Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Давид Мотадель, 2014

На решающем этапе Второй мировой войны немецкие войска вели боевые действия в таких далеких друг от друга регионах, как Сахара и Кавказ, на территориях, населенных преимущественно мусульманами. Нацисты считали ислам важной силой, союзником в борьбе с общими врагами: Британской империей, Советским Союзом и евреями. Книга представляет собой первое всестороннее описание попыток Берлина мобилизовать исламский мир. Основываясь на архивных изысканиях, проведенных на трех континентах, историк Давид Мотадель показывает, как немецкие власти пытались представить Третий рейх покровителем ислама. Он рассматривает политику и пропаганду Берлина в зонах боевых действий, населенных мусульманами, и обширную работу, которую вели власти по привлечению и идеологической обработке десятков тысяч добровольцев, сражавшихся в вермахте и СС. В книге показывается, как немецкие войска в Северной Африке, на Балканах и Восточном фронте взаимодействовали с мусульманским населением, включая исламизированных цыган и евреев. Благодаря взвешенной аргументации в сочетании с мастерским знанием деталей эта книга помогает понять, как сильно Вторая мировая война повлияла на мусульман по всему миру. Работа Мотаделя предлагает новый взгляд на религиозную политику во время самого кровопролитного конфликта XX столетия.

2

В Берлине пробил «час ислама»

МЕМОРАНДУМ Макса фон Оппенгейма 1940 года, во многом представлявший собой адаптированный вариант его плана 1914 года, не вызвал особой реакции в министерстве иностранных дел¹⁷⁹. Статс-секретарь Теодор Август Хабихт сообщил Оппенгейму, что поднятые им вопросы «уже внимательно рассматриваются в министерстве»¹⁸⁰. На самом же деле до того момента немецкие чиновники проявляли мало интереса к Ближнему Востоку и еще меньше к остальным регионам мусульманского мира. Ни внешнеполитические проекты Гитлера, которые он разработал до 1933 года, ни стратегии 1930‐х годов не требовали обращения к исламской проблеме. Планы Гитлера были нацелены на Восточную Европу. За европейскими границами, в том числе на мусульманских территориях, Берлин признавал имперские интересы Италии, Испании и Великобритании — ведь эти страны Гитлер хотел видеть союзниками Германии.

С началом войны и, что более важно, после военных неудач Италии в Северной Африке и на Балканах в начале 1941 года, эта позиция изменилась. Когда в 1940 году немцы столкнулись с мусульманскими частями французской армии, официальные лица вермахта и министерства иностранных дел предприняли первые попытки использовать ислам в пропагандистских целях, но эти усилия были относительно бессистемными и случайными. Только в 1941 году, когда немецкие войска вступили в сражения в Северной Африке, продвигаясь к Ближнему Востоку, берлинские политики начали более системно рассматривать стратегическую роль ислама. Сотрудники Восточного департамента политического отдела министерства иностранных дел первыми стали принимать во внимание религию при разработке политического курса в отношении мусульманских регионов.

Министерство иностранных дел и выработка исламской политики Германии

Летом и осенью 1941 года сотрудники МИДа обсуждали политическое значение мусульманского мира и использование ислама для достижения победы в войне. Об инструментализации ислама в интересах рейха впервые было заявлено дипломатом Эберхардом фон Шторером в меморандуме от 18 ноября 1941 года¹⁸¹. Утверждая, что ход войны скоро повысит значимость мусульманского мира, он предложил разработать «обширную исламскую программу», фиксирующую «общее отношение Третьего рейха к исламу». Шторер рекомендовал создать комитет экспертов-исламоведов для разработки такой программы. Будучи убежденным в том, что национал-социалистическая идеология согласуется со «многими исламскими принципами», дипломат писал: «В исламе фюрер уже занимает видную позицию благодаря своей борьбе с иудаизмом». В конце концов, эта религия «близка национал-социализму» тем, что она отвергает идею «духовенства». Имамы играют «роль учителей и судей, но не священников», — объяснял меморандум. Шторер прекрасно понимал, что предлагаемая им программа сможет опереться на традиционную «политику дружбы с исламом которая проводилась до и во время Первой мировой войны». Соответственно, он выдвинул кандидатуру Вернера Отто фон Хентига (который не только активно подстрекал пуштунов к бунту против англичан в 1915–1917 годах, но и руководил Восточной секцией до 1939 года), чтобы тот организовал комитет экспертов. Момент настал, утверждал Шторер. По его словам, после поражения Франции Германия добилась «господствующей позиции» в Северной Африке и завоевала симпатии мусульман региона благодаря тому, что сражается с Великобританией, «угнетателем обширных исламских территорий»¹⁸².

Сам Шторер долгое время находился на дипломатической службе в Каире, а с 1941 года возглавил немецкое посольство в Мадриде. Меморандум он написал, находясь в отпуске в Берлине, где обсуждал этот круг вопросов с друзьями — например, с Пьером Шрумпф-Пьерроном, офицером абвера (военной разведки и контрразведки), который ранее работал в Каире в качестве агента¹⁸³. В мае 1941 года Шрумпф-Пьеррон также направил в министерство иностранных дел меморандум об использовании религии в Северной Африке и на Ближнем Востоке¹⁸⁴. Рейх, полагал агент, должен быть готов перестроить регион и убедить мусульманское население в том, что не отдаст его презренным итальянцам. Чтобы завоевать поддержку мусульман, меморандум рекомендовал при организации немецкой пропаганды и выработке политической линии активнее опираться на исламскую веру. Такой курс был бы особенно полезным на арабских территориях, поскольку «араб-мусульманин» остается «де-факто фанатиком». Шрумпф-Пьеррон также намекал на предполагаемую близость между нацизмом и исламом, на основе которой можно было бы выстроить союз. «Структура ислама, между прочим, имеет много общего с национал-социализмом: наверху авторитет, внизу „демократия“», — утверждал агент. Кроме того, добавлял он, Гитлером восхищаются во всем мусульманском мире. «Он победил Францию и к настоящему времени неявно уже проводит происламскую и антиеврейскую политику в Северной Африке», — писал Шрумпф-Пьеррон. К остальным территориям Ближнего Востока, по его словам, следовало бы относиться точно так же.

Сначала на Вильгельмштрассе¹⁸⁵ не могли прийти к единому мнению о том, что станет лучшей основой для стратегического союза с мусульманским миром — религия или национализм (арабский, туранский, тюркский, берберский или иранский). В конце концов, дипломаты все еще помнили о провальных попытках использовать ислам во время Первой мировой войны. Подобно академическим обсуждениям, дискуссии между дипломатами часто вращались вокруг предполагаемой дихотомии «нации» и «религии». Уже в марте 1941 года глава политического отдела министерства иностранных дел Эрнст Верман отметил в своем меморандуме, посвященном арабскому миру, что «исламская идея („священная война“)» в нынешней ситуации кажется «неприменимой»¹⁸⁶. «Арабскость и ислам не пересекаются», — пояснял он. Арабы Северной Африки и Ближнего Востока, которых предстоит сделать союзниками Оси, будут сражаться «не за религиозные, а за политические цели». Однако даже Верман не мог полностью отрицать роль религии. По его словам, «исламский вопрос требует тактичности». Хотя в последовавшие несколько месяцев спор так и не был разрешен, Верман постепенно перестал возражать против пропаганды с опорой на ислам.

В начале 1942 года сотрудники политического отдела собрались вместе, чтобы детально обсудить, следует ли в мусульманском мире помимо «национальной» (например, арабской или индийской) пропаганды распространять еще и «общеисламскую» пропаганду¹⁸⁷. Хотя руководящие принципы, выработанные в ходе этих дебатов, гласили, что следует избегать «общеисламской пропаганды религиозного толка» и «лозунгов типа „священной войны“», в них подчеркивалось, что религия не должна оставаться неиспользованной. «Желательным представляется взвешенное обращение к исламской идее в пропагандистских посланиях, адресованных арабским странам и мусульманам Советского Союза»¹⁸⁸. Дискуссии по этому вопросу продолжались в течение нескольких месяцев, и опасения постепенно рассеивались. Весной 1942 года Верман доложил своему начальнику, статс-секретарю Эрнсту фон Вайцзеккеру, о том, что «исламский вопрос» теперь «тщательно изучен» в политическом отделе «как с политической, так и с пропагандистской стороны». «Таким образом, религиозные принципы ислама используются активнее, особенно в пропаганде среди мусульман Советского Союза и арабских стран»¹⁸⁹. Только в Индии «исламская пропаганда на данный момент не признается полезной», продолжал Верман, поскольку немецкие официальные лица пытаются избежать выбора одной из сторон в конфликте между мусульманами и индусами¹⁹⁰. Действительно, на практике сотрудники миинистерства иностранных дел все чаще обращали внимание на ислам, разрабатывая политику в отношении мусульманского мира. Вильгельмштрассе организовала мощную кампанию печатной и радиопропаганды в Северной Африке и на Ближнем Востоке — а через какое-то время и в Индии. Эта кампания опиралась не только на националистическую, но и на религиозную риторику, призывая к союзу между Германией и мусульманами (см. часть II).

Кампанию в основном координировала Восточная секция политического отдела¹⁹¹. Именно она отвечала за Северную Африку, Ближний Восток и Индию, а руководил ею кадровый дипломат Вильгельм Мельхерс, ранее занимавший посты в Аддис-Абебе, Тегеране и Хайфе. Одной из самых заметных фигур Восточной секции был Фриц Гробба, востоковед, который во время Первой мировой войны перевез батальон добровольцев-мусульман, завербованных в лагерях Вюнсдорф и Цоссен, на территорию Османской империи, а затем сам сражался в Палестине. «Хитроумный и элегантный доктор Гробба», как выразился автор журнала Foreign Affairs, служил послом Германии в Ираке в межвоенный период, а затем стал отвечать в МИДе за арабские страны (в том числе и за пропаганду)¹⁹². Еще одним сотрудником на этом фронте был престарелый Курт Прюфер, помогавший османам вести разведку в Сирии, Палестине и Египте во время Первой мировой войны¹⁹³. Между летом 1941‐го и концом 1942 года министерство иностранных дел запустило отдельную исламскую программу, включавшую работу с религиозными деятелями и учреждение Центрального исламского института в Берлине.

Самым видным религиозным деятелем из тех, что работали с МИДом, был Амин аль-Хусейни, франтоватый муфтий Иерусалима. Он происходил из аристократического рода, родился на рубеже веков и успел недолгое время поучиться в университете аль-Азхар и школе мусульманского реформатора Рашида Риды, прежде чем поступить на службу офицером в османскую армию в начале Первой мировой войны¹⁹⁴. В подмандатной Палестине аль-Хусейни быстро поднимался по ступеням власти, причем несмотря на то, что у него было много врагов — прежде всего, из влиятельного рода аль-Нашашиби, долгое время соперничавшего с родом аль-Хусейни. В 1921 году британцы назначили его муфтием Иерусалима, наградив специально изобретенным титулом «великий муфтий» (аль-муфти аль-акбар). Через год его сделали еще и президентом Верховного мусульманского совета Палестины и Генерального комитета по вакуфам. Однако англичане не предполагали, что аль-Хусейни, яростный антисемит, вскоре станет «мотором» антибританской оппозиции в Палестине и противником еврейской иммиграции¹⁹⁵. Осенью 1937 года муфтия наконец заставили уехать в Ливан, оттуда он попал в Ирак, а затем, после провала прогерманского переворота в этой стране, в Тегеран. Осенью 1941 года, когда союзники оккупировали Иран, аль-Хусейни сбежал через территорию Турции в Италию. 6 ноября 1941 года немецкий самолет доставил его в Берлин¹⁹⁶. 28 ноября, в присутствии Риббентропа, Гроб-бы и двух немецких переводчиков, в новой рейхсканцелярии состоялась встреча аль-Хусейни с Гитлером (фото 2.1)¹⁹⁷. В своих воспоминаниях муфтий, желая показать себя великим государственным деятелем, подробно описывает роскошь церемонии:

Я не думал, что мой прием в знаменитой рейхсканцелярии станет официальным, ожидая лишь личной встречи с фюрером. Но не успел я выйти на широкую площадь перед входом в это величественное здание, как меня поразили звуки военного оркестра и вид почетного караула из двухсот немецких солдат, выстроившихся на площади. Сопровождающие из министерства иностранных дел пригласили меня осмотреть почетный караул, что я и сделал. Затем мы вошли в канцелярию и проследовали через ее длинные колоннады и впечатляющие порталы, пока не добрались до большого зала приемов. Там меня приветствовал глава протокольной службы, через некоторое время прошедший вместе со мной в кабинет фюрера. Гитлер тепло поприветствовал меня. У него было веселое лицо, выразительные глаза и радостный вид»¹⁹⁸.

ФОТО 2.1. Амин аль-Хусейни и Гитлер в новой рейхсканцелярии.

Берлин, 28 ноября 1941 года (источник: Федеральный архив Германии в Кобленце, изображение 146–1987–004–09A, Hoffmann)

Беседа муфтия и фюрера ограничилась обменом любезностями и выражением уверенности в том, что они сражаются с одними и теми же врагами — англичанами, евреями и большевиками¹⁹⁹. Когда аль-Хусейни попросил Гитлера дать письменные гарантии независимости арабских территорий и особенно Палестины, диктатор уклонился от этой проблемы. После повторной просьбы аль-Хусейни Гитлер ответил ему, что на нынешней стадии боевых действий решать такие вопросы было бы преждевременно, но заверил муфтия в своей готовности вести «бескомпромиссную борьбу с евреями», в том числе и проживающими на арабских землях. Еще в одной просьбе о встрече с Гитлером (в 1943 году) аль-Хусейни было отказано²⁰⁰.

Муфтий поселился в Берлине и несколько лет пытался влиять на политику Германии в отношении мусульманского мира. Вскоре он получил печальную известность из-за своих интриг против соперников, прежде всего против бывшего премьер-министра Ирака Рашида Али аль-Гайлани, который также перебрался в Берлин после поражения стран Оси в Ираке²⁰¹. Гроб-ба, отвечавший за арабских коллаборационистов, поддерживал аль-Гайлани. Чтобы положить конец конфликту, курировать аль-Хусейни в итоге было поручено дипломату и бригаденфюреру СС Эрвину Эттелю, бывшему послу в Тегеране²⁰². В последующие месяцы Эттель и муфтий (при поддержке Прюфера) успешно интриговали против Гроббы и аль-Гайлани. В конце 1942 года Гроббу заставили уйти из МИДа, а иракский политик потерял свое влияние.

Деятельность аль-Хусейни в Берлине широко освещена в научной литературе, прежде всего в биографиях, написанных Иосифом Шехтманом, Клаусом Генсике и Дженни Лебель²⁰³. Тем не менее биографические работы, как правило, переоценивают влияние муфтия в Германии. На самом деле оно было крайне ограниченным. Его план добиться конкретных уступок и обеспечить гарантии независимости арабам и палестинцам — главная задача! — реализован не был²⁰⁴. Его предложения были успешными лишь в той мере, в какой они совпадали с интересами рейха. Самым ярким примером можно назвать его попытки помешать выезду евреев из стран-сателлитов Германии в Юго-Восточной Европе в Палестину²⁰⁵. Вместо того чтобы ставить муфтия в центр повествования, более разумным представляется рассматривать его лишь в качестве одного из элементов общей политики Германии, направленной на исламский мир. Немецкие чиновники использовали аль-Хусейни как пропагандистскую фигуру, когда обстоятельства того требовали. В конце концов, его услуги хорошо оплачивались. Муфтий получал ежемесячное жалованье не менее 90 тысяч рейхсмарок. Кроме того, ему и его свите было предоставлено несколько резиденций²⁰⁶.

Министерство иностранных дел использовало муфтия в основном для ведения пропаганды в арабском и мусульманском мире. Хотя аль-Хусейни изначально позиционировал себя как арабский националист, а не как исламский лидер, Берлин все больше интересовался его ролью религиозного деятеля²⁰⁷. В октябре 1942 года, накануне своего увольнения, Гробба отметил, что муфтий «до сих пор пользовался особым доверием немецких политиков и военных из-за религиозных одеяний, которые он носил»²⁰⁸. В то же время Эттель заверял Риббентропа, что муфтия можно привлекать к немецкой пропаганде не только в Северной Африке и на Ближнем Востоке, «но и за пределами этих регионов, среди всех исламских народов, вплоть до Индонезийского архипелага»²⁰⁹. Такая позиция, конечно же, чрезвычайно переоценивала реальный религиозный и политический авторитет аль-Хусейни.

