Дом, что в сердце живет

Гузель Кимовна Хуснетдинова, 2022

Наверное, у каждого человека есть воспоминания детства, которые с возрастом становятся особенно ценными. Они по-особенному греют душу, а иногда становятся тихой гаванью, где можно, хотя бы мысленно, переждать житейские бури. У меня тоже есть такой "дом", куда я время от времени возвращаюсь – к сожалению, теперь только в мечтах…Тогда, в детстве, все было совсем иначе: обиды – сильнее, радости – ярче, а жизнь казалась такой беззаботной… Еще мне хочется сказать большое спасибо, пусть и через годы и расстояния, тем, кто дарил мне свою любовь, делая мое детство счастливым. Я, правда, чувствую ее, даже сейчас, и иногда она просто спасает меня. Жаль, что со временем многое забывается. Поэтому я решила собрать истории моего детства и записать их. Изменив некоторые имена, чтобы не раскрывать всех секретов.Мне бы хотелось, чтобы, читая эту книгу, и вы вспомнили что-то очень дорогое вам. И узнали немного о татарских народных традициях.

Наверное, у каждого человека есть воспоминания детства, которые с возрастом становятся особенно ценными. Они по-особенному греют душу, а иногда становятся тихой гаванью, где можно, хотя бы мысленно, переждать житейские бури. У меня тоже есть такой"дом", куда я время от времени возвращаюсь — к сожалению, теперь только в мечтах…

Даже если мы считаем, что прошлое — позади, говорят, оно все равно где-то рядом с нами. Перелистывая страницы моего детства, я словно вновь ощущаю те же запахи, во мне просыпаются те же чувства и переживания, и даже люди, которых уже давно нет на этом свете, словно оживают.

Вот идет по улице мой дед — в своем коричневом костюме и неизменной шляпе. Входит в дом, вешает головной убор на один из гвоздиков на стене в прихожей. Медленно подходит к стене, где висит отрывной календарь, и, щурясь, отрывает листок с датой вчерашнего дня…

И ко мне возвращается то удивительное ощущение покоя, которого я, возможно, никогда уже не испытаю в будущем. Ведь тогда, в детстве, все было совсем иначе: обиды — сильнее, радости — ярче, а жизнь казалась такой беззаботной…

Еще мне хочется сказать большое спасибо, пусть и через годы и расстояния, тем, кто дарил мне свою любовь, делая мое детство счастливым. Я правда чувствую ее, даже сейчас, и иногда она просто спасает меня.

Жаль, что со временем многое забывается. Поэтому я решила собрать истории моего детства и записать их. Изменив некоторые имена, чтобы не раскрывать всех секретов.

Мне бы хотелось, чтобы, читая эту книгу, и вы вспомнили что-то очень дорогое вам.

Синий забор с ромашками

Я — башкирская татарка

Я по национальности татарка, но родом из Башкортостана. Сразу поясню: это республика на территории России, соседствующая с другой — Татарстаном. Разница между"татарскими"татарами и башкирскими не существенная. В Башкортостане есть целые татарские районы, и от"чистых"татар их башкирских собратьев отличает разве что речь, на которую, как это нередко бывает, оказала влияние башкирская — например, в районе, откуда я родом, немного"башкиризовались"окончания глаголов. К слову, и татарский, и башкирский языки очень схожи между собой, и два человека этих национальностей вполне друг друга понимают. Если говорить кратко, отличия — лишь в некоторых словах и некоторых особенностях произношения. А вообще, татар в России много, в некоторых областях они живут целыми районами, по численности это вторая национальность в нашей стране после русских.

Таким образом, мне повезло стать носителем двух культур. Наряду с родным татарским, до сих пор моим любимым танцем является изящная башкирская"Бурзяночка"(Бурзян — название села). Я росла на песнях башкирских звезд эстрады Фарита Бикбулатова и Ильфака Смакова, с детства самостоятельно научилась читать башкирские книги, а мелодия башкирского народного музыкального инструмента под названием курай для меня всегда связана с родиной.

Родная деревня

Мое детство прошло, в основном, в деревне. И мне порой обидно, когда о селе думают исключительно как о месте с низким уровнем образования и культуры, где якобы много пьют и вообще живут бедно и незавидно. В те времена деревня такой не была: я помню замечательных людей, прекрасную, особую атмосферу, которой не найти в городе. Там просто все по-другому: тише, спокойнее. Иначе, чем в городе, относятся друг к другу люди: здесь все на виду, поэтому особенно стыдно сделать что-нибудь не так, важно, чтобы о тебе не говорили дурно, в то же время в большей цене человеческие качества: например, соседа-алкоголика и ругают, но и жалеют. Две ровесницы могут и накричать друг на друга, а потом пойти помочь друг другу. Конечно, не стоит считать, что в деревне все идеально: там быстро расходятся слухи и сплетни, да и люди бывают, как и везде, разные. Случается, и враждуют годами, или не желают родниться с некой семьей, потому что хорошо знают их не очень заслуживающий доверия род. Хотя сейчас, конечно, жизнь в деревне все более современная, и многие пережитки ходят в прошлое. Я же буду рассказывать о том, как было тогда, в 80-е.

Улица моего детства

В детстве большую часть времени я провела у маминых родителей. Мы жили отдельно, но часто приезжали, потому что жили недалеко, а уж на лето оставались у бабушки с дедушкой постоянно. Поэтому, когда разговор заходит о детстве, мне все время вспоминается именно эта деревня и этот дом. Там все такое родное, что я и сейчас вижу все как будто наяву, стоит только закрыть глаза и начать вспоминать.

Небольшая улица была на самом краю деревни, причем, по ней проходило небольшое шоссе. Напротив нашего двора через дорогу стояла колонка, и водители нередко останавливались рядом попить воды или залить ее в машину. Дедушка, человек общительный, мог завести с проезжим шофером разговор, а то и пригласить его попить к нам чайку. Конечно, тогда времена были другие. Говорят, что еще раньше, когда наши мамы были детьми, было принято не отказывать чужим людям даже в ночлеге. Более того, гостю полагались лучшие еда и постель, что есть в доме. При этом, безусловно, имеется в виду только ночевка, ничего более.

Хотя я слышала одну связанную с этим обычаем драматическую историю. В благодарность за ночлег некий путник оставил пожилой хозяйке красивый шарфик, та передарила его своей дочери, которая в тот день случайно гостила у нее с младенцем. А муж дочери, ревнивец, почему-то решил, что шарфик оставили его жене, известно, за что, и простой добрый жест незнакомца привел к печальным последствиям — семья была разбита. Но это редкий случай, обычно люди ночевали, вставали и уезжали, все это было в порядке вещей и без особых последствий.

Здравствуйте, бабушки!"

Дедушку и бабушку мы называли не как обычно: эткей и энкей (с ударением на последний слог), что значит на немного устаревший сегодня манер"отец"и"мать": самый старший внук, мой двоюродный брат, начал повторять эти обращения вслед за своими родителями, а потом за ним повторили все остальные. Обычно у нас бабушек и дедушек называют по-другому — "картэни", что значит примерно как"пожилая мать"или"нэнэй"(возможно, от русского слова"няня") и"картэти"("пожилой отец"), есть также диалектные варианты этих слов.

Иногда дедушка брал меня с собой в магазин. Как-то мы шли с ним по улице, а в деревне ведь принято здороваться. Встретили несколько пожилых женщин, сидящих на лавочке, дедушка перекинулся с ними парой слов-приветствий, а потом сделал мне замечание, что не поздоровалась, а нужно было. Я было запротестовала: мол, я их совсем не знаю, да их еще и несколько, и тогда дедушка подсказал:"Значит, надо сказать:"Здравствуйте, бабушки!". Помню, что не сразу с этим согласилась, но, когда мы увидели следующую скамейку с несколькими старушками, все-таки торжественно произнесла свое приветствие, и дедушка мне сказал, что вот теперь правильно: бабушкам приятно, и меня будут считать воспитанной девочкой. По-моему, я даже шла и гордилась.

