Хайаса. Свет Ликующий

Давид Корюнович Галфаян, 2021

Продолжение приключений Ара и его соратников. На этот раз, разыскивая друзей, ушедших в незапамятные времена на север в поисках своей судьбы, Ара сталкивается с пресвитером Григорием, волею судьбы также закинутого в прошлое. Григорию придется пройти путь от “священника, разъезжающего на Гелендвагене”, до истинно верующего человека. И в этом ему помогут наши герои и первый Католикос Всех Армян Григор Лусаворич.

Глава 5. Тайна запретной рощи

Через несколько минут два водских воина привели извивающегося как угорь, брызжущего слюной и проклятиями городского дурачка.

— Гореть вам в аду, безбожники, сектанты проклятые, а ну отпустите меня, а то я полицию вызову, они вас быстро разгонят, антихристы.

Не обращая на его крики никакого внимания, воины молча принесли его, поставили перед нами. Под конец он исхитрился и до крови укусил за руку одного из воинов, за что справедливо схлопотал подзатыльник и сразу же успокоился.

— Сиили арпуйя, ты бы последил за своим лоллом, этот дурачок мне руку до крови укусил, — сказал разозлившийся воин жрецу, так как знал, что с дурачком разговаривать бессмысленно.

— Не кипятись Аapa⁷¹, вот тебе мазь, помажешь, пройдет все, — Сиили протянул ему какой-то маленький сверток из листьев.

— А вдруг заразу какую занесет, — забеспокоился воин.

— Я же сказал, Аара, не кипятись, бери мазь, помажешь, и все пройдет, — слово в слово, но намного тверже повторил жрец, — а продолжишь квакать, в лягушку превращу, — напоследок пригрозил Сиили.

Воин при этих словах закрыл рот, молча взял сверток и, затравленно оглядываясь на арпуйю, удалился. На этом инцидент был исчерпан.

— Что, серьезно, можешь в лягушку? — усмехаясь спросил я жреца.

— Нет конечно… ты что, дитя малое, в сказки веришь, что ли? — с ухмылкой ответил мне Сиили.

— А чего ж тогда? — я кивнул на удаляющегося воина.

— А это для авторитета, — подняв указательный палец и сделав серьезную физиономию, сказал Сиили.

— И что, верят? — я не мог сдержать улыбку.

— Да-а… темные люди, — разочарованно махнул рукой жрец.

Я повнимательней рассмотрел стоявшего перед нами человека, который все еще трясся как осиновый лист.

— Не бойся ты, парень, тебя никто здесь не обидит, — попытался я успокоить испуганного человека.

— Я не боюсь, — угрюмо ответил он, но его все равно трясло.

— Ну и хорошо, что не боишься. Как тебя звать? — я попытался сделать произнести это как можно дружелюбнее.

— Лолл… Гришка… Григорий, — заикаясь, словно перебивая самого себя, ответил парень.

— Григорий, значит, ну… уже хорошо. Григорий — имя не местное. Откуда ты? Грек, что ли?

— Сам ты грек, — зло ответил он. — Русский я, и имя мое русское! Самое что ни на есть русское!

— А ты, я посмотрю, борзый. А, братан? — ответил ему Ромка. — Ты, походу, чего-то попутал, русский… Или нет?

— Ладно, Ром успокойся, — успокоил я друга, — не видишь, человек вообще не въезжает в обстановку — где он, когда он, кому он…

Вдруг дурачок бухнулся на колени и зарыдал.

— Братки, не губите, Христом богом прошу, не надо, — одной рукой размазывая сопли и слезы по грязному лицу, другой он начал быстро креститься, — я никому не скажу про ваш… — он осекся, не зная, как назвать все окружающее, — про вашу малину никому не расскажу. Я же ваш, я ж русский!!!

— Ну, это хорошо, что ты наш, русский. Только вот незадача: славян здесь еще лет четыреста не будет, а русских и того дольше, — я попытался объяснить несчастному обстановку.

— А ты, армяшка, молчи, — вдруг завизжал он.

— Ты фильтруй базар-то, чмо, — сказал Ромка и встал из-за стола.

Увидев это, вставший было с колен человечек опять бухнулся и, быстро-быстро крестясь, залопотал.

— Простите, Христа ради. Господа хорошие, простите, не со зла я.

