Хайаса. Свет Ликующий

Давид Корюнович Галфаян, 2021

Продолжение приключений Ара и его соратников. На этот раз, разыскивая друзей, ушедших в незапамятные времена на север в поисках своей судьбы, Ара сталкивается с пресвитером Григорием, волею судьбы также закинутого в прошлое. Григорию придется пройти путь от “священника, разъезжающего на Гелендвагене”, до истинно верующего человека. И в этом ему помогут наши герои и первый Католикос Всех Армян Григор Лусаворич.

Пролог

— Здравствуйте, владыка, позвольте войти?

Постучав в дверь, в кабинет владыки митрополита Иллариона заглянул молодой пресвитер Григорий — подающий надежды священник, богослов, прозаик, публицист, православный миссионер, кандидат богословия… правда, не без изъянов. Как и абсолютное большинство молодых людей, Григорий был так же подвержен крайним взглядам, граничащим с нетерпимостью к другим конфессиям, и оттуда же вытекающей гордыней, которую владыка Илларион пытался пресекать на корню и возвращать оступившихся обратно в рамки любви и смирения, проповедуемых православным христианством… пожалуй, пока тщетно.

— А, Григорий, проходи, проходи, конечно. Ну рассказывай, как у тебя дела, — с добродушной улыбкой спросил владыка, когда пресвитер, поцеловав, как положено, руку митрополита, сел напротив. Улыбка святого отца была добродушной, но вот взгляд… Глаза, смотревшие на Григория — глаза сильного духом, волевого человека, отдавали холодной сталью, они словно сканировали пресвитера насквозь. Не выдержав этого пронзающего взгляда, через мгновение Григорий невольно опустил глаза и стал просто рассматривать собственные руки.

— Ладно, буду с тобой откровенен, отец Григорий… наверно, ты уже догадался, что я тебя не просто так позвал.

— Да, владыка, — не поднимая головы, ответил отец Григорий, продолжая рассматривать свои руки.

— Ну, в самом деле, Григорий, сам подумай, ты же не человек с улицы, к тому же сам являешься членом экспертного совета при министерстве юстиции России по противодействию религиозному экстремизму, — наставительно, как учитель ребенку, начал объяснять митрополит Илларион, — а такие высказывания допускаешь. Непорядок, дорогой мой, непорядок.

Пресвитер удивленно посмотрел на митрополита.

— Вы это о чем? — спросил он.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я, не надо лукавить, недостойно это твоего положения.

Поняв, что разговора не избежать, Григорий решил сразу перейти в атаку.

— Вы опять об этих еретиках? Что вы все их защищаете, владыка? Вы их последнюю выходку видели?! — брызжа слюной, защищался не в меру возбужденный пресвитер. — Это ж надо додуматься до такого!.. Заявить такое про чудо схождения Благодатного огня… что огонь в Великую субботу священники в кувуклии¹ сами зажигают! Это же богохульство!!!

— И в чем же богохульство? В том, что он правду сказал? — искренне удивился владыка Илларион. — Армяне никогда не говорили, что каждый год чудо происходит, да мы и сами все знаем, что это так, но малодушничаем и боимся признаться в этом. Потому что наше признание — это признание в преступном обмане. А они молодцы, они чисты перед людьми…

— Они еретики и лгуны, — вскочив со стула и перебив старшего, заорал Григорий, совсем уже впав в истерику.

— Охолонись, Григорий, — повысив голос и стукнув по столу ладонью, остановил его владыка, — ишь, чего удумал, голос здесь повышать… И не только глупость, как я посмотрю, тобой овладела, а еще и гнев, и гордыня?

— Прости, отче, — перекрестившись, тихо произнес Григорий и сел на место.

Внешне он выказал смирение, но глаза говорили об обратном, и совершенно ясно было видно, что покаяние это — лишь на словах.

— Григорий, ты же образованный человек, степень защищал на кафедре истории Древних Восточных церквей… — уже спокойнее, по-отечески начал владыка.

— Да, — опять опустив голову и уставившись в пол, как нашкодивший мальчишка, ответил пресвитер, ненавидя себя за это.

