Провинциалка

Григорий Жадько

Девушка, невыдающейся внешности, из далекой деревни, решила поступить в столичный театральный институт. Но там конкурс 300 человек на место, и ее никто там не ждет. Рассказ о долгой и мучительной борьбе с окружающими, бедностью, суровыми и несправедливыми законами жизни.

© Григорий Жадько, 2023

ISBN 978-5-4483-5955-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Провинциалка

Спасибо за выбор. Приятного чтения.

Это был девятый раз когда Лиза засобиралась в Москву. Восемь были безрезультатны. Один раз она ездила с Катькой Смирновой из Звягинки и пару раз с другими девушками, когда перебралась в город и жила в общежитии. Но год за годом неудачи преследовали ее, и все — даже мама — сказали, что ей пора остепениться и выкинуть эту дурь из головы. «Ну, какая с нее артистка, с ее внешними данными и происхождением от сохи?!»

Девушка действительно выглядела худой и даже изможденной. Волосы ее не были уложены в прическу, а лежали двумя крыльями, спускаясь ниже впалых щек. Одежда на ней была опрятная, но не модная, без той изюминки, которая заставляет взгляд молодых людей останавливаться. Мужские глаза обычно равнодушно скользили мимо, как будто это не молодая женщина, а случайный неодушевленный предмет.

Сказать, что Лиза, была страшна или безобразна, было бы большим преувеличением. Но она относилась к девушкам, которые, свои принципы и убеждения, ставят высоко. Не кокетничают, не пустосмешничают, не заморачиваются на косметику и считают, что мужчина их мечты все равно не обратит на них внимания, и уж тем более не сделает серьезный шаг по созданию семьи. А опускаться до легких отношений на работе, или на гулянках, подбирать то, что никому не нужно — она считала не для нее. Достаточно горячего душа.

Матери было особенно тяжело смотреть, как Лиза в очередной раз, опустошенная и измотанная возвращалась из столицы с потухшими глазами. Боль и отчаяние закрадывались в ее сердце. Но каждый раз весной, ближе к средине лета, лицо дочери вновь преображалось, светлело, глаза загорались неукротимым решительным блеском, и она вновь отправлялась по знакомому маршруту. Лишь один раз был перерыв в этом конвейере, неподвластном времени, когда она родила сына. А недавно Ване очень скромно отметили его первую круглую дату — десять лет!

Слава богу, сыночек не был похож на мать, личико у него было аккуратное, симпатичное, а густые каштановые волосы немного вились, пребывая в обычном мальчишеском беспорядке. Это и не удивительно, отец ребенка был хорош собой. Как всегда — счастье было коротким. «Почему он ни разу не поинтересовался ребенком? Это случилось в 17 лет, а в 18 она уже родила?»

Хотя все началось гораздо раньше — еще в 14-ть. Эту историю она не любила вспоминать. Первый красавец их класса, Витька Горохов, несмотря на малолетний возраст, оказался еще тот сердцеед и одновременно подлец. Он умело, и настойчиво делал попытки соблазнить девушку. Впрочем, Лиза и сама была увлечена и потеряла голову.

Романтический вечер у Соленого озера, закончился неожиданно и ожидаемо. Но, не успев опомниться от первой близости, она вдруг почувствовала, что уже не Витька, а одноклассники, терпеливо наблюдавшие из-за кустов, навалились на нее гурьбой. А Витька только самодовольно потирал руки и скалился. Что это было? Изнасилование или она просто не отдавала отчет своим действиям, но трое молодых негодяев добились своего, а она ушла в себя и никому ничего не сказала. Но тем паршивцам оказалось этого мало, и пошла, гулять по школе дурная и разухабистая молва о похождениях веселой троицы, где в главной роли фигурировала Лиза Чумакова по прозвищу Чума.

Лиза в скором времени, после восьмого класса, уехала в город, поступила в приборостроительный техникум. Но и там счастья не нашла. После трех лет такого существования, разуверившись, она нашла того, который показался ей единственным и неповторимым, и закрутился бурный роман, но что-то опять пошло не так и они расстались, а она почувствовала, что в положении.

Врачи, сделав обследование, настойчиво советовали не прерывать первую беременность и после долгих и нелегких раздумий, она согласилась. Слишком велик был шанс остаться в последующем без детей.

Мама Лизы, Татьяна Кузьминична, которая проживала в области, и знала все нелегкие перипетии дочери, вероятно даже больше чем допустимо знать матери, и как ни странно, в чем-то даже оправдывающая ее, как-то спросила, — как Лиза отнесется к тому, чтобы ее сыночек Ваня, остался у нее в деревне на неопределенно долгий срок, а может навсегда. Во всяком случае, пока ее личная жизнь не наладится. Услышав это, Лиза так посмотрела на мать, что больше подобных вопросов та никогда не поднимала. Брать малыша на воспитание не потребовалось.

— Мама! — как-то ближе к середине лета, произнес мальчик, когда они садились ужинать, — ты в этом году опять собираешься в Москву?

— Я еще не решила, — немного виновато ответила мать, поглядывая на сына и разливая большим половником дымящиеся щи с кислой капустой. Капуста была мягкая, с прошлого года и ее приходилось, тщательно отжимать и вымачивать. Отдельно на столе красовались: горка «Фабричного» хлеба, и тонко, тонко нарезанные ломтики Звягинского сала. А ближе к себе Лиза подвинула баночку с домашней горчицей. Горчица была «Вырви глаз» и намазывала ее только она, а сын предпочитал шпик.

— Тогда мы пока не будем покупать велосипед, — миролюбиво, после долгой паузы, предложил мальчик, отводя глаза в сторону. — Уже скоро конец лета, там осень, да и где его нам ставить на зиму?

