Хрущевка

Григорий Дюков, 2023

2007-й год. Молодой студент Московского университета Лёша Жданов живёт в старой разваливающейся хрущёвке, экономит на еде, засыпает под ругань соседей и гуляет по городу зимними вечерами. В один момент ему выпадает шанс изменить свою жизнь: двухмесячная поездка в Таллин, столицу европейского государства, которое так отличается от серых будней. Но не всё так просто: денег на путешествие нет, он на грани отчисления, а ещё и армия дышит в спину. Лёше придётся пройти испытания на прочность в любви, дружбе, работе и целеустремлённости, чтобы не только оказаться в другом мире, но и найти своё призвание в качестве перспективного программиста. Но будет ли оно того стоить, или же его затея – лишь баловство, на которое не стоит обращать внимания?

Глава 4

Взглянув на часы, я понял, что опаздываю. Резко вскочив, я начал собираться, даже не заваривая утренний чай. Матвей спал в соседней комнате мертвецким сном — последствие вечерней смены. Обуваясь, я схватил в руки куртку, но надел её только на улице, когда бежал к остановке. Зайдя в автобус, я выбрал самое тихое место, сел и засунул наушники в уши. Контролёров не было — к счастью безбилетника. За окном было очень темно, вместо солнца — свет от фар и фонарей вдоль чёрного проспекта. На светофорах автобус стоял по несколько минут, причём очень часто. На одном из перекрёстков я увидел пустой трамвай. Он выглядел как большая деревянная коробка с полостью. Редко встретишь такой трамвай для перевозки грузов в наше время. Пятидесятилетний дед ел бутерброд с сыром и докторской колбасой, пока у меня урчал живот. Советские брюки с широкими штанинами, откуда выглядывали рыночные кожаные туфли с трещинами, большой серый свитер, поверх которого была натянута кожаная жилетка. Даже шапки на голове не было, хотя было холодно, а плешь покрыла половину седой головы. Морщины и грубая щетина, уставшие глаза. Почему-то даже сквозь окно, небольшую метель, утреннюю мглу и расстояние в семь метров доносился запах портвейна. Или мне так показалось. Доев, работяга вытер руки о жилет и стал взбираться наверх по ступеням к кабине, опираясь на перила. Автобус тронулся, и я стал смотреть на проезжающие мимо машины, голые ветки деревьев и прохожих. Ценю вид из окна движущегося авто на колёсах именно за переменчивость, если можно так сказать. Видишь ты старую ржавую девятку или шестёрку, а через пару минут уже новенькая немецкая бэха с вылизанными до блеска номерами и тонированным стеклом. Или, например, переходит дорогу мама-одиночка в шубе из норки и тащит сына в смешной яркой шапке за руку, а в противоположную сторону идёт типичный представитель интеллектуальной элиты с шарфом на шее и высокомерием в глазах, одним словом — сноб. Столько людей с разной судьбой в одном городе, на одной улице.

Так сильно замечтался, что чуть не проехал свою остановку. Выйдя на улице Юлиуса Фучика и пройдя пару метров, я достал на ходу пропуск, открыл тяжёлую дверь РГГУ и оказался внутри.

Я сидел на подоконнике напротив кабинета, где через пару часов начиналась пара. Само здание выделялось большими белыми колоннами и европейским стилем, а на фоне серых скучных панелек универ смотрелся более благородно. Деревянная тяжелая дверь и охранник встречали и портили настроение первокурсникам, а красная дорожка, прикреплённая к полу еле заметными позолоченными металлическими палками, внушала уважение и даже страх. В коридоре, ведущем к кабинетам, было очень шумно. Обсуждение экзаменов, обмен шпорами и последними новостями — ежедневный фон студенческой жизни, а в самих аудиториях всегда хотелось спать: парты шатаются, голос лектора тихий, а речь — монотонная. За окном взошло солнце, осветив улицу, машины и людей пастельно-розовым цветом. Лучи света, бившие в окно, освещали тёмный коридор, а частицы пыли, попадая под них, меланхолично кружились. Даже храм скуки порой может быть красивым. Я закинул ноги, чтобы не добавлять работу уборщице, но слякоть теперь была на подоконнике. Потом вытру. До пар оставался ещё час и, сидя с книгой о старой Европе в руках, я планировал провести время интересно и с пользой. Вся книга была законспектирована в тетрадь с желтоватыми листами в клетку карандашом, заточенным кухонным ножом. Заметки были очень короткими, но ясными, отображающими суть. Рядом с местом, которое хотелось посетить, были мои рисунки. Сама тетрадка теперь походила на энциклопедию “Путеводитель по Таллину”.