Неутомимая Бахия

Нашу улицу населяли, в основном, пожилые люди, за 60. В самом крайнем доме жила Бахия тэй со своим мужем Агзам абзый. Бахия — это имя (у татар ударение во многих словах ставится на последний слог, и в именах тоже), а"тэй"в наших краях иногда добавляли к имени в знак уважения к женщинам в возрасте — скорее всего, это было сокращение от слова"тутэй", что значит"тетя"."Абзый", соответственно — нечто подобное русскому слову"дядя". Это была очень бодрая, живая старуха, говорили, она спокойно сама косит траву на своем участке и за его пределами. Добавляли, правда, что для настроения любит за работой употребить рюмочку-другую, но все было в рамках приличия, пьяной или шатающейся ее никто не видел. Мужа Бахии тэй я помню мало: опираясь на свою палку, в своей вечной кепке, он восседал на скамейке у дома на мрачноватом фоне их темно-зеленого забора. На приветствия отвечал, но разговорчивым человеком не был. Выйдет и сидит тихонько один, сам по себе. Он умер, когда я была подростком. Зато Бахия тэй запомнилась куда лучше: она дожила до преклонных лет, отличаясь живым характером и чувством юмора. Так, однажды она зашла к нам после пребывания в районной больнице и, весело смеясь, стащила с головы платок и показала свой короткий"ежик":"А вот вам моя новая прическа!". Примечательна была она и тем, что ее овцы в стаде были самые нарядные: неизвестно, где она брала такие яркие ткани, но лоскуты на их шерсти, которые вешались для опознавания, были синие, зеленые или красные, и ее питомцев было видно издалека. А когда стадо возвращалось с выпаса, она призывала"своих"громче всех. Бахия тэй даже ходила по-особенному бодро, она была очень энергичной женщиной…

В соседнем от них доме жители периодически менялись. Поэтому в памяти он остался как ничейный. Одно время там жила семья нашего дальнего родственника, и я ходила к его жене, сидящей дома с маленьким ребенком, в гости. Ей была нужна компания от скуки, а мне было интересно общаться, поэтому как-то мы находили с ней общий язык, несмотря на разницу в возрасте.

Ведьма, что ведьмой не была

В следующем небольшом доме, поближе к нам, жила еще одна пожилая тетушка — Минниса тэй. Эта невысокая, довольно вредная старушка выделялась тем, что на старинный манер надевала под платье цветистые штаны (обычно бабушки в деревне носили плотные хлопчатобумажные чулки на резинке). Еще запомнились ее длинные серьги. Прямо рядом со скамейкой у ее калитки был разбит небольшой палисадник, где росли длинные гладиолусы, золотые шары и еще какие-то очень яркие цветы. Его было видно издалека. Я мало общалась с этой соседкой, но помню, что одно время, когда мы с подружками или сестрами любили гулять за огородами и ходили неподалеку от ее участка, ей чудилось, что мы рвем растения на ее территории. Едва завидев нас поблизости, она начинала громко ругаться, хотя никто из нас, девочек, в чужой огород залезть бы не посмел. Однажды мы даже бежали от нее, а она что-то кричала, размахивая руками. С тех пор мы стали побаиваться ее и называть за глаза Бабой Ягой. Вдобавок кто-то из детворы пустил слух, что она не разрешает проходить мимо ее того красивого палисадника, чтобы не срывали цветы. Понятное дело, мы старались пройти эту часть пути быстрее и подальше от ее дома, а тетушка Минниса обиженно спрашивала потом кого-то из взрослых: мол, почему ее дом дети так демонстративно обходят, она что, кусается?

Видимо, моя бабушка с Миннисой тэй не особо дружила, раз я ни разу не была у нее в гостях и не видела ее у нас. Но помню: когда однажды я говорила об этой старушке что-то неприятное, мама сказала мне, что у нее была не очень счастливая жизнь, вроде даже она не дождалась своего мужа с войны, поэтому не следует ее воспринимать как плохую.

Дом, где прошло мое детство

А через еще один дом (о нем чуть позднее) стоял наш — моих бабушки с дедушкой по матери. Родной, нарядный: всегда неизменно синего цвета с белыми наличниками окон и блестящей серебристой крышей. Тогда он казался очень большим, но теперь я понимаю, что это довольно добротный дом по размеру чуть больше среднего. Забор и калитка тоже были того же оттенка синего. За домом ухаживали: я сама не раз помогала маме или бабушке обновлять его цвет (с тех пор люблю запах краски и на всю жизнь запомнила, что лучше всего она смывается с рук и лица олифой или подсолнечным маслом).

На заборе и воротах были вырезанные из дерева фигурки белых ромашек с красной серединкой. Когда я стала старше, ворота поменяли на более современные железные, и часть ромашек осталась лишь на заборе, а потом и эти части отвалились, но знакомый синий цвет все тот же.

Разговоры на скамейке

Рядом с калиткой — традиционная деревенская скамья, где можно посидеть и отдохнуть вечерами после окончания хозяйственных дел. Иногда туда присаживается какой-нибудь проходивший мимо односельчанин, и сидящие ведут неспешные разговоры. Если на скамье сидит дедушка, то разговоры обычно о политике, о том, что происходит в мире или о самой деревне. Там могут сообщить новости, обсудить действия колхозного председателя, обменяться мнениями по тому или иному поводу. Если на лавочке женщины, то, как и везде, это больше деревенские сплетни, интересные истории или воспоминания. Во время таких посиделок с мамой, бабушкой и соседками я услышала множество рассказов, в том числе с упоминанием людей, которых я не видела никогда в жизни, но их образы представлялись мне порой настолько ярко, словно я их знала. Хотя, возможно, на самом деле они были совершенно другими, и мои придуманные персонажи не имели с ними ничего общего.

Например, там я услышала о немыслимом по тем временам в деревне случае. Оказывается, несколько лет назад на соседней улице зарубили топором некую старушку. Это была история из ряда вон (тогда о таком не сообщали ежедневно по телевизору, как сейчас), и женщины пытались, ахая и охая, свести услышанное из разных источников воедино и строили догадки. Говорили, что все это было связано с дочкой той пожилой женщины, которая когда-то уехала в город и спуталась там с бандитами, а те по каким-то причинам решили расквитаться с ее матерью. Дочка несчастной женщины тоже спустя какое-то время погибла, и также при странных обстоятельствах, и я, видя на кладбище ее могилу, долгое время содрогалась, вспоминая о той истории.

Иногда мимо проходили доярки или телятницы, возвращавшиеся домой из фермы. Помню одну, что останавливалась перекинуться словом-другим. Всегда серьезная, немного мужиковатая, в темном рабочем халате, в любое время года в синем или зеленом утепленном платке. На ногах у нее было черное спортивное трико, заправленное в темные носки, а носила она или галоши, или грубоватые сапоги. Кисти рук у нее были большие и обветренные — неудивительно: тогда доили, в основном, вручную, да и вообще в деревне ухаживать за руками и не принято, и некогда. Словом, ничего общего с красивыми селянками из кинофильмов в белых косыночках и светлых в цветочек платьицах. На ферме было не очень чисто, да и работа непростая, поэтому почти все доярки и скотницы выглядели примерно так. Одетой по-другому я ее никогда не видела, такой она мне и запомнилась. Говорили, что у нее сложная судьба: шестеро детей, муж — горький пьяница, и когда он устраивает дебоши, семье приходится ночевать то в бане, то у соседей, а то и (страшно представить!) на кладбище. Женщины очень сочувствовали ей. К слову, будущее у нее тоже оказалось печальным. Пресловутое"ради детей, чтобы у них был отец"сослужило плохую службу: когда ее муж умер, хозяином в доме остался старший сын, который вскоре стал так же нещадно выпивать и выгонять пожилую мать ночами из дому. Старушка продолжала скитаться, как и прежде, по добрым людям. Хороших дней в ее жизни оказалось до обидного мало.

Нередко на скамейку выносили семечки, тогда разговаривать было еще интереснее: сравнивали, чьи семечки вкуснее, кто как жарит и это становилось еще одной темой для беседы. Иногда, в сезон, выносили целые головки подсолнуха, и ели семечки натуральные, прямо из"гнездышек". Почему-то мне нравились мягкие, недоспевшие семена. А в подростковом возрасте мы выходили на скамейку с кузенами и кузинами с магнитофоном: приоденешься и сидишь, разговариваешь, а рядом играет модная музыка — высший пилотаж! Умудрялись провести из окна дома удлинитель, чтобы любимые песни играли долго и никакие севшие батарейки не могли этому помешать!

Сейчас почему-то на скамейку выходит мало селян, а раньше вечерами была занята почти каждая вторая скамья, это было некое ежедневное деревенское развлечение. Дождался вечером стадо с выпаса, подоил корову, покормил скот, сделал домашние дела и — на скамейку. И никакой телевизор с новостями не нужен, все там! Даже если вышла только с мамой или бабушкой — рядом обязательно присядет хотя бы одна соседка, и, считай, вечер удался!

Сад, полный яблок

Во дворе, слева от ворот, был сад: в углу у забора рос огромный тополь, а рядом — яблони. Ветви одной из яблонь свисали прямо на улицу и ее плодами часто угощались проезжающие по улице на велосипедах подростки. Тополь недавно срубили — якобы его ветви мешают проходящим линиям электропередач, и это место осталось невыразимо голым, как будто не стало чего-то родного и очень важного. Он красиво шумел листвой, заодно деликатно заслоняя соседский дом, и теперь неудобно: окна в дом соседей как на ладони и рядом странная тишина.