Мальчик лукавил. Еще не кончился июнь, лето было впереди. Но в этот раз его маленькая неправда звучала убедительно. Зачем ему захотелось представить, будто лето на исходе и нужда в двухколесном друге почти отпала?

Мать обвела взглядом скромное помещение «колясочной». Она как родила, устроилась в управляющую компанию и Зайчикова, царство ей небесное, сжалилась, дала молодой маме эту крохотную нелегальную жилплощадь. Колясочные в девятиэтажках, ни одного дня, после сдачи домов, не использовались по прямому назначению, а сразу оборудовались железными дверьми и в них временный приют находили особо ценные дворники, и другие работники ЖЭКа. Был единственный несомненный плюс комнаты — не нужно было платить за нее.

Лиза, в порыве нежности, обняла взлохмаченную голову сына, прижала к своей груди и глаза ее предательски повлажнели.

— Мы обязательно купим велосипед! Ты же так хотел! Я обещала, — промолвила она торжественно и даже клятвенно.

— Не думай об этом, — обжигаясь щами, аппетитно глотая куски бутерброда, продолжил мальчик.

Шпик был отменный, с мягкой шкуркой, опаленной соломой и с розовыми прожилками мяса. Деревенский, от бабушки.

— Хотел? Перехотел! — с наигранной веселостью, продолжил мальчик. — Правда, правда. Это совсем не обязательно, я буду пока ездить по очереди с Пашкой Новиковым, он не против, а в Москве тебе деньги точно пригодятся.

— Как же так сынок! Ты у меня один. Я и так тебя не балую! — немного растерянно промолвила мать, все не решаясь сесть.

— Еще год потерпит, — с напускной бравадой бросил сын. — Мне не в напряг. Поверь.

— Мой мальчик! Ты стал у меня совсем большой!

Она ласково и виновато поцеловала его и глаза ее горели любовью.

— Ну, мам! — взбрыкнув, отстранился он от ее нежностей, — точно тебе говорю. Ты садись, ешь, раз налила. Остынет. А за следующую зиму мы еще много денег скопим!

— Скопим! Обязательно скопим! — убежденно согласилась Лиза. — Куда мы денемся. Ведь мы не транжиры с тобой Ваня.

— Если только ты не поступишь учиться на артистку… — неуверенно произнес мальчик, раздумывая сделать еще один бутерброд или остановиться.

Брусочек сала предательски уменьшался.

— Я говорю пацанам, а они ржут, — серьезно промолвил он, быстро взглянув на мать.

— Правильно смеются, — подтвердила Лиза и выражение лица у нее было смиренным и добрым.

— Ничего не правильно. Просто дураки и все! — не на шутку горячился мальчик. — Ты у меня способная. Ты у меня вот такая! — мальчик с азартом поднял большой палец вверх. — Из тебя получится самая клевая артистка!

— Я рада, что ты так думаешь, — согласилась мать, пряча улыбку, в уголках рта.

— У тебя знаешь, какой заряд, сила?! — сын сжал кулаки и крепко стукнул их меж собой костяшками. — Будь здоров. Тебе не будет равных!

— Так у меня и звездная болезнь появится после твоих слов! — подтрунивая, промолвила Лиза, обернувшись и поправляя волосы перед маленьким зеркалом, сделанным из квадратика зеркального кафеля.

— Ты не веришь?! Зря смеешься. У нас немало хороших актрис, актеров! — высокопарно произнес он. — Есть просто замечательные, но таких классных как ты, точно нет. Успех тебе обеспечен. Ты их всех порвешь, как Тузик грелку!

— Ничего себе! Твои бы речи — да Богу в уши! — светлея лицом, промолвила она.

— Да-а-а! — продолжал настаивать мальчик и глаза его горели. — Ты будешь не просто артисткой, — а великой! Люди не дураки, они уже и сейчас это видят!

— Хм! И кто конкретно? — заинтересовалась Лиза, не понимая, что еще придумал Ваня, чтобы ее поддержать.

— Помнишь, на вечере в школе, ты читала стихи Бродского и Ахматовой? Почти полчаса и ни разу не запнулась и весь зал встал, захлопал, провожал тебя стоя.

— Эка невидаль — стихи в школе прочитать, — недоверчиво ухмыльнулась она. — Так как каждый сможет.

— А вот и не каждый, а тем более с выражением, чтобы мураши по телу пошли… — Ваня задумался, стал серьезным. — Я тобой тогда сильно возгордился. А Валентина Степановна сказала мне, что твоя мама как самая настоящая актриса выступала… Во-от! А она в этом толк знает. Знаешь, как она нас по литературе гоняет?! Зашибись! У нее не «пофилонишь».

Лиза, мимоходом, вникая в болтовню сына, убирала посуду. Но мысли ее ушли далеко. С летним отпуском, как всегда, было трудно. Пришлось наслушаться от Гавриловны: «Чумакова! Другого месяца для тебя не существует?! Опять в столицу! Кого это волнует?! Все летом хотят!» Пришлось убеждать, в который раз. Пустить слезу. А что делать?! Она отходчивая, поругает, отчитает и тут же пожалеет. Гавриловна прямая: любит иногда искренне послать на…, чем лицемерно улыбаться. Сама из подъездных уборщиц, при муже алкаше, до начальника ЖЭКа поднялась. Знает не понаслышке, почем фунт лиха и хороших работников умеет ценить. Правда коллеги не все такого мнения. За спиной, Лиза слышала и бурчание и недовольство. Чем сильнее горишь, тем больший ушат колкостей изливали коллеги. «Можно подумать!». «Тоже нашлась артистка!! А работать кто будет!». Но все ее любили и жалели, чтобы обижаться всерьез.

