Бессильный чемпион. Том 1

Григорий Володин, 2021

Ты спас вымирающее человечество. Перебил полчища демонов, одолел их Генералов, сбросил в лаву главгада, а затем оказался в другом мире, ослабленный, без доступа к местной силе. Все вокруг по привычке называют тебя Бесенком и с насмешкой кличут чемпионом. Так почему бы им не стать? Чемпионом по прозвищу Бес.

Глава 3

Самозащита без ментального оружия

Вскочившие со стульев подруги пытаются удержать разбушевавшуюся Олю-Кали.

— Олечка, успокойся! — кладет руку ей на плечо розоволосая девушка.

— Одумайся! — другая, с каре, хватает занесенное запястье. — Твой отец не обрадуется, узнав, что ты распугала посетителей. Сама вспомни, как он жаловался на низкую выручку.

— Руки! — гаркает Оля, и подруги отшатываются — не по своей воле. Я вижу, как на секунду на груди ближайшей девушки сминается рубашка. Третий размер задорно качается, словно от толчка. Будто невидимая фантомная рука их пихнула.

Вспоминаю техники саммо, о которых успел прочитать в палате. Стиль Рыгл, «брошенный кулак» на минималках. Обычный «кулак» выбил бы воздух из дыхалки, тут же силу удара принудительно сдержали. Судя по умелой, тонкой манипуляции живой, местная Оля весьма крутой Ученик либо даже Воин.

— Значит, это ваше кафе? — лениво говорю. — И часто вы так на клиентов кидаетесь?

— Молчи, дурак, — шипит на меня подруга Оли с розовыми волосами. Ох уж эта мода на цветное ассорти. Ладно, здесь я не против — симпатичным девушкам очень даже идет. Но на парнях выглядит прямо «брррррр».

Вторая подруга поддакивает:

— Не нарывайся лучше. Хватит с тебя, что поцеловал ее в прямом эфире. И так приговор себе подписал.

А вот это интересно. Наш Бесенок, оказывается, тот еще бесенок.

— Слушай ты! — стискивает Оля кулаки — костяшки местами изукрашены старыми белесыми шрамами.

Из служебной двери выбегает мужчина в тройке. Так быстро несется к нам, что его галстук отлипает от рубашки и болтается как маятник.

— Юная госпожа Менская, что-то случилось? — похоже, управляющий кафешкой.

— Случилось, — глядит Оля только на меня. — Я сама разберусь.

— Вы нас выгоняете? — округляет глазки сестренка, только-только занеся ложку над большой тарелкой с мороженым для следующего захода.

Оля на миг теряется, щеки ее становятся пунцовыми, как клубника, плавающая в суфле на соседнем столике. Эх, Кали-Кали, не увидела сразу, что я с ребенком, теперь не знаешь, куда стыд деть.

— Нет, наслаждайтесь, — милостиво разрешает она и садится на пустой стул за наш стол. Кидает мне рассерженно: — Как закончите, ты и я — на улицу.

— Зачем?

— Будем драться. За то, что опозорил меня на всю страну.

Пожимаю плечами и возвращаюсь к своей порции. Лена тоже наяривает ложкой мерзлую вкусняшку. Потоптавшись немного, управляющий уходит из зала. Подружки возвращаются за свой стол, поглядывая на нас. Оля же сидит прямая и напряженная, как струна, не отрывая от моего лица горящего взгляда.

— А когда я ее поцеловал? — шепчу Лене, толкнув легонько локтем в бок.

— На региональном чемпионате, — отвечает сестренка, облизываясь. — Твоя команда получила золото, как всегда, ее — бронзу. Вот на пьедестале во время награждения ты ее как схватил и как впился губами, — вдруг девочка краснеет и качает головой. — Братик такой дурачок.

Хм, дела. Интересно, с языком поцеловал? Ну не сестренку же об этом спрашивать.

— Доели? — прерывает Оля поток моих мыслей.

И, правда, Лена как метеор уже опустошила тарелку. Я только половину одолел, но да ладно, не буду заставлять ждать дам. Выходим с сестренкой на улицу. Оля следует по пятам, за ее спиной маячат подруги. Беру Лену за руку и веду ее вдоль дороги.

— Ты куда? — восклицает Оля. — Сбежать собрался?

Не оборачиваясь, кидаю:

— Тут место рядом подходящее есть. Не на тротуаре же мордобой устраивать?

Аргумент весомый, и девушка послушно шагает следом. Подруги не отстают. Через триста метров застываю возле остановки. Кручу головой по сторонам.

— Ну, где твое место? — бурчит целованная моим реципиентом школьница. — Или ты тянешь время? Только попробуй — вдвойне получишь!

