Чертенок

Григорий Борзенко

Не думал, не гадал главный герой этой книги, отправляясь в недолгую, как ему поначалу казалось,загородную поездку, что гроза, заставившая его укрыться от непогоды в одной из придорожных таверн,круто изменит его дальнейшую жизнь. На бедолагу обрушится невообразимая лавина самых невероятныхприключений. Он побывает в Африке и на Карибах, испытает рабство и будет участвовать в поискахзолота, а главное встретит свою любовь…Обилие удивительнейших совпадений, случившихся с главными героями этой книги во время ихпохождений и путешествий, вполне могут поставить в тупик специалистов в области теориивероятности.

Часть 1

Глава первая

С чего все начиналось

Удивительное дело: когда прошло много лет с тех пор, как приключилась со мной эта необыкновенная история, я не без удивления замечаю; как могло случиться, что некоторые подробности и детали той эпопеи я помню довольно отчетливо, а вот некоторые другие вещи, казалось бы, более значимые для меня, я или помню с трудом, или вообще, как ни стараюсь, не могу вспомнить. К примеру, я до сих пор не могу вспомнить, какие причины побудили в тот роковой для меня день отправиться в поездку, которая так круто изменила мою жизнь. Если бы в тот миг, когда я седлал в дорогу лошадь, кто-нибудь предсказал мне, чем эта поездка закончится и что последует дальше, я бы, вне всякого сомнения, долго смеялся и потешался над столь неудачной шуткой. Увы, судьба иногда может выкинуть самый невероятный фортель. Не зря ведь говорят, что действительность зачастую страшнее и фантастичнее вымысла. И в этом я убедился.

Хотя мне и довелось с избытком испытать на себе почем фунт лиха, все же я, если быть полностью откровенным, с высоты прожитых лет, анализируя случившееся, не жалею, что все так произошло. Ведь в моей жизни было приключение! И это не высокие слова. Не каждому дано в этом мире пережить нечто, о чем потом можно будет писать в книгах, и о чем потом будет зачитываться не одно поколение романтиков, любителей всевозможных путешествий и загадочных историй. Да и само Приключение — это не некая благодать, которая постоянно сопутствует тебе, и в лучах которой ты купаешься всю свою жизнь, порой стремительно и неожиданно, но и, увы, порой, столь же стремительно уходит в историю и, как правило, навсегда и бесповоротно. И даже если какая-нибудь отчаянная голова войдет в раж от пережитого и в погоне за новыми острыми ощущениями отправится на поиски нового Приключения — эта попытка, скорее всего, потерпит фиаско. Настоящее приключение то, которое уготовано тебе Судьбой, и которое приходит к тебе Однажды.

Что уж говорить о нас, грешных. Сколько политиков, королей и полководцев в своей жизни (зачастую у них это происходило в молодости), совершали нечто, что восхищало, или, напротив, приводило в трепет целые народы. Они могли повелевать нацией, единолично управлять ходом истории человечества. В тот миг, находясь на вершине власти, они наверняка наивно заблуждались, полагая, что так будет всегда. Однако проходили годы, эти люди отходили от дел и некоторые из власть имущих проводили остаток своей жизни в забытье и одиночестве. Вот и я: прожил долгую жизнь, дожил до почтенной старости, но все то, что было после Приключения, полнокровной жизнью, в полном понимании этого слова, вряд ли стоит считать. Ну, наверное, и существованием это будет назвать несправедливо, но сравнить тихую и спокойную последующую мою жизнь с тем бурным потоком приключений, выпавших на мою долю в юности, тоже не стоит. Но обо всем по порядку.

Итак, все началось много лет назад в дождливый осенний вечер. Дождь, собственно, и стал главной причиной того, что я таки, прячась от непогоды, свернул в первый попавшийся на моем пути постоялый двор, где в дальнейшем и развернулись события, так круто изменившие мою жизнь. До вечера было довольно далеко, я, только утром покинув Бристоль, спешил, гонимый делами, до наступления темноты преодолеть львиную долю пути, и ничего бы меня не остановило, если бы не этот проклятый дождь.

Поначалу я пытался стойко бороться с непогодой: невзирая на непрекращающийся дождь и довольно сильный ветер, я все подстегивал и подстегивал свою лошадь, твердо веруя, что моя уверенность и настойчивость в достижении цели передастся и животному. Но чертовой скотине было, видимо, совершенно безразлично, какая нужда гнала меня в путь и как скоро я достигну цели своей поездки. Видимо, своей лошадиной, если можно так выразиться, логикой, она считала, что не будет ничего страшного, если я завершу свою поездку на день позже. Впрочем, зря, наверное, я все-таки язвлю. Бедной животине было действительно нелегко: дождь все усиливался, дорогу порядком развезло, ноги уставшей лошаденки все сильнее вязли в жиже, и она вскоре окончательно выбилась из сил. Пока у меня хватало возможности бодриться, я искренне негодовал, посылал частые проклятия в адрес своей спутницы, то и дело подгонял ее, но когда и сам порядком намучался и подустал, в голову мне начали приходить мысли, которые немногим ранее озарили мою бессловесную попутчицу. Потому-то и вздохнул облегченно, когда увидел сквозь пелену дождя впереди постоялый двор, возвышавшийся на уютном холме у самой дороги.

Помню, как на встречу мне вышла сухая и сгорбленная старуха, по всей видимости, хозяйка островка цивилизации в этом уединенном месте, взяла за узду мою лошадь, а мне велела пройти в дом. Я до сих пор помню голос старухи! Господи! Ничего более ужасного мне раньше слышать не довелось! Голос ее был настолько дряхлым и скрипучим, что, казалось, тысяча повозок с несмазанными осями въехали вдруг на постоялый двор и своим скрежетом хотят свести меня с ума. Я смотрел на старуху и искренне удивлялся: как она, немощная, почти невесомая, сможет управиться с моей лошадью? Господи! Сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как долго убеждая меня, скрипела старуха, мол, не волнуйтесь, господин, лошадь ваша проведет ночь в сухом хлеву, будет накормлена, и так далее, и так без конца. А я, стоя под проливным дождем, мысленно возмущался: да на кой черт мне, старая, нужна лошадь, когда я сам хочу укрыться от непогоды да согреться!

Зала для гостей встретила меня уютным теплом, исходящим от горящего камина внушительных размеров, встроенного в центральный простенок этого довольно просторного помещения, и… не совсем уютным шумом, издаваемым веселой компанией, расположившейся за одним из столиков, находящимся рядом с камином. Я сразу же заметил, что компания была довольно разгоряченной, и причиной тому было не столько тепло, излучаемое горящими на колосниках камина поленьями, сколько горячительные напитки, которые отправила эта веселая компания в свои желудки, видимо, в немалом количестве. Об этом свидетельствовали не только пьяные возгласы и уже изрядно заплетающиеся языки, но и пустые кружки, кувшины, бутылки из-под виски и вина, которыми был, не только густо уставлен их стол, но и немало этих ненужных уже им предметов хаотично валялись опрокинутыми под столом у их ног.