— Стало быть, не мне тебе рассказывать, почему этот святой день начали мы праздновать, кто был предтечей этого. Тезка твой — первый Армянский Католикос, святой Григорий Просветитель. Егó молитвам внял Господь наш и послал нам свет свой. Вот за то и зовут его Просветитель. А ты кидаешься…

— Ну и что, это не дает им монополию на это, — Григорий сделал еще одну попытку оправдаться.

— Не дает, но ведь никто и не говорит о монополии. Все мы в Великую субботу молимся и празднуем сие чудо, посланное людям по молитве святого Григория Просветителя.

— А тогда зачем…

— А затем, что они честны со своей паствой… не в пример нам, — чуть повысив голос, владыка Илларион остановил попытку пресвитера сморозить очередную глупость. — Но то наш грех. А ты, святой отец, с религиозным экстремизмом бороться должен, а не наоборот… людей натравливать друг на друга.

— Я не натравливаю, я правду говорю…

— Опять ты за свое? — устало сказал Митрополит.

— Да они монофизиты и еретики, а мы — третий Рим, преемники Византии.

— Н-да… третий Рим, говоришь… Византия, — задумчиво произнес владыка, — и в чем, по-твоему, твоя преемственность заключается? В том, что когда армяне, защищая христианский мир от персидских огнепоклонников, попросили твою хваленую христианскую Византию о помощи, а в ответ получили нож в спину? Письмо армян к кесарю о помощи переслать персам… это ж уму непостижимо! Э́ту преемственность ты имеешь в виду? Ты хоть знаешь, сколько братьев-христиан полегло в той войне? Но христианство тогда выстояло, и выстояло благодаря армянам. Не забывай, они были первые…

— Первые… не значит правые, — опять перебил пресвитер.

Но владыка продолжил, не обращая внимания на это.

— Они от самих апостолов получили знание. Да что там от апостолов, их царь Абгар с самим Господом нашим Иисусом Христом переписку вел, от него самого знания черпал и тогда же в Него уверовал.

— И что?..

— А то, что не нам обвинять народ, пришедший ко Христу за тысячу лет до нас, в тех грехах, что ты пытаешься на них повесить. Да и не забывай, что в Русь-матушку веру нашу царевна Анна принесла. А царевна Анна — армянка по крови, и воспитана она была в армянском монастыре. Так что, брат мой, очень многое с сим народом нас связывает. И негоже нам так очернять его. Да и раздоры их с греками к нам на двор заносить тоже не надобно.

— Но…

— Ты не спеши, охолонись, подумай. Не спеши обвинять кого-либо в том, что он не совершал. Не суди, да не судим будешь… Заповедь эту еще никто не отменял. А к истинной вере можно прийти лишь через Истину.

— Но…

— Нельзя опускаться до уровня обывателя, кричащего «понаехали!», — не давая перебить себя, продолжил владыка. — Мир должен ты нести, а не раздор. Как член Экспертного совета… сделай себе заметку на будущее, — недвусмысленно намекнул владыка Илларион. — И, надеюсь, отныне мы к этому разговору возвращаться не будем. Кстати, скажи-ка… как там у вас в Новгороде? — митрополит резко сменил тему, давая понять, что на этом предыдущая тема закрыта и лучше к ней не возвращаться. — Ты сегодня возвращаешься?

— Да, владыка, — угрюмо ответил Григорий.

— Передашь благодарность владыке Льву за медок, что прислал мне. Ох помог он мне от кашля! Не забудь, обязательно поблагодари.

— Обязательно, владыка.

— Ну, вот и славненько, не буду более задерживать тебя, — он перекрестил пресвитера, и тот, поцеловав руку митрополита, вышел.

* * *

Уже стемнело, когда Григорий на своем «гелендвагене» вылетел на федералку и направился в Новгород. Вдавив педаль газа до предела и не обращая внимания ни на дождь, льющий как из ведра, ни на сигналы проезжающих мимо машин, пресвитер на бешеной скорости летел в сторону Юрьевского монастыря. Дождь заливал лобовое стекло, но он словно не замечал этого.

Снова и снова прокручивая в мыслях недавний разговор с митрополитом Илларионом, он выходил из себя, доказывал что-то, снова ругался, злился и… снова доказывал… И так на протяжении всей дороги. Злился он и на Иллариона, и на себя — за то, что не смог достойно ответить старшему.