Не обращая внимания, продолжаю всматриваться в закоулки между домами. Из-за поворота уже вывернул автобус, медленно подъезжает к остановке. Из открывшихся дверей вываливает народ.

Опускаю взгляд на Лену.

— Сестренка, за меня не волнуйся. Все будет хорошо. Как вернусь в палату — обязательно позвоню.

— Вернешься? — хлопает Лена глазами. — Думала, тебя уже выписали. Так ты сбежал?

Подмигиваю ей.

— Только — тссс! — никому, поняла?

— Ты что, меня игнорируешь? — ко мне подходит Оля и хватает за грудки. — Совсем оборзел? Здесь тебя и поколочу.

Смотрю в ее светло-голубые глаза с темносерой каймой. Мир другой, и сама Оля другая, а глаза те же — живые, наполненные здоровым и ясным блеском, в оправе длинных черных ресниц. Интересно.

— Нам незачем драться. Тогда тебя целовал не я.

— Не гони! — рычит она.

— А сейчас — я, — резко хватаю ее за голову обеими руками, притягиваю к себе и целую. Вкус коралловых губ завладевает мной — и, кстати, он намного слаще шоколадного мороженого. Намного приятнее.

Она пробует вырваться — но слабо, и не выходит. Мои губы опаляет трепещущий жар, и готов поспорить, ее тоже. Один костер на нас двоих. Одно пламя, одна близость на два разных мира. Закрываю глаза, но последнее, что вижу, как она тоже опускает веки. Окружающий нас шум — гудки автомобилей, лай собак, свист поднявшегося ветра — тонет в безмолвии между мной и ней. Растворяется в ускорившемся стуке наших сердец. Может, Оля не узнает, никогда не узнает меня, но… избить точно захочет еще сильнее! Ой, блин! Пора делать ноги!

— До скорого, — скидываю ее ослабевшие руки с груди и прыгаю в автобус.

Как раз вовремя — двери закрываются прямо перед моим носом, и железный удар сотрясает весь салон автобуса. Пассажиры испуганно вздрагивают. Трогаемся, сквозь приоткрытое окно слышу:

— Опять? Ты опять сделал это? Все! Ты — покойник! Слышишь? Артем Бесонов, я лично тебя урою!

Машу на прощание рукой, и это раззадоривает Олю кричать еще громче.

— Бесоно-о-ов!

Постепенно стройные фигуры девушек на остановке уменьшаются и исчезают, следом утихает и сердитый крик. Я выдыхаю — фу-у-ух, оторвался. Улыбка долго не сходит с моего лица, так что мимические мышцы начинают болеть. Лене, конечно, со стороны Оли ничего не угрожает. Та и так чувствовала себя неловко из-за наезда перед сестренкой. Правда, поцелуй ей крышу снес напрочь — орала на всю улицу, уже никого не стесняясь. Хе-хе, Кали такая Кали. Когда мы рвали в клочья орды кротосов, она была такой же безудержной.

Пассажиры все еще переглядываются и крутят пальцами у виска, а я, продолжая улыбаться, вспоминаю вкус коралловых губ.

* * *

— Вот урод! — Оля в последний раз топает туфлей по проезжей части и возвращается на остановку. — Своло… — Кира делает ей знак, указывая на сестренку Бесонова, и она тут же поправляется: — Негодяй, короче.

— Странно он был как-то одет, — задумчиво перебирая розовую прядь, замечает Рита. — Как будто в домашние футболку со штанами.

— Братик в них по больнице ходит, — кивает Лена, в восхищении разглядывая Олю. С одного пинка весь автобус встряхнула! Вот ей бы такой сильной стать. Никакая Шпигова не посмела бы ее трогать.

— В больнице? — вскидывает голову Оля. — Он лежит в больнице? Что-то серьезное?

— Ага, братик в аварию попал. Но выбрался ненадолго, чтобы мне помочь.

Рита переглядывается с Олей.

— Так значит, швы на его лице — это не после игр? — спрашивает Рита. — Это из-за аварии?

— Ага.

Оля вдруг ощущает странное удушье. Она касается кончиками пальцев своих губ — нестерпимо горящих после наглого поцелуя. Но теперь она вовсе не сердится. Теперь ей стыдно. Она собиралась избить больного! На глазах его сестренки! Есть ли более позорный поступок?

— Вы только сильно не бейте братика, — просит вдруг Лена. — После аварии он перестал управлять живой. Совсем больше ее не видит.

Есть — избить инвалида.

Внутри Оли натягиваются неведомые струны, причиняя физическую боль. Сердце сжимается.

— Я не буду его бить. Обещаю, — успокоить девочку — все, что она теперь может. — Скажи, пожалуйста, в какой больнице Артем лежит?

