Факультет отчаяния

Давид Павельев

В окруженном лесами и отрезанном от внешнего мира институте психологии происходят странные и пугающие события. Сначала необъяснимым образом исчезает один из студентов. Затем неизвестный с особой жестокостью совершает нападения на его однокурсниц. Руководство института решает обратиться к именитому криминалисту Терентию Русакову. Но даже он оказывается в замешательстве. Ведь он и представить не мог, в каком мрачном лабиринте человеческой психики кроется ответ на эти мрачные загадки.

Глава 2

Аудитории здесь, как положено, напоминали греческий амфитеатр — парты спускались ступенями от потолка к полу, а доска и кафедра находились будто на сцене. Студенты парочками расселись за столы с откидными скамейками: на первом ряду Нина и Марфа, за ними Масленников и Лихушкин, рядом Лена и Челноков. Место на первом ряду через проход от девушек пустовало — здесь всегда сидел исчезнувший Василий Поляков, и никто не рискнул занять его.

Говорить во весь голос ребята здесь не решались — каждый звук эхом разносился по всей аудитории. Потому они ограничивались лишь шепотом с ближайшим соседом.

Наконец дверь распахнулась и вошёл тот, кого они ждали. Студенты вскочили как по команде.

— Прошу прощения за опоздание, — сказал Вышеславский, кивнув, чтобы те садились. — Форс-мажорная ситуация не может не влиять на наш распорядок. Тем не менее, я намерен продолжать нашу работу. Сейчас мы не можем позволить себе никаких задержек. Все оперативно-розыскные мероприятия вас касаться не должны.

Он заметил, что староста группы поднял руку и снисходительно кивнул ему:

— Да, Викентий.

— Герман Александрович, позвольте вопрос. Это тот старикан в сером будет разыскивать Полякова?

Вышеславский криво усмехнулся.

— Да, для вашего поколения это всего лишь старикан в сером… Это Русаков, не так давно начальник экспертно-криминалистической службы города. Должен предупредить вас, ведь наверняка скоро он будет допрашивать каждого: он человек старой закалки. В нашей науке он смыслит мало, зато шпионы ему видятся везде. Подозревает он всех и каждого. Вступать с ним в дискуссии бесполезно. Это настоящий бульдог с мёртвой хваткой. Отвечайте как можно короче, без всяких подробностей. Не давайте ему повода прицепиться. Одно лишнее слово, и он вас дожмёт. Не прельщайтесь его показной вежливостью. Стелет он мягко, зато жёстко будет потом. Хоть словом обмолвитесь о том, чем мы занимаемся, и он от вас не отстанет, пока вы всё ему не выложите. А там начнутся разборки, которые нам совершенно ни к чему. Запомните: у нас сплошная рутина, штудируем Юнга, психотипические тесты и так далее. После того, как несколько человек скажут ему одно и то же, он от вас отстанет. Вы запомнили?

— Запомнили, Герман Александрович, — хором ответили студенты.

— Вот и молодцы. Главное — вы простые ученики, ничего не знаете, ничего не видели. Про Полякова вы тоже ничего сказать не можете, всё как обычно, никаких странностей. В крайнем случае переводите всё на меня. Я-то с ним быстро разберусь, об меня он зубы ещё поломает. А теперь к нашему вопросу…

Спускаясь по лестнице в фойе здания, Терентий Русаков размышлял о том, что кое в чём декан прав. Поиском пропавшего студента ему приходится заниматься впервые. Подобные дела никогда не входили в его компетенцию. Обычно он сталкивался с крупномасштабными аферистами, фальшивомонетчиками, мастерами всевозможных подделок. Частенько попадались и убийцы — наёмные киллеры или маньяки. Каждый из них, как считал Русаков, имеет свой индивидуальный почерк, уникальный стиль — впрочем, как и нормальные люди. Задача эксперта разгадать этот стиль, проанализировав все имеющиеся следы. На этом поприще его и нашла мировая слава — последние десять лет Русаков провёл в командировках по всей стране, и почти раз в год Генпрокуратура направляла его в помощь зарубежным коллегам.

Но год назад Русаков достиг пенсионного возраста. Продолжать службу он не мог и вышел в отставку. Работать в частных структурах он не хотел, оставаясь прежде всего сотрудником правоохранительных органов. Да и необходимости в этом не было — его дети давно повзрослели и успели построить успешные карьеры. Потому кроме лекций раз в неделю в институте судебной экспертизы занятий ему не нашлось. К передаче своего многолетнего опыта новым поколениям специалистов Русаков отнёсся со всей серьёзностью и энтузиазмом, но всё-таки он не считал педагогику своим призванием.

