«Эх, жизнь штилем не балует!». Морские повести и рассказы

Григорий Корюкин

«Эх жизнь, штилем не балует!» – сборник морских повестей и рассказов в духе захватывающих приключений, основанных на реальных событиях. Трудная, но безумно интересная, а иногда и героическая жизнь геологов, связанная с поисками золота, нефти и счастья, достойна уважения и восхищения читателей. Главные герои преодолевают невероятные испытания, находясь на грани жизни и смерти, но остаются верными своей профессии и бродячей судьбе.

НП «Литературная республика»

Выпускающий редактор Галина Топольницкая

Верстка Егор Савченков

Обложка Егор Савченков

© Григорий Корюкин, 2023

© «Литературная республика», 2023

ISBN 978-5-605-02921-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эх, жизнь штилем не балует!

А мы сидим и просто курим,

Над океаном снег летит,

Мы сквозь такие плыли бури,

Которых вам не перейти,

Мы сквозь такие мчались беды,

Что отрывались от земли,

Мы не попали в домоседы,

Но и в пираты не пошли.

…………………………………

Быть может, утро нам поможет

Дороги наши выбирать,

Искать дорогу в бездорожье,

Неразрешимое решать,

Не утонуть бы нам сегодня,

Стакан грохочет о стакан,

И, как подвыпивший подводник,

Всю ночь рыдает океан…

Юрий Визбор

Мгновение — и на лодку обрушился шквал порывистого ветра. За ним накатила огромная разрушительная волна. Она подняла хрупкое суденышко на высоту трехэтажного дома и сбросила его в пучину моря. Лодка задрожала, завизжала железом, накренилась на бок и всех людей, сидящих на рюкзаках, словно горсть щепок, смыла в бушующую черную бездну. Они, сверкая оранжевыми спасательными жилетами, как поплавки, поплыли по волнам, уносимые северо-восточным течением в сторону распростертого бесконечного океана.

— Шамиль! Шамиль! Это ты?

— Держись, студент!

— Ну мы и влипли! Писец!

— Сдохнем! Здесь все в заливе Счастья!

Над грохочущим морем звучали отчаянные, испуганные крики людей, затерявшиеся в продуваемом насквозь заливе с издевательским названием «Счастье».

— Шеф! Шеф! Что будем делать? Вода — лед!

— Скидывайте сапоги!

— Гребите! Гребите! Работайте руками!

— Шеф. Где остальные?

— Все здесь? Боритесь! Боритесь за свою жизнь! Боритесь — всем смертям назло!

— Я ничего не вижу. Нас несет в океан. Течение — жуть! Я долго не выдержу! У меня ноги отнимаются от холода!

— Не отставай, студент! Глотайте сопли и гребите, гребите, гребите! Движение — это жизнь!

Их несло и несло, словно осколки айсберга, в смертельную, соленую, холодную пустоту. Их разбросали волны — шесть голов в оранжевых ошейниках, отрубленных неистовым исполином. Они плыли каждый сам по себе, каждый сам за себя. Говорящие головы на поверхности кипящей воды. Их истерические, наполненные ужасом голоса взмывали над морем и уносились ветром в поисках спасительной Земли. Иногда они попадали в завихрения течения и их прибивало друг к другу.

— Тимофеевич! Шеф! Ты живой?

— Пока держусь! Но надолго меня не хватит!

— Куда нас несет нечистая сила?

— Если повезет — выбросит на берег Сахалина. Если нет — будем собой кормить рыб в океане.

— Шеф, почему так случилось? Почему мы в момент превратились в корм для рыб?

— Простите меня, мальчики! Это я во всем виноват. Поддался на уговоры поехать на лодках через залив. Я очень виноват перед вами! Нет мне прощения! Никакой риск не стоит ваших жизней!

— Нас спасут?

— Рассчитывайте только на себя!

Порыв ветра снова разбросал живые оранжевые поплавки в разные стороны. Лишь хриплый голос Шефа звучал в ушах, как приговор: «Простите меня, мальчики!» Волны усилились. Начался прилив. Хмурая всезаполняющая пустота рвала на части их продрогшие опустошенные души.