В саду стоял небольшой домик с разной утварью, а внутри него был погреб, где хранили картошку. (По просьбе бабушки я пару раз спускалась туда за овощами, и это почему-то было очень страшно). С другой стороны домика, подальше от ворот — две большие рябины по углам вперемешку с кустами малины и ульи.

Ой, вы сени…

Входная дверь в дом с маленьким крылечком вела в небольшие сени, где на стенах висели фуфайки и старые пальто и куртки, которые можно было быстро набросить, когда нужно выйти по хозяйственным делам. Под ними — место для обуви. Пол именно в этом месте был с облупившейся краской — видимо, из-за того, что там все время ходили. Я часто мыла его: в дождливую погоду приходилось даже отскабливать грязь, потому что она слегка въедалась в трещины в полу. Также помню, что не раз красила этот пол — сначала он был светло-желтым, потом — коричневым.

Чуть дальше — окно, над которым висели шапки или шляпы пчеловода. А напротив входа был небольшой закуток, где хранили разную хозяйственную мелочь. Летом в сенях всегда пахло медом и прополисом.

Дальше шел большой коридор, без окон, потому всегда темный. Там справа от входа стоял большой сундук, о нем я расскажу чуть позже.

Слева, в чулане бабушка хранила продукты вроде мешков с мукой, сахаром, ведро, в котором ставит закваску для хлеба, доску, где раскатывалось тесто для пирогов и домашней лапши, флягу с медом и прочую домашнюю утварь. Иногда я убиралась в оранжево-черном деревянном шкафу, который там стоял, и видела много интересных вещей: старые железные подстаканники, полупустые сахарницы, в которых мог найтись не только сахар, стопку разномастной посуды, пачки чая и каких-то сушеных трав…

Иногда бабушка грозилась за плохое поведение запереть в чулане, но так никто из внуков наказан не был. У деда был свой метод воздействия: длинный свежий зеленый прут (возможно, ивовый), который он пару раз деловито и со значением вносил и ставил в угол дома, рядом со столом. Мы немного побаивались прута, но он так и стоял неиспользованным, пока его не выбрасывали.

Веранда и мечты о соседских яблоках

Напротив чулана была комната, которую почему-то называли верандой. Это было именно летнее помещение, в другие времена года там было холодно, и она становилась просто дополнительной комнатой для хранения вещей. В веранде стояли диван, кровать с множеством перин, старый полированный шифоньер и круглый стол с цветистой клеенкой, на котором часто стояли рамы с сотами или таз с медом, накрытый газетой, или только что сваренное варенье. До сих пор вижу, как наяву: сквозь нагретые солнцем занавески в цветочек проходит лучистый свет, в комнате жарко и пахнет медом. Иногда в окне бьется случайно забредшая пчела. Иногда за этим столом летом пили чай.

На веранде было прохладнее, чем в доме, поэтому в жаркие ночи мы любили там спать. Часто нас, детей, укладывали там одних, и это был дополнительный повод для веселья. Иногда мы ночью выбегали в сад срывать зеленые яблоки, которые бабушка не разрешала есть, потому как они неспелые и могли спровоцировать несварение (другими словами — понос), но мы все равно набирали их, прятали под подушку и жевали, морщась от кислоты и вязкости.

Однажды мы решили пойти в сад к соседу через дом, долго переговаривались и составляли план, но, когда уже выходили из дому, во двор по своим делам внезапно вышла бабушка и сорвала все дело. На ее вопрос:"Куда это вы?"мы пытались придумать отговорку, что, мол, по нужде, но она строго сказала:"Мальчики с девочками в туалет вместе не ходят!"и подождала, когда мы по очереди сделаем свои дела и зайдем спать обратно. В итоге поход так и не состоялся. И хорошо: тем соседом был очень умный дядька, который, как рассказывали, выращивал не только обычные для нашей местности фрукты, но и южные сливы и был, по сельским меркам, немного"чокнутый". Его странность выражалась в том, что он… читал на лавочке книги! В деревне, где ценят тех, кто хорошо и много трудится, это воспринималось как сомнительное занятие, что-то вроде безделья. А мы, детвора, посмеивались над ним по другому поводу: он косил траву в своем огороде в трусах и носовом платочке, у которого на всех четырех углах были завязано по узлу — в итоге получалась своеобразная"кепка". В селе, где не принято ходить раздетым даже в страшную жару, это выглядело очень забавно.

Маленькая комната

Жилая часть нашего дома состояла из двух комнат — типично почти для всех деревенских домов того времени. Из сеней и коридора с чуланом и верандой входящий попадал в малую комнату, которую можно было бы назвать, наверное, столовой, хотя это не совсем верно, потому что она совмещала в себе несколько функций. Там стоял рукомойник с помойным ведром внизу. Рядом, за печкой, находилась, прикрытая цветистыми шторами, кухня как таковая, или маленький уголок хозяйки, где стояла газовая плитка, столик с небольшим шкафчиком, большой жестяной бак с ключевой водой. А дальше, с другой стороны печки, у окна, стояли стол со стульями, холодильник и кровать.

Печь в татарском доме обычно украшают сверху и сбоку красивыми цветными шторками (и чтобы прикрыть не очень приглядный верх, и просто для красоты), иногда это полотно, вышитое или связанное в кружево самой хозяйкой. У нас было по печи в каждой из двух комнат (у кого-то могла быть одна на весь дом). В их побелке я тоже участвовала, а иногда мы с кузиной любили грызть уголки печи, почему-то этот"мел"был очень вкусный. Я даже умею разжигать печь: сперва жгут тонкие лучины или старые газеты, а дрова для топки подбрасывают уже потом, когда пламя как следует разгорится. Как-то я пробовала колоть и дрова, чисто из интереса, потому что обычно этой работой занимаются мужчины: размахивать топором тяжело, держать его тоже нужно уметь, и для того, чтобы сходу расколоть полено на несколько кусков, да еще так, чтобы топор не застрял в нем, нужна определенная сноровка. И с непривычки на ладонях сразу выскакивают мозоли. Я также помогала бабушке носить дрова из поленницы в дальнем углу двора: обычно перед розжигом печи целую охапку, придерживая, как грудного ребенка, заносили в дом и клали у печи. Знаю также, что во время растопки печи нужно вовремя выдвинуть специальную заслонку, чтобы дым ушел через трубу на улицу, а не в дом. Вроде простое дело, а имеет свои особенности.

У входа в малую комнату было подобие прихожей: на стене на гвоздиках висели дедушкины шляпы (он предпочитал именно этот вид головных уборов, их у него всегда было несколько), пиджаки, бабушкины кофты и повседневные пальто, а также одежда, в которой делали работу во дворе. Чуть выше висела дедушкина большая сумка с красной авоськой внутри для похода в магазин.

Дед любил за чаем смотреть в окно, ему было интересно наблюдать за жизнью снаружи. Для скудной на события деревенской жизни своеобразное развлечение. Вот прошла к колонке с водой новая невестка односельчанина, ишь, как ровно ведра несет, как ее там зовут-то, говорят, не из наших мест, устраивается в школу учительницей… А вот проехала зеленая машина: к соседке, значит, дочь с семьей приехала на выходные, а, нет, это ее старший сын, который живет в таком-то поселке и работает тем-то… Иногда из увиденного возникают темы для разговоров и даже споры.

«Каморка»

Самая большая комната в доме — жилая, или гостиная. Там — место для второй печи, побольше, отделявшей небольшой закуток в правом переднем углу комнаты, где на крючках висели бабушкины платки и халаты, дедушкина пижама и пара рубашек, а на полу перед печкой стояли наши детские горшки. С другой стороны печи — бабушкина кровать, на которой мы часто с ней спали. Я лежала у стены, рядом с холодной трубой, заботливо прикрытой одеялом или старым пальто, смотрела на бело-голубую штору, закрывающую проем между стеной и печкой, и слушала бабушкины сказки. Об этом я тоже расскажу впереди отдельно.

Дедушка и календарь

В большой комнате было 4 окна, и на них обычно стояли бабушкины цветы. Названий я сейчас не помню, к сожалению, но по аромату запомнила герань. С тех пор этот странноватый запах мне мил. Подоконники иногда отсыревали, краска на них почему-то держалась не очень хорошо, и под облупившейся краской на них всегда виднелась деревянная основа. Как-то я красила и сами рамы — в неизменный белый цвет, обклеив предварительно стекло газетной бумагой, чтобы на него не попадала краска. Еще помню, как мыла окна и зеркала по вычитанному где-то рецепту: крошился мел или брался зубной порошок, заливался небольшой частью уксуса и водой. Протертые такой жидкостью стекла действительно сверкали!