Конечно, сидеть без дела ему и сейчас приходилось не часто: круг знакомых, нуждающихся в его консультациях, оставался обширным. Но дела государственного масштаба остались в прошлом, о чём Русаков — человек, не привыкший ни о чём сожалеть — думал не без некоторой грусти.

Дело Василия Полякова казалось совсем простым. Конечно, оставалась загадка с камерами, но ничего экстраординарного Русаков в ней не видел. Стоит лишь немного разобраться с плёнкой и теми, кто её смотрел — скорее всего, не особо-то и внимательно — и правда выйдет на поверхность. Вряд ли эту загадку ему подкинул изощрённый преступный ум, с каким ему давно хотелось схлестнуться. Вряд ли в стенах этого института, несмотря на витавший в нём тревожный дух, притаился злоумышленник, которого ему во что бы то ни стало нужно обезвредить.

Терентий Русаков ошибался не часто. Но сейчас он вряд ли мог подумать, что это именно тот случай.

В фойе возле гардеробной его ждал невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти с лысой головой и жёлтыми щетинистыми усами. Выглядел комендант довольно грозно. Заметив приближающегося эксперта, он подтянулся и отрывисто представился:

— Гвардии прапорщик Проклов.

— Терентий Гаврилович, полковник в отставке, — ответил Русаков в тон коменданту.

— Леопольд Генрихович приказал показать вам записи камер и комнату пропавшего. С чего начнём?

— По традиции начнём плясать от печки. В данном случае это общежитие.

— Тогда пойдёмте.

Они вышли на улицу, и комендант указал на старое двухэтажное здание из красного кирпича, отдалённое от учебного корпуса метров на двести. За долгие годы стены начали крошиться и осыпаться, что было особенно заметно на углах здания: края стены казались не прямыми, а волнистыми. Все окна общежития были закрыты чёрными, местами проржавевшими решётками.

Между двумя зданиями раскинулось пространство вроде небольшого парка, но без фонарей и скамеек. Росли здесь в основном лиственные — четыре могучих дуба по краям и с десяток осин между ними. Листва с них уже почти полностью опала, обнажив крупные вороньи гнёзда. Их обитатели расположились на голых ветках, устремлённых к небу, как исхудавшие руки страждущих. В центре парка раскинулась большая лужа, когда-то, по-видимому, бывшая прудом. В обход неё к крыльцу общежития змеились две тропинки, устланные жёлтыми листьями, уже успевшими порядочно запылиться. По одной из них и двинулись Русаков с Прокловым.

— Полагаю, это бывшая дворянская усадьба? — спросил эксперт.

— Точно так. Здесь жили какие-то князья или графья. Учебный корпус был господским домом, а общежитие — флигелем для прислуги. Об этом вам лучше расскажет доктор. Он у нас знаток истории.

Подойдя ближе, Русаков смог рассмотреть, что общежитие построено в форме буквы П. Два крыла здания соединялись перемычкой, где и располагалось крыльцо. Но высокие двустворчатые двери были заколочены крест-накрест, что придавало всей постройке мрачный, заброшенный и даже зловещий вид. Вход же в здание осуществлялся через две железные двери, расположенные друг против друга. Заметив, что Русаков обратил на это особо пристальное внимание, комендант пояснил:

— Девчонки и парни живут в разных половинах. Это крыло мужское, а то женское. Проход между ними я закрыл. Как видите, у нас тут всё благопристойно.

— Не сомневаюсь. Но разве для тех, кому очень надо, это достаточная преграда?

— Может, и недостаточная. Зато порядок какой-никакой. И никаких оргий в комнатах.

Они вошли в одну из железных дверей и поднялись на второй этаж по деревянной лестнице. За лестничной клеткой оказался длинный коридор с десятком фанерных дверей. Его стены недавно выкрасили масляной краской салатового цвета. Никаких попыток украсить их по своему вкусу студенты не предпринимали: ни надписей во славу любимого футбольного клуба, ни наклеек. С потолка свисали плафоны с колотыми краями, а то и простые «лампочки Ильича». В общем, вид помещение имело откровенно казарменный. На стене у входа висела красная доска объявлений, к которой рядом с советским плакатом «Чистота — залог здоровья» прикрепили фото разыскиваемого Полякова. И действительно, коридор содержался в образцовой чистоте. И лишь проходя мимо туалета Русаков услышал запах плесени и сигаретного дыма.

— Вот черти! — буркнул Проклов, заметив, что эксперт поморщился.

— Держите их в строгости?

— Ну и как иначе? Уже лбы здоровенные, а коли распоясаются, сами же жить не смогут.

Поспорить с эти было трудно.

Комната Полякова оказалась крайней и находилась у высокой заколоченной двери с надписью «Пожарный выход».

— А там у вас что?

— Да склад всякого барахла и проход в девичью половину. Здесь опечатано.

