От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Д. В. Ненюков, 2014

Дмитрий Всеволодович Ненюков (1869–1929) – один из видных представителей российской военной элиты, участник Русско-японской войны, представитель военно-морского флота в Ставке в начале Первой мировой войны, затем командующий Дунайской флотилией и уже в годы Гражданской войны командующий Черноморским флотом. Воспоминания начинаются с описания первых дней войны и прибытия автора в Ставку Верховного главнокомандующего и заканчиваются его отставкой из Добровольческой армии и эмиграцией в 1920 году. Свидетельства человека, находившегося в гуще событий во время драматического исторического периода, – неоценимый исторический источник периода Первой мировой войны и революции.

Публикуется впервые по рукописи из фондов Государственного архива РФ.

Публикуется по рукописям: ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 530. Л. 1–23; Д. 531. Л. 1–82; Д. 532. Л. 1–113; Д. 533. Л. 1–110; Д. 534. Л. 1–90; Д. 535. Л. 1–169; Д. 536. Л. 1–158.

© Государственный архив РФ, 2014

© Посадский А. В., вступ. ст., примеч., 2014

© ООО «Кучково поле», 2014

Дмитрий Всеволодович Ненюков — моряк и мемуарист

Мемуарный массив, касающийся последних лет существования Российской империи, Великой и Гражданской войн, громаден. Только рукописи, ждущие своего часа в архивах — в Государственном архиве РФ, в Гуверовском архиве Стэнфордского университета в США и других, — это многие сотни текстов. Одна из таких рукописей — воспоминания Д. В. Ненюкова, русского адмирала, участника Белого движения. Она датирована 1925 годом. Ненюков стал одним из многих русских эмигрантов, кто готов был передать, за умеренную плату, свои воспоминания в Русский заграничный архив в Праге. Перемещение этого архива в 1945 году в СССР обусловило дальнейшее пребывание рукописи в ЦГАОР (ныне ГАРФ).

Автор сам пишет о времени создания мемуаров. По его объясняющей записке, большая часть текста родилась в конце 1917 — начале 1918 года, во время вынужденного досуга в Измаиле, когда адмирал жил в сравнительно спокойной обстановке на положении частного лица. Ненюков не обладал выдающимися литературными способностями. Его текст вполне внятен, но в нем нередки повторы и стилистические шероховатости. В то же время отсутствие предвзятости делает повествование спокойным и взвешенным. Следует полагать, что мнения автора лишены эмоционально окрашенного субъективизма.

Показательна следующая деталь. Многие мемуаристы зарубежья писали, исходя из представлений о гибели при большевиках всех архивов, исходя из необходимости живым носителям славы Русской армии оставить максимально подробное свидетельство о ней, вспомнить как можно больше имен, событий, подробностей. В воспоминаниях Ненюкова этого мотива, благородного, но несколько надрывного, не ощущается. Он не ставит перед собой задачу подведения итогов, совершенно не касается детства и службы — весьма продолжительной и с Порт-Артуром! — до войны. Весь его пафос направлен в сторону интеллигенции, которой необходимо перемениться, чтобы вновь стать ведущей силой в России. Этим мотивом и завершаются воспоминания. Духовный настрой самого автора хорошо иллюстрирует фраза о том, что память об адмирале Эссене будет жить до тех пор, «пока будет существовать русский флот, т. е. Россия». Флот и Россия для адмирала неразделимы.

Биография Д. В. Ненюкова — это биография офицера своего поколения. Вот ее основные вехи.

Дмитрий Всеволодович Ненюков, уроженец Тамбовской губернии, родился 18 января 1869 года, а скончался в изгнании, в югославском Земуне, в 1929-м.

Пик его служебной карьеры — командование Черноморским флотом Вооруженных сил Юга России в период Гражданской войны. Читатель найдет в тексте горькие размышления по этому поводу. Сбылась мичманская мечта — командующий флотом! Однако это не радует в трагической обстановке междоусобицы.

Д. В. Ненюков — выпускник Морского корпуса 1889 года. Это было время руководства Морским училищем (с 1891 года — вновь Морской кадетский корпус) вице-адмиралом Д. С. Арсеньевым (занимал должность директора в 1882–1896 гг.). Служба в обер-офицерских чинах увенчалась участием в Русско-японской войне 1904–1905 гг. Д. В. Ненюков служил на броненосце «Цесаревич» артиллерийским офицером, участвовал в обороне Порт-Артура и в бою в Желтом море. Получил легкое ранение.