— Какой смешной у тебя нимб над головой.

Тихий женский голос, похожий на журчание ручья, оторвал меня от тетради. Возле меня стояла молодая девушка лет двадцати в серой водолазке, тканевой юбке с небольшим узором и в чёрных колготках. На её шее было непонятное украшение странной формы из дерева, напоминавшее медальон. Яркости образу добавляли серьги с тёмным камнем, контрастирующие со светлыми волосами, опускавшимися до лопаток, а над ее губой была еле заметная родинка. Глаза чистого голубого цвета широко смотрели на меня, а улыбка на лице и привлекала, и пугала. Незнакомка наклонила голову вбок, держа в руках потёртый рюкзак с турецким брелоком в виде голубого глаза. И хоть она и стояла очень скромно, но её пронзительный взгляд заставлял смущаться. На миг мне показалось, что на мне нет одежды. Спрыгнув с подоконника, я быстро встал, закрывая лужу слякоти.

— Из-за солнца? — улыбнулся я.

Она молча кивнула как маленькая собачка.

— Ты бы мог сойти за святого. Подожди, не двигайся! — сделав фотографию на телефон, она тихо посмеялась, подбежала ко мне и показала, что получилось, а затем встала обратно и продолжила смотреть. — Безымянный святой призрак Гуманитарного Университета.

Ужасно неловко. Я даже не знал, как реагировать.

— Ну, хорошо… Спасибо за комплимент, наверное?

Вежливо кивнув, я собрался уходить, но незнакомка хихикнула, прикрыла рот рукой и зажмурила на секунду глаза. Меня будто отправили в космос без скафандра, а передо мной был непредсказуемый пришелец.

— У тебя взгляд очень…

Девушка вновь подошла на пару шагов ближе, внимательно всматриваясь в моё лицо. Наконец, подойдя почти вплотную, она села на подоконник и продолжила рассматривать…

— Эм… У тебя с головой всё хорошо?

— Знаешь, в моём старом доме висела картина художника. На ней рыжий мальчик собирал яблоки. Он был в одной рубашке и серых штанах. Вы с ним очень похожи.

— Так… может быть, я пожалею, что спрошу, но… Чем же я похож на парня с яблоками?

— Тягой к чему-то. Мальчик тянется к яблокам, чтобы сорвать урожай, и ты тоже тянешься к чему-то, но к чему — пока не знаю, — незнакомка слегка кокетничала.

— Да ну? — поинтересовался я играючи. — Допустим. Тогда где моё яблоко?

— Ты сам должен ответить на свой вопрос, глупый.

Слова её были странными, но говорила она тепло и непосредственно, а взгляд был очень милым. Когда она перестала меня рассматривать своими глубокими глазами, то вздохнула, протянула руку, погремев своими браслетами, и гордо представилась:

— Комарова Елизавета Геннадиевна, студентка второго курса факультета славянской и скандинавской культуры РГГУ! Приятно познакомиться.

Взглянув на лицо, затем на руку, я осторожно, но с любопытством ответил:

— Лёша. Жданов Лёша, студент третьего курса экономики.

В глазах Лизы появился немой вопрос.

— Экономического факультета РГГУ. Мы в одном вузе учимся, зачем уточнять?

— Кто знает? Вдруг ты здесь друга ждёшь? Или лектор — твой отец, а может, дедушка. Вариантов много, вопросов тоже…

— И почему же ты именно ко мне решила подойти?

— Говорю же: нимб. Это — настоящий знак! — рассмеявшись, она облокотилась на стену и стала теребить один из браслетов. — А я вообще очень люблю сидеть и говорить с незнакомцами. От них можно узнать много интересного. Например, ты знал, что советское эскимо было самым вкусным мороженым? Не знаю, где его достать, но очень хочу попробовать!