Лиза, сложив вымытую посуду, подошла к окну. За стеклом смеркалось. Выключили главный фонтан, и зажгли фонари в парке Унеэр. «Андреич командует. Как всегда, пунктуален старик!». Белые, похожие на шляпы фонари уходили двойной цепочкой, делали круг, огибая летнюю веранду и скрывались за бассейном. Фонтан уже третий год не включали, но деревья выросли и на лавочках, днем, любили посидеть старушки, вечером собачники с питомцами, и совсем поздно, влюбленные пары. Было тихо, только на Родниках тяжело и надрывно ухали сваезабивочные машины. Землю потряхивало. Строители закладывали новый дом напротив «Горожанки» сравняв при этом стадион, что сделали жильцы для ребятишек.

Она вдруг вспомнила, как сын отказался брать бесплатные обеды в школьной столовой. Их давали малообеспеченным семьям, детям матерей-одиночек и это было неплохое подспорье. До третьего класса мальчик ел, а потом выпрягся. Ни в какую! Гордый! Или кто что сказал! Сколько злых языков?! Пришлось пойти навстречу. Лиза договорилась взамен брать в школьном буфете сметану раз в неделю. Повариха — необъятная, но мудрая женщина — пожалела ее. Когда мать приносила банку со сметаной и ставила на стол, глаза сына светились радостью. «Моя — сметанка! Наверно из Простоквашино?!» — облизывался он и смешно водил глазами. Видать тоже переживал и был рад, что таким образом ситуация разрешилась.

— Бери! Бери сметанку! Ешь! — настаивал он. — Свежая!

— А ты?

— Я тоже себе на хлеб намажу.

И мазал густо, от души, и ел до белых усов и довольно улыбался.

— А еще мы забыли! Тебе же школьную форму покупать надо? — вспомнила Лиза, слегка отстранившись и рассматривая долговязую фигуру сына. — Видишь, как вытянулся за год?!

— Да фигня, только брюки выпустить немного, там есть запас, — бодро парировал мальчик. — Я знаю, так делают, материал еще хороший. Ну и шнурки на ботинках заменить, а то они в некоторых местах нитками пошли.

— А кроссовки? — нахмурившись напомнила Лиза.

— Закле-е-еим, — бесшабашно протянул мальчик. — Мы на траве иногда босиком гоняем.

— Как же? Видно будет! — усомнилась Лиза. — Ребятишки засмеют?! Ты же не оборванец, или нищеброд какой?

— А мы аккуратно. Пусть только попробуют?! Все знают, что я сорок раз на турнике подтягиваюсь.

По лицу Лизы пробежала быстрая улыбка.

— Сейчас-то уже нет? Что сочиняешь?! — взяла под сомнение его слова мать.

— Сейчас нет. Тренироваться надо, а негде. Турник бы сделать. Вот была бы у нас большая кварт… — и Ваня не договорив, осекся, быстро «сверкнул» глазами на мать и перевел разговор в другое русло. Лиза сделала вид, что не расслышала последнюю фразу. Квартирная тема у них тщательно замалчивалась. Это было негласное табу. Сын никогда не водил домой товарищей. И очевидно никто из сверстников не предполагал, в каких условиях они живут. А мама, и сын делали вид, что жилплощадь их вполне устраивает, что девять метров это еще здорово, так как есть колясочные и по семь, как на Плехановском! Правда, в них и проживали одиночки. Но это оставалось за скобками.

В эту крохотную комнатку был втиснут: туалет с китайским душем за занавеской, узкая кухонная плита Лысьва, холодильник, и телевизор. А у окна стоял маленький стол с откидной крышкой. Он одновременно служил и обеденным и письменным для приготовления школьных уроков. Но больше всего места занимала двухэтажная самодельная кровать, которую сделал местный плотник Василий Васильевич из своих материалов и при этом не взял с них ни гроша. Дядя Вася был добрый, золотые руки, но сильно пьющий и иногда приходил занять до получки. Лиза, когда были деньги, никогда не отказывала. А он каждый раз клялся, что это в последний раз.

Оставшийся незанятым, узкий проход в комнате, не позволял свободно ходить. И передвигаться приходилось немного бочком, и по очереди, но к этому мать с сыном привыкли. Обычно, сделав уроки, Ваня по навесной лестнице забирался на свой второй этаж, туда же убирал и лестницу, чтобы не мешалась в проходе, и вешал ее на стену под самый потолок. А Лиза напротив, садилась к столу и штудировала азы актерского мастерства. Иногда она декламировала, пела, но не громко, так как соседи начинали стучать по батарее, и приходилось переходить на громкий шепот или сворачивать занятия. Ване нравился этот громкий шепот, так как Лиза не имея возможности взять громкие ноты, старалась вложить в речь больше чувства, энергии и это у нее неплохо получалось.

Иной раз Ваня, пребывая в хорошем расположении духа, шутил, что их комнатка сделает и из него настоящего артиста, так как вольно или невольно, все Лизины пассажи он усваивал детской прочной памятью и порой даже напоминал ей слово или фразу, которую она забывала.

— А что, может быть! — с готовностью соглашалась мать, мечтательно глядя на сына. Она бы все за это отдала. Деревенской девочке, матери-одиночке, поступить в столичный театральный институт было крайне сложно. Это был предел мечтаний, просто надежда на чудо, в которое уже трудно было продолжать верить.

— Да не-ет, нет… конечно, какой из меня артист? Это девчоночьи мечты, — важно разглагольствовал Ваня, отступая, — лучше я буду матросом на большой шхуне или, в крайнем случае, коком на корабле и пойду в кругосветное путешествие. Может меня как Робинзона Крузо после кораблекрушения выкинет на необитаемый остров. Вот будет здорово!