Среди менее известных, хотя и столь же интересных, мусульманских деятелей, работавших в министерстве иностранных дел, можно назвать имама Алимджана Идриса²¹⁰. Он работал в лагерях военнопленных-мусульман в Вюнсдорфе и Цоссене во время Первой мировой войны, а затем прусское военное министерство до 1921 года держало его для присмотра за бывшими мусульманскими заключенными. Через год Идриса направили в Советский Союз с тем, чтобы он агитировал студентов из Центральной Азии учиться в Германии — но вскоре его арестовали мнительные советские спецслужбы. Спустя несколько месяцев он был освобожден с помощью немцев и вернулся в Берлин. В 1933 году Восточная секция политического отдела министерства иностранных дел наняла Идриса в качестве советника. У него, кажется, не было особых идеологических возражений против работы на нацистский режим.

В 1933 году «Аль-Манар», панисламистский журнал Рашида Риды, опубликовал письмо Идриса, в котором имам поносил евреев как продажный, презренный и отвратительный народ, а также спрашивал мнения Риды о противоречивых аятах Корана, посвященных евреям²¹¹. После начала войны в 1939 году Идрис работал в Восточной секции отдела радиопропаганды на иностранных территориях, которым руководили одновременно министерство иностранных дел и геббельсовское министерство пропаганды. Идрис участвовал в работе секции до конца войны, сначала на арабоязычных программах, а потом в вещании на тюркских языках. Вермахт и СС также заинтересовались его услугами (об этом см. ниже). Идрис, родившийся в Средней Азии, говорил на нескольких тюркских языках, в том числе на турецком, узбекском и киргизском, а также на русском, персидском, арабском, французском и немецком. Министерство иностранных дел даже поручило ему подготовить персидский перевод «Майн кампф». Для обеспечения своей пропагандистской работы министерство иностранных дел использовало и других мусульманских добровольцев. Среди них можно упомянуть арабов Абдальхалима аль-Наггара и Мухаммеда Сафти, которые также руководили «исламским» учреждением МИДа — Центральным исламским институтом, который стал центром немецкой пропаганды среди мусульман.

Центральный исламский институт был торжественно открыт 18 декабря 1942 года в здании церемоний люфтваффе (Haus der Flieger), по адресу Принц-Альбрехтштрассе, 5, в самом сердце Берлина²¹². Дата была выбрана в соответствии с религиозным календарем: мусульманский мир праздновал Курбан-байрам. Было приглашено 200 гостей²¹³. Опираясь на религиозный контекст, немцы использовали торжественное открытие для продвижения своей политической программы и пропаганды дружбы с исламом. Инаугурационную речь произнес аль-Хусейни, облекший свое политическое послание в оболочку религиозной риторики: «Во имя Аллаха Всевышнего я открываю этот исламский институт», — начал он, после чего последовало богословское, хотя и весьма политизированное, размышление о значении Курбан-байрама, «праздника жертвоприношения»²¹⁴. Этот день, утверждал аль-Хусейни, «однозначно говорит о долге самопожертвования и высочайшей верности». Затем муфтий призвал мусульман принять необходимость жертвования собой ради победы, а также поразмышлял о значении войны для мусульман. «Эта война, развязанная мировым еврейством, предлагает мусульманам наилучшую возможность освободиться от преследований и угнетения, если, конечно, они воспользуются этим шансом должным образом», — заявил муфтий. «Новой такой возможности не представится еще очень долго». Большая часть речи состояла из насыщенных религиозной риторикой потоков ненависти, направленных на предполагаемых общих врагов Германии и ислама:

Среди злейших врагов мусульман, которые с древних времен выказывали им недоброжелательность и повсеместно проявляли по отношению к ним вероломство и хитрость, первыми идут евреи и их приспешники… Священный Коран и история жизни Пророка полны свидетельств еврейской бесхарактерности, их злонамеренного, лживого и предательского поведения. Этого вполне достаточно, чтобы предупредить мусульман о постоянной угрозе с их стороны, которая сохранится до конца времен. Какими евреи были при жизни великого Пророка, такими они и остались на протяжении веков: коварными и полными ненависти к мусульманам, проявляющими эти чувства всегда, когда у них появляется такая возможность.

Американцы и англичане вторглись в мусульманские земли в Северной Африке, метал громы и молнии аль-Хусейни. В частности, Англия «не довольствуется тем, что прибрала к рукам мусульман Индии»: «Подавляя Египет, Палестину и другие страны, она сделала преследование мусульман еще более повсеместным и принесла ужасы войны во многие исламские страны» — например, оккупировав Ирак, Иран и Сирию. На Балканах англичане снабжают деньгами и оружием коммунистов, чтобы те могли «мучить мусульманских мужчин, женщин и детей в Боснии». Аль-Хусейни также затронул тему ислама в Советском Союзе: «Кроме евреев, американцев и англичан, есть еще и большевики, также одержимые непримиримой враждой к исламу. Они угнетают и преследуют 40 миллионов мусульман в своей империи. Они уничтожают их религиозные и национальные учреждения, попирают их свободы и права, силой ликвидируют их общественные институты и благотворительные организации». Наконец, муфтий призвал к глобальному мусульманскому сопротивлению, сделав это в форме религиозного предписания: «Мусульманин, который боится кого-то еще, кроме Аллаха, или уступает своим врагам и добровольно отдает свою судьбу в их руки, — больше не мусульманин». Всё мероприятие в ручном режиме контролировалось министерством иностранных дел²¹⁵. Речь была одобрена лично Риббентропом. Ее передавали по радио на Северную Африку и Ближний Восток. В Германии этому событию также уделялось значительное внимание. Партийный орган Völkischer Beobachter опубликовал статью под названием «Эта война может принести свободу исламу!» и напечатал большой репортаж о праздновании Курбан-байрама, исламском идеале самопожертвования, речи муфтия и открытии института²¹⁶. Аналогичным образом Deutsche Allgemeine Zeitung опубликовала статью об «освободительной борьбе ислама»²¹⁷. Одна из берлинских газет дала репортаж под названием «Представитель 400 миллионов верующих обличает», а другая напечатала фотографии аль-Хусейни, «произносящего обвинительную речь против угнетателей ислама»²¹⁸.

На самом же деле вновь открытый институт был основан еще в 1927 году под именем Исламского института, а создали его активисты мусульманской общины Берлина²¹⁹. Мусульманское меньшинство столицы на протяжении межвоенного периода росло, а его жизнь вращалась вокруг мечети в районе Вильмерсдорф, открытой в 1928 году, и некоторых других организаций²²⁰. В сентябре 1941 года после нескольких лет бездействия члены общины под руководством суданского журналиста Камаледдина Галаля, учившегося в аль-Азхаре, предприняли попытку заново открыть институт — и нашли поддержку в министерстве иностранных дел. Институт был восстановлен летом 1942 года. Хотя официально им руководили члены мусульманской общины Берлина, фактически учреждение контролировалось режимом. Церемония инаугурации, организованная под эгидой министерства иностранных дел, была чисто политическим мероприятием и дала четкое представление о реальной вовлеченности нацистского государства в мусульманские дела. Кураторами этого проекта в министерстве иностранных дел выступали Вильгельм Мельхерс и Курт Прюфер²²¹. Финансами института также занимались на Вильгельмштрасе²²².

Мусульмане, которые официально руководили институтом, тоже были тесно связаны с министерством иностранных дел. Помимо генерального секретаря Галаля, и председатель Абдельхалим аль-Наггар (позднее его заменил Хасан Абу аль-Сууд), и директор Мухаммед Сафти работали в отделе радиопропаганды министерства иностранных дел. Чтобы подчеркнуть панисламский характер учреждения, МИД также включил в состав руководящего совета института сирийцев, палестинцев, турок и афганцев²²³. Располагался институт на Клопштоксштрассе (район Целендорф), в помещении, предоставленном СС²²⁴.

Другие государственные структуры и расширение «исламской политики» Германии

По мере того как война продолжалась, а немецкие армии входили в мусульманские районы Балкан и Советского Союза, включая Крым и Кавказ, другие структуры рейха тоже начали вырабатывать собственную политику в отношении ислама, опираясь, впрочем, на уже созданные учреждения и структуры.

Министерство иностранных дел, которое с началом войны все чаще оказывалось на второстепенных ролях, почти не влияло на мусульманские регионы советского востока и Балкан, но оставалось ведущим учреждением, отвечающим за Северную Африку и Ближний Восток. В этих регионах МИД занимался пропагандой до самого конца войны. Благодаря своим давним контактам с миром ислама ведомство с Вильгельмштрассе задавало общий тон политики, включавшей среди прочего и использование мусульманских религиозных и политических деятелей, подобных аль-Хусейни или Идрису.

Попытки министерства иностранных дел воздействовать на ход событий на оккупированных территориях Польши и СССР провалились. Фридрих Вернер граф фон дер Шуленбург, глава «Русского комитета» МИДа, был почти лишен рычагов влияния²²⁵. Сотрудником комитета, ответственным за мусульманские районы Советского Союза, выступал Вернер Отто фон Хентиг, которому помогал Алимджан Идрис²²⁶. Позанимавшись в первые годы войны различными вопросами, касающимися Ближнего Востока, Хентиг позже возглавил работу с тюрками-мусульманами Советского Союза, а с осени 1941‐го и до лета 1942 года также служил представителем министерства иностранных дел в Крыму. Хентиг выступал за формирование мусульманского блока против Москвы. В конце 1941 года он подготовил подробный план политической мобилизации мусульман в Советском Союзе, предложив распространять пропаганду через радиопередачи, брошюры и эмиссаров²²⁷. Будучи убежденным в силе панисламской солидарности, Хентиг часто говорил об «эффекте разрастания»: политика в отношении мусульман на восточных территориях, по его мнению, должна была повлиять на весь исламский мир. Наконец, дипломат связывал споры о мусульманах СССР с более общей политикой Германии в отношении ислама²²⁸. «Отношение к ним нельзя отделить от отношения ко всем остальным мусульманским народам», для выражения которого Германия выработала «четкие лозунги», — писал Хентиг в своем меморандуме в начале 1942 года²²⁹. Однако в целом, как уже говорилось, этот дипломат и его коллеги с Вильгельмштрассе мало влияли на политику на Восточном фронте. Ненужными оказались и общие политические схемы будущего нового порядка на Востоке, обсуждавшиеся в министерстве иностранных дел. Так, некоторые сподвижники Шуленбурга выступали за независимость Крыма, а на Кавказе, по их мнению, следовало образовать группу марионеточных государств, с которыми министерство иностранных дел могло бы наладить дипломатические отношения. Шуленбург даже провел в отеле «Адлон» дорогостоящую конференцию с участием примерно четырех десятков кавказских политэмигрантов, чтобы обсудить послевоенное устройство Кавказа и Закавказья. В министерстве оккупированных восточных территорий, возглавляемом Альфредом Розенбергом, к подобным инициативам МИДа относились с нескрываемым подозрением. В конце концов, летом 1942 года Розенберг убедил Гитлера официально заявить о том, что Вильгельмштрассе не обладает полномочиями работать на оккупированной территории СССР²³⁰.

Впрочем, министерство Розенберга и само не имело ощутимых рычагов влияния на мусульманские районы Восточного фронта, включая Крым и Кавказ²³¹. В рамках этого органа соперничали несколько группировок, имевших разное представление о роли этих районов в будущем немецком порядке. Первоначальные планы предполагали германизацию всего Крыма и создание на Кавказе отдельного рейхкомиссариата. По мере ухудшения военного положения рейха другая группа предложила обратиться за поддержкой к нерусским этническим меньшинствам, побуждая их развалить Советский Союз. Среди подобных меньшинств видное место отводилось крымским татарам и народам Кавказа, хотя сам Розенберг выступал за «кавказский блок», возглавляемый Грузией, а не мусульманами. Реализуя эту задачу, министерство оккупированных восточных территорий собрало группу нерусских эмигрантов из Советского Союза и основало с их помощью «национальные комитеты». Главной движущей силой этой политики был Герхард фон Менде, который летом 1941 года оставил научное поприще и перешел на работу в политический отдел министерства Розенберга, где его сферой ответственности стал Кавказ. Менде беспокоило то, что апелляция к универсалистским идеям пантюркизма и панисламизма противоречит стратегии демонтажа Советского Союза на небольшие и легко контролируемые фрагменты. Исламскую солидарность необходимо сдерживать, предупреждал Менде. «Исламский мир — единое целое. Действия немцев по отношению к мусульманам восточных территорий не должны были наносить ущерб восприятию Германии прочими исламскими народами», — пояснял Менде одному историку после войны²³². Другие группировки в министерстве более спокойно относились к утилитарному использованию ислама. В меморандуме политического отдела, подготовленном осенью 1941 года, подчеркивалось значение ислама для войны и утверждалось, что статус «защитника ислама» обещает Третьему рейху «большие политические успехи»²³³. В конечном счете министерство оккупированных восточных территорий не выработало никакой специальной линии в отношении ислама. Ислам принимали во внимание только в рамках общих схем религиозной политики министерства, которая рассматривала религию как один из аспектов национальной культуры и поддерживала ее лишь в плане «раскалывания» территории противника на национальные сегменты. Все эти схемы, подобно планам МИДа, не нашли применения в мусульманских регионах восточных территорий; их использовали лишь в отношении татарского меньшинства в Прибалтике (рейхскомиссариат Остланд) (см. часть II). Крым же, как и Кавказ, на период оккупации был подчинен военным.

Именно вермахт направлял политику рейха в мусульманских районах Восточного фронта²³⁴. Армия уделяла мусульманам много внимания. Спустя пять месяцев после вторжения в СССР, в ноябре 1941 года, в докладе вермахта «Распространение ислама среди военнопленных» оценивалась степень религиозности красноармейцев-мусульман, оказавшихся в немецком плену. На основе этих данных делались выводы о роли ислама в Советском Союзе в целом²³⁵. Отмечая, что политика Москвы оттолкнула некоторых мусульман от их веры, авторы доклада тем не менее утверждали, что в сельских частях страны сохранились сильные религиозные настроения, питаемые «типичным для ислама фанатизмом». Ислам, заключали авторы доклада, — слабое место Советского Союза. «Следовательно, задача рейха состоит в том, чтобы поддержать любые усилия по укреплению ислама». Такая политика представит Германию «защитником мусульманства»²³⁶. В целом же «возрождение ислама» будет иметь позитивный политический эффект. Аналогичные суждения через несколько месяцев, в мае 1942 года, вынесла и военная разведка вермахта, подготовившая меморандум «СССР и ислам»²³⁷. В этом документе утверждалось, что «в Советской России коммунистическая пропаганда не смогла ослабить ислам». Соответственно, мусульманские религиозные чувства и тесно связанный с ними племенной национализм необходимо «эксплуатировать». В материале был представлен подробный анализ советской политики в отношении ислама после Октябрьской революции, причем как на собственных мусульманских территориях СССР, так и в остальном мире. Мусульмане оказались оплотом противодействия коммунизму, потому что «магометанская религия полностью противоположна философскому мировоззрению большевизма» с его атеистическими догмами²³⁸. В течение 1942 года, когда армия изо всех сил пыталась укрепиться в Крыму, а немецкие войска вышли на Кавказ, идея использования ислама против Москвы обретала все большую популярность среди высших чинов вермахта. В прифронтовых мусульманских районах, как кавказских, так и крымских, оккупационная администрация вела активную политику религиозных уступок и религиозной пропаганды — чтобы привлечь местных коллаборационистов и умиротворить эти территории. На всем мусульманском пограничье юга СССР командование вермахта продвигало образ Третьего рейха как освободителя правоверных от большевистского ига (см. часть II).

Более того, вермахт приступил к вербовке тысяч мусульманских военнопленных в так называемые восточные легионы (Ostlegionen). Создание этих подразделений было одобрено лично Гитлером. Руководили процессом саксонский ветеран войны Ральф фон Хайгендорф и востоковед Оскар Риттер фон Нидермайер (соперничавший с Хентигом со времен джихада Первой мировой)²³⁹. В межвоенный период Нидермайер сначала работал военным атташе в немецком посольстве в Москве, а позже преподавал военные науки в Берлине. Став видным экспертом по вопросам Советского Союза, ислама и геополитики, он в 1941 году вернулся на службу в вермахт. Учитывая столь богатый опыт, командование посчитало его особенно пригодным для работы с советскими мусульманами, переходящими в немецкую армию²⁴⁰. Кроме того, Алимджан Идрис, числясь на службе в МИДе, теперь также регулярно привлекался военными к сотрудничеству (муфтием руководство вермахта интересовалось меньше)²⁴¹. В некоторых ситуациях, касающихся набора добровольцев и пропаганды в их подразделениях, армейское командование взаимодействовало с министерством оккупированных восточных территорий. Солдатам были созданы все условия для удовлетворения религиозных потребностей; кроме того, была запущена масштабная пропагандистская кампания, призванная политически повлиять на новобранцев-мусульман (см. часть III).