— Зачем тебе? — прищуривает глаза Кира.

— Хочу извиниться, — Оля плотно поджимает губы. Жар никак не хочет их покидать.

* * *

Вечером ко мне в палату вламываются три перца. Все на понтах, на волосатых запястьях болтаются золотые цепи, уши проколоты, глаза либо полупьяные, либо полутрезвые — выбирайте, что больше нравится.

— Крысеныш, это ты мою сеструху обидел? — скучающе бросает кадр в белом пиджаке.

— Блондинка с надменным лицом? — уточняю. — Она с подругами избивала мою сестренку в подворотне. Так что за дело обидел.

— Ты гон не гони! — пищит второй, худой, как жердь, с бородкой. — Знаешь, чья она дочь? Чей Боря сын? Попутал ты серьезно.

С трудом сдерживаюсь. Речевой этикет, конечно, на уровне каннибалов-тираназов — разговор у тех сводится к односложным рыкам и гавканьям. А если обнаружат у сородича открытую рану, то и этого не будет — молниеносно кинутся всей толпой и обглодают целиком до костей. Но раны у меня, к счастью, все зашиты.

— У меня доказательства есть, — тянусь за отнятой камерой — в тумбочку ее убрал.

Третий гость — жирдяй в обтягивающей водолазке — шагает прямо ко мне. Хрустит жирными кулаками. М-м-м, странно — казалось бы, его пальцы так заплыли прослойкой, что звукоизоляция вокруг костяшек стопроцентная, ан нет.

— Борь, походу, паря не поймет никак, — мычит жирдяй. — Давай поучим?

— Поучим-поучим, — кивает «белый пиджак». — Но не здесь, а то больница, место социально значимое. Сбегутся еще на шум доктора, зачем их отвлекать? Выйдем-ка для начала. Крысеныш, сам пойдешь?

— Сам, — пока что махнул я рукой на милое обращение к себе. В соседней палате тяжелобольные спят — не хочу никого растревожить.

Выходим дружной компанией в коридор, спускаемся на первый этаж. Со стороны регистрационной стойки раздается знакомый голос. Хе, не чаял так скоро ее услышать.

— Артем Бесонов в какой палате? — скидывает челку с глаз Оля и вдруг замечает меня. — Бесонов! А мы к тебе!

Вместе с ней пришли и подруги — розоволосая и с коротким каре.

— Снова драться? — улыбаюсь. — Извини, сегодня у меня очередь.

Киваю на гостей рядом. А те стоят, разглядывая девушек с открытыми ртами. Я и сам немного прифигеваю. Девушки сменили школьную форму на прогулочную одежду — блузки, приталенные кофточки, джинсовые юбки и гольфы, на бережно распущенных волосах блестят розовые заколки. Еще с утра боевая и дерзкая Оля сейчас милая и смущенная.

— Нет, я не драться, — краснеет она.

— Тогда снова целоваться? — подмигиваю.

— Ах ты! — Боевой задор возвращается к ней мигом, а вот краснота сходить с лица не желает.

— Артем, — серьезным тоном говорит розоволосая. — Ты сейчас сказал, что идешь с этими людьми драться?

— Ага, цыпа, — заявляет «пиджак»-Боря. — Колотить мы его идем, но вы можете с нами. Вас как раз трое, потом повеселимся шестером. Покатаемся, малышки, на моей «Волге».

— Что?! Малышки? — тут же вскипает Оля, но спокойная розоволосая опережает ее:

— Тогда мы с вами.

Я закатываю глаза, но молчу, иначе с места не сдвинемся.

Всей гурьбой вываливаемся на улицу, оставляем ворота больницы позади. Подходящий безлюдный проулок находится через двести метров. Жирдяй подталкивает меня к самому тупику — видимо, чтоб не сбежал, хе.

Но самое удивительное — три девушки подходят и заслоняют меня от поддатых мажоров.

— Какого? — бурчит Боря. — Не, малышки, резвиться с вами потом будем, сначала отшлепаем этого…

— Вместо Бесонова мы будем драться, — заявляет Оля, уперев руки в бока.

— Мы будем защищать его, — кивают ее подруги.

— Глупые девушки, — вздыхаю. — Валите домой. Вы кого прикрывать вздумали? Я тебя на играх уделал, Менская.

— Мы всё знаем, — оборачивается Оля и смотрит мне прямо в глаза. — Ты — инвалид, Бесонов. Жива больше не поддается тебе. Оставь это нам…

Гулкий удар сердца. Один стук кровяного насоса, недолгий миг, прежде чем я осознаю сказанное и рычу:

— ЧТО… ТЫ… СЕЙЧАС… СКАЗАЛА?