Он ткнул в бумажку с печатью, наклеенную на дверную щель. В голосе коменданта слышалось явное недовольство.

— Я не сомневаюсь в том, что вы держите всё под контролем. Но в зданиях полно укромных мест, где можно спрятаться. Потому мне потребуется осмотреть все, даже закрытые помещения. Но этим мы займёмся позже. Сначала комната.

Проклов порылся в кармане и вытащил из него плоский пожелтевший ключик. Глянув на замок, Русаков подумал, что смог бы открыть его простой булавкой.

— Проходите, — пробормотал комендант без особого гостеприимства.

Русаков переступил порожек и оказался в комнатушке, размерами напоминавшей среднюю кухню в хрущёвке. Чтобы им не было в ней тесно, отставной прапорщик остался в коридоре.

Меблировку комнатки составляла заправленная железная койка у окна и рассохшаяся деревянная тумбочка. На ней стояла дешёвая настольная лампа, купленная, видимо, самим студентом в магазине канцелярских товаров. Книги — их было великое множество — стояли и на тумбочке, и на подоконнике. В основном это были учебники и сочинения классиков психологии. Из них, как иглы дикобраза, торчали разноцветные закладки. Помимо учебной литературы среди книг встречались и детективы с пугающими названиями вроде «Кровавый потрошитель» или «Мания убийства».

Закончив с книгами, Русаков повернулся к окну. Слой пыли на подоконнике был по меньшей мере недельным. Пауки в углах доедали последних осенних мух. За окном виднелась густая лесная чаща, вдали слышался стук колёс на железной дороге. Русаков с усилием подтянул тугой шпингалет и дёрнул на себя раму, отчего с неё посыпались крупные куски штукатурки, а помутневшее стекло заходило ходуном. Раскрыв обе створки, он ухватился за решётку и слега пошатал её. Несмотря на не самый внушающий доверие вид, держалась она крепко. Тогда эксперт закрыл створки и вернул окно в исходное состояние. Всё это время Проклов с тревогой наблюдал за его манипуляциями.

— Условия, конечно, спартанские, — заметил Русаков, с усилием затворяя окно.

— Не отель пять звёзд, — мрачно согласился комендант. — Но в наше время и жёстче бывало, и ничего, только крепче стали. А они к тому же и мужики, ко всему быть готовы должны.

— Это правильно.

— Тараканов потравили, ремонт делаем потихоньку, как средства позволяют. Ну, вы посмотрели?

— Да вы что? Я ещё даже не начинал.

Первым делом Русаков выдвинул верхний ящик тумбочки. В нём не было ничего, кроме простенького мобильного телефона, студенческого билета и расчёски-гребешка со сломанными зубцами. Раскрыв билет, Русаков увидел то же фото, что и на объявлении о розыске.

— Поляков Василий Макарович, родился в восемьдесят седьмом году в посёлке Синие Липяги. Запомним, — произнёс Русаков, убирая документ в карман.

— Вы там обыск проводите? — услышал он ворчливый голос коменданта.

— Не обыск, но оперативные мероприятия.

Попытка включить мобильный телефон успехом не увенчалась, что наводило на мысль, что заряжали его довольно давно. Внимательно осмотрев этот изрядно поношенный аппарат со всех сторон, эксперт отправил его вслед за студбилетом.

— Посмотрим, на какие номера он звонил, — пояснил он Проклову. — Вдруг это принесёт хоть какую-нибудь зацепку.

Разобравшись с верхним ящиком, Русаков принялся за нижний. Он был отведён подо всякие бытовые и гигиенические приспособления. В целлофановый пакет были завёрнуты одноразовая бритва, зубная щётка с потрёпанной щетиной, гель для бритья и зубная паста. Где бы ни находился сейчас постоялец комнаты, он решил обойтись без всего этого.

Мусорная корзина притаилась за раскрытой дверью. Русаков извлёк из внутреннего кармана пиджака резиновые перчатки, надел их, затем перевернул корзину и высыпал её содержимое на пол. Кроме клочков тетрадного листа в ней ничего не было. Клочки были мелкие — видимо, Поляков рвал листок с остервенением. Но Русаков всё же попытался восстановить его в исходное положение. Задачу облегчало то, что исписана была лишь верхняя его часть. Так что после некоторых усилий Русаков смог прочитать: «…Наш случай только ещё раз доказывает гипотезу, что жажда разрушения есть прежде всего жажда саморазрушения. Фрейд писал: „Нам необходимо уничтожить какой-то предмет или человека, чтобы не уничтожить себя, чтобы защититься от импульса самоуничтожения. Печальное открытие для моралиста!“ Я и раньше почти не ведал сомнений в справедливости этих слов, теперь же они превратились для меня в аксиому. Разве что корни того, возможно, ютятся в желании отомстить природе за то, что она произвела на свет столь несовершенное существо безо всякого его на то желания. Теперь разрушить как можно больше вместе с собой — единственное его желание…»

«Чтож, теперь можно подвести предварительные итоги, — подумал Русаков. — Побег Полякова выглядит весьма странно: он не захватил ни документы, ни телефон. Впрочем, это мне ещё ничего не даёт. Трубка у него может быть и другая, щётку можно купить и новую, а ксива ему и не нужна, чтобы оставаться инкогнито. Со всем этим ещё предстоит разбираться: хорошо бы допросить его товарищей о втором телефоне. Молодёжь вечно хвастается друг перед другом подобными штучками.»