Наконец, с начала 1943 года мусульманскими делами заинтересовались СС. Их участие в исламской политике началось на Балканах, где немцы в тот период стали действовать более активно. Затем эсэсовцы обратили внимание и на мусульман Советского Союза. В итоге именно СС больше, чем другие структуры рейха, пытались использовать ислам для победы в войне. Руководствуясь концепцией воинственной природы ислама, высшие должностные лица СС — прежде всего Генрих Гиммлер, начальник Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер, его начальник внешней разведки Вальтер Шелленберг, а также генерал и руководитель Главного управления, отвечавшего за формирование и организацию войск СС, надменный шваб Готтлоб Бергер — были убеждены в преимуществах, которые можно извлечь из эксплуатации мусульманской веры.²⁴². Однако вовлеченность СС неизбежно приводила к конфликтам с другими структурами рейха: на Балканах — с министерством иностранных дел, на Восточном фронте — с министерством оккупированных восточных территорий.

На Балканах СС проводили радикально промусульманскую политику, а также запустили пропагандистскую кампанию, встретившую сопротивление со стороны министерства иностранных дел (см. часть II)²⁴³. Тогда же Главное управление СС (структура Бергера) начало формировать мусульманские подразделения, привлекая новобранцев из Боснии, Герцеговины и Албании. Эти отряды имели ярко выраженный религиозный характер (см. часть III).

С конца 1943 года СС распространили эту линию и на мусульман Советского Союза²⁴⁴. Главное управление теперь пыталось использовать ислам и идеологию туранизма (пантюркизма) для того, чтобы поднять мусульманских подданных Сталина против коммунистического режима. Краеугольным камнем этой кампании стали новые подразделения мусульман СССР, включенные в состав СС. За воплощение этого проекта отвечал гауптштурмфюрер Райнер Ольша, подчинявшийся штандартенфюреру Эриху Шпарману, руководителю отдела комплектования (секция добровольцев) управленческой группы D Главного управления СС²⁴⁵. Ольша, тридцатилетний карьерист, оказался одним из наиболее перспективных нацистских экспертов по Центральной Азии. Он также возглавлял исследовательскую группу СС по Туркестану (Arbeitsgemeinschaft Turkestan)²⁴⁶.

Наиболее полное описание схемы мобилизации мусульман Советского Союза Ольша представил в меморандуме от 24 апреля 1944 года²⁴⁷. По его мнению, только непрофессионализм и недостаточно эффективная работа МИДа и министерства оккупированных восточных территорий с этническими меньшинствами СССР заставили СС вмешаться в это дело. Вместо того чтобы раскалывать тюркские группы, как это делал вермахт в своих восточных легионах, мусульман, «самое сильное неславянское и нехристианское меньшинство» Советского Союза, необходимо превратить в сплоченный блок, который можно было бы использовать против Москвы. Ислам, «по природе враждебный русскому и христианскому [миру]», как выразился Ольша, — идеальная сила для подрыва сталинского государства. Хотя угнетение со стороны советской власти ослабило религиозные чувства, ислам по-прежнему способен сыграть значительную роль в политических стратегиях Германии на Восточном фронте. Фактически Ольша призывал к «укреплению ислама» среди мусульман Советского Союза, чтобы «создать дополнительный детонатор для разрушения советского врага». Однако, поскольку «всеисламская идея» в СССР была не такой сильной, как в арабском мире, ее нужно было осторожно «пробудить». Через месяц Ольша изложил эту мысль в другом докладе, вновь призвав к эксплуатации «почти 30 миллионов этнических тюрков-мусульман Советского Союза»²⁴⁸. В частях СС, набранных из советских мусульман, нужно всячески поддерживать религиозность солдат («общую веру»), — писал Ольша. По его словам, возрождение ислама означает укрепление антибольшевистских сил²⁴⁹. Вскоре СС на деле начали использовать восточномусульманские части. Солдатам там обеспечили все условия для религиозной жизни; среди них также вели активную политическую пропаганду. В 1944 году в Дрездене была открыта «школа мулл» для обучения полевых имамов; ее руководителем СС назначили Алимджана Идриса (см. часть III). Для поддержки этой политики СС также привлекли специалистов по советскому исламу, в первую очередь Йоханнеса Бенцинга. Ольша, конечно же, хорошо знал о том, что эта программа исламской мобилизации имела прецеденты в политике кайзеровской Германии. После войны он говорил допрашивавшим его следователям, что в Первую мировую мусульманские пленные были на особом положении и для них строили мечети, а во время Второй мировой имела место аналогичная ситуация²⁵⁰.

Со временем, ближе к концу войны, СС попытались превратить мобилизацию мусульман Балкан и советских территорий в полноценную кампанию панисламской мобилизации, обращаясь к правоверным всего мира. В ходе допроса на Нюрнбергском процессе Мельхерс говорил, что политика СС все больше и больше «была направлена на мобилизацию и вооружение всех готовых на это магометан»²⁵¹. «На самом деле Главное управление СС в то время активно заигрывало с идеями панисламизма», — объяснял позже Ольша²⁵². Действительно, Главное управление СС набирало мусульман в Прибалтике, строило планы по созданию арабских частей и армии из индийских мусульман, подумывало о призыве мусульман Болгарии и даже начало присматриваться к правоверным из Восточной Африки. Меморандумы управления теперь пестрели названиями типа «Мобилизация ислама»²⁵³. Все эти части и, в более общем плане, все политические задачи в отношении мусульманских районов от Северной Африки до Туркестана и Индии должны были перейти в ведение особого отдела во главе с Ольшей²⁵⁴. Хотя в течение 1944 года этот отдел неоднократно перестраивался и никогда не работал в полном объеме, он включал особое «исламское бюро», от которого требовалось обеспечить последовательную политику по отношению ко всем мусульманским группам (см. часть III)²⁵⁵.

«Перехват» мусульманского направления, произведенный СС, можно проиллюстрировать на примере муфтия Иерусалима, которого всё больше использовало именно это ведомство, в то время как министерство иностранных дел считало его всё менее важным. В начале 1943 года надзор над муфтием был передан от Эттеля к Прюферу, потом к Мельхерсу, а затем и к Хентигу, который не питал энтузиазма к своему подопечному. Во время допроса в Нюрнберге Мельхерс подчеркивал свои плохие отношения с муфтием²⁵⁶. Риббентроп, объяснял Мельхерс, постепенно потерял интерес к арабскому коллаборационисту. Муфтий же, все шире вовлекаемый в дела СС, почти не сообщал министерству иностранных дел о своей деятельности. Для СС, занятых прежде всего Балканами и Советским Союзом, муфтий представлял себя лидером всех мусульман.

В целом вовлеченность Германии в мусульманские дела во время Второй мировой войны шла не по заранее намеченному плану. Она развивалась по мере разрастания конфликта, постепенно затрагивая все больше и больше прифронтовых районов, а также структур рейха. В определенной степени эта стратегия основывалась на политических и геополитических традициях прежних исламских «проектов» Германии, особенно времен Первой мировой. Действительно, при внимательном изучении обнаруживается значительная преемственность на уровне как кадров, так и идей. Немало офицеров, которые занимались политикой Германии по мобилизации мусульман в Первую мировую войну, были задействованы снова. Наиболее ярким примером можно назвать пожилого Оппенгейма. В министерстве иностранных дел такие опытные сотрудники, как Фриц Гробба, Курт Прюфер и Вернер Отто фон Хентиг снова работали над исламскими проблемами, а некоторые из них, особенно Хентиг и Прюфер, поддерживали тесный контакт со своим бывшим наставником Оппенгеймом²⁵⁷. После войны Оппенгейм писал, что Восточная секция в министерстве иностранных дел неоднократно обращалась к нему за советом, и утверждал, что он сохранил «прекрасные отношения» со своими старыми протеже, даже с Мельхерсом²⁵⁸. Вермахт использовал также и Оскара Риттера фон Нидермайера. Алимджан Идрис, который собирал правоверных в лагерях Вюнсдорф и Цоссен во время Первой мировой войны, потом работал в министерстве иностранных дел, а затем в вермахте и СС.

Гораздо сложнее показать, что именно нацистские чиновники черпали из резервуара идей об исламе и политике, который был создан в имперский период²⁵⁹. Тем не менее можно сделать некоторые общие замечания на эту тему. Уже в эпоху Второго рейха немецкие официальные лица и эксперты воспринимали ислам в качестве политического инструмента. Они видели в исламской идее сущность, которую можно использовать не только для социального и политического контроля над колониями, но и для активной мобилизации — именно эта концепция влияла на германскую политику во время Первой мировой войны. Идея ислама как политической силы не исчезла после 1918 года. В межвоенный период, особенно в 1930‐е годы, многие эксперты обсуждали те же сюжеты, отмечая, что ислам, несмотря на неудачный опыт агитации среди мусульман в 1914 году, остается мощной силой международной политики — и слабым звеном Британской, Французской и Советской империй. Важную роль в формулировке такой позиции сыграли не только геополитические мыслители школы Хаусхофера, но и эксперты по региональным исследованиям, такие как Герхард фон Менде и Йоханнес Бенцинг.

Преимущество использования исламских, а не этнических или националистических лозунгов, заключалось в том, что с их помощью Берлин мог обходить стороной деликатные вопросы предоставления различным национальным группам государственной независимости. Стремясь не вмешиваться в итальянские, испанские, а затем и французские (речь идет о режиме Виши) интересы в Северной Африке и на Ближнем Востоке, не желая оспаривать суверенитет Хорватии в Боснии и Герцеговине, а также пытаясь не давать обещаний о будущем политическом статусе национальных меньшинств Советского Союза, германский режим уклонялся от подобных вопросов. Более того, религия казалась полезным политическим и пропагандистским инструментом для обращения к этнически, лингвистически и социально разрозненным сообществам. Причем четкую политическую и пропагандистскую кампанию было гораздо легче адресовать «мусульманам вообще», а не отдельным этническим и национальным группам — берберам и арабам Северной Африки, нерусским меньшинствам Кавказа, Крыма и Центральной Азии, народам Боснии, Герцеговины и Албании и т. д. Наконец, в контексте сложных отношений между нацистской расовой теорией и восточными народами использование религиозных лозунгов в конечном счете позволило немцам избежать этнических категорий.

Проблема идеологии

Выстраивание союза с исламским миром в первую очередь было обусловлено практическими интересами и стратегическими проблемами, а не идеологией. Тем не менее именно готовность прагматично подойти к расовому вопросу, а также отсутствие антиисламских настроений среди руководства режима сделали возможным продвижение такого альянса. В конце концов, Третий рейх был идеологическим государством, а Вторая мировая война стала идеологическим конфликтом, битвой мировоззрений (Weltanschauungskrieg). Идеология имела значение.

Наибольшие сложности для политики рейха в отношении мусульманского мира создавал расизм. Гитлер писал о расовой неполноценности неевропейских народов, в частности арабов и индусов, еще в «Майн кампф». Восхваляя идею европейской имперской гегемонии, он высмеивал антиимперские движения как «коалицию калек» (Koalition von Krüppeln), которая из-за ее «расовой неполноценности» никогда не сможет стать союзником немецкого народа²⁶⁰. Главный идеолог Гитлера, Альфред Розенберг, в своем труде «Миф ХХ века» откровенно приветствовал подчинение исламского мира европейским империям²⁶¹. Однако вскоре после захвата власти нацисты показали себя более прагматичными.

По причинам дипломатического характера нацистский Берлин с самого начала пытался избежать сколько-нибудь явной расовой дискриминации нееврейских народов Ближнего Востока. Фактически турки, иранцы и арабы были выведены из-под действия нацистских расовых ограничений — после того, как введение Нюрнбергских расовых законов (Закона о защите германской крови и германской чести и Закона о гражданине рейха) в 1935 году вызвало напряженность в отношениях с Турцией, Ираном и Египтом²⁶². По просьбе турецкого посольства, которое было обеспокоено правовой дискриминацией турок и немецких граждан турецкого происхождения, Вильгельмштрассе в начале 1936 года настоятельно призывало другие учреждения рейха принять четкое решение о расовой принадлежности турок²⁶³. Не желая портить отношения с Турцией, министерство иностранных дел, министерство внутренних дел, министерство пропаганды и управление расовой политики НСДАП (Rassenpolitisches Amt der NSDAP) согласились послать Анкаре четкий сигнал²⁶⁴. Хотя в Нюрнбергских законах упоминались «евреи» и лица «немецкой или родственной крови», на деле в этих категориях немцы и «близкие» к ним народы противопоставлялись «евреям и другим иностранцам». В официальном комментарии к законам указывалось, что народы Европы и потомки европейцев в неевропейском мире, которые оставались расово чистыми, тоже могут считаться «родственными» немцам. Во внутренних циркулярах рейха появились разъяснения, согласно которым Турция признавалась частью Европы, в то время как другие страны Ближнего Востока (Египет или Иран, например) объявлялись «неевропейскими».

«Утечка» информации об этом в зарубежную прессу вызвала дипломатический скандал. 14 июня 1936 года Le Temps сообщила, что Берлин решил освободить турок от Нюрнбергских законов, в то время как иранцы, египтяне и иракцы были оставлены в статусе «неарийцев»²⁶⁵. Через день статьи об этом появились в La Bourse égyptienne и в турецкой газете République, что вызвало бурю возмущения среди иранских и египетских чиновников²⁶⁶. Немецкое министерство иностранных дел сразу же выпустило пресс-релиз, в котором говорилось, что информация в прессе не соответствует действительности. Более того, заявил МИД, необоснованность этих утверждений очевидна, так как в Нюрнбергских законах вообще не упоминается термин «арийский»²⁶⁷.

Египетского и иранского послов в Берлине, которые настаивали на том, что их народы «родственны» немцам, успокоили и уверили, что сообщения в прессе были необоснованными и что Нюрнбергские законы нацелены только на евреев²⁶⁸. Тем не менее сложный вопрос о том, являются ли арабы и иранцы «родственными» немцам, оставался открытым. И если посол Египта просто просил подтвердить, что действие расовых законов Германии не распространяется на египтян, то иранский посол настаивал на открытом признании того, что иранцы расово близки немцам²⁶⁹. В конце концов иранский монарх Реза-шах годом ранее распорядился, чтобы его страну на международном уровне впредь называли Ираном, а не Персией. Название «Иран» этимологически близко слову «арий» и означает, собственно, «землю ариев»; официальные лица Ирана не скрывали, что считают этот термин полезным, с учетом того, что «некоторые страны гордятся тем, что они арийские»²⁷⁰. Чтобы обсудить этот вопрос, представители всех основных министерств собрались в МИДе 1 июля 1936 года²⁷¹. Вальтер Гросс, глава управления расовой политики НСДАП, дал понять, что ни о каком официальном заявлении на тему расовых отношений не может быть и речи. Тем не менее было решено проинформировать послов о том, что расовые законы не нацелены на иностранных граждан (неевреев) и что к иранским и египетским гражданам эти акты относятся так же, как и к гражданам других европейских (и неевропейских) стран: немецкое законодательство признавало браки между мужчинами-иностранцами (неевреями) и немецкими женщинами (нееврейками) и допускало браки между женщинами-иностранками (нееврейками) и немецкими мужчинами (неевреями) — после проверки женщины на расовую чистоту. Вопрос о немецких гражданах с арабскими или иранскими корнями старательно обходили стороной. Египтяне согласились с таким положением дел²⁷². Тегеран тоже казался удовлетворенным после того, как Гросс заверил посла на встрече в Берлине, что расовые законы Германии не будут применяться к иранцам (хотя и уклонился от каких-либо окончательных заявлений по вопросу о расовой близости двух народов)²⁷³. Через год Гросс в служебной записке подтвердил: хотя он и не желал ограничивать расовое законодательство только евреями, немецкие власти должны действовать прагматично, если речь идет о внешнеполитических интересах²⁷⁴. Короче говоря, нацистский режим оказался весьма гибким, когда речь шла о расовой политике и отношениях с турками, арабами и иранцами.