Внутри моего астрального тела сотрясаются ментальные многогранники. Разрушенный фрактал Третьего Генерала Яка дрожит всеми разобранными элементами. Порождается мощная психическая волна, удар проходит насквозь через проулок, по всем, кто в нем. Девушки и мажоры — их шатает, в глазах паника. Жирдяй так вообще плачет:

— Мама забери меня отсюда, — размазывает он сопли и слезы по лицу.

— КТО… ИНВАЛИД?

Меня обуревает ярость, что дала мне сил сразить Высших демонов, будучи никем, будучи слабаком. С трудом хватаю бурлящие эмоции за вожжи.

— Отойди в сторону, Менская. Повторять не буду.

— Н-нет, — вздрагивает упертая Оля, хотя ее блузка ходит ходуном — живот под ней судорожно сжимается и разжимается.

Розоволосая кладет ей руку на плечо.

— Послушайся его, Оль.

— Но…

— Если бы он совсем не владел живой, нас бы так сейчас не трясло.

— Хорошо, — после секундного раздумья Оля дает себя отвести к боковой стене.

Умница.

Шагаю к мажорам, по пути разминая запястья.

— Ну, кто хотел меня поколотить? — оскаливаюсь плотоядно, по-волчьи. — Налетай.

Боря выглядит бодрее всех, хоть и лицом позеленел после псих-шторма. Жердь тоже вроде в порядке. А вот жирдяй пока не боец — все еще плачет и тихо скулит.

— Бейте его! — наконец кричит Боря и срывается с места.

Отбивая первый же прямой выпад, ощущаю под предплечьем гранитную твердость. Уворачиваюсь от медленного джеба и пробую на прочность физиономию «пиджака». Костяшки будто в кирпич влетают. Отскакиваю назад. Чувствую, как саднит в руке. Ущерба же для Бори никакого — вообще никакого. Значит, вот ты какой, ментальный доспех. Впечатляет.

Ухмыляясь, Боря снова налетает на меня. Больше не использую прямых блоков — чревато травмами. Невелика потеря — в чистой рукопашке мажор мне не соперник. Главное, повалить его прежде, чем подсобят остальные.

От Бори прилетает удар ногой. Ловлю подарок и одним резким движением гну в коленном суставе.

— А-а-а-а! Отпусти!

Хруст.

Выворачиваю сильнее, доламывая сустав. На Борю жалко смотреть — корчится на асфальте и машет руками.

— ОТПУСТИ! ОТПУСТИ МОЮ НОГУ!

Можно, конечно, поелозить им по земле, побить головой об стены и бордюр, заодно изучить прочность доспеха. Но мажор уже готов. Какая жалость…

Резко отскакиваю в сторону, пригибаюсь. И смотрю на напряженного «жердя». Показалось? Нет, воздух рядом всколыхнулся точно. Значит, дальнобойная атака навроде «брошенного кулака». Сгусток живы, бьющий на расстоянии. Прелесть.

Снова чувствую что-то неладное. Колыхание воздуха. Перекатом ухожу к противоположной стене и, еще не выйдя из кувырка, пинаю «жердя» в живот. Тому будто пофиг — ментальный доспех уже надет. Но это все равно для отвлечения. Чтобы успеть вскочить. Хватаю за шиворот и врезаю башкой в стену. Еще и еще. С треском осыпается кирпичная крошка. Макаю «жердя» макушкой в асфальт, катаю его легкое тело по проулку, снова и снова долбя челюстью о бордюр. Задумчиво слежу, как мой подопытный воспринимает каждое новое знакомство с твердой поверхностью. Интересно же, насколько его хватит? Ой, уже все.

Выпустив ослабленное тело, подхожу к жирдяю. Смотрю на его лоснящееся от размазанных соплей лицо.

— Пожалуйста, не бей, — просит он.

— Ты же меня поучить хотел? — приподнимаю я брови. — Так давай. Для начала вруби доспех.

— У меня его нет, — плачет бедный. — Не продвинулся дальше Новичка.

Хмуро гляжу на него. Будь он демоном — без базара, уже бы с вывернутой шеей лежал. А так… что с него взять?

— Вызывай «скорую»: друзьям твоим бо-бо.

Отворачиваюсь от мудня к растерянным девушкам.

— Собираюсь уйти отсюда, чтобы не светиться с ними. Вам тоже советую.

— Бесонов, — подает робкий голос Оля. — Мы увидимся на отборочных?

Хм, она серьезно?

— Нет, ты же все видела, — киваю на стонущего Борю и бездыханного «жердя». — У меня больше нет живы. До скорого, девушки.

Покидаю переулок, но успеваю услышать из уст Оли:

— Видела… я не знаю, что я видела.