«И вообще… что владыка нашел в этих армяшках… понаехали, всю столицу оккупировали, все — от магазинов и ресторанов до телевидения. Шагу уже нельзя ступить, чтоб не услышать это треклятое «ара, ара». И как у них все получается! Понаприедут из своей голодраной Армении… вроде с голой задницей, а проходит каких-нибудь пару лет — и они уже при делах. Ну не может быть такого везения! И не верю я в то, о чем все в один голос твердят, что армяне, мол, народ созидателей, и всякое такое… чушь все это и происки сатаны. Еретики и лжецы они, вот кто, а не созидатели. Хотя… с другой стороны, нужно их к себе переманивать, пусть лучше свои наворованные деньги к нам приносят, а не своим священникам, еретикам. Да, точно, так и надо, надо усилить проповеди среди них, чтоб отвадить их от своей еретической веры и привести в лоно веры истинной, да и… деньги лишними никогда не бывают, что бы там Илларион ни говорил. А работать в этом направлении обязательно нужно. Потом еще спасибо мне скажут. Да, правильно, так и сделаем, активизируем проповеди среди этих хачей…»

Так, уйдя мыслями в шпионские разоблачения армян и строя далеко идущие планы на предмет захвата и выдворения монофизитов из России, он на бешеной скорости проскочил Зайцево, поворот на Княжий Бор и Первомайское. Освещение трассы, хоть и федеральной, куда-то исчезло, пришлось включить дальний свет. Дорога опустела. Дождь продолжал лить как из ведра, и даже дворники не успевали убрать воду с лобового стекла. Впечатление было такое, словно едешь по дну реки.

И тут… невесть откуда на дорогу выскочил какой-то тип со всклокоченной бородой и взъерошенными волосами, в длинном одеянии, похожем на монашеский подрясник и перевязанном чем-то вроде бечевки, с огромным посохом в руке. Григорий еле успел вдарить по тормозам, но полностью залитая водой дорога и огромная скорость автомобиля сделали свое дело: машину стало заносить, неудержимо разворачивая. Последнее, что запомнил Григорий — это как машину развернуло и выбросило в кювет, и она перевернулась несколько раз… А дальше — темнота…

* * *

… Он открыл глаза, тряхнул головой.

«Вот это да, — думал он, — что это было? Что за дебил выбежал на дорогу? Слава богу, что еще жив остался. Голова раскалывается… видно, не слабо ею приложился. Головой же, скорее всего, и пробил лобовое стекло и вылетел из машины. Говорили же мне — пристегиваться надо, все не слушал. Хотя… был бы даже пристегнут, еще вопрос, как бы все обернулось. Да-а, вот тебе и хваленые немецкие машины, даже подушка безопасности не сработала».

Он с трудом сел и облокотился спиной на ствол огромного дерева — в темноте не разглядеть было, какое именно… вроде дуб.

«Эк меня далеко откинуло от машины, и что-то не видно ее. Хотя, конечно, в темноте черную машину особо и не разглядишь. Ладно, хорошо, что хоть жив остался. Надо на трассу выйти, авось кто подберет. А! Подожди, позвонить же можно, вот голова дырявая», — обрадовался Григорий.

Он поискал в кармане и вытащил новенький айфон последней модели. Слава богу, вроде работает, не поломался. Он попытался набрать несколько номеров.

«Вот незадача, все-таки испортился, кажется, сеть не ловит. Хотя… здесь сигнал вроде сильный должен быть, — удивился он. — Ладно, тогда все-таки на дорогу выберусь, на попутках доберусь до места, а с утра уже своим «геликом» займусь. В темноте все равно ничего не сделать».

Григорий тяжело поднялся на ноги. Дождь уже перестал лить, но вокруг были лужи, грязь, слякоть. Одежда промокла насквозь, и только сейчас он почувствовал, что продрог до костей.

«Б-р-р… ладно, не сахарный, не растаю», — решил он.

Превозмогая боль от ссадин и ушибов, он кое-как поковылял в сторону, где, по его мнению, должна была быть дорога. Пройдя метров десять-пятнадцать, таковой он не обнаружил, только наткнулся на бурелом.

«Нет, ну не летел же я через все это, да еще так далеко! Не может быть… наверно, не в ту сторону пошел», — сообразил отец Григорий и вернулся обратно.