Когда я вошел в зал, то со мной сквозь открытую дверь ворвался и кусочек непогоды, сопровождаемый шумом дождя и завыванием ветра. Даже языки пламени в камине подпрыгнули от небольшого, теряющего свою силу порыва ветра, нахально ворвавшегося в приоткрытую на мгновенье дверь, которая, к тому же, была довольно далеко от камина, но дуновенье непогоды, однако, добралось и к нему. Вся компания, как по команде, дружно отреагировала на мое появление: все разом повернулись к двери. Собственно, в этом нет ничего удивительного: естественная человеческая реакция, мол, кто это к нам пожаловал? Но я, ловя на себе их изрядно помутившиеся от хмеля взгляды, откровенно говоря, приготовился к худшему. Нет-нет, в юности я ни в коей мере не относил себя к робкому десятку, хотя, честно говоря, избегал ненужные, глупые конфликты, в которых, исходя из ситуации, не было абсолютно никакой необходимости. Просто мне довольно часто приходилось бывать во всевозможных переделках и ссорах, единственной причиной которых, по моему глубокому убеждению, был алкоголь. Поводом для тех конфликтов или же не было вовсе, или были, но столь ничтожные, что трезвый человек либо вовсе не обратил на них внимания, или деликатно замял бы, превратив все без ущерба для своего авторитета в безобидный пустяк, безделицу. Но это, повторюсь, для трезвого рассуждения. Пьяное же воображение раздувает безобидную и беспомощную, казалось бы, искру в огромное бушующее пламя. Это вообще удивительное свойство человеческой психики. Не хотелось бы сейчас вдаваться в рассуждения, но все же. Почему человек устроен так, что когда он, к примеру, сходит с ума, лишается рассудка, не хватает в руки кувшин с водой и не мчится со всех ног поливать цветы ухаживать за ними. Нет! Его рука тут же тянется к оружию, и он, все, сметая на своем пути, с воплями: «Убью!» устремляется творить гнусности и только гнусности. Но разве этот факт не достойный удивления?

Однако, мы отвлеклись. Вместо ожидаемых придирок, я почти сразу же услышал приветливое:

— О! Кого я вижу! Прошу к нам! Прошу!

Признаться, среди присутствующих, а было их шесть человек, я никого не узнал, но приглашение из их уст прозвучало настолько приветливо, что я засомневался: а возможно, мы раньше когда-то встречались? Тем более, это располагающее к себе «Кого я вижу!», казалось бы, подтверждала мою догадку. Не успел я еще определиться в своем решении, как новый возглас развеял все мои сомнения:

— А что?! Верно, говорит Джонни! Чего у двери стоять? Проходи, мил человек, к нам! И если пламя в камине не согреет тебя: эта старая ведьма явно скупится на поленья для огня, то виски у нее, нужно признать, отменное: уж оно-то тебя наверняка согреет.

Доводы своих новых знакомых я, действительно, изрядно прозябший от непогоды, счел более чем убедительными, и, недолго думая, поспешил к их столу. По пути я успел снять промокший вдрызг плащ, и бросил на первый подвернувшийся по пути стул, под которым тут же стала расти лужица, образующаяся от струек, стекавшей с полов плаща, влаги.

Встретили меня радушно. Не успел я присесть под услужливо подсунутый кем-то табурет, как мне тут же подали в руку сосуд с согревающей жидкостью, и после бурного тоста за встречу и за знакомства, что было встречено одобрительными возгласами компании, тут же отправил содержимое своих кружек в желудок. Согревающее тепло тут же пробежало по телу. Нужно ли говорить о том, что в этот миг я испытывал блаженство. В этом то и заключается вся противоречивость и, я бы сказал, феномен горячительных напитков. При всех своих отрицательных сторонах, о которых я говорил выше, они таят в себе множество и привлекательных моментов. Притом, все в этом изобретении человека так крепко связано между собой, что людям подчас трудно определить ту грань, которая отделяет благо от зла, в которое это благо может незаметно перерасти.

Я не зря так подробно заостряю на этом внимание, поскольку именно алкоголь и сыграл со мной самую злую шутку в моей жизни. Не было бы его, или, скажем так: не употреби я его в неподходящий момент сверх меры, не случилась бы вся эта история, не появилась бы на свет эта книга. В этом я твердо уверен.

Я бы не сказал, что в юности я так уж злоупотреблял этим делом. Вовсе нет! Но в этом и заключается, как я уже говорил, предательская привлекательность алкоголя: можно сотни раз хватить лишку без каких-либо серьезных последствий для себя, но можно «дать маху» один-единый раз в жизни, и будешь потом расхлебывать последствия всю жизнь.

Но это я теперь, умудренный опытом и с холодной головой, позволяю себе проявлять, с позволения сказать, чудеса рассудительности. Ведь нетрудно догадаться, что тогда, в тот ненастный осенний вечер, моя голова была забита чем угодно, но только не рассуждениями о вреде алкоголя. Не успел я умилиться благотворно повлиявшей на меня первой порцией виски, как я уже держал в руке вторую, опять-таки услужливо поданную мне кем-то. Стоит ли говорить о том, что она тут же незамедлительно отправилась по тому же адресу, что и первая. Не стану утомлять читателя дальнейшими подробностями, с употреблением слов «третья», «четвертая» и так далее. Скажу лишь, что когда пасмурный вечер всецело перерос в глухую, непроглядную ночь, мы, основательно погрузневшие от неимоверного количества возлияний, всецело отдали себя игре в карты и в кости. Все эти нехитрые предметы много раз выпадали из переставших слушаться нас пальцев, а мы все чаще и чаще принимались вздорить между собой без всякого на то повода. Со стороны могло показаться, что поводом этих ссор были спорные моменты в игре, но мы то с вами уже говорили о том, что является подлинным поводом в таких делах. Я хоть и был изрядно захмелевшим и к тому моменту довольно слабо контролировал происходящее, но все же сообразил: добром это не кончится! Особенно раздражал меня этот задиристый Джонни, который в самом начале пригласил меня к столу. Одно дело то, что мы были совершенно незнакомы, и это его панибратское «Кого я вижу?!», было его дежурной фразой, к тому же этот Джонни оказался пренеприятнейшим человеком и плохим компаньоном. Ну да ладно, я был для него чужим человеком, но ведь и к своим друзьям он цеплялся поминутно, и только выдержка тех, да неспособность в таком состоянии реагировать на явные оскорбления, способствовали тому, что все пока протекало тихо-мирно, если такое определение здесь уместно.

Одним словом, я уже собирался распрощаться с компанией и попросить старуху, чтобы она провела меня в приготовленную комнату, но именно в данный момент наступило второе действие разыгравшейся в эту ночь драмы. Внезапно с шумом распахнулась дверь и мы увидели человека, внешний вид которого не мог не вызывать сочувствия. Мало того, что он был весь промокший и верхняя одежда его представляла собой мало привлекательное зрелище. Но, к тому же, он был так сильно измызган грязью, что в пору было только удивляться: возможно ли вообще после случившегося с ним привести в порядок костюм этого господина. Было такое ощущение, что ткань так сильно разрушена влагой, что еще немного, и она начнет отваливаться и падать на пол кусками прямо сейчас, у нас перед глазами.