Между двумя окнами, смотревшими во двор дома, стояла тумба с телевизором, над которым висело небольшое зеркало. Телевизор (вполне современный, хоть и черно-белый) был прикрыт красным бархатным чехлом. На правом верхнем углу зеркала была зеленоватая овальная наклейка с лицом заграничной дивы — тогда ими было модно обклеивать все подряд: чемоданы, фотоальбомы, стекла шкафов, холодильники.

Рядом с зеркалом висел неизменный отрывной календарь. Когда вспоминаю деда, нередко перед глазами стоит именно такая картинка: он, седой, в красно-коричневой полосатой рубашке подходит к календарю, вдумчиво вглядывается в него, прищуриваясь, и отрывает листок со вчерашней датой. Это была его ежедневная почти обязанность: по крайней мере, я не видела, чтобы это хоть раз делала бабушка. Рядом с календарем в паклю между бревнами были воткнуты иголки с нитками — энкей куда чаще имела дело с ними. А над зеркалом до сих пор висят часы, которые отбивали каждые полчаса красивым, привычным с детства негромким, но звонким боем (каждый час — по количеству часов, а полчаса — одним ударом) и при этом совершенно не мешали спать. Я очень люблю эти часы, для меня это одна из самых памятных вещей о моем детстве

Я убираю сервант

В левом углу комнаты стоял сервант. Тогда"стенок"в домах почти не было — по крайней мере, в моем окружении — обычно стояли отдельно шифоньер для одежды, трельяж с одним или тремя зеркалами и сервант с"парадной"посудой. В доме моих родителей имелся еще и книжный шкаф, но в деревне, видимо, нужды в нем не было, поэтому у бабушки с дедом были только шифоньер с зеркалом в средней части (слева от входа в гостиную комнату) и сервант.

С сервантом связаны отдельные воспоминания. Он был обычный, полированный,"советский", и в детстве казался большим. Когда мне было лет 12, моей приятной обязанностью сразу по приезде в гости к родным было вытащить всю посуду, перемыть, вытереть и расставить по своему вкусу. Это считалось почти традицией, и мне было приятно это делать. Особо дорогой посуды у бабушки не было, просто красивые разномастные яркие чашки, блюдца, сахарницы, небольшие яркие чайные сервизы — насколько помню, там было больше красного и оранжевого цветов вперемешку с белым. А на стекле до сих пор висит маленькая мамина фотография: когда мне было лет 5-6, а она уехала сдавать экзамены в Уфу, где училась заочно, я сильно соскучилась, даже плакала и от чувств лизнула ее маленькое черно-белое фото и прилепила его на стекло с обратной стороны.

За сервантом оставалось место у стены (он стоял немного углом), иногда я там играла в школу — писать мелом на его задней стенке было очень удобно, почти как на школьной доске. Бабушка разрешала. Вообще, я не помню каких-либо суровых запретов, но и за нами особых шалостей не водилось.

Портрет прабабушки

В изголовье бабушкиной кровати на стене висели фотографии. Как принято в деревне, большие, черно-белые, в деревянных или картонных рамах: бабушка с дедом молодые, дедушка один крупным планом несколько лет назад, несколько мелких фото под большим стеклом, где мы с удивлением распознавали детские фото наших дядь, теть и знакомых. Но для меня самым загадочным был, наверное, снимок маминой бабушки, мамы нашей энкей. Я до сих пор не знаю, сколько ей лет на этом фото — с одной стороны, раньше люди старели рано, с другой — в детстве восприятие возраста свое. (Тогда и старухе можно было дать"лет сорок", потому что такой возраст сам по себе звучал для ребенка очень солидным). Так что это была женщина неопределенного возраста, относительно молодая, довольно строгая, неулыбчивая (может быть, тогда на фото и не принято было улыбаться, не знаю), в закрытом платье, а на часть груди, вошедшей на фото, ниспадали 2 черные косы. Звали прабабушку Саима. К сожалению, о ней известно немного. Нет, я интересовалась, и бабушка что-то рассказывала — но, к сожалению, в памяти остались только крупицы. Что ее в 17 лет выдали замуж за прадеда, который был намного старше (ему было тогда около 40), при этом она пришла второй вслед за умершей женой в семью, где уже было несколько детей. Прадед был муллой, зажиточным человеком, материальных трудностей до определенного периода в доме не было. Прабабушка родила 3 дочерей, старшей из которых была бабушка, и умерла в первые годы войны, в возрасте около 50 лет — от тяжелой жизни, голода у нее развилась болезнь, а от операции она отказалась. Говорят, хорошая была женщина. Иногда мне очень хочется знать, что она была за человек, чувствовала ли себя счастливой с прадедом, но вопросов этих уже никому не задашь…

К сожалению, фотографий прадеда не сохранилось никаких. Но для меня он мощная и важная фигура нашего рода, так я чувствую. Почему-то мне он видится одетым в светлое, крупным и сильным мужчиной. Его звали Мухаметзакир, сокращенно — Закир, он был муллой, отправленным на просвещенческую работу на наши края из соседнего Татарстана. Человек небедный: по рассказам бабушки, в первую очередь, благодаря своей толковости и трудолюбию. Энкей помнила такой случай: бедняки иной раз готовы были продать свои земли, чтобы прокормить семью, и одному такому прадед мудро посоветовал:"Если продашь землю — совсем пропадешь. Не продавай"и дал ему какое-то количество муки или зерна, чтобы хватило продержаться в сложный период. Потеря земли действительно значила крах — пока был надел, была возможность что-то сеять на нем и прокормиться. Прадед умер в 1929-м.

Интересный факт: два моих прадеда — со стороны мамы и отца, жили в соседних селах и были самыми близкими друзьями. Хотя родители мои сошлись вовсе не поэтому, а совершенно случайно.

Что касается родителей дедушки Алтафа, его мать Розательджинан (сложное, длинное и редкое имя — вообще, старинным татарским именам свойственна такая особенность) умерла зимой 1950-го — летом того же года родилась моя мама. Прабабушка была дочерью муллы, очень любила детей, была аккуратной, умной женщиной, сама сочиняла и пела куплеты песен. Она прожила долго, а вот о ее муже Исламгали известно совсем мало: тот умер очень рано, когда дед Алтаф был совсем маленьким — сказалась болезнь, последствие участия в первой мировой войне.

Необыкновенные фотографии

К слову о фотографиях. Тогда черно-белые портреты висели во многих домах. Часто можно было увидеть фото хозяина и хозяйки в более молодом возрасте — обычно голова к голове, и только лица крупным планом.

Видимо, фотографы прежних лет подходили к своей работе творчески: я нередко встречала старые"приукрашенные"фото: на черно-белое или коричнево-белое изображение наносился"цвет", и получались ненатурально розовые губы и щеки, фото выглядело красочно, хотя почему-то с розово-оранжевой соседствовала зеленая краска. В итоге получались яркие лица на нежно-зеленом фоне. Фото покрывала специальная блестящая пленка — возможно, это удовольствие было доступно не каждому, поэтому висело потом на самом почетном месте в доме.

Еще я любила рассматривать родительские альбомы. Тогда в ходу были, в основном, черно-белые снимки. Цветные встречались редко, и были либо с курорта, либо из фотосалона непременно с цветной шторкой сзади. Альбомы были большие, в плотных красивых обложках, их украшали надписями на память, наклейками, картинками.

Даже некоторых незнакомых людей я знала по именам, и потом их долго помнила. Среди них встречались и особенно красивые женщины и мужчины. Иногда с фотографиями были связаны целые истории. С иными персонажами из альбомов, например, с мамиными подругами, мне посчастливилось потом встретиться, и достаточно было напомнить, что это такая-то"с той фотографии, где мы стоим втроем, помнишь?", как этот человек становился мне почти родным, как будто я давно его знала.

Фотографированием увлекался и папа. Став старше, изредка я помогала ему проявлять снимки в темной ванной. На совершенно пустой белой глянцевой бумаге, опущенной в специальный раствор, постепенно появлялось изображение — колдовство какое-то!

Про пчел, мед и самое вкусное пирожное

Дедушка с бабушкой держали пчел. Летом мы старались в сад особо не заходить, или делать это очень аккуратно, потому что был риск попасться пролетающей мимо пчеле. Хотя все равно они иногда нас жалили, запутывались в волосах, а однажды, пока я ждала во дворе дедушку, чтобы пойти с ним в магазин, одна воткнулась мне в мочку уха, и оно раздулось и болело.