В 1906 году он — старший офицер канонерской лодки «Храбрый». В 1906–1907 гг. — командир миноносца «Громящий». В 1908–1909 гг. прошел курс в военно-морском отделении Николаевской академии Генерального штаба; в 1908–1909 гг. — командир транспорта «Рига»; в 1910–1911 гг. — штаб-офицер новосозданного Морского генерального штаба; в 1911–1912 гг. — командир линейного корабля «Пантелеймон». 4 сентября 1913 года назначен членом от Морского министерства в состав Добровольного флота, а в ноябре того же года назначен помощником начальника Морского генерального штаба по судостроению.

Таким образом, к началу войны Д. В. Ненюков обладал уже военным опытом, был генштабистом, имел опыт взаимодействия с гражданскими учреждениями — Доброфлотом, большой опыт командования судами различных классов. С началом войны ему предложено стать начальником вновь учрежденного Морского управления при Ставке Верховного главнокомандующего. 25 июля 1914 года он принял указанную должность. В начале 1916 года командовал отрядом судов в устье Дуная. 6 декабря 1916 года произведен в вице-адмиралы.

После крушения императорской России Дмитрий Всеволодович оказывается на белой службе, причем в довольно нетрадиционном варианте. В 1917–1918 гг. он возглавляет нелегальный или полулегальный Одесский центр Добровольческой армии. При занятии французами Одессы стал начальником управления военно-морской базы. 20 августа 1919 года назначен командующим Черноморским флотом ВСЮР. 8 февраля 1920 года, вместе с начальником штаба флота контр-адмиралом А. Д. Бубновым, уволен генералом А. И. Деникиным от службы за поддержку генерала П. Н. Врангеля.

В марте 1920 года вернулся в Севастополь, участвовал в восстановлении флота. С 28 апреля 1920 года вновь стал командующим Черноморским флотом. Организовал успешную эвакуацию белой армии из Крыма 15–18 ноября 1920 года. В ее составе покинул Россию, позже эмигрировал в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (с 1929 года — Королевство Югославия). Проживал в Земуне (пригород Белграда) до своей смерти в 1929 году. Георгиевский кавалер, отмечен как российскими, так и иностранными орденами.^[1]

Д. В. Ненюков сам делит свою службу с начала Великой войны на четыре периода: Ставка, Дунай, Одесса и Севастополь. Они, действительно, весьма различны и по обстановке, и по тем ролям, которые приходится исполнять автору.

В Ставке он начальник Морского управления, что обеспечивает ему хорошую осведомленность о делах на фронте и в тылу и доставляет знакомство, служебные и внеслужебные контакты со множеством известных персон, начиная с государя.

Жизнь в Ставке описана многими мемуаристами. В советской традиции в активном обороте была тенденциозная книга М. К. Лемке,^[2] оставил свои воспоминания сослуживец Ненюкова адмирал А. Д. Бубнов.^[3] Служба в Ставке изложена Ненюковым наиболее последовательно. Эта часть написана рукой генштабиста: хронологически выстроенные обзоры событий на море дополняются очерками борьбы на сухопутном фронте, на других морях. В то же время автор дарит интересные подробности бытового устройства офицеров Ставки как в Барановичах, так и в Могилеве. Он подчеркивает разницу в жизни на станции, вдали от населенных пунктов, и в губернском, хотя и небольшом, Могилеве. Ненюков без страстного осуждения, но с неприятием пишет об отвлекавших офицеров от службы соблазнах и возможностях. Любопытны и показательны характеристики великих князей: милые приветливые люди, но как будто из другого мира. Очевидно, эти «разные миры», в которых жили разные группы населения империи, стали одной из глубинных предпосылок такого быстрого и страшного крушения. Это чувствовали очень многие, на разных этажах социальной лестницы.

