Поезд милосердия

Григорий Бабаков, 2020

В этой книге отображены события тридцатилетней давности (октябрь 1990 г.), а именно – одного грандиозного проекта, который и носил название «Поезд милосердия». Это был действительно поезд, который проехал в течение октября по маршруту «Владивосток – Рига», делая остановки в каждом крупном городе по 2–3 дня. Ехал поезд с гуманитарной миссией: принимал участие в жизни объектов, занятых в сфере работы с социально незащищенными или опасными слоями общества и собирал попутно гуманитарный груз для пострадавших от недавней аварии на Чернобыльской АЭС.

Дядя Миша

Дядя Миша был токарем. Причем таким токарем, без которого легко мог бы остановиться производственный процесс нашего градообразующего оборонного предприятия, в котором работало большинство наших родителей. Если без многих инженеров, начальников отделов и прочих руководящих работников этот институт, да и вообще весь советский ВПК вполне могли бы обойтись, то о дяде Мише сами же эти инженеры, начальники отделов и прочие руководящие работники говорили совсем другие слова. Он был мастер, мастер от Бога. Уж не знаю, какие чудеса он творил на работе, колдуя на своем станке, но я видел, как он трудился по квартире, делая ремонт, или как он строил дом на даче, создав, например, «с нуля» винтовую лестницу на второй этаж по самодельному чертежу, который он, с позволения сказать, начертил от руки на коленке, сидя и перекуривая на крыльце. Лестница, как и всё, что он делал, получилась супер и даже не скрипела! Делал он всё, как оно казалось, вообще без какой бы то ни было подготовки — в общем-то, как говорится, топором, как-то лихо, удало, легко и весело, а получались шедевры.

Я с детства знал и любил такой тип мастеров, да и просто работяг, поскольку всегда с удовольствием наблюдал за работой своего любимого деда Лёши — столяра-краснодеревщика, старшего мастера лесной и деревообрабатывающей промышленности, мастера золотые руки — помогал ему и учился у него правильно держать в руках ножовку или молоток, рубанок или стамеску… Дед мой работал истово, на бешеной скорости, не замечая ничего вокруг и ни на что не отвлекаясь ни на секунду — такая уж была школа. Его рубашка дымилась от пота, и её, когда он наконец заканчивал свое очередное творение, можно было в буквальном смысле выжимать.

Дядя Миша же работал тоже очень быстро, не халтурил и не тормозил процесс, но он работал как-то озорно, как-то в кайф и как-то, как казалось, без напряга. На него было просто приятно смотреть, и это, по-видимому, его не напрягало. С любым его зрителем — малолетним ли, взрослым ли, мужчиной ли или женщиной — он всегда находил о чем поговорить, что спросить, какую историю рассказать… Умел слушать. Не был он идеальным, нет — и поддать любил, и в морду дать мог, причем качественно — благо боксером был по молодости. Был, кстати, единственным из реально уважаемых мною мужиков, кто курил. И он же, единственный из всех, позже практически перестал со мной здороваться, когда узнал, что я сам начал курить. Но это потом, а сейчас мы дружили семьями и просто так. Здорово с ним было, разница в возрасте не чувствовалась, авторитет свой он ничем не старался подтвердить ежедневно — он просто у него был. Мы, пацаны, очень его любили. Он был нам как старший брат, что ли, или как опытный друг. Он как-то ничего не боялся, много в своей жизни повидал и много знал. Когда он появлялся в компании, то праздничный стол или просто группа людей, стоящих на улице, сразу оживали, хотя он не блистал модными шутками и не сыпал новостями из газет. Ну и, естественно, дядя Миша был одним из немногих родителей из нашего класса, которые провожали нас тогда в аэропорт. По-другому и быть не могло.

А через четыре года я, когда услышал звонок и открыл входную дверь, увидел на пороге нашей квартиры Митяя с каким-то газетным свертком в руке и почему-то сразу подумал очень плохую тяжелую мысль. Митяй, впрочем, её и подтвердил через секунду.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — сказал, я.

— У меня отец погиб, — сказал он.