Я взглядом остановил Ромку, показав на стул.

— Ара, в натуре, чего ты терпишь этого сморчка? Он вообще попутал, не знает, с кем базар ведет, в натуре, — Ромка обиделся, но сел обратно на место.

— Да успокойся ты, Ром, не видишь, человек совсем запутался, не понимает, что с ним вообще произошло, где он, что и когда…

— Люди добрые, — вдруг снова взвыл Григорий, — да что ж это творится, средь бела дня-то, посреди России-матушки эти армяне нас, русских, притесняют и гнобят!!! Да что ж это такое творится-то! — его вой заглушил громкий ржач Потапова, Полякова и Дена. — Да что же вы ржете, окаянные, как лошади! — наш новый знакомый опять взбеленился — теперь уже на них.

— Смешной ты, вот и ржем, — за всех ответил Потапов, — говорят же тебе: здесь и сейчас нас, русских, всего трое, — Потапов указал на себя, Дена и Польку. — Ну и ты, может быть, хотя по морде особо и не скажешь, — подшутил под конец Потапов.

— Я русский! — заорал Григорий.

— Ладно, ладно, русский так русский, только это тебе здесь не очень поможет, — попытался объяснить Ден.

— Все, Ден, хватит вам над человеком прикалываться, — остановил я словесную перепалку. — Скажи мне, мил человек, какой сейчас год, по-твоему? — спросил я.

Ответ меня поверг в шок, но это сначала… по большому счету, какое мне дело до его времени. Ведь мы здесь и сейчас.

— Почему это «по-моему», это по-всемирному… по григорианскому календарю — две тысячи двадцатый год, конечно.

Я присвистнул.

— Он, походу, с нашего будущего запрыгнул, — сказал Ден.

— Походу… да.

— Григорий, ты успокойся прежде всего. Голодный? — он кивнул. — Ребята, посадите за стол бедолагу.

Его посадили за стол напротив меня. Он стал запихивать в рот все подряд — с жадностью человека, не евшего неделю. Набросившись на еду, Гриша жадно кусал и проглатывал, не разжевывая.

— Оголодал, касатик, — с нежностью и добротой в голосе сказал Сиили.

Все, кто сидел рядом с Григорием, подкладывали ему еды и молча следили, как он поглощает ее. Мусса Кару, отрезав очередной кус мяса, положил перед Григорием. Тот сразу же вцепился в него зубами.

— Это сколько же в него влезает! — удивился клаанин паа.

— Это он впрок наедается, — объяснил Сиили, — когда еще его сердобольные люди вот так за стол посадят. Это я его научил, — гордо признался он.

— Ну молодец, только как бы он не лопнул, — занервничал Поляков.

— Не лопнет, не бойся, — успокоил его Сиили.

— Потом тебе лечить, если что, я пас, — отмазался Галуза.

— Ладно, — согласился Сиили.

В этот момент к Галузе подошел один из его медбратьев и шепнул что-то на ухо. Тот подскочил, потом остановился, наклонился и тоже прошептал мне на ухо:

— Кукконен очнулся.

Я встал из-за стола.

— Все нормально, Ара? — спросил Ден, и все напряженно посмотрели на меня.

— Все хорошо. Вы сидите пока, я скоро вернусь, — успокоил я их. — И смотрите, нашего русского брата не обижайте, — напоследок «проинструктировал» я.

— Да он, походу, сам кого хочешь обидит, — хмуро сказал Ромка.

— Ладно, я скоро, — и мы с Галузой пошли в сторону палатки санчасти.

Ребята проводили нас взглядом.

* * *

— Валька! Кукконен! Очнулся, братуха, — подскочил к нему Шурик, — вот ты нас напугал! Думали, кони двинешь. Хорошо, армян пошаманил над астралом твоим!

— Духом, — поправил я Галузу.

— Шо? А, да какая разница, Ара, главное, белобрысый очнулся! — от души радовался Галуза.

— Как ты, брат? — спросил я Вальку, садясь на край постели.

— Все тело болит, — пожаловался он.

— Ни фига себе, он еще жалуется. Болит — значит живой, радуйся!!! Ты вообще слышал такое — «раны, несовместимые с жизнью»? Так вот, это про тебя, я вообще не знаю, как ты дотянул до сегодняшнего дня.

— С трудом, — попытался пошутить белобрысый финн.

