Хрущевка

Григорий Дюков, 2023

2007-й год. Молодой студент Московского университета Лёша Жданов живёт в старой разваливающейся хрущёвке, экономит на еде, засыпает под ругань соседей и гуляет по городу зимними вечерами. В один момент ему выпадает шанс изменить свою жизнь: двухмесячная поездка в Таллин, столицу европейского государства, которое так отличается от серых будней. Но не всё так просто: денег на путешествие нет, он на грани отчисления, а ещё и армия дышит в спину. Лёше придётся пройти испытания на прочность в любви, дружбе, работе и целеустремлённости, чтобы не только оказаться в другом мире, но и найти своё призвание в качестве перспективного программиста. Но будет ли оно того стоить, или же его затея – лишь баловство, на которое не стоит обращать внимания?

Глава 2

Оказавшись в подъезде, я наконец-то начал чувствовать уши. Мне было по-прежнему очень холодно, однако тускло горевшая советская лампочка, висящая на проводе, и окрашенная в зелёный стена вели меня вверх по лестнице вдоль покрытых лаком перил. Мысль о горячем чае давала мне силы, чтобы идти вперёд. Треснувшая плитка на полу покрылась слоем слякоти, и даже коврик при входе, о который я старательно вытер ноги, не сделал подъезд чище.

Уверен, даже на пятом этаже было слышно, что кто-то вошёл в подъезд. Лифты в пятиэтажных домах никогда не строили, но вот пространство для них почему-то оставалось. Позолоченные медные номера квартир висели либо слева от двери, возле звонка, либо прямо на ней. К примеру, дверь, которая была слева от почтовых ящиков: цифры давно стерлись, стали обшарпанными. Теперь это просто кусок металла, который медленно начинает ржаветь. Дверные глазки смотрели друг на друга, будто следя за соседом напротив. Надо бы обратиться в жэк, чтобы сделали ремонт перил: за них просто опасно держаться, и любой дурак может упасть в эту бесполезную “яму”, куда народ любил складывать мусор, но не любил его выносить. По идее, здесь должны были построить лифт, но проект быстро свернули, осталась только открытая шахта. Почтовые ящики висели прямо перед ней: металлические плоские коробки с небольшими прорезями в три ряда, наполненные письмами, рекламными буклетами и извещениями об оплате ЖКХ. Я достал маленький ключ и открыл почтовый ящик под номером 26. Ключ вошёл легко, а вот сам ящик открывался туго, пришлось надавить у замочной скважины. Раза три дёрнул, но всё равно этот ржавый гроб не хотел открыться. Чуть ли не сломав дверцу, я наконец открыл ящик, и в моих руках оказалось две рекламных листовки.

“ВАМ ОЧЕНЬ КРУПНО ПОВЕЗЛО! С 24 ПО 31 ЯНВАРЯ ВЫ МОЖЕТЕ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ЛОТЕРЕЕ…”

Я закатил глаза и вздохнул. Смяв в руке глянцевый кусок бумаги, выбросил в коробку для мусора в шахту. Может, второй флаер будет более интересным?

“ЗА ТЕХНОЛОГИЯМИ — БУДУЩЕЕ! НАБИРАЕМ ГРУППУ ПО ОБУЧЕНИЮ ПРОГРАММИРОВАНИЮ В ШКОЛУ К ОЛЕГУ ВОЛКОВУ. УЖЕ ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ СТАНЬТЕ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМ СОТРУДНИКОМ СФЕРЫ INFORMATION TECHNOLOGY С ЕЖЕМЕСЯЧНОЙ ЗАРПЛАТОЙ ОТ 20 000 РУБЛЕЙ”

Вот это уже другой разговор. Аккуратно сложив флаер вчетверо, я сунул его в карман своих широких джинсов. Я почти закрыл ящик, но вдруг мельком увидел белый край конверта у задней стенки. Открыв заново дверцу, я обнаружил письмо. Заклеенное, с маркой, адресом и печатью — настоящее письмо. Но кому? Взял его в руки и прочёл адресат.