Что я сказал, я не помню. По-моему, что-то типа «Как же так?» или «Этого не может быть!», короче, ерунду какую-то, а может быть, ничего не сказал. Помню точно, что в прихожей на тумбочку сел, это было. А Митяй говорит: «Вот так вот… Дядя Миша…» В свертке были завернутые в газету тапочки для дяди Миши, и шел Митяй, понятно куда…

Время тогда просто совсем дурное стало, и даже такие суперспециалисты таких суперспециальностей, как дядя Миша, чтобы кормить свои семьи, были вынуждены уходить с заводов и из институтов. И дядя Миша ушел. Ну не мог он сидеть на шее у жены — библиотекаря из нашей школы, да и сыновей надо было как-то в люди выводить. Вот и пошел он на железную дорогу монтером пути… Во времена нам достались, а?!! Токарь самого высшего разряда из ВПКашного НИИ пошел работать монтером пути! Ну и в результате дело путаное там какое-то получилось, что-то было связано с нарушением техники безопасности. Короче, пропускали они состав, стоя с напарником по бригаде на соседнем пути. Нарушение, конечно, но ни по какому расписанию не должно было там поезда-то быть. А он там взялся откуда-то. Говорят, старший бежал по насыпи, кричал и руками размахивал, думал, услышат они его, да куда там, когда два поезда рядом идут! Так они и болтали мирно, на лопаты опершись, а поезд-то со спины вылетел… пассажирский… хорошо за сотню шел… Там еще вираж такой затяжной между Серпуховым и Аванградом… И всё…

Хоронили мы дядю Мишу почти всем классом тогда. Переживали страшно, и я тогда так и сказал на поминках от нас ото всех, что, мол, у нас, у каждого, был свой дядя Миша и вот сегодня мы его похоронили… Как-то хорошо мне удалось тогда сказать, в общем. Пацаны сказали: «Молодец». А Митяй сказал: «Спасибо, Гринь».

А сейчас, первого октября 1990 года, мы все, включая и дядю Мишу, приехали в аэропорт.

Мастера

Сегодня, раз, наверно, в двести первый,

Опять смотрел тот фильм я, «Экипаж».

Опять садились мне они по нервам,

И снова колотило меня аж.

В кабине, в фильме, летчики сидели,

Судьба, у каждого из них, своя была,

Но вместе, как один, они летели!

Да, это точно были мастера!

В кино показана отважная картина,

Там создан образ, пойман верный кадр,

В актерах жизни видится витрина,

А снять тот фильм ведь тоже нужен дар.

Сыграть чтоб жизнь, жить надо с пониманьем

Всех тонких граней зла, любви, добра…

И чувствую я всем своим сознаньем,

Что фильм тот сняли тоже мастера!

Был в Феодосии недавно в галерее —

Той самой, где великий маринист

Жил, пребывая в мастерства творенье,

И мир в картинах его был лучист!

А у нас тоже, в местной автобазе,

Был парень, что талант свой проявил —

Он нереально ездил на «КамАЗе»,

Что не было сомнений — мастер был!

У друга батя был — великий мастер дела

Металлообработки на станках.

Когда работал он, любого душа пела,

Поскольку мастерство тот наблюдал!

И всадники — друзья мои с походов,

Джигиты, конкуристы, казаки —

Талантов ярких бесконечность всходов

И мастерства великого штрихи!

Из ДТП ужасного спасая

Остатки человека одного,

Уверен был я — он дошел до края,

Вершащего всё в жизни, своего.

Но повезло бедняге несказанно —

В больнице мастер на дежурстве ждал.

И этот мастер кровью перемазал

Аж полбольницы, но его собрал!

Учитель школьный в класс глядит в волненьи,

Не спит над планами уроков до утра —

Он мастерством рождает поколенье,

В котором тоже будут мастера!

С комбайнов вечером сошли мы, как хмельные,

Нелегок труд наш, доложу я вам,

Но тот, кто видел все это, поныне

Завидует нам — поля мастерам!

А дед мой, помню, так держал рубанок

В больших руках натруженных своих,

Что, будто бы из-под полозьев санок

Как снег летит, шедевры он творил!

Другой мой дед талантом ратной службы

Отмечен Богом был через века —

Он мастерски владел любым оружьем,

Был командиром-мастером полка!

И вот что ясно в этих наблюденьях —

Внизу идем мы, скачем ли в верхах,

Не важно, где мы, важно — проявленье,

Ведь держится наш мир на мастерах!