисии была нарушена. Мавров, которые в прошлом веке под этим предлогом захватывали территорию вестготов, изгнали. Теперь он приплыл, чтобы устранить эту застаревшую проблему престолонаследия по-свойски.

— Допустим. А какое дело до проблем готов германскому Каролингу? Это проблема западно-франкских Каролингов.

— Самое непосредственное, — объяснил Василий. — Конунг Гундред не мавр. И он не покупал титул рекса у римского понтифика, как это делают многие князья иберийских готов. Он по праву крови может претендовать на лидерство в Галисии. Объединив под своей властью все разрозненные княжества вестготов Иберии, он стал бы представлять для франков реальную угрозу. Ни франкам, ни саксонцам после этого не поздоровилось бы.

— Откуда ты можешь это знать? — недоверчиво спросил Цимисхий.

— Таков был план покойного базилевса Никифора, который он разрабатывал вместе с князем Святославом, — скромно ответил Василий. — Конунг Гундред должен был потрепать империю Оттона с запада, Великий князь Святослав — с востока, а мы — с юга. В конечном итоге, после разгрома Священной Римской империи, Святослав получил бы контроль над полабскими славянами и саксонцами Восточно-Франкского королевства, Никифор — над Итальянским королевством, ну а Гундред — над Западно-Франкским королевством. Никифора уже нет, но Святослав по-прежнему пытается воплотить в жизнь тот старый план.

— Очень самоуверенно. Почему ты раньше мне ничего не говорил об этом плане? — нахмурил брови Цимисхий.

— Во-первых, потому что после смерти Никифора Святослав стал твоим врагом. И он первый, с кем тебе пришлось сражаться, чтобы удержаться на престоле. И, во-вторых, я знаю о твоей расположенности к императору Священной Римской империи Оттону. Подружившись с ним, ты развяжешь себе руки для войны в Сирии и Месопотамии.

— Очень вовремя Никифора убрали со сцены, — подозрительно взглянул на Василия Цимисхий. — А по чьей указке вершишь дела ты, Василий? Я стал удобным исполнителем твоих замыслов?

— Уверяю тебя, государь, все это чистое совпадение, — оправдывался паракимомен.

Цимисхий некоторое время мрачно и сосредоточенно раздумывал, потом твердо сказал:

— Решу позже, что с этим делать, когда справлюсь с мятежом в Азии. Но если узнаю, что ты продался германскому Каролингу!.. Тогда берегись, Василий!

* * *

В тот же день Варда Склир снова переправился через Босфор. Местом своего расположения он избрал местность возле города Дорилей^[54] во Фригии. Туда он распорядился отправлять разрозненные отряды своих сторонников. Там, в широкой долине у реки, он велел расположить полевой лагерь.

С помощью брата Константина он разбил собравшихся воинов на сотни и тысячи. Назначил центурионов и лонгинов. После этого стал проводить ежедневные занятия по построению в боевые порядки и боевому управлению подразделениями.

Вскоре магистр убедился, что к нему собралось достаточное число воинов и его войско готово к бою. Тогда он, исполняя пожелание базилевса, попробовал еще раз воззвать к разуму своего свояка, чтобы предотвратить ненужное кровопролитие. Он написал ему письмо:

«Сомнительное и крайне опасное дело ты затеял, подняв оружие против соотечественников и осквернив здания священных храмов разбоем неистовых мятежников. Послушай же меня как свойственника и друга, желающего тебе добра: отступись от злой тирании и, вымолив прощение вины, спаси свою жизнь. Одумайся наконец! И, пока еще возможно милосердие, прими то, что ты будешь просить впоследствии, но не получишь, горько оплакивая свою судьбу и упрекая себя в неразумии».

Письмо было доставлено без промедления. И к этому посланию своего свойственника дука Варда отнесся более благосклонно, чем к посланию базилевса. Он даже, оказывая уважение магистру Склиру и соблюдая нормы приличия, написал ответ собственноручно. Но был по-прежнему тверд в своем заблуждении. Варда Фока ответил так:

«Я благодарен тебе за наставление. Но думаю, что это наставление может помочь лишь тогда, когда этому способствуют обстоятельства. Я буду биться за погибших членов моего рода. И тогда либо я достигну царственного величия и сполна отомщу убийцам, либо доблестно стерплю свой жребий, приняв смерть от гнусного и бесчестного тирана».

* * *

Получив это письмо и убедившись в том, что никакими советами нельзя воздействовать на человека, которого дерзость ввергла в безумие, Варда Склир приступил к активным действиям. Он разбил войско на отдельные отряды и приказал выдвигаться параллельными дорогами в сторону Кесарии Каппадокийской. Местом сбора он назначил долину возле селения Дипотам, что находилось у реки Галис, совсем недалеко от того места, где стояли лагерем войска мятежников.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

46

Синоп — район и город в Северной Турции, на южном берегу Чёрного моря. Между ним и Херсонесом самый короткий морской путь.

47

Современный Кайсери — на юге Турции, в Центральной Анатолии. В Древние времена был известен как Кесария Каппадокийская, Цезарея, Мазака и Евсевия. Центр фемы Каппадокия. Византийцы называли ее столицей Первой Армении. Бывшие исторические области Малой Азии, окружавшие Каппадокию, таковы: с севера — Понт, с северо-востока — Армениак, на востоке — Месопотамия, на юге — Сирия и Киликия.

48

Ипасписты (гипасписты) или буккеларии — личные дружины аристократов, отличавшиеся отличным вооружением, выучкой и умением биться верхом и пешими, в строю и в одиночку.

49

Та́гма, также Вигла либо Арифмос — основная единица деления ромейского войска. В современном греческом языке «тагма» означает батальон.

50

Аданарсе куропалат, сын Смбата куропалата, внук Аданарсе II — царь Картвелов из Тао-Кларджети (истор. Картли, Верхняя или Армянская Иверия) и куропалат Византии с 961 года по 983 год. Федерат Византии.

51

Ашо́т III Вогормац (Милостивый) (ум. в 977 году) — царь царей (шахиншах) Анийского царства (952–977 годы) в провинции аль-Арминия III Багдадского халифата.

52

Ани (тур. Оджаклы) — разрушенный средневековый армянский город в современной Турции, возле границы с Арменией. В период с 961 года по 1045 год Ани был столицей одноименного царства.

53

Гали́сия — исторический регион на северо-западе Пиренейского полуострова и автономное сообщество Испании.

54

Эскишехи́р — город на северо-западе Турции, в 250 км к западу от Анкары.