В то время как отказ от дискриминации по расовому признаку в отношении персов и турок еще можно было подкрепить какой-нибудь теорией, случай арабов был более сложным: большинство идеологов расового вопроса видело в них «семитов»²⁷⁵. Официальные лица нацистского режима хорошо знали, что термин этот очень проблематичен, поскольку он нацелен на группы, которые они не хотели оскорблять. Уже в 1935 году министерство пропаганды дало указание прессе избегать терминов «антисемитский» и «антисемитизм», предложив вместо них использовать слова «антиеврейский» и «антиеврейство», поскольку рейх борется только против евреев, а не семитов в целом²⁷⁶. Когда арабский мир во время войны сделался частью стратегических планов Берлина, а немецкие чиновники еще более озаботились тем, чтобы не оскорблять чувства арабов, гонения на «сомнительные» термины стали еще более жесткими. В начале 1942 года Отдел антисемитских мероприятий (Antisemitische Aktion) в министерстве пропаганды был переименован в Отдел антиеврейских мероприятий (Antjüische Aktion)²⁷⁷. Позднее в том же году Геббельс подтвердил свои указания прессе: избегать терминов «семитизм» и «антисемитизм» в пропагандистских материалах²⁷⁸. Во время войны министерство иностранных дел, Бюро Розенберга (Amt Rosenberg) и СС издавали директивы, подтверждающие эти распоряжения²⁷⁹. В конечном итоге даже управление расовой политики НСДАП поддержало отказ от «антисемитизма». В открытом письме Рашиду Али аль-Гайлани, которое было опубликовано в нацистской газете Weltkampf в конце 1944 года, Вальтер Гросс настаивал на том, что евреев нужно «четко отличать» от народов Ближнего Востока²⁸⁰; именно поэтому термин «антисемитизм» следует заменить на «антииудаизм». Текст завершался следующими словами: «Национал-социалистическая расовая теория на самом деле признает арабов полноценной расой, которая помнит о своей славной и героической истории»²⁸¹. На суде в Иерусалиме в 1961 году Адольф Эйхман повторил эту мысль, объясняя, что термин «антисемитизм» был сочтен «неправильным» и заменялся на «антииудаизм», поскольку под категорию «семиты» подпадали и арабы²⁸².

Когда ухудшающееся положение на фронтах заставило Германию приступить к вербовке мусульман с Балкан и из Советского Союза, в этих регионах также были смягчены расовые ограничения. В 1943 году, когда немцы вступили в Боснию и Герцеговину, СС объявили балканских мусульман частью «расово ценных народов Европы»²⁸³. Фактически они стали первой не относящейся к немцам этнической группой, представителям которой было разрешено вступать в ряды войск СС (см. часть III). Генерал Эдмунд Гляйзе фон Хорстенау, полномочный представитель вермахта в Хорватии, в шутку называл новых союзников «мусульгерманцами» (Muselgermanen)²⁸⁴.

Берлин придерживался аналогичного подхода и к тюркским народам Советского Союза, которые также подвергались вербовке²⁸⁵. Хотя неславянские меньшинства восточных территорий обычно считались расово превосходящими славян, эти различия первоначально не играли никакой роли на практике. По иронии судьбы именно советские «азиаты» (народы Кавказа и Центральной Азии) сыграли ключевую роль в печально известной пропагандистской кампании, в которой советские граждане изображались «недочеловеками» — более важную, чем русские или украинцы. В национал-социалистической пропаганде термин «татарский», первоначально обозначавший все восточнотюркские народы, имел самый оскорбительный смысл. Но немцы и тут изменили свою манеру выражаться. В марте 1942 года министерство оккупированных восточных территорий издало инструкцию о термине «татары» (Tataren), которого теперь следовало избегать²⁸⁶. Вместо него нужно было использовать такие обозначения, как «идель-уральские народы» (Idel-Uraler), «крымские тюрки» (Krimtürken) и «азербайджанцы» (Aserbeidschaner). Несколько месяцев спустя министерство пропаганды приказало прессе воздерживаться от нападок на эти группы²⁸⁷. В статье в Zeitschrift für Politik фон Хентиг даже заявил, что термин «татарин» — не оскорбительный, но почетный²⁸⁸. Немецкая пропаганда, нацеленная на восточных тюрков-мусульман, которые сражались в армиях Гитлера, изо всех сил старалась подчеркнуть уважение к ним. Так, статья, опубликованная в военном листке, распространяемом среди добровольцев с Северного Кавказа, объясняла, что все племена Северного Кавказа образуют единое народное (völkisch) целое и принадлежат к индогерманской расе²⁸⁹. Цитируя Гросса, другая статья утверждала, что «германская расовая теория… не направлена против других народов», за исключением евреев²⁹⁰. Однако расового смешения между немцами и восточными тюрками рекомендовалось избегать — на благо обоих народов. Немецким офицерам было дано указание разъяснять представителям «тюркских народов», что они «расово ценны», но их «кровоток» отличается от немецкого и потому смешивание будет иметь негативные последствия для обеих групп²⁹¹. В 1944 году, когда все больше добровольцев из числа восточных тюрков дислоцировались на территории рейха, войсковая инструкция указывала: немецким солдатам надлежит следить за тем, чтобы «добровольцы относились к немецким женщинам с уважением и необходимой сдержанностью». Не желая отказываться от расовой доктрины, власти рейха вынуждены были искать баланс между идеологией и военной необходимостью. Однако на практике мусульмане, причем не только с восточных территорий, но также с Ближнего Востока и Балкан, часто становились жертвами расовой дискриминации (см. части II и III).

Расовый вопрос представлял собой явное препятствие для целостной политики Германии в отношении мусульман, однако с религией ситуация была иной. Ислам часто описывался в традиционных европейских расовых теориях как религия (арабских) семитов или даже как низшая «семитская религия». Эту точку зрения впервые озвучил выдающийся французский ориенталист и специалист по расовым вопросам Эрнест Ренан в своей печально известной лекции «Ислам и наука», которую он прочел в Сорбонне в 1883 году²⁹². Однако представление об исламе как «семитской религии» (то есть расистский взгляд на религию) не играло заметной роли в размышлениях фашистских чиновников и идеологов об исламе. Фактически многие из них, включая Гитлера, различали расу и религию, когда речь заходила о мусульманах.

Немало представителей нацистской элиты выражали свою симпатию исламу. Пожалуй, больше всех мусульманской верой и сходством между национал-социализмом и исламом был очарован Гиммлер. Обсудив в феврале 1943 года в Берлине вопрос о создании мусульманской дивизии СС на Балканах с Гиммлером и Гитлером, Эдмунд Гляйзе фон Хорстенау отметил, что Гиммлер выражал презрение к христианству, одновременно говоря, что считает ислам «весьма достойным уважения»²⁹³. Гитлер также сделал похожее замечание. Несколько месяцев спустя, по словам Хорстенау, Гиммлер вернулся к тому же сюжету: «Мы опять говорили о мусульманском вопросе, и он снова поднял тему героического характера мусульманской религии, выразив свое презрение к христианству и особенно к католицизму»²⁹⁴. Наиболее точно отношение Гиммлера к исламу описывается в бесславных мемуарах его врача Феликса Керстена²⁹⁵. Доктор Керстен написал целую главу об «энтузиазме по поводу ислама» у Гиммлера, которая почему-то была исключена из английского перевода²⁹⁶. Как следует из этого текста, Гиммлер, убежденный, что Мухаммад был одним из величайших людей в истории, собирал книги об исламе и биографии пророка²⁹⁷. 2 декабря 1942 года он сказал Керстену, что хочет посетить исламские страны после окончания войны, чтобы продолжить свои изыскания²⁹⁸. По словам врача, Гиммлер видел в исламе религию мужчин и воинов. В конце 1942 года рейсхфюрер говорил:

Мухаммад знал, что большинство людей ужасно трусливы и глупы. Вот почему он обещал каждому воину, который будет мужественно сражаться и погибнет в битве, двух [sic] красавиц… Такой язык солдат понимает. Когда он верит, что его будут приветствовать таким образом после смерти, он готов отдать свою жизнь; он будет с радостью сражаться и не испугается смерти. Вы можете называть это примитивным и смеяться над этим… Но такая позиция основана на более глубокой мудрости. Религия должна говорить на языке мужчины»²⁹⁹.

Гиммлер, порвавший с католической церковью в 1936 году, регулярно сравнивал свое представление об исламе с христианством, и особенно с католицизмом. Христианство ничего не обещает солдатам, павшим в бою, — сетовал он. Никакой награды за храбрость: «И теперь сравните это, господин Керстен, с религией магометан, религией народных солдат»³⁰⁰. Гиммлер считал ислам практической верой, которая предоставляла верующим руководство для повседневной жизни: «Посмотрите, насколько разумна эта религия»³⁰¹. Рейхсфюрер также делился с Керстеном своими взглядами на историю ислама. Он сожалел о том, что армии турок-мусульман не смогли покорить Европу в XVII веке:

Предположим, что турки, в войсках которых сражались и европейцы (причем занимая высокие посты), в 1683 году не отступили бы, а захватили Вену и всю Европу. Если бы мусульмане одержали победу в то время и ислам победоносно прошел по Европе, христианские церкви были бы полностью деполитизированы, ибо турки отличались религиозной терпимостью, они позволяли каждой вере существовать, если она не вмешивается в политику — а иначе ей конец»³⁰².

Керстен позднее утверждал, что он «кое-чему научился» из рассуждений Гиммлера «о магометанстве»³⁰³. К концу войны, осенью 1944 года, его вызвали в Хохвальд, полевую штаб-квартиру Гиммлера в Восточной Пруссии. Финляндия только что объявила войну Германии, а рейхсфюрер был прикован к постели желудочными коликами. Войдя в спальню Гиммлера, Керстен увидел, что тот «лежал в постели, страдая от сильной боли, а на тумбочке рядом лежал Коран»³⁰⁴. По словам Керстена, Гиммлер познакомился с Кораном благодаря Рудольфу Гессу³⁰⁵.

Неудивительно, что Гиммлер особенно хотел поделиться своими идеями об исламе с великим муфтием³⁰⁶. В своих мемуарах аль-Хусейни отмечал, что большая часть его разговоров с Гиммлером вращалась вокруг исламского и арабского мира. Аль-Хусейни был особенно покорен рассуждениями рейхсфюрера о европейских религиозных войнах:

Среди уникальных высказываний Гиммлера, которые я услышал во время одного из визитов, было замечание, вынесенное им из изучения истории Германии. Он заявил, что прошлые религиозные войны между католиками и протестантами, с которыми столкнулся немецкий народ темного Средневековья (Столетняя и другие войны), сократили население Германии с 35 до 5 миллионов. Храбрые и воинственные немцы больше всех проиграли в этих войнах. Затем он сказал: “Тогда было две возможности, для нас и для Европы в целом, спастись от этой бойни, но мы упустили обе. Первый шанс появился, когда арабы вторглись с Запада (из Андалусии), а второй — когда османы вторглись с Востока. К сожалению, немецкий народ сыграл большую роль в разгроме этих двух нашествий, что лишило Европу духовного света и цивилизации ислама»³⁰⁷.

Вспоминая об этих исторических экскурсах после войны, аль-Хусейни не скрывал, что «интеллект, утонченность ума и широкая эрудиция» Гиммлера произвели на него большое впечатление³⁰⁸.

Взгляды Гиммлера на ислам и историю разделял и Готтлоб Бергер, его правая рука в войсках СС, также веривший в близкое сходство между германской и исламской культурами. Эрих фон дем Бах (Зелевски), один из офицеров СС, излагал американским следователям в Нюрнберге представления Бергера об исламе, которые руководитель Главного управления озвучил во время войны, на встрече с Гиммлером и аль-Хусейни:

Бергер разработал новую историческую теорию. Он говорил, что Германии было бы лучше, и старая германская Kultur не погибла бы, если бы тогда в Вене Бог помог бы не европейцам, то есть немцам, а мусульманам, или магометанам, потому что, если бы они добились победы под Веной, тогда еврейское христианство не смогло бы распространиться по всей Европе, и у нас действительно была бы германская культура, а не еврейская³⁰⁹.

Нам неизвестно, насколько правдив рассказ аль-Хусейни и кто у кого позаимствовал умозаключения относительно кампании 1683 года — Гиммлер у Бергера или наоборот. Как бы то ни было, позитивное отношение Бергера к исламу неоднократно проявлялось в его директивах при организации мусульманских подразделений (см. часть III).

Наконец, сам Гитлер не меньше своих соратников был увлечен исламом. В «Майн кампф» он отмечал быстрое «продвижение» «магометанской веры» в Африке и Азии, по сравнению с которым христианские миссионеры «могут похвастаться лишь очень скромными успехами»³¹⁰. Вместе с тем, однако, он пренебрежительно добавлял, что «священная война» в Египте вскоре закончится под пулями британских пулеметов³¹¹.

После войны Ильза, сестра Евы Браун, вспоминала, что Гитлер часто обсуждал исламскую религию с ней и Евой³¹². В своих застольных беседах фюрер неоднократно сравнивал ислам с христианством, принижая последнее — особенно католичество. По контрасту с исламом, верой, по Гитлеру, сильной и практичной, христианство изображалось им мягкой, искусственной, слабой религией страдания³¹³. В то время как ислам был религией для жизни здесь и сейчас, объяснял Гитлер своему ближнему кругу, христианство — это религия будущего царства, которое по сравнению с раем, обещанным исламом, представлялось в высшей степени непривлекательным.

Для Гитлера религия была средством практического поддержания человеческой жизни на Земле, а не самоцелью. «Заповеди, предписывающие людям мыться, избегать определенных напитков, поститься в назначенные сроки, делать физические упражнения, вставать на рассвете, забираться на верхушку минарета, изобрели умные люди», — заметил он в октябре 1941 года в присутствии Гиммлера³¹⁴. «Проповедь мужества в бою также самоочевидна. Заметьте, кстати, что в итоге мусульманину [sic] обещают рай, полный гурий, где вино течет ручьями, — настоящий земной рай», — восторгался Гитлер. Христианство, напротив, не обещало ничего сопоставимого: «Христиане довольствуются тем, что после смерти им разрешено петь аллилуйя!»³¹⁵.

Два месяца спустя он выразился в том же ключе: «Я могу представить, что люди восторженно относятся к раю Магомета [sic], но не к вялому раю христиан!»³¹⁶. Гитлер также сравнивал ислам с другими азиатскими религиями, которыми он восхищался. «Как и в исламе, в японской государственной религии нет никакого терроризма, а наоборот, обещание счастья», — заявил он 4 апреля 1942 года³¹⁷. Напротив, христианство «универсализировало» «терроризм религии», что, в глазах Гитлера, стало результатом засилья «еврейской догмы». Несколькими месяцами позже фюрер в очередной раз поносил католическую церковь, которую, по его словам, немцам навязали «еврейской грязью и поповской болтовней». Гнев Гитлера теперь вызвало то, что христианство как будто неотступно преследовало немцев, «в то время как в других частях земного шара религиозные учения Конфуция, Будды и Мухаммада предлагали несравненно более широкую основу для религиозного миросозерцания»³¹⁸. Громя приверженность «доказанной неправде», присущую христианской церкви, он снова обратился к исламу³¹⁹: «Наши знания о Творце не сильно расширяются, когда кто-то предъявляет нам сухую копию человека в качестве своего представления о Божестве. В этом отношении по крайней мере мусульманин более просвещен, ибо он говорит: человек не удостоился возможности сформировать представление об Аллахе». Развивая тему, Гитлер размышлял об истории ислама. Мусульманский период Пиренейского полуострова он назвал «самой культурной, самой интеллектуальной и во всех отношениях самой лучшей и счастливой эпохой в истории Испании», за которой «последовала полоса [религиозных] гонений с ее беспримерными зверствами»³²⁰.

Ранее фюрер уже высказывал эту точку зрения. После войны Альберт Шпеер вспоминал, что Гитлер был очень впечатлен интерпретацией истории, которую он узнал от некоторых выдающихся мусульман. Слово Шпееру:

Когда магометане в VIII веке попытались проникнуть за пределы Франции в Центральную Европу, рассказали [Гитлеру] посетители, их отбросили назад в битве при Туре³²¹. Если бы арабы выиграли ту битву, мир бы сегодня был мусульманским, ибо религия ислама уповает на распространение веры мечом и подчинение ей всех народов. Германские народы стали бы наследниками этой религии. Такая вера идеально подходит германскому темпераменту. Гитлер сказал, что завоеватели-арабы из-за своей расовой неполноценности в конечном итоге не смогли бы противостоять суровому климату и природным условиям страны. Они не могли удержать в узде более энергичных местных жителей, так что в конечном итоге во главе этой мусульманской империи оказались бы не арабы, а исламизированные немцы³²².

Здесь Гитлер различает ислам и «расу» его последователей. Воспринимая ислам в качестве высшей религии, ее арабских приверженцев он описывал как низшую «расу». Однако Гитлер не считал ислам «семитской» религией, отделяя веру от «расы». Несмотря на все свое увлечение исламом как религиозной системой, к «расе» его последователей он относился как к редко подмечаемой, но серьезной проблеме. Он завершил свое историческое рассуждение об исламском завоевании Европы следующей репликой: «Понимаете, наше несчастье в том, что мы получили неправильную религию… Магометанская вера гораздо более подходит нам, чем христианство. И почему нашей религией стало учение Христа с его кротостью и дряблостью?»³²³.