Как-то раз бабушка взяла меня к себе в помощницы. Перед заходом к пчелам я оделась по всем правилам: тело было основательно прикрыто, а на голове была специальная шляпа пчеловода с тюлевой вуалью для защиты лица. Моим заданием было держать в руках черную штучку наподобие чайника, из которой валил синий пахучий дым. Сначала было страшно, но потом страх уступил место любопытству. Наблюдать за тем, как живут маленькие полосатые труженики, безумно интересно: у маленького входа в улей снует толпа, кто-то входит, кто-то выходит, причем, все на удивление организованно, все заняты делом, никто просто так не болтается. Бабушка умудрялась иногда заходить к своим питомцам и без специальной одежды, говоря, что ее они особо не трогают.

Несколько шляпок пчеловода висели прямо в сенях. И летом и там, и на веранде часто пахло свежими сотами, прополисом и медом. Когда качали мед, бабушка угощала соседских детей, это было что-то вроде традиции. Каждому, кто гулял на тот момент поблизости, вручался кусок свежих сот, сочащихся медом. Мне даже было странно, что кому-то это в диковинку — казалось, что эта сладость есть у всех.

Особой работой было выжимать мед на медогоне. Стоит большая бочка со специальными рамами внутри. В них укладываются свежие соты, и нужно крутить специальную ручку. Рамы крутятся, качаются, и мед течет вниз, а потом его выливают в другой сосуд. Это было несложно, но со временем руки уставали, поэтому мы"крутили мед"по очереди. Я до сих пор помню этот аромат свежего меда вперемешку с прополисом. А уж если намазать свежий горячий хлеб деревенской сметаной, сверху — свежим жидким медом, получалось лучшее"пирожное"в мире!

О коровах и молоке

Рано утром в деревне выгоняли стадо. В 4-5 часов утра хозяюшки выходят на утреннюю дойку, а спустя некоторое время мы сквозь сладкий утренний сон слышим негромкий"хор"овец и коров. Среди них бывают такие голосистые"певцы", что иногда возникает ощущение, будто тебе замычали или заблеяли прямо в ухо. А потом в комнату, где мы спим, входит бабушка и начинается ежедневный ритуал: она присаживается рядом, тихонько по очереди окликает внуков по именам, и мы, еще даже толком не проснувшись, пьем из небольшой стеклянной банки парное молоко. Выпив, спим дальше. Сейчас, живя долгое время в городе, я очень скучаю по тем временам и по тому молоку — оно было не теплым и не холодным, и почему-то не казалось жирным. Было просто очень вкусно. Кстати, молоко у коров разное: иногда"продукт"из-под соседской коровы я просто не могла пить — он казался невкусным. Говорят, что многое зависит от того, что корова ест, и даже от чистоплотности хозяйки. Некоторых деревенских женщин отмечали как неаккуратных и старались не брать у них молоко — мол, недостаточно чисто она промывает вымя перед доением.

Примерно раз в неделю из молока делали каймак, или сливки. У каждой уважающей себя хозяйки для этого имелся сепаратор: небольшая сборная штучка с разными насадками, суть которой сводилась к тому, что сверху в посудину побольше наливалось молоко, и пройдя нехитрый путь по этому устройству, одна часть, непосредственно сливки, по желобку уходила в специально подставленную посудину, а вторая часть, обезжиренное молоко — в другую. Этим молоком потом поили телят или использовали в хозяйстве, а сливки — одно из основных блюд деревенского стола на каждый день. Обычно их мажут на хлеб, как масло — по вкусу они действительно как масло, только чуть более жидкое и нежное, и на магазинные сливки совершенно не похожи — гораздо гуще и жирнее. Если намазать свежие сливки на еще теплый хлеб и дополнить сверху сахаром или медом — это лакомство, равных которому просто нет! Чем дольше хранятся сливки в холодильнике — тем они гуще, а когда"устаревают", из них делают масло: долгое время сильно размешивают ложкой, постепенно масло отделяется и сбивается, а лишняя белая водичка стекает. Ставший желтым кусок формируют руками в кружок вроде теста, промывают и замораживают — именно так делается домашнее деревенское масло.

Сепаратор первое время у нас был ручным, позже купили электрический. Второй, конечно, намного удобнее: налей сверху молоко, подставь две разные посудины и жди, а он сам все сделает, и не нужно крутить никаких ручек.

О деревенском пастухе

Пастух в деревне — человек особый. Почетной эта работа не считалась, обычно ею занимались люди, которые не могли промышлять ничем другим, но был обычай кормить пастухов по очереди, а то и пускать ночевать. (Сейчас, по-моему, эта работа просто оплачивается односельчанами). Если в селе пастуха нет, то каждый двор пасет стадо по очереди сам. В зависимости от количества людей в деревне и скота у каждого,"дежурство"занимает 2-3 дня.

Это важное событие: каждый заранее знает свою очередь, старушки вызывают своих сыновей из других городов и сел (те даже планируют под это мероприятие свои отпуска), а кто не может сам, ищет, кого бы нанять: иногда за небольшую мзду можно попросить соседских парней. Мы с кузенами, подростки, тоже однажды попали в это дело, помогали деду провести"дежурство". Погнали утром стадо в положенное место на лугу, и задачей было следить, чтобы никто из животных не"загулял"и не отбился. Несколько коров и овец разбрелись, и мы бегали с хворостинами, пытаясь пригнать их обратно. Пасти скот, как мне запомнилось — занятие довольно скучное. И отвлекаться надолго нельзя, и ничем особенным не займешься — сиди да следи. Нас хватило на полдня или около того. Приятно было разве что обедать на свежем воздухе.

Совсем худо, если пойдет дождь — пастух находится на открытой территории, и прятаться ему некуда, да и стадо бросать нельзя. Некоторые пасут пешком, некоторые — верхом на лошади, а в наше время кое-кто и на машине.

Дедушка встречает стадо

Вечером примерно в одно и то же время коровы и овцы возвращаются с выпаса, и это целое событие. Хозяйки, засидевшиеся в гостях, скорее торопятся домой, чтобы успеть встретить своих животных, а мы, детвора, стараемся особо не высовываться. Стадо большое, идет через всю деревню, есть там и овцы, и коровы, и козы (чуть реже), и телята, и взрослые или взрослеющие быки, встреча с которыми небезопасна. Коровы тоже бывают разные, в том числе, и со скверным характером.

Большинство животных знает свой дом и возвращается туда самостоятельно, но некоторых бестолковых приходится идти искать чуть ли не по всей деревне, а то и в окрестностях. Была у нас когда-то такая рогатая"девица", время от времени любила так пропадать. А одна из наших коров имела шерсть невероятно красивого вишневого цвета и очень аккуратные и ровные рога полумесяцем — больше я таких никогда не видела. Обычно деревенские молочные красавицы рыжие, черные, черно-белые или пятнистые. А рога часто не очень ровные и разной длины. Бывают даже безрогие, одна такая водилась у наших родственников.

Возвращение стада домой — отдельное событие, которое нередко разделяет время дня на"до"и"после". (Соседки могут договориться о встрече, например,"после того, как стадо придет"). В это время улица наполняется голосами животных, блеющих и мычащих на разные лады, на редкие окрики пастуха и порой раздающийся звук хлыста.

Едва заслышав характерные звуки, дедушка поспешно кладет заранее заготовленные кубики хлеба в карман или просто в руку и усаживается на лавочку и калитки. Каждого вернувшегося барана он угощает у входа хлебушком. Не знаю, зачем, не все так делают, но такой у него домашний ритуал. Я тоже как-то пробовала: овца крепкими желтыми зубами выхватывала хлеб у меня из рук, и было страшновато, как бы она и пальцы мои не сжевала.

Чтобы не путать овец, на них старались делать какие-то опознавательные знаки, обрезали ушки и т.п. Как я уже писала, самые нарядные и яркие были овцы у Бахии тэй с нашей улицы: на них она непостижимым образом закрепляла яркие лоскутки ткани, и ее овец узнавали издалека. И кто-нибудь мог заметить:"У Бахии-то вернулись уже, а моих что-то не видно"…

Бабушка доит корову

Когда по возвращении животных загоняют на свои места, бабушка берет специальное, только для этого используемое ведро, снимает с забора небольшой низенький стульчик и идет в сарай доить корову. В этом деле есть хитрости. Задние ноги коровы привязываются друг к другу старым чулком или лентой, вымя промывается чистой водой и насухо протирается. Хвост тоже лучше привязать к ногам: иногда, обмахиваясь им, запачканным чем угодно, от назойливых мух, корова может заехать доильщице по голове или лицу, и приятного в этом мало. Затем садишься на маленькую скамеечку и начинаешь. Некоторые ошибочно полагают, что доить значит изо всех сил дергать буренку за соски — нет, от этого корове только больно, а молоко вообще не выходит. Нужно уметь по-особому сжать сосок сверху и, чуть надавив на него спереди и сзади, проводить пальчиками вверх-вниз. Помню свою радость, когда у меня это впервые получилось, и я, окрыленная бабушкиной похвалой, надоила при ней почти чашку.

