Похитить Похитонова!

Д. Густо

Одни вкладывают в искусство деньги, другие служат ему, третьи стремятся прославиться с его помощью. Вместе они составляют галерею подозреваемых в деле, которое расследует художественный эксперт.Лёгкий юмор и напряжённая любовная линия наполнят ваше время наедине с романом яркими эмоциями.

© Д. Густо, 2020

ISBN 978-5-4498-0256-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Май развернулся, затрепетал. Ветреный, высокий, далеко слышный, он напоминал длинноногого юношу с голубыми глазами, который дарит ласку без тепла в сердце, обдаёт холодом без злобы. Порывистые дни его растрепали календарь, взъерошили память. Что случилось той весной, в выпускной год? До сих пор загадка. Был человек, и словно ливнем смыло. Майские грозы особенно яростные, а расставания навекивечные.

— Помнишь Лотуша?

Сестра вонзила в брата крючок вопроса — тот содрогнулся. Зря прервал виртуальный Крестовый Поход ради похода на кухню за чаем.

— Если мы начнём вспоминать любимого Витю, от этого никому лучше не будет, — сказал он сахарнице.

— Не Витю, а Витторио. Я его так называла, забыл? Он же мне обещал показать Флоренцию, когда мы проходили Возрождение. Путешествие сорвалось, а имя осталось. Магнитик из несбывшейся поездки.

Вера хотела добавить ещё что-то своим особым мечтательным голосом, но единственный слушатель отгородился от неё дверцей шкафчика, громко зашуршал магазинной снедью. Когда вынырнул, сестра с надеждой повернулась к нему — и налетела с размаху на закрытую мину.

Брат механическими движениями распаковывал новую пачку чая, доставал пакетик, придавливал его к дну кружки струёй кипятка, а мыслями был в игре. Как она там без него…

Он сходил в комнату поправить одеяло спящему герою — чуточку пробежав по полю, ушёл на новый перерыв. Пять минут. Заварке больше и не нужно. Сестре нужно большее? Перетопчется.

Репертуар её волынки был хорошо известен. Greatest hit, излюбленная песнь о потерянной любви, вместо сочувствия вызывала злость. Раз от раза картины безоблачного счастья становились приторнее: либо сестра, как ушлая цветочница, подкрашивала глиттером увядающую розу воспоминаний, либо брат, притерпевшийся к одиночеству, всё ярче представлял себе обычные радости парочек. Банальная кормёжка лебедей казалась ему несусветным хвастовством и павлинничанием. Брат (смеясь в кулачок, вгрызаясь в ногти) спрашивал, куда делись серые утки, которые раньше были на этом месте рассказа. Она впадала в сомнения, летела к заветному мостику, перевешивалась через перила, крошила хлеб, ждала, допрашивала прохожих, но не находила ни лебедей, ни уток, ни успокоения.

Теперь, однако, появились новые нотки. Любой другой, заслышав их, навострил бы своё внимание и заметил, что изумрудные волосы Веры вьются круче обычного, губы бледнее, движения резче, тонкость запястий подчёркнута митенками, которые она носила в дни встреч с Витторио.

Брат ни с кем не встречался. Брат ни с кем не встречался глазами. Стоило ли ждать от него живого участия?

Каждый контакт был для геймера вызовом на бой. Даже если его трогал за плечо упавший с дерева лист, в мозгу загоралась стартовая надпись «action» — требовалось довести эпизод до блистательного финала, как минимум, уложить напавшего в братскую могилу гербария.

Скрещивать взгляды с людьми выходило ещё дороже: дуэли в реале для сетеголика всегда кончались плачевно. Он или опускал взор долу, или с усилием удерживал его на месте, одновременно пытаясь нащупать убойную фразу в пустой кобуре.

Аааа!!!! Почему хвалёные тренировки перед зеркалом не помогают?! Наедине с собой так легко разыгрывать роли военачальников, персонажей комиксов, инопланетных захватчиков, а при встрече с представителем земной расы ты неизменно даёшь слабака. Придумаешь ответ на первую реплику — последует вторая, отобьёшься от неё — у врага готова следующая. Ну вот, опять:

— Только Лотушу я была нужна. За всю жизнь только ему одному.

Сахар никак не растворяется, задумчиво поблёскивает в карих глубинах.

Долг крови требует уделить этой вдовствующей королеве чашку внимания.

Долг чести зовёт спасать героя, который столько сложных уровней осилил и вдруг застыл перед лицом врага, потому что его мозг бездельничает на кухне.

— Пойду.

Решительный звон ложечки о фарфоровый край объявил мобилизацию. Упали последние капли.

Брат закрылся в комнате. Побудь он ещё немного с сестрой, узнал бы — ностальгия овладела ею по совершенно сногсшибательной причине. Пришло приглашение.

*

Конечно, Веру и раньше звали оценить свежекупленную старину — все знакомые, знакомые знакомых, их знакомые знали, что Холмская безработный искусствовед.

Передавали это из уст в уста.

Передавали её из рук в руки.