Адъютант Гитлера, Николас фон Белов, также вспоминал в своих мемуарах, что Гитлер был впечатлен мыслью, согласно которой победа Карла Мартелла над арабами в 732 году способствовала распаду Европы. Именно Ага-хан III³²⁴, выпускник Итона и тогдашний председатель Лиги Наций, в октябре 1937 года посетивший Гитлера в Оберзальцберге, увлек фюрера идеей того, что «ислам мог сохранить единство Европы»³²⁵. Белов пишет: «Гитлер увидел, что его собственные взгляды на историю подтверждает Ага-хан. Он часто проявлял симпатию к исламу». Два года спустя, летом 1939 года, Гитлер обсудил тот же вопрос с послом Саудовской Аравии Халидом аль-Худом аль-Каргани на приеме в Бергхофе. Вернер Отто фон Хентиг, присутствовавший на встрече, сообщил: «Обсуждалась мысль, брошенная Халидом аль-Худом: что стало бы с Европой, если бы Карл Мартелл не победил сарацин, а вместо этого вселил бы в них германский дух и, вдохновленный германской динамичностью, изменил бы ислам на свой манер?». «Фюрер назвал этот ход мыслей весьма заманчивым», — отметил Хентиг³²⁶. Родилась ли данная идея в голове аль-Худа (как утверждал Хентиг) или Гитлер заимствовал ее двумя годами ранее от Ага-хана (как пишет Белов), а затем снова обсудил ее с арабским послом — это остается под вопросом. В любом случае Гитлер был заинтригован такой исторической гипотезой. Специальный представитель министерства иностранных дел на Балканах Герман Нойбахер также отметил в своей автобиографии, что «Гитлер проявлял большую симпатию к исламу» и высказывал следующее убеждение: «Если бы немцы стали мусульманами, они достигли бы в истории большего»³²⁷. По словам Нойбахера, Гитлер описывал ислам как «религию мужчин» (Männerreligion). Восприятие ислама сквозь призму гендерных категорий, представление о том, что эта религия сильная, мужественная, боевая, неоднократно высказывали как Гиммлер, так и Гитлер. Генри Пиккер, сотрудник юридической службы в главной ставке фюрера, делавший там записи застольных разговоров, вспоминал, что Гитлер часто хвалил «установки» «солдат ислама»³²⁸.

Наши знания о том, какие представления об исламе были распространены среди нацистской элиты, в основном взяты из мемуаров и послевоенных свидетельств, которые, конечно же, следует воспринимать с осторожностью. Тем не менее из этих текстов возникает удивительно целостная картина идеологических представлений об исламе, бытующих в высших эшелонах власти рейха. Причем восхищение исламом ни в коем случае не ограничивалось разговорами нацистских бонз за закрытыми дверьми: аналогичные взгляды высказываются также в ряде книг и статей, опубликованных в Германии в 1930‐х и 1940‐х годах.

Важнейшей фигурой, продвигавшей идеологическую интерпретацию ислама в Германии, был нацистский пропагандист Иоганн фон Леерс, который обосновывал мысль об исторической враждебности между исламом и иудаизмом. Коран, утверждал он в статье, появившейся на страницах пропагандистского журнала Die Judenfrage в конце 1942 года, описывал евреев как сатанинское отродье³²⁹. Исламский мир держал евреев в подчиненном положении, тогда как в Европе им позволили эмансипироваться. Именно ислам не дал арабам подчиниться иудаизму. Исламская борьба с «еврейской проблемой» началась уже во времена пророка Мухаммада³³⁰. «Одним из несомненных результатов враждебности Мухаммада по отношению к евреям стало то, что восточное еврейство было полностью парализовано исламом, — заявлял Леерс. — Если бы остальной мир принял аналогичный подход, у нас сейчас не было бы никакого еврейского вопроса»³³¹. Евреи, разъяренные отношением к ним на мусульманских землях, стали самыми яростными заговорщиками против ислама — именно они подогревали христианскую полемику против мусульман. «Таким образом, и крестовые походы были в немалой степени подготовлены этой еврейской агитацией». Наконец, Леерс высоко оценил «бессмертный вклад исламской религии» в оборону от иудаизма. «Ислам, — заключал он, — открыл для многих народов путь к высшей культуре и дал своим приверженцам образование и благородный человеческий облик. Это до сих пор делает мусульманина, который серьезно относится к своей вере, одним из самых достойных явлений в нашем хаотическом мире»³³². В другой статье Леерс снова предостерегал от «христианских нападок» на ислам: «Для благочестивого мусульманина, безусловно, еврей является врагом — в отличие от обычного неверующего, который может быть обращен в ислам или, не будучи мусульманином, способен оставаться достойным человеком. Еврей есть предопределенный [судьбой] враг, который уже хотел уничтожить плоды трудов Пророка»³³³. После войны Леерс обосновался в Египте, где принял ислам и получил имя Омар Амин фон Леерс. Еще одним нацистским пропагандистом, распространявшим подобные идеи, была Эльза Марквардсен-Кампховенер, публицистка и писательница. Она выросла в Стамбуле, но после Первой мировой переехала в Германию, где много писала на исламские сюжеты. В разгар войны Марквардсен-Кампховенер опубликовала в журнале Wir und die Welt статью «Ислам и ее основатель», предложив антиеврейскую интерпретацию жизни Пророка³³⁴. Во времена Мухаммада евреи впервые проявили враждебность к мусульманам, «которая существует поныне и будет существовать до тех пор, пока есть мусульмане», — объясняла она³³⁵.

В годы войны в немецких газетах печаталось множество статей с похожими идеями³³⁶. Министерство пропаганды неоднократно давало прессе указания продвигать позитивный образ ислама. Даже до войны Геббельс предупреждал редакции газет и журналов о том, что любая критика ислама «нежелательна»³³⁷. Призывая журналистов отдавать должное «исламскому миру как культурному фактору», министерство пропаганды осенью 1942 года поручило печатным СМИ отбросить негативные представления об этой религии, которые на протяжении веков распространялись христианскими богословами — и вместо этого содействовать сближению с исламским миром (который описывался как антибольшевистский и антиеврейский)³³⁸. О сходстве между евреями и мусульманами (например, в запрете есть свинину и обряде обрезания) рекомендовалось не упоминать. Через несколько месяцев пришла новая инструкция: журналы должны писать о «США как о врагах ислама»³³⁹. В начале 1943 года вышла аналогичная директива: надо подчеркивать враждебность Америки и Британии по отношению к мусульманской религии³⁴⁰. Весной того же года министерство поручило немецким журналистам сообщать о «гонениях на магометан со стороны Советов»³⁴¹. Примеры репрессий против мусульман и их веры на окраинах СССР и оккупированных территориях должны были использоваться в качестве повода для рассуждений о Советском Союзе как о враге ислама в целом. Причиной враждебности «советских евреев» к исламу объявлялось то, что мусульмане, по сравнению с другими меньшинствами в Советском Союзе, оказали самое сильное сопротивление большевизму. Впрочем, инструкции министерства пропаганды имели ограниченное влияние, поскольку далеко не все пропагандисты и партийные идеологи следовали официальной линии по исламскому вопросу. Например, известный нацистский журналист Гельмут Зюндерман в конце 1944 года опубликовал в Völkischer Beobachter статью, где сравнил ислам с большевизмом. Сотрудники СС встревожились, написали жалобу (напирая на то, что журналист оскорбил читателей-мусульман) и потребовали более строгой цензуры³⁴².

Идеологические интерпретации исламской истории, перекликающиеся с представлениями элиты, идеологов и пропагандистов режима, встречаются (хотя в более утонченной форме) и в академических трудах, вышедших после 1933 года, — особенно в работах немецких ориенталистов³⁴³. В публичной лекции об исламском искусстве, прочитанной в 1934 году в Берлине, уважаемый востоковед Эрнст Кюнель развивал теорию близости между культурой северных народов и исламом³⁴⁴. Из-за сходства культур, рассказывал Кюнель своей аудитории, норманны проявили большую симпатию к исламскому искусству и исламской культуре после завоевания Сицилии. Ислам более соответствовал «нордической природе» (nordisches Menschen-tum) завоевателей, чем культура «франкского мира», которую они всегда воспринимали как нечто чуждое³⁴⁵. Кюнель был отнюдь не единственным востоковедом, проводящим такие связи. В своих «Заметках о современном исламе» выдающийся ориенталист Ганс Генрих Шедер также предположил, что между германскими народами и мусульманами существует определенная близость³⁴⁶. Шедер подчеркивал враждебность пророка Мухаммада к евреям — как и его коллега Франц Ташнер из Мюнстерского университета³⁴⁷. Иоганн Фюк, профессор востоковедения из Франкфуртского университета, изобразил Мухаммада сильным и умным лидером, а ислам — оплотом «народного духа» (völkisch), препятствовавшим «проникновению иноземных элементов» (Überfremdung)³⁴⁸. Похожие идеи можно найти в трудах теоретика расы Фердинанда Клауса. Соратник и соперник Ганса Ф. К. Гюнтера, Клаус был одним из главных идеологов расизма: его книга «Раса и душа» (Rasse und Seele) стала одной из самых влиятельных работ в этой области. В своих книгах он настаивал на явной близости между «нордической расой» и исламом³⁴⁹. К концу войны Клаус также писал отчеты для Главного управления СС о «точках соприкосновения» между «освободительной борьбой ислама» и войной, которую вела Германия. Клаус предлагал пропагандировать «общность в мировоззрении» между национал-социализмом и Кораном³⁵⁰. В тексте «Подготовка операции для привлечения исламских народов» он размышлял о вековой дружбе между немцами и мусульманами и указывал на «идеологическую близость… национал-социализма… и исламских верований»³⁵¹. Однако попытки Клауса участвовать в выработке политической линии рейха в отношении мусульман не увенчались успехом; он, впрочем, остался большим поклонником ислама и после войны перешел в эту веру.

Наконец, все основные геополитики, затрагивавшие тему ислама (в первую очередь Шмиц, Линдеман и Райхардт) тоже отстаивали идейную близость между нацизмом и исламом. Шмиц прямо упоминал антиеврейские цитаты из Корана³⁵². Линдеман заявлял, что «ислам и национал-социализм обнаруживают многочисленные параллели и аналогии». Он упоминал нацистский принцип лидерства (Führerprinzip), который, по его мнению, совпадал с идеей халифата (халиф, по Линдеману, был «фюрером правоверных»), безусловную верность мусульман и нацистов их борьбе и, наконец, приверженность дисциплине³⁵³. Обосновывая свои тезисы, Линдеман приводил примеры из Корана и жизни пророка Мухаммада³⁵⁴. Томас Райхардт, со своей стороны, охарактеризовал ислам как «авторитарную и тотальную» политическую силу³⁵⁵. Ислам описывался им как «главный враг» «демократических держав» и «большевизма»³⁵⁶. Борясь с негативным восприятием ислама, которое, по его мнению, распространялось церковью, Райхардт характеризовал ислам как современное и революционное учение³⁵⁷. Теоретик панисламизма Заки Али подробно развивал подобные идеи в последней главе своей книги³⁵⁸. По его словам, после Первой мировой войны ислам, подобно Германии при Гитлере, пережил процесс радикального обновления. Нацизм и ислам объединяла ненависть к большевизму, а халиф был не чем иным, как «фюрером правоверных» (Заки Али использовал это выражение еще до Линдемана)³⁵⁹. «Как и в национал-социализме, в исламе идеальное государство выражается в Führerprinzip, так как ислам не знает никаких династий», — утверждал Заки Али.

Аналогичные взгляды в Германии высказывали и другие мусульманские авторы. Примечательна в этом отношении книга «Ислам, иудейство, большевизм» (Islam, Judentum, Bolschewismus), опубликованная в 1938 году Мухаммедом Сабри³⁶⁰. Для него Коран и мусульманская вера представлялись лучшим заслоном против большевизма: «Глубокая связь между мусульманами и их религией безусловно гарантирует, что большевизм никогда не сможет закрепиться в исламских странах»³⁶¹. Более того, Сабри подчеркивал, что иудаизм был заклятым врагом ислама с древних времен³⁶². Опираясь на убежденность нацистов в существовании связей между иудаизмом и большевизмом, он объяснял: «Иудейский менталитет создал большевизм, и большевизм — носитель еврейского менталитета. Он придуман евреями и возглавляется евреями — вот почему большевизм выступает естественным врагом ислама»³⁶³. Сабри пытался обосновывать свои идеи цитатами из Корана, других религиозных текстов и ссылками на жизнь Мухаммада. Книга была издана Высшей немецкой политической школой в серии Ideen und Gestalt des Nationalsozialismus, посвященной идеологическому воспитанию немцев. В том же духе была написана брошюра об исламе и национал-социализме, принадлежавшая перу мусульманского писателя, который жил в оккупированном немцами Париже³⁶⁴. В 1940 году немецкие цензоры обдумывали публикацию текста под названием «Пророк Мухаммад и евреи» (Der Prophet Mohamed und die Juden), написанного сирийским писателем Зеки Кирамом, который служил в османской армии и переехал в Берлин во время Первой мировой войны³⁶⁵. Зеки Кирам учился у Рашида Риды и был достаточно известным мусульманским публицистом; какое-то время он работал переводчиком в министерстве иностранных дел. В итоге, однако, его рукопись отвергли из-за «фактических ошибок»³⁶⁶. В 1942 году он сделал еще одну попытку и представил в издательство SS Ahnenerbe рукопись «Нордическая вера в Бога, ислам и дух времени» (Nordischer Gottglaube, Islam und Geist der Zeit)³⁶⁷. Однако этот проект также не удался. СС согласились со взглядами Кирама на ислам и его яростными нападками на католическую церковь, но были оскорблены его идеей о том, что христианская вера якобы связана с нордической расовой природой немецкого народа. Немецкая биография муфтия, написанная арабским публицистом Мансуром аль-Дином Ахмадом, встретила больше одобрения со стороны немецких властей. В конце 1942 года министерство иностранных дел направило рукопись книги в министерство пропаганды, заявив, что публикация не вызовет проблем³⁶⁸. Министерство пропаганды было готово напечатать ее тиражом в 10 тысяч экземпляров, вдвое превышавшим обычную норму военного времени. Но, хотя издание книги было одобрено властями, она, кажется, так и не вышла. Однако в 1943 году в Берлине издали биографию муфтия на немецком языке, написанную Куртом Фишером-Ветом³⁶⁹. Она содержала обычные восхваления мусульманской веры и провозглашала «возрождение исламской мощи»³⁷⁰.

В сентябре 1943 года НСДАП прямо заявила, что принимает в свои ряды «последователей ислама»³⁷¹. В циркуляре, подписанном лично Мартином Борманом, подчеркивалось, что, поскольку партия принимала христиан в качестве членов, нет причин исключать мусульман. Это решение юридически оформляло отсутствие у нацистского руководства идеологических подозрений относительно ислама.

Примечания

179

Оппенгейм, меморандум, 25 июля 1940 г., Берлин, PA, Nachlass Hentig, vol. 84.

180

Хабихт — Оппенгейму, 27 июля 1940 г., Берлин, PA, Nachlass Hentig, vol. 84.

181

Шторер, записка, 18 ноября 1941 г., Берлин, PA, R29533.

182

Ibid.

183

О Шрумпфе-Пьерроне см.: André-Paul Weber, Conseiller du grand mufti: L’odyssée du Docteur Pierre Schrumpf-Pierron 1882–1952 (Paris, 2005).

184

Шрумпф-Пьеррон, меморандум, 12 мая 1941 г., Каир, BA–MA, RH 2/1765.

185

Правительственная улица в Берлине, где, помимо других министерств и ведомств Третьего рейха, располагался МИД. — Прим. пер.

186

Верман, записка («Aufzeichnung zur arabischen Frage»), 7 марта 1941 года, Берлин, PA, R261123.

187

Верман, записка, 23 января 1942 г., Берлин, PA, R27501.

188

Верман, записка, 11 февраля 1942 г., Берлин, PA, R27501 (также в: PA, R60670).

189

Верман — Вайцзеккеру, 3 марта 1942 г., Берлин, PA, R30005.

190

В этих дискуссиях индийские мусульмане считались особым случаем, так как Германия пыталась избежать поддержки мусульманского сепаратизма в этой британской колонии. Основные меморандумы на темы ислама и политики в Британской Индии: Альсдорф (МИД), записка («Die indischen Mohammedaner, der Pakistan-Plan und die deutsche Orientpolitik»), б. д. (1941), Берлин, PA, R27501; Кепплер, записка («Propagandistische Erfassung der indischen Moslems»), 8 марта 1943 г., Берлин, PA, R67660; а также Кепплер, записка («Sprachregelung über das Problem der Moslem-Liga»), 3 апреля 1943 г., Берлин, PA, R60677.