Незнакомец попросил хозяйку присмотреть за лошадью, а самому подать что-нибудь горячее. Он сбросил плащ, кинул его на спинку стоящего рядом стула, другой же подвинул поближе к камину, устало опустился на него и протянул к огню промокшие сапоги. Столь поздний гость постоялого двора оказался молодым человеком, примерно моего же возраста, приятной наружности, и я, следуя недавнему примеру Джонни, хотел уже было пригласить его к нашему столу, как вдруг дело приобрело совершенно неожиданный поворот. Снова, как и в случае со мной, всех опередил Джонни, только излишняя доза спиртного, да разгоряченный в спорах пыл помешал ему теперь быть столь же приветливым:

— Послушай-ка, любезный! А не кажется ли тебе, что это наглость с твоей стороны: заслонять от нас огонь камина?!

Тот даже не поднял в ответ голову, продолжая в задумчивости рассматривать причудливо извивающиеся и переплетающиеся между собой языки пламени. Или же этот человек был действительно всецело поглощен своими мыслями и даже не слышал слов Джонни, или делал вид, стараясь не реагировать и не ввязываться в склоку. Джонни же, естественно, все это расценил как страшную обиду в свой адрес, и буквально весь побагровел от гнева:

— Да ты что, мерзавец, и разговаривать со мной не желаешь?! — Рука задиры легла на рукоять шпаги. — К барьеру!

Я первым бросился к распоясавшемуся дебоширу, пытаясь успокоить его. Но тот ничего не желал слушать и только брызгался слюной и безостановочно сквернословил. Гость трактира наконец-то поднял голову, взглянул на обидчика, сделал вздох, чтобы что-то сказать в ответ, но именно это движение, видимо, причинило ему боль, поскольку он тут же зашелся страшным кашлем и долго еще не мог остановиться. Мне тогда показалось, что он и без того был болен, но, попав под непогоду, промокнув и прозябнув, совсем оплошал, а тут еще на его голову свалилось новое испытание. Наконец-то, отойдя от кашля, он стер с уголков глаз невольно набежавшие при кашле слезы и примиряюще посмотрел на нас:

— Господа! Ради Бога! Оставьте меня в покое! — И подавив в себе очередной приступ кашля, добавил. — Я не делаю ничего дурного и никому не желаю зла.

Гость постоялого двора вновь устремил свой взгляд к огню, но слова его не успокоили, а, напротив, еще больше раззадорили Джонни.

— Да он трус! — Задира залился язвительным, крайне неприятным смехом. — Пред вами ничтожный трус, господа! Разрешите представить вам ничтожество, неспособное даже постоять за себя! Видели ли вы в своей жизни более жалкое зрелище?!

— Прекрати! Иначе будешь иметь дело со мной!

Эти слова принадлежали мне. Как ни старался я в тот вечер не ввязываться в перепалки, но этот Джонни достал меня окончательно. Я встал между Джонни и новоприбывшим, положил руку на эфес своей шпаги и твердо взглянул в глаза забияки. Но тут же услышал за своей спиной:

— О, нет-нет! Этого я не допущу! Спасибо, мой друг, но поскольку меня упрекнули в неумении защищать себя, то, стало быть, мне самому и нужно убедить этого не в меру пылкого господина в обратном.

Юноша поднялся, отодвинул стул, прошел к середине зала, свободного от нагромождения стульев и столов, и вскинул шпагу:

— Я ведь говорил, что не делаю никому ничего дурного, однако мне все-таки придется это сделать, коль вы этого так страстно желаете, господин без пяти минут мертвец.

Джонни как будто этого только и ждал и сразу же бросился на соперника.

Те из читателей, кто обожает описание всевозможных кабацких схваток, с неимоверными трюками, опрокидыванием столов и стульев, ловкими выпадами, красноречиво свидетельствующих о высоком мастерстве драчунов владеть шпагой и тому подобное, будут глубоко разочарованны. Поскольку всего этого фактически не было. Казалось, что не было и самой дуэли: одно движение, один выпад шпаги юноши и бездыханное тело Джонни рухнуло на пол. Раздался характерный звук при падении тела, и в миг все смолкло. Тишину нарушало лишь мерное потрескивание горящих поленьев в камине.

Возможно, мы все еще долго вот так пребывали бы в оцепенении, если бы юноша не нарушил молчание:

— Видит Бог: я не хотел этого. Но коль уж все так случилось, хочу, чтобы этот человек, невзирая ни на что, был достойно похоронен. Вот деньги для этого. Он бросил на стол горсть золотых и тут же повернулся к хозяйке: — Проведите меня в мою комнату. Какой уж теперь, черт подери, аппетит может быть.

Хозяйка с гостем удалились, а мы еще какое-то время сидели, не проронив ни единого слова. Признаться, поначалу я опасался, что дружки Джонни тут же бросятся на обидчика их товарища, чтобы отомстить за его смерть. Однако никто не проронил ни слова, и я понял, что инцидент, образно говоря, исчерпан. К тому же, после случившегося не было никакого желания, ни продолжать игру, ни тем более пить. Потому-то, как только возвратилась хозяйка, я тут же попросил ее показать и мое место ночлега.

Старуха завела меня в небольшую, но уютную комнату, поставила на уголок стола, находящегося у изголовья моей кровати, горящую свечу и так же удалилась, прихватив с собой мою одежду, пообещав постирать и просушить ее к утру.

Я, хотя и был порядком уставшим, но долго еще не мог уснуть. Посчитав, что сну мешает свет свечи, я задул ее, но спокойствия на душе по-прежнему не чувствовалось. Еще бы: ведь непогода такое вытворяла! Сквозь окно было отчетливо слышно завывание ветра, раскаты грома, а саму комнату то и дело, раз за разом озаряли вспышки молнии. Даже жутковато становилось. Наверное, именно в такие ночи появляются привидения да всякая иная нечистая сила. Ветер шатал ветви деревьев, тени от них скользили по стене, а мне казалось, что кто-то ползет по стене, стараясь добраться до меня. Решив, что эти видения — следствие влитого в себя сверх меры спиртного, я отмахнулся от всего, повернулся на бок и уснул.

Однако, и сам сон не принес спокойствия. Не зря говорят: с какой мыслью уснул, то тебе и будет сниться. Помню как сейчас, снились мне тогда всевозможные видения: пытающаяся дотянуться и окрутить мои руки своими вязкими щупальцами всякая нечистая сила, а главное — ужасная ведьма-старуха. Она была столь страшной, что я, наверное, тогда и сквозь сон чувствовал, как дрожу. Беззубый рот, нос-крючок с горбинкой и еще больший горб на спине, делающий из нее уж вовсе демона. Вокруг плясали какие-то огни, сзади в такт этой пляски прыгали огромные тени, и казалось, что все это с каждой минутой приближается и приближается и вскоре подомнет меня под себя и раздавит своей громадой.

Отчетливо помню этот сон. Помню, как старался увернуться, убежать во сне, но ноги не слушались меня. Странное ощущение: бежишь-бежишь, но, тем не менее, остаешься на месте. Ноги не просто свинцовые: они, к тому же, как будто прилипают к земле, и для каждого шага нужны титанические усилия. Тот, кому снились кошмары, возможно, испытывали на себе нечто подобное, но я ощущал это первый раз в жизни, впрочем, если не изменяет память, то, кажется и последний.

Но главное — ведьма! От нее вообще не было никакого спасу! Как я не увертывался, она все тянулась и тянулась ко мне своей костлявой рукой. Я отчетливо видел перед собой ее сухие и длинные пальцы, которыми она пыталась впиться в мою шею. В последний момент я каким-то чудом отвернул в сторону голову, но все же ведьма вцепилась в мое плечо. Я извивался, стараясь вырваться, но тщетно. Старуха крепко ухватилась за плечо, тряслась в азарте от предстоящего кровавого пиршества и что-то приговаривала. Что именно, я никак не мог понять.