— Если это тебе сказал какой-нибудь дед на остановке, то поверь мне: они все так говорят.

— Ой, только не говори, что тебе не хотелось бы попробовать! А что это у тебя?

Ткнув пальцем в заметки, я прикрыл их и убрал в рюкзак.

— Да так, ерунда…

— Она вырвала у меня тетрадь и пролистала пару страниц перед тем, как я взял её обратно.

— Ого! Какие красивые рисунки. Тебе бы в художники

— Ты же прочитать ничего не успела. И потом, кто тебе разрешил брать чужие вещи?

— Давно тетрадь ведёшь?

— Ну… Со вчерашнего вечера, но это неважно! Если ещё раз возьмёшь мои вещи, то…

— Не буду, если сам не дашь почитать!

Я неохотно посмотрел на неё. Лиза сидела напротив меня, наклонившись всем телом вперёд, и сверлила меня взглядом. Её выходки и слова меня невероятно бесили, отчего у меня на лбу, кажется, вспухла вена. Но её детское поведение, любознательность, счастливое лицо и широкая улыбка… Будто она вовсе и не хотела меня выбесить, а ей вправду было интересно. Осторожно протянув руку, я передал ей рукопись. С каждой пролистанной страницей я готовился быть осмеянным, отчего моё сердце сжималось как губка. Но этого не произошло. Наоборот, она искренне удивлялась, смеялась и продолжала увлечённо читать. Странное утро какое-то, если подумать. Комарова вернула рукопись, а затем отвернулась, рассматривая плитку под ногами. В коридоре продолжал стоять шум. Вопрос “что это за девчонка и с какой планеты она свалилась?” железно поселился в башке. Рукой она дотронулась до своего ожерелья, что-то сказала про себя, вытянула руки и улыбнулась, взглянув мне в глаза.

— Спасибо большое, Жданов Лёша.

Робот с непонятными фразами, ей богу.

— За что?

— Как за что? Ты ведь поделился своей тетрадью. А ещё твоя позитивная энергия подняла мне настроение.

— Что ещё за энергия, о чём ты?

Она начала вертеть кольцо с рисунком, напоминающим солнце. Милая улыбка на лице пугала и очаровывала. Как ей это удаётся?

— Каждый человек излучает свою энергию, и он ею делится с окружающими. Плохой человек делится негативной энергией, и наоборот.

— Ага, как же. Так и поверил. И как же этот “обмен электричеством” работает? — рассмеялся я.

И тут она внезапно схватила меня за руку.

— Аккуратней!

Прямо сейчас я передаю тебе положительную энергию.

— Каким образом? Пока что ты меня только пугаешь и вводишь в ступор, если быть честным.

Поправив волосы, Лиза искренне рассмеялась. Мне на миг стало весело.

— Когда человека держат за руку, он не чувствует одиночество, верно? Ты сидел на подоконнике в обнимку с книжками. Это может быть для тебя интересно, не спорю, но ты же не с друзьями, а один.

— Кто сказал, что мне нужны…

— На каком курсе, ты говоришь?

— На третьем, а что?

— Третий курс, а сидишь в гордом одиночестве уже целый час. Ну и странный же ты.

“Ну да, а человек, который хватает людей за руки и называет их святыми при знакомстве, вообще не странный”, — хотел было сказать я, но мысль так и осталась мыслью. Лиза продолжила.

— Ты нуждаешься в людях, как ни крути. И сейчас тебе уже не так тоскливо, — в этот момент она улыбнулась, убрала локон волос за ухо и отпустила руку. — Чувствуешь? Руке стало холодно.

— Ну… Слушай, это какой-то бред, если честно.

— Любой может отвернуться от мысли, которая кажется ему сложной. А ты попробуй её принять. Вдруг она проще, чем кажется. А может, и вообще окажется полезной.

Ненадолго задумавшись, я уже хотел было похвалить её за интересную мысль, но она перебила, положив руку на плечо.

— Я всё обязательно расскажу, но позже. Пора на пары. Была рада с тобой познакомиться, Жданов Лёша!