Сын любил эту книгу и с упоением зачитывался ей, представляя себя на месте главного героя Даниэля Дефо.

— Что и бросишь меня одну? — лукаво щурила глаза Лиза, испытывающе глядя на сына.

— К умот инемерв, ьдубин — отч меамудирп, — без запинки чеканил он.

— Переведи.

— К тому времени, что-нибудь придумаем, — раскрывал секрет фразы мальчик, и глаза его лучились добрыми искорками.

Ваня любил изредка, почти без подготовки, козырнуть текстом наоборот и поставить собеседника в тупик. Лиза его абракадабру с трудом переводила на нормальный язык. Сын убеждал, что это тренирует внимание. После таких тренировок, чтение и осмысление обычного текста якобы становилось очень легким.

— Между прочим, мужчины артисты тоже в почете! Да еще каком! — говорила Лиза. — Но все очень не просто. Это тебе не на необитаемый остров попасть. Ну, подрастешь, поймешь. Пока загадывать рано.

— Не знаю.

— Я тебе говорю. А ты же не так давно футболистом хотел стать, если мне не изменяет память? — вдруг вспомнила Лиза и лукаво посмотрела на сына.

— Ну да, по молодости я вырезал фотки из журналов! И они классно смотрелись на стене: Зинедин Зидан, Роберто Карлос, Дэвид Бекхэм. Кстати, Дэвиду было 11 лет, когда его заметили представители «Манчестер юнайтед».

— По молодости? А сейчас старость подкралась? — съязвила Лиза, — А Роналдо?

— Ну Роналдо особый случай! — миролюбиво, не обращая внимания на ее колкость, согласился мальчик. — Хотя сейчас они уже не такие крутые. Теперь новые звезды: Серхио Агуэро, Марио Балотелли, но меня они мало волнуют.

— Но все-таки ты разбираешься?!

— Да, с пацанами болтаем, — важничая, заявил он и добавил. — Только когда уж наши начнут играть и забивать?! Кроме как на Аршавина и Кержакова ни на кого нельзя опереться, ну и конечно Акинфеев молодец.

Этот вопрос повис в воздухе. Они немного помолчали. Сваезабивочная машина тоже примолкла и стало совсем тихо.

— У меня есть в копилке немного денег, — наморщив лоб, вдруг объявил Ваня, — наверно дам тебе в Москву, купишь мне или себе что-нибудь.

— Откуда они у тебя? — насторожилась Лиза.

— Выиграл в «Чику»

— На деньги играть?! Смотри у меня, — хмуро сказала мать. — Пойдешь по кривой дорожке?! Что я тогда с тобой буду делать!

— Мама! Ну что ты! — предупредительно поднял он руки с растопыренными пальцами к потолку. — Это же почти понарошку.

— Понарошку! — продолжая хмуриться, бросила мать. — Это все равно деньги. Наверно ребятам на обеды дают. Я и так тебе подарок привезу! Чтобы бы ты хотел?

— Мас ен юанз, — улыбнулся он. — Сам не знаю. Но ты не траться, обо мне не думай. Лишь бы у тебя получилось.

— Получилось! Я, конечно, понимаю, что это блажь, — тяжело и протяжно вздохнула Лиза, — но поделать с собой ничего не могу.

— Нет мам! Это не блажь! — решительно заявил мальчик и лицо его сделалось очень серьезным. — Ты упорная. А упорных Бог любит. У них всегда все получается. И у тебя тоже! Вот посмотришь!

— Да уж восемь раз смотрела, — кривясь как от зубной боли, произнесла Лиза, окунаясь мыслями в прошлое.

— Восемь раз ездила, — взял он ее за руки, — а в этот год точно получится!

Лиза с сомнением и робкой улыбкой посмотрела на сына.

— Откуда такая уверенность?

— Знаю и все! — убежденно, не терпящим возражения голосом, отрезал мальчик. — Чутье! Я ведь раньше тебе этого не говорил?

— Да нет вроде, — промолвила Лиза, пытаясь припомнить прошлые разговоры.

— Вот! — удовлетворенно подвел он итог. — А теперь говорю. У меня всегда так: в «Чику» играем,… кидаем, кидаем, и иногда я заранее чувствую, что сейчас обязательно попаду в котел и, правда, попадаю! Вот как так? Это необъяснимо, еще не кидал, а чувствую! Знаю!

Ваня любил эту игру, требующую очень верного глаза. И «свинчатка» у него была лучшая во дворе, — вылитая из пластин старых автомобильных аккумуляторов, в баночке из-под импортного сапожного крема. В ладони она помещалась как влитая. Когда ребята расходились, он зачастую оставался и тренировался.

— Да мама! — добавил он убежденно после паузы. — В этот раз не так как в те! Точно повезет!

— Не знаю, — недоверчиво улыбнулась Лиза и ласково запустила ему ладонь в волосы.

— А я знаю, уже сколько раз замечал. Все верно. У меня чутье верное. Я тебе говорю — все получится!!

— Игрушки?! Битки?! Чики?!… — она тяжело вздохнула. — Сравнил! Тут и от руки твоей зависит, и глазомера…

— Да не только… вот и в школе замечал, учительница по журналу ручкой водит, а я уже тетради складываю, парту освобождаю, знаю, что она мою фамилию назовет.

— И ни разу не ошибся? — с сомнением взглянула она ему в лицо.

— Ну-у, не то чтоб ни разу! — смущенно закатил глаза Ваня, пряча улыбку. — Он итчоп адгесв юавыдагу.

— Что? — нетерпеливо бросила Лиза.