В конце концов, я подсознательно, сквозь сон, стал понимать, что я сплю, и осознавать, что стоит только мне проснуться, и весь этот кошмар закончится. Я стал принимать отчаянные попытки прогнать сон прочь и вскоре стал понимать, что это мне удается: я определенно просыпался. Боже! Как я это отчетливо ощущал. Вот! Вот! Еще немного, и я окончательно проснусь! Все! Осталось только открыть глаза!

Я осознанно приоткрыл веки, взглянул прямо перед собой, и едва не вскричал от еще большего ужаса. Это было просто невероятно! Сон продолжался, но уже наяву! Прямо перед собой я увидел страшное лицо старухи ведьмы! Все те же огни, пляшущие вокруг, все те же громадные тени, извивающиеся за ее спиной. Но и это не все! Я отчетливо видел руку старухи, протянутую ко мне, и чувствовал прикосновение ее пальцев на своем плече! Ну разве это не оживший сон?!

— Проснитесь, господин. Да проснитесь же!

Страшный скрипучий голос в первый миг испугал меня, но тут же и успокоил. Ведь я узнал этот голос и практически сразу же все понял. Просто хозяйка постоялого двора пыталась разбудить меня! Ну надо же — какое совпадение! Сама хозяйка, похожая на ведьму, ее рука, тормошащая меня за плечо в попытке разбудить, пламя свечи, которую она держала перед собой во второй руке, огромная тень от силуэта старухи на стене у нее за спиной — как это все в один миг переплелось между собой и усилило эффект!

— Что вам угодно? Какого черта?!

— Покорно прошу простить меня, но уж больно настойчиво господин, убивший нынче на дуэли моего постояльца, просит, чтобы вы поднялись к нему.

Некоторое время я, рассерженный слегка этим внезапным визитом, пытался сообразить, в чем, собственно, дело.

— Если я ему так нужен, почему он сам не спустится ко мне? Он что, и меня хочет убить на дуэли?!

— Не гневайтесь, господин, но сам он едва сможет сделать хотя бы два шага: он весь в страшном жару, приступы кашля вообще изводят его, а он утверждает, что хочет сказать вам что-то очень важное. Пойдемте, господин. Он так просит…

За это время я успел немного отойти ото сна, прийти в себя и оценить обстановку. Я вспомнил события прошедшего вечера, вспомнил о дуэли, о ночном позднем госте, сообразил, что ожидать от него какой-либо подлости не стоит, ведь он мне запомнился как порядочный молодой человек, и я решил пойти к нему. Тем более, что тут же, на спинке стула, стоящего рядом, лежала аккуратно сложенная моя одежда: чистая и сухая. Вот тебе и ведьма! А дело-то свое знает хорошо! Надо же: целый день наверняка провела в трудах, и всю ночь, вне всякого сомнения, трудилась, не покладая рук. На удивление маленькое и тщедушное, почти высушенное тельце, казалось, там и душе-то держаться не на чем, а ты посмотри — сколько в нем энергии!

Я оделся и пошел вслед за старухой. Она шла впереди, неся свечу, которая освещала наш путь, а я покорно следовал за ней. Помимо всего прочего мною двигало еще и любопытство. Действительно, что он хочет мне сказать? Наверняка по пустякам тревожить бы не стал чужого человека среди ночи. Я был уверен, что сейчас столкнусь с какой-то тайной.

Мы стали подыматься по лестнице. Тень от старухи, и без того сгорбленной, здесь, на ступеньках лестницы еще больше преобразилась, стала еще более ужасной, и, казалось, что вслед за старухой по стене ползет вовсе не тень, а огромное черное ужасное привидение, сродни тому, что я видел во сне. Все это придавало какую-то еще большую таинственность происходящему. Ну и ночка! Сколько всего свалилось сразу не меня! И это все за одну только ночь!

Лестница закончилась, мы вошли вглубь какого-то узкого коридора, подошли к двери, старуха приоткрыла их и они оказались такими же скрипучими, как и сам голос старухи. Я не переставал удивляться: ну прямо тебе ночь ужасов!

Мы подошли к постели, на которой лежал больной. У его изголовья стояло два табурета, на одном из которых находилась горящая свеча, на другом — письменные принадлежности: чернила, бумаги, перо. Я подошел поближе. Настолько близко, чтобы сразу увидеть, что мои вчерашние первые впечатления о нем были несколько ошибочны. Вчера он казался мне юношей, моим ровесником. Сейчас же рассмотрев более детально черты его лица, я заметил, что ему никак не меньше тридцати, а то и более лет. То ли ужасная болезнь за одну ночь так сильно исказила его лицо, то ли вчера я не настолько вглядывался ему в глаза, сколько удовлетворился первым впечатлением от его осанки, которая, впрочем, была для его возраста безупречной. Он был, на удивление, строен и подтянут, что говорило о том, что этот человек наверняка занимается если не гимнастическими упражнениями, то чем-то подобным. Впрочем, к чему догадки? Разве его фантастическое умение владеть шпагой не говорит о том, что он регулярно занимается в фехтовальном зале?

Увидев меня, он попытался улыбнуться, хотя было заметно, что это дается ему с трудом.

— Благодарю вас, мой друг, что вы отозвались на мою просьбу. Я должен попросить вас о чем-то очень важном. — Он сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух. Да, видимо, он был совсем плох, коль даже говорил с трудом. — Хозяйка, прошу вас, оставьте нас одних. Я желаю говорить с этим господином наедине.

Старуха молча удалилась из комнаты, а я был еще больше заинтригован, и весь обратился в слух, в ожидании тайны, в которую я сейчас окунусь.

— Прошу не отказывать мне в моей просьбе. Для меня это очень важно. Очень!

— Да я слушаю, вас, слушаю.

Он снова с трудом перевел дух.

— Вы должны немедля отправиться в Бристоль…

— Помилуйте! — Искренне возмутился я. — Да я только нынче утром покинул Бристоль!

— Нет-нет! Вы не в праве отказать мне. Это очень важно, а, главное, срочно. Я бы сам, да… Сами видите. Кому я еще могу довериться? Вы же мне приглянулись еще вчера, когда… Вы благородный человек, я это чувствую.

— Благодарю вас, но и у благородных людей могут быть свои неотложные дела, возможно, еще более спешные, нежели ваши.

Больной размышлял лишь какое-то мгновение. Потом он с трудом и легким стоном снял с пальца своей руки внушительного вида перстень и протянул мне. Я слегка растерялся.

— Простите, но я не понимаю…

— Прошу вас, возьмите этот перстень. Это плата за услугу, которую вы, я очень об этом прошу, окажете мне. Там бриллиант чистой воды! Эта безделица с лихвой окупит все ваши неудобства, вызванные выполнением моей просьбы. — И не давая мне опомниться, сразу же перешел к делу: — В порту Бристоля стоит судно, капитану которого вы должны передать пакет, который я вам сейчас вручу. Это, собственно, и все. Неужели я требую так многого?

