Французская любовь. Как это бывает. Немного о любви

Григорий Жадько

Книга о простом и сложном и одновременно самом главном в жизни человека. Книга о первых чувствах, любви, нежности и, конечно, о счастье.

Ночной экспресс

В купе пахло углем и дерматином полок. Вагон был полупустой. Уставшая проводница со скучным лицом накладывала в топку маленькие чурочки, а также подсыпала уголь совочком. Красные отсветы отражались у нее на лице. В третий раз, она обносила пассажиров чаем, и стаканы призывно звенели у нее на подносе в подстаканниках. К чаю полагался длинный «Дорожный сахар» в пергаминовых обертках.

В Челябинске вышли мои соседи по купе… толстяк папочка, такая же мамочка и их невыносимый ребенок, который клал в горшок так, что вонь не проходила как минимум в течение часа. Я остался один. Это было приятно.

Проехали Курган и маленькую станцию Петухово. Следующая остановка предполагалась в Петропавловске. Бетонные шестигранные столбы проносились за окном, сливались с тревожно бьющимся гудком встречного локомотива. Бешеной свистопляской мелькали вагоны очередного товарняка, и вновь взгляд упирался в дачные строения, маленькие игрушечные домики с ломаными крышами, березовые облетевшие рощи, пустые убранные поля, черные пары, сверкающие слюдяным блеском озерца. Все было знакомо и уныло своей беспросветной осенней тоской. Союз доживал последние годы, но еще не знал об этом. Древние старцы из Политбюро еще были в силах, вцепившись в гранитные стены Мавзолея, чтоб не упасть, приветствовать пеструю толпу челяди далеко внизу под ногами. Пустые полки магазинов встречали покупателей, а газеты привычно врали про будущее изобилие и грядущий неизбежный коммунизм. Пройдя трибуны, демонстранты брезгливо кидали в открытые грузовики транспаранты и плакаты с их портретами. Очередное фальшивое признание в верности закончилось. Быстрей домой. Там жена или мать пытались из скудных продуктов исхитриться соорудить праздничный обед. Но мы любили ту страну, не смотря, ни на что.

Может, мы просто были молоды.

Вечерело. Читать уже надоело, да и глазам от тряски и плохого света было больно. Из соседнего купе доносились пьяные выкрики и ругань. Женский голос что-то возражал, но как-то вяло и равнодушно. Мужчина был настроен агрессивно. Говорил долго возбужденно и почти без пауз.

Наконец совсем стемнело. Зажгли тусклый потолочный свет. В соседнем купе выкрики стали звучать громче, отчетливей, потом раздался стук задвигаемой двери, и все стихло. Я вышел в туалет. У окна стояла девушка в розовом коротком платье из тонкого трикотажа, с полотняным плетением понизу и на рукавах. На ногах у нее были черные, отсвечивающие матовым блеском колготки. Девушка была без обуви и стояла на одной ноге, носком второй ступни упиралась в подъем стопы. Лица я ее не видел, она смотрела в окно, но когда проходил мимо почувствовал затылком изучающий взгляд на себе. А когда возвращался, она уже открыто посмотрела на меня исподлобья серыми печальными глазами. Она была не совсем молода. Обычно так выглядят женщины, девушки, которым близко к тридцати, а может, ей было и не больше двадцати пяти. В этом возрасте не трудно ошибиться. Черная челка, прямые как воронье крыло волосы обрамлявшие овал лица, тонкий слегка вздернутый нос и чуть припухлые губы с небрежно наложенной сиреневой помадой, создавали общий образ миловидной, но чуть избалованной представительницы прекрасного пола. Когда я поравнялся с ней, она тихо проговорила с деланным вздохом.

— Совсем мальчик.

Фраза слетела с ее губ как бы случайно. Она ни к кому не обращалась. Я растерялся и ни-чего не сказав, скользнул в купе. Не знаю от чего, но теперь я сидел как на иголках и смотрел на неплотно закрытую дверь. Видел в зеркале свое глупое отражение, и оно меня забавляло. Вдруг я вздрогнул от неожиданного стука.