— Ничего, Валька, теперь мы тебя в обиду не дадим, подлатаем — будешь как новенький. Кстати, кто это тебе ногу так криво присобачил, пришлось снова ломать и складывать.

— Никто.

— Ладно, Галуза, еще успеешь наговориться. Как он вообще, с ним поговорить-то можно?

Галуза взял себя в руки, вспомнив, что он здесь прежде всего доктор. Быстро проверив общее состояние пациента, кивнул — дескать, можно.

Я устроился поудобнее.

— Ну, Кукконен, рассказывай, как тебя угораздило.

* * *

— После того как мы ушли из Вана⁷², решили не разделяться, тем более, что всем на север нужно было. На землях Магога, в которых нам везде были рады (еще помнили, кто посадил их на лошадей), помогали нам — кто чем мог. Но вскоре мы дошли до их границ, и тут уже начались непроходимые леса. Здесь стало посложнее. Людей встречали редко, в основном в деревеньках, затерянных в лесах, где ни дорог, ни тропинок… и как только там люди жили! Они никогда не слышали ни о Вавилоне, ни о Белe. Видно, не везде простиралась его рука. В лесах люди жили вовсе не воинственные… если, конечно, не разозлить их. Некоторые думали, что они вообще единственные на земле люди, и удивлялись, увидев нас. Занимался местный люд в основном охотой. Ну, ты Никиту знаешь, он решил устроить техническую революцию. Куда бы мы ни приходили, везде учили людей металлы обрабатывать — бронзу, конечно, землю возделывать, скотину разводить. Скоро о нас слух пошел — как о богах плодородия. Сначала мы сопротивлялись этому, но скоро поняли, что это бесполезно, и махнули рукой. Вот так мы и стали ванами, подарившими людям плодородие земли…

Долго мы нигде не останавливались, добрались до северных морей, где должен был быть Архангельск… ну, в наше время. Сначала решили обосноваться там, даже начали строительство крепости, но быстро надоело, поэтому, не закончив стройку, пошли бродить по свету. Обошли всю Балтику, потом Смит заканючил: дескать, в Британию, на родину хочу, посмотреть хочу, а то, мол, ни разу там не был. Короче, и туда добрались, но там вообще… в натуре край, люди вообще дикие. Насколько Никита терпеливый, и то не смог ничему научить. Короче, Смит расстроился и сказал, что ему там делать нечего и что нужно эмигрировать в Америку. Но, слава богу, такого транспорта, чтоб туда добраться, не существовало, а в кораблестроении никто из нас не фурычил. И так мы еле-еле добрались до Британии, хотя тысячу раз думали — все, потонем…

…Короче, кое-как вернулись на материк. Решили все-таки обосноваться на одном месте, поставить крепостницу, пожить спокойно… ну, знаешь — семья, дети. Облюбовали место неплохое, недалеко от реки, которую местные называли Великой⁷³, нашли островок в болотистой местности. Место хорошее, близко не подберешься, одна дорога — мост, который мы построили, метров этак сто пятьдесят. Для нас это так… деревянный мостик, а для местных — грандиозное сооружение. Они его «радужным мостом»⁷⁴ назвали, говорили, что никто не ступит на него без разрешения, а кто ступит, сразу помрет. Это на самом деле Кузин слух пустил, но зато за то время, пока мы там были, ни разу никаких эксцессов не было. Мы помогали людям, люди помогали нам… все честно и красиво. Но пришло время, и наши жены и дети постарели и ушли, а мы остались такими же. В душе мы надеялись, что и наши дети останутся с нами, как и твои, но… что-то пошло не так. Тогда мы решили уйти. И ушли на этот раз на восток…

… Обратно мы вернулись лет через пятьсот и увидели, что все изменилось. Сначала, узнав, что сюда пришел род Аскеназа, мы обрадовались. Но оказалось, что зря радовались. Мало того, что они пришли и заняли нашу крепость, которую мы построили и назвали ее Асгард⁷⁵, так они и всю округу нагнули под себя, объявив себя богами, а их правителя Адона — верховным богом. Они заставляли приносить им жертвы — и не только животных, но и людей, отбирали урожай, обрекая людей на голод.

В память об их праотце, старике Аскеназе, Никита попытался вразумить его потомков… но все напрасно.