Я был в смятении. С одной стороны не хотелось возвращаться в покинутый накануне город, с другой — не хотелось расставаться с великолепным перстнем, который, действительно, вне всякого сомнения, стоил немалых денег, и который я уже держал в своих руках, и руки эти, хотя по логике природы и должны были повелеваться разумом, в данный момент, напротив, доминировали над моим мышлением. Сознание, казалось бы, давало им установку вернуть столь щедрый подарок прежнему владельцу, а они, бестии, ну никак не хотели слушаться, и все норовили сунуть его в карман своему хозяину. Да и Бристоль то, размышлял я, совсем рядом, непогода ведь не позволила мне удалиться от города на достаточно большое расстояние.

Мое молчание больной расценил как согласие.

— Вижу, вы согласны. Ну вот и хорошо. Держите пакет. — Он протянул мне его. — Итак: название судна «Кадет». Вручите капитану, — приступ кашля вновь овладел этим человеком, и когда он, наконец, справился с ним, он впервые за время нашей беседы, пристально и неотрывно взглянул мне в глаза: — Вы обещаете, что выполните мою просьбу?

— Хорошо! Я согласен. Мое честное слово вас удовлетворит?

— Вполне! Попрошу только поторопиться, поскольку судно может сняться с якоря… — Вновь кашель. — Благодарю вас за то, что вы не отказали. Даст Бог мы еще свидимся, у меня будет возможность отблагодарить вас более достойно.

— Да уж куда более?! Плата за услугу и без того щедра.

— Пора, мой друг, пора! Удачи вам. И да хранит вас Господь!

Рассвело. Ветер поутих. Дождь прекратился. Правда, все небо было еще затянуто пеленой туч, но в этой пелене уже виднелись светлые просветы, что позволяло надеяться на то, что непогода проходит.

Я оседлал лошадь и отправился в путь. Горизонт на востоке все светлел и светлел, разгоняя мои опасения относительно того, что и сегодня мой путь будет прерван непогодой. Единственным моим врагом в пути была ужасно раскисшая дорога. Единственным, но довольно серьезным. Ведь основная нагрузка от этого ложилась на лошадь. И если я был преисполнен желаний исполнить обещанное и доставить пакет поскорее, то лошаденка моя, никому и никогда никакого честного слова не дававшая, понятное дело, отнюдь не горела желанием кому-то что-то доказывать, не боялась уронить свой авторитет в чьих-либо глазах. Она, притомившаяся изнурительной поездкой накануне, разомлевшая от согревающего тепла и уюта в сухой конюшне постоялого двора, теперь, казалось, была сильно рассержена, что кто-то столь бесцеремонно прервал эту идиллию. Лишь только хлыст, к помощи которого я старался прибегать не сильно часто, жалея животное, был единственным стимулом, в отличие от моего перстня, который заставлял это создание худо-бедно продвигаться вперед. Да я, собственно, не сильно и гневался на божье создание. Дорога была действительно ужасно раскисшей, ноги лошади местами вязли настолько глубоко, что у меня просто рука не подымалась хлестать ее очередной раз, хотя продвижение наше в это время сильно замедлялось.

Вскоре оптимизма во мне еще более поубавилось. Такое обнадеживающие просветление на горизонте оказалось кратковременным и довольно обманчивым. Тучи снова сгустились, и я стал все чаще и чаще посматривать на горизонт, да все настойчивей торопить лошадь. Уж больно не хотелось опять, как и накануне, оказаться промокшим до нитки, а в том, что это может произойти в любой момент, уже не оставалось никаких сомнений. Тучи все надвигались и надвигались. Я невольно чертыхнулся. Да и как, собственно, иначе?! Это просто рок какой-то! Ну надо же! Я уж не помню, когда ранее попадал под дождь, а тут дважды, и притом в самое неподходящее время! Не дурное ли это предзнаменование?

Не буду останавливаться на всех перипетиях своих дорожных приключений, скажу лишь только, что в то время я дал себе твердый зарок завести себе новую лошадь, более молодую и выносливую.

Вскоре вдали показались крыши домов, купола церквушек Бристоля. Ну, слава Богу! Возможно, мне удастся добраться на судно прежде, нежели разразится дождь. Но и это было очередным, которым уже по счету самообманом. Если просто сказать, что вскоре пошел дождь — значит вообще ничего не сказать. Небеса разверзлись сплошным потоком воды. Это было нечто ужасное. Но именно в этот момент моя лошаденка меня и удивила. Когда я уж сам не выдержал и хотел уже было свернуть с пути да схорониться где-нибудь от этой напасти, моя спутница внезапно устремилась вперед быстрей и уверенней. Дивясь чудной перемене в ее поведении, я нашел этому только одно объяснение: мы вышли на твердый путь, ноги ее больше не вязли, и ей, конечно же, показалось, что в этот миг она освободилась от неподъемной тяжести, которая до этого была незримо прикреплена к ее ногам. Воздав ей должное, я мысленно пожурил себя за столь поспешное и опрометчивое решение, принятое минутой раньше, и дал себе новый зарок: впредь не расставаться со своей спутницей.

А дождь все усиливался. Волна энтузиазма у лошаденки вскоре иссякла, она вновь замедлила ход, да и я сам был уже на грани нервного срыва. Единственное, что заставило меня продолжить свой путь — это лес мачт, показавшихся вдали. Вернее, лишь только верхушки мачт, но и они красноречиво говорили о том, что к цели моего визита рукой подать, потому-то и не было смысла прерывать путешествие в двух шагах от достижения конечного результата.

А вот и гавань. Огромное множество кораблей жались к пирсу, как бы желая и самим укрыться здесь от дождя. Еще большее количество застыло чуть поодаль на рейде. Я принялся пристально вглядываться в надписи, красовавшиеся на их бортах. Сквозь пелену дождя сделать это было довольно трудно, потому-то на эту процедуру у меня ушла уйма времени. Я снова и снова чертыхался, хотя это, откровенно говоря, мало помогало. Дождь, как мочил, так и продолжал мочить меня, невзирая на сквернословия, извергаемые мною. Помнится, мне тогда подумалось: это же какими черными должны быть дела и тайны, хранящиеся в конверте, коль все, что связано с ним, окутаны такой небесной напастью, таким проклятием Божьим?!

Наконец-то сквозь дождевую мглу я разглядел надпись «Кадет», окликнул людей на судне, там заметно оживились, тут же за мной была послана лодка, и вскоре я уже стоял на палубе судна. Капитан, видя мое состояние, тут же приказал провести меня в его каюту, но в следующее мгновение самолично проводил меня, отдав на ходу распоряжение, чтобы кок доставил к нему что-нибудь горячее. Капитанская каюта оказалась на удивление просторной и обставленной со вкусом. Стены были увешаны коллекционным оружием, как холодным, так и огнестрельным. Резное дерево виднелось вокруг, куда ни кинь взглядом. Хотя особой роскоши, все-таки, не чувствовалось. Во всяком случае, у меня в тот миг сложилось впечатление, что хозяин этой каюты не кичится богатством.

В первую очередь я переоделся в сухое, которое мне тут же предложили, а во вторую — сразу же осушил рюмку согревающего рома, которую капитан услужливо наполнил для меня. Я был польщен. Лично сам капитан ухаживает за мной, хмельное тепло разлилось по телу, пьянящий дурман вскружил голову. Вскоре вторая рюмка наполнила содержимое моего желудка. Господи! Как здесь было тепло, сухо и приятно! Как все это резко контрастировало с той непогодой, жертвой которой я был совсем недавно!