Помахав рукой, Лиза Комарова так же странно и внезапно скрылась в толпе студентов, как и появилась полчаса назад. Это было самое странное знакомство, которое только можно было себе представить. Однако скрывать не стану, было весело. Да и частично она права: руке правда стало холодно, но это не вопрос абстрактной “положительной и отрицательной энергии”, а банальный теплообмен. Но рука у неё была приятной на ощупь. Мягкой и очень тёплой. Да и глаза у неё красивые.

На парах делать было нечего. Сегодняшней темой была инфляция: какой-то там рост, падение, рецессия… Всё это было жутко неинтересно. Я всегда садился за последние ряды в лектории, чтобы меняникто не трогал и, тем более, не спрашивал. Мы с преподом давно, хоть и без договора, поняли друг друга: он ко мне не пристаёт, я ему не докучаю. За окнами шёл снег, и еле слышно завывал ветер. Аудитория ничем не отличалась от остальных, разве что стены белее, да и доска новая, а вот парты с железным каркасом, окрашенным в красный, тяжелые двери, скользкие от слякоти ступени — вся эта картина одна и та же уже который месяц. Сидя за партой, я выписывал интересные факты из исторических справочников, параллельно подмечая незнакомые термины из английского языка. На первых рядах сидело человек двенадцать, не меньше, и только четверо из них что-то записывали и даже отвечали на вопросы. Фигура в коричневом костюме с длинными седыми кудрями, свисающими до подбородка, в больших очках с нелепой оправой и старыми ботинками по-прежнему ходила взад-вперёд, вертя кусок мела в руках. Голос был монотонный, скучный — как раз идеальный для того, чтобы на него не отвлекаться и спокойно выспаться. Именно препод по экономике, чьё имя и отчество я так и не запомнил, обеспечивал здоровый сон на парах в восемь утра. Огромное спасибо, препод.

Записывая очередную заметку про Домский собор, самый старый в Таллине, на миг я затосковал от того, что всё в моей жизни уже который год повторяется. Преподы, пары, зачёты, сессии, возвращение домой и общение с людьми, заканчивающееся спустя два месяца. Где они сейчас? Имена даже с трудом могу вспомнить. И как только можно жить в мире, где тебе постоянно скучно? Разве что… Снова вспомнил тот блин с творогом. С момента переезда в Москву меня не воодушевлял ни огромный город, ни университет, ни то, чему обучаюсь. Словно меня поместили в ментальную клетку, откуда нельзя выбраться. Ты просыпаешься, ходишь в университет, иногда гуляешь по городу и вечером ложишься спать. Подумать только: целых три года я потратил на просиживание штанов. Насколько бы Лиза Комарова не показалась мне странной, она хотя бы искренне верит в свои слова. Да и пары она, кажется, не пропускает. Может, в её словах действительно есть что-то магическое. Вдруг мне и вовсе было суждено её встретить сразу после листовки? Я не верю в судьбу, но насколько же эти события вовремя произошли, чтобы пробудить во мне хоть какой-то интерес к жизни.

— Молодой человек, лекция давным-давно закончена! Прошу, покиньте аудиторию.

Монотонный голос препода прервал размышления, и я посмотрел вперёд.

— Алё, галёрка! Я говорю, покиньте аудиторию для другого курса! Жданов, оглох что ли?

Вещи быстро были собраны в сумку, стук ботинок о ступени гулким эхом отражался от стен. Бегло сказав “до свидания” и кивнув в сторону старика, я вышел из аудитории. Передо мной был тот же коридор и большой поток студентов. Они ходили парами, группами из трёх-четырёх человек или даже целой толпой. По некоторым с первого взгляда было заметно, что они донашивают одежду за старшими братьями, а кто-то, наоборот, расхаживал в самых трендовых вещах, но таких выпендрёжников на весь университет было очень мало. Внимание они приковывали знатно, чего они и добивались.

— Друг, подскажи, где 112-я аудитория?

Паренёк в синей рубашке и тёмных брюках с каштановыми волосами, круглым носом и небольшими кудряшками встал слева от меня, держа в руках конспект. На лбу выступили капли пота, а от рук пахло дешёвым табаком.