Всмотревшись в темноту, выбрал наобум направление и пошел туда. С тем же успехом. Опять вернулся.

«Да-а, видно сильно головой приложился, с какой стороны прилетел, не помню», — подумалось ему.

Потыкавшись в разные стороны и не найдя дорогу, Григорий решил выбрать место посуше и дождаться утра. Он и не заметил, как отключился и заснул…

Пробившийся сквозь густую листву луч солнца вытащил Григория из сна. Кое-как он встал, размял замерзшие на влажной земле ушибленные ноги, потер мышцы, огляделся вокруг…

А вокруг был только непроходимый лес. Даже по звуку не определить, с какой стороны федералка. А ведь там движение такое, что за километр слышно. Чертовщина какая-то… неужели он ночью так далеко забрел, пока шоссе искал? Да нет, вон оно — место, где очнулся, явно виден отпечаток тела. Тогда… что? Григорий попытался собраться с мыслями.

«Ладно, сейчас опять попробую выйти на федералку, вроде светлее стало, хоть под ногами видно, разберусь, что да как. И бурелом вокруг сплошной, непроходимый. Но ведь как-то же я попал сюда! — начал было истерить Григорий, как вдруг заметил между завалами бурелома, преграждающего путь, еле заметную звериную тропку. — Ну что ж, другого пути нет, так что — вперед!»

Он еле пробился, но здорово расцарапал себе руки и лицо, порвал подрясник. Тропинка вроде стала чуть пошире. Конечно, не федеральная трасса, но за неимением альтернативы пришлось идти дальше. Вдалеке мелькнула тень.

— Эй, кто там? Помогите! — крикнул пресвитер, но ответа не последовало. — Может, зверь какой-нибудь, — пробубнил он себе под нос и сам себе ответил, — хотя… откуда здесь звери-то…

При этих словах из кустов вдруг нос к носу выскочил косматый белобрысый мужичок с длиннющей бородой и с палкой в руке. Столкнувшись, они пару секунд стояли, уставившись друг на друга, но через мгновение, очнувшись, оба заорали «а-а-а-а-а!» и кинулись в разные стороны. Григорий бежал пару минут, потом остановился и спрятался за дерево.

«А чего это я? Да-а, нервишки никудышные», — подумал он, но из-за дерева все-таки не вылез — от греха подальше.

— Меттсаахаамо сиаа ед оо аасааллаа², — откуда-то сзади вдруг послышался крик какого-то мужичка.

Григорий в ответ крикнул:

— А по-русски не можешь? Мы вроде в России, а не в вашей там…

И тут он задумался… а на каком это было? То ли финский, то ли эстонский. Черт их разберет. Наверно, все-таки финн. Точно, из этих, что наезжают на свои алкотуры… напился, видать, и заблудился.

— Эй ты там, суоми, ты не бузи давай, хорошо? — крикнул снова Григорий и выглянул из-за дерева.

Буквально перед его носом неожиданно снова выросла рожа того странного старичка. Мужичок вдруг размахнулся своей палкой и со всей дури треснул Григория по голове так, что из глаз пресвитера брызнули искры, в глазах потемнело, в голове что-то щелкнуло…

… В лицо плеснули водой и затрясли за плечо. Григорий с трудом открыл глаза. Перед глазами туман, чей-то голос послышался, как из пустого ведра, что-то говорит неясное. Попытался сфокусировать взгляд. Перед ним стоит все тот же косматый мужичок.

— Эй, добрый человек, очнись, — растягивая слова, совсем как прибалты, произнес незнакомец.

— О-о-ой, дед, ты совсем обалдел, так по голове дубиной своей шандарахнул, — застонал Григорий.

— То не дубина, добрый человек, то посох мой, — ответил мужичок.

— М-м-м, что ж ты тогда «доброго человека» палкой-то огрел?

— Так я же не со зла, я же подумал, что ты того… леший.

— Ну ты даешь, дед, ты в каком веке живешь! Какие лешие, побойся бога, — схватившись за голову, чуть не завыл Григорий.

— Чудны твои речи, добрый человек, вроде по-нашенски глаголишь, а не понять, кого бояться и зачем?