“МОСКВА, УЛ. ИГРАЛЬНАЯ, Д. 4, КВ.26, ПОЛЯНСКОМУ М.А. от ЛЕНИНОЙ М.Д.”

Я положил его в карман и стал в темпе, чтобы согреться, подниматься на четвёртый этаж, пробегая пролёт за пролётом. Давно пора бы сделать ремонт в подъезде: стены выцвели и испачкались, перила шатаются, штукатурка с потолка сыпется. Вот бы кто предложил инициативу, дело бы сдвинулось с мёртвой точки. Деревянная дверь в мою квартиру открывалась очень туго, с продолжительным оглушающим скрипом, так что всегда приходилось прилагать усилия, чтобы попасть домой.

Коридор был тускло освещен болтающейся на проводе лампой — точно такой, как в подъезде. Трещины, ободранные обои, запах плотно стоящей пыли, скрип паркета — всё отбивало желание есть, но только не у меня. Я разулся, прошёл в комнату соседа, положил на стол письмо и радостный отправился на кухню готовить купленные в магазине продукты. Советская кастрюля с рисунком улыбающегося ёжика и чёрным дном пришлась кстати. Из крана полилась ржавая жидкость, а это значило, что нормальной воды ждать ещё день или два. От досады я небрежно швырнул продукты куда-то в сторону. Забавно, что она немного проскользила, прежде чем упасть плашмя на стол. Даже лапшу и пюреху не заваришь в кипятке: в квартире что, совсем нет еды? В холодильнике ничего не было, кроме аптечки. В небольшом пластиковом вёдрышке от йогурта лежал единственный кухонный нож. Дешёвая рукоять, тупое лезвие, кончик и вовсе смотрел влево, зато хоть не зубами режем продукты. Открыв пачку сосисок, я развернул кресло спинкой к окну, сел так, чтобы можно было смотреть на улицу, освободил одну сосиску от полиэтилена и начал жевать. Как по мне — сплошная резина, но на безрыбье…

Часы показывали восемь вечера. За окном давно стемнело, а свет включать мне было лень. В темноте тоже можно поужинать. В этом есть нечто особенное, даже сакральное. Не успел я дожевать половину сосиски, как меня напугал резкий громкий хлопок двери. Тяжёлые шаги приближались к кухне. Это был Матвей, который на ходу стряхивал снег со своей шапки и раздевался.

— Прикинь, сегодня работы — в два раза больше. — Матвей стянул шапку и положил её у раковины, затем бросил куртку на пол, и только потом сел за стол. — Мне, короче, этот, Палыч говорит: здесь нету мужиков, в одно рыло пахать будешь. А ты чего в темноте сидишь, будто мышь? — он включил свет и начал растирать уши руками.

— Лень было.

— Эх ты, лодырь. Даже свет включить не хочешь. Не стыдно?

Он вздохнул.

— Неа, — улыбнулся я. — А ты что? Остался?

Матвей улыбнулся. Все волосы были потными, лицо красным, на руках остались пятна от машинного масла. Дышал он очень тяжело. Когда я ему сказал, что воды не будет дня два, он бросил шапку на пол и слегка пнул стул.

— Открой окно тогда. Только ненадолго! А то не хватало мне ещё и поясницу застудить.

— Зачем?

— Проветрить, — пока я переставлял стул, чтобы не замёрзнуть, он продолжил. — Ещё эта фура подъехала на два часа позже! Ну, с покрышками. Открываю, значит, её, а там во! По голову этих шин. И думаю такой, попал я дня на три. А знаешь, что ещё мне насолило? Слякоть. Сколько раз поскальзывался и падал прям на грудки. Как закончил, так сразу домой, даже на метро решил доехать. Меня чуть менты не остановили, за нарика приняли. Причём, один из них такой жирный! Его б на лето ко мне в деревню, может, человеком бы стал. Вот надо было им меня остановить. Я там чуть не упал, так сильно руки болят, а они давай докапываться. Где живу? Как давно в Москве? Где работаю? Сорок минут стояли как бабки на базаре, трындели… Сорок!