— Понятия не имею.

Он побежал вверх по лестнице, но споткнулся и упал. Когда листы конспекта разлетелись в разные стороны, а первокурсник (то, что это был именно первокурсник, я понял сразу!) судорожно их собирал, я залился смехом, вытирая слёзы. Как он перескакивал с одной ноги на другую, ронял портфель, бил рукой по перилам от гнева… Это надо было видеть. Затем краем глаза я заметил знакомые волосы и серую водолазку на выходе. Надев куртку, я подбежал к ней и положил руку на плечо.

— А, Лёша! Рада снова тебя видеть.

— Да, привет. Ты сейчас выходишь из универа, да?

— Ты очень наблюдательный, — застёгнутый рюкзак и надетая после моих слов шапка дали ответ сами собой.

— Я тут подумал, не хочешь пойти…

— Да, почему нет? — её улыбка стала шире.

— Я… я ведь даже не сказал, куда.

— Не важно. Мир даёт возможность для приключений, почему бы ей не воспользоваться?

Мы пошли в сторону Новопушкинского сквера, где я часто проводил время летом, убивая скуку. Только теперь цветущая зелень сменилась снежным покрывалом. Сквер разделяли две дороги с оживлённым движением машин, а далеко впереди виднелось небольшое кафе, куда я очень сильно мечтал зайти, но у меня никогда не было денег, чтобы заказать хотя бы кофе. Облака были объёмными и тягучими. Окна домов, выходившие на улицы, отражали солнце, дорогу, знаки и даже машины. Вдоль дорог стояли деревянные лавочки, а рядом — голые деревья с хлопьями снега на кривых ветках. Они казались мне одинокими. Прогуливаясь, мы с Лизой почти всё время молчали, и мне от этого было дискомфортно, поэтому я иногда пинал ногой плохо лежавшие камни; а вот Комаровой было вполне комфортно гулять в тишине, рассматривая дворовых котов, большие стаи голубей и прохожих.

— Жданов Лёша, можно я открою небольшую тайну?

— Только если перестанешь называть меня по фамилии.

— Вот как? Почему? Она тебе не нравится?

— А имя тебе на что? К тому же, это грубо. Это так, на будущее.

— Согласна. А знаешь ли ты, что у каждого имени есть особый тайный смысл? Моё, например, означает “обет Бога”, а вот был у меня знакомый…

— Просто не зови меня по фамилии, хорошо?

Я сказал слишком грубо, Лиза сразу изменила тон. Дурак.

— Хорошо, как скажешь, — ответ прозвучал очень тихо.

Мы прошли ещё несколько метров в молчании, только на этот раз она смотрела себе под ноги, а улыбка пропала с лица. Если я собираюсь грубить дальше, то зачем её вообще позвал?

— Извини меня. Это было грубо. Так что там была за тайна?

Лиза снова посмотрела щенячьими глазами, кокетливо отвела взгляд в сторону и вдруг протянула мне мизинец.

— Обещай, что никому не скажешь, — я согласился. — Ох, в общем, я не учусь в твоём здании. Меня там вообще быть не должно.

— Подожди, что? — удивился я.

— У меня кафедра на другой ветке метро.

— Как же ты тогда… Погоди, а зачем… Так, я немного запутался.

Лиза рассмеялась.

— Ну, я всем говорю, что учусь в университете, но не говорю, в каком именно здании.

В её хитрой улыбке было что-то зловещее и приятное.

— Так, хорошо, предположим. Тогда другой вопрос: зачем ты кочуешь по другим факультетам? Много свободного времени или слишком скучно?

— Студенты. От них я и беру энергию.

— Универ — что-то вроде места силы, понял.

— Да нет, не из-за здания. Как бы объяснить… Что для тебя счастье? Вот конкретно для Жданова Лёши.

— Ну, любой дурак знает, что такое счастье: даёшь машину поновее, квартиру пошире и зарплату побольше.

— Оно не в домах и, тем более, не в предметах. Вот взгляни на этих двух и скажи, кто счастлив больше.