— Не сто процентов, но почти-и-и всегда угадываю.

— Наверно самовнушение, хотя ты у меня мальчик умненький!

— Хорошо! Не веришь! — запальчиво заявил он. — А давай поспорим, что в этот раз у тебя получится?!

— Ваня! Ты же знаешь, что я не люблю спорщиков! — с осуждением произнесла Лиза.

— А все равно давай?! — с азартом в голосе продолжил он.

— Ну, ты же мальчик! На что можно спорить с собственным сыном? — с укоризненной усмешкой промолвила Лиза.

— Ты не права! У меня конечно денег мало, но вот скажем, если я продую, разобьюсь в доску, но кончу год на все пятерки!

— Да не смеши!! Ты бы хорошистом закончил, а то троечки стал таскать! Уж скоро и до двоечек дойдешь — меня в школу потянут.

— Так это я без напряга! — задорно щелкнув пальцами, непринужденно бросил он. — Ты меня не знаешь! Спорим?!

— Ну ладно, а с меня что?

Лицо мальчика смешно вытянулось, глаза округлились, но сказал он очень беззаботно, как будто о какой-то мелочи:

— А ничего! Просто поступи и все!

— Ну, это же не спор? Ерунда какая-то, — возмутилась мать. — Я и так стараюсь!

— Совсем не ерунда. Ты не стара-а-айся, — с нажимом сказал он, — а возьми и поступи. Вот как я знаю, что попаду заранее и попадаю — так и ты!! Уверенности, убежденности в тебе не хватает!

— Однако! — засмеялась Лиза, поймав себя на мысли, что этот неожиданный поворот в рассуждениях сына ей понравился.

— Если точно знаешь, — продолжил Ваня, — голова, руки сами все делают.

— Ну не знаю, не знаю… — все еще сомневаясь, произнесла Лиза, но лицо ее стало очень серьезное и даже озабоченное.

— И я не знаю, как на это настроиться. Бывает тоже сильно хочу, а промахиваюсь! Небрежно, шалтай-болтай, тоже мимо! А иногда верю и знаю, что кон мой — и действительно, в самый центр летит!!

— Да! С битками, свинчатками своими, ты меня озадачил сынок, — Лиза в задумчивости сжала себе голову и встряхнула ей, — и сильно хотеть нельзя, и слабо не получится. Легко сказать — просто поверить!

— Мне это тоже трудно объяснить.

— Я все поняла! В смысле задачу поняла! Что от меня требуется! Ох, и заболтались мы с тобой. Уже совсем ночь на дворе! Наверно с этим надо лечь, переспать, утро вечера мудреней.

— Ты мам не думай! Просто поверь. Я уже все знаю наперед! — залихватски подтвердил он.

— Ох! Герой мой! Провидец!… Иди уж отдыхать, — махнув рукой, ласково пробормотала она.

— Фигня! Посмотришь, посмотришь!!! И мои слова тогда вспомнишь!

Лиза расправляла постель, и ласковая, добрая улыбка не сходила с ее губ. Почему-то слова сына не казались ей ерундой. В какой-то момент она почти уверилась, что в этот раз будет по-другому. «Вот бы сохранить этот настрой и в столице? Да где там! До Москвы и экзаменов еще уйма времени, все испарится, останется только страх, мандраж и ни грамма уверенности в успехе. А если ты не веришь в себя… экзаменаторы чувствуют, это. Ты изначально жертва, неудачница! Голос, выражение, мимика и какая-то подавленность в глазах — разве это скрыть?! Тем более от людей, для которых это основная профессия. Такой настрой, конечно, предопределял, порождал поражение даже при отличном знании предмета.

Любопытные соображения. Интересные битки! Надо будет перед экзаменами попытаться не мандражировать почем зря, не исходить холодным потом, а крутить это в голове. Где-то Ваня прав! И почему где-то?!… А вдруг он и правда может предсказывать будущее? — мелькнула шальная мысль у Лизы. — А что если поверить и сдать всем назло! Все поставили на мне крест, подсмеиваются почти в открытую, а я возьму и поступлю. Просто поступлю! И точка! Конечно! Как иначе. Только бы мне не стушеваться перед строгими столичными экзаменаторами! Двадцать восемь — возраст близкий к критическому, неохотно принимают таких. Что еще можно сделать? Прическу необходимо продумать. Накрашусь. У Натахи костюмчик выпрошу, австрийский велюровый, в поездку. Бедной Лизы больше не будет! Достаточно!… Будет эффектная уверенная в себе и своих силах женщина. Молодая неотразимая в своей уверенности. Без дрожи в голосе и этого противного блеяния: «Подайте если сможете!» Мне подачек не надо. Все нужно предусмотреть: стиль в одежде, чтобы не вычурно, но неотразимо, макияж, выражение лица, походку, уверенную от бедра, без подобострастного семенения и тем более без пошаркивания. Она приехала завоевать столицу, а не ждать благосклонности и манны небесной. Сынок не может ошибаться. В этот раз я обязательно поступлю! С другой стороны если он не ошибается, то внешний вид и другие атрибуты не имеют значения. Она поступит при любом раскладе. Не зря же она зимой каждый вечер занималась. Э нет! Тут все должно быть в комплексе. На пророчество надейся, а сам не плошай! Ведь это только инструмент, возможность. Соберись, режь, рви зубами, прыгай через голову, наступай себе на горло, делай невозможное! Только так! Только так! Осуществить мечту нельзя спустя рукава».