— Ты деньги-то получил, друг?

— Да какое там! — Матвей махнул рукой. — Говорит, что в конце недели всё отдаст, но это ж Палыч! Я скорее начну на коньках кататься, чем он слово своё сдержит. Зато супчик на обед давали вкусный, куриный. Целых три тарелки съел и взял бы больше, да работа звала.

— Три?!

— Эй, имею право! Остальные-то ушли.

— Мне взял?

— А ты работал там? Да и как я тебе его, в шапке что ли принесу? А по поводу денег ты не парься. Слушай старших, и протянем ещё пару недель. Да, совсем забыл. Дверцу твоего шкафа ещё вчера починил. Только не дёргай, а то доломаешь окончательно.

— Да? А я и не заметил.

— Удобно, когда вещи сами вокруг тебя чинятся, Да?

Мне стало стыдно. Он хотел отдышаться. Надо отдать Матвею должное: человек вообще не унывает и никогда не устаёт. Работай я у Палыча, я б сразу развернулся и сказал “Гудбай”, но только не Матвей. Это всегда подкупало в нём. Но это сильно сказывалось на его здоровье. Дышал он, громко посвистывая, настолько не хватало воздуха, а про слабость в пояснице вообще молчу. Матвей откинулся, склонился над столом, прижал рукой больное место и, корчась от ноющей боли, продолжил глубоко дышать.

— Скоро совсем вполовину скрючишься.

— А кто еду в дом приносить будет? Ай… Свитер дашь на ночь?

— Для тебя ничего не жалко.

На лице Матвея появилась улыбка, а в глазах — недоумение. Не отворачиваясь и смотря ему прямо в глаза, я поднял руку со стола, дотянулся до сосисок, лежавших на подоконнике, положил их на стол и пододвинулся. Он удивился и почесал затылок.

— Значит, мы сегодня ужинаем! Что за повод?

— На рынке один грузин работу предложил.

— Странно, что ты не взял больше еды и не ушёл. Чё не свистнул кусок свинины какой-нибудь? Жалко для друга?

— Во-первых, у нас нет никакой воды, иначе я бы приготовил к сосискам вот эту пачку риса, а во-вторых…

— Ты ещё и рис купил?! — он хлопнул в ладоши и громко удивился.

— Угу, — я не мог сдержать улыбки. — Так вот, во-вторых, я задумался, а зачем мне один раз красть у честного работяги, если на этот хлеб я могу спокойно заработать?

У потного Матвея, на котором вся майка промокла почти насквозь, глаза на лоб полезли, пока я закрывал окно. Запах пота в квартире стоял знатный, но иначе работяга сляжет в постель с ангиной или простудой.

— Ты? Задумался? — он откусил сосиску и продолжил с набитым ртом. — Тебе кто-то голову вправил, пока меня не было, что ли? Значит так, завтра же идёшь к нему и просишься на работу, понял? Я тебя в рог сверну, а кости на бульон пущу, если не придёшь.

— Так он сам меня звал!

— Вот и не профукай шанс, дебил! Услышал меня? — Он вытер руки о скатерть.

Я поднял руки — он одобрительно кивнул.

— Вот и славно.

Мы продолжали сидеть на кухне и молча ели. Ну, точнее, ел только Матвей. Мой голод можно было утолить и обычным кофе с утра с куском чёрствого хлеба, да и работал я не так усердно. Хотя он съел три тарелки куриного супа… Дожёвывая, он кинул пачку в холодильник.

— У меня есть к тебе предложение…

Расстегнув свою куртку, он медленно полез во внутренний карман, откуда достал колоду карт и положил на стол.