Мы с капитаном разговорились. Он оказался милейшим человеком, прекрасным собеседником. Я рассказал ему обо всем, что произошло, передал ему пакет. Он снова и снова перечитывал его, снова и снова расспрашивал меня о подробностях, и снова и снова подливал мне рома, я опорожнял рюмку, а капитан, видя мой непомерный аппетит, снова тянулся к бутылке.

Так продолжалось очень долго. Промокший и продрогший под дождем, плохо спавший накануне, потому и не выспавшийся, я разомлел, мною начала овладевать дремота, и под конец разговора я начал с трудом различать то, что со мной происходит. Помню, капитан мне что-то говорил, я ему что-то отвечал, но вот что — убейте, не помню. Веки мои наливались свинцом, желудок наполнялся ромом, голова все тяжелела. Нетрудно догадаться, чем все это кончилось. Да, да, вскоре я уже безмятежно спал сном младенца.

Сейчас уже и не помню, насколько долго я спал. Видимо, дала о себе знать накопившаяся за два дня усталость, изнурительная дорога, прозябание под дождем, и непомерно большое количество выпитого спиртного. Наверное, никогда в жизни мной не одолевал столь глубокий и продолжительный сон. Да, сон был действительно безмятежный. Но вот дальше…

Проснувшись, я долго не мог сообразить: где я? То, что обстановка была вокруг непривычная — это одно, но, главное, само состояние мое было сверх непривычным. Да, болела и раскалывалась голова, да руки и ноги были ватными и не хотели повиноваться мне, но было, к тому же, и ощущение, что я парю в воздухе, что-то наподобие птичьего полета! Что это за чудо такое? С чего бы это? Откуда взялось такое ощущение?

Я приподнялся на локте и огляделся. Совершенно незнакомая комната. Я никогда не бывал здесь раньше — это совершенно точно! Но что-то в ней необычное, она даже на комнату, в обычном моем понимании, не была похожа. Полукруглый свод окна, ничего лишнего вокруг, да и в самом окне ничего не было видно, только лишь однотонная ослепительная голубизна неба. Боже! Какое небо! Я никогда раньше такого не видел! Ни единого облачка! Какая девственно чистая голубизна. Как разительно контрастировало оно со свинцовыми дождевыми тучами… Первые смутные воспоминания начали робко просыпаться в моей голове. Еще не до конца осознанный, но легкий озноб дурного предчувствия пробежал по моей холодеющей спине. Я другими глазами посмотрел на все вокруг. Ну, конечно же, это была никакая ни комната, а каюта! Я находился в каюте корабля! Но это была не капитанская каюта, в которой мне вчера довелось побывать, и о чем с трудом я теперь начал вспоминать. В той каюте было так тихо, уютно, безмятежно. Теперь же со всех углов, со всех сторон резко веяло беспокойством. К чему бы это? Откуда и по какой причине это навязчивое ощущение?

Я собрал усилия воли, приподнялся с кровати и сел, опустив ноги на пол. Беспокойство еще более усилилось. Чудеса! Пол подо мной был словно живой, как будто он шевелился и трясся, и я это четко ощущал ступнями ног. Господи! Чего только не пригрезится с похмелья — подумалось мне тогда. Я уже начал было мысленно извергать массу проклятий на чертовый ром и на того, кто его придумал, как вдруг оцепенел от ужаса. Что это? Новое видение? Я отчетливо видел, как все, что было вокруг меня, вся каюта качнулась и отныне то, на что раньше не обращал внимания, стало проступать все явственней: корабль не просто покачивался, он был в движении! То, что минуту раньше было только догадкой, сейчас переросло в уверенность. Уверенность страшную, пугающую. Забыв обо всем на свете, я вскочил и подбежал к приоткрытому окну…

Сердце оборвалось. Единственное, что я видел — это длинная-предлинная, уходящая к самому горизонту, кильватерная струя, которая, прямо подо мной, кипела и пенилась, но чем дальше уходило судно, все успокаивалась, чего нельзя было сказать о моем душевном состоянии! Я был взбешен! И это мягко сказано! Гнев переполнял меня! Подлая измена! Меня заманили в ловушку! Иуды! Мне хотелось все сметать и крушить на своем пути! Еще не полностью отойдя от сна и не выветривающегося пьяного дурмана, я схватил шпагу и в ярости бросился вон из каюты.

— Где капитан! — Во всю глотку орал я. — Покажите мне этого мерзавца!

Я выскочил на палубу. Все недоуменно посматривали на меня, и лица их были полны удивления, мол, что это с ним? Это еще больше раззадорило меня. Я обнажил шпагу и стал в вызывающую стойку.

— Подайте мне сюда негодяя-капитана!

Я стоял трясущийся от гнева посреди палубы, вокруг меня собралась немалая толпа, с любопытством ожидавшая: что же будет дальше. Получилось все даже несколько забавно: словно толпа зевак собралась поглазеть на выступление заезжих комедиантов, а я посреди всего этого сборища и олицетворял собой шута, который сейчас должен потешать публику. Это еще больше разозлило меня. Но удивительное дело, чем больше я гневался, тем более в широких улыбках расплывались лица людей, окруживших меня. Это уже потом я понял, что выглядел довольно смешно: язык у меня все еще заплетался, верхнюю одежду в спешке набросил на себя, что называется «наперекосяк», да и на ногах держался еще нетвердо. Ну как тут смех не разберет; такой, казалось бы, грозный, со шпагой и в боевой стойке, а сам покачивается на ватных ногах, как тонкий прутик лозы на ветру, глядишь, чего доброго, сейчас свалится.

Тут подоспел капитан:

— Что случилось? Что за шум?

— Это ты, негодяй, спрашиваешь у меня, что случилось? — Выдавливал я из себя, задыхаясь от негодования. — Это ты, подлец, считаешь, что у меня нет повода для шума?! Это ль не твоя ли лживая глотка страстно желает, чтобы мой клинок вонзился в нее?!

Капитан сделал большие глаза. Мне показалось, что удивлялся он вполне искренне:

— Да объясните же, черт возьми, в чем причина вашего гнева! Я решительно ничего не понимаю!

Мне показалось, что он просто смеется надо мной, и переполненный эмоциями, я, со шпагой наготове, бросился на капитана. Выбрал я для этого, вне всякого сомнения, момент не очень подходящий. Я и без того неуверенно держался на ногах, а тут перенапряжение настолько подвело меня, что и сыграло со мной злую шутку; я в тот миг вообще с трудом мог контролировать свои действия и движения. Потому-то и неудивительно, что капитан, мгновенно отреагировав на мой выпад, успел обнажить свой клинок и ловким движением выбить мой из рук, притом с первой же попытки! Ничего позорного в моей жизни доселе никогда не было! Сам этот факт настолько ошарашил меня, что вмиг куда-то улетучились мои гнев и негодование, и я сник практически мгновенно. Наверное, это было жалкое зрелище. По всей вероятности я в тот миг здорово напоминал мокрую тряпку, которую небрежно бросили на какой-нибудь подвернувшийся под руку предмет, чтобы она просохла. Ожидаемая зрителями комедия завершилась для меня трагедией, фарсом.