— А чего ты там на вашем кричал-то, если русский знаешь? Турист ты, что ли? Откуда ты?

— Ой, опять у тебя ничего не понять, странный ты какой-то, — почесал седую шевелюру дед.

— Да что тут непонятного-то? Говорю, откуда ты?

— А-а… да тутошние мы, лидна³ наша тут недалече, а вот… сам-то ты откуда свалился?

— Из Новгорода я, пресвитер я Юрьевского монастыря… ты поможешь мне добраться?

— А чего не помочь доброму человеку, помогу, конечно, коли знать буду, что и где это.

— А говоришь, что местный, — удивился Григорий.

— Ну да, отец мой жил тут, и его отец, и его…

–…отец, — перебил мужичка Григорий, — понял уже, понял, только я не помню, чтоб тут эстонцы жили

— Э-э… а кто это? — опять удивился мужичок.

— Ну… как вас там называют, народ ваш. Не русский же ты.

— Вадя мы, и других тут нет. Там, — он куда-то неопределенно махнул рукой, — в семи днях пути… сумь живет, там, — он махнул в другую сторону, — емь, там — весь⁴, а никаких русей тут отроду не было, добрый человек, — развел руками мужичок, — а ты сам-то из каких будешь? Не нашенский, это точно.

— Да русский я, русский, вот… — и, непонятно почему, в доказательство своих слов Григорий перекрестился.

Но судя по выражению лица мужичка, на него это особого впечатления не произвело.

— Дед, ты вообще… крещеный?

Опять ноль реакции.

— Ну, в Бога веришь? — спросил Григорий.

— В Юмалу⁵… конечно ж, я сам арпуйя⁶ — жрец, только ему давно до нас, до людишек, дела нету, — мужичок махнул рукой.

— Дед, какой еще жрец, ты себя слышишь?

— Как это какой? Тээтэйя⁷, травник… по-моему, это ты меня не слышишь… видать, хорошо я тебя посохом-то приложил, — сделал вывод мужичок, потом спросил, подозрительно сощурив глаза, — ты, случаем, не из этих? — и опять куда-то неопределенно махнул головой.

Не поняв, каких таких «этих», Григорий на всякий случай перекрестился и начал оправдываться:

— Дедуль, я же священник, как я могу быть из этих, что ты несешь…

— Да просто… я смотрю, чернявенький ты какой-то, как эти… гуты.

— Побойся бога, дед, какой я чернявенький, ты меня еще хачем назови, я ж русый почти… — и тут только Григорий наконец обратил внимание, что волос у «деда» не седой, а просто белый, почти как у альбиносов.

— Не-е, те не хачи звались, таких не знаю. Те гуты⁸, и было это, почитай, сорок зим назад. Сунулись они к нам, хотели наши рощи, реки и камни осквернить и их духов обидеть своими деревяшками, которым они свои кровавые жертвы носят… Так мы им тогда так накостыляли, что с тех пор больше они к нам и не захаживают — с гордостью рассказал дедок.

В течение этого рассказа у пресвитера Григория стало складываться смутное подозрение…

«А не из дурки ли сбежал дедушка? Точно, из дурки, а я стою тут с больным стариком время трачу, — сгоряча Григорий чуть не сплюнул, — но других-то нет, вот незадача, а выбираться отсюда нужно…»

— Дедушка, — Григорий сменил тон (мало ли, а вдруг дед из буйных), — а где здесь ближайший населенный пункт?

— Чего? — не понял дед.

— Город или деревня, — непонятно зачем повысив голос, как глухому, прямо в ухо заорал Григорий.

— Что ж ты, добрый человек, так кричишь, так и оглохнуть можно, — отстранился дедок, — в городище надо, так и скажи. Я как раз возвращаться должен, закончил я тут дела свои. Травки, грибочков набрал, пора домой.

— Какой еще травки, каких грибочков? — с подозрением спросил Григорий. — Ты, случаем, не наркоман? Или дилер, дед?

— Ой и чудно ты говоришь, добрый человек, ой чудно, видно, сильно переборщил я с посохом по головушке твоей, ох переборщил, — запричитал дед, — не знаю я никаких накомов и дилерей. У нас меня тээтэйя — травником называют, людёв и скотинку лечу я травками.

— Гомеопат, что ли?