Однажды взрослые уехали в гости, оставив на нас с кузиной, подростков, вечернюю дойку, и мы, сначала гордые и уверенные, что все сделаем, как надо, в процессе пожалели, что в это ввязались. Корова, чуя чужих людей, нервничала, и то не давала спокойно привязать ноги, то беспрестанно махала хвостом, который никак не закреплялся, а под конец вообще двинулась вперед и наступила прямо в свое молоко, которое, значит, уже все, пропало. Так что непростое это дело — доить корову. И еще очень устают руки — в тот раз мы с кузиной возились очень долго, возможно, Зойке или как там ее звали, действительно надоело стоять на месте так долго, вот она и забеспокоилась.

После доения молоко для чистоты процеживается через несколько слоев марлевой ткани и начинается вечерний ритуал: нам наливают снова по кружке теплого молока.

Пишу сейчас об этом и мечтаю о таком напитке!..

Татарский чай

Чай татары пьют часто, как правило, черный и обязательно с молоком, особенно в деревне. На моей памяти,"без молока"могли попросить разве что городские гости, это не осуждалось, но воспринималось, словно какой-то"неполноценный"чай. Более того, по наличию или отсутствию молока в чае нередко могли судить об уровне жизни той или иной семьи: у каждого уважающего себя селянина есть корова, за исключением немощных старух, а если нет — значит, не могут себе позволить. Сейчас, конечно, пьют всякий чай — и с молоком, и без.

Чай пьют и отдельно, и могут завершать им прием любой, более плотной, пищи. Когда в дом кто-то приходит, даже если этого человека не звали заранее или он зашел случайно, не говоря уже о приглашенных гостях, у татар принято ставить чай — не важно, какое это время дня. Отказаться или принять угощение — дело ваше, но только жадный и невежливый хозяин не последует этому правилу — по крайней мере, так было раньше. И что бы ни было к столу, пусть даже готовый обед или ужин, без чая в конце не обходится. Даже плотный обед обычно запивают не компотом или чем-то в этом роде — только чай (если только дело не происходит в летнюю жару).

Татарское чаепитие — это небольшой, но ритуал, во время которого ведутся основные разговоры, с теми же гостями, например. Поэтому напитком с конфеткой или сахаром, как принято у некоторых, здесь не обойтись: принято подавать хотя бы бутерброды, блинчики или пирожки, кто чем богат. В деревне обычно с чаем едят хлеб с деревенскими густыми сливками или маслом (если гостей не ждали специально и не приготовили выпечку), мед или варенье, сладости или некоторые национальные пироги. Есть еще одна кажущаяся другим забавной особенность: татары, особенно пожилые, могут пить чай из блюдца. Из чашки наливаешь в блюдце, особым образом захватываешь его пальцами снизу или сбоку и пьешь уже из него — так быстрее остывает. Мне этот навык привычен с детства, хотя теперь я его использую редко, и он напоминает мне что-то очень родное.

Что такое «кыстыбый»?

Раз уж мы плавно перешли к еде, скажу о ней тоже несколько слов. Большинство блюд татарской кухни состоят из теста, мяса и картофеля. Царь любого застолья, особенно праздничного — бялеш (с ударением на последнем слоге, как и большинство других татарских слов): большой, на всю сковороду, пирог с мясом, картошкой и луком. Особенно вкусен бялеш из печи, но его можно печь и в духовке. Также у татар популярны учпочмаки или перемячи — треугольные или круглые пирожки на дрожжевом или пресном тесте, тоже с картофельно-мясной начинкой, есть кыстыбый — картофельное пюре в лепешке, сложенной пополам, сладкий чак-чак — кусочки теста, сложенные горкой и залитые медом или сахаром…

Но основное блюдо татарского застолья, особенно в деревне — суп. Очень простой, на мясном бульоне, с добавлением картофеля, моркови и лука, иногда — капусты. Особенность в том, что овощи режутся крупно: например, даже большая картофелина или морковь — всего на 2-3 части, капуста — на четвертинки, и после варки в бульоне выкладываются на отдельную большую общую тарелку, вместе с нарезанным на кусочки мясом или отдельно. А в бульоне, который разливается, как обычно, каждому по тарелке, обязательно должна быть домашняя лапша. Высшим пилотажем считается умение нарезать ее тонко — с непривычки она получается толстой и неровной. Сноровка приходит со временем. Есть даже мастерицы этого дела. В прежние времена, говорят, свекрови обращали особое внимание на то, как новоиспеченная невестка управляется с нарезкой лапши, и если она делала это хорошо, значит, умелая хозяюшка.

Сейчас я редко режу лапшу, да и в деревне нередко ее заменяют готовой вермишелью, но настоящий татарский суп без нее представить невозможно. Для меня это и одно из самых дорогих воспоминаний детства. Приезжая в гости к бабушке с дедушкой, мы сначала мылись в бане, а потом собирались за большим столом в гостиной на только что сваренный суп. Дедушка обязательно ел деревянной ложкой, говорил, что так удобнее — действительно, она не пропускает жар, как обычная железная, от нее не обожжешься. К супу почти всегда подавался катык — домашняя кислая простокваша. Она и охлаждает горячий суп, и придает ему кисловатый вкус, и облегчает пищеварение. Катык вкусен и сам по себе. Его можно есть просто так, с медом, сливками, иногда в нем настаивают нарезанную кубиками вареную свеклу, и получается розовый катык с оригинальным вкусом. А в жару из катыка делают айран — просто разбавляют большим количеством холодной воды. Хорош айран и после бани.

К слову, о распространенном в ресторанах экзотическом блюде"азу по-татарски"(сырой фарш с сырыми яйцами) многие татары слыхом не слыхивали, такого в татарской кухне нет вообще. Как я уже говорила выше, основу национальной кухни татар составляют тесто, мясо и картофель, и все обязательно отварное или пропеченное.

Бабушки в платочках

Иногда к бабушке приходили подруги, чистенькие старушки в платочках. Тогда пожилые татарки носили платки двумя способами: как косынку, сложив вдвое треугольником и завязав под подбородком, либо завязывали так же под подбородком два конца более узкой стороны платка, опустив остальную часть полностью на спину. Последний вариант считался более праздничным: одна из моих бабушек, по папиной линии, часто наряжалась на праздники именно так. Платок брался самый яркий и нарядный, с большими розами на зеленом, например, фоне, и, по возможности, с люрексом. А дома часто платок завязывали просто треугольником, но не под подбородком, а собрав все три конца на затылке.

Кстати, у меня с детства есть привычка: когда готовишь еду, обязательно повязывать на голову платочек — из гигиенических соображений, чтобы в еду при готовке, не дай бог, не упал волосок. В последнее время делаю это не всегда, но в гостях у родственников в деревне или при готовке национальных блюд, например, когда режу лапшу, то рука сама тянется за платком, без него"картина"кажется неполной.

Жаль, нарядных бабушек с платочком, распущенным по спине, теперь почти и не увидишь — более молодое поколение бабушек либо убирает волосы под платок на мусульманский манер, либо просто надевает платок обычно треугольником или обходится вовсе без него. Честно говоря, я скучаю по этим бабушкам из своего детства. Они обычно надевали цветистое длинное платье (именно платье, а не отдельный верх и низ, юбки носить было не принято), иногда под него широкие такие же цветистые штаны или простые чулки, сверху — кофту. Одно время особенно почитались однотонные, зеленые или фиолетовые, индийские кофты с аккуратной маленькой вышивкой, считающиеся из-за хорошего качества особым шиком. А на плечи и спину ниспадал тот самый нарядный платок. Так и ходили в гости или на традиционные праздничные ужины.

Умею почти все!

Однажды я просто из интереса решила сосчитать, какую деревенскую работу умею делать, и оказалось, что почти все. Никто меня специально не заставлял и не обучал, получалось просто как удовольствие, развлечение за компанию с мамой или бабушкой, но в итоге это принесло свои плоды. Я собирала со взрослыми колорадских жуков (пальцами брезговала, поэтому срывала вместе с листом, на котором они сидели, и бросала в банку со специальной жидкостью). Помогала маме полоть грядки, красить дом, забор, а однажды даже крышу — помню, как катала валик с серебристой краской по железному звенящему настилу. Толкла специальным инструментом на длинной палке с железной острой"трехножкой"снизу свекольную ботву и прочую зелень для кур, приносила воду из колонки через дорогу… Работой нас особо не нагружали, что-то, возможно, я пробовала всего раз, но навыки остались.