* * *

… — Óдин, — пройдя к воротам так знакомой им крепости, крикнул Никита, — отзовись, давай поговорим.

Сверху из-за стены показался какой-то великан в какой-то странной шапке с широкими полями (редкость в этих краях) и с одним глазом. В руках он держал огромное бронзовое копье.

— Что тебе надо? Как ты посмел вступить на радужный мост Биврест и подойти к Асгарду — священному граду Аскеназа.

— Ну, я думаю, имею право находиться здесь. И право это — право того, кто поднял эти стены, того, кто построил этот мост. А еще это право того, кто сидел за одним столом с самим Аскеназом — и у Врат Богов, и в землях Араратских, когда он жил в землях племянника своего Айка.

При этих словах глаза собеседника расширились:

— Этого не может быть, ты лжешь!

— Ты следи за своим языком, одноглазый. Никто не смеет называть меня лжецом, — грозно ответил Никита. — Но я прощаю тебя… в память о том, что твой великий предок когда-то помог нам и пропустил через свои земли к Зиккурату и, пока мы разбирались с храмом Бела на вершине Башни, стерег наших лошадей и охранял наш отход. Я не хочу вернуть наш город, который вы заняли, слишком давно мы ушли отсюда, а… пусто место свято не бывает. Но говорю вам: не стоит людей обижать. За них мы всегда были в ответе, и обижать их никому не дадим.

— И что ты сделаешь, лгун?

Никита повернулся, кивнул, и один из воинов бегом принес его меч и старый щит — с крестом-деревом на нем, и крикнул:

— Спустись со стен сюда, ко мне, и я объясню, что я сделаю, а заодно и накажу за твои слова!

Увидев щит, вернее, крест на нем, люди на стене зашушукались.

— Ваны! Ваны!

— Кто вы? — спустя мгновение спросил Один. — Вы говорите, как сыны Фаргома. И я слышал о знаке на твоем щите. Неужели это правда?

— Как видишь, — развел руками Никита.

— Не верится, что передо мной стоит сам Ара, — удивленно произнес Один.

— Я не Ара, я его брат Никита. Но здесь меня называют Ньёрд⁷⁶, — ответил Никита.

— Ван Ньёрд, я многое слышал о тебе. О том, как ты и твои люди помогали всем. Как научили обрабатывать землю, строить дома, изготавливать инструменты. Но ваше время ушло вместе с вами, когда вы покинули эти земли, — все так же с гонором поставил вердикт асгардец.

— Мы не претендуем на земли, мы всего лишь хотим, чтоб вы оставили в покое людей, — успокоил его Никита

— Я подумаю об этом, — ответил Один, но в этот момент к нему подошел… скорее — словно подплыл по воздуху, какой-то субъект в капюшоне, натянутом аж до подбородка, так что лица совсем не было видно, но узоры на его одежде, да и повадки были очень знакомы.

— Никит, тебе этот мужичок никого не напоминает? — тихо сказал Никите Кузин, которому стало не по себе.

— Кого-то… да, а вот кого, не пойму, — задумчиво произнес Никита.

— Этот плащ я в последний раз видел… на Хете, — вспомнил Кузин.

Никита оглянулся, еле сдерживая страх.

— Сатана? — переспросил он.

— Не дай Бог, лучше, если б я ошибся, — промолвил Кузин.

А тем временем неизвестный, что-то шепнув на ухо Одину, повернулся, медленно поплыл в сторону и скоро исчез из глаз.

— Знаете что, — вдруг резко поменял настроение Один, — я не думаю, что мы откажемся от всего, что уже и так наше. Так что можете убираться с наших земель, ваны, это Асгард, земля асов — детей Аскеназа.

— Аскеназу было бы стыдно за тебя, Один, — печально ответил Никита.

— Вечером перед сном, когда я буду молиться и беседовать с предками, я спрошу у него, как он относится ко всему этому, но я думаю, это мало изменит ситуацию… — сделав паузу, Один продолжил, — разве что… если вы заплатите за них дань вперед.

— Это сколько? — спросил Никита

— Двести мин⁷⁷.

Сзади Кузин присвистнул.

— Нехило запросили! — обалдел Смит.

— Это сколько? — поинтересовался у друга Никита.

— Почти сто кило.

— Н-да… действительно нехило, но у нас в схроне есть столько? — задумался Никитенко.