Она указала пальцем, чуть не задев подбородок, на парочку, которая словно специально там стояла по воле случая. Из дорогого немецкого автомобиля в чёрном пальто вышел серьёзный бизнесмен с темными волосами и широкими плечами, гневно разговаривая с кем-то по телефону и направляясь в сторону продуктового магазина. А рядом с ним, возле стеклянной двери, стоял очаровательный дедушка, лет семидесяти, с усами, одетый в шубу из норки, шапку и валенки с советскими брюками на армейском ремне, держа в руках прозрачный пакет с мягким и, по всей видимости, ещё тёплым батоном хлеба, а на руке у него висел другой пакет, с конфетами.

— А что с ними? По мне, так мужчина более счастливый. Машину его видела? Эх, мне б такую…

— Согласись: дедуля выглядит беззаботным, не так ли?

Я пригляделся и заметил у деда на лице широкую улыбку.

— Хотя у него в руках только хлеб и немного конфет, да и одет он просто… — продолжала Лиза.

— Я бы даже сказал, бедно, — съязвил я.

— Какая разница? Он так радуется продуктам! Кто знает, может, к нему сегодня внуки в гости приедут.

— Допустим… А мужик, который из машины вышел?

— Подождём немного.

Лиза встала ко мне чуть ближе. Ждать пришлось недолго: мужчина тут же развернулся и пошёл в сторону автомобиля. В руке он держал пачку сигарет, которую распаковывал, не прекращая разговаривать по телефону, плотно прижав его плечом. Волосы мужчины зализаны назад, дорогие брюки были по колено забрызганы дорожной слякотью, на раскалённом лбу выскочили вены. Что именно он кричал в трубку, не понятно, но судя по красным глазам и резким движениям, он был очень недоволен. Курил нервно, махал руками как сумасшедший, а выронив пачку сигарет в лужу, он стал истерично топать ногами. К этому времени дедушка уже давно дошёл до переулка и скрылся из виду. Последнее, что мы успели разглядеть с этого спектакля — громко захлопнувшаяся дверь иномарки, которая резко дёрнулась с места и уехала вдаль, игнорируя светофор. Лицо Лизы говорило: признай, что я права. Ехидная улыбка, прищур, лёгкое облизывание губ. Но гордыня так просто не сдаётся.

— Ну, возможно, у него плохой день. Да и потом: не все олигархи такие злые, да и дедушки с такой пенсией едва ли будут каждый день прыгать от радости.

— Вот именно! Люди разные, но все мы ищем свое место здесь. Может, этот олигарх хочет жить спокойной, хоть и бедной, жизнью, но не может, а потому — несчастен. Пойми, важно не то, сколько у тебя денег. Важно то, где ты себя чувствуешь счастливо.

— Университет разве подходящее место?

— Не совсем. Просто там больше всего мечтателей, а мечтатели с горящими глазами — очень счастливые люди. От них идёт такая сильная энергия, что заставляет тебя улыбаться этому миру и соглашаться на его авантюры, даже на самые безумные. Потому я и вышла с тобой.

Я сел на лавочку и глубоко задумался. Снег хрустел под ногами, а вдалеке дворник загребал его лопатой и вываливал в сугроб к дереву, после чего посыпал участок солью. Лиза села на лавочку рядом и стала пристально на меня смотреть.

— Знаешь, когда я смотрю на думающих людей, меня саму тянет на размышления.

Она закинула одну ногу на другую, покачивая сапогом в такт, потом отвернулась и стала наблюдать за снегирями на ветках берёзы. Солнце начало медленно садиться, спрятавшись за крышами, но небо все еще оставалось ярким. На улице по-прежнему было очень светло.

— Лиза, а как ты относишься к совпадениям?

— В смысле?

— Ну, когда в голове появляется мысль, а потом в жизни происходят некоторые события, и эту мысль ты обдумываешь снова и снова. И всё будто по сценарию, одно за другим.

Снова ослепительная улыбка.

— Это не совпадения, а вселенная упорно хочет что-то сказать.

— Думаешь? — откуда взялась эта дрожь в голосе?

— Уверена, Лёша.