Как-то мы с мамой, взяв старое ведро и надев резиновые перчатки, ходили собирать по деревне лошадиные лепешки — так я узнала, что печку сперва смазывают глиной с добавлением этих самых лепешек, и только потом набело известью, потому что так ровнее ложится и крепче держится. Такая вот народная хитрость. Причем, эта смесь совершенно не пахнет — по крайней мере, когда печь обмазана и высохла, никаких характерных"ароматов"нет.

Умею я также ощипывать курицу. Работа не очень сложная, скорее, неприятная — зарезанную курицу кладут в таз и сначала обдают кипятком, чтобы перья легче отходили, и она очень своеобразно пахнет. Одни части ощипываются легче, чем другие. Потом обязательно вынимают внутренности. Теперь можно разделывать и готовить. Остатки пуха на коже опаляют над открытым огнем. Я не очень боялась убитых кур, но самой резать их никогда не решалась, хотя в деревне, если, например, нет рядом мужчины, это изредка делали и женщины. Никто не ужасался, вопрос был только в том, боишься это делать или нет. Приехали уважаемые гости — надо сварить суп: хозяин или хозяйка идут ловить курицу, обычное дело. В деревне ко многим подобным вещам относятся проще.

Кур у нас во дворе было в среднем около десяти, встречались не только белые, но и рыженькие, и"чернушки", и пестрые. Когда я выбегала их кормить, просто сыпала зерно прямо на землю, и они быстро сбегались и шустро начинали клевать свою еду. Еще я очень любила ходить по просьбе бабушки в курятник и искать на насесте в соломе яйца — запускаешь руку в"гнезда", ищешь на ощупь и радостно вынимаешь еще теплые яички — одно, два, а то и три! — складываешь их ковшик, а то и просто на подвернутый подол, и несешь домой. Конечно, деревенские яйца в мешочек с"городскими"не сравнить! Особенно вкусны в курином супе нежные желтые шарики — желтки яиц, которые курочка еще не успела снести. Их подают вместе с печенкой, сердцем и желудочком — я все это тоже обожаю.

Овечья"парикмахерская"

Еще мне почему-то запомнилась стрижка овец. Тоже мама делала, а я рядом была, и мне сунули в руки ножницы, чтобы попробовала. Мне понравилось. Овцы были лохматые, пушистые и грязно-серого цвета, их аккуратно связывали за ноги и клали на землю, и с помощью особых ножниц тонкими прядками состригали с них шерсть. Им не было больно: некоторые, правда, брыкались и пытались сбежать, но другие, убедившись, что им ничего не угрожает, лежали спокойно. После стрижки, ставшие трогательно худенькими и белыми, овцы и барашки резво убегали к своим сородичам. В каждом дворе обычно бывало от трех-четырех до десяти-пятнадцати овец. У нас, насколько помню, семь или восемь.

Состриженную шерсть сначала чистили и особым образом вычесывали, она оставалась грязно-серого или темного цвета и своеобразно пахла. Вечерами бабушка садилась за самодельную прялку, являвшую собой обычный стул со спинкой, к которой вертикально привязывалась палка. Шерсть укреплялась за палку на уровне головы или чуть выше сидящей рядом прядильщицы, чтобы ей было удобно, а та вытаскивала из облака шерсти кончик, и дальше дело для деревенской хозяйки того времени привычное: двумя руками кончик потихоньку растягивался все длиннее, а пальцы в то же время формировали из него нить. Нить наматывалась на веретено. Я тоже пробовала прясть: правда, у меня нить выходила с непривычки кривая и неравномерная, местами толще, местами — уже, а у бабушки она была всегда ровной. С веретена нить снимали в виде мотков примерно в полметра каждый, потом хорошенько стирали. Не раз я держала закрепленный на двух согнутых в локтях руках моток, а бабушка сматывала из него нитки в тугой клубок. Из него зимними вечерами вязались уже беленькие (или темные, в зависимости от цвета шерсти овцы) носочки. Обычно однотонные, но иногда мастерицы добавляли в вязание цветные нитки, и тогда носки получались с узорами, нарядные. Другие предметы одежды бабушки в деревне обычно не вязали: в основном, только носки и варежки.

Про казан с чабрецом

Одно из ярких детских воспоминаний — баня. Думаю, татарская баня очень схожа с русской: как правило, она состоит из предбанника, где обычно раздеваются и где стоит скамейка и установлены крючки для одежды на стене, и непосредственно самой бани, где находится печь, рядом с которым — деревянный полок, на который влезают и парятся. У окна часто ставят длинную низкую скамейку, где стоят тазы, там также сидят те, кто не любит жар.

Татарскую деревню невозможно представить без бани: она есть в каждом дворе, исключение составляют разве что очень старенькие бабушки, которым некому ее построить или нет для этого средств. Во времена моего детства пожилых одиноких женщин нередко приглашали попариться соседи или подруги — пусть старушка порадуется: даже если у той есть собственная баня, зачем ей лишний раз топить самой? Этой доброй традиции некоторые следуют по сей день.

В растопке бани есть свои премудрости: в определенный момент необходимо убрать заслонку в печи, чтобы весь дым ушел наружу. (В 80-е изредка встречались и так называемые старые,"черные"бани, где дым шел прямо в саму купальную комнату, но они были только у малоимущих — в основном, уже все строили обычные,"белые").

Когда баня почти готова, кто-то из семьи, обычно хозяйка, идет туда и моет пол и запаривает веник, кладя его в таз или корытце и залив горячей водой. У дедушки Алтафа висели в специальном сарайчике целые колонны веников — за ними в определенное время года специально ездили в лес. Есть особенности в вязке веников, в рубке веточек — чтобы сильно не повредить деревья. В татарской деревне в основном пользуются березовыми вениками.

Бабушка Сайра в теплое время года заваривала свежий чабрец в специальном чугунке у банной печки — аромат оттуда шел невероятный, а саму воду использовали для полоскания волос. До сих пор скучаю по этому запаху.

Сам поход в баню — тоже целый ритуал. Сначала идут те, кто хорошо переносит жар — в основном, мужчины (хотя были и крепкие старушки-родственницы или соседки, которые предпочитали такую температуру). Затем — по очереди остальные: мужья с женами (каждая семья, понятно, отдельно), группами"девочки"разного возраста или"мальчики". Специального правила на этот счет нет.

Иногда брали с собой катык, деревенскую простоквашу. Ею хорошо обмазать волосы, как маской, некоторые даже используют ее вместо шампуня, равно как и слегка взбитые яичные желтки — все это считается очень полезным и на удивление хорошо промывает голову. Хотя с давних пор, а тем более теперь, в бане обычно стоят мыло, шампуни, и народными средствами мало кто пользуется, разве что изредка и ради"экзотики".

Когда мы были маленькими, нас укладывали по одному на полок и обтирали веничком, бабушка даже приговаривала какие-то стишки, суть которых сводилась к"расти большой и здоровой!". И было принято сначала бить веником ступни: считалось, так"слова врагов остаются под ногами".

У моей другой бабушки, Минджихан, баня была скромнее, и она топила ее нечасто — в основном, когда приезжали в гости мы. Нэнэй жила одна, поэтому обычно ее приглашали в баню соседи. Помню, как бабушка шла домой из бани, распаренная, во всем чистом, по пути развесив во дворе на веревке свои только что выстиранные вещи, и они сохли на свежем воздухе.

«Мясные» традиции

Еще одно"мероприятие"в деревне моего детства — заклание крупного животного. Делается это обычно зимой, когда родившийся весной теленок подрастает и становится довольно раскормленным. Безусловно, зрелище жестокое и в буквальном смысле кровавое, но в селе является делом привычным, поэтому никого особо не пугает. Занимаются им обычно мужчины. Опустив подробности, скажу лишь, что действие должно совершаться правильно, согласно определенным, в том числе, религиозным нормам — только тогда мясо считается годным для употребления. Детям стоять рядом не разрешают, но и жесткого запрета нет, особенно мальчикам. Я однажды случайно подсмотрела, и, признаться, мне до сих пор не по себе, но так уж вышло, что все равно мясо ем по сей день. Животное жаль, это непередаваемо, но в деревне к этой ситуации несколько иное отношение: в первую очередь, это большое, сложное и необходимое дело, да и все понимают, что скот растят изначально именно с этой целью. Так уж вышло, что мясо, которое многие из нас любят,"добывается"именно так и не иначе, и кто-то должен этим вопросом заниматься.

Женщины бывают задействованы во второй части этого процесса, а именно: моют внутренности животного. Обычно воды нужно много, она может быть довольно холодной, а промывать нужно очень тщательно, по многу раз споласкивая, поэтому дело это непростое. Часто в помощь приглашают родственниц или соседок. Я тоже несколько раз участвовала в этом деле. В эти дни обычно готовят бялеш — пирог с картошкой луком и мясом или нарезанными кишками. Иногда внутренности просто выбрасывают.