— Есть. Даже раз в десять больше есть, но все равно… многовато просят, — сказал Поляков.

— Слышь, Один, многовато запросил! — крикнул Никита.

— Ну, как знаешь, я сказал — ты услышал, — ответил Один и сделал вид, что уходит, хотя и ежу было понятно, что это был понт.

— Ладно, мы согласны, но с одним условием, — остановил его Никита.

— Каким же? — сразу оживился правитель Асгарда.

— Ты навсегда оставляешь в покое этих людей, — выдвинул встречное требование Никита.

Секунду подумав, Один махнул рукой.

— А, твоя взяла!

— Врет же, — прошептал Смит.

— Надеюсь, что нет, — ответил Никита.

— Да, но и у меня будет условие, — вдруг прокричал со стены Один.

— Какое? — встревожился Никита.

— Я не такой дурак, чтоб пропускать вас в город, поэтому подыщите кого-нибудь не из ваших. Пусть он привезет сюда золото.

— Хорошо, — ответил Никита.

Вечером, когда собрались у костра в своем временном лагере, ребята стали решать, кто же повезет золото в Асгард.

— Никит, по-моему, это беспонтово, они обманут нас, — сказал Смит.

— Но попробовать-то нужно, чтоб потом не жалеть. Только… кто повезет его? Местные даже близко к мосту не подойдут, они его как огня боятся, а нас асгардцы сами близко не подпустят, — Никита задумался.

— Н-да-а, незадача. А вдруг получится? Давай я, а? — предложил Кузин.

— Не хочу рисковать, подъехать не успеешь, и они из тебя ежика сделают, — остановил его Никита.

— А давайте… я, — сказала Гулька, подсев к ним, поближе к костру.

Гулька — жена Никиты уже третий год, целительница, которая лечила и ребят, и их воинов из местных. Ее не то чтобы боялись, но опасались — она колдунья, вдруг возьмет и в лягушку превратит. Кстати, Кукконен с ее сестрой встречался, она его и спасла в тот последний день.

— Гулька, ну хоть ты не лезь, маленькая моя, — и действительно, рядом с великаном Никитой Гулльвейг⁷⁸ выглядела крохотной Дюймовочкой.

— Ник, ты сам говоришь, вас они не подпустят, местные сами не подойдут, а я всего лишь хрупкая женщина, чего с меня взять. Оставлю золото и обратно вернусь.

Все задумались. Повисло тяжелое молчание. Но принимать решение Никите.

— Никит, — прервал его раздумье Смит, — по-моему, у нас реально нет другого выхода, подумай.

— А почему именно моя жена? — Никита явно нервничал.

— Любовь моя, потому что я сама предложила, — ответила она за всех и поставила точку поцелуем.

— Все равно, я против, — оторвавшись от нее, ответил Никита.

— Муж мой, ты же знаешь, что это единственный выход. Если до утра найдешь другой, то я не поеду, — спокойно сказала Гулька.

…Утром, поправляя ремни креплений упряжки, Никита угрюмо ворчал.

— Будь осторожна, я сбоку лошадь запасную поставил. Если что, вскочишь на нее и сразу сюда.

— А золото? — спросила Гулльвейг.

Никита нервно теребил ремни упряжки.

— А черт с ним, еще наберем, а мне нужна ты — живая и здоровая, а не золото, понятно?

— Ладно, ворчун, — рассмеялась Гулльвейг, — все будет хорошо. Им смысла нет убивать меня, не переживай так.

И повозка тронулась с места.

Друзья все в напряженном молчании провожали ее. Увидели, как телега подъехала к воротам, которые почти сразу открылись, и из них, настороженно озираясь, вышли человек двадцать стражи. Внимательно, осторожно проверили сундуки и, увидев, что все в порядке, впустили ее в город, сразу же закрыв за ней ворота. Минуты казались вечностью. Казалось, прошел целый день, но на самом деле — от силы полчаса. Наконец ворота вновь открылись, и из города выехала Гулльвейг — живая и здоровая. Подъехав к друзьям, она спрыгнула с повозки, к ней сразу подбежал Никитенко.

— Ну вот видишь, а ты боялся, — весело сказала она, уворачиваясь от объятий изволновавшегося Никиты.

Прошла неделя, но поведение асгардцев по отношению к местным никак не изменилось…

— Эй там, на стене, позовите вашего одноглазого, — крикнул Никита, стоя на расстоянии выстрела из лука от стены.