— Открыто, — сказал я торопливо.

После небольшой паузы, изображение мое уехало вправо, и я увидел в проеме Ее! Девушка излучала любопытство и доброжелательность.

— О! Такой мальчик и один, — она игриво, с небольшой опаской закусила губу, замерев у входа.

— Заходи, заходите, — промолвил я смущенно не зная как к ней обращаться.

Девушка шумно зашла, присела на нижнюю скамейку и тут же достала пачку сигарет «Космос», закурила. На шее у нее висела тонкая золотая цепочка с вензельной буквой «В», в золотом овале. Прикрывая глаза, она смотрела на меня, неотрывно и с легкой блуждающей улыбкой. Я молчал.

— Принцессу не заказывали? — спросила вдруг моя новая знакомая, — а они закончились вчера. Ваша очередь не дошла. Их просто было мало.

Девушка выдувала из табачного дыма прозрачные сизые колечки и дурашливо посылала их в мою сторону.

— А я? Я не похожу на твою принцессу? Из снов?… Нет?

Когда сигарета стала подходить к концу и молчание затянулось, девушка неожиданно заговорила быстро, монотонно, как бы освобождаясь от мыслей, что владели ей, и как бы продолжая начатый неведома когда и с кем спор.

— Не отвечай, не надо. Почему я не там… я не приемлю сильную половину, тех, что пытаются учить меня жить. Не люблю критику моих рассуждений и мыслей. Лучше целуйте в голые плечи, тогда у вас зажат рот. Не люблю эти бесконечные «Ты куришь?» «Приличные девушки не употребляют таких выражений!». Я курю не «Мальборо» и пью водку. Случается. Бывает много… и что? Кому, какое дело? Это моя жизнь, мое здоровье. Не считай себя умнее других. Просто он не был на моем месте и не жил как я. Откуда ему знать что у меня на душе. Его крутая «Волга» с шофером, отдых в Испании с толстой дородной телочкой под названием — жена, его статусы на работе и прочие понты мне знаешь в рот и нос одновременно! Да! Я такая резкая. Могу и послать, когда достанут. Мне пофиг его роскошный букет… лучше тайком залез бы, своровал запоздалые астры в соседнем огороде, размял бы свою толстую жопу, освежился забытым адреналином. Деньги! Что деньги. Знаю проще купить. Он так и делает. А они честные? Я сомневаюсь.

Я ломала чужие жизни, и жизнь ломали мне. И били до крови. А теперь зажило и не хочу вспоминать. И вот такой хмырь сидит и учит меня, как жить, как себя вести, говорить, а сам смотрит на мои сиськи и думает, как меня трахнуть в очередной раз, а если я залечу, бросит как бездомную собаку, и забудет о моем здоровье, о котором столько болтал. Да плевать! Нальете коньяка? Не откажусь, назовете принцессой? Буду жить и ей да как-то все не так. Сказок нет. Принцессы извелись. Может мне постричься наголо и с понедельника начать новую жизнь? Но это треп, я не постригусь и не начну. И я не ангел и опять найдется козел, который в очередной раз меня банально разведет. Заманит диким берегом, теплым морем, отдельной комнатой на мансарде. И я поведусь. Возьму внеочередной отпуск или уволюсь и очертя голову брошусь в омут головой.

Сигарета у нее кончилась. Девушка замолчала. Она поискала взглядом куда бы определить окурок, но не нашла ничего подходящего и успокоилась, вяло откинувшись на переборку.

— Выпить есть? — сказала она неожиданно требовательным голосом.

Я развел руками.

— Понятно! Откуда у такого маленького Нюсика выпивка.

Она вышла в коридор. Хлопнула дверь соседнего купе и спустя минуту она появилась в другом настроении с очаровательной улыбкой. В руках у нее была початая бутылка крымской мадеры и пара красных дешевых яблок средних размеров, что продают ведрами на станциях, когда проезжаешь Украину.

— Мы отдыхали в Геленжике, городишко так себе, но вина прелесть. Массандра. Попробуем?