Валька Дзыза усиленно работал руками. Рукава куртки превратились в мокрую тяжелую мотню и хлопали по воде, как колотушки. Течение несло его впереди всех. Надо плыть, плыть, сжав зубы, двигаться, интенсивно загребая воду руками и ногами. Плыть куда? Никто не знал. В нем не было страха. Холод был не страшен — он зимой нырял в прорубь. Страшна неизвестность. Волны перекатывались через его голову, обдавая его миллионами ледяных брызг. Хмурое небо хищно нависало над ним, как черная огромная пасть, готовая проглотить его со всеми потрохами. А он казался себе маленькой, тщедушной щепкой, шлепающей по волнам.

Это было его первое поле. Молодой специалист приехал в экспедицию после окончания Дальневосточного политехнического института. И все происходящее воспринималось им как захватывающее приключение. Он не думал о смерти. Он был молод, силен и не истерил. Валька знал, что выплывет. Сил у него было несметное количество. Но даже если погибнет, он решил, что сразу вольется добровольцем в небесную рать и будет на стороне православных ангелов бороться с западными сатанистами, которые наверняка уже проникли на небеса и ведут войну за свое господство.

Жалко только было маму. Он представил, как она будет плакать, выходить к морю и слезно просить вернуть ей единственного сына. Валька представил ее — маленькую, хрупкую, одинокую, несчастную на берегу черствого рычащего моря — и из него отчаянно вырвался перемешанный со слезами шепот: «Мамочка, родная моя, прости! Я выживу! Я доплыву до Земли! Вот увидишь!»

— Шеф, ты еще живой?

Валька увидел плывущего недалеко Тимофеевича и вспомнил, что не сказал ему самое главное.

— Подыхаю. Ноги уже ничего не чувствуют. Что ты хотел?

— Шеф, разведочную линию №5 ты зря отменил. И все силы бросил на линию №9.

— Какое это имеет сейчас значение?

— Да потому что на линии №5 четко фиксируются следы россыпи. Я ее изучал. Я фиксировал там золото. А ты все силы бросил на линию №9 и уперся в шурф 25. А там — ничего.

— Много ты понимаешь!

— Бестолковщина какая-то! Упертость и глупость.

— Я, сынок, на россыпях собаку съел. И не тебе меня судить. Плыви, пока плывется. Будь здоров!

Они еще пытались верить в свое спасение. Море, может, их выплюнет где-нибудь на берег. Шеф слабел. Его шея уже не держала головы. Ноги превратились в замерзшие мочалки. Но душа, как ни странно, рвалась жить.

Она царапалась и кусалась, изводя воспоминаниями мозг. Что он оставляет после себя? Правильно ли он жил? Что после него останется? Только многотомные отчеты о золоте в различных регионах России. Да — они свидетельствовали о его напряженной жизни на износ. Работа. Работа. Любовь, семья — были второстепенны. Он не щадил себя. И был счастлив, когда что-то удавалось. И этот злосчастный профиль №9. Он наперекор всем заставил копать шурфы там. Все тогда считали его сумасшедшим. Но он верил в то, что под аллювием простирается плотик и там залегает промышленная россыпь. Но вышла осечка. Интуиция подвела. Глухо и пусто. Теперь все указывают на него, как на неудачника. Противно так заканчивать свою жизнь. Смерть надо встречать во имя победы. Тогда умирать не стыдно.

Волны еще больше разбросали их. Они плыли в одиночестве в объятьях сильнейшего течения в заливе Счастья навстречу неотвратимому концу жизни, оставаясь со своими прощальными мыслями. Все остолбенело молчали, отдаваясь судьбе, которая преподнесла им такое испытание: плыть, плыть по течению, из которого нельзя вырваться и ничего нельзя изменить. Только утонуть или затеряться в океане.

Начальник Тихоокеанской морской геологоразведочной экспедиции Ревмир Иванов теребил в руках полученную радиограмму. Его руки тряслись от негодования: «Сегодня 09.08.1974 года в заливе Счастья перевернулась и затонула моторная лодка с экипажем 6 человек. В настоящее время люди находятся в море. Их сносит течением в сторону Сахалина. Примите меры по спасению людей. Портпункт Власьево».