В ответ дед смачно плюнул, развернулся и, опираясь на посох, пошел. Пройдя несколько шагов, все-таки оглянулся.

— Ну ты идешь, оето⁹ человек? — и, не дожидаясь ответа, потопал дальше.

Пресвитеру Григорию ничего другого не оставалось, и он покорно засеменил за незнакомцем.

Через пару часов вышли из леса, и Григорию открылся неописуемой красоты ландшафт. Вокруг раскинулись луга и поля, вдалеке виднелась рощица, а за ней блестело на солнце какое-то озеро, скорей всего Ильмень, а недалеко от берега на холме расположилась деревенька. Вернее, довольно-таки большое село, но что самое интересное — оно было обнесено валом и тыном.

— Дед, а с чего деревню забором обнесли? Войны, что ли, боитесь? — пошутил Григорий.

— Не-е, больше от зверей диких, но и паха¹⁰ людишки попадаются. Правда, редко. А воевать… в последний раз сорок зим назад воевали, когда на наши земли гуты пришли. Ну, я об этом уже рассказывал тебе. Ох и наваляли мы им тогда!.. Бежали они, аж пятки сверкали, — горделиво поведал дедок. — Мил человек, а тебя как звать-величать? А то ужо, почитай, полдень, а имени твоего не знаю. Ты не боись, я на именах не колдую, чай не лукыйя¹¹ какой-нибудь, — подмигнул он, и видимо, это была шутка.

— Да не боюсь я. Григорий я, отец Григорий.

— Отец, говоришь… отец — это хорошо. И много ль у тебя дитёв, отец Григорий? — поинтересовался дед.

— Каких дитёв? — удивился пресвитер.

— Как это «каких»… твоих! Ты ж хвастался, что отец ты.

— Не хвастался я, — обиделся пресвитер, — и детей у меня, дедуля, нет.

— Ишь, — усмехнулся дед, — отец, говоришь, а без дитёв, где ж это видано. Оето и есть оето.

— А тебя как? — поинтересовался Григорий.

— А я Сиили¹².

— Странное имя.

— Да уж не страннее твоего, отец без детей, — передразнил Григория дед.

— Да кто б про странности говорил, — пробубнил Григорий под нос, — кстати, дед… Сиили, а чего тут у вас связи нет? — в очередной раз проверив молчавший телефон, спросил Григорий.

— Какой такой связи? И что ты все свою коробочку эту дергаешь? Амулет, что ли? Оберег? Говорю тебе, не бойся, я не лукыйя, не заколдую.

— Дед, ну ты даешь, ты в каком веке живешь? Ты что, айфона, что ли, не видел? — усмехнулся Григорий, — хотя… откуда у вас тут, в вашей дыре, айфоны, небось, еще кнопочными пользуетесь, — усмехнулся он.

Сиили не ответил, только пожал плечами, закатив глаза — мол, что со слабоумного возьмешь.

Тем временем, миновав массивные деревянные ворота, они вошли в деревню. От представшей перед глазами картины пресвитер Григорий встал как вкопанный и даже присвистнул.

— Да-а-а, какие тут телефоны, у вас тут, дед, реально каменный век. Как вы тут вообще живете?

Примечания

1

Куву́клия (греч. Κουβούκλιον — «покой, опочивальня», лат. Cubiculum) — небольшая купольная часовня из жёлто-розового мрамора в центре Ротонды Храма Воскресения Христова. Заключает в себе Гроб Господень и придел Ангела.

2

Леший, не сердись (на водском языке)

3

Город (вод.)

4

Сумь, емь, весь — финно-угорские народы, проживавшие в североевропейской части современной России, за много столетий до экспансии славянских племен захватившие эти территории и частично вытеснившие эти народы, а частично насильно ассимилировавшие их.

5

Юмала — древнейшее небесное божество в мифологии води, божество грома.

6

Арпуйя (вод.) — жрец.

7

Тээтэйя (вод.) — знахари и предсказатели погоды.

8

Го́ты (гуты, геты) — древнегерманский союз племен.

9

Странный (вод.).

10

Paha (вод.) — плохой, злой.

11

Лукыйя (вод.) — колдуны, которые читали заговоры и магические заклинания.

12

Ёж (вод.).