Посмотрев на часы, она встала и поправила причёску. Мы обнялись, я проводил её до остановки, а затем наблюдал, как она махала мне рукой из уезжающего автобуса. Странное, но очень приятное знакомство.

Домой я возвращался в темноте и не мог думать ни о чём другом, кроме слов Лизы Комаровой. Сидел у окна полупустого автобуса в самом конце, чтобы никому не мешать, упираясь ногами в соседнее кресло. Я следил за светом от согнутых фонарей, машины проезжали, автобус скрипел и шипел, покачиваясь влево-вправо, в салоне было холодно. Постоянное движение автобуса успокаивало, и я думал только об одном: а может, это и есть послание? Что, если сегодняшняя встреча с Лизой и моя тайная затея — и правда послание, которое мне хочет донести некая вселенная? Матвею скажу — будет ржать всю ночь напролёт, я знаю.

Я вышел на улицу. Уверен, звёзды над головой были бы ярче, если бы кто-нибудь отключил фонари хотя бы на час. Дорога стала более скользкой, когда я подходил к дому. Меня остановил дворовый кот, взобравшийся на мусорный бак. Серая шерсть, тощее тело, грациозные лапы, прямая спина, большая морда и зелёные глаза. Он гордо прошёлся по баку и подошёл поближе, вальяжно передвигая лапами и не отводя взгляда. Затем он сел, начал вилять хвостом, пока продолжал на меня смотреть. “У меня ничего нет, извини”, — подумал я, после чего улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить. Кот не стал убегать или противиться, к моему удивлению, а наоборот: вытянул голову, зажмурился и начал мурлыкать. Каждое прикосновение к холодной влажной шёрстке делало кота более ласковым, пока он наконец не вытянулся полностью и разлёгся. Почесав ему брюшко, я убрал руку в карман и направился домой. Обернувшись, кота я уже не увидел, но из темноты донеслось благодарное мяуканье.

Преодолев в несколько шагов лестничный проём и приложив кучу усилий, чтобы открыть входную дверь, я оказался дома. Как только я закрыл дверь на ключ, я тут же понял, что что-то не так. В квартире было необычно чисто, очень тепло, а ещё… Стоял вкусный запах. У нас в квартире? Я, может, этажом ошибся?

— Леха, лентяй года 2007! Давай быстрее разувайся и дуй на кухню. Помогать будешь.

Раздевшись и повесив куртку на советский крючок, я вбежал на кухню и застыл в полном удивлении. При ярком свете в фартуке стоял Матвей, его руки были в муке, на столе лежала доска, а рядом с ней — пустая стеклянная бутылка, тоже в муке. Неподалеку стояла кастрюля, а на самой доске лежало то, что мы, видимо, будем сегодня готовить.

— У нас же есть пельмени в морозилке, разве нет?

Матвей удивился, заглянул в морозилку, и стал громко смеяться.

— В натуре, в морозилке. Ну, не каждый день получаешь премию от Палыча.

— Палыч и премия? Я скорее поверю, что ты уволился.

— Так, умник, надевай фартук и бегом сюда, научу делать тебя настоящие деревенские пельмени, — я надел фартук и подошёл. — Значит так, все очень просто: на мне тесто — на тебе сами пельмешки. Вот кастрюля с мясом и луком, уже посолено.

Рядом с кастрюлей стояла грязная мясорубка. Каждое своё наставление Матвей подкреплял подробной демонстрацией.

— Берёшь мясо, вот так, двумя пальцами, в руке скатываешь в шарик, выкладываешь. Затем берёшь вот эти диски из теста, раскатываешь, кладёшь и вот так зацепляешь, — он дал мне получившийся пельмень в руки. — Вопросы есть?

— Только один, товарищ генерал. Сколько новобранцев отправится в кастрюлю?

— До тех пор, пока фарш не кончится. Что не съедим — отправим к собратьям. Ах да… Можешь сказать спасибо позже.

— За что? — удивился я.

— За что? Я тебе дверцу шкафа в комнате починил. Только умоляю, открывай аккуратно, не со всей дури.

— Ну, Матвей, даже не знаю…

— Купишь бутылку кваса, как будет время. А теперь давай, не отлынивай!