— А это ваш в купе… он муж!? — наконец изрек я первую фразу, за время знакомства.

Она рассмеялась.

— Нет у меня такого добра! Нет! И не было. Глупости все. Эта пьяная скотина спит. А мы с тобой выпьем. Бум?

— Можно.

— Не можно, а нужно, немножко расслабиться. Что такой зажатый. Я не кусаюсь, — она звонко щелкнула зубами, — очень редко, но не в этот раз. Не бойся меня.

— Я и не боюсь.

— Вот и прекрасно, а после, что у нас будет?

Я пожал плечами.

— Отвечай!

— Не знаю.

— Ответ неправильный, — она опять лучезарно улыбнулась, — я тебя буду раз-з-з-вра-а-щать, — промолвила она, понизив голос до шепота и выговаривая последнее слово по слогам.

Я опустил голову, скрывая смущение от ее излишней откровенности.

— А как? — прошептала она еще тише, — как Нюсик к этому относится?

Она придвинулась ближе, и, подняв мне голову, взявшись холодными пальцами за под-бородок, слегка укусила за верхнюю губу. От моей гостьи пахло вином, потом, и совсем слабо духами. Темная челка у нее сбилась в сторону, смазливое личико приняло шутливое и хищное выражение, а в глазах прыгали такие пьяные чертенята, что становилось слегка не по себе. Я весь напрягся как струна, хотел что-то сказать, но слов не нашлось.

— Что тормозишь! — промолвила она ставя локти на столик и подпирая ладонями лицо, — порежь яблочки, и стаканчики бы…

Мадера была настоящая. Девушка почти не пила, больше для виду прикладывалась к стакану, оставляя не его краях сиреневые разводы от помады. В голове моей слегка поплыло

— Ах! Нюсик! Ах, Нюсик! — повторила она дважды с легким укором.

Не выключая свет, пристально глядя на меня и любуясь производимым эффектом, девушка начала неторопливо расстегивать перламутровые пуговички на кофте. Из под розовых краев юбки черными волнами спустился нежный капрон, обнажая загорелые стройные ножки. Следом пошли светлые трусики в желтый мелкий горошек. Взгляд мой ловил все ее движения. Я сидел совершенно ошалелый от стройной полноты ее бедер, так просто оголившихся до самого предела, где начиналась чистая белизна не загорелой кожи в начале живота, от блестящего островка черной поросли между ее ног.

— Нюсику нравится? — сказала она, томно улыбаясь.

Я вздохнул тяжело и ничего не ответил, только преданно по-собачьи взглянул в ее глаза, полностью доверяясь ей… и ее воле. Девушка поднялась, оперлась на одну ногу и медленно подняла подол повыше к груди. Согнутая в колени нога, описала круг туда и обратно. И опять туда и обратно. Черный треугольник между ног хищно и вожделенно казалось, подмигивал, скрывая что-то неведомое в глубине.

О! Господи! Я испытал непередаваемое чувство. Узкая талия, втянутый живот с вдавленным пупком, темная щеточка волос совершенно мучительная в своем притяжении. Все это заставляло учащенно биться сердце.

— Взрослые девочки любят маленьких мальчиков, — сказала она, любуясь на мое растеряно глупое лицо. У тебя была девочка… по-настоящему?

— Нет, — сказал я и густо покраснел, как будто сознался в чем-то неприличном и постыдном.

— Недотрога Нюсик! А лет нам сколько?

— Почти шестнадцать.

— Это много… пора становиться мужчиной.

Ее слова не возымели на меня действия. Я сложил руки на колени как старичок, замер, только расширенные зрачки глаз выдавали мое состояние крайнего возбуждения и волнения.

— Кинопередвижка в колхозе «Прощай Родина», — пошутила она, — а пьяный механик заснул. Ау!

— Не заснул, — сглотнул я непрошенную слюну, — совсем не заснул, — повторил я, торопливо мямля окончание фразы.