— Час от часу не легче! Черт знает что!

— Федя! Свяжи меня с капитаном экспедиционного судна «Вестник».

— Вестник! Срочно позовите капитана.

— Капитан судна «Вестник» слушает.

— Что там у вас происходит? Почему люди в воде? Почему не организовали спасательные работы? Где Гаврющенко?

— Гаврющенко — также потерпевший. Мы не можем выйти в море из-за отлива и шторма. Как только уровень воды поднимется и шторм стихнет, выйдем на поиски.

— Приказываю! При первой возможности! Срочно начать поиски пропавших людей! Отвечаете головой! Докладывать через каждый час!

— Федя! Срочно соедините меня с вертолетным отрядом!

— Добрый день! Мне командира вертолетного отряда Анохина.

— Анохин слушает.

— Вася, привет! Это Иванов. У нас ЧП. Людей смыло в море в заливе Счастья. 6 человек. Надо выслать экипаж на поиски. Их несет течением в сторону Сахалина. Сможешь послать вертолет на поиски?

— Смогу. Только погода дрянь. Сильный ветер. Вертолеты не летают — все на земле. Опасно.

— Сообщи, когда можно будет организовать спасательные работы.

— Обязательно!

— Федя! Срочно! Вызови мне главного инженера! Пусть он свяжется со всеми портпунктами вдоль береговых поселков на островах Чкалова и Байдукова, а также в поселках северного Сахалина. Пусть примут меры по поиску и спасению людей.

Шамиль плыл спокойно и не рвал жилы, как все. Силы надо было беречь. Скоро начнется прилив, тогда течение понесет их к берегу. Но от холода он был беззащитен. Холод алчно проникал в него, во все клетки, сковывал легкие и тормозил сердце.

— Сдохну, и понесет меня море по белу свету! — думал он с содроганием.

Но жить очень хотелось. Он улыбался, вспоминая яркие моменты жизни. Но улыбка на его лице от холода превращалась в ехидную гримасу. Шамиль был очень добрым и дружественным парнем. Девушки сходили по нему с ума. От него исходила солнечная доброта. Ему хотелось быть полезным во всем. Он окончил Иркутский техникум. Поработал на шахте в Партизанске. Затем ушел с геологами в поле и был незаменимым помбуром. Он жил с нами в общежитии, ходил с нами в походы. Участвовал во всех наших песенных вечерах. И всегда был душой компании. Но к смерти он был не готов, поэтому боролся и плыл, надеясь на прилив. Очутившись на крайнем конце своего существования и погружаясь в себя, он понял лишь одно — что ему очень нужно жить. Наверное, у всех обреченных на смерть имеется такая потребность, что они еще недожили? Недолюбили, недопутешествовали, недонасадили деревьев, недовоспитали детей, недоработали своего дела? Какой-то быстротечный конец? «Всем смертям назло!» — говорят оптимисты. «Всем своей жизни бывает ничтожно мало!» — сожалеют пессимисты!

— Шамиль! Ты живой?

Его догнал промывальщик Сеня. Он изрядно вымотался и походил на выброшенного за борт судна пирата.

— Шамиль! Не хочу умирать с подлостью на душе. Исповедуй меня!

— Что я тебе, поп? Сам готов небу раскрыть свою душу. И попросить у всех прощения. Плыви к Шефу. Если он еще живой, все твои грехи простит.

Сеня застопорил свое продвижение и стал дрейфовать зигзагами, поджидая Тимофеевича. Всю свою сознательную жизнь Сеня жил взаймы. Он, не стесняясь, брал от жизни в долг все, обещая отдать. Но не отдавал и снова влезал в долги. Он обещал жене золотые горы, но вместо гор преподносил ей жесткие оковы. Он брал в кредит благоденствие каждый божий день, но к вечеру оказывался банкротом. Сеня был типичный бич с душой рыскающего грешника. Вечно был в долгах у жизни и считал, что долг человека — это не долг чести, а долг в кошельке. И всю свою жизнь он мерил размерами своих денежных долгов. Но тут произошла досада! Приближалась смерть. И он вдруг понял, что он просто ублюдок! Ничего не создавший в жизни. Что казнь неминуема. И его казнить будет не море воды, не холод, а казнить себя будет он сам. Чем заполнить ужасающую пустоту своей жизни? Что он оставил своей жене и дочери — свои долги, накопленные беспутной жизнью? И он впервые почувствовал, как может плакать душа. Горько! Обидно! Жалостливо! И еще вспомнил прощальные слова доченьки:

— Возвращайся, родненький папочка! Мы тебя очень любим!