Мысли… думы… мечты! Глаза у Лизы источали уверенность, спать расхотелось. Даже их жилище не казалось сейчас маленькой конурой. Нормальное! Жить трудно, но можно. Живут же как-то! Колясочная была расположена в непосредственной близости от лифта и подъездной входной двери. Чтобы отгородиться на ночь от шума, мама с сыном взяли за правило, закладывать дверной проем наполовину тряпками и одеждой и занавешивать старым одеялом, железное полотно совершенно не сдерживало звуки. Так было всегда, но сегодня они забыли это сделать.

Тем не менее ночь окутала ее мягким одеялом. Что-то переключилось у нее в сознании. Ей спалось так сладко и безмятежно, как в детстве. Лиза чувствовала во сне: большая, большая черная тень убегала от нее. Девушка стояла над обрывом, на Красном Яру, залитая лучами утреннего солнца. Свежий ветер развевал ее платье, а за спиной шумели величественные сосны. Далеко, далеко у уреза воды бился кипенно-белый прибой, и коршуны, поворачивая головами, кружили внизу. Даже буксиры, натужно толкавшие, из последних сил, баржи отсюда казались игрушечными. Она была на недосягаемой высоте. Выше было только голубое бездонное небо. Если раскинуть руки, то можно было представить, что она парит над миром. Наверно она, и правда, летала, а ангелы нежно пели и играли на дудочках скрываясь в невидимых облаках.

Серое утро робко просветлило оконные рамы. Самая отвратительная и ненавистная вещь в доме — будильник. Но куда без него. Но не в этот раз. Она не проснулась. Откуда-то издалека, из потустороннего мира, вдруг послышался взволнованный шепот сына:

— Мам! Просыпайся! Быстрей! Ты же никогда не опаздываешь, уже без пятнадцати.

— Господи — опешила Лиза — Неужели не услышала будильник?! Ну точно! Солоха!

— Да! А я вижу ты не встаешь! — назидательно заявил сын собирая морщинки на лбу. — На работу пора.

Лиза все равно сладко и неторопливо потянулась. Она была еще там, в сказочном мире грез. На работу совсем не хотелось.

— А как же кофе? Подсуетись, пожалуйста, Ваня! Где мой любимый Жардин?

— Да он же кончился еще вчера, остатки собирали! — хмуро напомнил сын.

— Точно! Забыла. Теперь уж долго не попьем, — расстроилась Лиза. — Тогда чай.

— Только Ашановский, — констатировал Ваня. — «Каждый день»? Что вениками пахнет?!

— Блин! Я же его не пью! Ну, все равно. Давай. А ты булку вчера доел? — оживилась она.

Мальчик вздохнул и потупил глаза.

— Не знаю, как вышло. Я книжку читал, смотрю, а уже ничего не осталось.

— Ну и ладно, — миролюбиво и ласково вздохнула мать, — там гренки в столе доставай, размочим и с малиновым вареньем. Сегодня, решила, опоздаю.

— Не будут ругать? — обеспокоенно обронил он, отыскивая пакет с гренками в глубине стола.

— Если меня ругать Вань — то кого хвалить. У меня веская причина.

— Какая? — удивился он, непонимающе оглянувшись на нее.

— Я летала во сне!

— Ха! Летала. Тоже причину нашла! — искренне удивился он. — Скажи это нашей классной! Точно вылетишь обратно в дверь.

— Ваня! Ваня. Я знаю что говорю. Я уже лет десять, точно, от земли не отрывалась!

Сын, улыбаясь, разливал чай и с любовью, и недоумением поглядывал на такую непонятную сегодня маму. Ему нравилось ее приподнятое, веселое настроение. Конечно, через неделю в Москву. Тут у любого в голове тараканы запрыгают, а ему полмесяца перебиваться на макаронах. Но он выдержит. Лишь бы у нее получилось!

Ваня только начинал жить, и отсутствие опыта позволяло ему надеяться на чудо. Если бы он немного лучше знал этот мир, людей, он конечно бы не был так оптимистичен. Иногда отсутствие отрицательного опыта — плюс! Маленький плюс, который переходит в драйв. Но это редко и обычно быстро кончается.

Последние дни у Лизы были суматошные. Хотелось уйти в отпуск без «хвостов». По участку, этажам приходилось наматывать за день километров по десять. Утром в диспетчерскую, потом проверка, как дворники убирают. Заявки от квартиросъемщиков, ходьба по адресам. В обед осмотр крыш с рабочими: в двух домах протечки и жалобы от жильцов, что потолок отсырел. Заглянуть в подвал, вызов бригады с эпидемслужбы — набежавших крыс надо уничтожить пока они не расплодились. Ликвидация засора и организация откачки воды. «Вот кажется и все! Ее 38 подъездов в удовлетворительном состоянии». Без рук, без ног она вернулась в комнату и тут опять звонок:

— Лиза, ты еще ключи от подвалов не сдала?!

— Совесть имейте. Я в отпуске уже три часа как и уже одной ногой в Москве!

— Солнышко! Выручай! Тут две девочки звонят, Курчатова 156. Котенок у них в подвал забрался, выходить не хочет и мяукает. Сходишь?

— Хорошо, сейчас Ваню пошлю, — тяжело вздохнула она, в изнеможении, опускаясь на стул.

— Ваня!

Это была ее палочка-выручалочка. Сынок это ее все! Главное приобретение в жизни, ради чего стоило жить.

***

Фирменный «Сибиряк» отошел точно по расписанию. Раннее утро, свежими потоками воздуха, колыхало шторки на окнах. Побежали станции Чулым, Барабинск, Татарск. Встречные составы натужно отзывались гудками. Плацкарт, боковушка у туалета! Но кто будет всерьез обращать внимание на такие мелочи, когда впереди Москва.