Через пару минут появился Один в сопровождении человека в капюшоне.

— Чего тебе, ван, — зло спросил асгардец.

— Мы договорились, одноглазый, — с такой же злостью крикнул Никита.

— О чем? — наигранно удивился Один.

— О том, что мы тебе даем золото, а ты перестаешь доставать людей, — напомнил Никита.

— Ну и? — Один сделал вид, что не понимает, о чем речь.

— Неделя прошла, и я вижу сожженную деревню, — намекнул ему Никита.

— А-а, так ты об э-этом, — махнул рукой Один, — так они нам задолжали, — весело ответил он.

— Мы договорились, что мы платим золотом, и ты перестаешь брать с них дань, — Никита стал закипать.

— Так тó на будущее, а мы же долг пошли взимать, а за долги мы же не договаривались.

Никита от злости скрежетал зубами. Его провели вокруг пальца.

— Сколько стоят ваши долги, сколько вам люди должны?

Один задумался на миг и удвоил цену.

— Четыреста мин.

Никита сжал кулаки, но ответил:

— Хорошо будут тебе четыреста мин, посмотрим, что ты скажешь после этого, — согласился Никита, хотя понимал, какую игру затеял потомок Аскеназа.

— Вот и посмотрим, — радостно ответил Один.

На следующий день Гулльвейг вновь увозила золото через Биврест к Асгарду. И опять через полчаса-час вернулась живая и здоровая, но, как и в первый раз, ничего не изменилось. Никита рвал и метал.

— Никит, а может, ну его на фиг, давай по-нашему решим… зайдем, надаем по рогам, сразу все поймут, — предложил Кузин.

— Во-первых, это не «по-нашему», а во-вторых, если есть возможность решить все без жертв, то давай так и решать. Просто интересно, что сейчас одноглазый скажет, какую отмазку придумает.

Но отмазки никакой не было, а Один, или Адон, просто тупо сказал, что он, видите ли, подумал, что немного продешевил, и теперь он хочет восемьсот мин.

— А он не оборзел случаем, а, Никит? Ты что, в натуре, ему восемьсот миней, или как там у них называется, отдашь? — бесился Смит.

— Да, бог троицу любит, если и в этот раз, то… — Никитенко был темнее тучи, он явно был на пределе.

…Мы уже более часа стояли и ждали Гулльвейг. Никита не выдержал и пошел к крепости.

— Эй там, на стене, где Гулльвейг? — крикнул он.

— Какая такая Гулльвейг? — спросили со стены.

— Как какая… та, которая вам золото принесла, — Никита терял терпение.

— Я не знаю ни о каком золоте. Я тут на стене стою.

— Позови Адона, — потребовал Никита.

Через пару минут появились знакомые две фигуры. Одна в широкополой шляпе, вторая — в неизменном капюшоне.

— Адон, или как тебя, где Гулльвейг? — крикнул Никита.

— А кто это? — нагло спросил Один.

— Эта та, которая вам три раза золото привозила, — сжав кулаки и еле сдерживая себя, сказал Никита.

— А-а, эта, ну… я подумал, что вместе с золотом я и ее тоже себе оставлю, — почесав живот, сказал Один.

— Один, не зарывайся, это моя жена. Отпусти ее или я за себя не отвечаю, — Никита сдерживался из последних сил.

Пошептавшись с незнакомцем в капюшоне, тот дал приказ, и через пару минут ему что-то принесли, а что — снизу не разглядеть было.

— Э́та Гулльвейг? Колдунья, которая пыталась нас заразить алчностью, привозя в город золото? Но я раскусил ее хитрость и, конечно же, пресек это, — с этими словами Один за волосы вытянул отрубленную голову Гулльвейг.

Никита с минуту стоял недвижно, как статуя, потом молча повернулся и пошел к ждавшим его в нетерпении друзьям. Он прошел, раскидав их, как мяч кегли. Молча взял щит, меч, копье.

— Никит, не тупи, успокойся, и себя погубишь, и за Гулльвейг не отомстишь. Мы отомстим, но давай вместе…

Но остановить в тот момент Никиту смогли лишь человек двадцать, которые повисли на нем и еле повалили на землю.