И всепрощающие глаза жены, наполненные слезами. Словно они чувствовали его невозвращение.

Шеф подплывал к нему тяжело и безжизненно, словно потерявшая надежду бродячая собака.

— Шеф! Ты как?

— Подыхаю! Нету мочи! Тебе чего, Сеня?

— Исповедаться хочу, а священника нет. Не могу с собой забирать на тот свет свою подлость. Богом прошу. Выслушай.

— Это бывает. Валяй. Пока я еще в уме!

— Прости меня, Тимофеевич! Меня черт попутал. Сам не знаю, как получилось. Припоминаешь шурф 25?

— Прекрати! Не хочу его вспоминать.

Неожиданно пенистые волны обрушились на них и захлестнули их с головой. По-видимому, начался прилив. Сеня выплюнул соленую воду из полости рта, прокашлялся и продолжил:

— Так я промывал пробы в шурфе 25. И чтобы больше было материала, прокопал шурф глубже обычного и тщательно промыл грунт. И что ты думаешь, в лотке засверкали самородок и с восемь крупных золотинок — граммов на 10.

— Врешь! Где они?

— У меня в кармане.

— Чего не сказал?

— Так я и побежал к тебе. Но у вас были сборы в магазин. И я присоединился.

— Ты случай не украсть их хотел? Такое богатство!

— Был чертов соблазн! Не отрицаю. Но скрыть не посмел. Хочу тебе этот шлих отдать. Чтобы не унести его с собой на тот свет.

— Далеко он у тебя? Давай. Даже если погибну, найдут следователи — отдадут в контору.

— Держи! Освободи меня от этого груза.

Сеня долго лазил вовнутрь мокрой штормовки. Протянул Тимофеевичу завернутый в полиэтиленовый пакет маленький сверток, подписанный крупными буквами: «Шлих пробы 395: шурф 25 профиль №9».

— Спасибо, Сеня! Ты меня от смерти спас. Теперь есть стимул жить. Мы еще повоюем! Мы еще не такое откроем! Начинается прилив. Будем с ним дрейфовать к берегу.

Студент Круподеров плыл, словно на соревнованиях. Он технично разбрасывал руки, погружал голову, демонстрируя превосходный кроль. У него был 1 разряд по плаванию, и он знал, что до берега быстро доберется. Но течение зажало его в свои объятья, и вырваться из него не было никакой возможности. А силы надо было беречь. Холод пронизывал его насквозь. Ноги уже начала сводить судорога. Зачем он поехал со всеми на лодке в магазин, он не знал. Поддался общему настроению. Куда сейчас плыть, было неизвестно. Где-то на востоке должны были быть острова. Но где восток и где острова — ничего не было видно. Только хлесткие волны, подгоняемые ветром. Один ориентир — течение. Оно должно быть направлено вдоль берега. Но как далеко находится суша, было непонятно.

Студент находился в отряде на преддипломной практике. Учился он так же, как и Валька, в ДВПИ. Сам он был родом из Приморского края. У него даже не было никаких мыслей, что он может здесь окочуриться. Он знал, что выплывет. У него было немерено сил, а также отлаженный тренировками здоровый организм.

Между тем течение и волны стали выворачивать поток влево. Начался прилив. Валы волн усилились и помутнели. Небо, закрытое лиловыми тучами, хищно щурилось на залив Счастья, наполняя море смертельной тоской. Ветер так же прерывисто выл, взлохмачивая пенную седину на гребнях бесконечных волн.

Вся морская поверхность покрылась плотным слоем пены, воздух был насыщен водяной пылью и брызгами, видимость ухудшалась до черной кипящей бездны.