Отчетливо помню, что страха в тот миг я не испытывал. А ведь меня, чужака, тут же могли заколоть, если не сам капитан, то любой из его людей, кто был бы возмущен тем, что я посмел поднять руку на него. Я был настолько подавлен, что в тот миг у меня не было никакого желания продолжить борьбу: подхватить выроненный клинок и снова ринуться в бой, или что-либо в этом роде. Мне стало безумно жаль себя, увязавшегося в эту авантюру, позарившегося на дорогой перстень, а в итоге искалечившего свою горемычную жизнь.

— Да объяснишь ли ты в конце-то концов, безумец, что с тобой происходит? У тебя что: был конфликт с кем-то из членов моей команды?

Я ожидал от капитана всего, но только не этого. Спокойный, умиротворяющий голос, и это после того, как я фактически минуту назад хотел убить его! Однако! Вот жизнь пошла у меня веселенькая: потрясение за потрясением, некогда и соскучиться!

Капитан, не дождавшись от меня вразумительного ответа, повернулся к команде:

— Может, вы мне что-нибудь объясните?!

— Да мы и сами удивлены, капитан: выскочил как угорелый, орет во всю глотку, мол, где этот мерзав…, гм-м, где, говорит, капитан.

Тут уж и ко мне вернулся дар речи:

— Еще и удивляешься, иуда! Насильно увез меня, а теперь…

— Что?! — Глаза капитана округлились. — Насильно?!!!

— А то как же. Еще и удивляется! Заманили меня в ловушку…

— Какую ловушку?! Что за бред?! Да что здесь, черт возьми, происходит?! Будет ли конец этой комедии?! — И тут же капитан успокоился. — Стоп! Разберемся спокойно. Вы, мил человек, никуда не хотели с нами плыть? Я так понял?

Я снова начал злиться:

— Еще спрашивает, наглец! Да вы что, вообще издеваетесь надо мной?!

Капитан примиряюще вскинул вверх руки:

— Все ясно! Прекратим этот балаган. Но прошу выслушать меня, чтобы ни у кого не оставалось никаких обид и недоразумений. Вы доставили нам пакет от Билла, мы благодарны вам за это, и я готов был щедро отблагодарить вас. А уж пленить, как вы выразились, или причинить что-либо другое, это было бы просто свинством. Думаю, единственной моей ошибкой было то, что я щедро угостил вас. Хотя, честно говоря, что же в этом дурного: после утомительной дороги усадить человека за стол. Кто же мог знать, что этот человек столь неравнодушен к возлияниям. Вот в этом-то, я подозреваю, и весь секрет. Я еще тогда, помнится, диву давался, мол, и куда это в нем все девается: пьет и пьет и все уходит как вода в песок. Видимо, во хмелю вы наболтали мне что попадя, а я, грешным делом, все за чистую-то монету и принял. Вы хоть помните, о чем мы с вами говорили?

Я замялся:

— Да поначалу, конечно помню, а дальше…

Тут последовала моя новая пауза замешательства, которую капитан расценил так, как и должен был расценить:

— Вот то-то, милейший, и оно! Я вам предложил принять участие в нашем походе, проще говоря, отправиться вместе с нами в плавание, чтобы было вам, не связанным с морем человеку, более понятно, на что вы бурно и радостно отреагировали, и тут же дали согласие.

— Что? — В ужасе вскричал я. — Не может быть!

— Очень даже может! Уверяю вас, так оно и было. Можете положиться на мое честное слово. Да, признаться я видел, что вы пьяны, но не думал, что до такого состояния, чтобы не отдавать отчет своим словам, тем более, когда речь идет о таком серьезном мероприятии.

В глубине души я чувствовал, что капитан прав, я верил ему. Вернее, душой верил, а сознание не хотело воспринимать эту жестокую правду. Я долго чесал затылок и наконец выдавил из себя:

— Ладно… Может, вы и правы, может я действительно… Но прошу вас: поверните назад к берегу, мне нужно опять туда…

Представляю, какой у меня был вид! Тогда, конечно, я был слишком подавлен и потрясен, мысли мои были заняты совсем другим, потому-то я меньше всего думал, как смотрюсь в это время со стороны. Сейчас же воспоминания о том случае заставили меня, пусть и слегка, но брезгливо поморщиться. Поверьте: не так уж много у меня в жизни было моментов, за которые я ныне, с высоты своих лет оценив случившееся, мог бы себя упрекнуть. Один из моментов был именно этот. Наверное, нашкодивший школяр, держа ответ перед строгим учителем, имел более достойный вид, нежели я. Конечно же, команда имела право поднять меня на смех. Даже послышались первые смешки, но капитан властным движением руки тут же успокоил всех:

— Угомонитесь, зубоскалы! Не видите, в каком он состоянии? Это еще неизвестно, как вы повели бы себя, случись с вами такое. — И повернулся ко мне. — Вы уж извините, но это никак не возможно. Одно дело, что мы спешим, и любая минута промедления нам ой как ни к чему, другое — это то, что за это время мы прошли немалый путь и возвращаться назад…

Я возмутился:

— Да не могли вы со вчерашнего-то вечера пройти сильно много! Неужели…

Тут дружный взрыв смеха сотряс палубу, и капитан не только не стал успокаивать зубоскалов, но и сам позволил себе слегка улыбнуться. Потом подошел ко мне ближе, положил руку на плечо и взглянул в глаза:

— Вы хоть знаете-то, сколько вы проспали?

Я оцепенело молчал, догадываясь, о чем идет речь.

— Вы хоть догадываетесь о том, сколько времени мы уже находимся в плавании?

В ответ все то же молчание. Он сокрушенно покачал головой:

— Это, наверное, еще и хорошо, что вы вообще проснулись после такого количества принятого алкогольного яда. Мой вам добрый совет: никогда больше не поддавайтесь подобному соблазну. Это вредно не только для здоровья, это может перевернуть всю жизнь, как в данном случае. И тем не менее, вы сделали нам добрую услугу, доставив нам пакет, мы ни в коем разе не хотим причинить вам что-либо дурное, поэтому предлагаю принять единственное, приемлемое в данный момент, решение: последовать вместе с нами. В обиде не будете. У нас все дружно, по-братски. А по завершение всех дел доставим вас вновь в Бристоль, куда, признаться, мы и сами думаем рано или поздно возвращаться.

Я был подавлен. В эти минуты я, наверное, столь же туго соображал, как и тогда, когда был пьян.

— Надеюсь, путь ваш лежит недалеко и мы вскоре вернемся?

Капитан убрал руку с моего плеча и поправил свою шляпу.

— Гм… Да как вам сказать… Не самый длинный из возможных, но, признаться, не столь уж скоротечен.

Я почувствовал, как во мне что-то обрывается внутри:

— И… через сколько дней мы возвратимся? — Видя как все вокруг дипломатично отвели в сторону взгляды или опустили головы, чтобы из сочувствия не смотреть мне в глаза, холодея добавил. — Или… Недель?

Капитан снова поправил шляпу, хотя минутой раньше он это уже делал и прокашлялся.

— Гм… Видите ли… Вы, наверное, в мореходных делах человек не сильно осведомленный… Дело здесь идет на месяцы, если не сказать о большем…

Ноги у меня стали ватными, хотелось плакать.

— И… И куда мы направляемся?

— В Сан-Жоржи-да-Мина.

Это название мне ни о чем не говорит.

— Гвинейский залив, Африка.