Автор характеризует настроения Ставки, и в перепадах этих настроений нельзя не заметить известной легкомысленности. Очень выразительна следующая фраза: «В Ставке также повеселели и снова начали поговаривать о скором окончании войны, тем более что уже в это время выяснился огромный расход снарядов в минувшие бои».^[4] Время — октябрь 1914 года, русские войска вновь вошли в Восточную Пруссию. И логика, нельзя не признать, весьма незатейливая: раз снаряды вышли, так и войне конец. Впереди был 1915 год, год «великого отступления». Д. В. Ненюков в целом произносит весьма суровый приговор организации войны с русской стороны, и в этом он солидарен со многими участниками и наблюдателями событий. Вот его резюме: «Сейчас еще не наступило время давать характеристики главных лиц, но все же не могу удержаться, чтобы не высказать общего впечатления. Ставка, представлявшая мозг армии, где должны были быть собраны наиболее способные люди изо всей армии, далеко не удовлетворяла этим требованиям. В ней было много очень милых и симпатичных людей, но, к сожалению, и только. Талантами она не блистала. Общее впечатление было серой будничной посредственности. Наиболее яркими фигурами были генерал-квартирмейстер Данилов и полковник Генерального штаба Свечин, первый по своему твердому характеру и логическому мышлению, а второй был несомненно талантлив. Между тем Ставке предстояла серьезнейшая и ответственная задача. Нужно было собирать опыт войны, обрабатывать его и на основании сделанных выводов уже во время самой войны реорганизовывать и перевоспитывать армию, закованную в старые традиции. Эта задача оказалась не по силам нашей Ставке. Мозг армии не справился со своей задачей».^[5]

Автор неоднократно пишет об удивительной осведомленности немцев. Это штрих к большой теме «немецкого засилья», которую активно развивали русские правые в начале XX столетия. Действительно, исторически значительное присутствие в русском служилом классе и коммерческом секторе немцев увеличивалось переселенцами, в том числе не принимавшими подданства. Горячая тема шпионажа, вспыхнувшая с началом войны, не может быть полностью отнесена на счет националистической истерии и предубеждений. Ненюков констатирует как самоочевидную вещь, что тайн от немецкого командования у русской стороны практически не было.

Изложение мемуариста позволяет добавить весомое мнение по ряду вопросов военно-морской стратегии и тактики в годы Великой войны. В частности, о борьбе с линейным крейсером «Гёбен» в Черном море и оценке ее итогов, об изобретательной минной войне в Балтийском море, о решениях британского и германского военно-морского командования. Изложение автора позволяет увидеть глазами моряка-профессионала, какой мощный и в то же время хрупкий инструмент — дорогой современный флот. Свои флоты берегли основные противники — Британия и Германия, категорически не желали рисковать крупными кораблями и в России. Вступление в строй русских дредноутов на Балтике и в Черном море не привело к стратегической активизации. Адмиралы всех стран боялись решительных столкновений главных сил из-за опасности потери дорогостоящих мощных кораблей. Кроме того, бытовало убеждение, что с появлением дредноутов прежние линейные корабли теряют значение. Эти соображения окрашивали собой и принятие стратегических решений, и тактику действий. Автор признает слабое развитие в России до войны подводного флота, с чем откровенно запоздали. Действительно, союзные британские подлодки в Балтийском море действовали гораздо эффективнее русских. В воспоминаниях всплывают неординарные и редкие сюжеты. Например, значительная роль нейтральной Швеции в снабжении Германии рудой, — морские караваны трудно было перехватывать из-за возможности дипломатических осложнений. Значимы профессиональные оценки адмирала как своих, так и неприятельских моряков, например, в области пользования дальномерами и точности стрельбы.

Не раз возникает в тексте имя А. В. Колчака. Характеристики Д. В. Ненюкова вполне соответствуют многим другим мнениям о характере будущего Верховного правителя России. Колчак порывист, инициативен, дисциплинарно строг. Его назначение командующим Черноморским флотом, как и назначение столь же молодого для такой должности А. И. Непенина на Балтийский флот, знаменовало собою как признание заслуг, так и более «молодую» стилистику в боевой работе. Увы, развернуться в полную силу таковой уже не было суждено. Ненюков упоминает и характеризует также и других адмиралов, известных по Великой и Гражданской войнам. Это А. А. Эбергард, М. К. Бахирев, В. А. Канин, М. И. Каськов, В. Н. Шрамченко и др.