191

О политике германского МИДа в Северной Африке и на Ближнем Востоке см.: Tillmann, Deutschlands Araberpolitik im Zweiten Weltkrieg; Hirszowicz, The Third Reich and the Arab East; и Schröder, Deutschland und der Mittlere Osten im Zweiten Weltkrieg.

192

О Гроббе см.: Francis R. Nicosia, «Fritz Grobba and the Middle East Policy of the Third Reich», in Edward Ingram (ed.), National and International Politics in the Middle East: Essays in Honour of Elie Kedourie (London, 1986), 206–228; Edgar Flacker, «Fritz Grobba and Nazi Germany’s Middle Eastern Policy, 1933–1942» (PhD diss., University of London, 1998); и Wolfgang G. Schwanitz, «‘The Jinnee and the Magic Bottle’: Fritz Grobba and the German Middle Eastern Policy 1900–1945», in Wolfgang G. Schwanitz (ed.), Germany and the Middle East 1871–1945 (Princeton, NJ, 2004), 86–117; его мемуары: Fritz Grobba, Männer und Mächte im Orient: 25 Jahre diplomatische Tätigkeit im Orient (Göttingen, 1967). Цитата из журнала: Albert Viton, «Britain and the Axis in the Near East», Foreign Affairs 2 (January 1941), 370 — 384, 380.

193

О Прюфере см.: Paul Kahle, «Curt Prüfer», Zeitschrift der deutschen Morgenländischen Gesellschaft 111 (1961), 1–3; McKale, Curt Prüfer; военные дневники Прюфера (исходная и исправленная версия): Donald M. McKale (ed.), Rewriting History: The Original and Revised World War II Diaries of Curt Prüfer, Nazi Diplomat (Kent, OH, 1988).

194

Ilan Pappe, The Rise and Fall of a Palestinian Dynasty: The Husaynis 1700–1948 (London, 2010).

195

Uri M.Kupferschmidt, The Supreme Muslim Council: Islam under the British Mandate for Palestine (Leiden, 1987), особенно 19–28.

196

О пребывании Амина аль-Хусейни в Берлине см.: Schechtman, The Mufti and the Fuehrer; Lebel, The Mufti of Jerusalem; Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis; сборник документов о действиях муфтия в Германии: Gerhard Höpp (ed.), Mufti-Papiere: Briefe, Memoranden, Reden und Aufrufe Amin al-Husainis aus dem Exil, 1940–1945 (Berlin, 2002). Обзор историографии можно найти в: Höpp, «Der Gefangene im Dreieck».

197

О встрече Гитлера с аль-Хусейни см.: Schechtman, The Mufti and the Fuehrer, 122–124; Lebel, The Mufti of Jerusalem, 110–116; Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis, 66–69. «Немецкое еженедельное обозрение» (пропагандистский киножурнал) показало прием, и, по данным СС, эта хроника была воспринята немцами «с большим интересом». См.: Heinz Boberach (ed.), Meldungen aus dem Reich, 1938–1945: Die geheimen Lageberichte des Sicherheitsdienstes der SS, vol. 9 (Berlin, 1984), 3101–3119 (18 декабря 1941 г.), 3106.

198

Музаккират аль-Хадж Мухаммад Амин аль-Хусейни («Воспоминания Хадж Мухаммада Амина аль-Хусейни»), под ред. Абдалькарима аль-Умара (Дамаск, 1999), 108. Воспоминания частично опираются на дневник аль-Хусейни и ярко отражают страстное желание муфтия показать себя великим государственным деятелем.

199

Пауль Шмидт, официальный переводчик Гроббы и Гитлера, написал для министерства иностранных дел ряд отчетов о встрече, где подробно рассказал о содержании разговора. См.: Шмидт, записка «Aufzeichnung über die Unterredung zwischen dem Führer und dem Grossmufti von Jerusalem in Anwesenheit des Reichsaussenminsiters u. des Gesandten Grobba in Берлин am 28. November 1941», 30 ноября 1941 г., Берлин, PA, R35475; Grobba, записка «Empfang des Großmufti durch den Führer», 1 декабря 1941 г., Берлин, PA, R261123. Еще один рассказ о встрече, якобы опирающийся на послевоенные воспоминания Йоханнеса Эпплера, который также переводил на приеме, см. в: Leonard Mosley, The Cat and the Mice (London, 1958), 26–29. Заявления Мосли о скованности Гитлера при встрече с аль-Хусейни (фюрер якобы даже отказался обменяться с муфтием рукопожатием) однозначно опровергаются в мемуарах Эпплера, см.: John Eppler, Operation Condor: Rommel’s Spy (London, 1977), 193–197 (о Мосли — p. 241–243); в немецкое издание мемуаров рассказ об этой встрече не вошел: John W. Eppler, «Rommel ruft Kairo»: Aus dem Tagebuch eines Spions (Gütersloh, 1959); John W. Eppler, Geheimagent im Zweiten Weltkrieg: Zwischen Берлин, Kabul und Kairo (Preußisch Oldendorf, 1974).

200

Эттель (МИД), записка, 16 апреля 1943 г., Берлин, PA, R27322.

201

Этот конфликт подробно задокументирован, о чем свидетельствуют архивы министерства иностранных дел: PA, R27322–27328. О соперничестве аль-Хусейни и аль-Гайлани см.: Schechtman, The Mufti and the Fuehrer; Lebel, The Mufti of Jerusalem, passim; Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis. После войны Вильгельм Мельхерс дал неплохой отчет о конфликте: Мельхерс, заявление, сделанное при допросе во время Нюрнбергского процесса, («Die Politik des Mufti»), 6 августа 1947 г., Нюрнберг, Archives of the Center for Advanced Holocaust Studies, Washington, DC (USHMA), RG 71, Box 248.

202

Об Эттеле см.: Frank Bajohr, “‘Im übrigen handle ich so, wie mein Gewissen es mir als Nationalsozialist vorschreibt’: Erwin Ettel — vom SS-Brigadeführer zum außenpolitischen Redakteur der ZEIT, in Jürgen Matthäus and Klaus-Michael Mallmann (eds.), Deutsche, Juden, Völkermord: Der Holocaust als Geschichte und Gegenwart (Darmstadt, 2006), 241–255.

203

Schechtman, The Mufti and the Fuehrer; Lebel, The Mufti of Jerusalem; и Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis.

204

Общий обзор можно найти в трех книгах, указанных выше, а также в: Gerhard Höpp, «„Nicht ‘Alī zuliebe, sondern aus Hass gegen Mu‘āwiya“: Zum Ringen um die „Arabien-Erklärung“ der Achsenmächte 1940–1942», Asien, Afrika, Lateinamerika 27 (1999), 569–587.

205

Об этих его действиях см.: Raul Hilberg, The Destruction of the European Jews (London, 1961), 504–505; Schechtman, The Mufti and the Fuehrer, 154–159; Lebel, The Mufti of Jerusalem, 246–255; и Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis, 117–129.

206

О жалованье аль-Хусейни см.: Schechtman, The Mufti and the Fuehrer, 142–144; Lebel, The Mufti of Jerusalem, 136–138; Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis, 161–167.

207

Попытки муфтия представить себя арабским националистом сразу после прибытия в Берлин, в 1941–1942 гг., прослеживаются по всем его письмам в МИД. См. документы в: PA, R27322–27328. В июне 1942 г. он даже заявил Эттелю, что получил плохое богословское образование и было ошибкой воспринимать его просто как религиозного деятеля. Хотя там же муфтий подчеркнул, что в норме мусульмане не разделяют политику и религию. См.: Эттель, записка, 26 июня 1942 г., Берлин, PA, R27324.

208

Гробба — Верману, 19 октября 1942 г., Берлин, PA, R27322.

209

Эттель — Риббентропу, 22 сентября 1942 г., Берлин, PA, R27324.

210

Идрис, биография, б. д. (после 1933 г.), б. м. (Берлин), PA, R60740.

211

Аноним (Rashid Rida), «Fatawa al-Manar», Al-Manar 33 (5 September 1933), 347–351. Тут же на с. 347 приведено письмо Алимджана Идриса. Этот выпуск «аль-Манар» хранится в библиотеке Британского музея.

212

Об истории института в перспективе исследований мусульман Германии см.: Gerhard Höpp, «Muslime unterm Hakenkreuz: Zur Entstehung des Islamischen Zentralinstituts zu Berlin e.V.», Moslemische Revue 1 (1994), 16–27; Bernd Bauknecht, Muslime in Deutschland von 1920 bis 1945 (Cologne, 2001), 107–117. Официальные документы, посвященные институту, можно найти в Берлинском государственном архиве (Landesarchiv Berlin), Берлин (LArchB), A Pr. Br. Rep 030 — 04 (Polizeipräsidium Berlin, Vereine), no. 2314 (Islam-Institut, 1939–1940); LArchB, A Pr.Br.Rep. 030–04 (Polizeipräsidium Berlin, Vereine), no. 2840 (Islamisches Zentral-Institut zu Berlin, 1942–1945); о церемонии открытия института в 1942 году см.: PA, R27322, R27324, R27327, и R60601.

213

Прюфер — Верману, 13 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

214

Аль-Хусейни, речь, 18 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

215

Эттель, записка, 11 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327, об одобрении речи Риббентропом и об организации радиотрансляции см.: Прюфер, записка, 10 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327; Эттель, записка, 11 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327; и Эттель, записка, 16 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

216

Аноним, «Dieser Krieg kann dem Islam die Freiheit bringen!», Völkischer Beobachter (19 December 1942); двумя месяцами ранее в газете уже выходил аналогичный материал по исламской тематике, см.: H. Höpfl’l, «Der Islam in der Prüfung», Völkischer Beobachter (6 October 1942).

217

Аноним, «Der Großmufti über den Befreiungskampf des Islams: Eröffnung eines Islamischen Kulturinstitutes in Berlin», Deutsche Allgemeine Zeitung (19 December 1942). На следующий день газета напечатала фотографию мероприятия, см.: Аноним, «Der Großmufti von Jerusalem sprach in Berlin», Deutsche Allgemeine Zeitung (20 December 1942).

218

Аноним, «Der Sprecher von 400 Millionen klagt an», Das 12 Uhr Blatt: Neue Berliner Zeitung (19 December 1942); фотографии: аноним, «Der Großmufti sprach», Berliner Illustrierte Nachtausgabe (19 December 1942); аноним, «Islamische Freiwillige beim Großmufti», Berliner Illustrierte Nachtausgabe (19 December 1942).

219

О возрождении института см. литературу в прим. 34; краткий обзор см. в: Эттель, записка, 11 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327; Эттель, записка, 16 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

220

О мусульманской диаспоре в межвоенной Германии и берлинской мечети см.: Gerhard Höpp, «Zwischen Moschee und Demonstration: Muslime in Berlin, 1920 — 1930», Moslemische Revue 3 (1990), 135–146; 4 (1990), 230–238; и 1 (1991), 13–19; Gerhard Höpp, «Die Wünsdorfer Moschee»: Britta Richter, «Islam im Deutschland der Zwischenkriegsjahre», Zeitschrift für Türkeistudien 2 (1996), 257–266; Bauknecht, Muslime in Deutschland von 1920 bis 1945.

221

Мельхерс — Верману, 16 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327; Тишмар — Эттелю, 17 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

222

Курт Мунцель, руководитель ближневосточной секции радиополитического отдела МИДа, отвечал за всю бухгалтерию института, см.: «Protokoll der neuen Gründungsversammlung des Islamischen Zentral-Instituts», октябрь 1942 г., Берлин, LArchB, A Pr. Br. Rep. 030–04, no. 2840.

223

Эттель, записка, 11 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

224

Эттель, записка, 26 февраля 1943 г., Берлин, PA, R27322.

225

О политике МИДа на Кавказе и в Крыму см.: Alexander Dallin, German Rule in Russia, 1941–1945: A Study of Occupation Policies (London, 1957), 235–240, 272, 257–259; Mühlen, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern, 68–81.

226

О Хентиге и особенно о его действиях в Крыму см.: «‘Nachrichten aus dem Zweiten Krimkrieg’: Werner Otto v. Hentig als Vertreter des Auswärtigen Amts bei der 11. Armee», in Wolfgang Elz and Sönke Neitzel (eds.), Internationale Beziehungen im 19. und 20. Jahrhundert: Festschrift für Winfried Baumgart zum 65. Geburtstag (Paderborn, 2003), 361–387; его мемуары: Werner Otto von Hentig, Mein Leben: Eine Dienstreise (Göttingen, 1962).

227

Хентиг, записка («Turanismus»), б. д. (ноябрь 1941 г.), Берлин, PA, R28876 (также в: PA, R261179).

228

Хентиг, записка («Stand der sog. Turanischen Frage»), 25 февраля 1942 г., Берлин, PA, R60690 (также в: PA, R261175).

229

Ibid.

230

О конфликте между МИДом и министерством оккупированных восточных территорий см. литературу в прим. 47.

231

О политике министерства оккупированных восточных территорий в отношении Кавказа и Крыма, а также национальных комитетов см.: Dallin, German Rule in Russia, 228–231, 235–240, 253–257, 264–270; Mühlen, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern, 68–138.

232

Менде — Даллину, 19 ноября 1953 г., б. м., цит. по: Dallin, German Rule in Russia, 267.

233

Бройтигам, записка («Politische Richtlinien hinsichtlich Turkestan»), 25 ноября 1941 г., Берлин, BAB, R6/247.

234

О политике вермахта в Крыму и на Кавказе см.: Dallin, German Rule in Russia, 238 — 249 and 259–264; Mühlen, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern, 57–68, 183–195.

235

Швайцер (вермахт), записка («Verbreitung des Islams unter den Kriegsgefangenen»), 18 ноября 1941 г., Берлин, United States National Archives, Maryland (USNA), RG 242, T454, Roll 92. После нападения на СССР армия достаточно быстро столкнулась с тем, что военнопленные-мусульмане предложили сражаться плечом к плечу с немцами против атеистов-большевиков. См., например, письмо узбекских военнопленных Гитлеру (которое подписали 40 человек), б. д. (1941), б. м. (перевод на немецкий с узбекского, 7 сентября 1941 г., Вена), PA, R29900. Авторы письма от лица миллионов мусульман благодарили Гитлера за их освобождение и уверяли его, что Москве не удалось уничтожить ислам и религию.

236

Швайцер, записка («Verbreitung des Islams unter den Kriegsgefangenen»), 18 ноября 1941 г., Берлин, USNA, RG 242, T454, Roll 92.

237

Вермахт, записка («UdSSR und Islam»), 15 мая 1942 г., Берлин, BA–MA, RH 2/1764.

238

Там же.

239

О Нидермайере см.: Franz W. Seidler, «Oskar Ritter von Niedermayer im Zweiten Weltkrieg: Ein Beitrag zur Geschichte der Ostlegionen», Wehrwissenschaftliche Rundschau 20, 3 (1970), 168–174 и 20, 4 (1970), 193–208; Seidt, Berlin, Kabul, Moskau.

240

После начала войны Нидермайер обратился в МИД и предложил свои услуги по организации восстаний в арабском мире и в Индии против британцев, ссылаясь на свой опыт времен Первой мировой. См.: Нидермайер, отчет («Politik und Kriegsführung im Vorderen Orient: Eine wehrpolitisch-strategische Studie»), 3 ноября 1939 г., Берлин, PA, R261179.

241

Гробба — Верману, 19 октября 1942 г., Берлин, PA, R27322. Здесь подчеркивается, что «ОКВ (Верховное командование вермахта) протестовало против кандидатуры аль-Хусейни, считая его ненадежным человеком».

242

О Бергере см.: Gerhard Rempel, «Gottlob Berger and Waffen-SS Recruitment: 1939 — 1945», Militärgeschichtliche Mitteilungen 27, 1 (1980), 107–122 (в этой работе рассказывается прежде всего о его роли в мобилизации добровольцев в войска СС); более общая работа: Gerhard Rempel, «Gottlob Berger: ‘Ein Schwabengeneral der Tat,’» in Ronald Smelser and Enrico Syring (eds.), Die SS: Elite unter dem Totenkopf: 30 Lebensläufe (Paderborn, 2000), 45–59; Joachim Scholtyseck, «Der „Schwabenherzog“ Gottlob Berger, SS-Obergruppenführer», in Joachim Scholtyseck and Michael Kißener (eds.), Die Führer der Provinz: NS-Biographien aus Baden und Württemberg (Konstanz, 1997), 77–110; Alfred Hoffmann, «Der „maßlose Drang, eine Rolle zu spielen“: Gottlob Berger», in Wolfgang Proske (ed.), Täter, Helfer, Mitläufer: NS-Belastete von der Ostalb (Münster, 2010), 21–51.