Студента догнал Валентин. Они недолюбливали друг друга. Валька обогнал студента и молча стал смещаться влево — по ходу течения.

— Валька, подожди!

— Что тебе? Устал, спортсмен?

— Все нормально! Только ноги судорога сводит. Валька! Я давно хочу извиниться перед тобой!

— За что? Лишнее все это сейчас. Нам надо выжить.

— Это так. Но меня гнетет укор. Что я причинил тебе неприятность.

— Это какую? Все нормаль!

— Ты же встречался с Таней?

— Ну и что! Мы расстались, как в море корабли.

— А у меня с ней любовь. И все по-настоящему!

— Карты Вам в руки! Для меня это протерозой!

— Но все равно прости, если я причинил тебе боль!

— При чем здесь ты? Это Таня решила все так переиграть. Я принял это как урок судьбы. Это ее выбор!

— Валька! Честно! От души! Прости меня!

— Не переживай! Если выживем, на свадьбу позовешь?

— Обязательно!

— Держись, студент! Где наше не пропадало!

Волны снова разделили их. Студент понял, что, несмотря ни на что, у него есть воспоминания о радости счастья и любви. Счастья обладать любимой девушкой. Чувствовать ее и задыхаться от любви и страсти. Ради этих мгновений стоит жить. Эти чувства останутся с ним навсегда: и на том, и на этом свете.

Задул северный ветер. Он был жесткий и холодный и имел запах сдохшего кита. Мгновенно поверхность моря покрылась инеем. Он изящно сверкал и быстро таял в такт движения волн. А воздух невыносимо дышал льдом. При этом иней и пена широкими, плотными, сливающимися полосами покрывали склоны гребней волн, отчего поверхность становилась белой и невыносимо холодной, только местами, во впадинах набегающих валов, видны были свободные от пены участки. Они страшно зияли во мраке, как мрачные провалы преисподней.

Это было смертельно для мокрых обессиленных людей. Казалось, море выпивает их теплую кровь, и они стынут, как мумии, на поверхности безучастной вселенной. Течение несло их к берегу. Уже были видны очертания островов. Но холод сковывал их разум, а руки беспомощно опускались. Сосуды на ногах сжались от холода, причиняя жуткую нечеловеческую боль.

— Ребятки, прощайте! Все! Подыхаю! Сердце разрывается! — прокричал что есть силы Шамиль.

— Простите меня за все! Прощайте братцы! Пришла расплата за все! — все услышали истошный крик Севы.

Сеня увидел в последний миг мотающиеся среди бесконечных волн головы геологов, которых яростный прилив мчал к спасительному берегу. И вдруг в угасающем сознании у него возникла мысль:

«Кто я такой? Зачем я так тускло жил? Почему приносил столько несчастья и горя близким мне людям? Нет мне прощения? Кому нужна моя жизнь? Жуть. Почему так болит сердце? Почему так ноет душа? Дочка, родная — прости! Прости меня, никудышного! Прости, жена! Я был никчемный человек и не хочу, чтобы все вспоминали на похоронах меня гадко!»

Сеня собрал последние силы и повернул вправо от берега, в сторону моря. Он потерял смысл бороться за жизнь. Жизнь важна для добра и любви, а он нес только горе и боль. Он понял, что не заслуживает жизни!

— Прощайте, мои дорогие! Не поминайте меня лихом! Простите меня, если что не так! Помираю, но не сдаюсь! — послышался хрипловатый голос Шефа. Шеф работал замерзшими руками, как граблями. Они не слушались. Он выл от злости и напряжения. Ему нельзя было умирать. Тимофеевич должен был любой ценой передать шлих с золотом в контору. Он пытался кусать ладони, но они не чувствовали. От остервенелости он прокусил губу. Стонал, но плыл. И понял, что будет бороться до конца!

— Я еще поборюсь! Мне надо выжить! Это несправедливо! Я должен жить! Прощай, Танечка! Спасибо за все! — звучал, перекликая волны, натруженный с придыханием голос Студента.