Иногда осмотр затягивался на целый день. Вера сидела, согнувшись, сличала картины с экспертными заключениями, а хозяева отлучались пообедать, потом хлебнуть кофейку — и не заботились о том, что отбирают у неё время, которое она могла монетизировать. Ну… Скорее, не могла… Эта Холмская ведь не пропускала работу в государственном музее, верно? И учёбу в дорогом ВУЗе не прогуливала? Значит, она ничего не теряла в материальном плане. Зато в духовном приобретала многое. Опыт, опять же, нарабатывала. Зачем вообще заводить разговор об оплате, когда человек от работы кайфует? У неё же глаза горят, её только обидит, если за труды шоколадку предложить.

Вера ой как ждала шоколадку! И денег ждала.

По привычке улыбалась.

Погружалась в уныние.

Реже откликалась на просьбы.

Только одно из писем с темой «Приди зацени» она всё-таки открыла прежде, чем удалить.

Открыла и схватилась за голову — нету ли жара. Видеообращение Вити Лотуша. Приглашает в гости. Выглядит, как в тот памятный день. Юный лев в зауженном смокинге.

Тщеславный, ты выкопал у малоизвестного бренда модель «Lotus» и носил круглосуточно, сообщая всем встречным-поперечным, что её, якобы, назвали в твою честь. Удивительно, смокинг шёл к любой одежде и к любым ситуациям — ведь в руке всегда был бокал шампанского, в смехе лёгкость, а на улице праздник. Зачем спустя столько времени ты нацепил его снова? Хотел напомнить, каким был на последней гулянке с однокурсниками? Да? Правда? Настолько сентиментален? Навряд ли. Ты же не влюблённая хикикомори, чтобы пересматривать давнишние фотки в отсутствие более новых жизненных впечатлений.

На самом деле «Lotus» истлел вместе с юностью владельца. Лотуш зарос бородой или вовсе умер. Файл записан сто лет назад невесть для кого и вчера переслан незнамо кем ради шутки.

Вера понимала это.

Надежда с ней спорила: классический сегмент моды меняется медленно, вещи black tie глупо выбрасывать с наступлением следующего сезона, и даже Витторио, известный фанат всего нового, вполне мог по-прежнему надёвывать милого однофамильца.

Любовь потирала вспотевшие ладошки — прекрасный принц не нашёл девушки достойнее Холмской и решил реанимировать лучшие отношения своей жизни. Для этого нужно всего лишь состряпать машину времени: вернуться к месту разрыва, включить ту же музыку, одеться, как тогда, и на сей раз обогнуть фатальную ссору.

— Достану платье, которое было на мне, — бормотала Вера. — Перекрашу волосы в прежний цвет. Сведу тату.

Она сидела одна, но уже не в одиночестве. Тёмную комнату освещал экран, где то замирал, то оживал Витторио, послушный легчайшему мановению пальца. Ловить в его мимике отблеск хитринки, распознавать тень сомнения, угадывать прозрачную мысль, встречать самый-самый рассвет улыбки — всё было увлекательно. Лицо впитывало интерес смотрящего и источало сияние. Цветочный мёд кожи, гречишный мёд волос. Тягучее благодушие обожаемого дитяти обеспеченной родни.

— Помнишь своё прежнее увлечение? — подмигивал пикселями Лотуш.

Холмская больше не разговаривала с видеозаписью — её поглотили антресоли. В плотной вышине, если раздвинуть тучи новогодней ваты, найдёшь гипюровый космос с чёрной дырой корсета. Втиснешься в него, значит, и сквозь игольное ушко невозвращения сможешь просочиться. Протяни руку.

Заоблачная твердь отвечала глухо. Пустота вместо платья, паутина вместо кружев.

— Желаешь посмотреть на любимого? — искушал электронный голос.

Холмская сдвигала широкие брови и погружалась в недра шкафа.

— Пятница, вечер, красное, белое, — колдовал Витторио.

Из корзины для белья, из ящиков комода, из тахтяных внутренностей вываливались распоротые пальто, недокроенные брюки и просто куски материй, мечтавшие стать одеждой, а ставшие только помехой в поисках. Они вызывали омерзение. Будто десятки ног мокрицы, шевелились бахромистые кромки. Воняли обмылки, которыми делалась разметка на тканях.

Расталкивая эту толпу, Вера ни на шаг не приближалась к поимке ускользнувшего платья, лишь глубже вязла в чувстве брезгливости. Ей были противны и тряпки, и люди, собиравшие их, и словно облитые мочой газетные вырезки, где объяснялось, как испорченную скатерть превратить в фату для неиспорченной невесты.

Отживший быт восставал из гроба, упрямился, желал ещё послужить, но она призывала святые имена фэшн-дизайнеров, очерчивала круг стилистов, способных уберечь душу от мелочности, а тело — от уродства, и текстильная дрянь пряталась по углам.

— Поможешь выбросить? — кричала сестра брату.

Он молчал.

Он молчал каждый раз, когда требовалось вынести на помойку кусок стухших будней. Не разбираясь, называл все оставленные вещи наследством, даже наследием. Наделял ценностью, хотя затруднялся объяснить, для кого они ценны, где этого гипотетического кого-то достать да как с ним выгодно сторговаться.

— А моё платье с треном тебе попадалось?

Он молчал — на этот раз спасал галактику от слизней. Вполуха прислушиваясь к объяснению сестры, что такое трен, к её туда-сюда шагам, к бесполезному шуршанию в шифоньере, он ошалело стрелял, кидал гранаты до изнеможения, и только когда взорвал последнего захватчика, разлепил пересохшие губы для ответа:

— Ну, сшей новое, из занавески.