243

О политике Германии на Балканах см.: Tomasevich, War and Revolution in Yugoslavia, особенно 466–510; Redžić, Bosnia and Herzegovina in the Second World War; Hoare, Genocide and Resistance in Hitler’s Bosnia; и Hoare, The Bosnian Muslims in the Second World War.

244

О работе СС с тюркскими народами СССР см.: Dallin, German Rule in Russia, 168 — 181 and 587–612; Mühlen, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern, 139–165; Sebastian Cwiklinski, «Die Panturkismus-Politik der SS: Angehörige sowjetischer Turkvölker als Objekte und Subjekte der SS Politik», in Höpp and Reinwald (eds.), Fremdeinsätze, 149–166.

245

После окончания войны Ольша написал подробный отчет о своей работе в Главном управлении СС и о частях советских мусульман в войсках СС, см.: Olzscha, Report, 1945, Archives of the Federal Commissioner for the Stasi Documents (Bundesbeauftragter für die Stasi-Unterlagen), Берлин (BStU), MfS, HA IX/11, ZR920, A. 54.

246

Об обществе Arbeitsgemeinschaft Turkestan в Дрездене см.: Burchard Brentjes, «Die „Arbeitsgemeinschaft Turkestan im Rahmen der DMG“: Ein Beispiel des Mißbrauchs der Wissenschaften gegen die Völker Mittelasiens», in Burchard Brentjes (ed.), 60 Jahre Nationale Sowjetrepubliken in Mittelasien im Spiegel der Wissenschaften (Halle an der Saale, 1985), 151–172; и Horst Kißmehl, “Mittelasien: Ziel — und Einsatzgebiet deutscher bürgerlicher Wissenschaften: Bemerkungen zu einigen Aspekten der Organisation und Kontinuität deutscher imperialistischer und faschistischer Mittelasienforschung, in Brentjes (ed.), 60 Jahre Nationale Sowjetrepubliken, 127–150.

247

Ольша, записка («Schaffung einer turkotatarischen (osttürkischen) Dachorganisation in Deutschland»), 24 апреля 1944 г., Берлин, BAB, NS31/42.

248

Ольша, записка («Rücksprache mit SS-Standartenführer Spaarmann und SS-Hstuf. Ullrich»), 12 мая 1944 г., Берлин, BAB, NS31/42.

249

Ольша, записка («Unterlagen über Fremdvölker in der Sowjet-Union»), 17 октября 1944 г., Берлин, BAB, NS31/28.

250

Ольша, отчет, 1945, BStU, MfS, HA IX/11, ZR920, A. 54.

251

Мельхерс, заявление, сделанное при допросе во время Нюрнбергского процесса («Die Politik des Mufti»), 6 августа 1947 г., Нюрнберг, USHMA, RG 71, Box 248.

252

Ольша, отчет, 1945, BStU, MfS, HA IX/11, ZR920, A. 54.

253

Херман (Главное управление СС), записка («Mobilisierung des Islam»), 28 февраля 1944 г., Берлин, BAB, NS31/42 (также в: BAB, NS31/43).

254

Служба Ольши (DI/4k и DI/5k) подчинялась как «секции добровольцев» под началом Шпармана (DI), так и «юго-восточной секции добровольцев» (DI/4). Вначале это учреждение занималось только кавказскими и туркестанскими частями, но вскоре также стало заниматься другими неевропейскими (в основном мусульманскими) подразделениями. Несколько конструктивных планов по работе службы было разработано в 1944 г. Первоначально она была известна как «Muselmanen-Abteilung». Позднее ее реорганизовали в соответствии с этническими категориями. Наконец, она получила название «DI/4k и DI/5k». DI/5k работал по Туркестану и Кавказу, а DI/4k — по Ближнему Востоку и Азии, но он включал еще и третий подотдел, «исследований, прессы и пропаганды», который был всеобъемлющим и включал службу по работе с исламом («Бюро ислама»). Документы и планы этих учреждений см. в: BAB, NS31/170.

255

«Бюро ислама» (оно же «Referat 11» на протяжении 1944 г. возглавляли различные офицеры. В одном источнике указывается некто Бетке, см.: Ольша, приказ («Besetzung der Referate»), 5 ноября 1944 г., Берлин, BAB, NS31/170; в другом упоминается майор Киллингер, см.: план («Aufbau der Dienststelle DI/4k und DI/5k»), б. д., Берлин, BAB, NS31/170; в еще одном говорится, что бюро возглавлял лично Ольша, см.: план («Organisationsplan Dienststelle DI/4k u. DI/5k»), б. д., Берлин, BAB, NS31/170; и Ольша, записка («Einstufung von Fachführern»), 14 декабря 1944 г., Берлин, BAB, NS31/170.

256

Мельхерс, заявление, сделанное при допросе во время Нюрнбергского процесса («Die Politik des Mufti»), 6 августа 1947 г., Нюрнберг, USHMA, RG 71, Box 248.

257

Переписка между Оппенгеймом и Хентигом в период с июля 1940 г. по февраль 1942 г. показывает, что они регулярно обсуждали политические проблемы исламского мира, а также часто встречались и что Оппенгейм поддерживал контакты с другими должностными лицами в министерстве иностранных дел, см.: PA, Nachlass Hentig, vol. 84. См. неотредактированные дневники Прюфера, которые охватывают период между ноябрем 1942 г. и сентябрем 1943 г. и показывают, что Прюфер также часто встречался со своим старым другом Оппенгеймом и обсуждал с ним политические дела мусульманского мира: McKale (ed.), Rewriting History, passim.

258

Оппенгейм, воспоминания («Leben im NS-Staat, 1933–1945»), б. д. (1945/1946), б. м. (Ландсхут), Oppenheim Bank Archive (Hausarchiv Sal. Oppenheim), Кельн (OA), Nachlass Max von Oppenheim no. 1/14.

259

По мнению Марка Мазовера, преемственность идей между кайзеровской и гитлеровской Германией была выражена сильнее, чем кадровая преемственность, см.: Mazower, Hitler’s Empire, 584.

260

Adolf Hitler, Mein Kampf (Munich, 1942 [1925–1926]), 747.

261

Alfred Rosenberg, Der Mythus des 20. Jahrhunderts: Eine Wertung der seelisch-geistigen Gestaltenkämpfe unserer Zeit (Munich, 1937 [1930]), 662–666. Розенберг фактически был единственным высокопоставленным нацистом, который открыто называл ислам культурно неполноценным: ibid., 365–369.

262

Документы о споре относительно официальной расовой классификации арабов, турок и иранцев хранятся в двух папках под названием «Принадлежность египтян, иракцев, персов и турок к арийской расе» — PA, R99173 и PA, R99174. Об иных случаях можно узнать по данным в папке «Последствия германской расовой политики расы для отношений с иностранными государствами» — PA, R99182. Она также показывает, что немцы были одинаково прагматичны в случае стран Латинской Америки, Восточной и Южной Азии. Вообще об этих дискуссиях см.: Herf, Nazi Propaganda for the Arab World, 17–24; о роли иранцев см.: David Motadel, Iran and the Aryan Myth, in Ali M. Ansari (ed.), Perceptions of Iran: History, Myths and Nationalism from Medieval Persia to the Islamic Republic (London, 2013), 119–145, 125–135. О расовой дискриминации арабов в Германии см.: Gerhard Höpp, «Der verdrängte Diskurs: Arabische Opfer des Nationalsozialismus», in Gerhard Höpp, Peter Wien, and René Wildangel (eds.), Blind für die Geschichte? Arabische Begegnungen mit dem Nationalsozialismus (Berlin, 2004), 215–268, 217–219; Sophie Wagenhofer, «Rassischer» Feind — politischer Freund? Inszenierung und Instrumentalisierung des Araberbildes im nationalsozialistischen Deutschland (Berlin, 2010), 32–43.

263

Хинрихс (МИД) — министерству внутренних дел, министерству пропаганды, управлению расовой политики НСДАП, 17 января 1936 г., Берлин, PA, R99173.

264

Хинрихс (МИД) — министерству внутренних дел, министерству пропаганды, управлению расовой политики НСДАП, февраль, 30 марта 1936 г., Берлин, PA, R99173, где упоминается прошедшая 12 февраля 1935 года конференция, на которой было принято это решение. Решение одобрили отдельно различные чиновники: Гросс (Управление расовой политики НСДАП) — МИДу, 4 апреля 1936 г., Мюнхен, PA, R99173; Вайсенхоф (министерство пропаганды) — МИДу, 8 апреля 1936 г., Берлин, PA, R99173; Пфундтнер (МВД) — МИДу, 12 мая 1936 г., Берлин, PA, R99173. Наконец, МИД разослал его по всем министерствам 30 апреля 1936 г., PA, R99173 (также в: PA, R99182).

265

Аноним, «Les Turcs promus „aryens“», Le Temps (14 June 1936).

266

Шторер (посольство Германии в Египте) — МИДу, 15 июня 1936 г., Каир, PA, R99173 (также в: PA, R99174); Келлер (посольство Германии в Турции) — МИДу, 19 июня 1936 г., Тарабья, PA, R99173.

267

МИД, пресс-релиз («Notiz für die Presse»), 16 июня 1936 г., Берлин, PA, R99173 (также в: PA, R99174).

268

Пилгер, записка, 16 июня 1936 г., Берлин, PA, R99173; информирование посольств Германии в Египте, Ираке и Иране относительно официального заявления МИДа, беседа послов Египта и Ирана в Берлине см.: Бюлов-Шванте — посольствам Германии в Каире, Багдаде и Тегеране, 18 июня 1936 г., Берлин, PA, R99173 (также в: PA, R99174).

269

Пилгер, записка, 16 июня 1936 г., Берлин, PA, R99173; посольство Египта в Берлине — МИДу, 22 июня 1936 г., Берлин PA, R99173 (также в: PA, R99174).

270

Меморандум для консульств и посольств Ирана за границей, Министерство иностранных дел (Document no. 41749), 3/10/1313 (1935), Тегеран, Государственный архив Ирана (Sazman-i Asnad-i Milli-yi Iran), Тегеран (SAMI), пленка 22–240, 21/6/214 (Archive no. 297036473). Меморандум был разослан вместе с письмом министра на ту же тему, см.: Бакир Казими — посольствам Ирана за границей (Document no. 41797), 4/10/1313 (1935), Тегеран, SAMI, папка 510006, дело 444 (Archive no. 297036473).

271

Хинрихс, отчет («Sitzung vom 1. Juli 1936 im Auswärtigen Amt zwecks Beantwortung der ägyptischen und iranischen Anfragen und Klärung des Begriffs „artverwandt“»), 2 июля 1936 г., Берлин, PA, R99174; о приглашении: Бюлов-Шванте (МИД) — различным министерствам рейха, 26 июня 1936 г., Берлин, PA, R99173 (также в: PA, R99174).

272

МИД — посольству Египта в Берлине, 4 июля 1936 г., Берлин, PA, R99173 (также в: PA, R99174); о реакции египтян: Хинрихс — посольству Германии в Каире, 14 июля 1936 г., Берлин, PA, R99174; и аналогично: Хинрихс — различным министерствам, 15 июля 1936 г., Берлин, PA, R99174.

273

Хинрихс — посольству Германии в Тегеране, 11 июля 1936 г., Берлин, PA, R99174; об ответе иранцев: Сменд — МИДу, 18 июля 1936 г., Тегеран, PA, R99174.

274

Гросс — МИДу, 28 апреля 1937 г., Берлин, PA, R99182.

275

Об официальной отмене термина «антисемитизм» в нацистской Германии см.: Cornelia Berning, Vom «Abstammungsnachweis» zur «Zuchtwart»: Vokabular des Nationalsozialismus (Berlin, 1954), 13–14; Cornelia Schmitz-Berning, Vokabular des Nationalsozialismus (Berlin, 1998), 34–39; Thomas Nipperdey and Reinhard Rürup, «Antisemitismus», in Otto Brunner, Werner Conze, Reinhart Koselleck (eds.), Geschichtliche Grundbegriffe: Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland, vol. 1 (Stuttgart, 1972), 129–153, 151–152.

276

«Anweisung der Pressekonferenz», 22 августа 1935 г., Берлин, Bundesarchiv, Koblenz (BAK), ZSg 101/6; также в: Hans Bohrmann (ed.), NS-Presseanweisungen der Vorkriegszeit: Edition und Dokumentation, vol. 3/II (Munich, 1987), 522.

277

Zimmermann, «Mohammed als Vorbote der NS-Judenpolitik?», 293; Herf, The Jewish Enemy, 159; и Lebel, The Mufti of Jerusalem, 238–239.

278

Министерство пропаганды, инструкции («Die islamische Welt als Kulturfaktor»), Zeitschriften-Dienst, no. 7514 (11 сентября 1942 г.); и сходный документ: Министерство пропаганды, инструкции («Die islamische Welt als Kulturfaktor»), Deutscher Wochendienst, no. 7514 (11 сентября 1942 г.). Zeitschriften-Dienst давал аналогичные инструкции перед началом войны, см.: Министерство пропаганды, инструкции («Antisemitismus»), Zeitschriften-Dienst, no. 222 (13 июня 1939 г.); Министерство пропаганды, инструкции («Antisemitismus»), Zeitschriften-Dienst, no. 372 (1 июля 1939 г.). Бюллетень Zeitschriften-Dienst снабжал инструкциями относительно пропаганды редакторов немецких журналов, и Deutscher Wochendienst, еженедельное приложение к Zeitschriften-Dienst, можно найти в Национальной библиотеке Германии (Deutsche Nationalbibliothek), Лейпциг (DNB), ZB38957 и ZB38957-Beil; а также в: BAB, RD32/1.

279

Хагемайер (Бюро Розенберга), записка («Aktennotiz für Dr. Koeppen»), 17 мая 1943 г., Берлин, в: Leon Poliakov and Josef Wulf, Das Dritte Reich und die Juden: Dokumente und Aufsätze (Berlin, 1955), 369; Шлайер (МИД), указ, 5 июля 1944 г., Берлин, PA, Bern 2833; Ольша, записка («Antisemitismus»), 7 октября 1944 г., Берлин, BAB, NS31/170.

280

Гросс — аль-Гайлани, 17 октября 1942 г., напечатано в: «Antisemitismus oder Antijudaismus?», Weltkampf: Die Judenfrage in Geschichte und Gegenwart 3, 9–12 (1944), 168.

281

Ibid.

282

The Trial of Adolf Eichmann: Record of Proceedings in the District Court of Jerusalem, ed. State of Israel (Ministry of Justice), vol. IV (Jerusalem, 1993), 1805–1823 (Session no. 106, 21 July 1961), 1814–1815.

283

Главное управление СС, записка («Geschichte und Entstehung der SS-Freiwilligen-b.h.-Geb. Division (13. SS-Division)»), 10 ноября 1943 г., Берлин, архив Института современной истории (Archiv des Instituts für Zeitgeschichte), Мюнхен (IfZ), NO‐3577. Бергер уже к тому времени заявлял, что балканские мусульмане с расовой точки зрения — часть германского мира, а духовно они связаны с Востоком, см.: Бергер (Шульте), указ («Weltanschaulich geistige Erziehung der muselmanischen SS-Division»), 19 мая 1943 г., Берлин, BAB, NS19/2601. Указ был написан офицером СС Гердом Шульте согласно устному распоряжению Бергера.

284

Ein General im Zwielicht: Die Erinnerungen Edmund Glaises von Horstenau, ed. Peter Broucek, vol. 3 (Vienna, 1988), 239–254 (июль-август 1943 г.), 241 и 394–413 (май 1944 г.), 400.

285

По вопросу расовой дискриминации и категоризации восточных тюрков см.: Dallin, German Rule in Russia, 270–273; и Mühlen, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern, 46–56.

286

Министерство оккупированных восточных территорий, инструкции («Vorläufige Sprachregelung über Begriffe des Ostens»), 14 марта 1942 г., Берлин, BAB, R6/206; министерство оккупированных восточных территорий, инструкции («Erster Nachtrag zur Sprachregelung über Begriffe des Ostens vom 5. März 1942»), 31 марта 1942 г., Берлин, PA, R105165.

287

Министерство пропаганды, инструкции («Polemische Bemerkungen gegen Turkestaner»), Zeitschriften-Dienst, no. 7434 (21 августа 1942 г.); министерство пропаганды, инструкции («Die Verfolgung der Mohammedaner durch die Sowjets»), Zeitschriften-Dienst, no. 8577 (26 марта 1943 г.); похожие материалы см. в: министерство пропаганды, инструкции («Die Verfolgung der Mohammedaner durch die Sowjets»), Deutscher Wochendienst, no. 8577 (26 марта 1943 г.).