В изголовье рюкзак, в котором самое главное: конспекты, тетрадки, затертые чуть не до дыр методички, несколько пакетов китайской лапши, кипятильник, зарядка для телефона и духи Nina Ricci. А в кошельке чуть больше 30 тыс. рублей, и это с отпускными. Маловато платили в управляющей компании. Жизнь у нее в столице предполагалась скромная…, чтобы еще на обратную дорогу хватило и подарки, сына. «В принципе, если ничего не покупать, то цены приемлемые!» вспомнила она их любимую шутку в ЖЭКе. Лиза впервые была спокойна, ну если только слегка подкрадывалось волнение, но девушка гнала эти мысли прочь.

Она взяла с собой тетради, но не доставала их из рюкзачка. Она знала, почти наизусть, что там написано. «Голове надо отдыхать. Перед ответственными экзаменами нельзя напрягаться. Пусть там все раскладывается по полочкам, чтобы в нужный момент она могла это извлечь без задержки. Память-то у нее отменная. Дай бог каждому. Сынок на прощание, в качестве напутствия, крупно написал на тетрадных обложках фразы перевертыши, которые можно было прочесть и наоборот: «Нажал кабан на баклажан». «Аргентина манит негра». «Леша на полке клопа нашел». «Ешь немытого, ты меньше». Лиза расправила смятые уголки и с большой благодарностью, поцеловала послания сына. «Какой он все же умненький и разумненький, и как я его люблю!».

В вагоне были свободные места. Среднего возраста мужчины играли в дурака и беседовали, изредка бросая взгляды в ее сторону. Один был из тех что, за словом в карман не полезет:

— Если вы не закладываете за воротник и не ругаетесь как грузчик, значит, вы не следите за обстановкой в стране.

— Д-да-а, — неопределенно мычал собеседник, видимо, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

— На работе я душа компании, — несся его баритон. — Говорят, что красота спасет мир. Вот еду в поезде, смотрю на лица… Похоже, скоро будет война.

«Это он обо мне? Веселый дядечка! Но все-таки реагирует!» Лиза не стала обращать, внимание и отвернулась. Не до них. Надо было настраиваться на предстоящие экзамены.

Двое суток в пути тянулись медленно, а как миновали Владимир, народ засуетился. Тесно стало в проходах. Любят наши люди за час, два загромоздить все поклажей, чемоданами. Как же! Не успеют, в поезде останутся! Столица как большой магнит притягивала людей.

Поезд прибыл на знакомый Ярославский вокзал. Было раннее утро. Она шла с рюкзачком за спиной, легко и свободно. Ноги сами несли ее. Ощущение столицы! Ветер надежды, ветер перемен дул ей в лицо. Солнце казалось, подмигивало ей и говорило: «Не робей Лиза! Ты упорная, у тебя все получится!» «А я знаю!» — хотелось ответить ему. Муравейник. Все куда-то спешили. Метро обдавало запахами креозота и гулом вагонов. «Вот и Кисловский переулок, целый год пролетел. А это я, снова я! Привет!» Улыбка коснулась ее губ. «Не забыли тут меня?!»

Да! Государственный институт театрального искусства, ГИТИС, стал почти как дом родной. Лиза привычно вошла в знакомые двери. Массивные стены были возведены еще перед Первой мировой. Кто только не квартировал в этом здании: и театр-кабаре «Летучая мышь», и кабаре «Кривой Джими», и Московский театр сатиры, и даже одно время прописался цыганский театр «Ромэн» под руководством Мойше Гольдблата. Но это в прошлом. Даже седовласые преподаватели с трудом помнили прежних хозяев, что уж говорить про молодежь. У них дела были поважнее.

Сдав документы, Лиза, без задержки, отправилась, на Тверскую, в МХАТ. Нужно было успеть записаться на двухнедельные подготовительные курсы. По сравнению с ГИТИСом, там готовили абитуриентов более основательно. Преподавали замечательные педагоги МХАТа — Сажин и Земцов, у которых можно было многому научиться. Только к полудню удалось закончить дела, и она, не мешкая, поехала к бабе Вере. Она жила на Никольской недалеко от «Славянского базара».

Это была обычная «трешка» в сталинской семиэтажке. На стенах в коридоре дешевые обои под досточку, открытая вешалка была закрыта ситцевой занавеской. В торце коридора в рост человека зеркало в простой тонированной рамке из дерева, внизу полочка. Над ним небольшое бра с пальчиковыми лампочками.

Баба Вера, полуслепая старушка, была очень дальней родственницей по линии матери. Не первый год, она привечала нерадивую абитуриентку, и Лиза платила ей любовью, посильным трудом, отмывая, накопившуюся за год сажу на окнах, драила, ванную, туалет, красила и белила высокие, но нескладные комнаты старушки.

— Приберет меня Бог! Куда пойдешь милая! — вздыхала престарелая хозяйка, — а пока милости просим. Я тебе на кухне постелю.

— Да конечно баба Вера. Я сама постелю. Белье в шкафу?

— А х-где ж ему быть, — скрипела старушка. — Там и покоится. Подштопать надо.

— Только не сегодня! С ног валюсь!

— Да окстись касатка! Это я так сболтнула, не подумавши.

Простыни, как и все в квартире, пахло нафталином, тленом, и чем то еще, что указывало на давно отжившее, уходящее в небытие. Только у одиноких отживших стариков и бабулек, так непреодолимо пахнет разложением и навевает о близком неизбежном конце.

— Я вам гостинцы привезла, — оживилась Лиза, ныряя в рюкзак.

— Х-господи! Да зачем, — неуверенно открещивалась старушка. — Мне государство пенсию платит, и Москва доплачивает. Мы не бедствуем.

— Это от чистого сердца! — с нотками лести, заявила Лиза, разворачивая бумагу.