Студент замерзал. Замерзшие, обессиленные ноги не слушались. От них исходила дикая боль. Холод тисками сжимал кровеносные сосуды, и они взрывались в конечностях. Руки висели как плети. Волны захлестывали с головой, и ему казалось, что он барахтается под водопадом. Потускневшим сознанием и замерзающим сердцем он понимал, что это конец. Но душу разрывала пронзительная боль любви. Он угасал, а боль горела пожаром внутри. И он стал орать от отчаяния:

— Та-ня! Та-ня! Та-ня!

Он с трудом держался на плаву, а мысленно целовался с Таней. И закрывал глаза от счастья! И счастье держало его и всеми силами цеплялось за жизнь.

— Мужики! Кто живой! Откликнитесь! Я держусь из последних сил. Помогите! Умираю!

Это Валька орал истошно. Умирать никто не хотел. Он плыл упорно, но чувствовал, что превращается в холодец. Какая несправедливость! Он — сильный, умный, целеустремленный — должен так глупо сдохнуть от холода. Почему так? Это какая-то глупость! Это какое-то безумие судьбы.

— Я не заслуживаю такого конца. Господи, если ты видишь эту несправедливость, вмешайся, спаси, помоги!

Руки у него уже не работали. Это были остолбеневшие от холода обрубки. Ноги сжались, мучительно ныли и не двигались. Только душа жадно хотела жить, вопреки организму. И Валька готов был бороться, но органы угасали. Было обидно до слез умирать в расцвете жизни. И Валька заплакал. Слезы капельками катились по щеке и застывали. Он хрипел с подвыванием. Ему было тяжело, жутко, страшно от горькой обиды и безысходности. Но удивительно, что от слез на душе ему стало спокойно и тихо, как в церкви.

— Я! Я! Живой! Плыву на бачке. Замерзаю!

Моторист Андреев, обняв пустой бачок из-под бензина, остался один живой дрейфовать среди волн.

Вертолет Ми-8 летчика Анохина летел на бешеной скорости над Татарским проливом. Светило солнце. Приборы работали исправно. Вместе с собой он взял в полет свою 7-летнюю дочь Светлану. Она, прильнув носом к иллюминатору, с интересом рассматривала зеленые пейзажи. Вертолет пролетел Сахалин и повернул в сторону залива Счастья.

— Ой! Папа, смотри! На берегу желтые фиалки выросли! — прокричала сквозь рев мотора Светлана.

Это желтели на берегу спасательные жилеты пропавших геологов. Вертолет сделал круг и приземлился. Четыре человека лежали лицом вниз, раскинув руки, обнимая в объятьях землю. Один человек сидел на камне около пустого бензинового бачка. Это был моторист Андреев. Он выжил. Шестого потерпевшего течение унесло в сторону безбрежного океана. Встревоженные чайки кружились над ними, беспокойно махали крыльями, громко, протяжно рыдали, словно прощались с собратьями. Анохин подошел к телам погибших геологов. Никто не шевелился. Лишь одно тело скрюченного от холода человека вздрагивало от ветра. Анохин подошел к лежащему неподвижно пожилому мужчине.

— Живой? Ты кто?

— Я Гаврющенко. Передайте этот пакетик в нашу контору. Это очень важно!

— Не беспокойтесь — передам. Вам нужно в больницу.

— Не надо в больницу. Я останусь с ними.

Послесловие

Мы стояли у обелиска в центре Петровской косы в километре от пролива Холодный. На мраморной петле надпись: «Здесь 9.08.1974 года трагически погибли приморские геологи: Гаврющенко, Кильдеев, Дзызе, Круподеров».

Здесь же на Петровской косе возвышается Крест. Он стоит на месте русского кладбища первопроходцев. На нем есть табличка с надписью: «Здесь на Петровской косе находилось первое в низовьях Амура Российское православное кладбище, где были похоронены члены Амурской экспедиции и жители первого у берегов Амура Российского поселения Петровское 1850—1854 годов. Среди них дочь адмирала — начальника экспедиции — Катя Невельская.

Спите спокойно, россияне — первооткрыватели и первые поселенцы, жизни свои отдавшие освоению земли Дальневосточной.

Мир Вашему праху. Благодарные потомки помнят о Вас».