— Опа! Может, партейку в дурака?

— Пф. Спрашиваешь! Я тебя обыграю в два счёта.

— Ой, начинается… Кто в прошлый раз бегал по подъезду в одних трусах и напевал “Мираж”, балабол?

Раскладывая карты, я не обращал внимания ни на колоду, ни на масть, даже забыл о том, что Матвей всё время мухлевал в картах. А какой смысл? Настроение хорошее ведь! К тому же, от этой партии не зависит ничего, так что, почему и не поддаться?

— Скорее бы лето…

— Хочешь, чтобы учёба закончилась? Тебя и так чудом не отчислили, — съязвил карточный шулер.

— Ну вот надо было тебе об этом напомнить. Не отчислили же!

— Да ты так часто прогуливаешь учёбу, что я готов поставить нашу квартиру на то, что отчисление — вопрос времени. А к маю столько вузов таких как ты принимают, авось найдёшь что-нибудь.

— Ну, доля правды есть. Но нет, не поэтому.

— Что, коммуналка сильно жрёт?

— Да нет.

— Тогда я вообще ничего не понимаю!

— На море хочу я! — сказал я, улыбаясь. — Шутки шутками, но на море хочу, прям не могу… — выпрямившись на стуле, стал махать руками. — Представь: тёплое солнышко, песок под ногами, шум прибоя, ласкающий ухо, ты лежишь, отдыхаешь, дышишь полной грудью. Ни работы, ни учёбы, ни проблем с деньгами. Просто лежишь довольный такой, улыбаешься…

Матвей проникся идеей, закрыл глаза и откинул голову.

— Да, хорошо бы.

— Как только денег накопим, поедем в какую-нибудь Италию или Испанию, где потеплее, и…

— В смысле, Италию или Испанию? Это ещё зачем?

Он продолжал мешать колоду после очередной проигранной мною партии.

— А где, по-твоему, море? По мне так отличная идея. Туризм — дело благое.

— Во Владивостоке. Но море — это так, баловство для детей. Тем более, такое лоховское, как в Европе. Вот в речку холодную прыгнуть, потом по земле босиком пройтись…

— Ага, напороться на стекло, чтоб жуки покусали.

— Слушай, не неси ерунды. Там хотя бы не ходят всякие арабы и зонтами не торгуют.

— А бабки, торгующие пирожками на вокзалах — это не одно и то же, да?

Мне было смешно, а вот Матвей сильно обиделся.

— Ты наших бабушек не трогай. У нас вода чище и духовнее, чем в этих странах дурацких. Едем во Владивосток летом. И всё тут.

— Я не хочу туда. Далеко, грязно, дорого…

— Ты там был? Вот сиди и раздавай карты молча, умник.

— Ну, хочешь — езжай во Владик, а я поеду куда-нибудь в Европу.

Матвей меня не понимал. Он отставил карты в сторону и нахмурил брови. В квартире стояла тишина.

— То есть ты действительно вместо нашей речки предпочтешь потратить кучу денег на какую-то поездку в Европу?

— Я никогда там не был, и мне хотелось бы повидать мир.

— А Владик — это не мир, по-твоему? Или Камчатка? Байкал? Сочи! У нас столько городов красивых, а ты едешь в этот гадюшник? Да кому ты там нужен!

— Я могу в любой город приехать, и там я тоже буду никому не нужен.

— А ты хоть раз кроме Перми и Москвы был где-нибудь? Наши люди всегда выручат, к тому же — на русском языке говоришь, значит — нужен. И потом, Лёха, тебя из дома даже пожаром не вытащить, а ты говоришь про Европу.

— Алё, я просто предложил. Никто не говорит, что прямо сейчас мы туда полетим.

— Вот и забудь об этом предложении. Хрень какую-то несёшь, ей богу. Козёл, взял, партию испортил. — Он швырнул карты себе в портфель, еле сдерживая гнев.