Есть еще одна татарская традиция — в самом начале зимы, когда режут всех дворовых гусей, женщины собираются на специальное занятие — ощипывание птицы. У этого праздника есть даже специальное название — "Каз омэсе"("гусиный праздник"). Раньше это был особый ритуал: собирались большие посиделки, пели песни, рассказывали интересные истории, готовили стол. Молодые люди присматривали себе невест. Но теперь, насколько я знаю, осталась только работа и застолье для гостей. Нужно ощипать птиц, промыть их и убрать мясо на зиму. В это же время готовится и популярная у многих татар закуска — вяленый гусь. Промытую и выпотрошенную птицу натирают большим количеством соли, накрывают и подвешивают коптиться на несколько недель в темном и прохладном месте — на чердаке или в чулане. Чем жирнее гусь, тем он вкуснее. Его едят и в сыром, и в вареном виде.

А раньше, говорят, на подобную общую работу собиралась разом почти вся деревня. Например, если кто-то строил дом, ему помогали все соседи. Под большую работу — например, поднять стены дома — приглашали односельчан специально, а потом угощали их. Жаль, теперь таких хороших традиций почти нигде не осталось.

Бабушкины молитвы

Татары — по вероисповеданию мусульмане. Отношение к религии в нашей семье всегда было спокойное. Это была часть жизни — но, в основном, пожилых людей. Моя бабушка Сайра была дочерью муллы, парадоксальным образом ставшая первой комсомолкой в деревне. Не могу назвать ее особо религиозной, по крайней мере, поклонов Аллаху никто в доме не бил и о вере громко не кричал, афишировать такие вещи было не принято. Но хорошо помню несколько случаев.

Как-то я, ученица начальной школы, приехала в гости к бабушке и, увидев у нее в серванте молитвы, напечатанные на красочной бумаге, заявила со смехом:"Ты что, бабушка, не знаешь? Бога же нет! Нам в школе так говорили!". Энкей была обыкновенной женщиной, не хочу ее наделять какой-то особой мудростью, но ответ ее запал мне в душу и потрясает до сих пор:"Кызым (дочка), ты пока не говори про Аллаха ничего — ни что он есть, ни что его нет. Когда вырастешь, все поймешь сама, и тогда уже скажешь точно". Благодаря бабушке я знаю несколько молитв. Когда я гостила у них, то обычно спала с ней в одной кровати, и перед сном бабушка всегда читала наизусть несколько коротких дога, иногда приговаривая:"Ты тоже старайся повторять за мной и заучить. Если читать молитвы на ночь — будешь спать спокойно и приснится только хорошее". Признаюсь: я не запомнила тогда ни одной молитвы, но спустя годы, когда бабушки самой уже на свете не было, невероятным образом узнала одну, которую энкей читала чаще всего, и все-таки выучила ее. Для меня это еще и память о бабушке. Она же разъяснила мне, что висящая у нее на стене"Аятель Курси" — самая главная и важная мусульманская молитва, и с тех пор я отношусь именно к этой части Корана с наибольшим уважением. Вот так семена, когда-то посаженные когда-то бабушкой, дали ростки уже в моей взрослой жизни.

К религии меня активно не приобщали, это делалось очень ненавязчиво, и никогда не преподносилась как некая обязанность. (Возможно, потому что Башкирия, о которой я рассказываю, в советское время жила так же, как и весь Союз, и вера, даже если у кого-то и была, особо не выпячивалась — в отличие, например, от более отдаленных регионов, где мусульмане соблюдали религиозные предписания давно и более серьезно). Да, видеть дома читающих намаз или держащих в руках четки стариков было явлением привычным, но не более того. Мусульманский пост — уразу тоже если и держали, то обычно пожилые люди. Если кто не знает, ее особенность в том, что пищу принимают только до рассвета и после захода солнца, днем нельзя даже пить. Духовный смысл уразы, как утверждают религиозные источники — в том, чтобы человек мог на себе испытать долю неимущих, которые не могут есть и пить вдоволь в течение дня, и быть благодарным Всевышнему за то, что у него самого есть возможность хорошо питаться. Также пост нацелен на духовное воспитание, ведь во время уразы верующий должен воздержаться от сквернословия, дурных поступков и т.п.

А вот дедушка Алтаф был атеистом. Сейчас модно"вспоминать"о неистово верующих родственниках, но я не хочу отклоняться от правды. Мой дед всю жизнь считал себя коммунистом и в Аллаха, насколько я знаю, особо не верил, хотя не припомню случая, чтобы он отрицал Его существование. Он вообще эту тему не затрагивал. При этом был очень добрым и хорошим человеком, любил детей. А в день похорон дедушки из-за туч внезапно засветило яркое солнце — говорят, так бывает только при уходе очень светлых, духовных людей…

Пышки, оладьи и хлеб

В теплое время года печь в доме топили обычно только в день, когда пекли хлеб. В этом тоже была для нас, детей, особая радость ожидания: обычно вместе с хлебом, который сам по себе хорош, бабушка закладывала в печь и яблочный пирог или пекла на золотящихся углях от сгоревших поленьев пышки, которые у нас называются кабартма или кольчэ. В отличие от жаренных на плите, они имели совершенно особый вкус, поэтому мы ждали их с нетерпением.

Пироги у бабушки тоже были своеобразные: на обычное тонко раскатанное тесто выкладывались самые обычные нарезанные яблоки с сахаром, все это накрывалось сверху другим платом теста, и все это защипывалось. Иногда выпечку смазывали яйцом для блеска. Это были самые простые пироги, но секрет в том, что их пекла бабушка, притом в печи, и это часть детства, потому они помнятся как одни из самых вкусных и любимых лакомств. Точно так же, как бабушкины оладьи: почему-то я больше нигде таких вкусных не ела. Рецепт самый обычный: кдеревенской простокваше бабушка добавляла несколько яиц, соль, чуть сахара, пищевую соду и муку, чтобы получилась густая смесь, выдерживала это тесто с полчаса в тепле под салфеткой и жарила на смазанной растительным маслом или животным жиром сковороде на обычной газовой плите. Ждала, когда низ у оладий подрумянится, а верх схватится и вздуется пузырьками, и переворачивала. Оладьи получались кругленькие, с одной стороны коричневые и плоские, с другой — светлые и с дырочками. Когда они были готовы, их купали в растопленном сливочном масле и подавали на стол. Я иногда пекла их под руководством бабушки сама, и сейчас делаю по памяти, — правда, заменяя деревенскую простоквашу (за ее неимением) обычным кефиром. Получается очень похоже, чем несказанно горжусь. И это тоже память о бабушке.

В день, когда пекли хлеб (это случалось примерно раз в неделю и прикидывалось заранее), бабушка с утра занималась тестом. Нужно было смешать продукты, несколько раз довести тесто до нужного объема, очень долго и не раз его месить, потом разложить по специальным железным формам и дать отстояться. В то же время топилась и доводилась до нужной температуры печь (понятно, что это определялось не градусником, а на основе опыта). Сгоревшие угли из печи выгребали, и в нее друг за другом с помощью кочерги отправлялись будущие буханки. Все это накрывалось заслонкой и пеклось несколько часов. Выпечка хлеба занимала как минимум полдня. Готовые румяные буханки доставали, вынимали из формы и смазывали иногда маслом, накрывали полотенцем и ждали их остывания. А мы, едва дождавшись момента, когда хлеб можно было уже взять в руки, просили нарезать горбушку, намазывали ее деревенской сметаной и свежим медом и наслаждались неповторимым вкусом. Пишу сейчас эти строки и понимаю, что вполне четко помню этот вкус и очень хочу снова его ощутить…

Моя первая подружка детства

Между нашим участком и хозяйством Миннисы тэй стоял небольшой дом Рэйфы тэй — бабушки моей лучшей подружки детства Лейсан. Райфа тэй была доброй и общительной, и у нее всегда в кармане водились конфеты. Если она встречала на улице какого-то ребенка, то непременно его угощала. В их доме благодаря своей подружке я бывала не раз. Муж Рэйфы тэй давно умер, она жила одна. И была довольно строгой бабушкой: моя подружка, приезжая к ней в гости, была всегда занята делом: то воду таскала в дом с улицы, то полола грядки, то убиралась дома. Играть она могла только в свободное время. Но мы все равно успевали встречаться и проказничать.

В раннем детстве у нас с Лейсан даже пальто были одинаковые, синие, но была у нее одна вещь, которой никогда не было у меня — вязаная"косынка". Это такая шапочка с завязками на подбородке, а на затылке у нее свисает бахрома. Помню, заходит она в наш двор и кричит во весь голос:"Гузеля!" — значит, зовет гулять. Тогда мы, дети, почему-то вызывали друг друга именно так, криком со двора.

Конец ознакомительного фрагмента.