Русаков обернулся на коридор, где переминался с ноги на ногу Проклов, которому не терпелось убраться отсюда. Вряд ли эта комната ещё способна что-нибудь поведать, но эксперт не хотел сдаваться без боя. Сначала он решил простучать стены. Удар в дальнюю, соседствующую с таинственным пожарным ходом в женское крыло, он почти не услышал. Стена была каменная, капитальная, и никаких секретов он в ней не обнаружил. Удар в ближнюю стену был звонким и гулким — все перегородки здесь явно сделали из дерева.

«Жильцам это неприятно, но для сыщика порой подарок, — подумал Русаков. Может быть, сосед Полякова слышал что-нибудь интересное?

Но и этого эксперту показалось мало. Только теперь он вспомнил, что уделил непростительно мало внимания полу, покрытому таким же древним паркетом, как и в учебном корпусе. Только здесь лак на дереве стёрся почти полностью, если оно вообще когда-нибудь им покрывалось. Русаков вспомнил, как некоторые из них шатались под его тяжестью. Поддев носком ботинка одну из дощечек, он убедился, что она не закреплена.

«Грех не сделать здесь тайник. Но не в таком месте. Слишком рискованно — если я наступил сюда, то его рассекретит любой непрошеный гость.»

Он опустился на колени и принялся шарить ладонями под койкой. Через пару минут комендант, наблюдавший за ним с едва скрываемым подозрением, услышал его торжественный голос:

— А, взгляните-ка вот сюда!

Проклов поспешил в комнатку, но Русаков уже встал во весь рост, сжимая в руке продолговатый предмет клиновидной формы.

— Разрешите…

— Пожалуйста.

Русаков поднёс свою находку к его глазам, но в руки не дал. Сам эксперт так и не снял перчаток.

— Я знаю, что это, — сказал Проклов.

— Я тоже.

— Это ножны.

— Предназначены для хранения клинка с длинным обоюдоострым лезвием, наносящим режущие ранения. Нечто вроде хирургического ланцета, антикварного — сейчас такие не используются.

— В умелых руках смертельное оружие, — добавил отставной прапорщик. — Хоть в рукопашном бою и не самое подходящее. Поверьте, я знаю, о чём говорю.

— Не сомневаюсь. А руки Полякова, по-вашему, умелые?

Проклов задумался. Эта находка, казалось, несколько выбила его из седла, после чего он не торопился делать выводы.

— Вряд ли, конечно. Мне он казался обыкновенным заморышем. Но если с такой штукой напасть на противника сзади и, пользуясь эффектом неожиданности, поразить, то большой физической силы для этого не требуется.

Русаков был вынужден согласиться с его суждениями.

— Вы ведь знаете Полякова не один год. По-вашему, он на это способен?

— Да кто ж его знает? Вообще-то парень он был нормальный. Конечно, всех их неплохо бы в войска на пару годков, для их же пользы. Там мозги у всех на место встают. А то все, видишь ли, пацифистами нынче стали, а кому Родину, матерей и жён защищать? Поляков этот, конечно, тоже был такой пацифист. Духом и сам как девчонка. Но никаких хлопот мне не доставлял, в отличие от многих его сокурсников. Внутренний распорядок не нарушал. Точнее, не попадался — хранение холодного оружие, как и любого другого, это серьёзно. Короче, я думал, что он безобидный. Виноват, ошибся.

— Не стоит торопиться с выводами, Савелий Кузьмич. Оружие нужно не только для нападения, но и для самообороны, — заметил Русаков.

— Разумеется. Но если ему кто-то угрожал, он всегда мог обратиться ко мне.

— Не обязательно. К тому же, вас не удивляет, почему ножны остались в тайнике? Не проще ли и дальше носить клинок в них, чтобы лишний раз не рисковать пораниться?

— Кто ж их знает, что у них на уме?

— Ладно, не будем играть в «Поле чудес». После экспертизы всё станет ясно.

Русаков положил свою жутковатую находку в целлофановый пакетик и убрал в карман.

— А теперь займёмся камерами слежения.