Если Балтийский флот занимал в войне заведомо оборонительную позицию, то перед Черноморским маячило большое свершение — Проливы, Константинополь. Ненюков интересно и подробно описывает русские морские операции около Босфора, планы десанта, характеризует провальную Дарданелльскую операцию англичан. В Черном море очевидной опасностью для русского флота был германский «Гёбен». Борьба с быстроходным «германцем» окрасила собою все кампании на Черном море. Автор показывает, как боевая обстановка, при первой встрече с тем же «Гёбеном», заставляла ломать и изменять установления мирных времен. Мнение адмирала о стратегических решениях на Черном море, боевых возможностях русского, союзных и неприятельского флотов добавляет возможностей для обсуждения вопроса о «проливах» и русской стратегии в 1914–1917 гг. в целом. Интересно сопоставить его выводы и наблюдения с рассуждениями А. Д. Бубнова. Последний весьма жестко оценивает стратегические решения русского командования, критикует соображение: «Ключи от проливов лежат в Берлине», указывая, что эти «ключи» следовало искать в Лондоне. Дмитрий Всеволодович не дает чеканно сформулированных оценок — перед нами мемуары, а не военно-стратегический очерк, — но также предоставляет материал для критики русской способности к крупным решениям на Черноморском театре.

На Дунае адмиралу достается уже самостоятельная роль строевого начальника с необходимостью координировать действия как речных, морских и сухопутных сил, причем на «международном» Дунае, так и вступать во взаимоотношения с союзниками-румынами. Здесь застает его и революция. Румынский фронт держался, во всеобщем развале, дольше остальных. Ненюков показывает, и в военном, и в житейском горизонтах, состояние наиболее экзотического участка этого фронта.

Едва ли не все мемуаристы зарубежья задавались вопросом о природе столь страшного и быстрого крушения Российского государства и армии. На эту тему размышляет и Д. В. Ненюков. Он описывает интересный сюжет с лубенскими гусарами: полк был «румынизирован» и оказался на румынской службе, при этом большинство офицеров на румынскую службу не пошло, жило частным порядком, не удаляясь от полка, носило полковую форму. На предложение поступить в Добровольческую армию эти офицеры отвечали, — что вот если бы с полком! — а без полка мирное существование в условиях разворачивавшейся гражданской войны не казалось им предосудительным. Ненюков разумно замечает, что существовал полковой патриотизм, подобный губернскому патриотизму у мужиков. Данное замечание выводит на большую тему складывания русской нации, русского национального чувства, русских мотиваций в Великой войне. Можно вспомнить рассуждения на эту тему такого военного авторитета, как генерал Н. Н. Головин.

Дальнейшее пребывание автора в Одессе, при меняющихся властях, демонстрирует как быстрый выбор добровольческой ориентации, не самый очевидный для Одессы, так и умение работать в режиме полуподполья, выбирать нужное окружение и наладить с нуля большое дело. Центры Добровольческой армии были своеобразной формой, рожденной жизнью. На неконтролируемых армией небольшевистских территориях они играли роль вербовочных бюро, агитационных и разведывательных подразделений. Об активном Харьковском центре есть воспоминания Б. Штейфона и ротмистра Двигубского, а о работе Одесского наиболее последовательное изложение обнаруживается именно у Ненюкова.

Автор принадлежит к поколению, чья служебная карьера в основном сложилась в императорской России. Тем более интересно, что он, в отличие от многих своих сверстников, смог изобретательно и активно действовать в обстановке революции и гражданской войны. Он отбросил прежние субординационные отношения, «бумагу», мертвившую всякое дело в калейдоскопически менявшихся условиях. В этом Ненюков сродни военной молодежи, выдвинувшейся в годы междоусобицы и часто третировавшей «стариков» за абсолютную непригодность. Ненюков как раз из тех старших офицеров, которые смогли работать в условиях новой войны. В то же время автор демонстрирует умение подчиняться и соблюдать дисциплину, отсутствие того авантюризма, который был характерен для некоторых молодых героев Белого движения.

Адмирал, в обстоятельствах самых драматичных, привычно щепетилен в обязательствах. Показательна такая частность. Некая дама вручила ему ящик с обмундированием — великая ценность! — для сына-офицера. Оказия долго не подворачивалась, ящик совершил с вещами адмирала неоднократные перемещения в стесненных условиях, но брошен не был. Наградой Ненюкову стал непритворный восторг молодого офицера, извлекшего из упаковки хорошие сапоги.

Часть воспоминаний, связанная со службой в Добровольческой армии, более личностно окрашена и менее строго структурирована. Здесь больше размышлений. В то же время и сама служба Ненюкова в этот период носила совершенно иной характер.