— Почему хрень?

— Да потому что хрень! Зачем мне выезжать, а? Сидим в Москве нормально, че тебе вот тут не сидится спокойно?

— Месяцами напролёт сидеть в душной хрущёвке между работой и учёбой? Неужели ты не хочешь проветриться? Хотя бы домой, родных навестить.

Он на миг замолчал и отвёл глаза.

— Ладно я, ты знаешь мои отношения с мамой. Да и в Перми мне не нравится. Но у тебя ведь всё в порядке. Будь я на твоём месте, я бы обязательно…

— Заткнись сейчас же.

— Почему? Я просто…

— Ты просто сейчас закроешь рот. Точка, — он говорил громко и грубо.

— А чё ты меня затыкаешь, охреневший?! Пришёл довольный, радостный, а сейчас огрызаешься, хотя я просто задал вопрос о семье. Что мне, и спросить уже нельзя?

— Я клянусь, если ты ещё раз поднимешь эту тему, я тебе все зубы выбью, а потом обратно вставлю.

— Ну попробуй, раз хочется мне рожу начистить просто так! Хотя ты знаешь, что я ни единого плохого слова тебе не сказал. Хочется помахать руками как быдло, без повода — вперёд! Дерзай!

Мне стало ужасно страшно. Матвей покраснел, не отводил от меня взгляда и быстро дышал, но спустя пару минут всё же опустил глаза, полные гнева. Да и я немного успокоился. Поначалу меня бесило, что он просто так решил права качать, но сейчас этот спор был просто бессмысленным. А нужно ли тогда его продолжать? Не люблю с ним ссориться. В голову пришло осознание, и я сказал себе: “ты с ним в Москве с самого начала. Этот человек помог тебе с жильём, советы дельные даёт, за квартирой вот как ухаживает! И начинать драку по такому тупому поводу…”.

— Извини.

Немного переминаясь на стуле, он отвёл взгляд сначала на окно, потом на дверь комнаты, после чего наконец посмотрел на меня с улыбкой.

— Да ладно, проехали. Чёт я погорячился. Работа, сам понимаешь. Не оправдание, но когда приходит какая-нибудь блондинка в салон и даже не может сказать, что не так с машиной, я как будто…

— Не продолжай. Я понимаю.

Удар в плечо был не сильным, но душевным. На столе лежал полиэтилен от сосисок, а в комнате стало очень душно.

— Пойду, окно открою.

Как только я встал, снизу постучали, кажется, шваброй по потолку.

— Кому-то не нравится, что мы шумим.

— Да и плевать, — улыбнулся я, громко топнув по полу назло.

Матвей рассмеялся. Стоило мне сделать ещё один шаг, как стук снова раздался. Я ответил им тем же, и на этот раз не один. Гулким эхом послышался крик снизу, и я расслышал слово “полиция”, когда открывал окно. Квартира проветривалась, свежий воздух бодрил, проходя тонким потоком под носом. В комнате стало легче дышать, небольшой сквозняк посвистывал в коридоре. Вероятно, окно у Матвея тоже было открыто. Как бы бумаги со стола не сдуло. И тут я вспомнил:

— Слушай, — сказал я, — тебе там письмо пришло, я на стол положил.

— Да? От кого?

— Не знаю, от какой-то Лениной М.Д. Знаешь её?

Улыбка пропала. Медленно постукивая пальцами по столу, он продолжил смотреть на стол, будто искал какой-то ответ или набирался сил.

— Ты…

–В порядке. Засиделись мы с тобой! — он резко встал, взглянул на часы и поправив футболку. — Завтра тяжёлый день, да и тебе надо на работу, так что будем ложиться спать, — последние слова он говорил, стоя в проходе. — Подумать только, Лёха идёт на работу! Расскажу — не поверят.

— Очень смешно.

Пока он разувался у себя в комнате, закрыв дверь, я остался сидеть на кухне.