Неделю Никита не просыхал. Через неделю ночью он подсел к друзьям. Сидели они у костра — в лагере, который разбили у начала моста, перекрывая асгардцам единственную артерию, связывающую их город с внешним миром. Сидел долго, молча. Вместе с Никитой молчали и все остальные. Через некоторое время Кузин прервал это разрывающее душу молчание.

— Ну… как ты?

— А ты как думаешь? — вернул вопрос Никита.

— Да, глупый вопрос, — почесал затылок Кузин.

— Вот я и не буду глупо отвечать.

— Тогда не надо, — согласился Кузин.

— Никит, конечно, это Гульку не вернет, понимаю, но мы отомстим за нее, — Смит уже не знал, как поддержать друга.

— Это я знаю, но не знаю — зачем? Что это изменит?

— Ничего не изменит, это правда, но это будет месть не ради мести, а ради наказания, — ответил Кузин.

— Я не хочу ничего, пусть лишь отдадут ее тело, чтоб я смог попрощаться с ней и похоронить.

— Они отказались отдать ее, но я клянусь: мы обязательно отобьем у них тело, — воскликнул Поляков.

— И как мы это сделаем? — грустно спросил Никита.

— Никит, ты же сам спроектировал эту крепость, неужели все забыл? Ведь мы в мгновение ока можем обвалить стены. Я не думаю, что механизмы уже вышли из строя, — ответил Кузин.

— Пятьсот лет почти прошло, не думаю, что в этой сырости что-то еще может работать, — обреченно сказал Никита

— Пока ты бухал, братуха, Смит уже проверил. Ты прав, почти на всех участках все пришло в негодность, но у ворот был самый сухой и защищенный участок, там-то как раз все нормально. Мы обвалим ворота и ворвемся в город, — сказал Кузин.

— Ты правильно заметил, это был самый защищенный участок, но и самый просматриваемый. Как мы сможем незаметно пробраться к этим механизмам? — устало спросил Никита.

— Ты, наверно, от бухла еще не отошел и прослушал. Я уже там был и проверил все. Если побывал один раз, то прокрадусь еще, — ответил Смит.

— Один?

— А хотя бы один, там на одного делов — пару рычагов передернуть…

— Передергиватель, тоже мне, — ухмыльнулся Никита.

— Ну, возьму еще парочку из разведчиков, они не спалятся, помогут.

— А сколько их там в городе? — Никита кивнул в сторону Асгарда.

— А какая нам разница… мы с нашей выучкой их быстро сомнем, — бесшабашно обещал Смит.

— Асы — это тебе не толпы дикарей. Они тоже уже поднатаскались в боевой выучке, — охладил его пыл Никита.

— Но до нас им все равно далеко, и потом нас немало — две тысячи. Даже если их будет больше, в городе это уже не преимущество, а скорей наоборот, они друг другу мешать будут. Даже нам не стоит всем в город заходить. Половину в резерве оставим, — сказал Кукконен.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

71

Аapa — осина (вод.).

72

Кукконен говорит об эпизоде, описанном в финале первой книги — «Хайаса. Земля Богов». Имеется в виду земля Ван (в ассирийских источниках — Биайна), более позднее название — Васпуракан.

73

Толлен — Великий, Толлензе (нем. Tollense) — река в Германии, протекает по земле Мекленбург-Передняя Померания.

74

Биврёст — в германо-скандинавской мифологии радужный мост, соединяющий Асгард с другими мирами.

75

А́сгард — в скандинавской мифологии небесный город, обитель богов-асов.

76

Ньёрд — в скандинавской мифологии бог из ванов.

77

Ми́на — мера веса, а также счётно-денежная единица в странах Древнего Ближнего Востока, в Древнем Египте и Древней Греции. Мина — одна из древнейших известных единиц измерения веса, существовала уже в Шумере в III тысячелетии до н. э., унаследована Вавилонией, откуда получила распространение по всему Древнему Ближнему Востоку, в Древнем Египте, позже в Древней Греции. Обычная мина весила около 0,5 кг (504 ± 20 грамм)

78

Гулльвейг — в скандинавской мифологии — злая колдунья, посланная ванами к асам. Олицетворяет силу золота. Асы пытались убить ее несколько раз (копьями и огнем), но она живет и сейчас. Ее появление в Асгарде спровоцировало войну между асами и ванами — первую в мире войну.