Она приблизилась почти вплотную, не опуская платья. Терпкие островатые запахи женского тела достигли моего носа. Вот она рядом… только протяни руку, коснись пушистых черных волосков. Пусть они утонут в твоих пальцах. Оказывается все так ПРОСТО!!! Все что раньше казалось несбыточным и запретным. Все что скрывалось за семью замка-ми… вот ОНО!!!…!!! Голова кружилась или от мадеры, или от моей развязной незнакомки, или от горячечных запахов, что исходили у нее от нижней половины тела, или от всего вместе взятого!!!

В момент наивысшего напряжения в купе постучались. Это было как гром среди ясного неба. Я в ступоре обездвижил, а она быстро опустила платье, вытянула губы трубочкой, приложив к ним пальчик, и показала взглядом на дверь. Я, глупо моргая, согласно кивнул ей в ответ, и открыл небольшую щель. Но тот, кто стоял с обратной стороны, не удовлетворился этим и довольно бесцеремонно распахнул ее почти на всю ширину. В проеме двери стоял ее пьяный ухажер.

— Не понял! Ты чего здесь делаешь? — обратился он к моей незнакомке.

— Мавр пришел! Посмотрите на него. Проспался! — ядовито бросила в ответ девушка.

— Так! С этим щенком утром потолкую, а ты сейчас же брысь на место, — он страшно заводил глазами и добавил, — мигом я сказал.

Девушка сделала, оскорблено брюзгливое выражение лица, но, тем не менее, послушно вышла, незаметно подталкивая носком ноги колготки с трусиками в сторону. В коридоре Мавр, как она его назвала, продолжал ее костерить, но вполголоса. Она вяло огрызалась. Наконец их дверь захлопнулась и там наступила тишина, прерываемая редкими глухими стуками и сдавленными стонами.

Я ночью вышел в Омске. Вокзал встретил меня холодным неприятным дождем. Зонта у меня не было. Желтые фонари выхватывали из темноты блестящие станционные постройки. Пахло вокзалом, сырым асфальтом и шпальной пропиткой. В руках я помимо чемодана держал небольшой плотный пакет из газеты. Подошел к урне, хотел выкинуть, но передумал и торопливо засунул его во внутренний карман куртки. «А если найдет мама? Что она подумает? Ладно, спрячу где-нибудь в доме. Но зачем мне все это? Путь полежит.… Может все к лучшему. Все, что не делается, делается к лучшему. Интересно все же, как ее звали. Буква «В», Вика? Вера? Валентина?… а может Василиса несостоявшаяся принцесса Василиса-прекрасная. Я ехал в ночном такси, смотрел на родной ночной город, а мысли возвращались к небольшому пакетику, что лежал у меня на груди.

Всего год назад мы с Сашкой Малтыгиным старательно вырезали из журналов красоток. Журналы были зарубежные, что привезла ему сестра из Австралии. Она была балерина Новосибирского театра оперы и балета, и на ее день рождения приезжал олимпийский чемпион Александр Тихонов. Сашка был непростой парень. Я гордился им.

Мы заперлись в комнате и беспощадно кромсали эти журналы втайне от взрослых. Девушки были в купальниках, хороши и в откровенных позах. Ну, так нам тогда казалось. Железный занавес в те времена был строгий! Что получше фотки, Сашка забирал себе, а те, что не очень, милостиво отдавал мне. Я страшно завидовал ему. Мне было пятнадцать. У Сашки было сразу три порока сердца, и белый военный билет, который на самом деле был не белый. Он умер через три года в восемнадцать в такую же ветреную осень. Неотложка даже не успела приехать. Я учился на втором курсе института. На похоронах местное хулиганье перебрало так, что запели песни. А мне хотелось плакать.

Спустя годы я женился, а жена лет через семь нашла этот пакетик. Молча, положила на стол передо мной. Я как мог, объяснил. Не знаю, поверила ли она мне? Наверно поверила. Спасла старая советская газета тех лет. Но выкинуть все, же пришлось. Мы любили ту страну,… когда не было, казалось ничего… и даже девочек в купальниках вырезать надо было тайком.… Наверно мы просто были молоды.