Имея широкий круг служебных и личных контактов, Ненюков добавляет интересные черточки к характеристике тех или иных известных персон. Так, он передает свой разговор в Крыму с недавним командующим Добровольческой армией генералом В. З. Май-Маевским и его оценкой причин поражения белого натиска на Москву. Обладавший опытом своего рода «подпольной дипломатии», Ненюков скептически оценивает дипломатические способности А. И. Деникина, называет его излишне прямолинейным человеком, который готов был воевать со всеми. Эта оценка также попадает в обширный контекст, который начал ткаться еще публичной полемикой Деникина и Врангеля. Много упреков Деникину высказывали и казаки. В конце 1930-х годов публичные выступления бывшего главнокомандующего ВСЮР вызвали новые отклики с отсылкой к ошибкам периода 1919–1920 гг. Так что мнение мемуариста добавляет в палитру мнений свою краску.

Два известных офицера с устойчивой репутацией «авантюристов» — А. Н. Гришин-Алмазов и Я. А. Слащов — вызывают у автора итоговую положительную оценку, хотя по складу характера вряд ли эти люди были ему близки. В противоположность этой симпатии, автор сдержанно, но отрицательно оценивает кадетов из окружения Деникина, — Астрова, Федорова, — тех, кто не желал соответствовать обстановке и создавал управленчески и политически неадекватную систему руководства.

Ненюков дает характеристики и тем коллегам-адмиралам, которые оказались в орбите Белого движения. Это, прежде всего, М. П. Саблин и В. А. Канин, а также А. Д. Бубнов.

Автор весьма сдержанно характеризует адмирала Бубнова как талантливого офицера, о назначении своим начальником штаба которого он, однако, пожалел. За этой сдержанностью можно предполагать серьезные эмоции и какое-то значительное несовпадение, личностное, или в понимании служебного долга. Оба — участники Русско-японской войны, оба ранены. Оба адмирала были сослуживцами по Ставке, деятельность которой оценили весьма критично. Оба адмирала оказались уволены рукой А. И. Деникина весной 1920 года. Ненюков по этому поводу пишет, что на месте Деникина, имея ту информацию, которой располагал главком, поступил бы так же. Он вернется из Константинополя и продолжит служить в Русской армии, приняв должность командующего Черноморским флотом, который в кампанию 1920 года был весьма активен и вынес осенью знаменитую эвакуацию. Бубнов останется в эмиграции и обретет там имя военного писателя и военно-морского теоретика. Ему будет суждена долгая жизнь, сравнительно благополучно оконченная уже в социалистической Югославии. Можно пожалеть о том, что Дмитрий Всеволодович не развернул сюжет своих взаимоотношений с ярким сослуживцем и коллегой.

Адмирал подробно рассказывает и о судьбоносном моменте Белого движения на Юге — принятии решения об обороне корпусом генерала Я. А. Слащова Крыма, при несогласии или неосведомленности старших начальников. Как видно из текста, роль самого Ненюкова в этом решении весьма значительна. Этот сюжет попадает в напряженный контекст выбора путей отхода и подготовки контрнаступления в феврале 1920 года. В частности, обсуждался вопрос о причинах отступления на Одессу под давлением англичан, что вызвало крайне непроизводительный расход сил. Ненюков, как участник принятия важных решений, добавляет интересных сведений по столь важному вопросу.

Любопытно свидетельство о деятельности Освага, пере данное начальником агитпоезда Добровольческой армии — инициативным офицером, помощником Ненюкова по одесской эпопее. Деятельность агитпоезда была вполне успешной, и народ собирался, и в диспутах агитаторы научились одерживать верх над большевистски настроенными мужиками. И начальник — активный, смелый и изобретательный. И при всем том — полнейшая безнадежность. Вся агитация не отходила от железных дорог, огромные пространства лежали втуне, и практический результат даже от вполне динамичной и успешной работы оказывался нулевым. Этот эпизод добавляет пищу для размышлений о проблеме коммуникации, о «слышимости» между властью и народом на разных сторонах Гражданской войны.

Еще один сюжет, не раз повторенный как в белой, так и в красной мемуарной литературе, — это возвращение русских пленных. Ненюков видит этот процесс с технической точки зрения. Союзники стараются с наименьшими издержками свалить, «скачать с рук» эти толпы людей, белые рассчитывают пополнить ими части, красные — использовать как ресурс разложения вражеского тыла, сами пленные в большинстве аполитичны и желают скорее попасть домой и не опоздать к дележке земли… Тысячи людей, прибывающие вне всяких графиков, необходимо размещать, кормить, при самых скудных возможностях разоренного Севастопольского порта.