— Хм! Тогда конечно! — хитро, щуря один глаз и рассматривая подарки, соглашалась старушка. — Как Мария?

— Вы про маму спрашиваете, Татьяну?! — недоуменно подняла брови Лиза.

— Батюшки! Ты же Татьянина, Чумакова дочь, а я все путаю. Вот старость, что делает! — закачала головой старушка, шамкая наполовину беззубым ртом.

— Здорова. Привет, передает, — со вздохом облегчения, сказала Лиза.

— И ей передай, как приедешь. Ты же на дохтора выучиться хотела?

— Нет! В артистки хочу, — смущенно улыбнулась Лиза, — Вы уже забыли?

— Господи, опять! Поживи с мое — свое имя забудешь! Артистка! И куда тебя леший понес?! — как первый раз услыхала, воскликнула старушка с удивлением в голосе. — Этого бесовского племени сейчас пруд пруди — и ты туда же!

— Что там бесовского! — слабо попыталась возразить Лиза. — Будто вы в театрах не бывали и кино не любили, особенно в молодости.

— Все одно! Выбрось эту дурь из головы!! Это же вертихвостки там сплошь, а в тебе еще деревню видать, — решительно заключила она.

— Н-да? — недоуменно переспросила Лиза, откровенно смутившись.

— Да конечно, — прямолинейно продолжила хозяйка. — Вот дохтор из тебя бы отменный получился. Слушай, что я тебе говорю! Я жизнь прожила. Люди почитать, уважать будут!

Лиза не стала возражать, вспомнила где-то слышанное: «Врачей можно разделить на три категории: врач от Бога, врач — ну, с Богом, и врач — не дай Бог!»

Если не к душе, то уж лучше не дай Бог!

Однако слова бабы Веры, насчет внешнего вида ее насторожили! Если ей видать, то что уж говорить про прожжённых экзаменаторов! С этим что-то надо делать!» — подумала Лиза, тревожно засыпая на жестком топчанчике, под громкое тарахтенье холодильника. — «Может не зря говорят: «Девушка может уехать из деревни, а деревня от девушки никогда?!» Но посмотрим! Мало ли что могла наболтать старуха сослепу, да ее еще наполовину в беспамятстве. Этим меня не вышибешь из седла!»

На подготовительных курсах Лиза, несмотря на разницу в возрасте, подружилась Урсулой Лушниковой, которая тоже готовилась к поступлению в ГИТИС и еще с одним парнем. Он вычурно представлялся Никасом — хотя на самом деле был Николаем. Узнав, что они подали документы в ГИТИС, а не в МХАТ, он по большому секрету поделился своей теорией для поступления и уверял, что она практически не должна давать сбоев.

— Девяносто девять и девять, девчонки! Все что мы учим, — полушепотом, говорил парень, — это по большому счету пальба по противнику, которого не видишь. Вроде и пуль много тратишь и огонь плотный, а толку мало! — горячился он. — Не можешь ты поразить цель наверняка. Противника, то бишь того, к кому поступаешь — надо знать точно: привычки, предпочтения, вопросы, которые он любит задавать. Пардон! Геморрой которым он болеет. Вес щуки, которую он выловил в прошлом году. Ты его должен изучить как родного человека — как мать и отца вместе взятых. Это он тебя видит впервые! А ты нет! И ага! Невидимые сети, ловушки сработают! Непременно. Наши в дамках! Как по нотам пройдете. А чтобы все узнать — разведку нужно провести, на все спектакли, выступления, интервью, творческие вечера ходить, с бывшими учениками, родственниками говорить. Ну и конечно всю доступную информации из прессы скачать. Вот тогда ты во всеоружии.

— Ну и как?! — интересовались девчонки. — Ты то вооружился?!

— Да. Я уже высоко забрался, — важничал Никас. — Мне бы только вначале не срезаться, в потоке, а там где всем страшно, — мне наоборот легко будет. Иначе я вообще бы не стал бы поступать.

Лиза задумалась. В этой теории, несомненно, существовало рациональное зерно, но она в большей степени подходила для москвичей. Впрочем, кое-какими материалами по ГИТИСу Никас благосклонно поделился с ними. Он собирал их давно. В основном это были вырезки из газет, театральных журналов и распечатки из Интернета.

Лиза с Урсулой прониклись доверием к подарку и потратили несколько вечеров не только на то, что преподавали на курсах, но и на изучение и разбор материалов Никаса. Это их еще больше сдружило. Занимались у Урсулы, в их загородном доме, который был расположен недалеко от знаменитой Рублевки. Дом еще не был достроен, но поражал своими размерами и мало уступал особнякам российских знаменитостей.

— Мы тут уже многих на улице знаем, — поджав губы и вздохнув, заявила Урсула. — Конечно публика еще та! Отдельные полагают, что они поднялись. Однако создается впечатление, что на самом деле они всплыли. Наверно после этого нужно было засмеяться, но Лизе отчего-то было не смешно. Она вспомнила их кособокие домики в Звягинке и ей стало грустно.

В перерывах юная хозяйка дома вертелась перед громадным зеркалом и рассказывала про молодежную студию Спесицева и непомерно дорогую театральную школу Крачковской, в которых ей удалось позаниматься. Выглядела Урсула стильно: длинная бежевая юбка, коричневая блузка на запах, с ниткой жемчуга на шее, на руках браслеты, и беленькая сумочка, которая как молния металась за ее телом в такт движениям. Лиза невольно вздыхала и немного завидовала подруге. Но Урсула никогда не кичилась нарядами и не подчеркивала свою исключительность. Минутная женская слабость была мимолетной и вполне естественной. В культ ее никто не возводил.

Конец ознакомительного фрагмента.