— Так точно, товарищ генерал!

На самом деле я был даже рад такому сюрпризу. Не потому, что не ел почти весь день, а потому, что мог сейчас не забивать себе голову всякими вопросами, что судьба, а что нет. Пельмени лепились легко, и в скором времени вся доска была украшена маленькими пухляшами. Сегодня Матвей был особенно весел: интересовался, что я делал в универе, сколько пар отсидел, было ли что-нибудь необычное, но кроме лоха с сигаретным дыханием, знатно упавшего с лестницы, я ничего вспомнить не мог. Вскоре мы оба смеялись.

— Чё, прям при всех?

— Ага.

— И учебники покатились? Как в каком-нибудь фильме Гайдая?

— Это надо было видеть, брат. Это надо было видеть. Ну, а ты как? Когда успел мясо купить?

— Дак это, у грузина твоего сторговался. Говорит: “Ты знакомый его, слушай. Он хоть парень ленивый, но торгуется горячо, как настоящий джигит!” Я и взял. У тебя ж там мясо хорошее? Не хочу потом ночевать на фаянсовом троне.

— Хитрый старый жук. Меня, значит, гоняет туда-сюда, ящики таскать заставляет, а тебе он почти даром дал кусок мяса!

— Но-но-но! Деньги были уплачены! И потом, отказываться от халявы, особенно нам, нельзя, — он схватил меня за руку и начал кричать. — Да кто ж так пельмени лепит! Ты что, лепишь их, чтоб слона прокормить?

Я посмотрел на те два десятка, что слепил сам.

— А что не так?

— Да они размером с шайбу. Проглотишь — подавишься. Лепи меньше, не стрелять же ими из рогатки. Экономия, Лёха. Э-ко-но-ми-я!

— Кайф обломал!

Погода за окном стала спокойнее. В темноте скрылись голые кроны деревьев, белоснежные лужайки и дорожная грязь. Оставались только дома-муравейники напротив. Кто-то безмятежно читал, сидя в тёплом кресле и попивая горячий чай, кто-то продолжал усердно работать за компьютером, а в самой верхней квартире горел голубой светильник со звёздами. Комнтата ребёнка, подростка — не важно: смотрится очень красиво. Руки были в муке по локоть, в кистях ощущалась ноющая боль, тесто прилипало к пальцам, отчего приходилось периодически мочить руки в стакане с водой. Будь у меня масло — было бы проще. Матвей перестал лепить тесто где-то спустя двадцать минут, затем встал у плиты. От запаха варёного мяса живот перекрутился и начал урчать как кашалот.

— Фух… Многовато работы.

— Опять отлыниваешь!

— Да фарш кончился. Наконец-то…

Деревянный стул у окна стал отличным местом отдыха. Руки свисали, ноги расслаблены, я истощён.

— Вот это отдых, — выдал Матвей, мешая пельмени.

— Стоять и два часа лепить пельмени — отдых?

— Это лучше, чем восемь часов кряду двигать ящики до ржавого драндулета. Да, тебе письмо пришло.

— От кого? От Деда Мороза? Объясняет, что в этом году Почта России задержит мои подарки?

— Сходи проверь, не ёрничай!

Тяжело вздохнув, я с недовольным лицом зашёл к себе в комнату. Сверху шкафа свисал пыльный ковёр, который поселился тут ещё до того, как я с Матвеем съехался. По словам Игната Захаровича, хозяина, он получил этот ковёр вместе с квартирой, но даже человек-сплетник, который готов засунуть свой нос в любую ссору, не притронулся к ковру. Кровать не застелена, подушка стоит у стены, на столе — бумаги вразброс. Поставив рюкзак, я проверил стол. В центре действительно лежало неоткрытое письмо. Ничего острого у меня не было. На конверте стояла необычная печать, а прописные буквы соседствовали с печатными.

“ГРАЖДАНИНУ Жданову Л.В.

В соответствии с Федеральным законом “О воинской обязанности и военной службе” Вы подлежите призыву на военную службу и обязаны 4 апреля 2007г. к 09:40 явиться в ОВК по адресу…

Конец ознакомительного фрагмента.