288

Werner Otto v. Hentig, «Turan — Tatarei», Zeitschrift für Politik 32, 3 (1942), 185–188.

289

«Die rassische Einheit unserer Stämme», Gasawat 32 (75) (1944), перевод на немецкий язык, ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht), 4 августа 1944 г., Берлин, BAMA, MSG 2/18238.

290

«Die deutsche Rassenlehre nicht gegen andere Völker gerichtet», Gasawat 36 (1943), перевод на немецкий язык, ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht), 20 октября 1943 г., Берлин, BA–MA, MSG 2/18238; также напечатано в: Idel-Ural 30 (36) (1943), перевод на немецкий язык, ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht), 25 июля 1943 г., Берлин, BA–MA, MSG 2/18231.

291

Хайгендорф, инструкции («Merkblatt für deutsche Offiziere über wehrgeistige Führung der Legionäre»), 1 июля 1943 г., Радом, BA–MA, RH 58/62.

292

Ernest Renan, «L’Islamisme et la Science», Journal des Débats (30 March 1883).

293

Ein General im Zwielicht, vol. 3, 182–195 (февраль 1943 г.), 189.

294

Ibid., 304–325 (ноябрь 1943 г.), 322.

295

Керстен записывал свои впечатления в дневнике во время войны. После войны он организовал свои записи по темам и опубликовал их. Первая версия вышла на шведском языке в 1947 году и была переведена на английский язык в том же году, см.: The Memoirs of Doctor Felix Kersten, ed. Herma Briffault, transl. Ernst Morwitz, intr. Konrad Heiden (New York, 1947). В 1952 году Керстен опубликовал более подробное издание на немецком языке, см.: Felix Kersten, Totenkopf und Treue: Heinrich Himmler ohne Uniform (Hamburg, 1952). Этот вариант был переведен на английский язык в 1956 г., см.: The Kersten Memoirs 1940–1945, transl. Constantine Fitzgibbon and James Oliver, intr. H. R. Trevor-Roper (London, 1956). Эти мемуары следует читать с некоторой осторожностью. Отдельные фрагменты, особенно о роли Керстена в спасении евреев и других жертв режима, явно искажены автором, но другие оказались точными. Посвященные исламу эпизоды согласуются со сведениями о взглядах Гиммлера на мусульман, полученными из других источников, и могут считаться достоверными. О Керстене см.: Hans-Heinrich Wilhelm, Louis de Jong, Zwei Legenden aus dem Dritten Reich (Stuttgart, 1974), 77–142; Raymond Palmer, «Felix Kersten and Count Bernadotte: A Question of Rescue», Journal of Contemporary History 29, 1 (1994), 39–51; John H. Waller, The Devil’s Doctor: Felix Kersten and the Secret Plot to Turn Himmler against Hitler (New York, 2002); и Werner Neuß, Menschenfreund und Mörder: Himmlers Leibarzt Felix Kersten (Halle, 2010).

296

Kersten, Totenkopf und Treue, 203–208 (ch. 19, Begeisterung für den Islam). В английском переводе немецкого издания мемуаров (1956) исламу посвящены только отдельные фразы.

297

The Memoirs of Doctor Felix Kersten, 12.

298

Kersten, Totenkopf und Treue, 205 (2 декабря 1942 г.).

299

Цит. по: ibid., 203 (1 декабря 1942 г.).

300

Цит. по: ibid., 204 (1 декабря 1942 г.).

301

Цит. по: ibid., 205 (2 декабря 1942 г.).

302

Цит. по: ibid., 206–207 (7 декабря 1942 г.).

303

The Kersten Memoirs, 149 (8 августа 1942 г.).

304

Ibid., 221 (8 сентября 1944 г.).

305

The Memoirs of Doctor Felix Kersten, 67.

306

Музаккират Хадж Мухаммад Амин аль-Хусейни, 123–126 (о встречах с Гиммлером).

307

Ibid., 125–126.

308

Ibid., 124.

309

Эрих фон дем Бах (Зелевски), протокол допроса, вел м-р Петерсен, б. д. (1945 — 1947), б. м. (Нюрнберг), USHMA, RG 71, Box 237.

310

Hitler, Mein Kampf, 292–293; в своем берлинском бункере будет высказывать сходные мысли в последние дни нацистского режима, см.: Hitlers politisches Testament: Die Bormann Diktate vom Februar und April 1945, intr. H. R.Trevor-Roper, afterw. André François-Poncet (Hamburg, 1981), 54–59 (7 февраля 1945 г.), 56.

311

Hitler, Mein Kampf, 747.

312

Ильза Браун рассказала это в разговоре с Вернером Мазером в мае 1971 года, см.: Werner Maser, Adolf Hitler: Legende — Mythos — Wirklichkeit (Cologne, 1971), 475. Хотя заявления Мазера следует воспринимать с осторожностью, эти слова в контексте общего отношения Гитлера к исламу кажутся вполне правдоподобными.

313

О взглядах Гитлера на христианство и, в частности, на католичество см. классическую работу: J.S.Conway, The Nazi Persecution of the Churches 1933–45 (London, 1968), passim; альтернативная точка зрения — Richard Steigmann-Gall, The Holy Reich: Nazi Conceptions of Christianity, 1919–1945 (Cambridge, 2003), passim.

314

Hitler’s Table Talk 1941–1944, ed. H. R. Trevor-Roper and transl. Norman Cameron and R.H.Stevens (London, 1953), (14 октября 1941 г., день, особый гость: Гиммлер), 60. Немецкой версии этого эпизода нет. В Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier, ed. by Henry Picker (Stuttgart, 1976) отсутствует запись от 14 октября 1941 г.

315

Ibid.

316

Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier, 80–82 (13 декабря 1941 г., день), 81.

317

Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier, 184–189 (4 апреля 1942 г., день), 184.

318

Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier, 355–356 (5 июня 1942 г., день), 355.

319

Hitler’s Table Talk, (1 августа 1942 г., вечер), 606. Немецкой версии нет. Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier заканчиваются 31 июля 1942 г.

320

Ibid., (1 августа 1942 г., вечер), 607.

321

В отечественной историографии более известна как битва при Пуатье (732 г.). Войска франков под началом майордома Австразии Карла Мартелла разбили войско Омейядского халифата, наступавшее из мусульманской Испании. Считается, что эта битва остановила экспансию ислама на европейские земли. — Прим. пер.

322

Albert Speer, Inside the Third Reich (New York, 1970), 96.

323

Цитируется там же.

324

Султан Мухаммад-шах Ага-хан III (1877–1957) — духовный лидер, 48‐й имам мусульманской шиитской общины исмаилитов. Играл важную роль в политической жизни Индии. — Прим. пер.

325

Nicolaus von Below, Als Hitlers Adjutant (Mainz, 1980), 45 [в русском переводе воспоминаний Белова этот фрагмент дан в сокращенном виде. — Прим. пер.].

326

Хентиг, записка («Aufzeichnung über den Empfang des Sondergesandten von König Abdul Aziz Ibn Saud, des Königlichen Rats Khalid Al Hud al Gargani»), 20 июня 1939 г., Берлин, PA, R35504.

327

Hermann Neubacher, Sonderauftrag Südost 1940–1945: Bericht eines fliegenden Diplomaten, (Göttingen, 1956), 33.

328

Tischgespräche im Führerhauptquartier 1941–1942, ed. Henry Picker and Gerhardt Ritter (Stuttgart, 1951), 16.

329

Johann von Leers, «Judentum und Islam als Gegensätze», Die Judenfrage in Politik, Recht, Kultur und Wirtschaft 6, 24 (1942), 275–278, 278. О Леерсе см.: Gregory Paul Wegner, «A Propagandist of Extermination: Johann von Leers and the Anti-Semitic Formation of Children in Nazi Germany», Paedagogica Historica 43, 3 (2007), 299–325, о его взглядах на ислам — 305 и 318–320; Zimmermann, «Mohammed als Vorbote der NS-Judenpolitik?», 301; и Herf, The Jewish Enemy, 180–181.

330

Leers, «Judentum und Islam als Gegensätze», 276.

331

Ibid., 278.

332

Ibid.

333

Johann von Leers, «Islam und Judentum im Laufe der Jahrhunderte», Der deutsche Erzieher: Reichszeitung des Nationalsozialistischen Lehrerbundes 5 (1938), 427–429, цитаты на с. 427 и 429.

334

Else Marquardsen-Kamphövener, «Der Islam und sein Begründer», Wir und die Welt 3, 4 (1941), 45–56. Эта статья была перепечатана в двух частях в: Die Auslese, часть 1 (сентябрь 1941 г., 612–617) и часть 2 (октябрь 1941 г., 677–682).

335

Marquardsen-Kamphövener, «Der Islam und sein Begründer», Die Auslese, часть 2, 678.

336

Различные статьи на исламскую тему, опубликованные в немецкой прессе во время войны, цитируются на страницах этой книги.

337

Инструкция по поводу пресс-конференции («Anweisung der Pressekonferenz»), 18 мая 1938 г., Берлин, BAK, ZSg 102/10; также в: Hans Bohrmann and Gabriele Toepser-Ziegert (eds.), NS-Presseanweisungen der Vorkriegszeit: Edition und Dokumentation, vol. 6/II (Munich, 1999), 1427. Двумя годами ранее министерство пропаганды рекомендовало прессе воздержаться от сообщений о «священной войне», так как ислам был слишком раздроблен, чтобы счесть такую войну реалистичной, см. инструкцию по поводу пресс-конференции («Anweisung der Pressekonferenz»), 2 ноября 1935 г., Берлин, BAK, ZSg 102/1; также в: Bohrmann (ed.), NS-Presseanweisungen der Vorkriegszeit, vol. 3/II, 729.

338

Министерство пропаганды, инструкции («Die islamische Welt als Kulturfaktor»), Zeitschriften-Dienst, no. 7514 (11 сентября 1942 г.). Эти инструкции были подробно обоснованы в: Министерство пропаганды, инструкции («Die islamische Welt als Kulturfaktor»), Deutscher Wochendienst, no. 7514 (11 сентября 1942 г.).

339

Министерство пропаганды, инструкции («Die USA als Feinde des Islam»), Zeitschriften-Dienst, no. 7976 (4 декабря 1942 г.).

340

Министерство пропаганды, инструкции («USA auch in Vorderasien»), Zeitschriften-Dienst, no. 8435 (26 февраля 1943 г.).

341

Министерство пропаганды, инструкции («Die Verfolgung der Mohammedaner durch die Sowjets»), Zeitschriften-Dienst, no. 8577 (26 марта 1943 г.). Эти инструкции были доработаны в: Министерство пропаганды, инструкции («Die Verfolgung der Mohammedaner durch die Sowjets»), Deutscher Wochendienst, no. 8577 (26 марта 1943 г.).

342

Ольша — Долецалеку (Главное управление СС), 14 декабря 1944 г., Берлин, BAB, NS31/61, где отсылка к: Helmut Sündermann, «Wir klagen an: Krieg als Prinzip der Kremlpolitik», Völkischer Beobachter (29 ноября 1944 г.).

343

Исследователи истории германского востоковедения при нацистском режиме пока еще не рассмотрели системно академические дискуссии на тему ислама. О востоковедении в Третьем рейхе см.: Ludmilla Hanisch, «Akzentverschiebung: Zur Geschichte der Semitistik und Islamwissenschaft während des ‘Dritten Reichs,’» Berichte zur Wissenschaftsgeschichte 18 (1995), 217–226; Hanisch, Die Nachfolger der Exegeten, 114–173, особенно 159–166; Ekkehard Ellinger, Deutsche Orientalistik zur Zeit des Nationalsozialismus 1933–1945 (Neckarhausen, 2006), особенно 319–322, 362–367; Suzanne Marchand, «Nazism, Orientalism and Humanism», in Wolfgang Bialas and Anson Rabinbach (eds.), Nazi Germany and the Humanities (Oxford, 2007), 267–305, особенно 294–296; и Wokoeck, German Orientalism, 185–209, особенно 204.

344

Ernst Kühnel, «Islamische Kunst», in Hans Heinrich Schaeder (ed.), Der Orient und Wir: Sechs Vorträge (Berlin, 1935), 54–68; см. также Ernst Kühnel, «Nordische und islamische Kunst», Die Welt als Geschichte 1 (1935), 203–217; и Ernst Kühnel, «Nordische und islamische Kunst», Westdeutsche Zeitung 10 (19 и 20 февраля 1935 г.).

345

Kühnel, «Islamische Kunst», 67.

346

Hans Heinrich Schaeder, «Bemerkungen zum modernen Islam», Süddeutsche Monatshefte 33 (1936), 549–553.

347

Hans Heinrich Schaeder, «Muhammed», in Hans Heinrich Schaeder, Walther Björkman, Reinhard Hüber, et al (eds.), Arabische Führergestalten (Heidelberg, 1944), 1–72; и Franz Taeschner, Geschichte der arabischen Welt (Heidelberg, 1944), 45–46.

348

Johann Fück, «Die Originalität des arabischen Propheten», Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft 90 (1936), 509–525, 525.

349

Felix Wiedemann, «Der doppelte Orient: Zur völkischen Orientromantik des Ludwig Ferdinand Clauß», Zeitschrift für Religions — und Geistesgeschichte 1 (2009), 1–24, особенно 16–17.

350

Клаус, отчет («Erster Bericht über den Sonderauftrag Clauß ‘Die Rassen im Kampf’»), 13 ноября 1944 г., Рютник, BAB, NS31/171.

351

Клаус — Шпарману, 26 февраля 1945 г., Рютник, BAB, NS31/171.

352

Schmitz, All-Islam, 219.

353

Lindemann, Islam im Aufbruch, 3 and 4.

354

Ibid., 4.

355

Reichardt, Der Islam vor den Toren, 321.

356

Ibid., 328.

357

Ibid., 85–92.

358

Zaki Ali, «Großdeutschland und der Islam», 329–340.

359

Ibid., 340.

360

Mohammed Sabry, Islam, Judentum, Bolschewismus (Berlin, 1938). Эта книга также повлияла на посвященное исламу творчество Иоганна фон Леерса, см.: Leers, «Judentum und Islam als Gegensätze», 277; кроме того, министерство пропаганды рекомендовало ее редакторам и журналистам, интересующимся исламом, наряду с другими книгами вроде Der Islam im Aufbruch in Abwehr und Angriff Линдемана Der Islam vor den Toren Райхардта, см.: Министерство пропаганды, инструкции («Die islamische Welt als Kulturfaktor»), Deutscher Wochendienst, no. 7514 (11 сентября 1942 г.); и министерство пропаганды, инструкции («Die Verfolgung der Mohammedaner durch die Sowjets»), Deutscher Wochendienst, no. 8577 (26 марта 1943 г.).

361

Об исламе и большевизме см.: Sabry, Islam, Judentum, Bolschewismus, 5–21; цитата на с. 20.

362

О исламе и иудаизме см.: ibid., 22–32.

363

Ibid., 15.

364

Saїda Savitri, L’Islam devant le National Socialisme (Paris, 1943).

365

О Кираме см.: Umar Ryad, «From an Officer in the Ottoman Army to a Muslim Publicist and Armament Agent in Berlin: Zekî Hishmat Kirâm (1886–1946)», Bibliotheca Orientalis 63, 3–4 (2006), 235–268; о связях Кирама с Ридой см.: Umar Ryad, Islamic Reformism and Christianity: A Critical Reading of the Works of Muhammad Rashid Rida and His Associates (Leiden, 2009), 14–15 and 49–53; подборка документов о Кираме: Умар Рийад, Вата’ик Тиджарат аль-Силах аль-Альмани аль-Джазира аль-Арабийа: Кира’а фи Арсиф Заки Кирам (Документы о германской торговле оружием на Аравийском полуострове: выписки из архива Зеки Кирама), Каир, 1432/2011.

366

Мартини (МИД), записка, 2 августа 1940 г., Берлин, PA, R60619.

367

Обсуждение рукописи см. в документах в: BAB, NS21/397.

368

Тишмер (МИД) — Эттелю, 23 декабря 1942 г., Берлин, PA, R27327.

369

Kurt Fischer-Weth, Amin Al-Husseini: Großmufti von Palästina (Berlin, 1943).

370

Fischer-Weth, Amin Al-Husseini, 8.

371

Борман (канцелярия НСДАП), циркуляр («Zugehörigkeit von Parteigenossen zum Islam»), 2 сентября 1943 г., б. м., BAB, NS6/342.