— Африка?!!!

Лишь теперь я понимаю, что, по большому счету, это не так уж и далеко. Если мыслить масштабно. Но тогда мне казалось, что это ужасное место с неграми, людоедами и прочей диковинной для меня новизной находится где-то на краю света! Я не только был удручен перспективой столь долгого расставания с родными местами и людьми. Я вмиг представил те ужасы, с которыми доведется мне столкнуться в будущем. Возможно, ноги в тот миг у меня стали совсем уж ватными, возможно, голова и от похмелья и от стрессовых нагрузок «дала сбой», возможно, своим поступком я хотел выразить некий немой протест судьбе, которая так насмеялась надо мной, но я вдруг бесцеремонно опустился на палубу, сел, положил подбородок на согнутые колени, и пустым взором устремился куда-то вдаль. Матросы еще некоторое время постояли возле меня, но видя мое состояние и мои стеклянные глаза, все разбрелись кто куда, занялись своими делами, а я все сидел и сидел в неподвижной позе.

А судно тем временем все неслось и неслось на всех парусах навстречу этой загадочной Африке, и все дальше и дальше уносило меня от родных берегов.

Глава вторая

«Гостеприимная» таверна

Первое в моей жизни плавание подходило к завершению. Хотя, черт возьми, какое же это завершение, если мне тут же предстояло преодолеть то же расстояние, но уже в обратном направлении. Однако об этом думать пока не хотелось.

За время пути я перезнакомился и подружился со многими. Особенно привязался к Маку Пери. Добродушный малый! Здоров чертяка, широк в плечах, он полкоманды мог бы одним махом в рог скрутить, но при этом был удивительно покладистым и добродушным. Правда, в минуту опасности, как я понял по рассказам товарищей, он преображается, и тогда можно выразить сочувствие тому, кто попадется под его тяжелую руку. Но плавание протекало в спокойной обстановке, потому-то Маку приходилось проявлять свои самые мирные качества. А рассказчиком каким он был! Ежели с вечера начнет рассказывать какую-нибудь увлекательную историю — все, считай, команда проведет бессонную ночь!

Джек Найт, кок, был полной противоположностью Мака. Но не по характеру, а по фигуре. Если Мак с трудом протискивался в корабельные двери из-за своей непомерно огромной комплекции, то Найт был настолько сухощав, что я просто диву давался. Это при том, что он был коком! Если кто из них и должен был боком заходить в упомянутые нам двери, так это Джек, имеющий доступ ко всем съестным запасам на корабле.

Капитана звали Томасом Хантом, и он оказался вовсе не мерзавцем, как мне показалось вначале, а милейшим человеком, благородным и порядочным. Это совершенно точно! Меня просто подкупала атмосфера, в которой жила команда. Это была фактически одна дружная семья. Капитан за все время пути никогда не воспользовался своими правами, чтобы наказать кого-то, да и никто из команды ни разу не дал ни единого повода, чтобы капитан имел моральное право прибегнуть к этому.

Перезнакомился я, как уже говорил, почти со всеми, но особенно часто общался именно с этой троицей. И общение с ними, право слово, доставляло истинное удовольствие.

Но за столь долгое время плавания одним общением, естественно, не ограничишься. В морском деле я, как уже было сказано, несведущ, да и меня никто не принуждал к какому-либо занятию. Однако лично для меня безделье было настоящей мукой. Потому-то я после того, как отошел от первого потрясения и немного успокоился, начал сам себе искать какое-либо занятие. Я пытался то плотничать, то стелить корабельный фонарь, то фал тянуть, то помогать ребятам чинить паруса. Раньше всем этим я не только не занимался, такое не могло даже прийти мне в голову. Конечно же, мой род не принадлежал к высшим дворянским сословиям старушки-Англии, тем не менее, я считал, что принадлежу к знатному роду, и моей годовой ренты для меня вполне хватало, чтобы вести пусть не зажиточную, но весьма сносную жизнь.

Теперь же, взявшись за «черновую», по моим тогдашним понятиям, работу, я нисколько не смущался, так как не только разгонял скуку, но и старался приобрести кое-какие навыки в жизни, резонно полагая, что это все в дальнейшем может мне пригодиться. Конечно же, в те минуты я не собирался всю оставшуюся жизнь провести за плотницким столом или с иголкой в руке, зашивая паруса. Мне тогда пришла в голову мысль, что неплохо бы организовать по возвращению в Бристоль свое дело: нанять людей, которые могли бы изготавливать паруса, закупить ткань, позаботиться о помещении для этого занятия. Данный товар имел бы хороший сбыт: сколько судов посещают гавань Бристоля, сколько потенциальных клиентов!

Так мало-помалу плавание подошло к концу. Признаться, под конец мне, ей-богу, уже и не хотелось расставаться с людьми, с которыми провел столько времени и к которым уже успел привязаться. Начали уже брать сомнения: а не поддаться ли на их уговоры и не согласиться ли остаться с ними в Африке на то время, что они будут решать там свои какие-то вопросы. Они не раз пытались объяснить мне, что за дела их тут ждут, из первых же слов их я понимал, что мероприятие ими задумано выгодное, они уверяли, что не забудут и обо мне, когда дело дойдет до распределения доходов по результатам этого плавания, но я каждый раз их прерывал, не давая договорить до конца. Я опасался, что залихватскими россказнями о их задумках они соблазнят меня, заставят проникнутся их идеями, и я возьму да и останусь, чего мне жутко не хотелось. Само слово Африка пугало меня, и я решительно не хотел иметь здесь никаких дел, сколь бы заманчивыми они не были. Сознание мое сверлила одна мысль: домой! И при том как можно скорее! Там мне все привычно и мило душе. Быстрее назад в Англию!

Поначалу мне казалось, что это плавание напоминает пропасть, с которой если сорвешься, назад дороги нет. Африка! Край света! Возможно ли вообще из тех краев вновь вернуться на Родину?! Однако по ходу плавания, из разговоров команды и капитана понял, что путь домой не столь уж и нереален. Сан-Жоржи-да-Мина, в принципе, такой же порт, как, к примеру, и Бристоль, и хотя это детище португальцев, но прибывают туда суда из разных стран, в том числе и Англии. А коль прибывают, то, как резонно заметил капитан, стало быть и убывают. Потому-то я и решил: как только прибудем на место, нужно будет справиться в порту: не отправляется ли в ближайшее время к берегам Англии какое-нибудь судно? И первым же попавшимся вернуться назад, домой. Эта мысль казалась мне спасительной и становилась все более навязчивой.

Вскоре мы вошли в воды Гвинейского залива и еще спустя какое-то время бросили якорь у пирса долгожданного порта. Кому-то скрип вымбовки при спуске якоря может резать слух и казаться неприятным, но для меня в тот миг это была приятнейшая из всех мелодий, которые я когда-либо слышал: Долгожданный миг! Как долго я тебя ждал!

Не успел еще якорь прорезать водяную плоть Гвинейского залива и лечь на его дно, как я уже поспешил к капитану и поинтересовался: скоро ли спустят на воду шлюпку. Я видел, что он уже набрал полные груди воздуха, чтобы развернуться очередной тирадой и попытаться-таки уговорить меня остаться, но потом, понял тщетность этих попыток, сделал глубокий вздох и улыбнулся:

Конец ознакомительного фрагмента.