Мемуарист имел возможность видеть и описать, как развал и революционная блажь, вкупе с поспешным хищничеством недавних врагов и союзников, способны погубить плоды долгих целенаправленных усилий по созданию и укреплению флота. Оказавшись командующим несуществующим, по сути, белым Черноморским флотом, адмирал ощутил это в полной мере.

Ненюков много и горько пишет о русской интеллигенции, понимая под этим словом весь образованный класс. В этом он никак не одинок. Адмирал не раз упоминает о «безлюдье», приводит примеры офицеров, которые — будь таких хоть несколько сотен — могли бы вытянуть до победы борьбу с красными. Однако людей не было. Это очень характерный мотив, проходящий едва ли не через весь XIX век. «Некем взять», «нет людей», слабые «культурные силы» — мотивы, которые звучали из уст и царей, и прогрессистов в самых разных контекстах. Литература выстроила внушительную галерею «лишних людей». Мощно росшая страна не находила способов органично соединить верхи и низы. Большевики разнуздали все стихии, — и люди нашлись! Об этой проблеме не раз упоминает автор. Адмирал многократно пишет о болезнях русской интеллигенции, говорит о ее безволии и неврастении, неумении сосредоточенно трудиться.

Показательно деление Ненюковым «русской интеллигенции» на пять групп, с характеристикой каждой из них. Многие мемуаристы предлагали свои классификации и объяснения, выявляли дефицит тех или иных людей, типов, качеств, которые позволили большевикам взять верх. Ненюков, прежде всего, пишет об отсутствии у «интеллигенции» воли и самодисциплины. Что характерно, он и о Слащове пишет как о типичном интеллигенте, с неистребимой неврастенией. В обвинении «интеллигенции» совершенно не слышится солдафонского презрения к штатским. Напротив, Ненюков и себя причисляет к этому слою, понимая интеллигенцию максимально широко, как круг образованных людей, не исключая и офицерства.

Обращают на себя внимание мимолетные упоминания А. И. Гучкова и П. Н. Милюкова. Лидеры крупнейших либеральных партий, властители дум в предреволюционный период и наиболее видные деятели оппозиции предстают в весьма непрезентабельном виде: растерянность, боязнь ошибиться с очередной «ориентацией», забота о местечке на корабле на случай военной неудачи…

Воспоминания Д. В. Ненюкова станут еще одним весомым мнением о русской военной истории, русском пути в мире в представительном ряду воспоминаний военных и морских деятелей России.

За два последних десятилетия в России сформированы весьма развернутые базы данных по офицерским персоналиям. Труды А. Г. Кавтарадзе (офицеры — военные специалисты в РККА), С. В. Волкова (офицерский корпус Русской императорской армии, персоналии участников Белого движения), А. В. Ганина (офицеры-генштабисты), активная работа сайта «Великая война» (генералы и штаб-офицеры — участники войны 1914–1918 гг.) и другие печатные труды и электронные ресурсы сформировали значительный массив обнародованной информации о жизненном и, главным образом, служебном пути представителей русского офицерского корпуса. Это обстоятельство избавляет нас, при подготовке комментариев, от излишней подробности в изложении. Поэтому в примечаниях даны основные вехи службы или значимые характеристики той или иной персоны, ее служебных взаимоотношений или политических ориентаций. Более подробная информация сейчас, как правило, легкодоступна.

Антон Посадский

Примечания

1

Св. Станислава 3-й степени (06.12.1896), Св. Анны 3-й степени (06.12.1903), Св. Георгия 4-й степени (07.08.1906), Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (02.04.1907), Св. Владимира 3-й степени (1914), Св. Станислава 1-й степени (1915), Св. Анны 1-й степени (06.12.1915); иностранные награды: Почетного Легиона командорский крест (1914), Бухарский Золотой Звезды 1-й степени (1916), Английский Бани 3-й степени (1916).

2

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке (25 сент. 1915–2 июля 1916). Пг., 1920; переизд.: Мн., 2003.

3

Бубнов А. Д. В царской ставке: Воспоминания адмирала Бубнова. Нью-Йорк, 1955.

4

См. настоящее изд., с. 63

5

См. настоящее изд., с. 41.